Сознание возвращалось медленно, темнота не хотела отступать. Первое осознанное ощущение — свинцовая тяжесть в голове, тошнота и лёгкая боль — болели губы. Я открыла глаза и тут же зажмурилась от заплясавших перед глазами цветных пятен.

— Злата! Очнись! Ты меня слышишь?! — в лицо плеснули холодной водой.

Я повторила попытку. На этот раз в поле зрения попали нечёткий расплывающийся перед глазами кусочек звёздного неба и отблески пламени на испуганном лице Войнича. Попробовала пошевелить губами — получилось. Ленту он, наверное, снял отсюда болевые ощущения.

— Долго же ты ехал, — с трудом выдавила я и зашлась в приступе удушающего кашля. На глазах выступили слёзы. Тошнота и головная боль усилились. Отравление газом не прошло бесследно.

— Знаю, прости! — Алан осторожно провёл пальцем по моим ресницам, стирая слёзинки, и неловко обнял, повторяя: — Прости!

Меня затопила волна его эмоций: раскаяние, невероятное облегчение, радость.

— М… м, руки больно, ты можешь…

— Да, конечно, сейчас!

Войнич выудил оттуда-то небольшой складной нож и разрезал мои путы. Руки спортсмена заметно подрагивали и были покрыты свежими шрамами и порезами. Я только сейчас заметила, что его рубашка местами порвана и тоже в пятнах свежей крови.

— Что с тобой? Откуда кровь?

— Пустяк. Ворота заперты, пришлось через стену перебираться. Пиджак на руки намотал, но всё равно немного порезался.

Пустяк?! Я вспомнила, как выглядит стена при свете дня. Это впечатлило.

— Лез по гвоздям? Ты йог?

— Я дурак, — сухо возразил он, пряча взгляд, — прости, что подвёл. Нужно было больше тебе доверять, но я не допускал даже мысли, что Жаклин может быть причастна.

— Она и не причастна, это всё… а где Богдан? Его нужно остановить!

— Не знаю. Когда приехал, его уже не было, из-за ворот валил дым, а ты на звонки не отвечала.

Я машинально повернулась в сторону коттеджа — он был частично охвачен пламенем. От лёгкого движения в висках снова запульсировало, тошнота атаковала с новой силой. Мы с Аланом сидели почти возле ворот, но дыхание огня долетало и сюда, наполняя воздух горячей сухостью и запахом гари.

— Как ты узнал, что я тут? Получил сообщение?

— Получил, к тому же Глеб видел, как ты садилась с мужчиной в синюю девятку. А я в курсе, кто на такой машине с концертов возвращается. Хорошо ещё он дверь дома не запер, только кухню… видимо, решил, что этого будет достаточно.

— Как ты догадался, что я там?

— Твой телефон лежал возле двери, разбитый. Мне просто повезло.

— Нам повезло. Нужно вызвать полицию и пожарных. Дом может взорваться, газ…

— Не взорвётся. Я перекрыл вентель на кухне. Громову сейчас позвоню, пожарных вызвал. Что всё-таки произошло? Я ведь толком ничего и не знаю.

— Долгая история, сейчас важно остановить Богдана.

Алан недоверчиво покачал головой.

— Значит, он и был охотником? Невероятно! Мы, конечно, не были особо близки, но мне казалось, я знаю, на что он способен, а на что нет!

— Типичное заблуждение. Человек не всегда знает, даже на что способен он сам, а уж судить о других — верх самоуверенности.

Он нахмурился, смерил меня строгим взглядом педагога, недовольного поведением ученика и проворчал:

— Верх самоуверенности и беспечности — садиться в машину к малознакомому мужчине, когда по городу бродит маньяк! Почему ты уехала с ним, не дождалась меня?! Мы так не договаривались!

Ну всё, недолго длилась идиллия — зануда-Войнич вернулся.

— А ты куда пропал? Я тебя не нашла и телефон был занят, так что сам виноват! Признавайся, ты всё же устроил драку? Мы так тоже не договаривались.

Алан виновато отвёл глаза.

— Прости. Так получилось. Честное слово, я ничего не провоцировал — он сам нарвался.

— Вик? Он хоть жив?

— Конечно. Нос только сломан.

У него зазвонил телефон. Прослушав полученное сообщение, Алан нахмурился и повернулся ко мне.

— Глеб звонил. Он за мной ехал, но немного отстал, застряв в пробке. Богдан попал в аварию неподалёку отсюда. Съехал в кювет и врезался в дерево. Он мёртв…

Решение пришло быстро.

— Алан, ты здесь раньше бывал? Можно как-то открыть ворота с этой стороны?

— Да. В стене рядом с калиткой есть неприметное углубление. Хочешь открыть для пожарных?

— Хочу выбраться отсюда. Не нужно никому знать, что здесь произошло.

Он растерялся.

— А как же полиция? Нужно рассказать о Богдане!

— Он мёртв и больше никого не убьёт, а у нас нет доказательств. Мои видения к делу не подошьёшь. Пойдём, пока толпа зевак не собралась.

— Но… люди должны знать правду! Особенно родственники убитых девушек!

— И что она изменит, эта правда? Вернёт жизнь тем блондинкам? Нет! Зато, представь, что придётся пережить Жаклин и Инге! Я имею некоторое представление о том, каково жить с клеймом «родственница маньяка». Люди начнут в лучшем случае поливать их грязью или преследовать, как в своё время ты преследовал меня!

Алан, не выдержав моего взгляда, отвернулся и молча пошёл к стене. Он ощупывал её около минуты. Наконец, нашёл, что искал, и ворота бесшумно распахнулись, выпуская нас в освежающую ночную прохладу…

* * *

— А я говорю, именно так всё и было! — рассказывала Дарина полушёпотом, бурно жестикулирую.

Мы стояли во дворе того, что когда-то было загородным коттеджем Жаклин Голд. Ворота были открыты, вокруг сновали рабочие и просто прохожие, пожелавшие помочь с расчисткой завалов. Даже журналистов никто не прогонял — они могли фотографировать обуглившиеся стены сколько угодно. С момента пожара прошло пять дней, а в воздухе всё ещё витал устойчивый запах гари.

Коттедж спасти не удалось, но прилегающая территория не пострадала. Жаклин всё ещё находилась в больнице — после похорон сына ей стало хуже. С ней сейчас была вернувшаяся из Германии Инга. Андрея тоже пока не выписали из инфекционного отделения, так что работой руководили Фёдор и Войнич. Спортсмену, подозреваю, эта роль была не по душе, но он так и не осмелился рассказать Жаклин правду о сыне, а потому отказать ей в небольшом одолжении не смог.

— Ты мне не веришь? — насупилась Даша.

— Верю, тебе приснился сон, что же тут невероятного?

— Он приснился мне за ночь до случившегося! Я видела, как по дороге на большой скорости неслась синяя девятка. Как перед ней, словно из-под земли выросла Марта, и машина резко слетела с трассы и врезалась в дерево. Это она его убила, Злата! Она, говорю тебе!

— Даш, я ничего не отрицаю, но правды мы в любом случае уже никогда не узнаем.

Рядом с нами остановилась Галина. Она с тоской смотрела на пепелище и причитала:

— Беда-то какая! Сколько горя сразу! И мальчик наш погиб, и дом сгорел! А я как чувствовала, — она оглянулась на нас, словно приглашая в слушатели, и продолжила: — Роза китайская, что Жаклин посадила, когда Богдан родился, ещё пару месяцев назад чахнуть начала. Я её уже и пересаживала, и удобряла — ничего не помогло. Завяла красавица. Вон она стоит, мы её неделю назад в сад вынесли.

Я подошла к кадке с поникшим гибискусом и провела ладонью по листьям и земле. В растении почти не осталось жизненных сил. Удивительно, оно действительно уходило вслед за тем, для кого было взрощено. От земли шёл характерный специфический холод. Яневольно поёжилась — вот и причина.

— Галина, вы землю для цветка, где брали, не на кладбище случайно? Земля с могилы домашние растения убивает.

— Да вы что?! — всполошилась женщина. — С какой могилы? Я в саду её выкопала, вон под тем дубом возле беседки!

Мы с Дариной переглянулись и поспешили проститься с женщиной.

— Это то, о чём я подумала? — глаза Дарины заблестели.

— Не знаю, я мысли читать не умею, но в горшке точно земля с могилы. Войнич, можно тебя на минутку, — подозвала я проходившего мимо спортсмена.

Он должен был только присматривать за ходом работ и отдавать распоряжения, но включился в процесс наравне со всеми. В старой одежде, перепачканный сажей, после всех этих строгих классических костюмов, спортсмен выглядел довольно забавно. И что особенно приятно — в мою сторону больше не косился недобро, не усмехался криво и не грубил. Совсем… ни разу с того рокового вечера.

— Можно и на десять, — он вытер пот со лба и… улыбнулся. А я невольно напряглась. Эти его улыбки — ещё одно новшество, к которому я пока не привыкла. — Слушаю.

— М… м, только не пугайся, нам лопата нужна и грубая физическая сила, кое-что выкопать.

— Надеюсь, клад? — насторожился Алан.

— Не-а, скелет, — с энтузиазмом возразила Дарина. — Старый-престарый, как в музеях!

Его лицо вытянулось, в голосе зазвучало страдание:

— Опять? Мелихова, ты без них не можешь что ли?!

— Со мной не соскучишься, правда? Ждём тебя с лопатой возле беседки!

Скелет действительно нашёлся. Мы с Дариной точно знали, кому он принадлежал. Я опустилась прямо на землю и протянула ладонь над останками. Ну же, Марта, открой свою тайну, расскажи, чего ты добиваешься!

Её история была почти зеркальным отражением судьбы Богдана. В семье родился ребёнок гермафродит. Сороковой год — ни о каких корректирующих операциях тогда и речи не шло. Родители эту физиологическую особенность просто не афишировали, растили отпрыска, как мальчика. После войны переехали с ним сюда, в Подмосковье, и жили как тысячи других простых рабочих семей.

Потом ребёнок стал подростком и буквально на глазах… начал превращаться в девочку — наметилась грудь, появились менструации. Переезжать не хотелось — отец уже был председателем колхоза, вот и придумали они эту историю с дифтерией. Мол, сын умер, его похоронили на родине, а чужую девочку удочерили. Так появилась Марта.

Подмены никто не заметил: Марта к тому времени переболела оспой, и лицо её было обезображено некрасивыми отметинами, отросли волосы, да и не общалась она ни с кем, молча страдая от своей «ненормальности». Убивать начала по той же причине, что и Богдан: от неразделённой любви и осознания того, что никогда не сможет иметь данного ровесницам — семью, детей, счастье с любимым человеком.

Погибла она нелепо и ужасно — полезла на чердак за сушёными фруктами для компота, упала и проломила череп. Девушка ещё несколько часов была жива, но родители не стали посылать за доктором, аргументируя тем, что на дворе зима, заносы — он всё равно не успеет доехать. На самом деле дочь им, похоже, была в тягость. Отец к тому времени уже выбился в партийные работники и слухи о злодеяниях Марты могли плохо отразиться на его карьере. Её постыдная тайна, став известной, тоже сильно усложнила бы им жизнь.

В итоге Марта умерла от кровоизлияния в мозг, не получив необходимой медицинской помощи, и родители похоронили её в саду под дубом. А по посёлку пошли слухи, что девушка пропала.

Какая страшная судьба! Тот редкий случай, когда жалеешь не только жертву, но и убийцу. Вот только зачем Марта являлась Оксане и Свете я так и не поняла. Если последний сон Дарины был вещим, и Марта действительно остановила Богдана сама единственным доступным ей способом, возможно, это и была её цель — оборвать родовое проклятье, не допустить повторения своей истории. Наверное, так и было, потому что с тех пор Дарине она больше не снилась.