В следующую смену Анатолий, поминая первую впечатляющую ночь, в кочегарку не пошел, а сразу отправился делать то, что советовала ему Зоя: искупался, постирал вещи, доработал их в сушильном шкафу и теперь, в «бригадирской», включив телевизор, в одних плавках стоял у гладильной доски, доводя до совершенства стрелки на своих брюках.
Дверь открылась, и в комнату ввалился выпачканный в угле человек: большой, с тяжелым взглядом исподлобья, с выжидающей полуулыбкой на багровом лице. Анатолий лишь глянул на гостя и продолжил водить утюгом по брючине: сегодня он настроил себя на то, чтобы не удивляться никакой встрече, никакому поведению грядущих знакомцев, какими бы странными они ни оказались. К тому же, человек своим неожиданным появлением и хмуростью, за которой можно было прочитать потенциальную угрозу, явно надеялся произвести определенный эффект; поэтому Анатолий, как это ему было свойственно в отношениях со сверстниками, вел себя иначе ожиданию «атакующего», чаявшего в одночасье стать лидером.
«Атакующий» постоял, не шелохнувшись, затем, удивленно дернув головой, хмыкнул:
— Ну, привет, студент! Извини, что в таком виде застал… — хохотнул: — Ну, ничего, мы ведь в бане… Так?
— Здравствуйте! — Анатолий продолжал играть, как будто только что, а не минуту назад, увидел вошедшего человека.
Такая показная невозмутимость, казалось, возымела действие на кочегара (то, что это был кочегар, причем тот, который поверг Кима в душевный упадок, не вызывало сомнений). Незваный гость примостился на краешек стула, положил, по всей видимости, специально, на столик ладонь так, чтобы Анатолию оказалась видна наколка на фаланге пальца: трефовый крест в прямоугольнике, и заглянул в работающий телевизор.
— Ну, и что там говорит новый генеральный секретарь?
Анатолий надел брюки и присел на диван.
— Говорит, что нужно ускоряться и перестраиваться.
— Гы-ы! — скривился в жестокой улыбке кочегар, сверкнув стальными зубами. — Анекдот хочешь?.. — не увидев в глазах собеседника явного интереса, картинно выдал вздох безнадеги: — Эх-ма! Толку не будет. Я его насквозь вижу. Он не знает, как. А народу при том чудес хочется. Народ у нас — в чудеса верит. Народ-сказочник. Ему подавай все и сразу. Вот в чем беда. Ему покажи цацку — он начинает кресты сшибать и башку пеплом посыпать. Отсюда семнадцатый год. И другие годы. Которые были. И которые будут. Печать у него на лице, у секретаря-то, как у Николая Второго. Был такой царь… Знаешь? Весь авторитет — на дрожжах от предыдущих монархов. Шеренги по стойке «смирно» поклоны бьют. А своей воли нет, потому скоро шеренги станут толпой и бить будут уже не поклоны, а его самого…
Анатолий вопросительно поднял брови, ожидая растолкования сумбурных тезисов. Кочегар продолжил туманные рассуждения:
— Это, пацан, очередная кукуруза… У лысого она так и называлась, а у этого — борьба с алкоголизмом… Там его, — кочегар кивнул на телевизор, — хряк один подсиживает. Он и воцарится, чую…
— Почему хряк? — Анатолий не смог скрыть улыбки.
— Потому что на меня похожий, гы-гы!.. — кочегар засмеялся, опять обнажая ненастоящие челюсти, довольный, что пронял наконец собеседника. — Нашему народу надоели те, кто на него не похожи. Нам теперь похожего на нас подавай. И Москва туда же! То с носами задранными встречали, когда мы к ним за колбасой ездили, а тут вдруг духами приелись, принюхались — подавай им вонючую портянку, нечесаную бороду с перегаром — в духе народном бальзам от своего сифилиса ищут! Про Распутина читал? А!.. — кочегар яростно сверкнул глазами, вздул ноздри, сжал губы. — Я бы вообще всю Москву эту прогнившую — взорвал бы, сжег бы, бульдозерами разровнял бы!..
И встал, и удалился, хлопнув дверью.
Спать не хотелось. Анатолий вышел в холл второго этажа, из окна которого открывалась ночная панорама с парадной стороны бани. С этой стороны, где сейчас пивной ларек, клумба со скамейками вокруг и небольшой продуктовый магазин, наверное, был двор, а далее и окрест — стены, которые в случае необходимости могли защитить братьев-монахов от незваных гостей. Справа и слева, как раз по берегу реки, должны были быть сады и огороды, дававшие монахам скоромную пищу. Видимо, и дорога с гирляндами фонарей, по которой теперь ходят автобусы, была некогда проезжим грунтовым трактом… А дальше — перелесок! Очевидно, остатки дремучего леса, там добывались дрова…
Анатолий перешел к противоположной стороне, где имелось только небольшое окошко, но и через него можно было рассмотреть местность за баней. Это был крутой берег реки и сама река, изрезанная, как кинжалами, полосами фонарей — отсюда и оттуда. Наверное, здесь монахи спускались за водой. Возможно, и тропинки, которыми испещрен весь спуск, закладывались еще в том времени. Сейчас это место дикого отдыха здешнего населения: рыбачат, жгут костры, горланят пьяные песни. Особенно оживленно здесь в выходные и праздники…
Анатолий быстро «влился в банную шайку», вскоре подчеркнула Жульен Ибрагимовна, под шайкой глубокомысленно имея в виду и банный тазик, и банный коллектив. Она сказала еще: «Ты, Анатоль, занял у нас достойную йнишу, не попав ни под чье тлетворное влияние».
Гайдамак знала, что говорила.
Вокруг женщин, составлявших костяк банного штата, в основном жительниц района, в котором располагалась баня, всегда крутились их мужья. Мужчины приносили сюда пиво в трехлитровых банках и общались в подсобных помещениях, откуда их иногда с треском выпроваживала грозная директриса, сама происходившая из местного контингента, но, не в пример другим, «завоевавшая» авторитет и выросшая до директора бани. Действительно, Жульен Ибрагимовна горела на работе, иногда задерживаясь допоздна на вверенной ей производственной территории.
Однажды, взяв с собой Анатолия в качестве, разумеется, бригадира, Жульен Ибрагимовна «пошла в обход» служебных помещений «с целью выявления беспорядка». По пути директриса рассказывала о житье-бытье местного банного населения:
— Общаться им негде, Анатоль. Соцкультбыт? Сам знаешь!.. А мужики с работы придут — раз водочки, там, бормотушки, раз пивка. Ага! Недопили! Куда бежать, где пообщаться? В йбаню! А тут всегда найдется чего и у кого. Тут йкум, тут йсват, йшурин!.. До чего дошло: дни рождения здесь отмечают, безобразники… Нет чтобы дома, в уюте! Я их спрашиваю: ты чего сюда приперся? А они мне: так в йбане помыться. И не подкопаешься! Кстати, близкие люди обслуживающего персонала банятся у нас бесплатно. Но это неофициально. Так вот, я им говорю: помылся — беги домой, чего расселся? Они: остываю. Простыть неохота. Ну что с ними поделаешь! Я девкам говорю: вы, в конце концов, йшлюхи неисправимые вместе с вашими мужьями, но мне чтоб от клиентов и от инспекторов нареканий не было! И действительно: спрячутся, партизаны, как тараканы, так, что и я их не обнаружу!
Проходя по коридору с ванными номерами, Жульен Ибрагимовна вдруг остановилась, прислушиваясь, и попыталась заглянуть в щелку приоткрытой двери. Затем решительно потянула на себя дверь, сорвав непрочный символический запорчик, заглянула внутрь — и отпрянула:
— О, пардон! Йпардон, гражданин!
И поспешила прочь, объясняя еле поспевающему за ней Анатолию:
— Ну, надо же, мужика сфотографировала!.. Ни за что. Думала, партизан. А он мирный клиент. Хватит, Толян, на сегодня проверок…
Но не тут-то было. Возмущенный мужчина, которого несколько минут назад «сфотографировала» Гайдамак, приняв за «партизана», пришел в кабинет директрисы, когда там находился Анатолий. Зайдя, он с удивлением уставился на женщину за директорским столом.
— Ах, так это вы меня, так сказать?..
— Сфотографировала, — виновато, но не без достоинства подсказала Жульен Ибрагимовна.
— Да, — согласился мужчина, — как точно сказано! Польщен, знаете ли! Я думал, рядовая банщица. А оказалось — директор! Польщен! Коллегам буду рассказывать.
— Извиняюсь, — извинила себя Жульен Ибрагимовна. — С кем не бывает.
— О, да! — мужчина замешкался. — Конечно, разумеется…
Он повернулся было уходить, но, сочтя неудобным сделать это так скоро, остановился:
— Простите за праздный, совершенно бесполезный вопрос… Я, знаете ли, человек приезжий…
— Сделайте одолжение, — милосердно отреагировала Гайдамак, — задайте. Гостям мы всегда рады! Мы, как говориться, рады вас обслужить!
— Спасибо. Вопрос в следующем. Скажите, а почему ваша баня — круглая?
— О-о!.. — Гайдамак откинулась на спинку стула, всем своим видом показывая, что нет вопроса проще. — Данная необычность только на первый взгляд, да! А между тем, это самая классическая, так сказать, форма для подобного заведения. Самая что ни есть! Можно сказать, самая логичная йформа!
— Что вы говорите! Спасибо. Но в других городах, насколько я знаю, все бани… прямоугольные. Да и в деревнях…
— Баня, — Гайдамак перешла на учительствующий тон, — в древнерусском значении, это мыльный йпузырь, то есть шар, можно сказать, йкупол. Вот так! Так что с формой у нас все в порядке. А еще, дорогой товарищ, гражданин гость, мы можем от нашей русской бани, пусть даже вот от этой самой, перебросить мосточек… Куда бы вы думали?
— Куда? — автоматически спросил гражданин.
— В Европу! — гордо произнесла директриса, наслаждаясь удивлением собеседника и поглядывая на Анатолия. — Да, именно так, третьего не дано! Наша доблестная армия в восемьсот двенадцатом году так напарила, извините за выражение, спины и иные тыльные места французам, что после этого наши бани стали строить во Франции и в другой Европе. Вот так-то!
Мужчина стоял, пораженный, забыв сказать еще одно «спасибо». Затем, обретя дар речи и устыдившись своего незнания, задал более практичный вопрос:
— А почему у вас в номерах такие низкие скамеечки? Как будто на пол приходится садиться. Ужасно неудобно раздеваться и одеваться! В других банях — не так.
Жульен Ибрагимовна, довольная тем, что «фото-инцидент» исчерпан, с блаженством и воодушевлением объяснила:
— Это с тем, гражданин клиент, чтобы злоумышленники не смогли использовать скамейку для цели завладения имуществом йсоседа.
Мужчина опешил:
— Простите, какие злоумышленники и какие соседи?
— Ну, что тут непонятного! — Жульен Ибрагимовна прикурила новую папиросу и улыбнулась Анатолию, обращая внимание молодого коллеги на вопиющую, но типичную наивность клиента. — Вот вы, допустим, йзлоумышленник. Теоретицки. Пришли помыться. И заодно, как водится у жуликов, поживиться тем, что плохо лежит. Встали на высокую скамейку и — опса! — оказались головой выше йперегородки, отделяющей вас от соседней камеры… пардон, йсекции. В которой — имущество вашего соседа, беспечно повешенное на крючке его вешалки. Дошло?.. Или обнаженная женщина, которую вы, вопреки ее желанию, имеете возможность созерцать… Фотографировать. Понятно?.. Вот все эти потенциально незаконные возможности мы ликвидировали, как гласит басня, отпилив у стула йножки! — Жульен Ибрагимовна закончила на возвышенно-оптимистической ноте.
Мужчина, пораженный, почти прошептал:
— Так вот вы, значит, за кого нас всех почитаете? За потенциальных… А между прочим, людей нужно уважать. Верить!.. И местным, и приезжим. Последним — особенно! Потому что вы, в определенном смысле, лицо города!
— Я и себе-то не верю, гражданин! — запальчиво отреагировала Жульен Ибрагимовна, вдруг потеряв равновесие (и не только душевное, она буквально закачалась на скрипучем стуле). — Да и не лицо мы вовсе, а совсем другое место!.. — добавила она и тут же об этом пожалела, поняв, что сразила клиента наповал.
Мужчина, покраснев, дрожащим пальцем указал на пепельницу, в которую Жульен Ибрагимовна, как заведенная, ежесекундно стряхивала несуществующий пепел:
— Скажите, это из настоящей черепахи?
— Из настоящей, гражданин. Но это не я ее так, уверяю вас… Я животных очень даже уважаю! Мне ее в таком уже виде подарил… один человек. Клиент. Очень доброжелательный и беспретензионный, незакомплексованный клиент! Из Средней Азии. Из Голодной степи, кажется… Слово «голодный» не нужно понимать буквально.
Мужчина повернулся на каблуках и шагнул к выходу, пробормотав:
— Ноги моей здесь больше не будет.
— Искренне йжаль! — от всей души крикнула вслед ему Жульен Ибрагимовна (хлопок двери потерялся в крике) и, вздохнув, посмотрела на Анатолия. — Вот, Анатоль, так клиент может испортить настроение!.. Очень просто и одномоментно! А ведь наверняка своей демонстративной оскорбленностью скрывает досаду на себя. За невежество в области…
Жульен Ибрагимовна замолчала, видимо, вспоминая название области знаний, в которой проявил невежество клиент.
В это время в кабинет зашел кочегар — тот самый, который недавно сравнивал генерального секретаря с самодержцем. Жульен Ибрагимовна гневно пророкотала:
— Почему йбез стука? Выйдите! И зайдите снова! И так несколько раз, пока не научитесь!..
Кочегар, недобро посмотрев на директрису и покраснев, молча вышел вон, но не возвратился.
Жульен Ибрагимовна устало поучила Анатолия:
— Анатоль! С этим йконтингентом только так! Едва покажешь, что забоялся — этот контингент будет ездить на тебе, непременно, третьего не дано. Для этих ковбоев высшая услада — кататься на запуганном мустанге!
Непонятно, кого имела в виду директриса, но Анатолий намеренно конкретизировал, мирно заметив:
— Мы уже общались. Вроде нормальный человек. Никакой агрессии и посягательств в мой адрес я не заметил.
Анатолий говорил о кочегаре, а думал об обиженном «сфотографированном» клиенте, который, возможно, теперь всю жизнь будет иметь впечатление об этом городе, уродливо преломленное через банную призму.
— Все правильно! — согласилась Гайдамак. — Это потому что ты его не забоялся. За людей они считают только тех, кто сильнее. Ну, в крайнем случае, ровню. Точно. Такие, знаешь, от власти откупятся, от бога открестятся, от…
Гайдамак запнулась в поисках третьей образной пары, а Анатолию она почему-то пришла такой: «От Фрейда отплюются!» Но он промолчал, тревожно глядя на возбужденную Жульен Ибрагимовну. Которая продолжила, успокаиваясь:
— Гниду мольбами и причитаниями не вытравишь. Одежду — в печь, вшивого — в баню, сбрив волосы, шевелюру. Только так.
Гайдамак задумчиво помолчала, стянув губы в узелок, потом, очнувшись, вздохнула и заключила:
— Эх, Анатоль, йбаня, как говорится, всех моет, а сама вся в грязи!..