Я медленно открыла глаза и растёрла виски, в них барабанили отбойные молотки. Глова была тяжёлой.

От надежды, светившейся в голубых глазах Инги, стало только хуже. Она молчала, боясь задавать вопросы, а я не знала, что именно ей сказать. Сначала лучше удостовериться в реальности своих видений.

— Скажи, Инга, твой Макс не слишком породистый, верно?

Она удивлённо моргнула.

— Да, он… я подобрала его на улице совсем маленьким шесть лет назад, и для меня никогда не имело значение, какой он породы. Мама его не любила, называла смесью бульдога с носорогом. А что?

— В посёлке он часто выходил за пределы дома?

Ещё один удивлённо-настороженный взгляд в мою сторону.

— Да, он постоянно находил какую-нибудь лазейку и убегал, но вечером всегда возвращался. А позавчера не вернулся. Мы с Фёдором обошли ближайшие окрестности, звали его — бесполезно. Вы поможете мне его найти?

— Кто такой Фёдор?

Я как могла, тянула время, чтобы не оказаться в эпицентре горьких слёз девочки-эмо, а ещё не давала покоя рука с морковным маникюром. Не могла ли она померещиться? В моём теперешнем состоянии это вполне допустимо.

— Фёдор работает у нас. Приводит в порядок двор и сад, ездит по маминым поручениям и ещё много всего делает. Так что с Максом?

Дальше темнить смысла не было. Я пододвинула ей ещё стопку салфеток и призналась:

— Мне очень жаль, Инга, но Макса больше нет. Похоже, он повадился к кому-то во двор, и хозяевам это не понравилось.

— Как?! Кто?! Почему?!

— Кто — не видела. Его ударили по голове, по-моему, лопатой.

— Нет! Не верю. Это не может быть правдой! — она вскочила, от резкого движения со стола посыпались салфетки и деньги.

— Успокойся, пожалуйста. Я описываю то, что видела.

— Нет! Вы ошиблись!

Очень на это надеюсь.

— Возможно, я сейчас не в лучшей форме.

После этих слов Инга немного успокоилась и снова села.

— Если вы его видели — где он сейчас? Что это за место?

— Не знаю, рядом находятся деревья, кусты и куча хвороста. Тебе это о чём-то говорит?

Она потянулась за упавшими салфетками и принялась усердно размазывать ими потёкшую тушь.

— У нас там лес неподалёку — деревьев и кустов хватает. Может… может, он просто ранен или болен?

В её дрожащем голосе звучала горячая мольба, но меня по-прежнему больше занимала неподвижная ладонь под кучей сучьев. Что, если женщина ещё жива? Хотя, вряд ли — живые под хворостом не лежат.

— Что? А… не знаю. Говорю же, я плохо себя чувствую и не могу ручаться за результат. Давай, сделаем так: оставь мне ошейник и свой номер телефона. Вечером попробую повторить попытку и отзвонюсь.

— Просто проверю, позвоню и на этом всё — большая жирная точка! — мысленно пообещала я себе, не желая ввязываться в очередную авантюру.

Девушка, получив возможность снова надеяться, заметно повеселела. Подняла с пола деньги, аккуратно сложила их на столе и поспешила откланяться.

Меня так и подмывало спросить, нет ли у неё знакомых с ногтями морковного цвета, но рисковать не стала. Потом объясняй, зачем мне это понадобилось, и что я имела в виду, а ответов всё равно нет. Сначала нужно убедиться, что моё видение — не плод усталости и бессонницы.

Ближе к вечеру меня разбудил звонок в дверь.

Я неохотно побрела в прихожую и, посмотрев в глазок, с ворчанием открыла дверь:

— Бабушка! Ну, зачем ты трезвонишь? У тебя ведь ключи есть!

Василиса Аркадьевна вошла в квартиру и плотно прикрыла дверь.

— Привет. Извини, ключи забыла. А что здесь делает тот рыжий? Я думала рабочие уехали, а он снова здесь! И где другой — высокий? Странно всё это.

Скорее возмутительно и, если честно, глупо. Чего Войнич этим добивается? Решил поиграть в вершителя судеб? Мания величия прогрессирует? Ну-ну, скипетр — в зубы, трезубец — в пече… в помощь. Только если захочу уехать — ни он, никто другой меня не остановит. Но пока такого желания нет, поспешила успокоить бабушку, сочиняя на ходу:

— Всё в порядке. Там какие-то проблемы с водопроводом и сплит-системой вот Глеб и разбирается. Он только вчера приехал.

Всю неделю я старалась навещать бабушку сама для того, чтобы она не встретилась с рыжим и ничего не заподозрила. Вот только вчера просто физически не смогла.

Она недоверчиво покачала головой:

— А хозяин где? Что он вообще здесь делает? Из этой глуши люди наоборот уезжают.

Ненавижу лгать бабушке, но правда может толкнуть её на опрометчивые и непредсказуемые поступки. А мне невыносимо будет снова увидеть в её глазах тень прежнего страха и то почти забытое затравленное выражение загнанного сворой охотников зверя.

— Алан? Ему врачи по состоянию здоровья здешний климат рекомендовали, вот он и приезжает периодически.

Н-да, не слишком убедительно. Не мастерица я истории придумывать.

— По состоянию здоровья? Что-то не похож он на больного, — продолжала ворчать наблюдательная родственница.

Ей бы следователем работать — никто бы от правосудия не ушёл. Я поспешила отвлечь бабулю от оттачивания дедуктивного метода.

— Не зря говорят — внешность обманчива. Как хорошо, что ты зашла, мне нужна помощь в одном деле.

Это не было ложью — мне ведь предстояло повторить попытку поисков рыжего Макса. Боюсь, теперь перевоплощения не избежать.

Мы устроились на кухне. Бабушка, наскоро введённая в курс дела, настороженно разглядывала ошейник в моих руках.

— Собака?! Почему ты просто не отказалась? И так энергию на всех подряд тратишь. А тут даже не человек — пёс какой-то!

— Откажешься тут, когда его хозяйка меня чуть в слезах не утопила.

— Но…

— Бабуль, всё в порядке, я просто посмотрю, где сейчас собака. На это много сил не потребуется. К тому же всё уже оплачено. А ты просто так зашла или по поводу?

— По поводу. Наш главврач в ожидании комиссии совсем озверел. Мало ему санаторий в идеальное состояние привести, так он ещё сотрудников на курсы повышения квалификации за переаттестацией отправляет. Так что я на старости лет уезжаю учиться!

Она обиженно надула аккуратно подкрашенные губы и посмотрела на меня чуть ли не умоляюще.

— А ты не могла бы как-то повлиять на шефа, чтобы он изменил это глупейшее решение? Это же на целый месяц морока!

Я обняла её за плечи и потёрлась щекой о её щёку.

— Бабуль, прости, ты же знаешь — не могу. А ты поезжай — развеешься немного, получишь новые впечатления.

— А как же ты тут без меня? Да, ещё этот рыжий рядом крутится!

— Ох! Дался тебе этот рыжий! Он скоро уедет, а я уже большая девочка — справлюсь. Будем созваниваться.

— Обязательно приеду на выходные, — примирительно проворчала Василиса Аркадьевна.

— Вот и славно! А теперь давай займёмся поисками Макса.

— Кого?

— Пропавшего пса.

— Какая глупость называть животных человеческими именами, — продолжала ворчать бабушка, но уже вполне миролюбиво. — Ладно, давай начинать. Только сильно не напрягайся — это всего лишь собака.

Когда через полчаса я звонила Инге, утешить её было нечем. Пёс был мёртв, как, вероятно, и та, кому принадлежал рука — она мне, к сожалению, не померещилась.

Инга предсказуемо рыдала в трубку добрых три минуты. Когда смогла выдавать членораздельные звуки, попросила указать место, где он находится.

На этот раз мне удалось разобрать некоторые ориентиры — я их назвала. Инга, судя по реакции, знала, где это.

Я взяла с девочки обещание, что она не пойдёт туда одна. Про руку ничего говорить не стала. Если найдут пса, её и так невозможно будет не заметить, а мне лишние вопросы и проблемы ни к чему.

Проводив бабушку, весь следующий день я провела, борясь с желанием позвонить Инге и узнать новости. На душе было муторно и неспокойно. Услужливая память регулярно высвечивала образ чьей-то безжизненной ладони, а стервозная совесть (мне достался именно такой мутированный экземпляр) атаковала сомнениями, настаивая: нужно было рассказать всё сразу, вдруг женщина была ещё жива!

Да и то, что я отправила Ингу в лес, где возможно кого-то убили, одну (вряд ли она прислушалась к моему совету взять провожатых) тоже не успокаивало. Вечером я всё же набрала её номер, но телефон девушки не отвечал.