Я отключила плеер и медленно подошла к телу. Из-под простыни выглядывала рука девушки. В глаза бросился вызывающе яркий маникюр и колечко с крохотным бриллиантом — подарок отца на выпускной.

Громов с ленивым безразличием наблюдал за мной, прислонившись к стене.

— К сожалению, не могу избавить вас от своего присутствия, — сухо произнёс он. — Не положено, а то вдруг какие-нибудь органы для своих ритуалов прихватите.

— Ну зачем же мне мёртвые органы, для жертвоприношения годятся лишь живые существа! — огрызнулась я, дотрагиваясь до Валиной ладони. Она была холодной и сухой. — Засеките время, лейтенант. Через пять минут вы выведете меня из транса.

— А если…

— А если не захотите или не успеете, я могу не вернуться и в казино с вами, соответственно, не пойду.

— Не вернуться откуда? — недоверчиво переспросил он, но моё сознание уже подключилось к Валиной ДНК.

Клеточная память этого хромосомного набора — своего рода уникальная база данных, в которой записаны все события когда-либо происходившие с человеком. С такой «базой» работать предпочтительнее, но в принципе подойдёт любая частичка человека, даже не содержащая ДНК, например, ногти и волосы без луковицы. Просто в этом случае значительно увеличивается расход моей энергии.

В момент смерти, как и за пару часов до неё, Валя была пьяна. Это я поняла по головокружению и характерной пелене возникшей перед глазами. Пелена была плотной и застилала не только зрение, но и сознание. Увидеть удалось не много.

Я чувствовала злость и обиду, охватившую девушку в какой-то момент. Видела разорванный документ, похожий на медицинское заключение ультразвукового исследования. Затем перед глазами встало перекошенное от ярости лицо Руслана, за этим последовалаострая вспышка боли на щеке — пощёчина. Валя упала и ударилась затылком о край стола. А потом… потом меня обступила темнота, и шею обхватило тонкое шершавое кольцо удавки, я начала задыхаться. Пальцы тщетно цеплялись за что-то узкое, жёсткое и по ощущениям матерчатое, пытаясь освободить сдавленное горло, но тот, кто стоял позади, был сильнее.

Воздуха становилось всё меньше. Я захрипела, перед глазами замелькали яркие расплывающиеся разноцветные пятна. Всё кончилось также внезапно, как и началось. Я открыла глаза и закашляла, с трудом удерживая равновесие. Сфокусироваться на предметах удалось не сразу: пред глазами всё расплывалось. Шея болела, дыхание оставалось неровным и прерывистым. Рядом стоял Громов.

— Впечатляет. Очень артистично, — протянул он ровным голосом. — И… что это было?

— Валя была беременна? — спросила я вместо ответа.

Он сверился с заключением эксперта.

— Нет, а почему…

— Спасибо за помощь, лейтенант, встретимся в субботу! — я снова включила плеер и, махнув на прощанье недовольному полицейскому, поспешила покинуть морг.

* * *

Дома меня, конечно же, встретила взволнованная бабушка с вопросом:

— Ну как? Ты что-нибудь выяснила?

— Пока не поняла, — я устало плюхнулась в любимое кресло. — В момент смерти Валя была пьяна. Поэтому всё, что я видела, скорее всего, ничего не значит: алкоголь здорово искажает восприятие.

— А что ты видела?

Я помолчала, вглядываясь в знакомый пейзаж за окном.

— Немного… он ударил её.

Бабушка, которая пусть и поверхностно знала обоих «героев» трагедии, схватилась за голову и запричитала:

— Значит, это всё-таки Руслан?! А с виду такой приличный молодой человек! Да ещё к тебе несколько раз приходил.

— Бабуль, не заводись.

— Но он убил эту бедную девочку, ты же сама видела!

Ничего себе вольная интерпретация моих слов!

— Стоп! Я видела, как он её ударил — не больше! А ещё видела заключение гинеколога и ультразвуковое исследование по поводу беременности.

Бабушка перестала метаться по комнате и, как подкошенная, рухнула на диван:

— Боже! Валя была беременна?!

— В том то и дело, что нет. Поэтому в данном случае моим видениям доверять не стоит.

Я невольно прикоснулась к шее, вспомнив жуткое саднящее ощущение затягивающейся удавки. Это уж точно не пьяный бред, её задушили. Кто и как — я не видела. Возможно, что и сам Руслан, он ведь тоже был сильно пьян и, похоже, очень рассержен. Но с бабушкой такими рассуждениями делиться точно не стоит. Не сейчас.

В дверь позвонили. Василиса Аркадьевна поднялась, остановив меня царственным жестом:

— Сиди! Я сама. Ты же опять в глазок не посмотришь.

Через секунду она буквально ворвалась обратно с безумным выражением лица и громко прошептала:

— Господи, это она! Куда мне спрятаться?!

Я ничего не поняла.

— Кто она?

— Та кикимора из санатория! Из-за которой меня чуть не уволили. Ты меня не видела и вообще — меня здесь не было!

Бабушка скрылась в соседней комнате, шикнув на прощанье:

— Чего застыла, открывай!

— Зачем?

Она с недовольным видом выглянула из-за двери.

— Как зачем?! Такой шанс узнать, что у неё на уме и избавить меня от неприятностей!

Я нахмурилась, сложив два плюс два:

— Так этот визит твоих рук дело?

Она плечами пожала.

— Я же рассказывала, что предлагала ей навестить тебя ещё в начале нашего гм… конфликта. Тогда она, мягко говоря, отказалась, а теперь, наверное, передумала. К тому же я попросила кое-кого в санатории порекомендовать твои услуги. Ну, чего стоишь — открывай!

Звонок продолжал настойчиво тренькать. Бабушка повелительно указала на входную дверь и скрылась из вида. Я неохотно поплелась в прихожую. Все мысли занимало случившееся с Валей, встречаться с незваной гостьей не хотелось.

За дверью стояла элегантная молодая женщина с огромными глазами цвета самых синих васильков и коротко стриженными чёрными волосами. На ней были обычные серые джинсы и голубая водолазка. Минимум косметики, тонкая цепочка и пара неброских колечек на руке. Портрет, нарисованный бабушкой, настолько не совпадал с действительностью, что я не смогла скрыть удивления. Неужели это и есть та самая злобная, усыпанная бриллиантами «кикимора»? А может родственница обозналась? Хотя со зрением у бабули до сих пор всё было в порядке.

— Добрый день, вы ко мне?

— Да, если вы — та самая Злата, — в её голосе проскользнуло плохо скрываемое пренебрежение. — Мне говорили о ваших гм… неординарных способностях.

— Да, я о них тоже наслышана. Входите.

Девушка переступила порог и оценивающе осмотрелась. Я провела её на кухню.

— Присаживайтесь. Чем могу помочь?

Она долго приглядывалась к простому деревянному стулу, прежде чем соизволила величественно опуститься на самый его краешек.

— Сначала проясним ситуацию. Я не собираюсь платить за дешёвые фокусы вроде карточных гаданий. Вы должны доказать мне свои способности. Расскажите о моём прошлом, — с каждым словом пренебрежение стремительно перерастало в надменность.

Увы, бабушка не ошиблась: точно кикимора. Ладно, сама напросилась. У таких особ прошлое скучным не бывает. И в транс входить не придётся — она не из тех, кто может долго контролировать мысли и эмоции.

— Вообще-то я никому ничего не должна, но если настаиваете… дайте руку.

Она осторожно протянула ухоженную ладонь с красивым акриловым маникюром. На хорошеньком лице обозначилось скептическое выражение.

Теперь понятно зачем она так неброско вырядилась — меня проверяет. Ладно, приступим…

На третьем имени, с описанием подробностей последней, кстати, совсем недавней романтической встречи она сдалась и резко отдёрнула руку. Вероятно, это далеко не полный список. Неужели муж не догадывается?

— Доказательства приняты?

Она ничуть не смутилась, только выражение лица стало ещё более неприятным и надменным.

— Допустим. Но ты никому ничего не скажешь, дорогуша. Собирайся, поехали!

Я поморщилась. Не люблю фамильярность, поэтому ответила тем же:

— Когда это мы успели перейти на ты? Никуда я с тобой не поеду — другие планы, извини, дорогуша.

В синих глазах сверкнуло такое! Женщина стала похожа на пантеру, приготовившуюся сбить жертву одним прыжком. Не прыгнула и даже не зарычала. Напротив, назвала очень симпатичную круглую цифру и достала из сумочки несколько купюр приятного зеленоватого цвета.

— Это задаток. Если поможешь моей дочери, получишь остальное.

Не спрашивая разрешения, она закурила и нервно продолжила:

— Физической причины её болезни врачи не находят, считают — проблема психологического характера. Какая-то травма, пережитая в детстве. Ты сможешь это увидеть?

Я пересчитала деньги. Не плохо — и на холодильник хватит, и на квартплату останется. И это только задаток.

— Попробую.

— И не вздумай меня шантажировать, — металлические нотки в высоком голосе неприятно резанули слух, вызвав ассоциации с Громовым. — Мужа моя личная жизнь давно не интересует, но он человек известный — огласки не допустит, тебе же хуже придётся. Теперь поедешь?

— Да, планы изменились. Я такая непостоянная.

Деньги я убрала и в случае неудачи возвращать не собиралась. Это плата за расход энергии, а её, похоже, придётся потратить немало.

Уже выходя из квартиры, я поймала себя на мысли, что чего-то не хватает. Ах да, непривычная тишина. Никаких звуков ремонта с момента моего возвращения из морга. Чтобы это значило? Неужели закончили?!

* * *

Она не была похожа на болезненного, с детства скитающегося по больницам подростка. Да и вообще на подростка не походила. Слишком серьёзный взгляд — обречённый и смиренный одновременно. И никаких признаков вызывающего бунтарства, свойственного переходному возрасту. Здоровый румянец на щеках и крепко сбитое, но ещё не начавшее преображаться в женские округлости тело двенадцатилетней девочки с этим взглядом совсем не вязались. Она сидела посреди разобранной постели в розовой с кружевными рюшами пижаме и разглядывала меня. Без страха, без интереса, без доверия. Привыкла, что родители постоянно приводят новых лекарей. Приводят, но… ничего не меняется.

Мама (по дороге выяснилось, что её зовут Алина Шолохова) присела рядом с девочкой и стала что-то тихо ей шептать. Надменное выражение мгновенно исчезло с её лица. Холёные ладони нежно перебирали спутанные локоны девочки, голос звучал мягко и ласково. Поразительно, как любовь преображает самого неприятного человека. Наконец, меня пригласили подойти. Алина пересела в кресло у окна.

— Я останусь. Можешь начинать.

— Привет, Галя, меня зовут Злата, — я присела рядом с девочкой.

Она машинально отодвинулась и тихо спросила:

— Это из-за волос?

— Что?

— У вас волосы золотые.

— А… да, из-за них, — не объяснять же ей, что имя не настоящее. — Я попробую выяснить, что с тобой происходит. Хорошо?

В карих глазах мелькнула настороженность, девочка напряглась и уточнила:

— Как?

— Просто подержу тебя за руку.

Она невесело улыбнулась.

— Ясно, вы тоже экстрасенс. Меня уже осматривали несколько…

Мне вдруг стало неловко от этих слов, вернее от того каким тоном они были сказаны. Мол, делайте, что хотите, я привыкла и не расстраивайтесь, когда ничего не получится. А вдруг действительно не получится? Я ведь уже сканировала организм Гали с бабушкиной подачи. И ничего необычного ни в физиологии, ни в психологии тогда не заметила. Почему сейчас должно получиться? Ладно, отступать поздно, да и некуда.

Я напомнила Алине о времени (надеюсь, ей хватит если не человеколюбия, то благоразумия вывести меня из транса) и взяла тёплую руку девочки в свои ладони…

Самый верный путь выяснить причину приступов — вернуться в момент последнего, именно это я и сделала, слившись с сознанием девочки.

Вечер, палата в санатории — эта самая. Галя читает книгу «Гарри Поттер и кубок огня». Открывается дверь, входит моя бабушка в форменном белом халате. Она принесла градусник. Подходит ближе, передает девочке. Галя берёт градусник, поднимает глаза. Взгляд скользит по лицу бабушки, по её халату, цепляется за бейдж с именем, и сознание ребёнка начинает стремительно тонуть в нахлынувшем потоке дикого животного страха. Дальше — темнота, невнятные крики (чьи — непонятно, слов не разобрать) и уже привычная боль от сдавившей шею удавки. Пальцы цепляются за что-то холодное, вероятно, резиновое, пытаясь освободиться — тщетно. Воздуха в лёгких почти не осталось, сознание уплывает, я падаю. Последняя деталь, выхваченная из той реальности угасающим взглядом: лежащий на полу белый медицинский халат и бейдж с именем «Василиса Зайцева» на нём…

Темнота отступала медленно и неохотно. Когда она рассеялась, я увидела рядом Алину со стаканом воды, Гали в палате не было.

— Она испугалась? — с трудом выдавила я. Голос был хриплым, горло болело.

— Конечно, испугалась! — возмутилась Алина. — Такого спектакля нам ещё никто не устраивал! Неужели нельзя было обойтись без него?

— Без него — значит, без меня. Я ведь предупреждала. Как девочка? У неё признаков удушья не было?

— Нет, но она напугана! — злилась Алина. — Надеюсь, это было не зря! Удалось узнать, что с моим ребёнком?

Я взяла у неё стакан и приложила к ноющей от боли шеи. Холод стекла приятно обжёг кожу. Перед глазами замелькали обрывки увиденного в трансе: разрозненные кусочки мозаики, которые никак не складывались в целую картинку.

— Пока не знаю. Скажите, с Галей никогда не случалось ничего… гм… необычного. Её никто не обижал, не похищал? Только честно?

Изумление в синих глазах женщины было неподдельным.

— Обижал?! Похищал?! Господи! Нет, конечно! Она у нас с рождения как в оранжерее, ей никто слова грубого никогда не сказал! Что за бред?

Либо она говорит правду, либо сама многого не знает.

— Когда впервые появились приступы?

— Да почти сразу, годика в три.

— А среди ваших знакомых нет Василисы Зайцевой?

— Нет, — в её глазах блеснуло раздражение. — Я знаю только одну Василису — твою странную родственницу. Так что с моей Галей?

Хороший вопрос. Жаль, ответить мне пока нечего. Сейчас я знаю только одно: физически девочка не больна. Приступы — проявление… как бы это лучше сформулировать?

Сформулировать не получилось. Галю никто никогда не душил, тем не менее, в каждом приступе она переживает именно это — медленную агонию от рук убийцы затягивающего петлю. А спровоцировал последний приступ бейдж с именем Василисы Зайцевой, потому что он был последним, что видела… видел кто-то перед тем, как умереть от удавки. Бред какой-то! Это никак не могла быть Галя. Тогда что же я видела?

* * *

Возле дома меня ждал сюрприз. Напротив подъезда стоял большой грузовик, украшенный какими-то затейливыми фирменными логотипами с многообещающим названием «Шик и блеск». Рабочие из семнадцатой квартиры ловко извлекали из его фургона обёрнутые бумагой квадраты и прямоугольники самых разных размеров.

Я не сразу сообразила, что происходит — голова ощутимо кружилась, а в памяти ещё проигрывались картинки последнего транса, мешая настроиться на текущую действительность. Рыжеволосый Глеб, поравнявшись со мной, подмигнул и сказал:

— Поздравляю. Ремонт окончен, мы съезжаем. Вот только мебель соберём и всё — хрустальный шар будет работать в прежнем режиме!

— Какая жалость, мне будет вас не хватать, — буркнула я, изо всех стараясь на нём сфокусироваться. Видимо, получилось не очень.

Он презрительно хмыкнул и скрылся в дверях с тремя большими коробками. А я вместо логичного облегчения от такой в целом приятной новости почему-то почувствовала необъяснимую тревогу.

Разумеется, бабушка меня дожидалась. А так хотелось уединения. Мне необходимо было самой разобраться в случившемся, без вот этого её:

— Ну, как? Что узнала?! Рассказывай!

К тому же общее состояние организма тоже оставляло желать лучшего. Погружение в «непонятно куда» далось нелёгко, как физически, так и морально.

— Пока ничего. Галя — на редкость здоровый ребёнок.

— А как же…

— Бабуль, я ужасно устала, давай позже всё обсудим.

Она прекрасно знала, как много сил отнимают глубокие трансы. Поэтому не стала настаивать и неохотно удалилась, а я несколько минут просто бесцельно слонялась по квартире совершенно опустошённая. Тому, что произошло полчаса назад пока нашлось лишь одно вразумительное объяснение — транквилизаторы или другие медикаментозные препараты. Наверняка они сейчас циркулируют в крови Гали, отсюда сбой восприятия. Это как с алкоголем. Надо уточнить, что именно ей кололи или давали накануне.

Это, на первый взгляд, вполне логичное объяснение не избавило от сомнений в собственной компетентности. Может, не с девочкой, а со мной что-то не так? Вдобавок непривычная тишина вместо облегчения продолжала вызывать беспокойство.