Человек закашлялся, он понимал, что когда-нибудь дочка обязательно задаст ему этот вопрос. Обдумывал ответ, но он всегда казался неубедительным. Вот и растерялся:

— Почему разошлись? Разные мы люди оказались.

— Все люди непохожие. Но ведь живут, — заметила дочь обидчиво.

— Терпят друг друга, порою из-за детей, другие, потому что иного выхода нет, вот и живут под одной крышей, ненавидя друг друга, ожидают, кто умрет первым и развяжет руки живому. Ждать порою приходится очень долго и жизнь становится пыткой. А куда деваться? Не идти же к бомжам на свалку. Вот и ждали развязку.

— Пап! Ты любил мамку?

— Конечно! Иначе не женился б на ней! — ответил уверенно и добавил:

— Жаль, что это была игра в одни ворота.

— Она не любила?

— Видимо так. Во всяком случае я не чувствовал себя нужным, самым дорогим человеком. Я стал первым, но только попутчиком. Не сразу понял. А когда дошло, прошло много лет, и ты уже училась в пятом классе.

— Застал ее с кем-то?

— Нет, Юлька! Случилось другое. Я попал в аварию. Столкнулся на встречной с «Волгой». Как жив остался, сам не знаю. Очнулся в реанимации к концу второй недели. Оказалось, Ленка даже не искала и не навещала, не интересовалась мною. И только мамка не уходила из больницы. Провалялся я там четыре месяца. А когда встал, мать забрала в Сосновку. Там я полгода жил покуда окончательно окреп. Ленка не появилась. Я сам позвонил ей, сказал, что живу у матери и скоро приеду домой. Вот тогда она спросила все ли со мной в порядке, — усмехнулся Борис невесело:

— А еще через три дня Ленка приехала в Сосновку. Ни я, ни мать не ждали ее приезда. Она, как ливень средь зимы, сорвалась нам на головы и, не дожидаясь упреков от нас, сама озверела. Даже не спросила, как я тут, враз на меня наехала. Мол, валяюсь здесь в свое удовольствие, а дома хоть шаром покати ничего нет. Пора бы уже на работу идти, а не валять дурака в деревне. Я зубы сцепил. Ходил еще неважно. Но тут мать с кухни вышла с ухватом. Наехала на Ленку ровно самосвал и поперла из дома на улицу. Да так, что та рот открыть не успела. Везде ухват доставал. Мать все высказала ей за прошлое и на будущее. Я никогда так не слышал, чтобы она так ругалась. Ленка тоже обалдела. Привыкла, что мать всегда отмалчивалась, а тут, как прорвало. Пришлось Ленке возвращаться в город, а я приехал через месяц. Меж нами тогда пролегла первая трещина. Я стал присматриваться к бабе и уже не отдавал ей все деньги, завел себе заначник на всякий поганый случай.

— Пап! Мать всегда такой была?

— Раньше повода не имелось. Все гладко шло. Только однажды заметил ей, что не стоит без меры тряпками увлекаться. Она истерику закатила, жлобом назвала, напомнила, что сама работает и неплохо получает, на моей шее не сидит. Я промолчал. А Ленка зло затаила. И, как понял, возненавидела.

— Как же вы жили столько лет, вообще не понимая друг друга? Ты простил ей такое, что никому не прощается, а она закатывала истерику ни с чего? — удивлялась Юлька.

— Все женщины пользуются этим приемом. И считают, что лучший способ защиты — это нападение.

— А по соплям не получала?

— Я не сторонник подобных разборок с женщиной. Как потом с нею общаться? Избив жену, не имеешь права мужчиной себя называть, — говорил убежденно.

— Ой, пап, да ты не продвинутый! Теперешние мужики еще как бабам вламывают и не стыдятся. Наоборот, их жены боятся. Знают, в случае чего на них оторвутся даже хахали.

— А почему ты одна до сих пор?

— Не везет по фазе. Может свою половину еще не встретила. Попадается всякая перхоть, пачкаться неохота с нею. Те, кто по кайфу, уже занятые. В семью лезть не хочу. Те, кто свободны, в мужья не годятся. А как ты женился на матери? Или не знал ее? — спросила Юлька.

— Она мне понравилась. Я так и не проверил, как сама Ленка ко мне относилась. Молодой был, неопытный, слишком уверенный в себе. Я на свидание приходил к ней с цветами. Она принимала их равнодушно, будто одолжение делала, беря цветы. Так несколько раз случилось. Но я не придал значения внешним проявлениям. Думал, характер у нее капризный. А Ленка как-то не выдержала и сказала:

— Кончай таскать мне веники! Вон другим девчонкам конфеты, духи носят, а ты на что деньги выбрасываешь?

— Я после этого целый месяц не назначал ей свиданий. Обиделся. Тогда Ленка сама меня нашла и, словно ничего не случилось, в кино пригласила на последний сеанс. Я понял все и больше не водил в парк. Свиданья назначал возле кинотеатра или кафе. Даже на концертах побывали. Отношения сразу потеплели. Девчонки и в наше время знали, коли зовет на свиданье в парк, значит студент, совсем бедный, от таких быстро уходили. Зато в кино, в кафе, или на концерте, девчата были совсем иными, веселыми и ласковыми.

— А ты долго с нею встречался?

— Почти год. Это очень долго!

— Как же не разглядел?

— Юлька! Я любил ее! Разве за такое упрекают? Может и она любила. Мы придумали для себя друг друга и жили как во сне. Ведь не все было плохо, поверь, дочка! У каждой любви свои крылья и облака, какие потом становятся тучами. Вот это не все и не сразу замечают. Но и я носил свою девчонку на руках, и она улыбалась только мне и называла любимым. Я дурел от счастья, думал, что так будет всегда. Но счастье как праздник, всегда короткое, его не успеваешь заметить, как упорхнуло из рук бесследно, будто приснилось на миг. Ленка была красивой, а может мне это только показалось, — вздохнул человек и продолжил:

— Она была никчемной хозяйкой. Мне пришлось учить ее всему: стирать, готовить, убирать. Но она к тому же была ленивой. Стали ругаться, Ленка оказалась грубой, очень злой на язык. Может, мы давно бы разошлись, но появилась ты! Вот тут многое изменилось. Жена стала быстро учиться всему. Даже характер выровнялся. Ленка любила тебя, и ко мне стала терпимой, не дерзила и не хамила. Знаешь, как радовался я переменам. Мы почувствовали себя родными, настоящей семьей. Я своей матери запретил отзываться плохо о жене и моя мамулька очень старалась сдерживаться, чтоб не обидеть Ленку даже ненароком. Я готов был вывернуться наизнанку, чтоб только угодить жене. Вот таких ошибок допускать не стоит. Не надо сажать бабу себе на шею и посвящать ей всю жизнь без остатка, потому что любая женщина воспринимает послушание мужчины за проявление слабости. И начинает грузить без меры, капризам и запросам нет предела. Они начинаются с безобидных просьб. Зато потом им нет конца, — опустились плечи человека.

— Я покупал всякую каплю тепла подарками и послушанием, забыл о себе, Ленка стала эгоисткой и деспотом. Она слишком много требовала для себя, совсем забыв обо мне.

— Так и теперь живут многие, — тихо отозвалась Юлька.

— Да, я знаю, но терпенье не бесконечно. И мне надоело бежать на работу голодным. Мать ни разу не приготовила завтрак, и я вглухую сел на бутерброды. Ходил в нестиранных рубашках, а Ленка отвечала, что все время уходит на тебя и она не успевает. Но, в других семьях росли по двое, трое детей, и мужики не мучились как я, жили сытыми и ухоженными. А и ты от соседских детей ничем не отличалась. И вот тут решил присмотреться к твоей матери, куда уходит ее время? Чем занято наше солнышко? — ядовито усмехнулся человек.

— Оказалось, Ленка ударилась в свою крайность и пригрелась в теплой компании, где были продвинутые бабы. Они даже обедали в ресторане, стали постояльцами в элитных парикмахерских и салонах красоты. Об одежде и говорить не стоит, шили на заказ у лучших мастеров, либо покупали в бутиках. Ленка выглядела так, будто модель, сбежавшая с конкурсного просмотра, и однажды заявила, что ей стыдно ходить рядом со мной по городу. Вот тогда я впервые подошел к зеркалу и глянул на себя в упор. Досада взяла, я позвал жену, указал на грязную рубашку, залоснившиеся, неглаженые брюки, попросил, чтобы все привела в порядок. Напомнил, что она пока что жена. И за мой внешний вид должно быть стыдно ей. Да и на обиды лишь я имею право.

— А где я была в то время? — спросила Юлька.

— Заканчивала школу, готовилась в колледж. Я тебя не хотел беспокоить. Ты занималась до поздней ночи. Да и зачем отрывать, коли у Ленки все вечера должны были быть свободными. Но она их проводила в своем кругу. Ей так хотелось жить ярко, быть замеченной теми, кто занимал хорошие должности, неважно, что это за люди, зато они были сливками города, его элитой. Вот и крутилась вокруг и около. Таких бабочек было много. Я пытался образумить свою бабу, но нарвался на раздражение и насмешки. Жена окончательно уходила из-под контроля. У нее появился свой круг интересов, своя жизнь. Я понимал, что становлюсь лишним, а Ленка совсем охладела ко мне.

— Она и меня никогда не любила, — тихо отозвалась Юлька и спросила:

— А может она и тебя никогда не любила?

Кто знает, женщину не высчитаешь. Она предоставляла семейную жизнь совсем иной, красивой и романтичной, как цветущий сад, но ведь ничего не бывает на пустом месте. И сад — не сказка, за ним уход нужен. Само собою с неба ничего не свалится. Так и получилось, что в нашем с нею саду не цветы, одни колючки выросли. Мы оба поняли, что пришли в тупик и вместе жить дальше уже не сможем. Тут и ты колледж закончила, вскоре на работу устроилась. Здесь и мы с Ленкой решили определиться, поговорить наедине, с глазу на глаз. Ох, и веселый разговор у нас получился, — вспомнил Борис.

Подсел я к жене, вздумал обсудить все тихо, ты как раз ушла куда-то к подружкам. Мы одни остались. Я и скажи Нонке, что изменилась она до неузнаваемости. То ли моя жена, то ли чужая, не могу понять. Третий год врозь спим. А почему? Иль конкурент у меня объявился? Совсем охладела ко мне. Деньги требуешь, а взамен ничего не даешь. Иногда холодный ужин предлагаешь. Люди к собакам лучше относятся, подстилки меняют. Ты ж мое постельное белье месяцами не стираешь.

— Ну, сдай в прачечную! — ответила зло.

— Тогда зачем ты здесь нужна? Я давно ем в столовой, каждые две недели покупаю себе нижнее белье и рубашку. Осталось одно, определиться с женщиной!

— Придурок, отморозок! Уж не хочешь ли приволочь сюда потаскуху? — завизжала Ленка.

— Пока я так не думаю, но тебе не зря сказал. Чужими мы стали, не понимаем друг друга. Не пора ли черту подвести и подумать, как дальше быть. Мне надоело жить одиноким в своей семье.

Что предлагаешь?

Решай ты! Ведь ты зашелся. Я не вижу тебя дома Возвращаешься ночью. Где бываешь все вечера?

Я работаю. Таксую по две смены. Зарабатываю лам на жизнь. Тебе любой подтвердит, где нахожусь. Я весь вымотался, устал, а для кого стараюсь? Дочь выросла, ты обо мне забыла, хотя и не помнила никогда.

— Чего жалуешься мне на меня? Не устраиваю, давай расскочимся. Плакать не стану, не по ком. Да, ты не моя песня, не мой герой. Я устала от тебя, вечно грязного, провонявшего бензином, заросшего и неопрятного. Ты просто позоришь меня. Посмотри, ты ничем не отличаешься от туземца. В молодости следил за собой, сейчас совсем опустился. Мне перед знакомыми неловко признаваться, что ты мой муж!

— Ну, вот и выяснили! Теперь уж все! Ухожу от тебя и давай не тянуть с разводом. Уж бабу себе я всегда найду! Было б желание! — ответил Ленке, но как она взвилась! Орала так, что в ушах звенело. Ей было обидно, что не она, а я развод ей предложил. Хотя сама на это вынудила, но признаваться не хотела. Она ушла жалеть себя и оправдывать. Как только не назвала меня, мужчину удивила своею грязью и пошлостью. Не предполагал, что вот так умеет. И тогда убедился, что никогда Ленка меня не любила. Она на такое вообще не способна. Как провоцировала меня на мордобой, но не обломилось. Я вышел на кухню, заварил чай, позвал Ленку. Та уже успокоилась, и вот тут ты пришла. Мы сказали тебе, что разводимся. Я помню, как ты заплакала и ушла в свою комнату. Доченька! Прости, но я, как все живые люди не бесконечен. Терпел, сколько мог. Да, я ушел первым, потому что Ленка всячески высмеивала, провоцировала меня. Я ушел в таксопарк, больше идти было некуда. Но, вскоре все наладилось, меня познакомили с женщиной, какая понимает и заботится, дорожит мною, как человеком. Это она уговорила не работать в две смены и знаешь, что сказала при этом?

— Не гонись за деньгами! Не на заработок твой позарилась. Себя пощади и меня пожалей. Побудь со мною. Не уходи! Я люблю тебя. Береги себя, сокол мой! Будь моим голубем, не улетай. Свет без тебя не мил…

— И я поверил ей, она много раз доказала, что не соврала ни в одном слове. С нею я быстро забыл Ленку, свою вторую жену никогда не назвал именем первой. И несмотря ни на что, родила она от меня сына. Зря не хочешь с ними знакомиться. Они очень хорошие. Ведь заставили меня жить заново. А ведь я уже выпивать стал. Но остановился. Оказался нужным. А коли так, стоило остаться в человеках. Верно? — поцеловал Юльку в висок и глянул в окно:

— Светает! С Новым годом тебя, малышка! Пусть он будет для нас счастливым!

— Будь счастлив в своей семье, — отозвалась Юлька и добавила тихо:

Ты не оригинален. Все мужчины винят жен в разводе. А я не верю, что мать одна во всем виновата. Да, не дружили мы с нею. Мало было общего. Не было понимания и тепла. Но она старалась для нас. Мы не оценили. Может, и вправду все были разными, как облака в небе. Вон, какие белые и пушистые, а приглядись к ним! Одно — сущий лебедь, другое — настоящий дракон. Так и среди людей, внешне похожи, а копни глубже на такого зверя нарвешься, ничему не обрадуешься. Но она сегодня кажется счастлива. На цыпочках вертится вокруг сожителя. Хотя он старше тебя, и внешне настоящий козел. Неужели она любит его? Тогда я ничего не пойму в этой жизни. За что любить того отморозка? Ведь он настоящий урод! Чем ей угодил?

— Деньгами, девочка моя!

— Не верю! Она, живя с нами, не нуждалась. Одевалась, как королева. Ты ей не жалел ничего.

— Его возможности больше!

— Ты видел этого рахита?

— Зато он занимает хорошую должность!

— Ему скоро на пенсию. Он совсем развалина!

— Не надо, Юлька! Для своих лет тот человек неплохо смотрится и держится классно. Поверь мне на слово, твоя мать не ушла бы к плесени. Значит, тот мужик еще многого стоит, коль Ленка на него повисла. Я ли ее не знаю. Она его со всех концов проверила, прежде чем решилась уйти к нему.

— Пап! Я этого отморозка много раз видела в машине с путанками. Совсем «зеленые» потаскушки с ним были. И он один среди них. Уж если нацепляет, из венерологички не скоро выскочит. А и нашу заразит так, что до смерти не отчихается. Поверишь, этот отморозок, даже не стыдясь, мне рукой помахал. Не скрывает и не стыдится кобель своей шкоды, — сердилась Юлька.

— Давай не будем ругать человека, не зная его. Мать сама предпочла его нам. Вернее не самого, а деньги.

— Ты неправ, отец, дело не в деньгах, я тоже говорила с матерью уже после твоего ухода. И спросила, как и тебя о причине развода. Знаешь, что она мне сказала?

— Юля, ответить можно по-всякому и не всегда правду. Честно говоря, теперь меня не волнуют причины разрыва. Все прошло и Лена больше не интересует, я охладел к ней окончательно. Не хочу о ней ничего знать. Тебе рассказал, потому что спросила. И как дочь должна знать истину. Я рассказал, а выводы делать тебе.

— Мать не оправдывалась. И, наверное, впервые в жизни была искренна. Ты знаешь, мы с нею не дружили. В тот день я поняла почему, но и ее не виню. Она была предельно честна.

— Ленка честна? Это что-то новое! — рассмеялся Борис.

— Ты сам знаешь, что у матери мало достоинств. Годы стерли былую привлекательность, и она превратилась в обычную бабу, недалекую, серую, скучную. Ей уже никто не говорил комплименты, не пытался приволокнуться, не оказывал знаков внимания, и она поняла, что безнадежно увядает. С этим смириться трудно и затормозить такое невозможно. Когда женщину не хвалят, не восторгаются ею, она болеет. Не смейся, это действительно так. И мать стала судорожно искать выход. Она не смогла смириться с наползающим увяданием. Будь ты иным на то время, может, вы и не разошлись.

— Я виноват в разводе? — удивился Борис.

— Вы оба! Мы с тобой давно договорились не врать друг другу. Вот и выслушай теперь, в чем ты виноват. Зря упрекаешь мать в алчности. У нее много недостатков и без того. Но ни на деньги она польстилась. Ей хотелось сверкать в своем кругу. Чтоб ею по-прежнему восторгались, нужно многое и прежде всего обожание окружающих. Сам знаешь, бабы любят ушами. Говори ей, что она самая красивая, лучшая на свете, и ты бесконечно любишь, ей больше ничего не нужно. За таким бабы босиком побегут хоть в джунгли. Но ты забыл что мать, прежде всего женщина! Придя с работы, ты наскоро умывался, ел и ложился в постель, зачастую даже не глянув на мать. Ни разу не похвалив, как хорошо она выглядит, как одета и причесана.

— Что? Да какое мне дело до всего этого? Я целыми днями мотался по городу, развозя пассажиров, да еще должен был обращать внимание, во что одета жена? Что за чушь! — возмутился Борис.

— Но ведь рядом с тобой был живой человек!

— Я этого не ощутил.

— Конечно! Ты по нескольку дней не брился.

— А зачем? Ленке это было до задницы, а мне не до лоска. Я женат. Перед кем выделываться? Я уставал!

— Вот потому, забывал, что жену не насиловать, а любить нужно. Ты же, сделав свое дело, тут же отворачивался к стене и засыпал, храпя на всю спальню. Ни поцеловал, ни одного доброго слова не сказал, будто рядом с тобой не живой человек, а какая-то безделушка не стоящая внимания. Разве ей не было обидно?

— Юлька, она жена, а не любовница! Чего захотела? Нежностей! Мне до того было? Я зарабатывал!

— Лучше б ты меньше приносил, но помнил о ней, как о человеке, жене, ей нужнее было твое тепло, внимание. Она сама мне пожаловалась, что ты стал бревном, холодным и равнодушным.

— Все взаимно. Что получал то и отдавал.

— Знаешь, я не оправдываю, но понимаю мать, как женщину. Конечно, она далеко не совершенна, у нее гора недостатков, но когда ею пренебрегают и перестают считаться, любая на дыбы встанет и начнет искать утешение на стороне, чтоб восполнить моральный ущерб. Ты меня понимаешь?

— Еще бы! Вот уж не думал, что стареющей бабе в своем доме, от родного мужика, восторги требуются. Она что, звезданулась ненароком?

— Отец! Ты неправ! Чего возмущаешься? Вчера это была моя мать, завтра то же самое услышишь от второй жены. Женщины не прощают равнодушия. И будь ты самым богатым на земле, мать ушла бы от тебя. С тобой рядом она быстрее состарится и меньше проживет. Женщина без ласки, ровно цветок без воды.

— Дочка, но пойми, дарят тепло любимым. Я себя таким не чувствовал. Ей нужен был только кошелек, и не переубедишь в обратном, — не соглашался человек.

— Пап, она ушла к другому не из-за денег. Ей не хотелось раньше времени сваливать в старухи. И она своего добилась! Ведь не так много времени прошло, а она помолодела! Ведь вот я сказала ей, что сожитель мотается с путанками. Она и ответила, мол, это хорошо, он подольше сохранится в мужиках, она ничего плохого в том не видит, потому как ее хахалю тоже нужны перемены. Эти его шалости не отражаются на их взаимоотношениях, она не придает им значения, потому что связь с путанами не бывает долгой…

— Ну, вовсе сдурела баба! А если он намотает «на руль», что тогда?

— Я тоже о том напомнила. Мать ответила, что от него не может требовать верности, ведь он только любовник, а не законный муж и в любое время может дать отставку Теперь и от супругов верность не взыщи,

каждый живет, как хочет. Я спросила, не жалеет ли о разводе с тобой? Она рассмеялась и ответила, что ни в коем случае. Теперь себя чувствует человеком и женщиной. Ею дорожат и любят. Ну, я не успокоилась и спросила, что станет делать, если получит отставку? К такому виражу любая должна быть готова!

— И что ответила? Ведь я ее уже не приму. Ни за какие блага не помирюсь с Ленкой.

— Она такое и не предполагает. Успокойся.

— Юля, малышка моя, тебе жалко мать, но посмотри на случившееся с другой стороны, может проще будет понять меня. Я не могу ласкать и хвалить женщину, пусть даже жену, какая не только разлюбила, но и перестала считаться со мной и уважать. Любой от нее давно бы ушел.

— Пап! Этот разговор уже ничего не изменит. Я спросила, чтоб самой в будущем не оступиться. Ведь обидно, прожив столько лет вместе, стать совсем чужими друг другу. А ведь у вас осталась я. Плохие вы или хорошие, я не выбирала, мне вас не заменить и не забыть. И все же больно. Я никогда не смирюсь душою с разводом. Кто виноват? Мне жаль обоих. Одно плохо, ничего уже не наладить, не вернуть, а ведь была семья… И все мы стали чужими друг другу. Глупо винить через годы. Ведь при этом разводе проиграли все. Ну, да что толку ворошить старые ошибки, их уже не исправить. Вот и я, глядя на вас, не решаюсь, боюсь создавать семью, чтобы под старость не остаться одной. Я такое не переживу, — призналась Юля.

— Спешить не стоит. Не бросайся впопыхах навстречу первому паровозу. Ведь слепая любовь много бед приносит. Пока одумаешься, больше половины прожито. Исправить бывает некогда и уже нечего, — вздохнул человек и, потрепав дочь по плечу, сказал:

— А ты уже совсем взрослая. Я так и не увидел, когда успела вырасти.

— Эх, папка! Я всегда ждала тебя с работы. Все просила отвести в кино, в цирк, в зоопарк. Ты ни разу не сдержал свое слово, но я продолжала тебя понимать, любить и ждать. Поверь, ни за деньги. Ты сам себя лишал выходных, и я оставалась без праздников. А ведь я очень верила тебе. За что ж ты обокрал мое детство? Мне ни вспомнить, ни упрекнуть, и не развестись с вами. Об одном прошу, пощади хотя бы брата. Он тоже не всегда будет ребенком и когда-то вырастет. Пусть он не упрекнет ни в чем.

— Я постараюсь, Юлька, — пообещал скупо.

Юлька долго ждала его звонка. Но, ни отец, ни мать

не звонили.

Лишь к концу января она увидела мать, проехавшую мимо нее в машине. Та помахала рукой, приветливо улыбнулась. Но не притормозила, не остановила машину, видно очень спешила по своим делам, встречу с дочкой не предполагала.

Юлька не удивилась и шла на работу, опустив голову, задумалась о своем. Тут и сигнал машины услышала, оглянулась. Отец подрулил к тротуару, сунул в руку деньги, чмокнул в щеку и, вернувшись в «тачку», тут же поехал. Но Юлька успела заметить на переднем пассажирском сиденье небольшого мальчонку похожего на ее отца. Он во все глаза разглядывал Юльку и щедро посылал ей воздушные поцелуи.

— А ведь это мой брат! Единственный после родителей близкий человечек, — подумала она и помахала рукой вслед машине.

Вечером ей позвонила Елена, извинилась за долгое молчанье, запоздало поздравила с Новым годом и сказала, что на днях непременно навестит Юльку, намекнула, мол, есть повод. И через три дня впрямь объявилась:

— Ой! Как у тебя холодно и неуютно, — взялась разгружать сумки, пакеты. Что-то ложила в холодильник, другие свертки выкладывала на стол. Тут обновки тебе, на свой вкус взяла. Думаю, понравятся. Вот здесь туфли. Я их совсем немножко носила. Пару раз на концерты надела. Ты же не обидишься? Мне точно такие подарил мой дружок. Ну, а две пары слишком много. Обувь теперь быстро выходит из моды, только успевай снашивать, — щебетала Елена.

— Примерь пляжный костюм, он по последней моде. В бутике купила. Всего один раз надела. Мне цвет не подошел. Но тебе подойдет, — совала в руки.

Зачем он мне? Забери обратно. Где ты тут пляж нашла? Ехать на море денег нет! Да и не пошла б на пляж, чего там не видела. Не хочу!

— От подарков нельзя отказываться, это невежливо!

— Зачем навязываешь ненужное барахло, куда его дену? Не хочу забивать комод хламом, забери! Сунула в пакет туфли и пляжник.

Какая ты капризная стала! Нельзя же вот так пренебрежительно! Я потратилась, чтоб порадовать тебя!

Не ври, ты себе покупала. При чем я? Принесла обноски, хочешь избавиться от них почему-то. И впихиваешь мне ненужность всякую.

— Туфли очень хорошие! — настаивала Елена.

— Вот и носи! Мне они не нравятся, не надену! Не люблю такой цвет — детской неожиданности. Забери их! Не нужно таких подарков!

— Тогда возьми вот эту пляжную панаму и сумочку к ней!

— Убери с глаз! Не навязывай дерьмо. Если тебе не подходит, выброси, но не привози мне! — запротестовала громко и полезла в холодильник проверить, что в него напихала Елена от своих щедрот.

Там увидела залежавшуюся, покрывшуюся плесенью колбасу и сыр, кусок заветрившейся ветчины, пакет сосисок, банку варенья, два батона хлеба, пакет фарша. Все это было несвежим, лежалым, подпортившимся.

— Дай сюда сумку! — потребовала Юлька. Елена, увидев, что дочь выкладывает продукты из холодильника, обиделась:

— Смотри, как заелась. А все говоришь, что есть нечего, кушать хочешь!

— Слушай, ты давно у меня не была и лучше совсем не приезжай! За что меня отравить вздумала?

— Ты с ума сошла! Что говоришь и кому! Подумай своей головой! — возмущалась громко, визгливо. Ей явно не хотелось забирать привезенное. Ведь там внизу, в машине ее ожидал сожитель. Что он подумает? Но Юлька наотрез отказалась взять хоть что-нибудь.

— Выкинь все в мусоропровод, когда пойдешь мимо. Или бомжам сбрось, если они возьмут.

Елена, смерив Юльку злым взглядом, вскоре заторопилась уйти, дочь простилась холодно, даже до двери не проводила. А когда за нею закрылась дверь, Юлька заплакала.

— И это моя мать! Ведь я у нее одна! Неужели она до старости так и останется дурой…

Об этом приезде Елены она рассказала отцу. Тот усмехнулся растеряно:

— Прости, Юлька, что проглядел по молодости. Теперь сама понимаешь, что нет в разводе моей вины. Пусть я никчемный человек. Но ты причем? Давай забудем о ней навсегда, вычеркнем из памяти, — предложил грустно.

— Из будущего можно попробовать избавиться от нее. Из прошлого не получится…

А вечером к Юльке пришла соседка, совсем старая бабка и, засучив рукав халата, попросила:

— Замерь давление. Чтой-то голова болит и трещит всюду. Наверно на перемену погоды расходилась. Ни спина, ни ноги не держат.

Юлька усадила соседку, замерила ей давление, сказала, что оно повышено, дала таблетку, предложила мятного чая. И сделав, присела рядом с бабкой.

— Совсем большою ты стала. Почти невеста. А я помню тебя еще маленькой. Все с нашим Димкой игрались во дворе. Помнишь моего внука?

— Конечно!

— Теперь уж большой. Полный офицер. Много звезд у него на плечах. А в голове ни одной. И хотя в начальники вылез, ума как не водилось, так и нету. Хотя может и не нужны им мозги?

— Если был бы дураком, не взяли б в начальники, — не согласилась Юлька.

— Э-э, девка, ничего и ты не понимаешь. Ты ж только послухай, где было видано в наше время, чтоб офицер два раза в году баб менял! Сколько их у Димки перебывало уж и не счесть. Ни с единой не ужился. Во, змей, сущий плут! А уж какие девки были, как ангелы, них-то, ни единая не угодила. Недели три взад новую приволок, бесстыжий лешак. И все клянется, что ента последняя. Опять свадьбу правит. Вот кобель!

— Теперь многие жен меняют часто, — согласилась Юлька.

А ведь в детстве Димка тебя любил, аж плакал, когда к своей бабке в деревню уезжала на лето, — улыбалась соседка.

— Давно это было. Теперь уж имя забыл, — отмахнулась Юлька.

— Не-е, приветы тебе шлет наш барбос, все спрашивает, как живешь, есть ли детки. Ну, я ему ответствую, что покуда единой душой маешься. Он жалеет.

— А ваш дедок жив? — поинтересовалась тихо.

— Да что ты! Уж сколь годов взад как помер. Я уж третью зиму как в наш клуб хожу. Для престарелых открыли, кому под шестьдесят. Но там всякие и такие как я и даже старей. Иных аж под руки приводят, сами идти уже не могут, ноги не держат.

— А зачем ведут? — не поняла Юлька.

— Как это зачем? То ж клуб! Мы в ем друг дружку выбираем.

— Куда?

— Кого в мужики, иную в бабы! Вон в прошлом месяце Дусю взамуж отдали за Шурика. Он в своем дому живет. Ох, и озорной человек! Всем старухам со своей улицы в мужики обещался. В гости ходил на чай с сушками, пряниками. Как только угощенье кончалось, Шурик к другой сбегал. Там вареньем кормили, но едино не стал сватать. Десятка два старух навещал, но ни у одной не прилип. Так-то в клубе появился.

— Сколько лет тому жениху? — перебила Юлька.

— Да уж на восьмой десяток перевалило. Ну, он еще в силах! С домом сам управляется, себя обихаживает и даже в бане парится.

— Сам? Иль со старухами?

— Того не ведаю, не видела, брехать не стану.

— А Дусе его много лет?

— Она на цельных десять годов меньше Шурика. Потому он взял ее. И пензия у ней хорошая. На все хватает. Хоть в городе живет, а своих кур и коз держит, огород подле дома имеет. Свой садик есть. Вот Шурик и сообразил, что энта бабка не станет в его кармане шарить, сама его прокормить сумеет. Так-то и пригрелся. А много ли старикам надо! Лишь бы не беспокоили, не отнимали кусок хлеба и пензию.

— Выходит это свой брачный клуб?

— Ну да! Я вот тож старика приглядываю себе. Покуда не попадаются путевые. Их наверно по дороге отлавливают старухи. Видят, что в наш клуб идет, и перехватывают, сманивают к себе.

— Вот незадача! — затыкала рот кулаком Юлька.

— Еще бы! Вон в прошлом годе ко мне старик прибиваться стал. Всего на семь годов старей. У него, правда, все челюсти съемные, сам лысый как задница. Даже спит со слуховым аппаратом, но и его у меня отбили. Хотя пошти уговорились с им. Опять же молодайка подвернулась. Ей едва за полсотню пошло. Ну, ей не дед, жилье нужно. Вот и облапошила. Вся как есть предложилась вместе с потрохами. Старик поверил, что его впрямь полюбила баба. Привел к себе, живут. А я одна. Опять присматриваю. Може какой сокол залетит на огонек в клуб.

— Да разве это соколы? Сплошное воронье! — не выдержала Юлька.

— Дурочка ты, а ни девка. Нам бабам и в гробе про любови слухать охота. Хочь от сокола, иль от ворона, лишь бы брехал гладко и на мужика похожим был. Чтоб если не попользоваться, так подержаться было бы за что. Да вот досада, бабок много, а стариков всем не хватает. Цельная беда с ими. Помирают наши ухажеры. Не успеешь познакомиться, а кавалер уже на погосте. Вот и думаю нынче, неужель и я сиротою уйду?

— Так у вас дети есть, внуки! — напомнила Юля.

— Вот чудачка! А на том свете без пары тошно. С кем я краковяку иль польку с бабочкой спляшу? Нешто хуже других? Я еще бабка хоть куда! В прошлом годе позвали меня в деревню на свадьбу. Я там всех мужиков на закорки разложила, — хвалилась старуха.

— Как это так? — изумилась Юлька и уточнила:

— Всех поборола?

— Не-е! На то пороху маловато, не осилила б. Я про другое. Они уже к ночи первого дня все под столами и лавками валялись. А я и пила, и плясала со всеми вровень, а на ногах удержалась, еще с бабами песни пела. Короче, показала на что способна. Их завидки раздирали глядючи на меня. Ежли б еще был дружок сердешный, мы б с им и не такое отмочили б. Нынче Димка вместо меня озорует. Ну, дай ему Бог здоровья! Мужику ума не надо. Главное чтоб корень и здоровье были крепкими. Мужик и в гробу должон званье не ронять. Вон как Димка! У него баб больше чем звезд на погонах, а ему все мало! Во, шельмец! Весь в меня удался! Зря ты за него заробела пойти! Бабье от него без ума! Ни единая не обижается, всем хватает. Такая наша порода уважительная, никого не обходить и не обижать, — хвалилась соседка и, вспомнив зачем пришла, сказала:

— А и впрямь давление соскочило. Что значит с хорошим человеком про молодость потарахтеть. Болячки со смеху сами подыхают. Ну да поплетусь, пора в клуб сбираться. Авось жениха пригляжу! Дружка сердешного поймаю…

— Вот тебе и старая, — смеялась Юля бабке вслед.

Та спускалась вниз по лестнице, что-то напевая.

Юлька невольно вспомнила ее внука Димку, конопатого, курносого мальчишку, года на четыре старше ее. Он был отчаянным забиякой и драчуном. Не мог пройти спокойно мимо человека, ему обязательно нужно было кого-то задеть, толкнуть, ущипнуть или укусить. Неважно кого, мальчишку или девчонку, лишь бы был повод подраться. Димка всегда носил синяки и шишки, весь в ссадинах, царапинах, пацан не успокаивался и не уставал задираться с каждым, кто косо глянул в его сторону или отпустил резкое слово в адрес драчуна. Он не умел прощать, смолчать и прыгал на обидчика дикой кошкой, вырывая из макушки пучки волос, царапал лицо и шею, рвал одежду, валил с ног и уж тогда торжествовал. Сбитого с ног Димка не жалел.

Вот так однажды налетел на Юльку прямо во дворе, не зная, что та еще в деревне поднаторела в драках и всегда умела дать сдачи. Тут же Димка толкнул ее и Юлька назвала его козлом и недоноском, вонючим рахитом и даже обматерила, вылив на голову пацана все, что запомнила в бабкиной деревне. Димка ни разу не слышал, чтоб девчонки вот так звенели и, подскочив, вмазал Юльке по соплям. Та озверела и бросилась на Димку. Нет, она не кусалась и не царапалась. Неожиданно подпрыгнув, ударила мальчишку головой в живот. Тот упал от боли. Юлька того и ждала. Уж она воспользовалась верховенством сполна. Поколотила знатно. Пацан впервые закричал и позвал на помощь бабку. Юлька, одержав верх, не стала ждать Димкиных родителей и убежала домой. А через неделю снова встретилась с Димкой уже на лестничной площадке. Ох, и надавал он ей по морде. И только хотел ударить кулаком в живот, девчонка врубила ему коленом в пах. Димка с воем скорчился у своей двери. Юлька презрительно плюнула ему на макушку и пригрозила в другой раз башку сорвать. И пацан поверил. Он вернулся домой, согнувшись в коромысло, и до самой ночи стонал от боли. Сам себе поклялся измолотить паршивую девчонку до воя. Ему казалось странным, что она не плачет избитая, не жалуется родителям, как другие, и сама лезет в драку, как мальчишка. Юлька была моложе, но крупнее Димки. Увидев его во дворе, никогда не убегала, наоборот налетала с кулаками и принималась колотить, да так, что мальчишка даже убегал от этой хулиганки, какая умела достать из рогатки, да так больно, что любого разозлила б. Димка, догнав, хватал за шкирку, бил коленом по заднице, грозил вырвать косички-хвостики, нещадно драл за уши. Девчонка, едва вырвавшись, тут же гоняла пацана какой-нибудь палкой. А однажды ткнула в бок так больно, что пацан резко швырнул ее головой о стену. Юлька упала и затихла. Она лежала, закрыв глаза, и, казалось, не дышала. Димка ждал, когда она встанет, а девчонка не шевелилась.

— Хватит придуряться! Вскакивай на костыли облезлая мартышка! — подошел совсем близко и увидел, что из носа Юльки бежит кровь.

Димка не на шутку испугался. Ему вдруг стало страшно, а что если и взаправду убил? Он присел на корточки:

— Ну, че кривляешься? Вставай! — тормошил Юльку, та не слышала и Димка, дрожа от страха, побежал за своей бабкой.

Юлька не сразу открыла глаза. Она долго и удивленно оглядывала собравшуюся вокруг детвору. Ее подняли на ноги, отнесли домой и оставили под присмотром Димки. В тот день что-то надломилось в душе мальчишки. Он впервые сидел рядом с девчонкой и по всамделишному ее жалел:

— Ты только встань! Приди в себя! Слышь, Юлька! Я никогда больше, даже пальцем тебя не трону. Не обижу и никому не дам тебя ударить. Хочешь, я буду твоей защитой всегда? Давай дружить! Ты самая лучшая девчонка на земле! Хочешь, правду скажу! Одной на всем свете! Я даже люблю тебя! — услышала Юлька первое признание. Сколько им было лет тогда? Девчонке едва исполнилось шесть лет, Димка закончил третий класс.

— А если любишь, зачем бьешь? — спросила еле слышно.

— Потому что ты первая начала задираться!

— А я больше не буду, — пообещала, всхлипнув, и попросила:

— Скажи еще, что любишь меня. Мне никто такое не говорит даже дома.

— Я люблю тебя, ты такая красивая, как кукла. Так и хочется взять и поносить на руках. Вот если бы была моею сестренкой! Но мамка с папкой не хотят родить второго, говорят, что от меня устали, достал их до горла, что меня куда-нибудь выкинуть нужно, что хуже и не бывает детей.

— А мои ничего не говорят. Скучно с ними. Про братика мамку попросила, она меня дурочкой назвала. И не велела даже думать про брата. Выходит до старухиных лет одной с ними придется жить. Мне даже котенка не дали взять домой. Сказали, что от них блохи родятся. А мышей в квартирах не бывает.

— Я щенка принес. Он три дня у нас жил. Такой хороший. А когда я заснул, его выбросили куда-то. И сказали, что он много гадил, потому в квартире нельзя пса держать. Соседи ругаются, когда он гавкает.

— Мне куклу купили заместо котенка. А она совсем скучная, потому что неживая, — пожаловалась Юлька.

— А мне машинку подарили. Знаешь сколько их у меня? Целый автопарк! Хочешь, давай играть вместе! — предложил Димка.

— А как?

— Да запросто! Будем твоих кукол на моих машинках катать. Пусть игрушки тоже подружатся, — предложил Димка.

Юлька с того дня целыми днями пропадала у соседей. В семье Юльки никто не интересовался ее дружбой с мальчишкой. Все работали. Уходили из дома ранним утром, возвращались поздним вечером. Девчонка в глубине души обижалась на равнодушие взрослых. Она с малых лет почувствовала себя чужой, лишней в семье. Ее никогда не брали на руки, не хвалили, ни о чем не спрашивали. Ее не определяли в детский сад, где не было мест, и Юлька росла под присмотром Димкиной бабки, какая иногда вспоминала о девчонке, кормила, заставляла умываться и была несказанно рада дружбе своего внука с соседской девчонкой. Дети радовались свободе подаренной им взрослыми.

Так шли годы. Юлька и в школу пошла с Димкой. Он помогал ей делать уроки. Приучил самостоятельно собираться в школу, а после занятий они вместе делали уроки. Училась она неплохо, хотя дома никто не проверял ее тетради, дневники. Отец всегда давал деньги на школьные завтраки. И Юлька была довольна, что ее не контролируют и не бьют, не ставят в угол и не ругают, как одноклассников. Димка держал свое слово и никогда не бил девчонку. Защищал от всех, как родную сестру. Но в шестом классе он влюбился в свою одноклассницу, соседку по парте и сказал об этом Юльке. Он и не знал, как обидел тем девчонку. Она сочла его предателем, обиделась. И хотя ходила в школу вместе с мальчишкой, стала капризной, непослушной и однажды сказала:

— Я скоро перестану дружить с тобой!

— Почему?

— Ты другую любишь, — заплакала впервые.

— Я и тебя люблю, как свою сестренку.

— А ее ты любишь больше? — спросила тут же.

— Юлька! Разве не понимаешь, что ты еще маленькая. С Наташкой я даже целовался, — признался Димка. Юлька разревелась в голос. Целую неделю она болела, прощаясь с незадачливой первой любовью. Димка так и не смог успокоить, девчонка не умела дружить просто так, делить мальчишку с другою, она была эгоисткой и считала, что пацан целиком должен принадлежать только ей. Иного не признавала. Их дружба стала меркнуть. Юлька все дальше отдалялась от Димки. А когда увидела его с Наташкой, и вовсе отвернулась от соседа, перестала впускать его в дом.

— Юлька! У тебя тоже будет свой пацан, он станет любить одну тебя. Ну, а пока ты совсем маленькая, и я не виноват, что полюбил Наташку! — пытался помириться Димка.

— Ты брехун! Наверно все мальчишки такие. Я больше никому не поверю.

— Мы станем дружить как брат с сестрой, как раньше дружили!

— А я думала, что ты любил меня, — отвернулась Юлька. Димке тогда не верилось, что совсем небольшая девчонка может так тяжело переживать неудачу с первой любовью.

Юлька, помучившись молча, все же сумела переломить себя, взять в руки, и вскоре окончательно отболела Димкой.

Нет, они не стали врагами, но и от былой, детской дружбы ничего не осталось. Они, встречаясь случайно во дворе или на лестнице, здоровались, могли перекинуться парой слов, но отойдя на шаг, забывали что увиделись.

У Юльки были воздыхатели в школе, в классе, во дворе. Она видела всех, но душа не откликалась и девчонка оставалась равнодушной. Ее не удивило и не расстроило известие о том, что Димка поступил в военную академию и уезжает учиться в другой город. А это не близко.

Глядя на них, охладевших друг к другу, Димкина бабка сокрушалась не раз, сетовала:

— Вот нонешняя безмозглая молодь, вовсе без сердца живет. С детских соплей дружили, неразлучными были, а теперь куда ихняя любовь сбегла? Не-е! В наше время дружили с детства и вместе жили в любви до старости. А нынче никакой верности! Разбеглись по сторонам, позабыв, как звали…

Димка, закончив учебу, вскоре женился. Юля к тому времени совсем отвыкла, забыла его. Она уже стала медсестрой. В ее жизни появились совсем другие проблемы, которые приходилось решать самостоятельно.

Иногда соседская бабка заходила к ней, рассказывала о внуке, Юлька слушала вполуха, смеялась, сочувствовала, иногда жалела Димку. Тот изредка приезжал к бабке, иногда навещал Юльку, но никогда никому из них не пришло в голову возобновить прежние теплые отношения. Они исчезли вместе с детством навсегда.

— А ведь любила его! — усмехается Юлька.

— Может от того, что уж очень одиноко было в своей семье. Иначе с чего привязалась к нему? Разреши мне родители держать кошку и не нужен был бы Димка. Я не видела тепла ни от кого и своим не с кем поделиться. От того потянуло к пацану, какой на то время оказался рядом. Вряд ли это была любовь. Скорее, тоска и одиночество заели. Оно и теперь не лучше. Правда, на работе хоть живым словом можно перекинуться с девчонками, а дома, как в пустыне, никого вокруг. Вроде родители живы. А я одна и снова никому не нужна. Почему так? Оба клянутся, что любят меня. Но это одни слова. Никому из них не нужна. Никто не позвал к себе насовсем, а только в гости, ненадолго. Почему у других иначе? Может, у них другая любовь, или мои никогда никого не любили? А как поженились? Я вон тоже любила Димку, что осталось от этого? Может семейная невезучесть у всех, что любовь как насморк, помучает и проходит, — думает Юлька.

А через пару дней, без звонка и предупреждений, к ней вечером пришел сожитель матери. Он не спрашивал разрешения пройти в комнату. Поздоровавшись, обошел Юльку, уверенно вошел в зал, расположился в кресле поудобнее и сказал:

— Зовут меня Юрием Михайловичем. Впрочем, заочно мы давно знакомы. Твоя мать моя подруга. И я не случайно пришел сюда. Думаю, понимаешь причину.

— Нет, не догадываюсь, что привело вас ко мне, — пожала плечами растеряно.

— Не врубаешься? Странно! Лена говорит о тебе, как о продвинутой, умной девке, а ты в мелком не волокешь. Тогда прозвени мне, чего ты ее грузишь и наезжаешь на Ленку самосвалом? Чего от нее хочешь, золотая рыбка? — уставился на Юльку вылупленными блеклыми глазами.

— Ничего от нее не хочу и не прошу!

— Не темни! Ты всегда жалуешься, что сидишь тут голодная, разутая и раздетая, упрекаешь, что тебя все позабыли и позабросили. А когда мать привозит продукты и одежду, ничего не принимаешь и выбрасываешь из дома, как шавку. Как это понять? За что издеваешься над женщиной? Ты кто такая? Елена дома ночами не спит, переживает о тебе, неблагодарной!

— Кто вы такой, что отчитываете меня в моем доме? Кто звал вас? Кем мне доводитесь, что позволяете себе такой тон? Вы не знаете, о чем говорите, иначе провалились бы от стыда. Это я имею право упрекать вас!

— В чем? Я перед тобою чище стеклышка! — ухмылялся самодовольно. И тогда девушка рассказала все о визите матери. Ничего не скрыла, ни о чем не умолчала.

Юрий Михайлович поначалу смутился, покраснел. Но вскоре нашелся:

— Вас, женщин, умом не постичь. Ленка двое суток рыдает, ты ее выгнала, испозорила. От тебя совсем другое услышал. В конце концов вы родные люди, неужели не найдете общий язык, и я чужой человек должен вас мирить? Честно говоря, мне подумалось совсем иное!

— Что предположили? — насторожилась Юлька.

— Показалось, что хочешь разбить нашу семью.

— Чушь, как можно разбить то, чего нет?

— Почему это нет?

— А кто для вас моя мать? Она не жена! Подружка, как изволили назвать. И это в ее возрасте? В такие годы уже внуков растят, а она все еще в подружках дышит. Я бы даже в свои годы постыдилась бы такого положения.

— Не базарь много! Тебя и в подружки не уламывают. Иль я неправ? Завидуешь мамашке, метелка? Так она женщина-огонь. Все при ней. Слышь, кончай ее выжимать и дергать. Не можешь свою жизнь наладить, хоть Елене не мешай! — потребовал грубо.

— Пусть не приходит. Я ее не зову и не жду. Как и вас! Сама проживу.

— Она тебе родная мать!

— Хватит полоскать мозги! — взорвалась Юля:

— Родная мать не променяет дочь на хахаля! Не станет чужому жаловаться на родную! Она с детства не была мне матерью и не дави на сопли! Она о себе подумала и пристроилась у тебя! Причем я в ее жизни? Вздумала кормить объедками с твоего стола, радовать своими обносками, но не получилось! Да, сейчас мне трудно! Они с отцом дали возможность закончить колледж, но не помогли удержаться, встать на ноги. Оба о себе позаботились. Я для них лишняя обуза. Так было всегда, с самого детства. И не грузи кто мне родной, а кто чужой! Пусть совсем забудет и не приходит. Не жду ее. Лучше вообще не иметь мамашку, чем такую, как она!

— Юля! Не стоит заходиться! Поверь, девочка, Елена не так плоха. Бывают много хуже, но даже с ними мирятся и прощают, — вздохнул тяжко и спросил:

— Мне позволено будет закурить? — дрожали руки Юрия Михайловича.

— Курите, — открыла форточку.

— У меня тоже есть мать, но мы давно не живем вместе. Она в стардоме, тусуется с такими же, как сама.

— Почему ж к себе не возьмете свою родную? — усмехнулась Юлька ехидно и присела напротив.

— Она выгнала из дома, когда шести лет не исполнилось. Среди зимы. Пообещала, если вернусь, уши оторвать и так отмудохать, что ползком из дома слиняю. Подтвердила каталкой по спине. Большего не стал дожидаться. Мамаша пила крепко. До меня, годами тремя раньше, она вот так же выбросила старшую сестру. Все гнала на панель, но та отказалась. Куда она делась, жива ли, до сих пор не знаю и не могу найти ее. Мать и меня не искала. Да и зачем я ей нужен? Вот так отловила меня милиция в подвале, я уже пригрелся к ораве таких же бездомных голодранцев и босяков. Потом был интернат, училище, мне повезло. И хотя года три я круто голодал и болел, десятки раз мог откинуться, все же выживал и попадал на свое счастье к добрым, хорошим людям. Они помогли во всем, заменили родных и друзей. Дали опору в жизни, я им обязан всем что имею! А вот свою единственную и родную, черт меня попутал, я сбил на дороге. Средь ночи возвращался из командировки, издалека, а она бухая куда-то ползла на четвереньках.

Я не увидел. Только почувствовал, что наехал на что-то непонятное, — сделал затяжку человек.

— Вы раскаиваетесь?

— Нет. Я не был виноват.

— А к чему мне ваша исповедь?

— К тому, что твоя мать ангел, в сравненьи с другими. Ведь я мог уехать, оставив ее на дороге. Я привез ее в больницу. На счастье иль горе она выжила. Даже вылечилась. Наверное, повезло ей. Но как только пришла в сознание, написала заявление и потребовала осудить, посадить в тюрьму, из какой живым не вышел бы на волю. Но, прокуратура хорошо изучила ситуацию, провела следственный эксперимент и прекратила уголовное дело по факту отсутствия вины с моей стороны. Тогда мать потребовала деньги и назвала сумму, от какой дрогнула даже прокуратура. Конечно, такой кучи «бабок», я даже не видел. А мать подала заявление уже в городскую, потом в областную прокуратуру и везде требовала наказания для меня. Так длилось почти пять лет. Она вынудила всех направить ее на обследование в психиатрическую больницу. Там лечилась три года. Много раз убегала и все звонила мне, грозила и кляла. Я так и не понял, за что? Она отняла сестру, мое детство, отравила несколько лет жизни. И только в прошлом году уже в стардоме ей поставили диагноз: паранойя. Эта болезнь неизлечима. Жить с нею вместе мне не посоветовали сами врачи. И все это произошло у нее из-за непробудного пьянства. За все годы, прожитые с нею, я не могу припомнить ни одного светлого дня. И все же простил. Уже не упрекаю. Детство давно ушло, украденное не возвращают. Отнятое когда-то забудется. И тебе советую простить Елену. Она все ж помнит и переживает, она не обижала и не издевалась, не прогоняла из дома, семьи и сердца. И ты не гони ее из своей памяти… Поверь, простив ее, сама заживешь легче и спокойнее. Не рви свою душу. Ни от кого не требуй свыше возможностей, отпущенных сверху. Человеку не перешагнуть самого себя. Смирись с тем, каков он есть и не злобствуй, большего достигнешь и легче станешь жить. Проще относись к окружающим. А присмотревшись, поймешь, что твоя мать еще очень неплохой человек. Годы докажут мою правоту.

— Юрий Михайлович, а вы себя считаете правильным, порядочным человеком?

— Несомненно! — кивнул головой согласно.

— Тогда почему живя с матерью, катаетесь по городу с путанками средь бела дня?

— Юля! До твоей матери я был дважды женат и оба раза разводился. Но остались дети. В первом родилась Аленка. Ей теперь семнадцатый год пошел. Хороша, как кукла, но глупа! Ничего не поделаешь. Заставлял учиться. Что ни перепробовал, и ремень, и уговоры, все мимо. Она слишком рано увлеклась сексом. С четвертого класса. Из школы за это выгнали взашей. Вызовут к доске, она такое начинала городить, что учителя из класса выскакивали со стыда. Я когда узнал, сам сквозь пол готов был провалиться, а Аленка меня еще и высмеяла перед всеми.

— Я о путанках спросила. При чем Аленка?

— Так она и есть путанка! Уж три года всех городских проституток держит в своих когтях. И справляется с этой сворой неплохо. Ее боятся и слушаются. Кстати, вы с нею ровесницы! Она иногда просит подвезти куда-нибудь в другой конец города, или переместить ее девок…

— Она что, о такси никогда не слышала? Зачем же вас порочит! Ведь этих девиц за версту видно, кто они есть! Таксисту плевать, кого он везет, а вот вам свое имя стоит ли марать!

— Аленка только на учебу дура! В остальном многих превзошла. И своим хахалям пыль в глаза пустить умеет. Ведь у меня «Мерседес».

— Мать говорила, что «Ауди».

— Это ее личная машина. У нас у каждого свой транспорт, — усмехнулся Юрий Михайлович.

— Разве не смеются над вами знакомые за такие услуги?

— Их дети не лучше моих. И так же, как я, оказались беспомощны с дочками. Тоже били и умоляли уйти с панели. Кто их послушал? Вот ты включи телевизор! Там с утра и до утра о сексе звездят. Мне, мужику, было стыдно. Потом привык, смирился. А дети вовсе продвинутые. Они помешаны на сексе. А и воспитывают их телики и компьютеры. Там они с пеленок узнают, для чего нужны презервативы, и какими прокладками нужно пользоваться в критические дни!

— Ну а почему панель? Вы ей денег не давали?

— Юлька! У нее на кармане всегда «баксы». Но ей, просто необходимы постоянные перемены партнеров, или как теперь принято их называть, хахалей. Я ее к врачам-сексопатологам водил. Моя «телка» даже этих совращала. И как они отзывались, Аленка вполне натуральная. Таких как она, нынче много.

— А я думала, что вы сами шалите…

— Не-ет, сдавать стал. Куда мне путаны? Едва с Еленой справляюсь. Она женщина огневая!

— Мать с Аленой знакома?

— Само собою. По-моему они даже дружат. У них много общих тем и прекрасное взаимопонимание. Каждый день по телефону трещат.

— Вот это да! — удивилась Юлька.

— Что? Удивилась? Как это мать скатилась до дружбы с путаной? А ты присмотрись к своим подругам, коллегам, соседям, разве они не такие? Возможно их стаж куда круче, чем у Аленки.

— На панели средь них никого!

— Наивная девочка! Есть панель другая, моральная. Она куда грязнее чувственной. Она пошлее и продажнее. Но не всегда заметна. Ее может угадать безошибочно лишь тот, кто прошел в своей жизни все круги ада.

— А вы хороший собеседник, жаль, что мы не были знакомы раньше, — посетовала Юлька.

— У нас с тобой есть возможность продлить и поддерживать наше знакомство. Кстати, мы, если ты того захочешь, можем подружиться. И я познакомлю тебя со своей Аленкой. Она классная девчонка, — глянул на сморщившуюся Юльку с усмешкой:

— Не надо пренебрегать. Моя дочь продвинутая во вех отношениях. Вот ты спрашиваешь, как это я помогаю ей — путане, не считаюсь со своим именем! Но ведь она моя дочь. И я до безграничности люблю свою девочку, потому что она — это я! Моя кровь и плоть! Первый, самый любимый ребенок! Моя радость и жизнь, мое счастье! Она самая лучшая на этой земле, а потому всегда и во всем права. Я до последнего дыхания останусь ее отцом и дружбаном. Иного не будет никогда! Дети всегда правы! Я не толкал ее на панель. Она сама выбрала ее. Не от нужды. Уж так распорядилась природа. Мне не переспорить и не переломить это, не имею права вторгаться в судьбу и жизнь. Я поддерживаю как могу, мешать не имею права.

— У вас кроме дочери есть дети? — спросила Юлька Юрия Михайловича.

— Двое сыновей от второго брака. Они двойняшки. Похожи друг на друга, как две капли воды. Хорошие ребятки, не жалуюсь на них. Самостоятельные. Оба учатся. С ними нет никаких проблем.

— А где мать Аленки работает?

— Да что ты, Юля? Она как стала моей женой, сразу оставила работу. Была дома, растила дочь. Когда мы разошлись, Аленке было семь лет. Но жили все под одной крышей, не мешая друг другу. Потом у нее появился приятель. Короче говоря, любовник. Я ей не препятствовал и не скандалил. Зачем? Мы просто устали друг от друга и поменяли партнеров. Не вижу в том ничего плохого. Мы не бегали тайком, как это делает большинство наших знакомых. Спокойно поговорили и решили, не ломая привычного уклада изменить привязанности. Но, условились, чтоб все это не отразилось на дочке. И удалось сохранить даже добрые отношения. А к чему скандалить, портить нервы? Я поддерживал семью, ведь там росла моя дочь. Потом друг первой жены отказался от помощи и я уже без его ведома помогал только Аленке. К тому времени у меня уже появились сыновья. Вторая жена была деловой женщиной. У нее не хватало времени на воспитание наших мальчишек. Ну, а я и тем более не мог остаться в няньках. Детьми с детства занимались воспитатели, гувернантки. Ребята получили прекрасное воспитание, образование. У них не было повода жаловаться на условия, какие-то нехватки, они имели все. Жена и я за этим постоянно следили. Конечно, общения недоставало. Тут уж ничего не поделать. И жена, и я были занятыми людьми. Потому разошлись, что на семью не хватило ни времени, ни тепла, — вздохнул человек.

— А они живы сегодня ваши жены?

— Само собою! Обе по-своему счастливы. Мы иногда перезваниваемся. Сумели остаться друзьями, несмотря на разводы. Никто не обижается.

— Скажите, Юрий Михайлович, почему с моей матерью живете в гражданском браке? Что мешает стать законными супругами?

— Юлька! Ты отсталая! Да теперь о регистрации многие слышать не хотят и живут по контракту. Ты разве о том не слышала? Регистрация ничего не дает, а вот от контракта никуда не денешься. И мы с Леной не исключение. А разве мать ничего тебе не сказала? — удивился человек.

— Не хвалилась. Не сочла нужным поставить в известность, хотя, честно говоря, мне это безразлично!

— Тогда и я промолчу. Пусть Лена сама решит, когда тебе сказать. Наверное, она права. Я тоже не поспешил сказать детям, потому что никого из них не посвящаю в личную жизнь. Она только моя! И мы с Леной сами сумеем ею распорядиться, — усмехался загадочно.

— Что ж, как хотите! Но в этом случае и мы, ваши дети, можем жить, не советуясь с вами.

— А к чему? Нам и не нужно слышать и знать о ваших бедах. Живите по-своему. Если сумеем — поможем, а мешать не хотим, — ответил вполне понятно.

Он не лез в душу ни с какими вопросами. Не спросил, есть ли у Юльки мужчина? Одна живет или имеет хахаля? Выпив с девчонкой по чашке кофе, спросил, сколько она получает в своей больнице за месяц? Услышав, громко расхохотался:

— Юля! Моя Аленка постыдилась бы вслух назвать эту пыль деньгами! С таким заработком можно с голодухи накрыться! Ты матери говорила о своей получке?

— Она не спрашивала! — покраснела девчонка.

— Тебя нужно пристроить в содержанки! Есть у Аленки несколько козлов, какие не прочь завести молодую бабу. Эти всем обеспечат. Крутые мужики! Хоть сами плесень, кубышки толстые! Вот и сведу с Аленкой тебя. Вам будет о чем побазарить.

— Еще что предложите? Чтоб и меня спихнуть в проститутки? Ни за что! — подскочила Юлька, побагровев до корней волос.

— Девочка! Опомнись и остынь! Содержанок никто не считает путанами!

— Они ничем от них не отличаются!

— Успокойся! Они не стоят на панели и живут с одним мужчиной, как твоя мать. Она тоже на содержании и не считает себя несчастной. Живет и радуется. А разве лучше прозябать, как ты? Все равно придешь к этому! Но сколько намучаешься! А жизнь — штука короткая. Ее беречь нужно всякую секунду и не испытывать себя на прочность.

— Вы сутенер? — спросила презрительно.

— Я никогда им не был. Просто хочу тебе помочь. Жаль тебя по-человечески.

— Не надо ваших сочувствий! Хорошо же вы обо мне думаете! Сначала мать столкнули в дешевки, теперь и меня? Я понимаю, почему она с Аленкой сдружилась! Общие интересы у них появились. Но мне в их компании делать нечего. Разные мы!

— Одумайся, Юлька, не дави на горло. Я не мальчик и не твой хахаль, чтоб наезжать на меня. Ты еще не знаешь жизнь, ничего вокруг не видишь, от голода разум мутит. Ты оглядись хорошенько. Все вокруг повязаны интимом. И на работе, и среди дружбанов всем правят секс или «бабки». Ничего чистоганом нет. Если ты еще не обожглась, скоро убедишься в моей правоте. Многое переосмыслишь. Я считал тебя более зрелой и умной. А ты покуда совсем зеленая. Далеко тебе до моей Аленки и своей матери. Что ж! Я никого не уговариваю и не убеждаю! Созревай, пока есть силы. Когда выдохнешься и устанешь от своей копеечной правоты, позвони, — написал номер телефона и шутливо откозыряв, сказал:

— Честь имею! — и вышел на лестничную площадку.

— Ты б еще говорил о чести, старый отморозок! — сплюнула Юлька вслед гостю. Она пыталась поскорее забыть этого человека, чей визит оставил раздражение в душе.

— Кое в чем он, несомненно, прав, но сам по себе этот Юрий Михайлович очень скользкий и опасный человек. Лучше с ним не поддерживать никаких отношений, — думала Юлька, вспоминая недавний визит престарелого дружка матери.

Шло время. Девчонка и не думала звонить матери и ее хахалю. Изредка виделась с отцом. А выживать становилось все сложнее. Не повезло ей в личной жизни. А и на работе никаких перспектив и просвета. Случались дни, когда Юльку мутило от голода. И тогда она валилась на диван, долго лежала, свернувшись в клубок, прислушивалась к шагам на лестничной площадке. Нет, она никого не ждала. Да и кто мог придти к ней? Тихо и сиротливо отстукивали время часы на стене. В будни и праздники все без перемен.

Юлька терпела эту безысходность, сцепив зубы, и, наконец, решилась сходить к главврачу, попросить себе работу еще на полставки.

— О чем это ты размечталась? На тебя столько жалоб от больных поступило. Обижаются люди за грубость, плохое отношение и на многое другое. Уже сколько раз просили заменить тебя другою медсестрой. Мы как могли, уговаривали больных. Сколько с тобою беседовали, пытались перевоспитать, переломить грубость, сделать тебя отзывчивее и добрее, но ничего не получилось. Какие полставки просишь? У нас намечается сокращение штата! Как понимаешь, ты первый кандидат! Готовься! Ищи работу заранее. Ты не единственная останешься за воротами больницы. Я ничем не смогу помочь тебе, — обшарил человек Юлькину фигуру и отвернулся, не проявил интереса. Таких как она в больнице хватало. Они были хитрее и умнее Юльки, потому, избежали сокращения, остались работать в больнице.

Юльке ни в чем не повезло. Она не сумела обзавестись подругами ни в городе среди одноклассников, ни на работе. Стеснялась того, что была плохо одета, что ее родители разошлись и не помогают как нужно, сколько ни старалась, нигде не нашла приработок.

— Невезучая! — говорили в глаза знакомые. И Юлька со временем поверила в это. Когда ее и впрямь сократили, обошла все городские поликлиники и больницы, но и там ничего не получилось, ей отказывали сразу, мол, своих сокращали. Наши женщины в торговлю уходят. Тебе тоже придется переквалифицироваться, другого выхода нет.

Юлька упрямо искала работу. Но… Ничего не получалось. Таких как она в городе было много.

— Идите в почтальонки, дворником или сторожем, можно посудомойщицей в ресторан или в кафе. Но зарплата там ниже вашей прежней, — предупреждали заранее на бирже труда.

Юлька возвращалась домой усталая, разбитая, голодная и продрогшая. Валилась в постель и, укрывшись одеялом, согревалась. Вот в один из таких вечеров к ней вновь пришел Юрий Михайлович:

— О-о! Да ты совсем дошла! Сущая старуха! Карга! Посмотри на себя! Или заболела?

— Простыла, — призналась, закашлявшись.

— У тебя мед, чай есть? — спросил девку

— Хлеба нет, а вы о чем завелись?

— Я сейчас вернусь, — выдавился в дверь и через полчаса приволок две сумки набитые продуктами до отказа.

Юрий Михайлович заставил Юльку лечь в постель, сам приготовил чай и бутерброды, подал в постель:

— А меня сократили! — пожаловалась Юлька человеку и покраснела от неловкости. Она хотела отказаться от еды, но как, во рту уже два дня не было ни крошки. Руки, не слушая разума, трясясь, хватали бутерброды один за другим. Как быстро они кончились. Юрий Михайлович сделал еще, поставил и кружку чаю.

— Пей, ешь. Совсем силы потеряла девчонка.

— Мне б работу найти, — услышал в ответ.

— Не смеши! О чем теперь говорить, кто возьмет тебя такую? Смотреть без слез нельзя. Одна душа в скелете! Какая работа? Никуда не возьмут. Только пугалом в бухарник. Там алкаши, завидев тебя, вмиг откинутся. Хорошо, что Ленку не пустил, она б опять не спала ночами.

— Не нужна ей, — отмахнулась Юлька.

— Если б так, как бы я сюда зарулил, скажи мне? — уставился пронзительно.

— Не знаю, как жить дальше, — призналась, едва сдерживая слезы.

— Сначала вылечись. Потом о жизни говори. Ты теперь ни на что не похожа, — оборвал резко и предложил:

— Может в больницу тебя устроить, там обследуют, подлечат, когда встанешь на ноги, что-то придумаем с твоим будущим. Ты, как думаю, за это время поумнела.

— Вы о чем? — не сразу поняла Юлька.

— Совсем мозги заклинило! Иль не помнишь, о чем в прошлый раз базарили? Лучше быть живой содержанкой, чем откинувшейся дурой! Теперь замужние бабехи в путанах подрабатывают и заколачивают кучеряво, все довольны! А ты ломаешься! Не такие как ты уговорились. Все потому, что умнее оказались. Из всех зол и благ выбрали самое правильное — жизнь!

— Юрий Михайлович! Может, они правы! Я не спорю ни с кем. Но у каждого своя правота. Она тоже одна, как жизнь. Я себя не сумею переломить. И без того слишком много горя и грязи вокруг. Не хватает еще и на себя плюнуть.

— А ты давно это сделала! Иль не видишь? Только ненормальная, дура, сможет мучиться как ты. Ну что этим доказываешь себе или людям? Не хочешь лучшей судьбы? Посуди, что подумают о тебе? Глянь, в каких лохмотьях ходишь? Кто такую всерьез воспримет. Твои убежденья устарели, их никто не поймет. Никто, как ни старайся, не подумает о тебе лучше, чем о себе. Назовут сумасбродкой или неудачницей во всем. Вон, мои девчатки живут! Весело и легко! У них все есть. И кругом получается так, как они хотят, ни в чем отказа и ограничений. Чем ты хуже их? Аленку все в городе любят. Она где бы ни появилась, вокруг ее знают. А кто о тебе слышал что-нибудь? Выкинули из больницы, имя забыли. Конечно, ни тебя единую, но те, наверное, нашли выход и не умерли с голода. Конечно, ты могла б поехать в деревню к бабке, к матери своего отца. Елена и теперь не без ужаса ее вспоминает. Они не ужились вместе. С нею и Борису тяжко приходилось. Но ему положено терпеть. Он сын да к тому же единственный. Может тебе повезет поладить с нею. Но зачем? Только в угоду глупым убежденьям, а они со временем меняются. И ты поневоле поумнеешь. Но не опоздаешь ли? Есть и еще выход! Возьми на квартиру людей, пару человек в свою комнату. Тебе будут платить. Хоть не густо, но все ж доход. Там какой-то приработок подвернется. Глядишь, понемногу встанешь на ноги. Ведь ты пойми, сегодня сократили с работы. Завтра будут уговаривать вернуться. Ведь жизнь это цирк! Кто удержался на трапеции, тот победил. А уж чего стоит эта победа, уже многим известно. Скоро и ты узнаешь ей цену! На меня не кипи. Я зла тебе не желаю, подсказываю выходы из ситуации. А решать, самой придется. Навязывать не хочу. Ты сама уже взрослая. Я и рад бы поддержать, но трое своих детей имеются. Их ни на минуту не забываю. И как ни дорога мне твоя мать, а дети любимее. Я без них не дышу и не живу. Вот тебе немного деньжат на время лечения и старайся скорее выкарабкаться. Не расслабляйся, не поддавайся неудачам. Держи себя в руках и помни, что только слабых косят горести. Тебе очень нужно удержаться.

Когда он вышел, Юлька встала. Заставила себя принять ванну и, прибрав в квартире, стала обдумывать все советы Юрия Михайловича. А тут и соседка, Димкина бабка пришла, с миской оладок:

— Ешь, покуда горячие! — предложила Юльке.

— Это с какого праздника их напекли?

— Ну, как же нынче по-другому? Я ж к себе сокола привела! Мужика приглядела и прямо с нашего клуба домой приволокла. У всех отбила. Взяла его под руку, а иначе идти склизко, так-то держась друг за дружку, пришли. Ой, умора! А мой кавалер покудова ботинки в прихожке снял, весь наскрозь исперделся. Меня смех взял. Но смолчала, чтоб не обиделся. Ну, я его чаем напоила с вареньем и сушками, разговор повела про жизнь. Выведала, что он старей на цельных восемь зим. Пензию имеет хорошую. Но на все места хворый. Так-то сам признался. К ному врачей часто присылают, потому что участник войны.

Какой?

Знамо дело! С немцем воевал! Говорит, что наград у него цельное ведро. Он их от правнуков прячет. Оно приноровились воровать по штуке и продавать на базаре. А деньги на курево, на пиво тратят. Так вот ужо с десяток наград пропили. Он когда пересчитал, обнаружил нехватку, скандал сочинил своим, всем поголовно. Пригрозил с квартиры взашей выбросить до единого. И приволочь взамен им хозяйку, чтоб она его досматривала. Ну, домашние, понятно, враз переполохались. А и кому охота такого деда упускать? Ну, мой сокол решил дело до концов довесть. Весь как есть, в мундире приплелся, при наградах и погонах. Такие в нашем клубе не часто появляются. Старухи обмерли, рты раззявили, протезы пороняли. Ну, пока они и себя пришли, я сразу смекнула и к нему галопом. Всех на скаку опередила. Другие только на полпути, а я его уже в гости к себе сговорила. Он мигом согласный стал. Еще бы! Я ж как знала, угощеньем запаслась загодя.

— Значит, у вас удача в руках! Поздравляю! — порадовалась за бабку, та сверкала протезами во рту и взахлеб рассказывала.

— Мы с ним до ночи тарахтели. Все про жизнь. Он про мою пензию дознался, про детей и внуков. спросил, сколько их у меня прописано, помогают иль нет, часто ли навещают? Все ему обсказала. Ответил, что подумает. Нынче обещал позвонить. Но покуда молчит. Видно со своими думает.

— А как ваши дети, Димка?

— Чего я стану их праздновать? Они поустроились. Все имеют, а у меня даже старика нет! Как без него буду маяться? Ить и побрехаться не с кем! В койке одной вовсе холодно, а и спину согреть некому. Так хоть этот будет подле меня вместе с медалями и пенсией. Мужик он и есть мужик. Сколько поживем и на том спасибо. А легко ли одной бедовать? Даже облаять некого.

— А если этот дед не стерпит ругачки?

— Куда ж ему деваться? Все мы бабы одинаковы. Не живем без бреху!

— Он-то давно ли один живет? — спросила Юлька.

— Год как без бабки остался. Умерла она. Ну, да и пожила нимало. Целых семьдесят пять годов. Нынче редкие до такого дотягивают. Ну, а я, когда мой сокол заявится, обязательно вас познакомлю. Уже сказала, что у меня медсестра в соседстве живет, коль понадобится, не откажешь подмочь.

— Это верно! Соседи родней родни! — подтвердила Юля.

Она задумалась над предложениями Юрия Михайловича, тщательно взвешивала каждое из них.

— Пойти в содержанки? Нет, это исключено. Такой выход не для меня, чтоб какой-то старый козел помыкал иль забавлялся как безделушкой, попрекал бы всяким куском, а натешившись, выкинул бы, как старый веник, прочь из дома и будет склонять по городу, трепать мое имя. Нет, лучше сдохнуть, чем решиться на такое. Конечно, мать и всякая Аленка сумели сжиться с хахалями. Как приспособились, то их проблемы. А у меня дрянной характер, так все говорят, значит, не стоит лезть в содержанки. Выгонят через неделю, ославив на весь город. Потом до старости не очистишься от подмоченной репутации, — пригорюнилась Юлька.

— Пустить квартиранток в квартиру? А значит, чужие люди будут мельтешить перед глазами целыми днями. Какими они будут? Вдруг пьяницы, неряхи или начнут водить сюда своих друзей, устроят попойки, драки, а там и неприятности с соседями. Зачем все это нужно? Ни в ванную, ни на кухню не ступи. Не столько получишь, сколько потеряешь. Нет, тоже не мой вариант, — размышляет Юлька и обдумывает последнее— уехать в деревню к бабке, хотя бы на полгода или год. Там подлечиться, окрепнуть, переждать и пережить все невзгоды, а как только изменится ситуация вернуться в город.

— Оставлю свою заявку на бирже труда, и как появится работа медсестры, мне сообщат, я тут же приеду, устроюсь. Ну что здесь мучаюсь? Ноги поморозила в резиновых сапогах, дошло до того, что ходить но могу, не держат ходули, подламываются. Куртка но швам ползет, вытерлась, на нее смотреть гадко. Ни одной путевой кофты и юбки нет. Бомжихи и те приличнее одеты. В зеркало на себя смотреть противно. Куда же дальше? Сдохну, похоронить будет не в чем. Во, дожила! А ведь не пью и не курю, а голодаю постоянно. Даже на хлеб не всегда имею. У бабки, худо иль бедно, а картоха и капуста свои, их сколько хочешь со своего огорода. Раньше она корову, свиней и кур держала, уж не знаю как теперь. Но с голоду но сдохну Все ж деревня! Свое хозяйство всегда выручало. Опять же и квартиру можно семье сдать. Попрошу предоплату за полгода, хоть что-то себе и бабке куплю. Она, как помнится, старуха строгая. Всех в руках держала. Мать и теперь вздрагивает, вспоминая Анну И говорит, что жить с нею, едино что самому в петлю влезть. Но мать — невестка, а я внучка, разница существенная. Ко мне бабка добрее будет, — вспоминает летние каникулы, когда родители увозили ее в Сосновку на целых три месяца.

— Бабка каждое утро заставляла пить парное молоко, давала творог со сметаной и медом, молодую картошку, густо посыпанную укропом. А какие вкусные яйца несли куры. В магазине таких не бывает. А еще хлеб свой, домашний, из русской печки. Караваи большие, румяные, с хрустящей корочкой, — сглатывает Юлька слюну.

— Во, размечталась на ночь глядя! До ночи пузо урчать будет, проситься в деревню. А возьмет ли бабка меня? Вдруг она деда завела. Хотя отец недавно был у нее. Никакого старика не увидел. Иначе не смолчал бы, рассказал, — думает Юлька и слышит стук в дверь:

— Кого это принесло в такое время? — удивленно приоткрыла дверь и впустила соседку, Димкину бабку. Та вошла возбужденная, злая и сразу с порога понесла на мужиков:

— Юлька! Ты только подумай, какой фитиль вставил мне тот козел! Я цельный вечер его звонок сторожила! И дождалась, чтоб этот старый хрыч через ухи обосрался! Ну, разве ен мужик опосля всего? Сущий козий геморрой! Я его приветила как знатного ухажера, по всей чести. Столько время с им говорили. А он вот только позвонил и докладает, что все продумал, решил не входить в брак со мной. Во, змей ползучий! — негодовала бабка.

— А почему он передумал? — удивилась Юлька.

— Вишь ли! Брехнул, что баба ему не нужна, а только сиделка или нянька. Чтоб кормила, обстирывала, ухаживала за им. В бабе давно нужды нет, а вот сиделке платить приходится и нимало. Так хотел меня в бесплатные няньки взять. Да обсчитав, сказал, что пензия у меня малая. А на жратву будет много уходить. А ему самому на лекарства не хватает. Внуки сказали, коль меня приведет, подмогать не станут. Так вот и отказался барбос. Обсчитал на пузырьки и таблетки, получилась я невыгодной! То ж надо! Бабу на лекарства пересчитал хорек! Сколько живу, такого не слыхивала! Что той жизни осталось? На единый вздох, если поспеет его сделать, а все туда же, считает выгоду! Но коли баба не нужна, зачем в наш клуб приперся? Думал наградами завлечь? Кому они теперь нужны? Ведь все мы на краю могилы стоим. Пред ней о душе и о тепле, про чистую любовь вспомнить надо, а он про выгоду завелся, совсем борзой!

— Успокойтесь! Ну не ваш этот сокол. Другого найдете. Свет клином ни на ком не сошелся, — успокаивала Юлька бабку.

— Другое досадно! Этот мухомор у меня полкило сушек сожрал, а сколько варенья слопал. Ни какое-нибудь, клубничное. Сам даже семечек не принес, жлоб постылый! У меня брехал, что баба ему для души нужна, как избавленье от одиночества и тоски. Теперь другое кукарекал, мол, скучать некогда, внуки не дают. А про мужичье озорство, были б прыть и желание, с соседками мог бы побаловать, они его молодше, — ругнула старуха несостоявшегося кавалера и попросила:

Смерь давление, чего-то опять в голове шумит.

Юлька снова налила чай бабке. Та пила его мелкими глоточками, о чем-то думала.

— Как нынче народ испоганился, диву даюсь глядючи вкруг. Всюду деньги! Даже серед своих без них ни шагу. Вот так вчера: сидим во дворе на лавке, глядь со школы Сенька вертается, внук Петровны, она подозвала и попросила его сбегать за хлебом. Сама знаешь, магазин рядом за углом. Дала мальцу деньги. А Сенька пересчитал и требует:

Гони еще! Даром сама ступай. А мне пятак отстегни!

И дала! Своему внуку уплатила за хлеб, какой он тоже есть будет. Во, дожили! Я б своим за такое нахальство ухи оборвала б! Никакого уваженья к старым не осталось. Куда мы катимся, к чему придем?

— Ни все Сеньки! Растут и другие пацанята! Переломят гадов, накостыляют, заставят по-иному жить! — успокаивала Юлька.

— Дай Бог, чтоб поскорей! Обидно, девонька, что нонешний люд не душу, а только кошелек видит. В нашей молодости все много чище было. Ведь вот мне тот старик вовсе ни за деньги нужным стал. Тепла захотелось душевного. А вот души в ем никогда не водилось. И откуда такой в свете взялся? От его такие ж народились, как серед этих бедовать нам? — сокрушалась бабка.

Юлька поделилась с соседкой, что хочет на время уехать к Анне в Сосновку и пустить квартирантов на год.

— Найду семью спокойную, порядочную. Без собак и кошек, чтоб квартиру не изгадили, без детей, чтоб соседей не беспокоили. А вы присматривайте за ними. Я буду звонить. Чуть что, приеду сразу. Договорились? — попросила бабку. Та не раздумывала:

— Пригляжу, куда денусь, ить мы соседи, родней любой родни! Будь спокойна, поезжай, — согласилась без лишних уговоров.