—  Лукич, да разве я мог предположить заранее, что это случится? Она ж лисой вокруг ходила, на задних лапах крутилась!

  —   У нее еще и передние имеются? Тогда совсем плохи твои дела,— глянул комендант исподлобья на электрика Федора, сидевшего напротив.

   —  Пойми! Не могу взять тебя в общежитие без направления. У нас каждое место на счету. Ты же сам, уходя отсюда, выписался. Не я ли предупреждал, не спеши, присмотрись хотя бы с полгода. Ты что ответил тогда, мол, не мальчик, не надо поучать! Чего теперь пищишь и жалуешься? Кто виноват в твоей глупости? Или ты не той головой думал? Ты не первый такой! Иди в кадры завода! Если дадут тебе направление к нам, возвращайся, примем. Ну, а коли не выпишут направление, не взыщи. У меня здесь не частная лавочка!

   —  Лукич, мне сегодня ночевать негде. А ты гонишь, но куда, на улицу? — возмущался Федя.

   —  Ты на сопли не дави! До конца рабочего дня имеешь время. Если захочешь, успеешь свои дела утрясти. Поторопись, а не теряй минуты на уговоры. Я не баба, чтоб меня уламывать. Здесь, сам знаешь, свой порядок, общий для всех! — встал Титов, давая понять, что у него нет времени на пустую болтовню.

   Жалеть и сочувствовать этому человеку Егор Лукич не мог. Он знал Федора уже не первый год. Тот еще до Титова несколько лет жил в общежитии. Недолюбливали того человека в комнате, иногда даже били за прижимистость и скупердяйство, за мелкое воровство у соседей по комнате и этажу, за лень, не приводил в порядок койку и ни разу не подмел в комнате, не убрал за собою со стола, зато водил баб, не спрашивая на то согласия соседей.

   Обо всем этом знал Егор. Слышал и большее, а потому не хотел принимать Федьку обратно. Да и кому нужна лишняя головная боль?

   Лукич заранее знал, стоит вернуть этого человека, снова начнутся неприятности и драки.

   Федьку били регулярно — каждую неделю. От того он искал любую возможность, чтобы поскорее покинуть общагу и приютиться где-то в тихом углу, где его никто не знал бы и не доставал. Но застолбить квартиру, комнату или место было очень дорого, и Федя не хотел так тратиться, а потому мучился и изводил других.

   Уж к кому только не подселяли этого склочного мужика, он ни с кем не уживался. Обязательно поссорится, поскандалит. За год по пять комнат менял и всегда у него были виноваты во всем жильцы. Даже когда в его карманах находили их сотовые телефоны и часы, Федя нагло утверждал, что их ему подсунули, а сам он ничего не брал.

   Ребят трясло от возмущения. Федьку не хотели принимать ни в одной комнате, и тогда мужик решил найти себе состоятельную бабенку, с готовой квартирой или домом, лучше с коттеджем, при хорошей обеспеченности. Возраст его не интересовал, пусть она намного старше, это не беда. Ночью, да еще под одеялом, все кошки серы. Лишь бы не было кучи детей и своры родни. Остальное улажу, думал мужик, и ринулся на поиски веселой вдовушки, одуревшей от одиночества.

   Для своей затеи он обзавелся приличным костюмом, парой белоснежных рубашек, сменил рваные носки на новые, приобрел сверкающие импортные туфли и синий галстук. В таком виде он стал почти неузнаваем. Он появлялся в парке и на улицах города, там, где вечером прогуливалась солидная публика. Заговаривал, знакомился с женщинами, и однажды ему повезло.

  Федя вышел «на охоту» вечером после работы. Он никуда не спешил, свысока, пренебрежительно оглядывал женщин, нагруженных тяжелыми сумками, они спешили домой.

   —  Ораву торопится накормить! Вон как загрузилась кобыла! Вся в поту и в мыле! Что осталось от женщины? Ломовая! — морщился брезгливо. А бабы шли, бежали, не обращая на человека никакого внимания.

   —  Даже их ждут дома! Может, и любят, ждут. А я хоть лопни, никому не нужен, вот досада! Молодой, цветущий, в самом соку! Чего еще надо? Холостой! И в классном прикиде! Да меня, если по правде, на аукцион можно выставить как сокровище и всю оставшуюся жизнь носить в лифчике, чтоб сквозняком не унесло. Ведь вон какие корявые и старые тащатся рядом. Я ж против них сущий подарок с неба! Само счастье и удача! Но почему эту дряхлоту берегут, идут с нею под руку, а меня не видят? — злился человек и, присев на скамью в скверике, взял лежавшую на ней газету и сразу раскрыл ее на странице, где была рубрика знакомств.

   —  Хочу встретить серьезного, самостоятельного человека, без вредных привычек, работающего и одинокого, нуждающегося в женской заботе, ласке и тепле, надежного и порядочного, спокойного и трудолюбивого...

   —  Ишь, как занесло дуру! Все ей подай и получку до копейки. А сама кто? Навозная куча и не более! — хотел отложить газету, но приметил следующее:

   —  Вдова, еще не старая, но уже и не молодая. Обеспечена. Имею свой дом, машину и все, что нужно для жизни. Ищу достойного спутника жизни, мужа и хозяина. Подробности при встрече. Пьющих и судимых прошу щ не беспокоить. Стоял внизу номер телефона.   

   —  Вот она, какую так долго искал! — задрожал Федя от нетерпения и тут же позвонил по указанному номеру.  Ему ответили. Приятный женский голос покорил Федю,  и он решил не откладывать встречу.   

   Они увиделись в тот же вечер, вскоре после звонка.

   —  Дарья! — подала руку женщина и, бегло оглядев  Федора, пригласила в дом. Он был большим, теплым  и уютным. Гостю здесь все понравилось. Захотелось скорее стать в нем хозяином.  

   Федя понимал, что предстоит серьезный разговор,  где его будут проверять со всех сторон. Он к этому давно и основательно готовился.    

   Дарья не спешила показывать дом, выставлять на  стол угощение. Стало сразу понятно, что Федор далеко  не первый, кто пришел сюда в надежде остаться навсегда. Но, что-то не получилось. Теперь и его очередь  пришла. Подойдет ли он женщине или ему откажет?

   — Сколько вам лет, Федор? — спросила сухо.

   —  Мы с вами ровесники, хотя выглядите много моложе. У вас дети есть?

   —  Откуда! Я даже не был женат!

   —  А почему? У вас проблемы со здоровьем? Нет? Тогда в чем помеха? Вы были в заключении?

   —  Никогда! Никаких отношений с органами не имел!

   —  Вы долго учились?

   —  Закончил энергоинститут, но работаю на заводе обычным электриком,— назвал заработок и добавил, что не гнушается приработками, и в итоге за месяц получается круглая сумма, какой вполне хватает на жизнь и на все текущие расходы и потребности.

   —  У вас много подруг среди горожанок? — глянула в глаза пристально.

   —  Разве я похож на повесу или ловеласа? Я себя не роняю с дешевками, и отношений с ними у меня нет.

   —  Ни все горожанки путаны. Но даже замужние имеют любовников.

   —  Даша! Я слишком серьезно отношусь к интимной стороне жизни, и тут за мною нет никакой грязи. Я чист, как стеклышко.

  —   Вы что? До сих пор девственник? — изумилась хозяйка.

   —  Ну, не совсем так,— покраснел Федор смущенно и добавил:

   —  Но не нахал и не распутник.

   Дарья внимательно присматривалась и вслушивалась в каждое слово гостя.

   —  Федя, а вы кого-нибудь любили?

   —  Увлекался, так будет честнее. Если бы любил, не был бы холостым.

  —   Логично!—заметила хозяйка и спросила:

   —  У вас есть родители?

   —  Конечно. Они в поселке живут, неподалеку от города. Оба работают.

  —   А почему вы не вместе с ними живете?

  —   Они с младшей сестрой, она — врач-терапевт. Держит под контролем здоровье родителей. К тому же родители присматривают за ее дочкой, так что у них полный контакт и понимание. Я навещаю их в выходные, чаще приезжать не могу, работаю на заводе.

  —   Федя, а что вы умеете помимо своей работы?

   —  Ну, кое-что, но если понадобится, научусь и освою все. Ведь я мужчина!

   —  Хорошо сказано! Что ж, Федя, я подумаю. Торопиться не стану. Вопрос очень серьезный, а в мои годы, как понимаете, непристойно и глупо бросаться вслепую на шею первому встречному.

   —  У вас много предложений? — спросил гость.

   —  Нетактичный вопрос. Конечно, вы не единственный, выбор имеется. Кому отдать предпочтение, решаю только я. На первый раз, считаю, мы познакомились, и не будем злоупотреблять временем друг друга.

   —  Да, но я о вас ничего не узнал кроме имени,— спохватился человек.

   —  Для первой встречи этого достаточно. Если я решу продолжить знакомство, позвоню вам...

   Федька сдержано попрощался и вышел из дома, ругая Дарью:

   —  Ну и стерва кривоногая, даже чаю не предложила. Дарья тоже плюнула вслед ему:

   —  Дебил какой-то, приперся знакомиться с женщиной с пустыми руками, даже без цветов!

   —  Меня, как пацана расспрашивала! Размечталась, что я к ней девственником возник! Ишь, чего захотела старая жаба! Прямо ждал встречу с ней и никого вокруг не видел! Как раз! Себя единственной в свете считает, облезлая мокрица! Да у тебя столько волос на всех местах не наберется, сколько баб я познал! И ты не открытие, старая галоша! Ничем не лучше других. И получше имел! Глянула б на себя, гнилая тыква! Знала, что вот-вот возникну, так даже не переоделась. Встретила в халате, как чмо! Впрочем, мне еще стоит подумать, клеиться к тебе или послать подальше. Ты в городе не одна, есть и другие, получше! —думал Федя, возвращаясь от Дарьи.

   Ему, конечно, не понравился ее прием.

   Было видно, что бабе Федя не подошел. Не произвел он на нее впечатление. О себе ни слова не сказала.

   —  Хотя бы вякнула, кто с ней живет? Может, куча детей и старики прикипелись? Тут бы сам сто раз подумал, стоит ли дальше продолжать знакомство или сразу послать ее подальше. К тому же, жадная. На столе пусто. Меня даже шалавы лучше встречают. А эта и кофе не предложила. Да еще вякнула, что думать будет. Как будто к ней хахали в очередь выстроились! Как раз! Может, и забрел какой-нибудь старый пердун из отставников, которого внуки под жопу выперли. Такой как я не придет. Не жди, дура! Я единственный, сама убедишься! — уговаривал самого себя.

   —  Пока ты думаешь, я тоже время терять не буду и поищу другую. На тебе свет клином не сошелся...

   С того дня Федя каждый день покупал газеты с брачными объявлениями. Он не просто читал, изучал их подолгу, внимательно вчитывался в каждое, но не находил ничего подходящего. Конечно, объявлений было много. Средь них всякие. Бабы звали, но ничего кроме себя не предлагали. Федю часто смешило, когда даже старухи называли себя симпатичными, миловидными и ласковыми. Они помимо мужской состоятельности, требовали от претендентов отсутствия вредных привычек, семьи, внуков и просили автомобиль, желательно импортный.

   —  Чтоб ты окосела, старая карга! — ругался Федя, забывая, что просить можно многое, а вот получить желаемое удавалось далеко не всем.

   —  Вот черт! Баб с жильем совсем мало предлагаются. Если и есть, то в деревне, а кому это нужно? Не поеду ж я из города к какой-нибудь бабе в работники! Подожду свой случай.

   В глубине души он каждый день ждал звонка Дарьи и ее приглашения навестить ее снова. И хотя сама баба не запала в душу, не мог забыть дом. Он смотрелся здорово.

   Дарья решила разузнать о Феде все, кто он есть и чем дышит. Возможности для этого были обширные. Хватало друзей и знакомых. Дарья подключила только самых близких, и вскоре имела полное представление о человеке.

   На работе мастер электроцеха сказал в задушевной беседе, что Федю, будь его воля, он давно придушил бы своими руками в темном углу.

   —  Ну, до того вонючий гнус, сил с ним нет! Кляузник, крохобор и скандалист! Он за копейку родную мать в клочья порвет. С ним лучше не связываться. Любого в говне утопит, а сам сухим выйдет. У него даже в получку копейку в долг не выпросить. Но как работник классный. Тут без претензий, потому и терпим это дерьмо, Иначе давно бы выкинули. Но равных ему мало.

   В общежитии никто не похвалил Федьку. Все назвали его говном, козлом, подонком и другими нестерильностями. От коменданта до уборщицы никто не обронил о нем ни одного доброго слова, все только с бранью, с проклятьями.

   —  Да хуже его не только в общаге, во всем городе не сыскать. Откуда такой мудак свалился на наши головы! На Восьмое марта сбросились мужики на подарки  для наших девчат, этот ишак ничего не дал, а за столом жрал один за десятерых, еще щупать кого-то хотел, получил по соплям при всех. Так еще обижался, паскудник! Таких в уборной топить надо сызмальства, чтоб землю не поганили! — возмущался вахтер, добавив зло: ?

   —  Девки наши на праздник блинов нажарили две громадные стопки. На секунду отвернулись! Этот Федя целую стопку спер. Закрылся в туалете, и пока искали вора,  он блины сожрал прямо на толчке и не подавился змей  бесстыжий! Вышел из кабинки, ухмыляется, пустую тарелку поставил и не помыл, спасибо не сказал. Ребята вечером обступили, чтоб вкинуть гаду, а он в ответ:

—     Тарелку сзади подставь те. По-иному не верну. Да не забудьте брюки с меня снять, если трамбовать  надумаете!

   —  Вот такой козел! — негодовал Поликарпыч.

   —  Нет! Этот за свои не пьет! За редким исключением купит бутылку пива в получку. На большее не разорится. Все люди, как люди, но это отродье откуда взялось и не знаю! Брехун, ворюга, подлец!—отозвался Лукич о Федоре, как о мерзавце. 

  —   Ну что ж! Если подвести общий итог об этом придурке, то совсем неплохо получается! Он не пьет. Не дает в долг! Скупой, а значит, знает цену копейке и бережет. Должен стать прекрасным хозяином! На баб  не тратился. Не истаскался. Ворует в общежитии, зато не даст украсть у себя! К тому же он молод и здоров. Имеет свой вклад на книжке и неплохой. Его можно хорошо взять в руки и управлять, не выпуская вожжей. Естественно, расписываться с ним не стоит, а прописать можно временно. На полгода и не больше. Хорошо, что нет у него ни влиятельных друзей, ни родни. Можно его взять. А вдруг из него получится путевый хозяин? Тогда определю его в мужья, в постоянные, до конца дней! — решила Дарья, не испугавшись отзывов о Федоре, истолковала все по-своему, в пользу человека.

   Женщина позвонила ему сама, как и обещала, ровно через две недели после знакомства и, назвавшись, предложила:

   —  Если есть желание, можем увидеться. Поговорим, пообщаемся, побольше узнаем друг о друге, если интерес не пропал. Как на это смотрите? — предложила женщина.

   —  Сегодня не смогу прийти. Халтура подвернулась. Я уже обещал людям прийти и подвести не могу. К тому ж приработок никогда не бывает лишним. Если устроит, давайте перенесем встречу на выходные. Я думаю, вы поймете меня правильно и не обидитесь! — ответил прохладно.

  —   Само собою! Я и хотела предложить выходной! В будни никак не получается, слишком много других забот! Тут нужно поговорить обстоятельно, без спешки и оглядки на время.

   —  Тогда я приду к вам! Назовите сами удобное для вас время,— предложил Дарье.

   Та назначила субботу, и Федя согласился.

   В этот раз он пришел с конфетами и цветами. Хозяйка пригласила его к столу, и человек, едва глянув, оценил ее старания. К его приходу Дарья подготовилась основательно.

   Федя, выпив бокал шампанского за знакомство, наотрез отказался от второй дозы, сказал, что спиртным не увлекается, предпочитает ему чай или кофе.

   —  Вы и впрямь нестандартный человек! — восторгалась хозяйка и продолжила:

   —  А то ко мне подполковник приходил свататься! Напился так, что на середине разговора свалился под стол и до ночи не смог самостоятельно оттуда выбраться. Все про любовь жужжал. К чему или к кому, я так и не поняла. Когда он выбрался из-под стола, так и не смог понять и вспомнить, зачем у меня оказался. Я его выставила, запретив на будущее звонить и навещать. По-моему он не огорчился! — смеялась Дарья.

  —   Расскажите о себе, что можно,— попросил ее Федя негромко.

   —  По возрасту я всего на два года старше. Разница несущественная. Но... У меня двое детей.

   Услышав эту новость, Федя дрогнул. Огляделся, но никого кроме Дарьи не приметил.

   —  Детвора у бабки! У свекрови моей. Она в них души не чает. Ребятня с нею с малолетства и тоже любит до бесконечности.

   —  А почему не здесь? — перебил Федя.

   —  Что ж тут необычного? Я целыми днями на работе. Ухожу спозаранок, возвращаюсь уже в потемках. Дети одиночества не любят, им общение подавай. А и без присмотра оставлять нельзя. Выскакивают на улицу, забывая закрыть дом, сколько раз такое случалось. Ну, а по улице ходят всякие! И уроки нужно сделать, а кто проследит и поможет? Свекровь — бывшая завуч школы. Так что и эта забота с плеч. Она и накормит, искупает вовремя. Дети с нею счастливы и ко мне приходят редко. Им с бабкой интересно.

  —   А какие они?

   —  Дочке десять, сыну тринадцать лет.

   —  Что случилось с мужем? — спросил гость осторожно.

   —  Он умер от рака, три года назад. Был кадровым офицером. Ракетчиком. Должен был со дня на день звание подполковника получить, но болезнь свалила. Облучился... Куда деваться, вся наша жизнь и работа — сплошной риск. Муж был очень хорошим человеком, мужем, отцом и сыном. Конечно, такого как он не найти во всем свете! Но, что поделаешь, жизнь идет, нужно растить детей. Конечно, хочется найти человека, какой хоть на самую малость заменил бы детям отца! — всхлипнула Дарья и спросила:

  —   Федя, как вы относитесь к детям?

   Человек растерялся, этого вопроса не ждал:

  —   Не знаю, честно говоря, не представляю себя с детьми. Своих не было.

  —   Но у вас есть племянница! — напомнила Дарья.

  —   Ага! Но я ее редко вижу. И мы с ней не кенту-емся. Не получается.

  —   А как с родителями?

  —   Обычно, как у всех. Помогаю им иногда. Но они все время с сестрой. Я у них гость. Вроде свой, но вне семьи. Так и живем на расстоянии. Общаемся чаще по телефону,— умолк Федя и вдруг спросил:

  —   Сами где работаете?

  —   В банке, в кредитном отделе.

  —   А сколько получаете?

  —   Нормально. Я не жалуюсь. Хватает.

  —   А мне всегда мало. Даже если по мешку денег давать будут, кошелек попрошу набить купюрами. Все от того, что многого хочется, на это деньги нужны, их все время не хватает.

  —   Чего же хочется? — спросила Дарья.

  —   Хорошую машину. Желательно импортную.

  —   А водить умеете?

  —   Конечно!

  —   Права есть?

  —   Нет. Сдавать нужно.

  —   Так в чем дело? Сдайте экзамен на права, и будете ездить по доверенности. В гараже машина стоит, «Вольво». Ей всего три года. Сама редко сажусь «за баранку». Давайте, осваивайте! — предложила Дарья. И Федор онемел от счастья.

  В эту ночь он остался ночевать у Дарьи. Женщина выпила еще два бокала шампанского, расслабилась, повеселела, оттаяла, куда-то исчезла настороженность. Она шутила, смеялась, и Федька воспользовался случаем, овладел бабой, не дав той опомниться от легкого хмеля, на время затуманившего голову.

   Он решил взять реванш за обидное предположение, что он девственник, а потому воспользовался Дарьей  нахраписто, грубо.     

   —  Да ты нахал! — возмутилась она, встав с дивана.

   —  Я могу быть другим, но это зависит только от  тебя! Надоели твои сомнения, прими таким, какой есть! Хватит жеманства и подозрительности. Мы обычные, живые люди! Хочешь ласку и нежность, дай это и мне. Не пожалеешь! — пообещал смело.  

   Утром Дарья показала Федьке дом, машину, провела его даже на чердак.

   Мужик остался доволен. Баба и впрямь имела все. Ей нужен был только мужчина и хозяин. Первого она заполучила в избытке, а вот со вторым никак не клеилось.

   Возвращаясь с работы, человек сразу валился на диван, включал телевизор и ждал, когда Дарья позовет ужинать.

   Поев, брался за газеты. Женщина ждала, что он выйдет на кухню, выскажет желание помочь хоть в чем-то, но Федя не догадывался.

   Дарья сама рубила дрова, подметала двор. Мужик,  словно не видел ничего. И, однажды, баба не выдержала, упрекнула его. Федя тут же нашелся:

   —  А кто я здесь? Если хозяин, был бы прописан.

Я приношу получку, даже за халтуру до копейки отдаю. Все время после работы сижу дома. Но как был в любовниках, так и остался.  

   Дарья поняла и прописала Федьку, но только временно, всего на год. Мужик порадовался, что обломал  бабу, и не увидел, что прописан как квартирант, тут же выписался из общежития, стал настаивать на регистрации брака.  

    — Тогда тебе придется взять детей на свою фамилию. Удочерить и усыновить их, не могу же я жить с ними на разных фамилиях. Это неприлично. Дети уже не малые, не поймут. Вот и решай, как быть,— озадачила мужика. Тому вовсе не хотелось брать на шею сразу двоих подростков, и разговор о регистрации брака вскоре заглох.

   Но человеку не давало покоя, что он не стал хозяином в доме и в семье. Его постоянно свербила идея закрепиться, привязать к себе Дарью наглухо. Баба это понимала и однажды предложила:

   —  А что если нам с тобой объединить наши вклады в один. Я сумею их оформить под хорошие проценты. А потом, каждый год будем стричь купоны, брать деньги, какие набегут на проценты, вклад не тронем, а на следующий год снова навар сорвем. Так теперь многие живут. Когда деньги в одном банке, это удобно.

   —  А почему на твой, может на мой счет твои перевести? — предложил робко.

   —  Как я их пристрою и проконтролирую? Потом ты что, не веришь мне? — удивилась и обиделась делано.

   —  Да что ты? Я и не сомневаюсь в тебе...

   —  Хочу вместе с тобой съездить в отпуск в Испанию. Наши сотрудники там побывали, все в восторге! А можно и на Канары! — щебетала Дарья, забыв про обиды на Федю.

   —  Знаешь, моя приятельница, ты знаком с нею, ну, да, та самая Луиза, даже дом купила себе во Франции на побережье. И теперь каждый год отдыхает в нем! Скажи, круто устроилась. Там, на Лазурном берегу зимы никогда не бывает, круглый год лето, теплое море, много солнца, фруктов и удовольствий! Представляешь, и мы, если соединим вклады, сможем купить себе бунгало где-то в экзотическом месте и жить, как все преуспевающие люди. Ведь это реально. Теперь даже модно иметь недвижимость за границей. А чем мы хуже других? — подкинула идею, застрявшую ржавым гвоздем в Федькиной голове.

   Через месяц Дарья окончательно убедила, и человек перевел свои деньги на ее счет. Баба ради такого даже согласилась расписаться с мужиком, не изменив при этом своей фамилии. На этом все же настоял Федя. Без того не решался переводить свой вклад на счет , Дарьи. Баба быстро все оформила. Теперь оставалось: лишь выбрать страну, где можно было бы зацепиться, купить желаемое.

   Но мечты мечтами, они, конечно, будоражили эту пару, но жизнь шла все в том же доме и она никак не менялась. Так же крутилась Дарья возле плиты, возвращаясь с работы. Убиралась, стирала, готовила ужин. По-прежнему валялся на диване Федька. Он так и представлял себе семейную жизнь, без хлопот и забот. Он даже не думал, как бесит его лень и никчемность Дарью. Женщина терпела и крепилась, как могла, а ночью валилась с ног, обессилев.

   Баба много раз пыталась сдернуть мужика с дивана, заставить помогать по дому, но тщетно.

   —  Покрасить окна? Но я не умею. Что? Помыть их? У нас в семье это делали женщины...

   —  Иди дров наруби! — просила Дарья.

   —  Я сегодня устал на работе. В другой раз.

   —  Двор подмети!

   —  Зачем? Ветер все вынесет на дорогу.

   —  Сходи в магазин за хлебом.

  —   Дай отдохнуть! — включал телевизор.

   —  Федя, повесь свои тряпки на место!

   —  Кому они мешают, мы не ждем гостей!

   —  Федь, помой за собою посуду! Ну, я не железная! Не могу разорваться на части и успеть везде! — возмущалась Дарья.

   —  Пусть постоит в мойке! Ничего в том особого!

   —  Ты сколько можешь валяться на диване? Совесть поимей! Ну, хоть по дому помоги! Смотри, форточка на одной петле держится!

   —  А я причем?

   —  Дверь скрипит, как телега! Смажь петли!

  —   Понятия не имею!

   —  Федь, печную трубу надо почистить!

   —  А как это делать? Я не умею!

   —  Федь, забор закрепи, вот-вот повалится!

   —  Я его не ломал...

   Прошло чуть больше полугода. Дарья вконец потеряла терпение, когда мужик не захотел поставить крючок на входную дверь, и ту настежь распахнуло ветром, разбилось стекло в окне:

   —  Слушай ты, ублюдок! Сколько можно вот так жить? Ты мужик или говно, вылетевшее из трусов? Для чего ты здесь прикипелся? А ну, выметайся вон! Чтоб больше не видела урода! Пошел отсюда, козел! Чтоб ты провалился! Свалился на мою голову кучей дерьма! Тебе не стыдно, что я сама рублю дрова, лезу на крышу чистить трубу, ремонтирую забор и форточку? Соседи жалеют, помочь предлагают и спрашивают, мол, что и этот мужик помер? Так лучше б сдох, чем имеешься! А ну, шурши отсюда, паскуда безрукая! — ухватилась за раскаленный утюг, бросилась на Федьку, тот мигом вылетел из дома. Следом за ним во двор выбросила Дарья все его вещи и крикнула вслед:

   —  Чтоб на порог не ступал, козел!

   Пререкаться с нею в этот момент не стоило. Это

мужик понял, едва глянув на взбешенную Дарью. Забрав тряпки в сумку, он потрусил по дороге, вздрагивая от брани, гнавшей его от дома навсегда.

   ...В общежитие Федора все же взяли, выписали мужику направление и, поселившись в комнате, он тут же побежал с заявлением в суд.

   В этом заявлении потребовал вернуть ему часть его вклада со счета Дарьи. Ох, и натерпелся мужик, ох, и наслушался! Сама баба не захотела его видеть и вместо себя прислала молодого, нахального адвоката, какой опозорил и вывернул Федьку наизнанку.

   —  О каком разделе вклада говорить, если вы не разведены? Деньги на сберкнижку жены перевели сами, добровольно и без договора о каких-то конкретных условиях. Вы жили иждивенцем, а не хозяином. Не помогали вести совместное хозяйство! — сыпал адвокат свои доводы.

   —  Я работал! Моего заработка и приработков с лихвой хватало мне! — защищался мужик.

   —  На питание да! Но, вы не забывайтесь, сколько вещей покупалось женой!—достал адвокат длинный список и перечислил все покупки вплоть до носовых платков.

   —  Вы заявились к женщине, не имея запасных трусов и носков! Уж не говорю о приличных куртках и пальто, шарфа не было. Вас одели и обули, заботились как о родном человеке, кормили и даже разрешили пользоваться личным транспортом! Сами виноваты, что потеряли все! Молчать бы о своих претензиях! Жили, как в замке, баловнем. Знаете, сколько пришлось бы платить за такое жилье и питание, за все заботы, какими были окружены? — ехидно заметил адвокат.

   —  Я не навязывался, а лишь предложил совместную жизнь и ничего для себя не просил! — возмущался Федор.

   —  Вы, уходя от жены, прихватили с собою золотые часы с таким же браслетом, золотой перстень и золотую цепь, серебряный портсигар и мобильник покойного мужа женщины. Все это и теперь у вас! — напомнил  защитник Дарьи.

   Федька доказывал, что баба сама отдала ему эти вещи, но подтвердить сказанное было нечем.

   —  Вы вор и негодяй! — торжествовал адвокат.

   В районном суде отказали в удовлетворении Федькиного иска о возврате части вклада, сказав, что для такого нужно сначала оформить развод.

   Целых восемь месяцев ходил Федор по судам. Собирал какие-то справки, устал и вымотался. Он и не думал возвращаться к Дарье, просить о примирении. Как ни тоскливо было в общаге, здесь никто не зудел над ухом, не требовал ремонтировать забор, дверь, форточку, чистить трубу, копать огород и мести двор. Мужик отдыхал в тишине. Пусть не сверкает белизной рубашка, зато душа не заплевана. Его никто не обзывает, ничем не попрекает, не сдергивает оголтелым окриком, от какого кусок становится поперек горла. И человек постепенно успокаивался. Он решил хоть как-то компенсировать свой ущерб и потребовал, чтобы Дарья отдала ему машину, а оставшуюся сумму вернула наличными.

   Но Дарья вздумала проучить Федора и в суде адвокат заявил, что мужик может получить за те деньги машину и участок, приобретенный бабой еще лет пять назад. Те тридцать соток земли они вместе с мужем приобрели под строительство дома для сына. Участок находился неподалеку от дома Дарьи, был огорожен, но дальше этого дело не пошло.

   Женщина знала Федькину лень и хохотала заранее, предвидя, как тот воспримет предложение.

   Человек, вопреки ее ожиданиям, не возмутился, не закричал. Он попросил неделю на обдумывание предложения и поспешил к Лукичу за советом.

   —  Федя! Тебе крупно повезло. Ведь участок этот в черте города! Что еще надо? Деньги, какие Дарья согласилась вернуть, их хоть и немного, но хватит, чтобы купить в деревне хороший сруб дома, поставить его на участке и довести до ума. Конечно, тебе придется поднатужиться, зато заимеешь свой частный дом. Если захочешь, у тебя это быстро получится. Спеши, покуда молод, потом будет тяжелее. Успей стать хозяином, докажи, что и ты не бездельник.

   И человек понемногу зашевелился.

   По совету Егора он и впрямь купил в деревне сруб дома, перевез его, а через месяц тот уже гордо стоял посередине участка, поглядывая свысока на одряхлевшие, состарившиеся дома частников.

  —   Мой дом, моя крепость!—оживал человек, приезжая после работы.

  Вскоре у дома появилась железная крыша. А еще через пару месяцев обложили его каменщики кирпичом. Вставили люди стеклопакеты и металлическую дверь. Шла работа и внутри дома. Едва подвели коммуникации, человек привел отделочников. Те работали допоздна,

И успели управиться к холодам.

   Две женщины отмыли, отчистили грязь, привели дом в полный порядок, покрасили батареи, полы, внутренние двери, отдали ключи хозяину, оглядев с восторгом жилье, одна из них сказала:

   —  Бери меня в хозяйки сюда, не пожалеешь!

   —  Чур меня! Только не это! — испугано подскочил мужик. Он даже не думал о семье и лишь изредка перебивался временными связями. О жене и детях мысли  не допускал.

   Проученный и наказанный Дарьей, Федор не смотрел в сторону ее дома, никогда не оглядывался и не Г допускал мысли о встрече с этой бабой. Он так увлекся своим домом, что даже полюбил его и изменился сам до неузнаваемости. Куда делась прежняя лень? От нее следа не осталось. Человек сам наводил здесь порядок , каждый день. Во дворе и в доме, мыл даже крыльцо, Подметал начисто возле гаража. И даже забор выложил  глухой из тяжелых блоков. Во дворе положил асфальт. На крыше установил телевизионную тарелку. И теперь думал, что посадить на участке.

   Опыта в этом у человека не было. И хотел обратиться за помощью к соседям, как вдруг увидел у ворот Дарью.   

  Федька даже растерялся поначалу:

   —  Что ей нужно, этой стерве? Опять что-то откусить  вздумала? Хрен чего выгорит! — отмерил по локоть

и неспешно вышел во двор:   

  —   Чего тебе нужно? — глянул на бабу и одичал, с соседями общаться не умеешь — улыбалась баба. И продолжила:    

  —   Хоть бы в гости зашел по старой памяти!

   —  Я что, стебанулся по фазе? Под угрозой расстрела не загнать к тебе, ни в бухом, ни в трезвом виде.

     Ты здороваться разучился. Совсем. Да и дел полно. До баб неохочим стал, после тебя отшибло враз! — оглядел бабу зло.

   —  Зря серчаешь! Все ни без пользы! Вишь, какой дом отгрохал! Я и не думала, что обживешь участок, а ты удивил всех! Хоть заново тебя в мужики бери! — рассмеялась громко.

   Федя зашелся матом. Он ругался до хрипоты. Его покоробила злая шутка, обожгла память:

   —  Чтоб я на тебя полез! Лучше сам себе все отрежу, лучше сдохну, но никогда к тебе не ворочусь! На всю жизнь проучила с-сука!

   —  Вот, придурок малохольный! Кто тебя зовет или силой тянет? Я только пошутила!

  —   Лучше не задевай!

   —  Пришла как к соседу в гости, а ты во дворе держишь, совсем разучился общаться с женщинами. Стыдно так-то, Федя!

  —   А зачем приглашать тебя?

   —  Ну, может, в чем-то помогу!

  —   Сколько за это сдернешь?

   —  А ничего! По-соседски оно знаешь, как случается, сегодня я помогу, завтра ты выручишь. Так она и крутится наша жизнь.

   —  Ага! То гоним, то зовем!—усмехнулся ехидно.

   —  Ну и колючий стал, словно ежик! — подошла совсем близко, заглянула в глаза, погладила руку и куда-то пропала злоба. Федька и сам не понял, как это вырвалось у него:

   —  Пошли в дом, чего на дворе стоим, как не родные!— открыл перед бабой двери. Та вошла в дом, огляделась, прошла по комнатам, вернувшись к Феде, похвалила:

  —   А неплохой хозяин из тебя состоялся. В доме у тебя классно, чисто и уютно. Почему ж у меня таким не стал? Если бы вот так держал бы дом, до сих пор жили бы вместе душа в душу,— вздохнула Дарья, украдкой погладив мужика взглядом. Тот, приметив, ухмыльнулся понятливо, подумав про себя:

   —  Не только хозяина потеряла, а и мужика! По этой части я тебя устраивал как никто другой. Вот и нынче  природа припекла, не зря же в гости притащилась...

   Но вслух ответил без озорства:

   —  Этот дом мой. Его ни с кем делить не стану. А потому стараюсь, холю, под себя подгоняю. Тут я постоянный жилец, не на время прописан.

   —  Не зарекайся! Женщину приведешь!

   —  Не дольше, чем на ночь. Этих в хозяйки не берут. Попользовал и простился, без памяти!

 —    А зачем приводить?     

   —  Ну, как иначе, я ж мужик! Это и ты знаешь, по-моему, даже не обижалась!

   —  Дурачок лопоухий! Да коли б обижалась на это,  разве бы пришла сама?  

   —  Дарья! Ты слишком дорогую цену ломишь за свои утехи, мне они не по карману!

   —  Да никакой цены, Федя! Ну, разве отремонтируешь стиралку и утюг по-соседски. А я поесть приготовлю. . Скооперируемся на ужин, завтра выходной, а впереди целая ночь. Поодиночке и холодно, и скушно,— подошла

к человеку вплотную, и тот не выдержал, обнял бабу.

   —  Давай делами займемся. А уж когда отделаемся, спокойно оторвемся на всю катушку. Я ж помню тебя неугомонного, тебе ночи мало, за это терпела тебя, что мужик отменный,— отошла на шаг и предложила командным тоном: 

   —  Иди ко мне шустрей, справься с поломками,  а я пока ужин приготовлю!  

   Человек отремонтировал стиральную машину, закрепил три розетки в стенах, взялся за утюг и вспомнил, как Дарья гналась с ним раскаленным, чтобы огреть по спине. Но не успела. Вовремя увернулся. Зато теперь  чинить его надо.

   —  Ну да, роняла тебя беспутная баба. Спираль отвалилась, закрепить нужно! — думает человек.   

   До сумерек, осмотрев дом бегло, починил звонок, у двери, закрепил ножку кухонного стола, дверную ручку!

и табуретку. Телевизионную антенну поставил правильно, чтоб не рябило изображение. Спинку дивана в зале закрепил намертво, чтоб не раскладывался сам без воли хозяина.

   —  Кажется, все! На первый случай с лихвой хватит. Пусть за это рассчитается,— усмехался Федя и думал:

   —  Ну, кто я ей теперь? Ни муж, ни хахаль, так, сосед! Зачем стараться? Слегка помог, пусть ценит стерва! Почаще обращаться будет, куда денется, прибежит,— и тут же удивляется:

  —   А разве сам не дурак, тут же уговорился! Как умеют эти задрыги нас, мужиков, охмурить? Вот ведь ничего не сделала, погладила по плечу, а все нутро зашлось и отозвалось на ее тепло, заныла душа, запросилась к ней. Небось к шалавам не рвется ничего. А к этой, все из порток выскакивает. Хотя, что в ней особого? Ни красы, ни молодости и в помине нет. Вот и сам становлюсь таким же облезлым пнем. А и ладно, в сумерках и старый конь сойдет за жеребца! — вышел во двор и направился к своему дому, услышав, как соседские старухи затарахтели вслед:

  —   Гля, бабы, а эти малахольные Федька с Дашкой опять блудят, што два шалых кота! Оне сызнова помирились. И друг к другу на случки бегают. Она у него, а ен у ней в доме управляются, а на ночь в одну постель сигают.

  —   Не могут без сраму жить! То матюкались, нынче сызнова голубятся и воркуют, не-ет, в наше время до такого позору не доходило!

   —  Мужиков мало, девки! Вот и кланяются в ноги кому попало. Что поделаешь? От того и мы одинешеньки по завалинкам киснем. Где взять стариков, коль наши поумирали? Любому рады были б! Так и Дарья! Ить и она опрежь всего только баба!..

  Федька нетерпеливо распахивает дверь.

  —   Ну, как починил? — встретила баба.

   —  Если б только то, о чем просила, давно бы вернулся,— перечислил сделанное, у Дарьи глаза округлились:

   —  И это ты столько успел?

   —  Да что особого? Обычное дело! — глянул в вырез кофты, запустил руку, баба, вздрогнув, словно опомнилась, прильнула всем телом.

   —  Давай поужинаем. Посмотрим, чем ты порадуешь,— с трудом взял себя в руки хозяин.

   Дарьину готовку он любил и ценил, часто вспоминал добрым словом. Вот и теперь дорвался. Только борща две тарелки умолотил, котлет и картошку, чай с блинами, пока живот не взбунтовался и не отказался принимать больше ни капли.

   —  Спасибо, Дарья!

   —  А хочешь, я тебе всегда буду готовить?

   —  Я бы с радостью, да одна загвоздка есть.

  —   Какая?

   —  Мы хорошо друг друга знаем.

   —  Ты это о чем?

   —  Не хочу, чтоб твоя еда снова колом в горле встала. '

   —  Эх-х, Федя! О чем ты теперь? Пусть не хозяином в доме, хоть изредка помощником будь. И на том спасибо великое! Вон на прошлой неделе полезла на чердак, дверь с петли слетела, да не удержалась и упала вниз. А рядом никого, как до койки доползла, вспоминать неохота.

   —  А где твой сын?

   —  Он в военном училище, далеко отсюда.

   —  Что ж соседей не позвала?

   —  Кому нужна? Не дружу с ними! Чем помогут старухи? Себя еле носят. Но знаешь, как больно было! . Я даже ревела всю ночь,— призналась тихо.

   —  Чего ж не позвонила?

   —  Не пришел бы ко мне...

   —  Я уже жил здесь, в доме!

   —  Переехал. Уже занавески повесил. Отгородился от всех любопытных и от меня,— проговорилась Дарья,

   —  А ты видела все?

  —   Подсматривала, как и другие! Любопытством болеет каждая. Только я позднее других приходила.

  —   Чего ж не зашла ни разу?

  —   Прогнал бы или не открыл бы двери.

  —   Но ведь пришла!

   —  Так сколько времени прошло! А я к тебе каждый день приходила. Тогда ты еще не остыл и злился на меня.

  —   Откуда знаешь?

   —  Баб не водил. А когда они стали у тебя появляться, поняла, отлегла на меня обида.

  —   Дарья, мы уже не будем верить друг другу как раньше,— признался Федя.

   —  Наоборот! Теперь мы ничем не обязаны и не связаны. Встретимся, как любовники, расстанемся, как друзья. Так многие соседи живут. И я в том ничего плохого не вижу,— погасила свет Дарья и уверенно легла в постель под бок к Федьке. Тот заснул лишь под утро счастливым и безмятежным сном младенца.

   Не спалось в эту ночь лишь Егору Лукичу. Ему с самого утра позвонили из райотдела милиции и сказали, что его разыскивает старая знакомая — Раиса Чинцова. С нею Титов познакомился, когда работал участковым. Девчонке в то время было тринадцать лет.

   ...Райка... Не было во всем городе девчонки труднее, чем она. Самый скверный характер, самая вредная и хулиганистая, она была заводилой большой дворовой кодлы, ее предводительницей и главарем. Она курила с семи лет, выпивала, а потом пристрастилась к наркоте.

   Райка была из очень обеспеченной семьи и никогда ни в чем не нуждалась. Родители щедро давали ей деньги и никогда не контролировали дочь, куда и на что тратит, с кем дружит, как проводит время? Родители работали. Они были преуспевающими людьми, и времени на воспитание дочери катастрофически не хватало. Когда Титов пришел к ним вечером и, приведя домой Раису, рассказал где, как и с кем проводит она время, отец мигом схватился за ремень. А уже на следующий день девчонка ушла из дома. Она не оставила записки, не позвонила.

   Родители ждали допоздна, искали во дворе и у подруг, но тщетно. Раисы не было нигде, и тогда отец обратился в милицию.   

   Найти девчонку поручили Титову, он был участковым и как никто другой знал каждого человека, проживавшего на его участке. Раису Чинцову Егор Лукич знал лучше других подростков. Ни раз доводилось ему общаться с грубой, резкой девчонкой, какая могла послать матом любого, несмотря на возраст и положение.

   Титова она презирала и всегда избегала даже случайных встреч с ним. Найти ее в городе было не просто. Слишком много имелось чердаков и подвалов, где могла обосноваться свора городских подростков, убежавших от родителей, из семей. У всех были на то свои причины и обиды.

   Лукич понимал, Райка не пойдет к бомжам. Она там не выдержит, привыкла к достатку, к роскоши, ущемлять себя в чем-то не захочет. А значит, послонявшись по городу день-другой, должна вернуться в семью. Захочет проучить родителей, чтоб те не лезли к ней с воспитанием и разрешили бы жить, как она хочет, лишь бы на убегала из семьи и дома.

   —  Не идите ей на такие уступки. Вы окончательно потеряете дочь. Она вконец испортится, деградируете как человек и личность, мы не сможем вытащить ее из трясины, куда Рая попала. Ее придется ломать и, быть  может, долго,— предупредил Титов.

   О ней он говорил с одноклассниками и соседями, с мальчишками и девчонками двора. И чувствовал, что о Чинцовой боятся говорить. Ведь Раиска сумеет отомстить каждому, кто высветит ее родителям и тем более милиции.

   —  Эту дрянь лучше не задевать! — ответил ровесник Чинцовой Юрка.  

   —  Боишься? — спросил участковый.

   —  А вы знаете, с кем она тусуется? Нет? Так вот я вам скажу! В ее кодле взрослые парни. Они любому вломят. И вам тоже вкинут. Этих ни мундир, ни погоны не остановят. Оставьте ее! Пропащая она! Человеком уже никогда не станет.

  —   Где тусуются эти парни?

  —   Везде! По всему городу! Они и на дискотеке, и в игровых, шпарят на автоматах, просаживают деньги, в пивбарах, в любом кафе! Их накрыть трудно. Отнять Раиску из кодлы совсем нереально. Она у них навроде вождя, главная обезьяна! — рассмеялся Юрка, добавив:

  —   Будь Чинцова моей сеструхой, не только ноги и руки голову бы ей оторвал.

   И все же Егор Лукич разыскал девчонку. В баре загуляла компания. Титов заметил Раиску. Она блевала на ступенях, перебрала пива и отошла к скамейке перевести дух. Попросила ребят оставить ее одну и когда компания убралась в кафе, девчонка закурила. Вот тут-то и подошел к ней Лукич. Присел рядом. Райка не сразу его заметила.

  —   А я тебя столько ищу! — обратился к девке. Та оглянулась, узнала, от удивления и растерянности чуть не проглотила сигарету и, выругавшись по-мужицки, хотела уйти в бар, но не тут-то было. Уже через десяток минут Егор Лукич доставил девчонку в райотдел.

   —  Нет! Я не стану держать тебя в камере. Мне нужно поговорить с тобой,— сказал Раиске, и та поверила, успокоилась, сидела в машине тихо.

  Егор Лукич привел девчонку в кабинет, усадил напротив. Раиска озиралась вокруг.

  —   Скажи, Рая, почему ты ушла из дома? — спросил человек устало. Девчонка отвернулась, буркнула зло:

  —   Какое вам дело? Не захотела канать дома, вот и смылась! Или мне разрешение у вас спросить надо было? — усмехнулась ядовито.

  —   Я тут ни при чем, зачем меня спрашивать? Ты бы сама подумала, что натворила!

  —   А что сделала? Ушла и все! Оторвалась от предков!

   —  Рая, ты со своей шпаной советуешься, а в кодле все чужие! Здесь же свои, родные люди! Неужели их не жаль?

   —  Бросьте мозги делать! Надоели со своими моралями! Устала от всех, потому и слиняла!

   —  С чего устала? Ты жила, как у Бога за пазухой! Другие мучаются, с малолетства в холоде и голоде, а из дома не бегут. Помогают родителям.

  —   Чего ко мне пристал? Ну, чего надо от меня? Своих воспитывай, а от меня отвали! Да, я плохая, грубая, глупая, никчемная, потому живу, как хочу! Нечего прикипаться! Свою голову имею на плечах, свои мозги! Отвали от меня! — сорвалась на крик.

  —   Чего орешь? Я с тобой говорю спокойно, имей и ты выдержку! Ответь на вопрос, почему ушла из дома? Или в компании любимый появился? — глянул на девчонку пристально.

   —  Да никакого хахаля! Все одинаковы, никто не лучше! Все клевые и крутые!

   —  Ты не устала от них?

  —   С чего взял? Мне даже кайфово!

  —   Рая, ну, а если по честному, зачем тебе эта свора, если в ней нет любимого? Что держит там?

  —   Мы все одинаковы. У каждого своя беда. Она

и собрала нас.   

   —  Беда, говоришь? Откуда она у тебя? — удивился  Лукич.

  —   А как думаешь, просто так слиняла?

  —   И это за то, что отец ремнем отстегал?  

  —   Придурок! Он доказал, что всегда жил отморозком и бараном, что я вовсе не нужна им! Никому!

Я кругом одна! Только на словах любили и говорили, что живут ради меня, стараются, чтоб в будущем  не нуждалась. А как до него дожить, о том никто не думал!

   —  Ты не психуй, успокойся,— достал из стола пепельницу, пачку сигарет, предложил Раисе. Та закурила.

   —  Вы говорите, другие плохо канают, голодают, прикида у них нет. Зато их любят. Они нужны в семье!

   —  Тебя тоже любят дома! И очень ждут!

   —  Да этот звон и я слышала! Но это просто базар. Чужая я им, лишняя и ненужная!

   —  С чего взяла? — изумился Титов.

   —  Они все годы доказывали и убедили. Пока была мелкой, не понимала многое. А стала подрастать, и до меня дошло,— курила нервно, быстро:

   —  Ну, как? Приходят дети из сада, рассказывают дома, чем занимались, чему научились. Их слушают, с ними занимаются. А мне даже рассказать было некому, никто не слушал. Все были заняты. Кормила, прогуливала и купала нянька. Чужая тетка растила, своим было некогда, они работали. Я, как компьютерный сбой в программе, случайно появилась в их жизни. Меня никто не хотел и не ожидал. Я всегда им мешала! Никуда с собой не брали. Везде была только с нянькой. В зоопарке и в цирке, в парке и в кукольном театре, на аттракционах и в магазинах, всюду с нею. Росла, будто у меня не имелось родителей. Проще всего отогнать от себя ребенка, а потом удивляться, почему он смылся из дома? А его хуже собаки держали. С тою чаще разговаривали, ей внимание уделяли, хвалили, выгуливали. Я в их жизни занимала последнее место всегда. И чем старше, тем больнее становилось. Ну, да зачем я тут звеню, кому это надо? — отмахнулась равнодушно, добавив:

  —   Когда в школу пошла, никто даже не спросил, как у меня там сложилось, что получается, а что не дается. Другим с уроками помогали. А у меня в дневнике нянька расписывалась за родителей. Она и на собрания возникала. Отец давно ли узнал, что я в шестом классе! Так и думал, что все еще в первом. Вот так нужна родителям! Они, если их спросить, не всегда помнят мое имя.

  —   Послушай, Рая, конечно, равнодушие обижает. Но дело, поверь, вовсе не в том. Я твоих родителей с молодости знаю. Красивая, хорошая пара была, но! и их жизнь согнула в бараний рог. Сколько пережито, ни § счесть! — вздохнул Лукич.     

—     Да что они пережили? — рассмеялась девчонка.

   —  То на Ямайку, то на Канары или в Испанию едут на отдых. Меня с собой не берут!   

  —   Почему?

  —   Мороки много!

  —   Ты же большая!

  —   Да, памперсы уже не нужны!

  —   Так в чем дело?

   —  Говорят, что вести себя не умею прилично, позорю их, ставлю в неловкое положение своими выходками.

   —  И это правда? — спросил Лукич.

   —  Да всего один раз меня с собой взяли в Египет. Ну, таскали по всяким пирамидам. Это года четыре назад. Посадили на верблюда верхом, мне жарко стало, хотелось пить, я устала и заснула прямо возле горба. И упала, не удержавшись. Так бы и не заметили. Хорошо, что у меня мобильник свой имелся. Ну, привязали к горбу, а погонщик указывает на меня пальцем и что-то ч лопочет. Мне обидно стало. Ну, послала его по-нашему. А он понял все! Во, блин! Дикарь, а наш мат без перевода усек! Как развонялся, такой базар устроил! Велел мне с верблюда слезть, не захотел меня видеть на своем = уроде. Пришлось с отцом поменяться. На меня все погонщики косились. А в чем я виновата? Зато отец поклялся никуда больше с собой не брать. Да что там Египет, поехали мы с ним выбирать подарок матери к дню рождения, свою машину оставили на профилактике, сами в троллейбус влезли. И надо ж было тому деду, он своим костылем мне на ногу надавил. А внизу в костыле железный зуб. Он мне не только кроссовку проткнул, а и ногу проколол до крови. Ну, тут я подняла кипеж! Всю его родню до седьмого колена вспомнила. Самого тоже вниманием не обошла! Он такой фени сроду не слыхал! Базарил пердун, что мужикам до меня слабо! Ну, старый пес! А если б ему проткнули ногу, он что, целоваться полез бы? Тоже деловой, сопли распустил от обиды на оскорбления! Да ему по соплям бы вмазать! Чтоб видел, куда прет! А толпа за него вступилась. Я на ногу ступить не могу, но нас с отцом из троллейбуса выкинули! Но за что? Того козла повезли, а меня с больной ногой ссадили. Отец, конечно, сразу такси поймал и прямиком в поликлинику. Всю дорогу брюзжал. Ему перед толпой, перед чужими стыдно, а на меня плевать! С того времени даже в машину с собой не берет, воспользовался поводом,— хмыкнула Раиса.

   —  Но ведь в поликлинику повез, даже не домой. Чтоб тебе помогли! Чего ж базаришь пустое! — не выдержал Егор Лукич.

   —  Тогда, доброе слово было дороже!

   —  Рай, тот мужик был старым. А ты его отчихвостила. Конечно, со зла, от боли. Но каждый, кто рядом, примерил ситуацию на себя. Старик, конечно, извинился?

   —  Не успел! Я его от панамки до галош, мигом отделала! Так этому скелету место уступили. Ему, а не мне!—злилась девчонка.

   —  С твоей грубостью не смирились. Матерщины не простили. Разве легче стало оттого? Ведь могла смолчать! И тогда тебя к поликлинике подвезли бы, помогли б дойти!

   —  Хрен там! Меня тоже облаяли! Знаешь, как обидно было. Вроде не старик, а я виновата! — не соглашалась Райка.

   —  На меня все покатили бочку. Отец наехал! А я две недели ходить не могла. Мать и та мозги грузила. Им перед горожанами стало стыдно, на меня наплевать.

   —  Когда это было? — спросил Титов.

   —  Года два назад.

   —  И ты до сих пор злишься на своих?

  —   Обидно, что они чужих поддержали, а меня не поняли, изобразили виноватой. Но в чем? Где ж эта их любовь родительская? Куда она делась? Почему я е, не чувствую? — угнула голову.

   —  Каждый судит со своей колокольни, зачастую ошибаемся. Но срываться на старика не стоило. Он не нарочно ногу твою проколол. Видно, зрение сдало, все ж сделай скидку на возраст...

   —  Еще я должна его понимать? Круто! А кто меня поймет? Свои родители как чужие ко мне. Другим уроки помогают делать, а мне кто подскажет? С алгеброй зашивалась, с английским полная непруха. Целый год мучилась, пока не сказала, что брошу школу. Привели репетиторов. А сами где? Не спросили, как пошло у меня с ними, улучшилось или нет. Но репетитору каков дело до знаний? Он пришел, порешал уравнения, я списала в тетрадку, даже не объяснив ни черта. Короче, знаний не прибавилось, сплошная показуха. Родителям все до заду. Им плевать, как я учусь. Одно и то же молотят, что мое будущее они устроят сами. Им на мои знания блевать! И не только это! Ничто не чешет и не колышет. Я уже не мелкая, чтобы ничего не замечать,— вздохнула Райка.

   —  У всех теперь со временем туговато. Ни на кого его не хватает. Ни на детей, ни на себя, ни на родных, все мечемся, ровно загнанные. А финал один. Раньше по десять детей рожали, на каждого хватало тепла. Может ели паскудней, зато вниманием никого не обделяли. Не было телевизоров, видиков и машин, а жили веселее и чище, люди были добрее, сердечнее,— посетовал Лукич вслух, и продолжил на раздумье:

   —  Родителей не бросали, не убегали из дома.

   —  Те дети радостью были. А нас наказанием считают. Мы, как те дички в чужом саду, помеха под ногами. Думаете, не понимаем или не видим, что живем лишними, не нужными никому, все примечаем. От того и у самих нет тепла. Откуда ему взяться?

   —  Рая! А ты хоть знаешь, почему одна растешь?

  —   И так понятно! Родители мороки не хотят. Им меня одной много! А может, и я не входила в их планы, случайно получилась. Видать, хватились поздно, потому не сделали аборт и не вытравили.

   —  Тебе когда-нибудь рассказывали о себе твои родители?— спросил Титов.

   —  Нет! Наверно, не достойна этих откровений! Или все еще считают мелкой,— усмехнулась невесело.

   —  Не в том дело. Хотя давно пора им поговорить с тобою, как со взрослой, может, кое-что поняла.

   —  А что они? Живут как птички, без забот...

   —  Ты хоть знаешь, что твой отец детдомовец!

   —  Что? Никогда не слышала. А почему так?

   —  Отказалась от него родная мать. Оставила в родильном доме. Пила, как слышал от людей. Мальчишку усыновила приличная женщина. Но когда ему пять лет исполнилось, умерла. Вот тогда и попал твой отец в детдом. Детей в таком возрасте уже плохо берут, малышей, грудных, куда как лучше. Ну, да что делать? Рос как все. Закончил школу, дальше армия, когда вернулся, пошел каменщиком на стройку.

   —  А мать не искала его?

  —   Она даже забыла, что рожала!

  —   Отец тоже не искал?

   —  Если мать не знала от кого ребенок, кто искать станет? Так и жил без родни, один. До вечера работал. Потом на занятия в институт бежал. Круто приходилось человеку. Зато когда закончил учебу, хорошее место предложили. Согласился, должность громкая, оклад кучерявый, но опыта ни на грош. Короче, подставили твоего папашу круто. Хотели чужие грехи на него взвалить. Он почти два года был под следствием, дольше, чем работал в начальниках. Вот так оно бывает. За наивность и доверие больно бьют. Папаша тогда на нервной почве язву желудка получил. Высох в щепку. Все думали, что у него рак. Но Бог миловал. Хотя язва и теперь достает. В память осталась. От операции он отказался. И не случайно. Так и мучается по сей день.

   —  Откуда про это узнали?

   —  Мы в одном доме жили, на общей площадке. Один у другого на виду, секретов не было,— улыбнулся чело век простодушно:

   —  Мы дружили, но не так как вы теперь.

   —  Ой, хватит! Что вы знаете о нас? — сморщилась Раиска.

   —  Теперь у отца наладилось. Но, доверия к людям не стало. Он изменился до неузнаваемости. И долго не решался обзавестись семьей. Да и ты появилась, когда отцу с матерью под сорок подвалило. Галине тебя не советовали рожать. Там целый букет болезней нашли. Пугали бабу плохим исходом, напоминали, что в случав ее смерти, твой отец не выдержит стресса и тоже вскоре умрет. А ты, если живой останешься, попадешь в приют,

  —   Круто! Как же мои решились?

   —  Очень хотели и ждали тебя, как подарка с неба! Оба мечтою этой жили. Оба хотели дочь. И повезло, ты родилась на радость обоим.

  —   Что-то я этого не вижу! — не верила Рая. ?

   —  Видишь ли, ты не знаешь сравнений и до сих пор жила как в аквариуме. Говоришь, что родители не уделяют внимания, а ты хоть когда-нибудь спросила, как им достается, как они себя чувствуют? Да, отец и теперь каждый год ездит в санаторий лечить язву. Иначе будет кисло. У него уже случались внутренние кровотечения и его ложили в больницу. Мать говорила, что он скоро будет дома. Зря они вот так берегли тебя. Ты должна была знать правду и заботиться о родителях с детства. Тебе много позволялось и ничего не спрашивалось. Это большая ошибка.

   —  Ну, а что я могла? Чем сумела бы помочь?

   —  Да уж не о том речь! Хотя бы не добавляла горя,— покачал головою человек:

  —   Знаешь, я как-то недавно встретился с ними в одной компании и не узнал обоих. Как они сдали и постарели! Куда что делось? Пожилые, усталые, измученные люди. А ведь им еще немного лет,— вздохнул Лукич и продолжил:

   —  Мне показалось, словно радость ушла, оставила их обоих навсегда. Смотреть было горько. Тяжело им живется. Я это понял, а поговорив, убедился, что не ошибся в предположении.

   —  Да бросьте накручивать и грузить. Они живут прикольно. У них все есть, ни в чем себе не отказывают,— не верила девчонка.

   —  Как жаль, что ты слепая на душу!

  —   Это почему?

   —  Ты видишь, как они поседели, сморщились и сдали. Они перестали улыбаться. А как умели смеяться раньше!

   —  Кто им виноват? Создали вокруг себя культ денег и считают, что за них купят все! Но получилась осечка! Есть большее, что ими упущено и потеряно навсегда!

   —  А ты чего хочешь от жизни? — спросил Лукич.

   —  Ничего! Я устала от всех!

  —   Но ты еще не начала жить!

   —  Зато прошла и познала все!

  —   Какая-то цель или смысл были?

   —  Может, имелись когда-то, ну, о чем теперь вспоминать? Я для всех лишь пропащая, помеха, мне о том говорят везде: и в школе, и дома.

   —  А кто дома говорит такое?

   —  Отец, когда тыздил, прозвенел, что зря они с матерью на меня жизнь положили, и я того не стою. Мать и вовсе ляпнула, мол, зачем меня родила, столько мучилась, чтоб получить уродку! Раскололись оба по жопу. Признались в горячей любви ко мне. Кто поверит теперь их словам, что они переживают и ждут. Я уже отгорела и не вернусь к ним.

  —   Рая! Неужели считаешь, что ты нужна своей кодле?

  —   Конечно! Меня любят и слушаются!

   —  Не будь наивной, девчушка! На доверии и наивности погорел твой отец! А когда его хотели подставить под уголовку, все отвернулись мигом. И человек понял, поумнел. Не повторяй семейных ошибок. Помни, ты нужна, покуда с тебя можно взять хоть что-то! Но, как только закончатся отцовские деньги, от тебя отвернутся и забудут. Не только пива, куска хлеба, сигарету не дадут. Еще с папаши за тебя сдернут выкуп, узнав, что он тебя ищет.

  —   Да что вы несете? Не знаете моих дружбанов, а уже отделали говном всех! Да если бы они услышали, в клочья разнесли!

   —  Успокойся, не кипи! Эти твои дружбаны давно состоят у нас на особом учете. Они не брезгуя, обворовывали старух, забирали иконы, срывали кресты, отнимали пенсии. Ничего святого за душой. Уж если у старика на базаре последнюю сотню вытащили из кармана, то тебя стерегут не из любви. Поверь, я знаю, о чем говорю! Ты, просто наживка, за какую отец отдаст любые деньги, чтобы вернуть домой. Кто из них лучше, кто прав, решай сама, ведь ты не мелкая!

   —  Ну, как я вернусь домой? Они не пустят меня.

   —  Родители ждут тебя каждую минуту. Ведь оба они теперь в подвешенном состоянии и ты добиваешь их своими руками. Когда поймешь и опомнишься, будет уже поздно. Любую ошибку надо исправлять вовремя, как твой отец. Будь умницей, найди себя в себе. И завязывай со шпаной, не позорь имя. Оно одно на целую жизнь!

  —   Да, я тоже слышала о старухе, но это не мои дружбаны.

   —  Они! Я докажу тебе! Да, они все вернули, уплатили штраф. Двое имеют условные сроки. Живут с клеймом! А ты называешь их дружбанами. Достойны ли они этого? И как ты взяла на себя их тень? Уйди от нее, пока не поздно. Пощади своих родителей! Оставь их жить! — убеждал девчонку.

   —  Как я помирюсь со своими? Ведь если они узнают, проклянут меня! 

  —   Рая! Потому они родители, что умеют прощать все. Они без слов поймут. Ведь в тебе их жизнь и счастье.

  —   А если не разрешат прийти, тогда что делать?

  —   Подожди минуту! — набрал Лукич номер телефона. И тут же услышал женский голос:

  —   Алло!

  —   Галина! Это Титов беспокоит. Нашлась ваша Раиса! Вот у меня она находится! Побеседовали с нею!

  —   Егор! Ее можно забрать домой?

  —   Даже нужно. Она боится ходить в такое время одна по городу.

  —   Она одна у вас?

  —   Само собою!

  —   Сейчас приедем! Уговорите, не отпускайте ее!

  —   Мы ждем вас,— ответил Лукич.

  —   Отец мне сейчас вломит,— поежилась девчонка.

  —   Какое там бить! В зубах и на руках унесет в машину. Но что еще хочу сказать тебе, постарайся побыстрее завязать с наркотой. Слышишь? Ты девушкой, матерью станешь, побереги себя для будущего ребенка, пусть он не обижается на тебя за твое прошлое. Знаешь, многое в жизни можно исправить, а наркота о себе и через годы напомнит, стерегись этой заразы.

   —  Егор Лукич! Вы хотите все и сразу, так не бывает, дайте с родителями помирюсь для начала. А уж потом...

  —   Никаких потом! Ты девчонка сильная! И характер у тебя крутой! Вон сколькими козлами управляла! Теперь себе прикажи, стань генералом над своей глупостью и победи ее! — увидели оба подъехавшую к крыльцу райотдела машину.

  Лукич вывел Раиску из кабинета. Та бегом помчалась навстречу родителям. Ткнулась лицом в грудь отцу. Тот гладил дочь по голове, спине, плечам, смотрел на небо и тихо благодарил Бога, что вернул ему дочь живой.

   Человек не сразу увидел Егора Лукича в окне. Раиса на него указала. Садясь в машину, они помахали ему руками, а вскоре скрылись из виду в темноте городских улиц.

   Раиса Чинцова окончила среднюю школу. И, как слышал Титов, уехала в Москву, поступила в университет. Но каждое лето приезжала домой на каникулы.

   С прежней компанией она не дружила. А и сама свора распалась. Кто-то откололся от сомнительных друзей, другие получили сроки и отбывали их по зонам. Редко кто из них помнил конопатую, длинноногую девчонку. Теперь, даже встретив, не узнали бы ее, как изменилась, повзрослела и похорошела она. Даже старухи из многоэтажки, сидя во дворах возле внуков, глядя вслед Рае, спрашивали друг дружку.

   —  А эта кто такая? Откуда взялась?

  —   Чья она?

   —  Да это ж Райка Чинцова! Из Москвы приехала на лето. Там учится, тут отдыхает.

   —  Гляньте! С гадостного котенка цельная лебедь получилася! В путевые девки изросла.

   —  И не говори! Уж таким говном была! Нынче глаз не отвести. Сущая красавица! — смотрели старухи вслед, завидуя и вспоминая свою молодость.

   Сколько лет прошло с тех пор! Ушел на пенсию из милиции Егор Лукич, он уже ни первый год работал комендантом общежития и вдруг узнал, что его разыскивает Рая Чинцова, с какою не виделся много лет.

   —  Что случилось у нее? Или опять судьбу перекосило? Будь все гладко, не искала бы! — вздыхает человек, ворочаясь в постели с боку на бок.

   ...Раиса Чинцова позвонила Титову утром и попросила о встрече.

   —  Мне нужно встретиться с вами, Егор Лукич! Сможете найти для меня десяток минут? Я долго не задержу.

   —  Конечно! Давай увидимся,— назвал адрес общежития и обеденное время, когда мог поговорить с человеком без помех.

   Рая появилась с английской точностью, минута в минуту. Она приехала не одна, держала за руку мальчугана лет четырех. Тот не мог идти спокойно, скакал, вертелся вокруг матери, что-то говорил, о чем-то спрашивал.

  —   Андрюшка! Иди спокойно, ну, чего крутишься юлой! — просила мать, направляясь к кабинету Титова. Но пацан, словно не слышал.

   —  Егор Лукич! Сколько лет, сколько зим минуло! Я часто вспоминаю вас! — поцеловала в щеку, обняла и, указав на пацана, сказала:

   —  Мой сын! Андрей! В честь отца так назвали!

  —   Он жив?

   —  Нет. Умер. Рак желудка. Внука не увидел. Не повезло. Мама вдовствует, а я с семьей в Москве. Там после учебы обосновалась. Работаю в научно-исследовательском институте вместе с мужем. Все у нас хорошо,— рассказывала женщина.

   —  Мам! А это тот дед, про какого говорила? — теребил пацан Раису.

   —  Тот самый...

   Мальчонка подошел совсем близко к Лукичу. В упор разглядывал человека, обошел его вокруг.

  —   Дед! А это правда, что ты мой всамделишный-превсамделишный дед? — спросил Титова. Человек не знал, что ответить малышу, растерялся.

   —  Конечно! Это твой настоящий дед! — подтвердила Раиса, улыбаясь Лукичу.

   —  А почему он меня на коленки не берет? — сердито глянул на Егора и требовательно протянул к нему ручонки.

   —  Мы хотим здесь окрестить сына. Давно пора было это сделать. Вот и приехала просить вас стать крестным отцом Андрюшки,— сказала Рая.

   —  Староват я для такого! Ему бы крестный помоложе нужен, чтоб по жизни вел, подсказал бы, помог вовремя,— вздохнул Егор Лукич.

   —  Дед, а почему к нам в Москву не приезжаешь?

   —  Приеду, навещу, а то как же! Теперь уж совсем свой будешь,— гладил голову, плечи, спину мальчугана.

   —  Как он похож на твое детство! — улыбался Егор.

   —  Дед! А мамка говорит, что если бы не ты, не было б ни ее, ни меня! Это правда? — смотрел малыш на Титова Раискиными глазами.

   Человек не знал, что ответить, смутился, покраснел.

   —  Это правда, сынок! — попыталась взять малыша с колен. Но тот обхватил Егора за шею обеими руками:

   —  Не пущу! Не уйду от деда! С ним хочу! — прижался малыш к человеку. Егор Лукич накормил его конфетами, напоил обоих чаем, обговорил с Раей, когда и где будут крестить Андрея, условились, где встретятся перед крещением, обменялись номерами телефонов.

   Раиса рассказала Лукичу, как сложилась ее жизнь после того разговора в райотделе милиции:

   —  Увезли меня домой, я сразу в школу вернулась. Понятно, пацаны пытались вернуть в тусовку. Трудно было отколоться. Несколько раз даже вламывали. Вечерами никуда не высовывалась. А потом уехала в Москву и потерялась для них. Я знаю, они искали, звонили мне. Я меняла номера телефонов. Но как-то находили. А потом пришлось сказать им правду, грубо и резко, раз сами не понимали. И, отшились от меня. Отвалили, что называется. Даже когда приезжала в отпуск, не прикипались. К тому времени уже некоторых на зоны выкинули, другие откололись и пошли в армию, иные работали. Они видели, но не подходили, то ли не узнавали, а может, не решались.

   —  Муж у тебя из наших ребят?

   —  Москвич! Спокойный, умный человек. Я все рассказала ему о себе. Он даже не верил, что такою была. Но куда мы денемся от своего детства? Вот и Андрейка моим повторением растет, такой же крученый, никому от него покоя нет, любого достанет, моя копия! — улыбнулась женщина.

   —  Мам! А давай деда к себе возьмем! Насовсем! Нам вместе весело будет! А еще, я всем скажу, что у меня, как у всех, тоже дед имеется! Самый-пресамый! Совсем свой! Правда? — заглянул в глаза Лукичу.

   Когда они уезжали, Андрюшка долго махал ручонкой, посылал поцелуи.

   —  Счастливого пути вам! Счастливой дороги, дети. Да хранит вас Бог! — шептал человек вслед.

   Как быстро шло время в общежитии! Казалось, совсем недавно справили свадьбу Якова и Фаины. Не захотели отмечать ее в ресторане и накрыли столы во внутреннем дворе. Здесь все свои, каждому место найдется. Да и ограничений меньше. Свадьба гремела до утра. Плясали и пели все. Даже Лукича вытащили. С Фаиной вальс станцевал. Молодые ребята не умели.

   Яшка со всеми зазнобами попрощался, расцеловал каждую, ни одну не забыл, не обошел. Для всех сыскал доброе слово, никого не обидел.

   Фаина не ревновала. Знала, уходя от прошлого, человек должен проститься с ним уважительно, чтоб никто не бросил вслед обидного слова и плохого пожелания.

   ...Свадьба — это прощанье с буйным, безудержным холостячеством, с ошибками, веселыми друзьями и подругами. Она длится недолго, а помнится всю жизнь.

   Яшка вместе с Фаиной уехали из общежития в свою трехкомнатную квартиру в самом центре города. Ее им купил отец парня в подарок к свадьбе. Сам выбирал, специально для этого приехал из Калининграда. Весь город объездил, все квартиры посмотрел, остановился на этой. Показал ее молодым, тем понравилась. Документы оформили быстро. Отец не скупился, не любил промедлений. И тут же привез в квартиру мебель. Ее расставили по местам. Капитан осмотрел, остался доволен:

   —  Ну, что ж, Яшка! Живи, как сам захотел! Не согласился на мой вариант, дыши здесь! Я тебя не неволю и не уговариваю. У каждого человека свой берег и свой причал. В конце концов, все мы рождаемся на земле, в нее и уходим. А значит, тебе видней! Будь счастлив на берегу со своею чайкой! Пусть ураганы и штормы не разрушат вашу семью и не смоют гнездо. Дай Бог вам любовь крепкую и надежную, вечную и сильную, как море! Пусть ваши крылья не ломает ветер и не остудит любовь. А для себя попрошу побольше внуков. Наших птенцов! Пусть они будут здоровыми и счастливыми здесь!

   На свадьбе он плясал так, что места во дворе было мало. Всех девок измотал, вертел, кружил вокруг себя. Не оставил в покое даже уборщиц и пышную Серафиму. Всех перецеловал, со всеми шутил. И уезжая под утро в гостиницу, жалел, что раньше редко бывал в общежитии.

   —  Клево в вашем кубрике! Классные девчата здесь живут. Век бы отсюда не линял. Но дома дела ждут! — прощался за руку с Лукичом и тихо просил его:

   —  Ты, Егор, приглядывай за молодыми. Не дай им сбиться с курса. Ведь они покуда сами птенцы!

   А через год родила Фаина сына. О том жильцы общежития узнали сразу. Еще бы! Яшка столько шампанского приволок, на все три этажа с лихвой хватило. Яшку завалили подарками так, что едва поместились в машине. Все понимали, не скоро появится в другой раз, разве только когда второй ребенок родится. Семейным стал человек, другие заботы у него появились.

   И только Коля схитрил. Обошелся без свадьбы. Не стал на нее тратиться. Вот пройдоха! Все его отморозком считали, а он и умников обошел на вираже. Вместе с Лидой этот шельмец поселился в комнате, где жила она с бабкой. Теперь он помогал жене ухаживать за старухой, ходил в магазин за продуктами, а вскоре стал строчить жалобы на плохое жилье. А к концу декабря, вот чудо, им предложили переселиться в новый дом, в двухкомнатную квартиру. Лиде с трудом верилось в счастье.

  Женщина сушила на балконе матрацы. Здесь ей никто не указывал, где их вешать.

   Конечно, Колька не выдержал и позвонил Лукичу. Похвалился новой квартирой, где вот уже две недели успевает добежать ночью до туалета и утром встает сухим. Что ему на работе повысили разряд и теперь станет получать больше мастера.

  —   А ты знаешь, Глафира еще мальчишку родила! Уже третьего! Молодец женщина, одних мужиков приносит, помощников! Недавно заезжала, я едва узнал. Поправилась, помолодела, что значит, в хорошие руки попала! Из бабы в женщину превратилась. Тебе от нее привет! — вспомнил Лукич ехидно.

  Колька губу закусил от досады, заныла память о тратах, обманутых надеждах.

  —   Еще приветы передает мартышка лохмоногая! — подумал мужик, но вслух сказал:

   —  Передавайте и ей — наше вашей — с кисточкой! Я доволен своей жизнью. Лидка у меня баба путевая! Вкалывает, не торгуется, всех доглядывает и любит. Даже я к ней привык, как к родной. Не грыземся, все у нас ладится. Нынче дачу хотим присмотреть, чтоб огородину свою растить. Свое всегда и лучше, и дешевле.

  —   А деток ждешь? — перебил Титов.

  —   Покуда бабку доглядываем. С нею мороки хватает. Может потом, теперь не до детвы.

   —  Удачи вам! — пожелал Егор Лукич человеку.

   Комендант понаблюдал, как электрики ремонтируют

проводку на первом этаже, послушал их разговор:

   —  Мой оболтус вчера две двойки приволок! Пришел из школы и сумку подальше закинул, чтоб до дневника не добрался. Я и смекнул, что не с добра, велел достать! Ну, а гаденыш уже на улицу, во двор намылился. Я как глянул в дневник, враз портки с него содрал и как влупил дурню! Он теперь на жопу с неделю не сядет!

   —  Зачем выдрал мальца? Двойки он быстро исправит, а зло на тебя не скоро пройдет...

   —  Я ему позлюсь отморозку! Чего не хватает? Пожрать в доме всегда есть. Обут и одет, канает в тепле. А учиться не хочет. Уроки из-под ремня делает, да еще оговаривается сопляк. Вот за это и получает!

   —  У тебя пацан! Без куска хлеба не останется. Уже теперь помогает тебе. А у меня девки, две двухстволки. Вчера вечером вышел, глядь, а старшая моя целуется с пацаном. Он ей не то под юбку, в трусы влез. Ну, я и ему и ей по ушам надавал. Они в вой, мол, ничего не было. А зачем у ней шарил, чего там забыл? Свою дуру враз домой загнал и не велел высовываться. Зато в школе отличница! Попробуй не угляди, пузо живо набьют дурковатой! Она дома твердила, что только целовались. Как будто я слепой и не видел! А младшая тоже с пацанами тусуется, сама за ними бегает, домой ходит, потеряв стыд. И в кого удались скороспелками, черт их знает!

   Лукич головой крутнул, усмехнулся. Время идет, люди стареют, а проблемы не меняются.

   Давно ли привела в общежитие свою дочь женщина из пригородного поселка. Все просила девчат из комнаты приглядеть за дочуркой:

   —  Алка моя совсем ребенок. Никуда из дома не выходила. Вы же постарше, не дайте дитя в обиду. Она даже сдачи дать не сумеет, совсем смирная!

  —   Ладно! Приглядим! — пообещали девчата бабе. Та и Лукича умоляла. Тот поверил. Мать зря не попросит. И успокоил:

   —  В обиду не дадим...

  Алевтину Шитову взяли на завод штамповщицей. В цехе она была самой юной. Худенькая, среднего росточка, она напоминала подростка, случайно заскочившего в цех.

   —  Ага! Ребенок! Ты посмотри, как глазами стреляет в парней, а жопой крутит, что прожженная путанка! У мужиков, глядя на нее, слюни текут! Эта девка сто очков любой бабе даст,— указывали взрослые девчата на новенькую.

   Алевтина быстро освоилась в общежитии, и, поужинав, вернулась в комнату, заметила, что одна из девчат курит у окна, встала рядом, достала сигареты из-под кофты, закурила.

   В это время в комнату вошел Лукич. Увидев курящую Алевтину, несказанно удивился:

   —  Вот так ребенок! — вырвалось у него невольное.

   —  А что тут такого? Я же не одна курю!

   —  Они старше тебя. Организм покрепче.

   —  Ну, это как сказать,— отвернулась к окну. И закричала:

   —  Девки! Гляньте на того прикольного! Он ко мне в перерыв клеился! Все пощупать хотел, да я ему облом устроила! Тоже мне, хахаль, с пустыми лапами зависает, дурней себя ищет!

  Лукич, услышав такое, сразу вышел из комнаты. Понял, девчонку защищать не надо ни от кого. Она сама нападать умеет. Зря мать тревожилась.

   А вскоре Алку узнали оба мужских этажа. Ее приглашали, и девчонка не отказывалась. Она ходила в гости ко всем. Но ничего дурного себе не позволяла. Пила чай, кофе, к спиртному не прикасалась. Но курила и строила глазки всем напропалую. Ее пытались вызвать в коридор, погулять по городу, девчонка отказывалась. Посидев у ребят до десяти, возвращалась в комнату, переполненная впечатлениями:

   —  Ну, смешные придурки! Обсели меня, как пчелы, и жужжат в уши каждый о своем. На прогулку, в кино, в коридор зовут, а сами всю меня глазами ощупывают. Пар уже из ушей валит, рожи красные...

  —   Ты лопухи не развешивай, не дразни мужиков. Распалишь их, потом не убежишь. Не ходи, не дразни гусей. Не лезь на глаза! Самой же спокойнее будет,— предостерегали Алку взрослые девчата, но та не поверила. Подумала, что завидуют. Ей так хотелось быть в центре внимания, нравились комплименты и дифирамбы, какими щедро осыпали ее. Так прошли три месяца. И Алевтину пригласили на день рождения к одному из парней.

   —  Только заранее предупреждаю, я не пью! И заставлять, уговаривать меня не стоит,— предупредила заранее.

  —   Какая выпивка? Завтра на работу. Попьем чаю с тортом и все на том,— переморгнулись парни.

   —  А почему вас четверо, а я одна? Может, еще кого-нибудь из девчонок пригласите! А то как-то неудобно,— замялась Алла.

   —  Равной тебе во всей общаге нет!

   —  Не только в общаге, а и в городе!

   —  Любая рядом с тобой пугалом смотрится!

   —  Уважь нас, приди!

   —  Это будет самый большой подарок! — расцвел Валерий, чей день рождения решили отметить.

   Алла цвела, ее предпочли всем. У девчонки от гордости даже кончики ушей покраснели. Ей так хотелось быть лучше всех.

   Она пришла с букетом цветов и сама похожая на цветок, яркий и манящий таинственным запахом духов.

   —  Алла, ты неотразима!

   —  Сказочная фея!

   —  Утренняя звезда! — услышала град восторгов и улыбалась тихо, как и подобало королеве красоты.

   Все было пристойно. На столе торт, конфеты и банка кофе. Вокруг чашки. Парни пили кофе, угощали девчонку, незаметно подсыпали в ее чашку димедрол, засекали время, когда снотворное свалит гостью с ног окончательно.

   Кто-то вставил диск в магнитолу, полилась тихая музыка. Алевтина хотела покурить у окна, но чьи-то заботливые руки отвели:

   —  Не рискуй, можешь простыть.

   Девчонка послушно отошла, села в кресло, почувствовала, что засыпает. Она еще боролась с собой, хотела встать, вернуться в свою комнату, лечь в постель до самого утра. Но...

   Ноги уже не держали.

   —  Неси сюда,— услышала сквозь сон.

   —  Да живее! Кто первый?

   —  Давай ты, именинник!—донеслось откуда-то издалека о ком-то. Алла не проснулась.

   —  А она вовсе не девка! Пробита!

   —  Еще целкой рисовалась, стерва! — застегнул брюки второй.

   Алевтина очнулась, когда на нее залез последний, четвертый, самый громоздкий из всех жильцов. Она попыталась изобразить негодование, столкнуть мужика. Но услышала насмешливое:

  —   Слышь, не дергайся! Лежи тихо! Не коси под целку! Ты ее еще в пеленках карандашом проковыряла!

   —  А уж сколько мужиков познала и не счесть,— усмехались парни.

   —  Негодяи! Козлы! Я в суд подам. За изнасилование всех посадят!

   —  Не бренчи, крошка! Заплатим по таксе и все довольны останемся! — слез последний.

   Алла оделась и, оглядев ухмылявшихся ребят, пригрозила всем милицией.

   —  Или отдадите, сколько я скажу, или сегодня всех вас заберут и не выпустят, я не прощу никого! Опозорили, отняли невинность! Козлы!

  —   Какая невинность? Да там такая девочка, что в два кулака щелочка, вагон руды и сам туды! —смеялся последний, четвертый, громила Данил:

   —  Я по себе средь баб подружку не мог найти из-за проблем с размерами. А эта девочка хоть бы что! И не охнула! Скольких ты через себя пропустила?

   —  Я вам не предлагалась! И не собиралась здесь ночевать! И не прощу никого! — взвизгнула Алевтина, выставив мелкие, как у мыши, зубы.

   —  Ладно, братва! Давай сбросимся ей! Получай свое и больше, чтоб тебя не видели! — открыли бабе дверь, та вышла в коридор, гордо подняв голову.

   Нет, она не пошла в комнату, тут же нашла Лукича и, обливаясь слезами, пожаловалась на беду, свалившуюся на ее голову.

  —   Тебя изнасиловали? Все четверо? А почему ты не крикнула, не стучала в стену? Зачем сама пришла, да еще одна, никого не предупредила, не сказала, глупая, кто так делает? — позвонил Валерию, велел всем четверым срочно прийти к нему в кабинет.

   —  Это невозможно, что она женщина! Вы изнасиловали ее. А значит, будете отвечать!

   —  Мы заплатили ей! И она взяла деньги!

   —  Как так заплатили? — оглянулся Егор Лукич на Алевтину.

   —  Ничего не заплатили, врут они!

   —  Так платили или нет? Говорите правду!

   —  Платили! Дали ей две тысячи!

  —   Ты взяла деньги?— спросил Аллу.

   —  Это разве деньги? Да и что мне оставалось делать, если эти отморозки даже торговались со мной? Проучить надо, чтоб сначала цену обговаривали, а потом лезли к бабе? А то ишь губы развесили, им еще девочку подавай! Сколько вам за нее отвалить пришлось бы! Вы со мною не сумели путем рассчитаться! Тоже мне, мужики! Сколько вас, отморозков, живет на двух этажах, ни одного приличного хахаля не увидела, все голодранцы и придурки! Вам только с дешевками путаться! Коли так, зачем к приличным женщинам пристаете? — разыграла негодование.

   —  Послушай, Алла, чтоб завтра утром ушла отсюда навсегда и никогда не пыталась вернуться! Ни за что не примем обратно. А на завод сам позвоню, скажу, за что тебя выгнал! У нас заводчане живут. Других не держим! Чтоб духу твоего не было.

   —  Егор Лукич, я поделюсь с вами, наличкой буду платить, не гоните, не звоните на завод! Сами разберемся, зачем сор из избы выносить? Не буду писать заявление в милицию на козлов! Ну и вы уступите, не гоните на улицу!

   —  Чтоб в семь утра тебя не было! Иначе, сам выброшу. Мне в общежитии шлюхи не нужны. Здесь нормальные люди живут, тебе среди них места нет!

   Алевтину из общежития увез пожилой человек. Он подъехал рано утром, вошел в вестибюль и, поздоровавшись с Поликарповичем, спросил любопытно:

  —   А за какую шкоду выбрасывают из общаги Алку?

   —  Не знаю! Выкидывают, иль сама уходит, я ничего не слышал. Бабы — народ капризный. Может, что-то не понравилось,— не стал откровенничать с чужим человеком.

   Вскоре спустилась по лестнице Алевтина. Кивнула вахтеру на прощание и поспешила к машине следом за приехавшим мужиком. По общежитию прошел слух, что эту пташку взял на содержание старый, но очень богатый человек.

   —  Из его рук ей не выскочить. Да, работать она уже не будет, не пустит на завод. Учиться тоже не даст. Ребенка родить не позволит. Но... Когда этот лишай помрет, Алке ничего не достанется, все отойдет его сыновьям. А она лишь тряпки заберет. И все годы, пока он дышит, станет жить под замком, как птаха в клетке. Не приведись такой судьбы никому...

   Больше Алевтину никто не видел, ее быстро забыли, словно она никогда и не жила здесь, в общежитии.

   Приключение с этой девкой не обошлось без последствия для ребят злополучной комнаты. Лукич распекал их весь вечер. Стыдил, ругал за димедрол, за групповуху, предупреждал каждого. Все четверо вышли от Егора, понурив головы. О женщинах вспоминать не хотели. В той комнате больше никто не видел бабья...

   Егор Лукич составлял отчет, сидел, склонившись над столом, выверял каждую цифру и не увидел пожилого мужика, вошедшего в вестибюль. Тот долго смотрел на коменданта, ждал, когда он освободится, потом присел на диван и задремал в тишине.

   И, если бы ни Поликарпыч, может выспаться успел бы тот посетитель. Но вахтер осторожно кашлянул в дверях кабинета, и Титов поднял голову. Вахтер указал на посетителя.

   —  Вы к кому? — спросил мужика Лукич.

   —  Знамо дело, к тебе! А еще к своим мальцам. Ты, как вижу, запамятовал меня. Когда-то прогнал, не велел приходить. Но как не появиться, коль тут мои дети, Ромка и Максим! Дозволь с ними встретиться!

  —   Зачем?

  —   Беда у меня!

  —   Какая?

   —  Баба померла. Хоронить надо!

  —   Вы о мачехе?

   —  Про нее зужу,— закивал человек.

  —   А ребята причем?

   —  Мил человек, она их смалу ростила! Не все время бухала. Уж когда выросли. Оно и грех с мертвой враждовать. Простить и проститься надо по-людски, по обычаю. Завтра похороны.

  —   Поликарпыч! Пусть ребята выйдут,— попросил Егор Лукич и, глянув на посетителя, добавил:

   —  Поговорите в вестибюле...

   Ромка и Максим вскоре опустились вниз, огляделись, Лукич указал им на отца, ребята его и не заметили на диване. Подошли, поздоровались холодно, как с чужим, сели поодаль, ждали, что скажет.

   Человек оглядел сыновей. Его и не его дети. Они хорошо выросли, раздались в плечах. Держатся уверенно. Это уже не мальчишки, настоящие парни, какие могут постоять за себя. К ним родительский кулак уже не применишь. Ребята взрослые, хорошо одеты. Это отец приметил сразу.

   —  Уже бреются. И стригутся в парикмахерской. Вона как вылизаны! Не то, что дома босяками ходили. Нынче оба как с картинки смотрятся,— думал человек не без гордости.

   Лукич исподтишка наблюдал за встречей.

   —  Сынки! Ну, что ж так-то? Как чужие сели. Ить не стало мачехи! Померла она!

   Парни молча переглянулись, пожали плечами:

   —  А нам какое дело? — буркнул Ромка.

   —  Твоя баба, твоя проблема! — поддержал Максим.

  —   Она растила вас! —напомнил глухо.

   —  Постыдился бы вслух говорить!

  —   Мы в вашей семье были лишними,— отвернулся Максим.

   —  Нешто за все годы капли света не видели?

   —  Сам вспомни, а нас не дергай!

   —  Чего хочешь? Зачем пришел? — спросил Максим.

   —  Хочу попросить обоих, чтоб пришли на похороны.

  —   Это еще зачем?

  —   Кто она нам?

   —  С мертвыми не враждуют! — подсел человек поближе к сыновьям.

  —   Я не приду! — нахмурился Максим.

   —  Нам ни с живой, ни с мертвой говорить не о чем. Ты ее для себя привел, сам с нею и разбирайся. Нам она никто!

  —   Под одной крышей жили, даже совестно перед людями! — напоминал человек.

   —  Чаще на улице канали, деваться некуда, мелкими были. Не неволь и не проси, мы не придем. Она всегда была чужой! А с такой, что взять? Ты не смог, как все нормальные люди, выдержать год без бабы после смерти матери!

   —  Я не для себя, ради вас ее привел, чтоб заботилась и мать заменила!

   —  Эту гнусную басню ни тебе говорить, ни нам бы слушать! — Стыд поимей и помолчи! — обдал отца злым взглядом Максим.

   —  Ладно, нынче ничего не выправить. Хоть ко мне наведывайтесь. Я-то вам кровный, свой.

   Ребята, услышав, отвернулись от мужика.

  —   Чего морды воротите? Там жилье ваше!

   —  Да брось смешить. Месяца не пройдет, как другую приволокешь,— рассмеялся Роман.

   —  И тоже станешь базарить, что ради нас притащил?— усмехался Максим.

   —  То как же? Конешно! А хто в порядке станет держать жилье? Понятное дело, баба! Ну, а я уже не единую не пропишу!

   —  Делай, как хочешь! Нам скоро в армию! Если вернемся, то не к тебе, а на завод. С тобою все кончено. Ты нас детьми швырнул под ноги чужой бабе. Мы еле выжили. Познали цену твоей похоти! Больше рисковать не стоит, и веры тебе нет. Мы ничего не значили в твоей жизни, а потому и самого вычеркнули из души. Зачем нам такой отец?

   —  Ребята! Ну, простите, где был виноват!

   —  Слишком много обид и горя стерпели от вас. Прощают, когда ждут и надеются на лучшее. Нам ждать нечего!

   —  Сынки! Поймите! Я остался один!

   —  А мы были малышами! Помнишь, как нас обоих выкинули во двор зимой? На холод, голодными, даже без курток. Нам тогда лет по пять было. Соседи заставили вас взять нас с улицы, милицией пригрозили. Это часа через два, когда мы вой подняли. Сами вы о нас и не вспомнили!

   —  Как зверски били нас обоих ни за что! Теперь прощения просишь? Но у кого? Все отморожено и ни капли тепла к тебе не осталось. Не нужна твоя квартира и ты вместе с нею. Живи, как старый волк вне стаи! Нет тебе места среди людей! И не зови! Мы не придем. Навсегда ушли из твоего логова! И никогда о том на пожалели.

   Они молча встали.

   —  Хоть помогите какою копейкой! Мне вовсе не на что хоронить! — взмолился мужик.

   —  Так бы и сказал! А то развел, распустил сопли про жалость!

   —  Подожди тут немного! Сейчас принесем, сколько сможем,— пошли ребята наверх.

   Вскоре они вернулись, отдали деньги.

   —  Этого не хватит, мало! Еще и помянуть нужно! А тут что?

   —  Давай сюда! Обойдись сам! — протянул руку за деньгами Максим.

   —  Э-э, нет! А на что хоронить бабу? — побежал человек к двери, боясь, чтоб сыновья не отобрали и эти. Он выскочил в дверь, забыв попрощаться и поблагодарить. Он не ожидал и этого...

   Парни, уходя из вестибюля, глянули на Егора Лукича, тот коротко кивнул им и снова склонился над отчетом. Человек думал, что сегодня разделается с бумагами. Но в общежитие вошел Сашка Ухов. Он недавно женился и ушел жить в семью, к жене, в двухкомнатную квартиру в многоэтажке. И очень радовался, что теперь у него будет своя квартира, на самом верхнем, девятом этаже, в новом доме со всеми удобствами, с лифтом и телефоном. Одного не учел парень, тещу. На нее тоже полагалась комната в этой квартире, и баба чувствовала себя тут полной хозяйкой.

   Сашка достаточно долго жил один до женитьбы и никогда не подчинялся женщине, тем более теще. Он попросту не замечал ее. Не видел в упор. Но теща была не из тех, кто жил тихо, стараясь не мельтешить и не попадаться на глаза. Она считала себя главным лицом в семье, хранительницей очага! А потому требовала к себе особого внимания и уважения, послушания и кротости.

   Первым делом она потребовала у зятя деньги.