Юрий всю жизнь считал себя везучим. Вот и теперь, когда мужики вокруг помирали, он выдержал все и дожил до избавленья. Платонов всегда в него верил и знал, что не умрет в зловонной траншее, обязательно вырвется на волю. И дождался…

Он мигом понял, что крутые его уже не достанут. Они сами попали в руки милиции и, как знать, сумеют ли выкрутиться?

Барин решил не вспоминать траншеи, забыть их поскорее.

«О траншеях меня не спросят. Это как пить дать. А вот за что угодил в них? Тут уж помурыжат. Кажется, следователь попался из идиотов. Ведь я намекнул ему на благодарность, должен был понять. Так нет, дураком прикидывается. А может, и есть такой? Но главное сделано — от крутых избавили. С ментами все проще, можно будет отвод следователю заявить, коли начнет доставать. Заявлю, что грозит подбросить мне крутых, мол, те сами разберутся. Ведь это правда! Ну а я скажу, что не доверяю его объективности. Назначат другого. Тому не захочется быть оплеванным, посговорчивее будет. Глядишь, договоримся, поладим», — размышляет Платонов, глядя в потолок.

Он хвалит самого себя за сообразительность.

«Ведь вот и на допросе отлично держался. Нигде не лажанулся, не перешел границ допустимого. Как истинный интеллигент! Следователь терял терпение! То па мораль, то на угрозы срывался. Слабак или новичок! Да разве меня на такое возьмешь? Эх-х, зеленый мальчишка! Твой допрос для меня — детский лепет. Что скажут тебе крутые? Они не захотят светить самих себя! Это и дураку понятно. Так чего мне их бояться? Мы с ними — в тандеме — заодно. И ни хрена ты из нас не выжмешь, — усмехался в сумрачную пустоту зловещей ухмылкой. — И не таких обламывали, заставляли себя слушать! Ведь и я не из траншеи на свет появился!»

Платонов улыбался, вспоминая веселую, разбитную тетку, вырастившую и воспитавшую его — родившегося седьмым в своей голодной деревенской семье, где ждали появления на свет хоть единственной девки — помощницы для матери. Но родился он — Юрка. И отец, отчаявшись, решился отдать последыша своей сестре — в дети насовсем.

Она, возможно, сумела бы и сама родить для себя. Но всякий раз терялась, а стоит ли от этого мужика пускать в свет отпрыска? Мужиков тех у нее перебывало больше, чем навоза в сарае. Немудрено в них закопаться.

Взяла она Юрку уже четырехлетним, выскочившим из пеленок. А попробуй сама вырасти мальца до этого возраста? К тому ж и не чужой он ей. Свой как никак. Следом бегает. Мамкой зовет. А чтоб меньше спрашивал, сунула ему в рот леденцы, мальчишке враз не до вопросов стало. Понравилось у тетки. И та быстро полюбила племянника. А как иначе, коль лицом и повадками ее копия. Хитрый и смышленый, не в свою семью. Уже через год читать и писать научился.

Жили они с теткой в частном доме на окраине города. Имели небольшой огород, несколько фруктовых деревьев, кур и корову. Юрка не любил хозяйство. И рос, как заправский городской мальчишка. Он никого не боялся, со многими дружил. Тетка изо всех сил старалась дать Юрке хорошее воспитание и образование. Именно поэтому не давала общаться с деревенской семьей — чтобы не испортили там Юрку. Она одевала его так, как наряжали своих детей богатые, известные всему городу люди, и очень досадовала, когда мальчонка, забывшись, сморкался «в бабочку», а руки вытирал о штаны. Зато он никогда не проходил мимо соседей, не поздоровавшись. Не забывал, ложась спать, пожелать ей спокойной ночи. А встав из-за стола, всегда говорил «спасибо».

Юрка даже петуху кричал:

— Доброе утро!

И коли приходили к тетке гости, никогда не мотался на глазах у взрослых.

Он с малолетства умел пользоваться вилками, ножами, ложками и салфетками. У него был звонкий голос, прекрасный слух, хорошая память. Всему остальному его учили на каждом шагу.

В школе мальчишку любили. Он был в меру задирист и драчлив. Но умел под взглядом учительницы покраснеть и, опустив голову, сказать голосом, полным раскаянья:

— Простите меня, пожалуйста…

Какое сердце не дрогнет при виде столь кроткого дитя! И его прощали тут же…

Юрка еще юнцом увлекся девчонками. Заметив, что многим из них нравится, начал осваивать взаимоотношения. Кое-что почерпнул из домашней жизни, подсматривая за теткой и ее гостями. Среди них случалось немало поклонников. И мальчишка быстро, с жадностью впитывал в себя все, что видел и слышал. Но однажды попался на подглядывании и был побит. Потом тетка поговорила с ним по душам. А замочную скважину в своей двери законопатила наглухо. Но поздно. Юрка уже многое увидел и запомнил. Он быстро нашел общий язык со сверстницами и стал общим любимцем, причиной девчоночьих ссор и раздоров.

Тому виной была его слащавая внешность, словно украденная с витрины фотоателье. Юрка с раннего возраста прослыл сердцеедом, девичьим угодником. Он рано потерял невинность и ничуть о том не жалел. Тетка лишь посмеивалась, слушая о похождениях и победах приемыша. Горделиво усмехаясь, говорила:

— Весь в меня, шельмец! Родная кровь!

Мальчишка любил тетку больше всех на свете.

И сторонился, стыдился и презирал свою многочисленную, горластую, деревенскую родню. Он не любил бывать у них. Если тетка собиралась отвезти его в деревню хотя бы на праздники, Юрка закатывал настоящую истерику:

— Не поеду к ним! — вопил на весь дом. И клялся: — Весь дом приберу! Хочешь? В сарае полы под скребок помою! Оставь меня в городе!

— Ну почему? Там родня!

— Не хочу! У них вши даже в штанах бегают! Они грязные. И дерутся! Все время ругаются. А щипаются как больно! Разве это родня? Все из наших сумок выволокут и сразу забывают, кем мы им приходимся. А братья все грозят мне клопов за шиворот напустить. В подарок. Не вези меня туда!

Случалось, она уступала Юрке, которому не нравилась деревенская жизнь. В городе мальчишка чувствовал себя как рыба в воде.

Он никогда, даже по мелочи, не обманывал тетку, считая ее самой умной на земле. Он любил слушать женщину, беседовать с ней по вечерам. И она учила:

— Смотри, Юрик, в этой жизни никому не доверяй. Ни друзьям, пи жене, ни родне. Так самому спокойнее жить. Предать некому. Помни, все бабы — подлые, а друзья — продажные, родня — жадная, соседи — завистливые. Чуть душу приоткроешь — в нее тут же наплюют. И высмеют тебя.

Никогда не хвались! Ничем и ни перед кем. Если будешь иметь мешки денег, жалуйся на бедность, чтоб в долг не просили и не обокрали. Помни случай с Петровной, соседкой вашей в деревне. Машину выиграла бабка по лотерейному билету. Не чужим, младшему сыну о том сказала. Похвалилась старая, не выдержала. Так сын в ту же ночь убил ее. А промолчи она — жила бы до сих пор.

— А я никому ничего не говорю. Меня отец спрашивал, как я в городе живу? Ответил, что трудно. Еле тянем, — сознался мальчишка.

— Правильно! Ваське, хоть и брат он мне, а ничего говорить нельзя. Он все и всех пропьет. С себя последние портки за водку снимет. Смолоду таким был. Прорва — не человек!

А еще здоровьем не хвались! Потеряешь! Не води в дом своих друзей, чтоб ни на что не позавидовали, ничего не украли.

— Хорошо, — соглашался Юрка. И держал язык за зубами. Никого к себе не звал и не впускал.

— Не водись с босяками, с голью перекатной. Это неприлично. Среди них всякая шпана растет. Воры и аферисты. Не стоит, чтоб тебя к ним причисляли. Выбирай друзей, равных себе. Понял?

— Конечно! — соглашался Юрий.

В школе, несмотря ни на что, он учился лучше всех. Хотя и не зубрил, не корпел над уроками до ночи, как другие, у него никогда не было троек. И учителя из года в год на все голоса хвалили незаурядные способности мальчишки.

Когда он перешел в седьмой класс, тетка спросила его, кем он хочет стать, и Юрка без колебаний ответил:

— Моряком!

— Фи-и! Какая чушь! Зачем тебе эта морока? Иль не знаешь, сколько судов в море гибнет? С чего вдруг тебе жизнь прискучила?

— Так я не на военный! Я в торговый флот хочу! Буду привозить домой всякие диковинные вещи! А когда начну хорошо зарабатывать, куплю нам импортную машину! Как у Денискиного отца! А то, что гибнут, — ну, это как повезет… Смотри, сколько в городе всякого случается? На кого-то машина наехала, трамвай загорелся, в нем люди погибли. Да что далеко ходить! Вон возле соседнего магазина дядьку сосулькой убило наповал! Причем, бесплатно…

— Тоже верно! — задумалась тетка. И спросила: — А кем на море хочешь стать?

— Начальником! Отучусь четыре года. Потом год или два в ближние рейсы похожу на танкерах. А там получу разрешение на работу в зарубежных водах. Там много своих льгот. Бесплатное питание, обмундирование, высокая зарплата, бесплатный провоз всего, что купил за границей.

— Ишь ты! Уже все пронюхал! — похвалила ушлого племянника, расцеловала его. — Молодчага! Светлая голова!

Юрка и впрямь поступил в училище. Там его чаще всех наказывали за самоволки. Но курсанта это не смущало. Девчонки ждали его у проходной целыми стайками и висли на шее, не стыдясь дежурных, пожилых офицеров. Уводили Юрку в какую-нибудь компанию до самого утра. В училище парень возвращался помятым и невыспавшимся. Но вечером повторялось то же самое.

Юрке, его популярности среди девчат, завидовали курсанты-выпускники и даже офицеры.

— Этот желторотый уже гаремом обзавелся! А что будет, когда офицерское звание получит? За него бабье передерется! — говорили вслед парню.

— Да! Такой не скоро женится! Слишком большой у него выбор. Немудрено заблудиться в этом цветнике, — завидовали пожилые офицеры.

Юрка не слышал едких замечаний и купался в теплом море нежных улыбок, ласковых слов, признаний в любви.

О! Каким счастливым и безоблачным было то время. Но ничто не длится вечно. На третьем курсе он познакомился с Наташкой.

Юрке не поправилась поначалу низкорослая худая девчонка с серым лицом, выщипанными в нитку бровями, узкими губами. Он любил яркую красоту, брызжущую искрометными шутками, смехом. Наташка была иного склада. Ехидная, желчная и хитрая, она приходила на танцы в училище неспроста. Ловила, подстерегала будущего мужа. Но такого, который соответствовал бы ее запросам. А потому держалась недоступно. Дешевый, избитый прием! Сколько мужиков попалось на эту удочку! Клюнул и Юрка. Что называется, от большого выбора прогорел. И попался…

Ни одна из прежних подружек не спешила схомутать Юрку, прибрать к рукам. Наташка же на третий день привела его домой и познакомила с родителями и родней. Показала свою комнату, потом пригласила к столу, где отец девчонки внезапно предложил тост за молодых.

Парню бы выскочить из-за стола и бежать без оглядки к своим — самым милым, искренним девчонкам. Но удержало воспитание, полученное с детства, и правило: «Нехорошо и неприлично уходить из-за стола без острейшей надобности, либо в случае оскорбления, обидного намека. Иное не может стать поводом…»

И растерявшийся, обалдевший Юрка остался за столом, не совсем понимая, что происходит. Почему отец и мать Наташки зовут его сынком? Требуют, чтобы он каждый день ночевал у них и не обижал Наташу.

— Мы с нею знакомы всего три дня! — говорил парень.

— Ну и что? Мы с женой тоже два вечера встречались. А па третий решили пожениться и уже, видишь, четверть века прошло! — заметил отец.

Здесь же, за столом, он узнал, что Наташка на три года старше его. Хотел взбунтоваться, но мать девчонки тут же вспомнила, что и она на пять лет старше своего мужа, но на семейной жизни это никак не отразилось.

— Теперь, глядя на нас, никто не верит в эту разницу! — заявила она громко.

Юрке бы задуматься над этими словами, почему мужик стал выглядеть старше своих лет? Наверное, не от хорошей жизни? Но рядом не оказалось тетки и некому было подсказать, остановить вовремя, пока не поздно.

— Наташа учится в институте! В финансовом! Теперь эта профессия самая модная! И перспективная! — пыталась сложить губы в бантик широкая и плоская мамаша Наташки.

— Она у нас домашняя! Не пьет, не курит. Не то, что другие! Вот попробуй салат. Она приготовила! — подвинул миску отец.

— А, может, молока хочешь? У нас вся семья молоко уважает. Оно полезное! Пей! Мы целыми днями его пьем! Что толку напихиваться супами, борщами? Выпил кружку молока и сыт по горло!

— Сыт от молока? — не поверил Юрка, но спорить с малознакомыми людьми не позволяло воспитание.

Ему постоянно наполняли рюмку и предлагали выпить за счастливое будущее, за родителей, за счастье детей и внуков, за здоровье и процветание семьи…

К полуночи он лыка не вязал. Видел, что какой-то пьяный мужик напротив чокался с селедочницей и говорил:

— Выпьем за дурака, которого обломали…

Как он оказался в Наташкиной спальне, Юрка не помнил. Он проснулся рано утром, огляделся зверовато и, вскочив в брюки, бросился было наутек. Но в это время открылась дверь туалета и придавила его к стене:

— Куда так спешно, зятек? У пас не заведено убегать на рысях! Скажи, когда тебя ждать сегодня? — цепко держал его за локоть отец Наташки.

— Не знаю. Как получится…

— Что значит — не знаю? Ты теперь семейный человек! Таких домой отпускают сразу после занятий!

— Но с чего вы взяли, что я семейный? — изумился Юрий.

— Вот это да! — изобразил удивление мужик. — А кто вчера пришел к нам с серьезным намерением? Кто назвал Наташу своею подругой? Кто весь вечер убеждал, что любит нашу дочку! Стали б мы стол накрывать для проходимца? Тут всю зарплату истратили на угощенье, а ты в сторону? Из мужей в знакомые удрать норовишь? Не выйдет! Не позволим дочь позорить. Тебя к ней в спальню кто тащил? Иль не знаешь, что чужим там делать нечего? Знакомые постель не делят.

Если вздумал обмануть девчонку, знай, ничего не выйдет! Мы такое тебе устроим — ничему не порадуешься! Простишься с училищем и карьерой! Испозорим на весь город. Я не позволю глумиться над моей семьей и именем! Ты пожалеешь о своем легкомыслии! Во всем городе места себе не сыщешь! — гремел отец Наташки, загородив собою входную дверь.

— Хорошо! Только мне нужно подготовить свою родню. И познакомить вас! — пообещал Юрка и выскочил из дверей без оглядки…

— Эх-х, дурак! Как глупо попался! — сетовала тетка.

— Сам знаю, — хватался за голову парень.

— Жениться так рано! Зачем?

— Я не хотел! Меня окрутили!

— Самое плохое, что она не нашего круга! Неравный брак всегда заканчивается глупыми последствиями. Где ты ее подцепил?

— На танцах! У нас в училище. Три дня назад.

— Идиот! Отправлю в деревню! Там на посиделках по пять лет встречаются! Что это за девка, если уже на третий день отдалась?! — вскипела тетка, но, глянув на племянника, осеклась: — А ведь тебе уступить немудрено! — рассмеялась внезапно.

В семейном кругу уже через месяц отметили роспись. И теперь Юрий каждый вечер торопился с занятий домой. Наташка, случалось, ждала его у проходной. А дома — тоска зеленая. Жена с тещей вечерами напролет чирикают о тряпках. Что-то шьют, перелицовывают, перекраивают. Тесть под их болтовню звереет, напивается до визга. Юрка не знает, куда себя деть. Живым словом перекинуться не с кем. Да и о чем? Наташку от тряпок не оторвать, она на них помешана, больная. Разве только дед с бабкой? Но и они, кроме как о болезнях и копеечных пенсиях, третьей темы не знают.

— Вот когда поедешь за границу, привезешь нам с мамой колготки. Французские! Они всегда в моде! И тушь! Для ресниц — несмывающуюся! Там она копейки стоит. И вообще я люблю подарки! — обнажила жена в улыбке острые, мелкие зубы, до того похожие на крысиные, что Юрию не по себе стало.

Тетка из любви к племяннику каждый месяц помогала семье деньгами. Побывав однажды у нее дома, Наташка и родители быстро сообразили и стали клянчить, вымогать у тетки все, что можно было выпросить. И она отдавала, успокаивая Юрку:

— Пусть берут. Какие мои годы, вспомни! Зачем мне столько? Сколько жить осталось? Никто не вечен! Пусть хоть они порадуются…

— Да ведь не знаю, получится ли у меня с Наташкой? Зачем ее балуешь? — пытался тот остановить тетку.

— Первый год всегда трудно привыкать друг к другу. Зато когда появятся дети, слюбитесь! У меня почему семья не получилась? Детей не было! Никто не подарил. А потому остались в любовниках, приятелях. Когда дитя родится, начнется иная жизнь, — убеждала она приемыша. Но он не верил и прокисал вечера напролет у телевизора. И тоже не случайно. Смотрел на экран, чтобы не видеть опротивевшие рожи чужой семьи, навязавшейся в родню.

Он еле дотерпел до окончания училища и попросил распределения как можно дальше от города. Знал, Наташка ни за что не согласится поехать с ним, оставив родню. А значит, они будут жить врозь. Жена не сможет выдержать такой жизни, сама запросит развод, на что он с радостью согласится.

Но Юрий забыл основной недостаток своей жены — она была до безобразия жадной. И согласилась жить так, как решил Юрий. Она поехала с ним, обливаясь слезами, волоча за собой чемоданы с барахлом.

Целый год изводила его одной просьбой:

— Отпусти в гости к родителям!

Юрий не выдержал. Согласился. Наташка, опустошив кошелек и холодильник, уехала ночью, не дождавшись утра.

Как радовался человек, оставшись один. Он словно вернулся в свою молодость, ожил. Но этот отдых оказался слишком коротким. Через неделю жена вернулась, и жизнь снова стала тусклой и серой.

Платонова спасло лишь то, что ему вскоре было дано разрешение работать на судах, доставляющих грузы за рубеж. Первый такой рейс был в Грецию и Болгарию, потом в Польшу. Юрий присматривался, как ведут себя за рубежом моряки судна, учился у них. И вскоре освоился. Он привозил домой красивые вещи. Вот тут-то Наташка проявилась до конца. Встречая Юрку из плавания, она ни разу не спросила о здоровье, самочувствии. Сразу задавала вопрос в лоб:

— Что привез?

Распаковывая привезенное, раскладывала по шкафам, комодам, лихорадочно примеряла обновки, скакала перед зеркалом, визжа от восторга, и была похожа на обезьяну, сошедшую с ума от множества ярких тряпок. Она теряла контроль над собой, глаза загорались неистовым желтым светом, щеки покрывались красными пятнами, а руки лихорадочно дрожали.

— Погоди! Куда нацепила? Этот халат я купил тете! Сними! И колготки не только тебе!

— Зачем старухе такое? Обойдется в своем! — затолкала все в чемоданы и увезла к родителям. Так длилось полтора года.

Наташка, одетая как кукла, уже не походила на себя прежнюю. Норковая шуба, несколько дубленок, всякие пальто и куртки, три шифоньера забиты вплотную платьями и костюмами, но ей было мало. Она стонала от недостатка вечерних туалетов и дорогой, изящной бижутерии.

— Сколько ж тебе нужно? Ты посмотри! Квартиру превратила в ломбард! Дыхнуть нечем. Ну скажи, зачем тебе вечерний туалет, если тут в нем негде появиться? Нет театров, филармоний!

— Зато есть рестораны!

— А тебе они зачем?

— Иногда с соседкой заглянем. Отдохнуть, — смутилась жена.

— С какой соседкой?

— Ну вот еще! Ты что? Не веришь мне?

— Покажи соседку!

Она и впрямь привела какую-то вертлявую бабенку. Та уверяла, что лишь на полчаса и то один раз заглянули они с Наташкой в ресторан.

Юрка засомневался. Встал ночью покурить. А тут телефонный звонок. Поднял трубку. Не успел и слова сказать, как услышал:

— Натуля! Это я! Ты одна? Иль твой козел приехал? Чего молчишь?

Юрка взорвался черным матом. Пригрозил свернуть башку, выдернуть ноги, измесить, вырвать глаза и яйца. Телефон на другом конце, видно, от страха, зашелся жалобным воем.

Юрка влетел в спальню, включил свет и, сорвав с Наташки одеяло, заорал диким голосом:

— Вон из моего дома, шлюха!

Наташка лежала, в ужасе сжавшись в комок. Она никогда не видела Юрку таким разъяренным. И успела лишь прошептать:

— Юр, у нас с тобой будет ребенок!

— Чей? От кого он у тебя, дешевка? Подстилка подзаборная! А ну, выметайся! — взял Наташку в горсть, пинком подтолкнул к двери.

— Дай одеться! Себя не позорь! — взмолилась баба. Он торопил оплеухами, пощечинами. Едва Наташка ступила на порог, Юрка поддел ее коленом и тут же закрыл дверь.

Утром он пошел в управление торгового флота и попросил перевод.

— Не стоит. Через неделю отправляем ваше судно в Китай. Вас на год фрахтует восточная компания — на перевозку грузов. За это время, поверьте, само собою многое образуется, — ответили ему в кадрах.

Платонов навестил тетку. Отвез ей подарки, остатки тряпья, рассказал о случившемся.

— Закономерный исход этого брака. Ведь она повисла на тебе из выгоды. Не любила. Я все видела. Знала, что разойдетесь. Тебе жалеть не о чем. Лишь затраты зря понес и время впустую па эту суку извел. Но и это забудется. Теперь уж не верь ни одной. Не спеши вводить в дом, впускать в душу. А лучше всего живи сам.

Юрий вскоре вернулся на судно. Через три дня оно взяло курс на восток.

Платонов не терял времени, повышал квалификацию и вскоре стал работать торговым представителем. Его знали во многих странах. Он побывал почти всюду. Увидел мир. Научился ориентироваться в любых ситуациях. Много раз, находясь в открытом море либо в океане, попадал в переделки, мог погибнуть, но судьба, щадя человека, оставляла жить.

Чего только ни случалось за годы работы в море! Платонова ничем нельзя было удивить или испугать. Он всегда умел постоять за себя. С ним считались все, всюду. Да и как иначе, ведь Юрию верили, его уважали даже за рубежом. Он умел преподнести себя и не раз благодарил тетку за полученное воспитание.

Прошло немало лет с той поры, как он пришел па флот. Юрий имел многое. Но никак не успевал подумать о своем жилье. Приобрести его не хватало времени. Да и тетка утешала, что ее дом останется ему. А пока она жива, беспокоиться не о чем.

Он и не беспокоился. Жил легко, не обременяя себя заботами. После Наташки ни с одной не говорил о семье, хотя женщин менял постоянно. И по совету тетки, никогда не повторял свиданий с одной и той же бабой.

О своем будущем не задумывался. Глянув па себя в зеркало, подморгнет изображению лукаво и, погладив себя по голове, скажет:

— А ведь красавец — мужик! Достоин счастливой доли!

И жил, радуясь всякому дню.

Пока был на берегу — брал от жизни все земное. Уходил в море, старался и там устроиться с максимальным комфортом.

Сколько раз за прошедшие годы сменилась команда судна. И только Платонов выдерживал, даже внешне не менялся. Оставался подтянутым и лощеным. Ему завидовали.

Во многих портах земли помнили Юрия женщины. Любили и ждали, встречали. Но… Ни одну не вспоминал, не увез в своем сердце в море земной якорь. Никому не говорил о любви и, уходя, ничего не обещал. Жил свободно, как чайка. Его не согревали искры и огонь в глазах женщин, встречавших его на пристани. Память о первой неудаче всегда жила в душе и стояла стеной между ним и женщинами.

Одиночество не тяготило и не угнетало Платонова. Да и не часто он оставался наедине с самим собой. Юрий никогда не знал скуки, голода и нужды. У него не было врагов. Он наслаждался жизнью и считал, что так будет всегда.

Однажды, вернувшись из плавания, узнал, что его тетка умерла. Но не в своем доме, а в пансионате для престарелых. Скрутила ее болезнь. Да так внезапно и жестоко, что белый свет не мил стал. Кое-как к телефону доползла, вызвала неотложку. А на следующий день приступ повторился. Рядом никого, хоть волком вой. Вот и пришлось проситься в стардом, отдав за это собственный дом вместе со всем имуществом.

Полтора года племянник не навещал ее. Умирая, как ему сказали, она все время ждала и звала Юрку, просила прощенья.

С месяц он переживал. Никак не мог смириться с потерей приемной матери. О доме не вспоминал. Вскоре снял квартиру. И, поселившись в ней, не тужил, что до сих пор не имеет своего собственного жилья.

Он не был уверен, что свою старость станет доживать здесь. Оттого не покупал ни дом, ни квартиру. Юрка считал себя молодым. До списания с судна, ухода на пенсию, у него оставалось много лет. Где остановится, где сыщет свой последний причал, не загадывал, не хотел опережать время.

Но судьба вздумала жестоко испытать человека. И в открытом море, далеко от берега, среди ночи на судне начался пожар. Языки пламени вырывались из грузового отсека. Судно перевозило тюки джута из Вьетнама, и они при трении меж собой загорелись. Такие случаи бывали на других судах. Платонов же с таким не сталкивался ни разу. Все попытки потушить пожар оказались тщетными. Огонь пожирал все без остатка, и команда вскоре поняла, что спасенья ждать неоткуда. В рубку радиста не прорваться, не передать сигнал СОС. И вот тогда на судне началась паника.

Юрка впервые заорал на команду. Хотел предложить организованный спуск людей в спасательных шлюпках с обоих бортов. Куда там! Его не услышали. Все суматошно носились вокруг надувного плота и шлюпок, пытались снять крепежи с них. А огонь уже вырвался на палубу. Он нагонял команду, теснил за борт. Там, внизу — темно и холодно. Юрка попытался сорвать плот с площадки. Но пламя с ревом охватило его. Он почувствовал, как загорелись волосы на голове, пылает одежда. Кинулся к борту, зажмурившись. А может, уже задел глаза огонь? Бросился вниз головой — в черное, неведомое…

Подобрала его береговая охрана Японии лишь па четвертый день. Целых полгода лечили. Не только его, но и еще двенадцать моряков экипажа. Он весь пропах лекарствами. И лишь на четвертом месяце начал понемногу вставать с постели. У него появился непреодолимый ужас перед огнем и морем. Платонов впервые ощутил физическое отвращение к своей работе. Да и

без того не мог вернуться па море. Слишком обгорел, подорвал здоровье. И японские врачи посоветовали списаться на берег:

— Вам сделано много операций. Пластических, с пересадкой кожи. Но это ваша внешность. К сожалению, огонь поразил организм слишком глубоко. Потребуется время на отдых и восстановление сил…

Он ушел с моря, ни па минуту не пожалев о своем решении.

Вернулся в город и не узнал его. В стране начались непонятные перемены.

Платонов думал, что его встретят как героя. А на него никто не обращал внимания. Он обивал пороги всех инстанций, требуя, чтобы ему назначили пенсию, но никто его не слушал и не хотел помочь. Его футболили по учреждениям и кабинетам, едко высмеивали. Никто не предложил поддержку, не посочувствовал.

Платонов смотрел на горожан, изумляясь и не узнавая их.

Недавний баловень судьбы был забыт и отброшен за двери тех, кто называл его другом.

— Слушай, Юр, — посоветовал ему давнишний приятель, — выбирайся сам из ямы, куда влетел! Не вырвешься — сдохнешь. Теперь другое время. Идет естественный отбор, как в природе. Сильные выживают за счет слабых! Понял иль нет? Так вот, не распускай сопли! Твои жалобы некому слушать! Соберись в комок и ищи выход для себя. Не получится — сдохнешь, как дворняга, под забором! Теперь все помощи просят, но никто не получает ее! Помоги себе сам! А нет — шурши па кладбище!

Вот пивом могу угостить. На большее не рассчитывай. Теперь всяк выживает как может. И забудь о совести! Она тот груз, что тянет на дно. Нынче нужна наглая морда и начальный капитал! С него, если повезет, раскрутишься. Понял иль нет? — и, предложив Платонову остатки пива в бокале, покинул место их встречи торопливо, без оглядки.

Юрий с месяц присматривался, прислушивался ко всему происходящему. Перемены пугали и злили, вызывали недоумение и отвращение. По как ни гони их от себя, в них предстояло жить. Юрий понемногу свыкался с этой мыслью и приводил в порядок здоровье и внешность.

От работы на море остались кое-какие деньги. Он осмотрел свой гардероб и остался им доволен. Убедился — на люди, в обществе, есть в чем показаться. И, наведя прежний лоск, вздумал поговорить с давними влиятельными знакомыми о будущем, прощупать почву, ни словом не задевая прошлое, не прося помощи.

Встретили Платонова настороженно, молчаливо. Узнав о цели визита, оживились:

— Есть деньги? Так вложи их в дело! Не проедай бездарно. Стань акционером фирмы. И стриги доход! Так многие живут. Только приглядеться надо, где выгодней. Можем помочь в этом! — отозвались охотно и взяли на заметку. А через неделю уже обмывали удачную сделку: за гроши помогли скупить акции разваливавшейся фирмы, и она стала принадлежать Платонову.

Ему подсказывали, как разорить конкурента и, выкупив его акции, расширить свою фирму. Кого стоит взять к себе на работу и сколько платить. Как нужно контачить с поставщиками и, главное, как обвести вокруг пальца проверяющих.

Платонову очень пригодился опыт работы торговым представителем на судне. Он умел общаться даже с иностранцами, расположить их к себе. Умелое обращение давало хорошие плоды. Да и консультанты не скупились на советы. И вскоре фирма Платонова вылезла из прорухи, окрепла, стала приносить прибыль, набирать обороты. У Юрия снова появились авторитет и уважение. Сначала в своем кругу, потом и за его пределами.

Кличку Барин ему дали в Москве. Как-то он приехал туда по делам фирмы. Известных, именитых людей пригласил в ресторан. Не поскупился на угощенье. От исхода той встречи зависело слишком многое. И Платонов получил желаемое.

Он был неотразим в своем темно-синем костюме и белоснежной рубашке с золотыми запонками в манжетах. Внешность, осанка, манеры — ну просто князь! И дамы, почтившие застолье своим присутствием, украдкой бросали на Юрия томные взгляды. Но… он ничего лишнего себе не позволил. Целовал дамам ручки, нежные тонкие пальцы, рассыпал комплименты… И не более того! Ведь от мужей этих дам зависело его будущее благополучие. А потому Платонов умело держал себя в руках, казался учтивым, вежливым, но холодным и неприступным, как айсберг.

О, если б кто-нибудь мог заглянуть в его душу! Не поверил бы собственным глазам! В ней бушевал огонь похлеще того пожара, что случился на судне. В своем воображении он перебывал с каждой дамой, присутствовавшей на той встрече. Бесстыдно раздевал глазами и представлял их в постели в самых интимных позах. Мысленно тискал и лапал, мял и обладал, мучаясь от недосягаемости. Он желал всех, но не имел права прикоснуться ни к одной.

Страдал Юрий молча. Умело сдерживал обуревавшую его страсть. И очень боялся перебрать спиртного, чтобы тайное не стало явным. Этому его с самого детства учила тетка. Он одолел себя в который раз. И был вознагражден.

Тот вечер в ресторане запомнился многим. В результате Юрий приобрел могущественных покровителей, очень нужных приятелей, информаторов. Его затраты на эту встречу вскоре окупились с лихвой. Его перестали мучить проверками. Ему открыли «зеленый свет» не только в своем городе, а по всей России.

— Ну и мужик! — обсуждали меж собой клиента официантки. — Он даже с оркестром расплатился баксами. Я сама видела! Потому они для него играли до двух ночи, даже не выскакивая поссать!

— Видать, из новых русских!

— Куда им до него! Настоящий барин! Из тех — старинных! Вот бы к такому на ночь подвалить. Небось, озолотит! — закатывали глаза дурехи.

Если б они могли видеть, как в гостиничном, номере отводил душу этот барин с самой дешевой путанкой. Он снял се прямо у входа в гостиницу. И, едва войдя в номер, толкнул в постель. Не глядел ей в лицо. Зачем? Он помнил недавних — тех, с кем ужинал в ресторане, и до самого утра каждая стояла перед глазами…

Утром он выпустил бабенку из номера. Та, глянув в ладонь, пересчитала деньги, которые дал Юрий. Выругалась солоно, плюнула на дверь и пошла прочь, низко опустив голову. Ей было обидно…

Платонов быстро набирал обороты и уже не жаловался на то, что приключилось с ним в море. Оно осталось в прошлом. А раз его нельзя использовать с выгодой в нынешнем дне — значит, лучше забыть.

Юрий, как губка, впитывал в себя суровые истины нового времени. И поступал так, как оно требовало. Спокойно разорял конкурентов и партнеров — своих недавних друзей. Никому из них не помог заново встать на ноги. Он потерял всякое тепло и сочувствие.

Не протянул руку даже закадычному другу детства и, скупив его обнищавшую фирму, оставил человека без куска хлеба. Тот, помыкавшись, влез в петлю с горя. Ладно, сам отмучился. А вот жена с ребенком остались. Мальчишке всего три года. И пошла баба к Барину попросить помощи. «Может, на работу возьмет, — теплилась в ее душе надежда. — Ведь в школе вместе учились. Все годы. Хоть в долг даст или посоветует дельное!»

Юрий окинул бабу взглядом. Не слушал. Свое оценивал: «Морщин многовато и потускнела. Ну да ничего, сойдет!» Толкнул в постель. Справив свое, подвел к двери, сунул в похолодевшую ладонь полусотку и закрыл двери за женщиной, не сказав пи слова. Та, давясь слезами, вывалилась из подъезда, не видя под ногами земли. Дышать нечем. Жизнь опротивела. Но что она может сделать? Где выход из горя?

Ее нашли утром неподалеку от дома, где жил Платонов. Говорили, будто сбила бабу машина. А прохожие, оглядываясь на скорчившийся, окоченелый труп, бросали презрительно:

— Ужралась…

Никто не слышал плача мальчонки. Он всю ночь ждал и звал мать или хоть кого-нибудь из взрослых, кто сумел бы подарить пусть самую малую каплю тепла. Но новое время лишило людей доброты. Ослепли, замерзли, осиротели души человечьи. Ни одну не проймут слезы, ни в одну не достучаться…

Платонов вскоре забыл о жене приятеля.

«Наставил рога мертвому? Большое дело! Мне какой-то прохвост живому их приделал. И ничего! Передышал, живу!» — сказал сам себе, перестав думать о прошлом.

Сколько фирм он разорил в своем городе, даже со счету сбился. Стал акционером московской фирмы стройматериалов. Конечно, не без помощи влиятельных людей. Они подсказали. Не забыли и предостеречь, что в Москве и своих деляг хватает. Всяк, чуть что, за горло может взять. А потому надо умело лавировать, не высовываться явно и не попадать в поле зрения тех, кто может сбить с курса, да так, что концов никто не сыщет.

Юрий не внял предостережениям и взялся за дело, как в своем городе. Вскоре ему позвонили, чтоб не мешал работать партнерам, мол, всем надо жить, согласовывай цены на товар. Иначе… — повисла угроза на другом конце провода.

Платонов ответил отборным матом.

Неузнанный собеседник положил трубку.

Юрий счел тему исчерпанной.

— Меня на пугу взять решили? Вот всем вам! — отмерил по плечо незнакомцу. И, хохоча, пошел в ресторан ужинать.

А утром нашел свой склад строительных материалов сгоревшим дотла. Никто из сторожей не видел посторонних на территории. Охрана самого склада, избитая и связанная, еле дожила до утра. Уже в больнице все до единого отказались работать у Платонова. Хотя полностью описали напавших, милиция так и не нашла их.

— Ну что, козел? Теперь будешь дышать, как мы велели? — позвонили ему через неделю.

Юрка снова послал матом. Бросил трубку на рычаг с грохотом. На следующий день у него из гаража угнали машину. Не помогли замки и запоры, современная сигнализация. Новейшая «Ауди» исчезла бесследно. Гаишники и милиция беспомощно разводили руками.

— Теперь ее только на Кавказе искать надо. Туда загнали, если не раскидали по запчастям где-нибудь на подмосковной даче.

— Я заплачу! Разыщите угонщиков! — просил Платонов, понимая, что в пожаре на складе и в угоне машины действовала одна рука.

— Ты дома сиди. Могут позвонить и попросить выкуп за машину. Соглашайся. А когда пойдешь относить деньги, нас позови, — сказали в милиции. — Мы этих гадов не то что из машины, из родной шкуры вытряхнем!

Юрий ждал звонка. Любого. Решил больше не материть собеседника, а, поговорив с ним, согласиться на встречу. Там и обсудить все условия. Но звонков не было.

Платонов восстанавливал склад, скрипя зубами. Он ходил мрачнее тучи. Оно и понятно — убытки понес огромные. Такое попробуй переживи. Л тут еще от рабочих-строителей не отойди. Чуть отвернулся, украдут материалы, сантехнику. И попробуй поспорь с ними. Все горластые, злые, нахальные.

Юрий пропадал на стройке дотемна. Вот уже и кровля есть на новом складе. Скоро снова можно будет завозить материалы, но на душе тоскливо. А не повторится ли здесь пожар?

Чья-то рука внезапно легла на плечо, и глухой голос сказал:

— Пошли поговорим…

Платонов невольно вздрогнул. Оглянулся. Увидел человека в камуфляжном костюме, в солнцезащитных очках, скрывших половину лица.

— Где говорить будем? — тихо спросил у незнакомца. У тебя в будке. Где ж еще? — человек пошел за

Юрием след в след, контролируя каждое его движение.

— Ну что? — спросил гость. — Набрался мозгов? Иль будешь дергаться? Помогли тебе гаишники и легавые?

Сквозь темные стекла очков Платонов не видел глаз человека, но понимал, что тот смеется над ним.

— Давай без наездов. Что предлагаешь? — спросил мрачно.

Гость придвинулся ближе:

Ты в своем городе дыши как хочешь, а тут лишь как разрешат! Условия будешь согласовывать. И наваром делиться, как все. Иначе не сдышимся. Заколачивать бабки у нас желающих много. И все отстегивают.

Ты чем лучше других?

— Много знать хочешь! Вот сколько выкладывать будешь, это верный вопрос! Тебе определят. Не больше, чем другие, станешь давать. Если с ментами стакнешься, пеняй на себя. Дышать не дадим. Из-под земли достанем. О тебе мы знаем все, не выскользнешь. Не пытайся дергаться.

— Сказал — «поговорим». Это значит, обсудим. А тут что-то другое получается. Я не терплю, когда на меня давят! — побагровел Юрий.

— Не кипи, Барин! Ты за свою копейку кого хочешь уроешь. Другим тоже жить надо! И не рисуйся в праведника! Мы о тебе наслышаны! Не уломаешься, дело твое. Не раз пожалеешь.

— Машину вернете? — спросил Юрий.

— Да ты крохобор! Речь о жизни твоей идет! Иль не врубился? О катафалке потом поговорим! — усмехнулся гость.

— Не слишком ли много условий?

— В самый раз! Мы знаем, сколько навара ты поимел. Ровно половину отдавать будешь. Контроль наш. Если рыпнешься, потеряешь все!

— А если не соглашусь?

— Уроем…

— За горло берешь?! — трясло Платонова.

— Не заходись, Барин! Свое вспомни! Иль не таков сам? — ухмылялся гость.

— С чего теперь отстегну, если склад обходится в круглую сумму? Да и транспорт нужен хоть какой-то!

— Не хнычь! Всегда мозги надо иметь. А не тогда, когда жареный петух клюнул! Я звонил, что ты мне ответил? Кому на кого обижаться надо?

— Хоть машину верни! — попросил Юрий.

— Давай две штуки баксов, получишь твою тачку! — протянул руку гость.

— Ладно! Завтра привезу, — пообещал Платонов.

На следующий день он привез доллары. И через полчаса ему вернули машину.

Только Барин знал, чего все это ему стоило. Он мучился всю ночь, решая для себя важный вопрос, стоит ли привлекать милицию к предстоящей сделке? Но вспомнил угрозу, высказанную спокойно и веско. Как-то вмиг расхотелось рисковать, чтобы не потерять единственную голову. Да и не было уверенности в том, что милиция не связана с рэкетом.

Получив от Барина выкуп за машину, гость сказал, лениво перекидывая во рту жвачку:

— Велено передать тебе, что на втором месяце, как только склад заработает, станешь «доиться». До того нагуливай жир. И впредь не валяй дурака!

Рэкетир спокойно, не оглядываясь, вышел из машины Платонова. Мимо шли гаишники и постовые милиционеры, но никто из них даже не оглянулся на рэкетира, на машину Юрия. Никому в голову не пришло взглянуть на номер. И Платонов не раз похвалил себя за то, что не предупредил ментов об этой встрече.

Лишь два первых раза трудно пришлось Барину. Никак не хотел он расставаться с деньгами, отдавать их рэкету. Но страх оказался сильнее.

Оставив вместо себя в Москве представителя, Платонов вернулся в свой город. Но и там не обрадовался. К этому времени его фирме предъявили огромные штрафы за финансовые нарушения. Барин взъярился. Но… С контролирующими органами не поспоришь, они могут закрыть фирму и разорить Платонова дотла.

Вот тогда ему в голову пришла светлая мысль. Он вздумал переманить к себе на работу самого Ведяева. Этот не только много знал, но и пользовался громадным уважением и доверием далеко за пределами области. Он был знаком со всеми нужными людьми.

И Юрий, узнав о бедственном положении человека, решил не медлить. Понимал: многие фирмачи и коммерсанты мечтают заполучить Анатолия Алексеевича, но тот — мужик не без перца, не ко всякому пойдет. И Барин решил опередить всех, предложив такую зарплату, от какой никто не отказался бы, не устоял.

Нет, он никогда не питал к Ведяеву приятельских чувств. Уж очень много нервов истрепал ему тот, работая в ревизионном управлении. А сколько штрафов выплачено! Сколько бессонных ночей провел он из-за Беляева! Такое до конца будет помниться. Но жизнь заставила схитрить, смириться и смолчать. Этот человек был нужен, чтобы Платонов мог спокойно дышать и уверенно встречать всякий новый день.

Юрий, случалось, срывался. Он ненавидел постную физиономию Ведяева, его манеру однообразно одеваться во все серое, неприметное, подержанное. Тот и ел с оглядкой на собственную тень.

Заторможенность этого человека сквозила во всем. В манерах, разговоре, образе жизни. Ведяев привык к ограничениям и воздержанию, даже когда в том не было нужды. В своей квартире боялся расслабиться и прозябал, как мышь в мышеловке. Никогда не смеялся в голос, лишь уголками губ улыбался. Не умел радоваться. Он был полной противоположностью Юрия, и часто «пилил» Барина за чрезмерные возлияния и откровенное обжорство, за разнузданную страсть к бабам. И Юрия бесил этот лысеющий старик, так похожий на ржавый гвоздь, завалявшийся в кармане, об который то и дело ранишь пальцы.

Сколько раз ему хотелось схватить Ведяева за шиворот и вытолкать из фирмы вместе с придирками и замечаниями, со скрипучим голосом и нечищенными ботинками, чтобы никогда больше не спотыкаться глазами ни о его брюки, висевшие пузырями па коленях, ни о его взгляды, полные всяких укоров. Платонов мог быстро избавиться от своего бухгалтера. А что было бы завтра? Это останавливало. Но раздражение оставалось.

Его не сгладили совместное проживание в одной квартире, выпивки и бабы. Все проходило. И, оставшись наедине, оба сознавали, что ненавидят друг друга — если бы не обстоятельства, связавшие их, давно расстались бы навсегда.

Платонов видел и понимал Ведяева, но не мог ни в чем с ним согласиться. Он считал его невоспитанным, заскорузлым, кондовым мужиком, лишенным чувства юмора, жизнелюбия. Иногда Юрий подтрунивал над ним. Но никогда, помня теткины советы, не откровенничал и не доверял Ведяеву больше положенного. Он всегда опасался ревизора и был осмотрителен.

Анатолий не знал, какими наличными деньгами располагает Платонов. Тот не отчитывался в своих расходах, нередко грубо обрывал вопросы Ведяева об этом и пресекал нравоученья. Частенько откровенно высмеивал человека за неумелое поведение в обществе, за скованность и косноязычие. Он язвил и выставлял Ведяева в неприглядном свете не только дома, но и в офисе.

Анатолий был терпеливым. Но случалось, особенно в последнее время, что терял самообладание — вспыхивал, злился, грубил Юрию и уже вслух жалел, что согласился работать с ним. Говорил о возможном уходе.

— Анатолий Алексеевич! У каждого в характере есть изъяны. С ними мириться нужно, а не вспыхивать спичкой! — шел на попятную Юрий и добавлял: — Да и где получите такую зарплату?

— Я в управлении имел гораздо меньше. Но мне хватало. И, главное, жил спокойно, как сам хотел. Никто не помыкал мной и не навязывал своих взглядов, не смел на меня орать, не унижал и не высмеивал! Я честно зарабатывал свой хлеб! Теперь живу, как будто в долг! Хотя работаю не меньше. А вот зарплату получаю, словно из милости. Она давно поперек горла стоит. Не зря считал, что нельзя брать жирный кусок. От него никакой пользы, кроме изжоги! — вздыхал Ведяев.

Юрий понимал, что между ними назревает разрыв, и все же старался оттянуть его сроки, сгладить неприязнь. Но она давала знать о себе каждый день.

Юрию вспомнилась последняя ссора. Самая жесткая и серьезная за все время.

Анатолий, издеваясь, предложил тогда Платонову не искать Мартышку, простить ей кражу бриллианта. Да еще прибавил, что, мол, самому камень почти даром достался…

Барин тогда засомневался. Уж не помог ли Конюх Женьке? Не подсказал ли ей? А может, стал подельщиком и спрятал девку где-нибудь у старых своих приятелей? Попробуй выжми из него правду!

Конечно, можно было бы указать на него Рашиду, но тот судил бы по себе и не поверил бы, что пожилой мужик отдаст в руки путанки сокровище, которое могло бы обеспечить ему безбедное житье до самой смерти.

Юрий даже подозревал, что бриллиант у него украл сам Конюх. Но тот, видно, понял и дал проверить все свои вещи, мебель, каждый угол, саму квартиру и помогал Барину искать сокровище.

О, этот зловещий бриллиант! Появившись, он сверкнул надеждой на благополучие и покой. Он грел и радовал. Но слишком недолго…

«Уж лучше б я его не покупал, — впервые вырвался тяжелый вздох из груди Платонова. Но он тут же спохватился: — С чего это я рассопливился, как медуза? Все прекрасно! Стоит только выскочить на волю. Ведь никто ничего не знает и не сможет докопаться. Да и кому взбредет в голову искать его там? Я столько вынес и пережил из-за него! Сберег и от Рашида, и от крутых. А они похлеще этого легавого щенка Рогачева.

Ну что он сможет? Продержит меня в этой камере пару-тройку месяцев? Разве не выдержу? Да я траншеи пережил! А здесь, да сколько угодно! Промучается и выпустит за недоказанностью. Прекратит, закроет дело. Вот тогда посмотрим, кто дурак? Меня так просто не расколешь. Крутым не обломилось. А ведь эти и впрямь могли урыть. Сколько раз терял веру, что живьем от них вырвусь? Ан и тут повезло. Теперь, в тепле, да под крышей — сам черт мне не страшен!» — улыбается Платонов в темноту камеры и вспоминает:

«Рогачев болтал, что у пего есть доказательства. Какие и откуда? Ни хрена ты, мент желторотый, не расколешь. Ведяева трясти станешь? Он сам ни в зуб ногой! Кто ж ему доверит такое? А и я! Никого не убивал! И попробуй докажи, — засмеялся он черному сырому углу. — Ишь, размечтался сопляк, бриллиант заполучить и убийство на меня повесить! А хрен тебе в зубы!» — сплюнул на пол.

Почему-то вспомнил Женьку:

«Да! Отменная сучонка! В постели равных не было, хоть и зеленая совсем. Когда успела столько узнать? Даже меня удивляла! Те две другие — телки против нее! Эта — огонь, ураган! Но дура! Впрочем, все бабы такие, падкие на побрякушки. И эта не устояла. Хотя, конечно, не мудрено», — согласился сам с собой.

«Интересно, — прикидывал в уме Барии, — как этот мент вышел на крутых? Небось, и Бешмета зацепили? Ну, тот теперь с Рашида шкуру снимет за облом!»

Он заворочался с боку на бок. И, глянув в зарешеченное окно, решил выспаться до исхода ночи, успокоив себя излюбленным высказыванием тетки: «Страхи в ночи живучи. По темну и белая кошка чертом кажется.

Но все до утра…»