Девчата говорили о своей практике тихо:

— Я сегодня роды принимала. Вместе со старой акушеркой троих детей, все мальчишки, на свет вытащили! — хвалилась Дашка и добавила:

— Одна баба так тужилась, что отделала меня с ног до головы, я еле отмылась.

— А я с роженицами занималась, учила их купать и пеленать малышню! Заведующая отделением хвалила меня! Базарила, мол, путевой матерью буду Знала бы она, что никогда мне не стать мамкой, — приуныла Анжелка.

— С чего ты так решила? — удивилась Сюзана.

— Подзалетела она с хахалем. Ну, а в больнице ковырнулась. С тех пор уже три года ни в зуб ногой, — встряла Маринка.

— Так это еще ни о чем не говорит. Станешь с одним регулярно жить, все наладится, — утешала Сюзана.

— Кому я нужна, старуха!

— Сколько ж тебе?

— Двадцать второй! У нас старше восемнадцати уже в старых девах дышат. Только молодых берут! — понурилась Анжелка. И продолжила грустно:

— Мне и до колледжа не везло. Ни один хмырь не предложился. Ну, хоть бы насмех. Все мимо проходили. Девки куда хуже и беднее замуж повыходили, а я, как проклятая кем, присохла. Когда вернусь, и подавно никто не оглянется.

— Не канючь, не ной, хахалей у тебя хватает, — оборвала Маринка.

— Так это хахали, они на время. Я о другом…

— Значит, не время еще, подожди. Придет и твой час…

Был выходной. С утра девок расхватали хахали, а Мишка ушел погулять по городу. Катя осталась одна, как вдруг в дверь внезапно позвонили. Хозяйка открыла и не сразу узнала в женщине бывшую свою квартирантку — Илону. Куда делась недавняя краса? Перед Катей стояла грузная, беременная баба, потная, усталая.

— Катя! Здравствуйте! Не узнали меня? Вот это да! Прикол! Как изменилась! Так ведь я Илона! Жила здесь почти два года! — шагнула через порог и обняла хозяйку. Та смутилась, пригласила женщину на кухню, заговорила извиняясь:

— Тогда ты девчонкой была!

— Зато теперь бабища! — усмехнулась в ответ.

— Мамкой станешь скоро. А краса как молодость, быстро проходит, остается в детях. Лучше скажи, как устроилась, хорошо ли тебе живется?

— Пока все нормально. Живем с родителями, строим свой дом. Скоро уже под крышу подведем. Муж размахнулся на три этажа. Пятерых детей заказал. Мечтает о трех сыновьях и двух дочках. Ну ничего плохого о нем не скажешь. Трудяга, каменщиком работает на стройке, хорошо зарабатывает. А после работы до ночи наш дом строит, со всеми удобствами, даже телефон будет и вода, и газ, на каждом этаже туалет и даже камин в зале. Самим конечно б не осилить, родственники помогают, кто деньгами, другие материалами, помогают раствор и кирпичи носить. Раньше и я это делала, теперь не дают, не пускают, за ребенка боятся. Свекруха по дому сама все делает. Хорошая мне досталась женщина, добрая. Я с нею дружу.

— Ты свои деньги со счета отдала мужу?

— Нет. Он не знает о них.

— И правильно девочка! Мало ли что в жизни случится. Пусть своя копейка имеется, она карман не рвет. Вон как я с Хасаном, бросил он нас с Мишкой, мы и остались без гроша. Кто сегодня может быть уверен за день завтрашний? — говорила Катя.

— Потому и я свою сберкнижку спрятала подальше от глаз, а то начнет докапываться, где деньги взяла, а мужик ушлый…

— Как же ты его в первую ночь обвела?

— Ушилась у подпольного гинеколога. Старик такой имеется. Приличные «бабки» снял. Ну да ладно, все прошло гладко. Свекровь своими глазами увидела кровь на простыне, успокоилась, что девчонкой к ним пришла, — рассмеялась Илона и добавила:

— А деньги я на срочный вклад пристроила, там хорошие проценты идут. Если дочь родится, ей на приданое понадобится. Да и сыновьям на учебу пригодится. Кто знает, как дальше жизнь сложится.

— Это ты верно решила, — похвалила Катя.

— Я в женскую консультацию приехала провериться. Посмотрели, проверили, сказали, что все у меня нормально, без осложнений вынашиваю. А муж тем временем на базаре продает кое-что из продуктов. Все копейка в дом.

— Свою машину купили?

— Она у них до меня была.

— За богатого вышла?

— Катя! Конечно, он не из бедных, но до меня уже дважды был женат.

— Ого! Круто! А куда их дел?

— Одну выгнал взашей через месяц. Ничего не умела и ничему не хотела учиться. К тому же глупая была. Свекровь при упоминании о ней до сих пор трясет…

— Ребенка не осталось? — спросила Катя.

— Какой там! Они почти все время врозь спали, ругались часто. Мой после нее три года на баб не смотрел. А потом женился на своей — со стройки, она отделочницей работала. Выпивала наравне с мужем. Украинка она. Вот и решил отучить бабу от водки.

— Так пусть бы не давал ей, не наливал!

— Она не спрашивала. Получала больше, чем он и к каждому ужину по пузырю домой приносила. Поначалу ему даже нравилось, но потом расход посчитал и базарить начал. Пригрозил башку свернуть, если она выпивку продолжит. А баба руки в боки и сама на него наехала. Да так насовала, что на две недели в больницу загремел. В травматологию свалил, — рассмеялась Илонка, добавив простодушно:

— Только яйцы не успела оторвать, он вовремя под койкой спрятался. А она тяжеленная, одной не сдвинуть. Вот это и спасло его. Короче, когда он одыбался, вернулся домой, мать с отцом уже прогнали невестку. Всю свою родню на помощь позвали, чтоб от нее дом освободить. Ну и пришли человек двадцать. Указали ей на дверь, а она в крик, уходить не хочет. Судом грозить стала. Вот тут сгребли ее в охапку и за ворота выволокли. Плетью все бока измяли и не велели в дом возвращаться. Все тряпки рядом с нею бросили.

— А ребенка у нее не осталось?

— Откуда? Она ж пила. Мой полстакана морщась пока выпьет, она все остальное до дна выхлебает залпом прямо из горла. Откуда у такой что-то появится. Но как говорят, работала она зверски, одна за троих мужиков, без перекура и обеда. Как проклятая вкалывала баба и хозяйкой была отменной. Если б не выпивка, ей цены не найти. Но не состоялось у них и баба уехала к себе на родину, уволилась со стройки, развелись они и мой не знает, где она и что с нею.

— А первая его там же, рядом с вами живет? — спросила Катя.

— Ну да! Она из местных. В детсадике нянькой работает. До сих пор одна, никто не решается жениться на ней, даже вдовцы на нее не смотрят, старики и те отворачиваются. Сама знаешь, земля слухом пользуется, а он за каждой хвостом тянется через всю жизнь.

— Не приведись о тебе узнает, — испугалась Катя.

— Я и сама того боялась. Но беременность изменила до неузнаваемости. От прежней ничего не осталось, только глаза. Безобразной сделалась. Но веришь, даже рада тому. Меня родня не узнает, не то, что хахали. На базаре нос к носу столкнулась с двумя, отскочили, как от пугала. И смешно, и горько мне сделалось. Ведь оба тенями по пятам ходили, все вздыхали, тут под окнами часами простаивали. Сколько же прошло, меньше года, а уже все, вышла в тираж. Как быстро все ушло, как вовремя я вышла замуж, — вздохнула Илона и, положив руку, успокоила разгулявшегося в животе малыша.

— Я мимо шла. Из поликлиники возвращаюсь к мужу. Он меня ждет в машине. Ну, не могла не заглянуть сюда. Ведь это все равно, что оглянуться в свою молодость. Какая она ни была, она моя. И останется в памяти до самой старости, как костер в ночи будет душу греть. Пока он горит, я стану помнить тебя, наша Катя. Вот возьми, что привезла. Здесь все моими руками сделано. Домашнее масло и своя сметана, свой сыр и варенье, домашнее вино и баранина, мед и фрукты. Не суди строго, коль что не так. Я очень хочу стать хорошей хозяйкой, и как мужик хвалит, что у меня хорошо получается. Пусть не часто, но я буду навещать тебя. Передавай от меня привет девчонкам. А еще скажи им, пусть они не упустят свое и не боятся стать семейными. Лучше жить деревенской женой, чем секс-звездой! Себе спокойнее. Бабы рожать должны, для того мы на свет появились. Утехи проходят быстрее, чем молодость. А счастье не в них, — улыбнулась кротко, оглядев свой живот.

— Когда тебе рожать? — поинтересовалась Катя.

— Через месяц.

— Дай Бог, чтоб все легко и благополучно разрешилось. Ты позвони мне! — попросила Катя и, поцеловав Илону, вскоре закрыла за нею дверь.

Катя решила сегодня разыскать Лянку и позвонила ей на работу, но женщине ответили, что Ляна сегодня выходная.

— Вы не подскажите ее адрес или номер телефона?

— Нет, не знаю. Она недавно у нас. Если нужен адрес и телефон, звоните в кадры. Но сегодня и там выходной, — предупредила женщина, торопливо положив трубку.

Катя тосковала по Лянке, сама не зная почему. Ей не хватало этой угловатой девчонки, к какой успела привыкнуть. С нею можно было поговорить, поделиться всем больным, зная, что та никому ничего не расскажет, ни о чем не проболтается.

Катя сначала злилась на Лянку за обидчивость и вспыльчивость, за неблагодарность. Но шли дни, недели, Лянка не объявлялась и баба всерьез забеспокоилась о ней.

— Как она одна? Сыта ли? Хотя на этом комбинате голодной не останется. А где живет? Конечно, в общаге! Не обижают ли там Лянку? Этот цыпленок за себя и постоять не сможет, совсем еще ребенок, слабачка. Как это я сумела вот так обидеть ее. Ведь она даже мамкой меня звала, а я так лажанулась, теперь она уж никому не поверит, — сетует баба, решив завтра снова позвонить Лянке на работу.

Мишка видел, как переживает мать разрыв с Лян-кой. Он лучше других понимал ее и знал, что Лянку ей не заменит ни одна из девок. К тому же все они вот-вот заканчивают учебу и, получив дипломы, разъедутся по домам. Останется лишь Сюзана, ей еще год учиться, а и возвращаться девке совсем некуда. За все время она ни разу не ездила в Прохладный и не помирилась с родителями.

Но Сюзанка не Лянка. Они слишком разные и Катя с настороженностью относилась к квартирантке, держала ту на расстоянии. И хотя общалась с нею, не интересовалась ее личной жизнью. Да и Сюзанка реже других бывала дома. Изо всех девок Катя неплохо относилась к Юльке, жалела Анжелу и Дашку, часто поругивала Маринку и осекала ее.

Мишка был равнодушен ко всем девкам. Никогда не флиртовал, не заигрывал и не интересовался ни одной из них.

Особо после разрыва с Фатимой парень стал осторожным. Да, Фатима уволилась с работы через неделю после размолвки. Она еще ждала, на что-то надеялась, но Мишка решительно отодвигал кофе, предложенное ею, уходил с работы раньше ее и перестал замечать женщину. Она не выдержала и ушла. Вскоре на ее месте появилась другая. Голенастая, длинноногая, в короткой до безобразия юбке, в кофте выше пупка, а в нем торчали то ли булавка, то ли иголки. Мишку передергивало от такого соседства. Он старался не смотреть в сторону этой чмо, как назвал про себя девку, но ту ничуть не смущало пренебреженье соседа и она как-то спросила:

— Коллега, а не пора ли нам познакомиться поближе?

— На кой предмет? — удивился Михаил.

— Вот прикольный! Мы ж вместе «пашем», пора пригласить в кабак, пообщаться, покайфовать, расслабиться…

— Нет времени, — буркнул скупо и снова отвлекся на бумаги.

На следующий день соседка решила продолжить тему сближения и сделала кофе на двоих. Но Мишка к нему не прикоснулся.

— Вы что не пьете кофе?

— Ага! Здоровье берегу!

— А чай? — предложила томно.

— Не хочу! — ответил резко.

За их разговором внимательно следили коллеги и еле сдерживали смех, сочувствовали Михаилу.

— Меня зовут Светланой, — услышал в следующую минуту и лишь коротко, едва заметно кивнул головой. Девку это обидело и она повторила чуть ни на выкрике:

— Светлана я! Слышишь иль нет?!

— Мне как-то по барабану ваше имя! Что нужно от меня? — спросил раздраженно.

— Мы вместе работаем. Все нормальные люди должны сначала познакомиться.

— Не вижу в том нужды. Кроме меня полно сотрудников. Переключитесь на них.

— Но мы с вами находимся ближе всех! — настаивала назойливо.

— Михаилом меня зовут. Достаточно?

— А вы грубиян! — услышал в ответ. Парень не стал отвечать, придвинулся ближе к столу, склонился над бумагами и вскоре забыл о соседке. Ту разозлило явное равнодушие человека, не пожелавшего продолжить общение, и Светлана всячески старалась обратить на себя его внимание. Она двигала стол и стул, разговаривала с компьютером, чтобы отвлечь Мишку от бумаг, но тщетно, тот не реагировал и ни разу не посмотрел в ее сторону.

В конце дня Мишка сказал всем общее до свиданья и выскочил на улицу, сел в машину. Светлана бежала следом, но не успела. Парень мигом вырулил на проезжую дорогу и, включив скорость, не оглянулся.

Он подъехал к дому в тот момент, когда Заур забирал Юльку. В открытый багажник машины запихивались чемоданы девки. Их было много. Юлька счастливая стояла возле машины, любовалась, как легко и ловко ставит в машину багаж ее муж. Ведь вот только вчера она получила диплом, а сегодня уже женой покидает город, уезжает к Зауру навсегда. Она оглядывает машину, гладит ее.

Вот и последний чемодан вынесен. Его лишь на сиденье можно поставить. В багажнике места больше нет. Юлька прощается с Катей, та для такого случая вышла во двор. Радуется за квартирантку. Не так часто они выходят замуж. Этой повезло. Катя обнимает девку:

— Слушайся мужа, поняла? Счастье бабье в терпении и покорности! Счастья вам! Здоровья и любви! Живите долго! — выпускает из объятий Юльку. Та только хотела сесть в машину, увидела подъехавшего Мишку. Парень подошел улыбаясь:

— Забираешь? — спросил Заура.

— Женился! Теперь уже все, повезу домой хозяйку. Пора нам жить вместе!

— Никогда не разлучайтесь! — пожелал Михаил обоим и, взяв мать под локоть, помог вернуться в дом. Там уже было тихо и сумрачно. Все девки, кроме Сюзаны разъехались по домам. Еще вечером собирали вещи, паковали их. Щебетали весело. Все звонки недавних хахалей показались смешными и мелкими, не стоящими внимания. Ведь сегодня они последний вечер вместе, последнюю ночь будут спать под этой крышей, а завтра уже начнется совсем другая жизнь. Какою она станет?

— Меня уже в больничке ждут. Пока медсестрой поработаю. А через полгода наша акушерка уходит на пенсию. Обещают меня на ее место взять, — поделилась Даша.

— А я санитаркой буду вкалывать. Кто знает, как дальше сложится. Правда, фельдшер намекнула, что собирается вместе с мужем в город переехать, насовсем. Но это только мечты. Мало кто чего захочет. В городе и с жильем, и с работой тяжко. А как без того прожить? В деревне, как ее ни ругай, все свое. Хозяйство и огород имеешь, уже с голода не пропадешь. Да и стариков одних не бросишь. Свои… Из города каждый день не наездишься, — вставила Анжелка, заталкивая в чемодан пухлый пакет.

— Что это у тебя там? — спросила Дарья.

— Старикам обновки. Деду портки, бабке кофта с юбкой да пара платков. Мамке халат. Сестре платьишко. Всем понемногу радости, глядишь, хоть первое время светлее поживем. Много ли человеку нужно? Каплю внимания, каплю заботы, немного тепла, а получается большая радость и жизнь кажется не такою уж беспросветной и безрадостной. И солнце уже не просто светит, а греет душу. Для этого совсем немного нужно, чтоб запела рядом родная душа.

— Эх, девчонки, неужели мы никогда больше вот так не встретимся и не увидимся? — навернулись слезы на глазах Анжелки.

— С чего это ты взяла?

— Да если мы захотим, хоть каждый месяц видеться сможем!

— А мне кажется, что не увидимся! — устало села на койку Анжелка.

— Да ты чего сопливишься? Ведь завтра мы уже совсем самостоятельными станем! — взвизгнула Маринка.

— Вот чума рогатая! Можно подумать, что тебя на блядки родня водила за руку, а не сама ходила. Ты уж давно самостоятельная и никто тебя не удерживал. Жаль, что так быстро все случилось! — вздохнула Даша.

— Ну, индюшки! Чего распустили сопли? Лучше в счета гляньте, на чемоданы! В своем захолустье никогда не купили б столько шмоток и не имели б на сберкнижках. Там и не заработать мудрено.

— Ладно хныкать, — оборвала Маринка и предложила:

— Давайте спрыснем наше прощанье!

До самого рассвета просидели девчата за столом. О чем-то вспоминали, смеялись и плакали. А утром заказали такси и коротко попрощались с Катей.

— Простите нас, если где-то не правы были, — подошла Дарья последней, ткнулась головой в плечо и, спешно поцеловав в щеку, заскочила в машину.

Уехала и Маринка, как-то сложится жизнь у девчат. Женщине каждую жаль, ко всем привыкла. Понятно, что осталась еще одна. Но Сюзана неделями не появляется дома. Бывало, что месяцами не показывалась. А возвращалась усталая, изможденная. Как изменилась она за это время! Пышные кудри девчонки превратились в жидкие сосульки. Глаза и губы выцвели. Лицо посерело. Куда делся тот белокурый ангел? Девка стала похожа на муху, едва успевшую улететь от протравленной помойки. Изменилась даже улыбка. Она уже не притягивала к себе взгляд и Катя, увидев Сюзану вернувшуюся с очередной попойки, посочувствовала:

— Ты б отдохнула хоть немного. Глянь, на кого похожа стала, как чума с погоста. На тебя не только мужики перестанут смотреть, собаки брехать откажутся. Два мосла и горсть соплей, вот что от тебя осталось. Нынче любая дешевка из подворотни лучше тебя смотрится. Иди отоспись, — посоветовала девке, та молча послушалась, легла в постель и проспала двое суток, вставала лишь в туалет, а потом валилась в постель заново и даже поесть не встала ни разу.

— Ну и чмо! Во оттянулась, будто с батальоном переночевала, — смеялся Михаил, заглянув в комнату Но на третий день девка исчезла. Ей кто-то позвонил. Сюзана отозвалась весело. Но после первых слов звонившего сникла, съежилась, побледнела и сказала тихо:

— Не может быть…

Говоривший возмутился и заорал так, что казалось, телефон развалится в куски:

— Ладно! Не базарь! Не наезжай танком. Это еще не доказано. Может, вовсе не я виновата!.. — выпала чашка из руки и звенькнув, разлетелась у ног в осколки.

Катя заметила, как побледнела Сюзана, как задрожали ее руки, и голос стал пронзительным, визгливым:

— Не надрывайся, Яшка! Я не знаю его, никогда с ним не была. Стемнил он все! Пусть не мутит меня! Я с такими не оттягиваюсь! Ну и что, если он крутой! Плевала! Для меня он шпана, перхоть! Да не заходись! Уточни, потом рви жопу. Моя при том останется целой…

Сюзанка после разговора долго сидела в задумчивости. Катя ждала, что девка сама все расскажет, объяснит. Но та молчала.

— Что там случилось? Кто грозит тебе и за что? — не выдержала Катя.

— Косой наехал. Прикалывается, что я с его кентом закадрила. А зачем мне нужны халявщики? Я с ними дел не имею.

— Ты мне не крути! За что тебе обещают порвать жопу? — нахмурилась Катя.

— Я же сказала, Яшка пасет меня. Не хочет, чтоб с другими флиртовала. А мне с ним скучно. Что толку с кастрата? Он несчастный, а я причем? — вспыхнула Сюзанка и, выскочив из кухни, стала спешно куда-то собираться.

Помывшаяся, отоспавшаяся, она посвежела и выглядела куда как лучше. Одевшись в легкий костюм и босоножки, прихватив сумочку, девка выскочила на улицу, не сказав Кате, куда она ушла и к кому. А через час в двери позвонили. Катя открыла и невольно отшатнулась испугавшись. Перед нею стоял пожилой мужик. Лицо землистое, глаза запавшие, по лбу и щекам пот ручьями льет. В руке топор.

— Вам кого?

— Суку твою, бешеную! Где она? — отодвинул Катю, вошел в квартиру, заглянул в спальню, в комнату Сюзаны и спросил хрипло:

— Где она?

— Кто?

— Сюзана! Где прячешь потаскуху?

— Зачем мне прятать? Сам видишь, нет ее! — брала себя в руки Катя. Но человек не веря прошел на кухню, заглянул в туалет и ванну, зло матерясь остановился перед Катей:

— Я ее здесь подожду! Давно она смылась?

— С час как ушла…

— Жаль, надо было мне поспешить, — сел напротив и закурил.

— Что случилось? Зачем вам нужна девка?

— Убивать ее буду, понимаешь? Беду она принесла моей семье. Я из-за нее сына чуть не потерял, — подскочил и зашагал по кухне нервно, пружинисто.

— А что с сыном стряслось? — спросила Катя.

— Ты кто этой суке? Мать или бабка? Говори!

— Квартирантка она. Совсем чужая…

— Зачем суку пустила? Иль хороших людей не нашла?

— А у кого на лбу печать стоит. Откуда знаю? У меня не одна она жила. Все закончили колледж и разъехались. Этой еще год учиться.

— Не дам! Убью потаскуху!

— За что?

— Сына моего заразила твоя шлюха! — крикнул мужик надрывно:

— Сифилисом заразила, блядища! А он беременную жену! Теперь что с ребенком будет? Врачи знаешь, что сказали?

— А зачем он при жене на чужую бабу лез, ему своей мало? — вспыхнула Катя.

— Молчи, женщина! Тебе уже не добавить. Сын, когда понял, в петлю влез!

— Так сифилис лечится! — всплеснула руками баба.

— У взрослых. А вот ребенок не выживет, так сказали доктора. Да и позора сколько на наши головы! Родители уже забрали невестку из нашего дома, развод делают, прокляли мою семью, всех до единого.

— Ты сына успел спасти?

— Брат из петли вытащил. Откачал его, а он обещает ножом себя кончить. Не может в позоре жить. А и семья развалилась. Зачем эта проститутка попалась на его пути? Все мы имеем женщин, особо когда жены беременны, но почему именно мой сын поймал сифилис и получил столько бед? — стонал мужик

— Такой же как твой ее заразил. Она, видно, и не знала. Иначе сказала б, легла б в больницу, не нарочно заразила!

— Защищаешь курву? Наверно, хорошо она тебе платила, если выгораживаешь подстилку вот так?

— Чужая она мне. И платила не больше других. Сам знаешь, теперь родным детям не укажешь, ничего слушать не хотят. Чужого ребенка и подавно не удержишь. Что им мой совет, своею головой живут. Я для них никто, — вздохнула Катя.

— Я своего сына чуть не потерял. За него убью эту лярву, не дам ей дышать!

— Ну и сядешь в тюрьму до конца жизни. А ведь в семье ты нужнее! Кто удержит теперь сына от смерти, кто вылечит и заставит жить? Он еще помирится с женой, наладит семью, и у тебя будут внуки! Слава Богу, от смерти успели спасти. Пока человек жив и на воле, все исправить можно. Только мертвого не вернуть.

— Нет! За сына не прощу! За позор тоже! Мою семью никогда никто не ругал и не проклинал! А теперь как нам жить? Я самый старший, должен имя семьи очистить. Кровью той, какая виновата во всем, — стиснул топор так, что пальцы побелели.

— Поступай как хочешь, я свое сказала. Только эта девка не скоро придет. Долго придется ждать. Может, неделю или больше.

— А ты знаешь, где она?

— Сюзанка никогда не говорила, куда она уходит и когда вернется. Она никому не отчитывалась.

— Ты ее хахалей знаешь?

— Нет. Зачем они мне?

— Ладно! Я знаю, как ее найти! Там где сын эту падаль зацепил. Она далеко не уйдет. И от меня не спрячется, — пошел к двери, а, выйдя на площадку, сказал:

— Живой она не вернется!

Катя закрыла дверь на ключ, ее трясло от страха, она понимала, этого мужика уже ничто и никто не остановит. Баба чувствовала, что этот старик перевернет весь город, но найдет Сюзанку и тогда… Девке, конечно, не миновать расплаты.

Женщина позвонила на работу Мишке. Попросила его пораньше вернуться домой. Тот пообещал и вскоре приехал. Катя рассказала ему о мужике, искавшем Сюзанку, парень лишь рассмеялся:

— Эту птаху ему не поймать, не по его зубам. Ее сам Косой Яша крышует. И замочить Сюзанку никому не даст. Скорее снимет голову со старого отморозка на том все и закончится.

— Кажется, тот Яша орал на нее по телефону, — вспомнила баба.

— Мам! Какое нам дело до их разборок? Меня не колышет их суета. Своих забот хватает! — отмахнулся Мишка.

— У тебя заботы? Какие?

— Ну, сама понимаешь, девчата уехали, а мы с тобой остались одни. Кто-то должен тебе по дому помочь, убрать, приготовить, тебя искупать. Пойми, я не успею везде сам. Да и женщинам это сподручнее. Вот я и искал выход. Нашел Лянку.

— Вот спасибо, сынок! Когда она придет?

— Никогда, — глянул с укором на мать и добавил:

— Она мне все рассказала…

— Все не может забыть? Неблагодарная!

— Это ты о ком?

— Конечно, о Лянке! — чертыхнулась Катя.

— Эх-х, мамка! До чего ж ты изменилась, стала злою, жадной, жестокой. А ведь раньше не была такой. Девчонка тебя матерью считала, уж как она по дому управлялась, даже я удивлялся. А ты в благодарность за все хотела ее под хахаля сунуть. Никогда от тебя не ожидал такого. Ведь ей теперь только шестнадцать лет исполнилось. Она и нынче ребенок! Где ж ты сердце свое потеряла? Я сквозь землю от стыда готов был провалиться, когда правду узнал. Если б раньше услышал, конечно, не искал бы и не просил вернуться. Мне было не просто стыдно, я впервые пожалел, что ты моя мать…

— Что? — встала Катя со стула, остановилась напротив Мишки:

— Ты меня, свою мать, ниже сопливой, бездомной девчонки поставил? Да если б не взяла ее со двора, она сдохла бы как собака на той лавке!

— Тогда ты была человеком, а я дураком! Я не хотел, чтобы Лянка жила с нами, и на каждом шагу досаждал и мешал ей. Но ты все делала правильно. Отправила девчонку учиться, заботилась о ее будущем и берегла. А потом тебя ослепили деньги. Они испортили и принесли нам неприятности и раздор. Ты уже не видела никого и ничего. Деньги стали дороже меня, нашей семьи. Над нами потешаются все соседи за то, что ты сколотила из квартиранток притон. А я не могу создать семью. Ведь ты из-за своей жадности и мою жену подсунешь своре хахалей, лишь бы был доход! Ты потеряла совесть!

— Сопляк! Ты еще смеешь отчитывать меня, сначала научись самостоятельно жить!

— Ты хочешь, чтоб я ушел? С великой радостью! — пошел Мишка к двери и остановился в удивлении, раздался звонок. Кто-то пришел. Сын с матерью переглянулись. Парень открыл дверь.

— Ну что? Не ждали меня? А я нарисовался! — шагнул через порог участковый милиции.

— Хорошо, что обоих дома застал, — прошел в комнату, где жили квартирантки, заглянул в туалет, ванну и, зайдя на кухню, позвал хозяев:

— Разлетелись ваши птички?

— Закончили колледж и уехали по домам, — подтвердила Катя спокойно. Участковый громко рассмеялся, положил на стол папку и, устроившись поудобнее, попросил:

— Адреса их дайте!

— Откуда знаю. Я их не прописывала. Зачем мне лишняя морока? Они студентки, ты ж знаешь! — ответила женщина и продолжила:

— Одна еще осталась. Но ушла вчера куда-то, может, к подругам подалась.

— К каким подругам? В вендиспансере она теперь, на принудительном лечении. Кучу мужиков заразила сифилисом! Всей милицией ее целый день отлавливали. Накрыли в кабаке с очередным козлом. Хорошо, что не успел он с нею отметиться. Только договаривался. А то бы в корпусе напротив этой дряни теперь лечился. Кстати, Михаил, ты тоже проверься, — глянул на парня участковый.

— Я? А на кой? Зачем?

— На «четыре креста», иль не врубился?

— Я ни с одной не был! Никогда! — покраснел Мишка.

— Да будет тебе лохом прикидываться! Так я и поверил, иль сам не мужик? В клумбе жил и ни одного цветка не сорвал? Ты кому лапшу на уши вешаешь? У меня документально подтверждено, что был ты с ними в интиме. — смеялся участковый, похлопав папку.

— Ну уж это брехня! — возмутилась Катя.

— Брехня иль нет, только на вас обоих заведено уголовное дело. Сюзана дала следователю признательные показания, где утверждает, что вы оба принудили ее к занятию проституцией. И не только Сюзану, а всех девушек, какие проживали у вас в квартире. Михаил брал свою плату натурой. Так что сами понимаете, дело принимает плохой оборот. Тут уж вам не выкрутиться. И сроки грозят не малые, — оглядел участковый хозяев.

— Набрехала она все! Кто их заставлял? Вон недавно Юльку в деревню увезли. Замуж взяли. Теперь в семье живет. Кто б на проститутке женился? — возмущалась хозяйка.

— Катя! Только мне не говорите! Иль я не знаю, что у вас путаны жили! Но беда в другом. Вы оба подозреваетесь в том, что принуждали студенток заниматься проституцией, забирали их панельные заработки в уплату за квартиру! Так утверждает в своих показаниях Сюзана.

— Все ложь! Никто никого не посылал на панель. Сколько им платить за квартиру, говорилось сразу. Не устраивало, могли уйти в общежитие. Их никто не держал. Сколько живет в общежитии? А почему эти туда не пошли, хотя свободные места были. Но в общежитии им не дали б разгуляться. Там в каждой комнате свой порядок и никто не позволил бы приходить ночью или под утро пьяными и не пустил бы в комнату хахалей! — говорил Мишка.

— Только мне не рассказывай про общагу, — сморщился участковый и добавил:

— Там притон покруче вашего!

— Я много раз выгонял их, ругался, требовал, чтобы освободили комнату, не мешали нам жить и не позорили перед соседями. Сам знаешь, как сводим концы с концами. Моей зарплатой не похвалишься, из-за того семью не завел, мамкина пенсия вовсе пыль. Ну взяли квартиранток, а они еще и врут на нас! Еще эта белобрысая крыса! Такою несчастной овечкой возникла! И родители у нее сектанты, хотели замуж отдать за старого вдовца, она от них убежала и боится показаться в Прохладном, чтоб не убили за ослушание! Мы поверили, сжалились и взяли. Ее девки привели, попросили за нее, — вспомнил Михаил, участковый хохотал до слез:

— Это родители Сюзаны сектанты? Да вы что милые, сдвинулись оба? Ее отец военком, мать директор магазина. А Сюзанка — выродок изо всех. Отец ее из-под ремня не выпускал. Драл шкуру с головы до задницы. А когда она в последний раз сбежала из семьи, искать не стали, отказались наглухо, конкретно.

— А за что лупили?

— Деньги воровала, простиковала с двенадцати лет. Уж с кем только ни путалась, даже с зэками.

— Что ж, и тогда ее насильно заставляли подстилаться? — ядовито заметила Катя.

— Если бы ее показаниям поверили безоговорочно, с вами говорил бы следователь. Но в том-то и дело, что эту девку мы «пасем» не первый день и знаем ее.

— А к чему она нас забрызгала? За что опозорила? — спросил Мишка.

— Ей грозит срок за занятие проституцией и умышленное заражение двенадцати мужиков сифилисом. Вот она и решила из вас громоотвод сделать, мол, заставляли простиковать, не своею волей на панели промышляет. А ей восемнадцати лет еще нету. Чуете, какая ответственность грозит за принудительное вовлечение несовершеннолетней в занятие проституцией?

— Стерва! Попадется на глаза своими руками урою! — вырвалось у Мишки, мать тут же одернула сына:

— Охота тебе пачкать руки об говно! Найдется на нее своя управа.

— Это уж точно! Лет пять в венеричке лечить будут! — подтвердил участковый и спросил:

— Так дадите мне адреса девок? Пусть они подтвердят или опровергнут показания Сюзаны, — напомнил участковый.

Катя тут же назвала всех, даже телефоны вспомнила. Участковый ушел довольный.

Мишка, забыв о недавней ссоре с матерью, сел рядом с нею на кухне.

— Расскажи, как с Лянкой встретились и поговорили, — попросила чуть не плача.

Парню стало жаль мать. Он обнял ее и сказал тихо:

— Ладно о ней. Ну не захотела вернуться, я не настаивал. Предложил, она отказалась. Сказала, что устроилась хорошо, всем довольна. Заимела много друзей. Я порадовался, что ее жизнь наладилась. Пожелал счастья. Она мне номер своего сотового телефона дала. Намекнула звонить ей, если скучно станет.

— Обо мне не спросила?

— Ну что ты! Засыпала. Все расспросила. Ничего не забыла. Даже мне напомнила мяту в чай тебе добавлять, мол, на сердце и на сон хорошо действует. Просила подушку твою взбивать почаще и беречь тебя от простуд.

— Ишь ты, лапушка моя, все помнит. Как она теперь выглядит? Такая же?

— Нет, мам! Я едва узнал ее. Совсем взрослой стала, хоть закадри с нею! Голос такой нежный, как колокольчик. И сама словно цветок, — тихо улыбался Мишка:

— Случайно встретились. Она сама окликнула. Я подумал, что еще какая-то «телка» клеится. А это Лянка была. Присели возле общежития на скамейку, поговорили. Она рассказала все без зла. Будто просто вспомнила ненароком. Не ругала. Я ей деньги предложил. Она отказалась наотрез, хотя зарплата вполовину меньше моей. Как на нее живет, ума не приложу.

— И в гости не придет? — всхлипнула Катя.

— Да погоди, мам! Мы с нею в кино идем вместе. Свиданку назначил, может, уломаю к нам завернуть, — смущался Миша.

— Ты уж постарайся, сынок, — просила Катя.

— Знаешь, она теперь уже старшая смены! Короче, бригадир у кондитеров. Какой-то конкурс выиграла. Собирается в пищевой институт поступать. Ее на учебу комбинат отправляет. Будет учиться за его счет, но и работать одновременно. Как успеет, не допру. Для личной жизни времени не останется. А ведь годы идут! — пожалел Лянку вслух. Вечером Мишка убежал на свиданье к Лянке, а Катя, сев у окна, стала ждать их. Ей вспомнился разговор с участковым. Когда-то она недолюбливала этого человека, грубого, несдержанного, любопытного и наглого. Но… То ли жизнь меняла всех, то ли женщина пригляделась и получше узнала участкового, мнение свое о нем она изменила.

— А он не такой уж и лопух, под какого косит. Вон как адреса девок выдавил, сама сказала ему. То как же, дело клеить собрались. За что? Ее с топором по городу ищут. Хотя именно над топором участковый хохотал и что брякнул! Будто тот мужик псих или пыль на лысину трясет. Кто сам на себя пальцем укажет и засветится принародно, иль ему жизнь опаскудела? Кто решит кого-то урыть, сделает это тихо, без предупреждений и рекламы, — вздыхает баба и думает:

— Эх-х, ты, лопух! Что соображаешь в этой жизни? А если она ненужной стала, если опозорены семья, имя, чего она стоит эта жизнь, если в своей семье не посмотреть в глаза друг другу. Разве в таком случае думают о чем-то! Топор взял почему? Да схватил, что первое под руку попалось. Почему не нож или кинжал? Это уж его спроси. Не веришь, будто он собрался убить девку? Нужно было самому с ним встретиться. Этому старику терять уже нечего. Такой на все пойдет. Ради своих детей и внуков жизнь положит не задумавшись. Он горец! Это люди особые! — оглядывается Катя на телефонный звонок.

— Это Катя? Мне нужно встретиться с вами.

— С кем говорю? — спросила женщина.

— Вы меня не знаете. И мое имя ничего вам не скажет. Но разговор этот нужен нам обоим.

— Прямо сейчас?

— Да. Чем быстрее, тем шустрее! — то ли пошутил, то ли пригрозил человек. И через десяток минут уже вошел в коридор.

Громадный, наголо постриженный, полный мужик, он легко проскочил на кухню и, усевшись напротив, спросил, уставившись на Катю мутными глазами:

— Где Сюзанка?

— Участковый сказал, что в венеричку заперли ее менты. Ты уж какой по счету эту стерву спрашиваешь.

— Я — Косой Яша! Один в городе! Второго нет. Таких только под заказ рожают. Доперло? Слыхала про меня, не иначе! Вона как очко заиграло! То ли будет, когда услышишь, зачем я возник? Ведь просто так не появляюсь! Верно иль нет? Так вот, Катя, я в натуре знаю, кто ты есть, старая бандерша! И если хочешь спокойно пердеть в своем углу, дай мне адрес Сюзанкиной плесени, то бишь родителей.

— Она все набрехала мне. Участковый рассказал совсем другое. Я не знаю, кому верить.

— Короче! Слышь ты, старая плесень! Гони монету! Твоя блядь, какую ты доила и руками, и ногами, заразила моих кентов. Их надо лечить. Понятно, что не в нашей глуши. Давай отслюнивай! Иначе ничему не будешь рада! Лично я с тобой разберусь! И не брызгай мне соплями в уши, что дышишь бедно, что хавать нечего. Это сказки для других! Давай доись молча! Знаю, сколько башляла тебе Сюзанка, чтоб ей света не видать! Клянусь волей, своею смертью она не сдохнет!

— Яшка! Ты просишь слишком много! За такие бабки весь город вылечить можно. Где столько возьму? — заплакала, запричитала баба.

— Тогда возьмем твоего Мишку и уроем его уже сегодня. Он сейчас в кино отрулил с какою-то бабой. Оттуда не вернется! Дошло! — встал со стула и пошел к двери.

— Стой, Яшка! Не тронь сына! Он ни при чем! Возьми деньги и оставь в покое! — вытряхнула из наволочки перетянутые резинками пачки денег.

Яшка посчитал. Отодвинул оставшиеся:

— Это участковому дашь, чтоб хвост не поднимал. И о моем визите никому ни слова! Слышь? Не кляни! Я знаю, сколько у тебя на счетах. То, что я взял, для тебя мелочь. Тебе жаль своего сына, а мне — кентов.

— Почему я должна рассчитываться за всякую блядь? Она заразила, с нее берите!

— Она ответит. С нею своя разборка будет, помяни мое слово! Того ждать недолго.

А вскоре домой пришел Мишка. Один. Бледный, дрожащий и рассказал матери:

— Я так и не понял, что случилось, меня вытащили из зала, когда начался фильм. Слова Лянке не успел сказать. Ей велели оставаться на месте и не поднимать шухер. Меня вытащили и поставили спиной к стене, к горлу нож. Велели не дергаться и посоветовали молиться, чтоб ты оказалась умной и спасла от смерти. Один из них тут же ушел. Было темно, я никого не разглядел, но понял, что попал в клешни крутых. Их было пятеро. Они ни на секунду не отошли от меня. Я и не знаю, сколько вот так держали. Но потом вернулся тот, какой уходил. Он сказал своим, чтоб отпустили. И добавил:

— Все на мази…

— Те, кто меня стерегли, мигом растворились. Я вернулся в зал, но Лянки там уже не было. Свой мобильник оставил дома и не смог ей сразу позвонить, узнать, где она и что с ней.

— Так позвони! — посоветовала Катя.

Мишка набрал номер и услышал голос девчонки:

— А меня, как только тебя вывели, увезли из кинотеатра. Посадили в машину и к порогу общежития. Посоветовали никуда не звонить, шумиху не поднимать. Я спросила, что с тобой? Один из них кому-то позвонил и сказал, что ты в порядке и пошел домой. Я только собралась тебе набрать, а тут ты звонишь.

— Лянка, меня под ножом держали…

— За что? — прозвенел испугом голос девчонки.

— Сам не знаю. Но, кажется, пронесло. Давай завтра к нам приходи. Я думаю, что меня сегодня с кем-то спутали. Дома все же безопаснее. А и мать по тебе соскучилась, очень хочет увидеть.

— Миша! С завтрашнего дня я работаю во вторую смену. С четырех до полуночи. Так что не получится. Придется отложить встречу. Не обижайся. Я позвоню, когда снова выйду в первую смену.

— Ладно, Лянка, я подожду! — пообещал парень.

Катя рассказала сыну о приходе Косого Яши. Миша

сидел задумчивый. А потом сказал:

— Так вот оно что? Оказывается, это вовсе не ошибка была. И меня могли спокойно размазать там эти крутые, не дай ты им денег. А все из-за какой-то дешевки! И как дорого платим мы за свои ошибки…

— Прости, Мишанька! Кто мог предположить.

— Мам! А ведь сколько раз просил тебя. Сегодня ты всерьез могла потерять меня…

— Ой! Что ты, сынок! Бог с тобой! — зашлась баба, испугавшись запоздало. Она только теперь поняла, какое непоправимое горе могло случиться.

— Он не грозил тебе? — спросил Миша.

— Не велел брехать о его приходе. И еще сказал, что Сюзанку он разыщет и непременно уроет своими руками. И знаешь, я ему поверила. У него кулак больше моей задницы. Такой если припечатает, то враз насмерть. С ним шутки плохи.

— Мам, я с Яшей не знаком лично, но слышал от друзей, если Косой пообещал, то свое он выполнит, можно быть уверенным. Этот слов на ветер не бросает. Сколько раз его заметали менты и отпускали извиняясь, потому что не находили в его действиях состава преступления, или не могли доказать его. У Косого авторитет во всем городе. И, как говорят, он никогда не закрывает двери в своем доме. О том весь город знает. К нему даже менты за помощью идут. Уж не знаю, помогает ли им. Но никто не сказал про Яшку ни одного плохого слова.

— Козел он, тот Косой! Я сколько лет в подушку собирала. А он возник и выгреб все! — заплакала баба.

— Ты жалеешь, что выкупила мою жизнь и я живой остался?

— Да что с тобой, Мишка! О чем говоришь, зайка мой! Я просто пожаловалась на отморозка. Не говорить же ему спасибо за грабеж! Ты то здесь при чем? — спешно вытерла слезы Катя.

Утром Мишка пошел на работу, пообещав матери вернуться пораньше, не навещая друзей и приятелей. Но едва за сыном закрылась дверь, зазвонил телефон. Катя взяла трубку и сразу узнала голос Хасана.

Как долго он не звонил и не объявлялся.

— Каражан! Поздравляю тебя!

— С чем? — насторожилась женщина.

— Наш сын, наш Аслан вышел из зоны!

— Он свободен?

— Да! Все позади!

— Где он?

— У меня дома! В порядок себя приводит. Хотим и тебя навестить! Ты не против?

— Ну что ты, Хасан! Приходите! Спасибо, что помните обо мне!

— А между прочим, тебя никто не забывал, — услышала Катя в ответ.

— Как ты там? Одна? Или квартиранток свору держишь?

— Одна. Миша на работе, я обед готовлю. Никого не хочу, Хасан! Одни горести от тех девок. Не столько получишь, сколько потеряешь.

— Ты все о деньгах, Кать?

— Не только. Ну, да это при встрече!

— С Мишей все в порядке?

— Теперь да!

— А на меня сплошные беды валят. За это время, что прошло, почти всю семью похоронил. Остался со старшим братом. Но и того парализовало. Почти год лежит бревном в постели. Жена и дети бросили. Ушли насовсем. Свой дом купили, живут отдельно. А и я холостякую. Прогнал стерву. Теперь один, как барбос на цепи. И не сорваться с нее, кому-то нужно брата досмотреть. Совсем беспомощный стал человек…

— Зачем же свою жену прогнал? Она бы доглядела.

— Эх-х, Катюшка! Она не ты. Едва его свалило, стала клясть, желать смерти, обзывала, я и не выдержал. Взял за шиворот и, как паршивую овцу, выкинул из дома.

— Сам управляешься теперь или кто помогает?

— Племянница иногда приходит. Поесть приготовит, в доме приберет. И все на том. А с отцом побыть уже времени нет, тепла не хватает. Такие они теперь наши детки. Смотрю на них, и жутко становится. Меня, случись такое, никто не навестит. Осыпят проклятьями так, будто заживо урыли и забудут закрыть двери. Хоть и двоих сынов имеем, а дышим сиротами, поодиночке. Так, Катюшка?

— К чему ты это клонишь?

— Не поняла?

— На что намекаешь?

— Какой там намек? Говорю прямо — старость к нам пришла. А ведь мы и не жили, не успели порадоваться. Так, суетились по мелочам и упускали главное, без чего нет радостей. А ведь впереди зима и одиночество. Слышь, Кать? И у тебя не лучше. Но ведь любили мы друг друга. Помнишь?

— К чему теперь ворошить старое? Оно ушло. Кого винить, коли отрекся от нас в самую лихую минуту и тоже живыми похоронил. Лучше не напоминай, не вороши, не сыпь слова впустую. Я все равно не поверю. В душе сплошной пепел остался. Теперь ты наказан и понимаешь, как больно остаться сиротой среди родных.

— Кать, я за свое получил уже сполна. Больше чем пережил, уже не накажешь. Мне смерть подарком кажется.

— Я через это давно прошла. И тоже жизнь не балует. Всякий день неприятности. Уж и не знаю, с какой стороны ждать новую беду. А они все валят снегом на голову, сколько их наметет еще!

— Катюшка! Как стосковался по тебе! — вырвалось у Хасана на стоне.

— Не болтай лишнее! Скажи, что нужно? Опять денег просить будешь? — спросила насмешливо.

— Нет! Деньги есть. Хочешь, тебе принесу. Только скажи, сколько нужно! Хоть все отдам. Не в них счастье! Ведь вон свое дело имею, хороший доход, но не Пузо душу греет. Вот и получил, что называется, под завязку. Все есть, и нет ничего. Ни за какие деньги не куплю даже капли тепла, — плакал в трубку человек.

— Но ведь у тебя тоже сын, наш Аслан…

— Эх-х, Катенька! Он сын только по крови. Видно, что-то проглядел, неправильно растил. Впрочем, сама увидишь. Скажи, что купить надо?

— У меня все есть. Ничего не нужно!

— Через часок будем у тебя. Хорошо?

— Давайте! — ответила коротко и позвонила сыну, сказала о звонке.

— Мам, ты сама их встреть. Я не могу сорваться, — взмолился Михаил.

Хасан с Асланом приехали на новехонькой «Ауди», поставили машину под окном и вошли в подъезд.

Катя умылась, причесалась, переоделась и даже успела накрыть на стол в комнате, где еще недавно жили квартирантки.

Теперь эта комната казалась громадной. Из нее убрали все, что напоминало о девках.

Мишка, готовясь к приходу Ляны, убрал в подвал койки и раскладушки, тумбочки и стулья. Оставил стенку, трельяж и диван, стол и кресла, да телевизор на тумбе. И попросил мать больше никогда не брать в дом чужих.

— Давай жить своей семьей. Не надо хапать ртом и задницей, чтоб не подавиться. Иначе в своем доме гостями живем. Если желаешь мне добра, дай слово, что больше никого не возьмешь на квартиру. Я устал от чужих людей. Я хочу иметь свою семью, жену и детей. Подари мне эту возможность, и тебе никогда не придется просить меня вернуться домой вовремя. Знай, в свою семью не просто приходят, а летят на крыльях, помня, что в ней тебя любят и ждут…

— Я поняла, сынок! — вздохнула женщина, а после прихода Косого Яши сама себе сказала, что никогда больше не пустит к себе чужих.

— А вот и мы! — вошел Хасан улыбаясь. Следом за ним в двери едва протиснулся Аслан. Он был громаден. И войдя в прихожую, занял ее собою почти всю.

— Ну привет, родительница! — обнял мать и оглядевшись спросил:

— А где бляди?

— Нету их. Сами живем, без квартирантов!

— Я даже на зоне слыхал, что у тебя самый крутой во всем городе бардак! И телки классные! Ты что, поштучно или оптом их сбыла другой бандерше? Зря так суетилась! С кем в натуре кувыркаться стану? Ведь я баб уже давно не имел. Думал у тебя в цветнике оттянусь!

— Опоздал! Мы больше никого не держим.

— Иль братан женился? — спросил глухо.

— Пока нет. Но собирается. Есть у него на примете одна!

— Зря спешит! — буркнул Аслан коротко и прошел в зал следом за Хасаном.

— А ты, кайфово смотришься! При марафете! И барахло на тебе классное. Хахали одарили?

— Не было их у меня никогда, ни одного за все годы! — вспыхнула женщина.

— Ну не темни! Не вешай лапшу на уши, я давно с пацанов выскочил и понимаю, откуда у бабья «рыжуха» берется. Не иначе как трандой заколотила. На тебе одна цепка в тыщу баксов! Уж не вякнешь, что на пенсию взяла! А серьги с перстнем, а браслет! На них в кабаке целый месяц можно гудеть без просыпу! Лучше вякни, скольких козлов тряхнула за все? — при-щурясь смеялся Аслан.

— Это золото из моего приданого! Допер? И никаких отморозков! Тебе отец подтвердит! — вспыхнула женщина, с удивлением разглядывая сына. Она не узнавала его.

— Будет тебе под монашку косить. Видали мы таких! — отмахнулся Аслан.

— Мать правду тебе сказала! — встрял Хасан.

— Ты как со мною говоришь? Кто дал тебе право называть меня бандершей? — возмутилась Катя.

— Ой, уморила! Весь город и зоны так называют, а мне рот говном заткнуть хочешь? Я трепло? Ты послушай, что о тебе вокруг базарят? Чего на меня наезжаешь? Иль ботаешь, что все брешут? Тебя только Яшка Косой не тянул, потому что кастрат, все другие протоптали вдоль и поперек. Я на зоне про тебя такое слышал, уши в трубку сворачивались. А теперь в Снегурочку рисуешься, Му-му из меня слепить хочешь? Не выйдет! Сколько я на зоне канал, ты ни разу подсос не прислала, даже на курево зажала, тоже мне мать. Вся в рыжухе, как Новогодняя елочка в игрушках, а я с голоду подыхал в зоне! А ты и не вспомнила про меня!

— Но ты не просил! — ответила резко.

— Я еще должен был на коленки упасть перед тобой? Иль не доперло, что зона не курорт? Сама жировала с хахалями, а я хоть уройся, старая плесень! Тебе ни ноги, душу отрезало поездом!

— У тебя есть отец! Он ничего не говорил…

— Тогда я просил денег, но ты не дала! — напомнил Хасан.

— Чего теперь от меня хотите? Зачем пришли? — сжала баба вспотевшие ладони.

— Как погляжу, дышишь ты кучеряво. Я тоже так хочу. И вы, две старые мартышки, тряхните свои заначки. Купите мне дом и все, что к нему положено. Еще колеса! Слышь, пахан, шевели рогами, чтоб через неделю импортулю изобразил. Иначе вытряхну тебя из «Ауди» и сам на ней мотаться стану.

— Между прочим, Михаил работает и себя обеспечивает. А ты что думаешь дальше делать?

— Братан лопух! Он дышит как придурок. А мне от зоны отдохнуть надо. Не гони в шею. Я еще у тебя куска хлеба не съел, ты уже за жабры схватить норовишь! Не обломится! Я не из сопливых. Свое из тебя выдавлю. И не только из тебя, — глянул на Хасана, тот заерзал, в мягком кресле жестко стало.

— А если давить нечего?

— Ты мне не пой про свою нужду. Я не лох и не слепой. Выкину из твоего гнездышка в стардом, сам здесь окопаюсь.

— А Миша? Он твой брат! — напомнила Катя.

— Он чем мне помог? Ни одного перевода не послал. Такой же жлоб, как ты!

— Иль тебе отцовского дома мало? Почему там жить не хочешь? Ведь ты вырос в нем!

— Кому он нужен, развалюха? Стукни кулаком, весь посыпется. Полы погнили, крыша протекает, окна покосились, всюду щели и сквозняк! И ты меня хочешь приморозить в нем?

— Приложи руки, отремонтируй!

— Вот и я ему предложил! Так слушать не стал! Подай нынче готовые хоромы. Сам пальцем шевелить не хочет. Но и мы с тобой не двухжильные! Кто нам помогал? Сами зарабатывали, крутились, а этот на все готовое рот разинул, — пожаловался Хасан.

— Я свое требую!

— Эта квартира не твоя. Я ее получила!

— Захлопнись, бандерша, когда тебя отсюда выгребу, мне твои соседи в благодарность не только руки, жопу вылижут. А впрочем, о чем базар! Давай выметайся в дом к отцу и закроем разборку. Больше ничего не сдерну. Хватит вам беситься. Дышите вместе хоть под старость. Вот грохнет со смеху город, что старая бандерша снова замуж вышла!

— Аслан, остановись! Мы еще с матерью не говорили, ничего не решили, а ты уже переезд предлагаешь. Куда так спешишь, будто тебе в сраку раскаленный лом всадили! Хватит нам диктовать! — прикрикнул Хасан на сына.

— Вот что, Аслан! Коли так разговор пошел, ни хрена ты не получишь. Мы с отцом не сажали тебя в тюрьму, и нашей вины нет, что там оказался. Сел по своей дури! Но вместо того, чтоб что-то понять, ты на зоне вовсе озверел и потерял все человечье. Не мы тебе, ты обязан нам помогать и содержать обоих.

— Щас! — осклабился Аслан и показал обоим по локоть.

— Вон отсюда, отморозок! — встала Катя.

— А я у себя! Кому не по кайфу мое общество, пусть выметается!

— Ну ты меня достал! — встал Хасан и велел Аслану встать, вломил ему кулаком в солнышко, потом под подбородок. Аслан не ожидал. Он отлетел от стола к стене, ударился спиной и, потеряв сознание, затих на полу.

— Прости, Каражан, я и не знал, с чем он сюда пришел. Прости, что не сумел воспитать. В кого такой псих удался, не знаю, — расстроился человек.

— Успокойся! Куда деваться, он наш сын…

— Нет, он придурок и я не хочу его знать.

— Хасан, он не проживет сам. Снова попадет в банду, потом на зону, там и кончится из-за дурного нрава. Его уже не переделать, поздно, жить с ним под одной крышей тоже нельзя. Он не управляем…

— Куда там жить? Ты представляешь, еще вчера грозил урыть меня! — признался человек.

— За что? — удивилась Катя.

— Потребовал ключи от машины, захотел по городу прокатиться. А уже выпил. Я, конечно, отказал ему, уговаривал отдохнуть, так этот козел с ножом на меня начал прыгать. И тоже мозги сушил, что я плохой отец. Врубил ему меж глаз, связал, он так и проспал до утра на полу. А похмелившись, снова разборку устроил. Тут я его в ванну с холодной водой сунул и продержал до полной трезвости, к тебе привел. Думал, культурно с ним поговорим, да не получилось. Он и пьяный, и трезвый отпетый дурак. Ты уж прости меня…

— Давай отметим нашу встречу! Давно мы с тобой не виделись. Расскажи о себе, — попросила Катя.

— Я тебе по телефону все сказал. Ничего хорошего нет. Наладил свою мастерскую, ремонтируем машины. Все идет нормально. А вот дома ничего не клеится. Семьи нет, живу один, как собака. Брат не в счет! Он не говорит. Врачи в больницу не берут. Мол, нам не нужны показатели смертности, и обещают, что проживет мало. А мне так хочется его поднять. Один остался. Из всей большой семьи одни осколки. Этот козел не в счет, — кивнул на Аслана.

— Веришь, вернулся сын, а у меня руки опустились. Что делать, как жить дальше, ума не приложу. И для кого стараюсь?

— А может, купить ему квартиру, пусть сам в ней живет?

— Да что ты, Катя! Его ни в коем случае нельзя оставлять одного, непредсказуемый придурок может отмочить что угодно. Я не хочу рисковать из-за него всем на свете. Он мою мастерскую пропьет или проиграет. С него спроси потом…

— Не привяжешь его на цепь возле себя. Он вон какой вымахал, дом свернет, — посетовала Катя.

— Ну, а что с ним делать? Хотел его в горы отправить, в деревню. Там отару овец племянники пасут. Этот баран как услышал, мигом на рога встал, заобижался, что отмазаться от него хочу. А ведь совсем другое думалось, что там, вдали от зон и городов, быстрее успокоится. Сама знаешь, какая там красота! Вода чистая, воздух свежий, питание отменное. В палатке спальный мешок. В нем не замерзнешь. Да и не один. С ним племянники, тетка. За год отдохнул бы лучше, чем в санатории. В дом вернулся б человеком, хозяином. Научился бы считать и беречь копейку.

— Ну даешь, плесень! Я буду считать и беречь, а ты тратить? — увидели оба Аслана сидящим на полу.

— Ты сначала заработай, а потом бреши о тратах! Тебе дело предложил!

— Если я не знаю для чего копить, зачем буду зарабатывать? — усмехнулся Аслан.

— Вот и заработай на жилье! — подсказала Катя.

— На овцах! Сколько нужно жить в горах, чтоб на дом сколотить? Жизни три, а у меня она всего одна…

— Не базарь много. У нас большая отара. За две зимы не только на дом, а и на колеса поимеешь. Ели не хватит на мебель, я тебе дам! — обещал Хасан.

— Вы в городе, а я в горы! Во, прикол! Самые лучшие годы баранам под хвост! Чего сам овец не пасешь?

— Я здесь нужен, в мастерской! Это мое дело, мой хлеб. А у тебя в руках ничего. Вот и ступай, где ты нужен. Там ты не станешь лишним. Свое от волков защитишь. Занятие как раз по твоему характеру…

— А волчицы там тусуются? — прищурился хитровато.

— Это ты про кого? — изумился Хасан.

— Все про них, про блядей интересуюсь! — расхохотался Аслан.

— Чего нет, того нет, единые зверюги. Спасенья от них никакого. Только в прошлом году два десятка ярок порвали, а сколько ягнят сгубили — счету нет. Если б уцелели, как раз на машину хватило б! — покачал головой Хасан.

— А ведь это твое воруют. Ну что племянники, птенцы желторотые, даже пугануть стаю не смогут. Стрелять путем не умеют. Отдача от выстрела с ног валит. А тебе стоит крикнуть, ни одного волка в горах не останется, со страху сдохнут, — поддержала Хасана Катя, добавив:

— И главное, Аслан! Никакой милиции на много километров. Хоть голиком ходи, никто не укажет и не высмеет. Сам себе пахан!

— Ты только начни, попробуй. Не понравится, вернешься, что-нибудь в городе подыщем. А вдруг втянешься, и получится из тебя хозяин. Ты только представь, что овцы твоя банда, а ты главарь. И все у тебя состоится. Ну пора мужиком, хозяином становиться, с чего-то начинать. Не скитаться же по зонам до конца жизни, — уговаривал Хасан сына. Тот поначалу не слушал, думал о своем. Но заинтересовало, что на овцах можно делать деньги и ни с кем ими не делиться. Аслан послушав, спрашивать стал:

— А хлеб и курево кто подбросит?

— Сами племяши! Они в деревню через день мотаются по очереди.

— А на «бабках» по осени не обожмешь?

— Да мне моих хватит, еще и тебе подкину.

— А отару на стрижку в деревню гоняешь?

— Стрижем овец прямо в селении. Потом загружаем тюки в машину и везем приемщикам в город. Их теперь много, даже в деревни приезжают. Скупают на корню. И «бабки» наличкой отдают сразу. Цена на шерсть хорошая, грех обижаться. Со своей отары неплохо возьмешь, если с приемщиками бухать не будешь. Пьяного они вокруг носа обведут, хитрая код-ла. Им доверять нельзя, хоть своим иль залетным. И считать нужно. Они племяшей сколько раз надували. Да что у них грамотешки, четыре класса на всех. Калькулятором не умеют пользоваться до сих пор. А у тебя в этом деле все гладко, не дашь себя околпачить.

— Не-ет, пахан, как без баб буду? Я все ж мужик!

— В деревню сгоняешь к какой-нибудь вдовушке. Их нынче, как мух на говне. Мужики на войне гибнут, другие в лесах воюют с властями, иные в заработки подались, по всему свету мыкаются. А бабы без мужиков не могут долго обходиться. Не все умеют ждать. Это раньше наши женщины гордыми были, а нынче, чтоб детвору прокормить, на все согласны. Долго уговаривать уже не надо. И не только за деньги уломаешь. Мужик ты видный. Теперь такие в спросе. Коли старики нынче в цене, что о тебе базарить, любую уговоришь. Когда оскому собьешь, успокоишься, — говорил Хасан.

— Асланчик, да они, увидев тебя, сами в горы прибегут. И приготовят, и обстирают, и приласкают. С тем нехватки не будет. Я тоже о том слыхала. Раньше моих квартиранток возили в села мужики. А в последнее время совсем упал спрос на блядей. Своими сучками обходятся. Говорят, что так дешевле и удобнее, не надо мотаться в город. Может, там и судьбу свою встретишь. В городе девки крученые. Все выгоду себе ищут. Потому не спеши с семьей, приглядись сто раз, — советовала Катя.

— А не надуете меня потом, не потребуете свою долю? — глянул на отца. Хасан рассмеялся:

— Даже не думай, мне моего хватает. А пока ты в горах будешь, я дом отремонтирую. Людей найму. За год справятся, — пообещал человек.

Аслан встал с пола, сел за стол. Идея поработать в горах ему все больше нравилась, хотя и понятия не имел, что его ждет. Хасан, боясь отпугнуть, специально молчал обо всех трудностях жизни в горах. Аслана прельщало свое — деньги и возможность распоряжаться ими самостоятельно.

— Там не на зоне, спину не сорвешь. Овцы пасутся спокойно, ну если какая отбилась, послал собак, они ее воротят. У тебя там десяток псов. Те свое дело знают и даже без команды следят за каждым бараном и овцой. Чуть шаг в сторону, собаки за бока дергают, с ними не поозоруешь. А ты лишь смотришь на них, любуешься. Да что там долго говорить? Ведь не один, с тобой племяши, скучать не будешь.

— Ну, вашу мать, кажется, уломали! Хитрые вы у меня отморозки. Ну и я не пальцем делан. С неделю потусуюсь в городе, потом пойду в горы, гляну, чем там пахнет?

— А за это время сколько овец из нашей отары порвут волки, сколько их побьется на спусках при перегонах? Племяши, понятное дело, свою отару смотрят, о ней заботятся прежде всего. Нашу лишь присматривают, — вздохнул Хасан и добавил:

— А ведь она твоя. Я дарю ее тебе…

Глаза Аслана тут же загорелись:

— Тогда чего я здесь канаю? Так бы и вякнул сразу. Не тяни резину, пахан. Помоги собраться и намыливаюсь в горы. Но на первое время дай «бабки», пока своих не получил. Потом разберемся. Завтра смоюсь в горы! — придвинулся к еде. И уже не прикипался ни к отцу, ни к матери.

Хасан незаметно подморгнул Кате. Взглядом пообещал прийти к ней, как только отправит сына в горы. Заодно поблагодарил за помощь в уговорах.

Аслан, наевшись, подобрел к матери. И сказал ухмыляясь:

— Готовишь ты классно. Но не отмажешься разовой кормешкой. Отслюнь и от себя на мое завтра. На халяву не отмажешься.

Катя лишь головой покачала:

— И зачем тебе в горах столько денег?

— Начальный задел сколочу, за все годы отбытые на зоне, куда ты и копейку не выслала, — дал понять, что ничто не забыто.

Женщина отдала деньги и вздохнула с облегченьем, когда муж с сыном ушли, оставив ее в покое.

Вечером, перед приходом Мишки, к Кате наведался участковый. Он как обычно обошел всю квартиру и сказал прищурясь:

— Молодчина! Вот так и живите сами, тихо, спокойно, без чужих людей. И вам без лишних забот и нам без проблем. Зачем тебе в твоем возрасте дурная слава?

— Грязь к чистому не пристанет! — ответила вспыхнув.

— Ну, это как знать. Ты лучше скажи, не появлялась ли у тебя Сюзана?

— Сам говорил, что в венеричке она лечится. Как же сможет прийти, если диспансер охраняется?

— Сбежала она. Уж и не знаем, как ей удалось, ночью ушла. По всему городу разыскиваем. Облаву устроили на суку по всем кабакам. Милиция еще ночью была поднята на ноги.

— Да брось ты! Из-за Сюзанки?

— Ну да!

— Значит, здесь ее не жди. Она не дура! — усмехнулась баба.

— Катя, а ее вещи здесь остались?

— Конечно.

— Покажи их!

Женщина указала на чемодан, стоявший у нее под койкой. Участковый открыл его, перебирал Сюзанкины вещи, внимательно их рассматривал. Потом открыл сумочку, что лежала на дне чемодана. Но там было пусто.

— Ты отсюда ничего не брала?

— Нет. И не заглядывала. Как он стоял, даже не открывая сюда поставили, чтоб не болтался на виду, — ответила не сморгнув.

— Ради этого тряпья она, конечно, сюда не вернется. Не захочет попасть в ловушку, не станет рисковать, — говорил сам с собой. Но на всякий случай предупредил:

— Вдруг она появится, позвони нам!

— Само собою разумеется, — пообещала баба.

Едва участковый покинул квартиру, вернулся с работы Михаил. Он молча слушал мать, хвалил ее за ум и находчивость.

— Круто вы обвели Аслана. Он придурок и не знает, что такое пасти овец в горах. Там не только не захочет, а и не вспомнит о бабах. Каждая минута — риск. Посидит он там на солнышке, как бы не так! В горах собачий холод. Из телогрейки не вылезет. Никаким деньгам рад не будет. И не надейтесь, что приживется. Убежит через неделю, еще с кулаками на вас полезет, зачем его на погибель посылали. Этот человек те условия не выдержит. Пустая и недолгая затея.

— Ну а что с ним делать? Куда сунуть?

— Мам, ты помнишь, я тогда в пятом классе учился, когда отец уговорил меня поехать в горы на летние каникулы. И тоже пасти отару. Обещал купить велик и дать денег, тоже говорил о племянниках, короче, я согласился, — улыбнулся грустно вслед воспоминаниям Михаил и продолжил:

— Я поехал в горы как сопливый романтик, даже не имея представленья о жизни пастухов. Но я был мал, хотя дурь мне дорого обошлась. И удержался лишь на упрямстве и самолюбии, на каком умело сыграл тогда отец. Он сказал:

— Если сбежишь от отары, ты не мужчина и никогда им не станешь. Мне, понятное дело, захотелось доказать свое. Чего это стоило, никогда не забуду. Я выдержал в горах все лето. Десяток раз мог остаться там навсегда и не вернуться к тебе. Зачем это понадобилось отцу, уж и не знаю. Но мне и теперь снятся те каникулы, но я никогда не говорил тебе, почему и сегодня кричу ночами во сне. Правда, я был ребенком. Но там не выдерживают и мужики. Во-первых, в горах трудно дышать, воздух разряжен, добавь постоянные холод и ветер. Они насквозь пробирают, попробуй присядь, мигом сосулькой скатишься вниз. Согреться нет никакой возможности. Не из чего сложить костерок, нужно опускаться в распадок, а там зверье ожидает. Им все равно кого сожрать, меня или барана. Лишь бы в пузе потеплело. Попробуй переночевать в распадке, где оползни и камнепады случаются чаще, чем пурга. А снежные лавины… От них не спастись. Там громкого слова не скажи, дыши шепотом и всякий шаг сверяй с горами и с жизнью, потому что смерть всегда у плеча, — вздохнул парень и продолжил:

— Да! Красиво в наших горах, не спорю. Но тот, кто пережил в них грозу, родился заново. Это совсем не то, что в городе переждать ее за закрытыми окнами, лежа на диване, а потом любоваться радугой. Та гроза сшибает с ног диким грохотом, когда горы стонут под ногами, а молнии бьют совсем рядом и трещат скалы. Гроза валит мордой на землю, она не просто оглушает, она дает понять и почувствовать, что человек там — ничто… Выстоять и выдержать в горах может только очень сильный человек. Аслан не такой. Я не из слабаков, но повторять те каникулы никогда не возникало желания. При этом рассказал тебе о мелочах, лишь сотую часть пережитого. От того я перестал верить отцу, посчитал, что он решил избавиться от меня навсегда.

— Как же племянники там живут? — вздрогнула Катя.

— Другого выхода нет. Старики поумирали. Им терять было нечего. Они родились в горах и приучили к ним детей. Эти чувствуют горы своим сердцем. Городскому человеку там делать нечего.

— А отец приезжал к тебе?

— Уже в конце лета, чтобы сразу забрать меня. Я через неделю пошел в школу и уже не пропускал уроки, старался учиться без троек, чтобы не вернуться к пастухам. После тех каникул меня ни в чем не стоило убеждать. Я увидел все своими глазами.

— Он тебе денег дал?

— Конечно. И форму купил, туфли и ботинки, даже дипломат. Все это вместо велика. И деньги. Я их тебе отдал. Туговато нам тогда приходилось. Протезы у тебя были отечественные. Ты не могла на них ни стоять, ни ходить. А обезболивающие лекарства стоили дорого, помогали слабо, потому ты от них отказывалась. Помнишь? — спросил Мишка.

— Почему ты тогда смолчал? — вытирала слезы Катя.

— Не хотел жаловаться на отца. Зачем? Это не по-мужски, ведь все обошлось, и я даже благодарен ему за ту закалку, какую получил в то лето, она и теперь пригождается мне.

— А где же тогда был Аслан?

— В деревню ездил. Помогал на пасеке. Я, как сама знаешь, пчел боюсь, потому выбрал горы, — улыбнулся Мишка и спросил:

— Зачем возникал участковый?

— Сюзанка сбежала из венерички. Вот и шмонают ее менты по всем кабакам. Только и она не дура, чтобы светиться в городе. Где-нибудь канает тихо, ждет, когда шухер уляжется.

— Она за квартиру сполна рассчиталась?

— Кой хрен! Я у нее в залог все из сумочки выгребла. А там кучеряво! Глянь сюда! — достала из-под комода коробку и высыпала содержимое на подушку.

— Неплохо! — глянул Мишка оценивающе на дорогие перстни, браслеты, цепочки, кулоны и, сложив все обратно, сказал:

— Только ей в руки отдай, когда рассчитается за квартиру. Но больше не держи ее ни одного дня. Гони в шею!

— Само собою. Кому нужна?

— За барахлом она не пришла бы. А вот за этим обязательно нарисуется! — сказал Мишка, спрятав коробку на место.

— Не обижайся, менты еще не раз сюда возникнут. Кому-то может тюкнуть в тыкву обшмонать квартиру Комод, конечно, в покое не оставят. Перепрячь.

— Тогда и деньги возьми из подушки. Не стоит ими рисковать. Сам спрячь.

Мишка тут же приподнял доску в полу, там был давний тайник, о каком знали только он и мать.

Они уже пили чай, собирались ложиться спать, как в двери тихо позвонили.

— Кто? — спросил Мишка удивленно и услышал:

— Открой кент, свои!

Парень онемел, узнав голос. Этот человек взял его из кинотеатра, а потом велел отпустить из-под ножа…

Яша Косой… Ему попробуй не открыть. Потом из дома шагу не сделаешь. На голову укоротит не сморгнув.

— Кто там? — спросила Катя сына. Тот приложил палец к губам, открыл дверь.

Мишка не ошибся. Косой Яша будто впорхнул в квартиру, быстро закрыл за собою дверь.

— Что нужно? — спросил его Михаил.

— Не базарь много! Потрехать хочу! Где рыжуха блядешки, сыпь ее сюда! — оттопырил карман своей куртки.

— Ты о чем? Она еще за проживание нам должна. А ты про золото. Где я его возьму? — прикидывался Мишка.

— Не коси под лоха, фраер! Не лепи из меня придурка! Иль опять зачесалось влететь под разборку? Ботаю добром — отдай, покуда я не вскипел. Сука с больнички слиняла! Братва ее стремачит. Не смоется она от нас. И крышка ей будет! Где припутают, там уроют. Она цепкой отмазалась от охраны. А чтоб не было этого навара, отдай рыжуху шустро!

— А долг за проживание? — подала голос Катя. Но Мишка уже достал коробку, отдал Косому. Тот влез в нее двумя пальцами, достал пару цепочек и, сунув их Мишке в карман, сказал уходя:

— Теперь она кроме нас никому не должна. А мы с нее сами снимем свое. Это не оплата, так, пыль, с какою она будет урыта! Давай, закрывайся кент! И прощай всех нас, живых и мертвых заодно, — растворился в темноте двора.

— Мишка! Да что за проклятье, все нас трясут и обдирают, никакого дохода, одни убытки! Все щиплют нас! Во, козлы!

— Зато мы живы. И теперь отстанут от тебя! Не сетуй, мам! Как пришли эти деньги, так они и ушли. Все равно ты золото отдала б Сюзанке. А и за постой с тобою рассчитались с лихвой, эти побрякушки дорого стоят. Ты не в накладе, ничего не прогадала, без убытка обошлась. Те, что Аслану отдала, считай, что за все годы тюряги разом с ним рассчиталась. Пускай сам учится зарабатывать уже на воле. Оно одинаково горек хлеб, политый слезами, хоть на зоне, или в горах. Легко ничего не дается, особо теперь, — говорил парень.

— Хасан меня удивил в этот раз. Не хамил, не обзывал, не дерзил. Притих. К добру ли это?

— Мам, он часто звонил мне на работу в последние дни. Я не хотел тебе говорить.

— Почему?

— Он все об одном и том же просит, чтоб помог вам помириться и убедил бы тебя. Ну я не хочу лезть в ваши отношения и навязывать его заново. Слишком много лет прошло. Мне кажется, ты окончательно отвыкла от него! — смущался Мишка.

— Вот чудак! На стари лет заступника за себя ищет. А ведь ты столько лиха хватил, что даже вспомнить страшно. Босиком по снегу бегал за бутылками к мусорному контейнеру, приносил, мыл, сдавал их и покупал хлеб. Разве я могу забыть и простить все это?

— Мама, не плачь о вчерашнем! Его нет! А мы живы и давай смотреть в завтра. Отцу тоже нелегко пришлось, поверь мне!

— Ему то что? Женился тут же, жил на всем готовом. Никаких горестей не знал.

— Не надо, мам! Он часто приходил ко мне в школу. Совал то пятерку, то десятку, я отдавал их тебе и говорил, что нашел их то в магазине, то на дороге. Так он велел. Больше не мог, старики и новая жена не разрешали помогать нам, указывали на Аслана, мол, кто поможет вырастить его? О нем мне не стоит много говорить. С семи лет курить стал, тогда мы все вместе жили. А деньги где он брал? Конечно, у вас, то из твоей сумки, то из отцовских карманов выуживал, или от пенсий деда с бабкой, они на тебя грешили. А ты ни сном ни духом ничего не знала.

— А что ж ты молчал мне?

— Аслан был старше и сильнее. Он пригрозил, если выдам его, он меня зарежет или утопит в реке. И я боялся, верил, что свое слово сдержит. Потому молчал. Он был для меня страшнее отцовской плетки и дедовского ремня.

— Вот как? А я думала, что вы дружили.

— Нет, мам, он с самого малолетства был моим заклятым врагом. Отнимал все, что вы давали на двоих. Сжирал все конфеты и пряники, отбирал мороженое. Я, тогда еще малыш, заплачу от обиды, а он изобьет. Короче, я очень обрадовался, когда его не стало с нами. Своим братом еще тогда не считал. Потом и подавно, не понимал и не жалел. Ты уж не обижайся, я правду сказал. Здесь отец не виноват. Аслан уродился отморозком. Такого не переделать никому Его зоны не обломали. Среди людей так и проживет волком.

— И в кого такой удался, змей! — возмутилась Катя.

— Мамка, не смеши! Сама знаешь!

— Не поняла, ты о ком? На что намекаешь?

— Да тут и не о тебе речь!

— Кто ж в роду такой поганый?

— Свою родню вспомни, какая подкинула тебя в детский приют. Не говорю о пеленках и распашонке, на одеялку не разорились, в мешковине оставили на снегу. И это зимой! Разве они люди? Вот в них пошел Аслан, в неузнанных и чужих, зверей по крови и натуре. Таким и остался. Я в его передел не верю. И отец с ним намучился нимало…

— Но ведь он тоже сын мой, и по нем все годы болело сердце. Плох или хорош, Аслан тоже мой ребенок и твой родной брат. Прости его, Миша, он так бит судьбой и жизнью, — просила Катя.