К ночи все, кроме Олега, быстро уснули. Он смотрел то в оконный створ, не прикрытый занавеской, оставив узкую щелку для воздуха. Иногда мелькали оконные огни чахлых поселений, слабо освещенные шлагбаумы, тренькали акустические извещатели. Но по большей части поезд шел в темени, и тогда Олег по запаху пытался угадать изменение окружающего мира: воды, полей, густоту леса, близость жилья.

Эйнштейн спал, отвернувшись, калачиком, как мальчик, уставший притворяться большим. Люксембург, в пёстром халате, похрапывала и часто ворочалась. Жизель лежала с закинутыми за голову, как будто с устремлением вверх руками, выкинув здоровую ногу, голую и красивую, из-под жаркого одеяла. Упоминание о балете сделало свое дело. Теперь Олег видел ее летящей в воздушной пачке, не желающей приземляться или не знающей, куда, в какие руки упасть.

Вдруг девушка застонала, медленно опустив ладони к промежности, повернулась на бок и сжалась. Застонала громче. Почти закричала.

Кряхтя, слезла с полки Люксембург:

— Ты чего, Жизелька?

Женщины пошептались.

— Тяжелый случай, — вполголоса проговорила Люксембург.

— Чем-то помочь? — спросил Олег. — Может, врача поискать или таблетку у проводницы?

Жизель продолжала постанывать, значит, боль была нестерпимой. Невозможно было заподозрить эту сильную, насмешливую девчонку в притворстве, в страданиях напоказ.

Люксембург поманила Олега пальцем и кивнула на дверь. Они вышли. В пустом коридоре, держась за поручни у окна, женщина заговорила вполголоса:

— У нее это перед регулами, за пару дней до. Непреодолимая боль. Такое не редкость. Говорит, что в связи со стрессом, с дорогой, в этом месяце началось раньше.

— А что можно сделать? — Олег был обескуражен. — Обезболивающее что-нибудь?

— Да таблетку-то сейчас выпьет, но мало помогает, а лошадиную дозу нельзя. Мужчинку бы ей, лучшее лекарство, да где его ночью взять! Как в анекдоте. Хотя, когда мы в этом природном состоянии, от нас мужики с ума сходят, будь осторожен. Магнит! Ладно, не смущайся, шучу. Вот замуж выйдет, всё наладится, а сейчас перетерпит, куда деваться. Так ведь еще и выйти нужно! Замуж-то. Да не за кого попало. Девка-то хорошая. Главное, чтоб протез удался бы!

Из соседнего купе вышел чернявый усатый мужчина, хмуро кивнул в молчаливом приветствии, и пошел по коридору, на ходу щелкая зажигалкой.

— У меня фобия на них, — доверительно прошептала Люксембург. — Ладно, чего скрывать, объясню, а то ты, конечно, посмеиваешься над моими опасениями. В Узбекистане тоже бывают кавказцы. Это не одно и то же. Те против этих — как мирные колхозники против… анархических разбойников. С теми-то я быстро язык нахожу. Свои. Хотя для тебя они, думаю, на одно лицо. Меня в юности двое этих… А не тех… Нет, нет, ничего у них не получилось. Но осадок остался. В общем, считай, что это шутка…

— Я уже не знаю, где вы шутите, а где серьезно, — Олег развел руками.

— А это, по секрету сказать, у нас, экстрасенсов, такой прием. Тебя шокируем, и на тебя же смотрим, по реакциям определяем твои наклонности и проблемы. Нащупываем точки. А потом на них давим.

— Но ведь это, насколько я понимаю, не экстрасенсорика, а обыкновенная психология.

— Разумеется! А психология — обыкновенная цыганщина. — Люксембург рассмеялась. — Плюс реклама, необычные имена, одежда, свечи, цепи. Посмотрел бы ты на меня в полном облачении! Надо ведь себя преподать, тебя как-то расположить, стукнуть по твоему кумполу, чтобы ты раскрылся. Чтобы, как говориться, влить в сосуд души твоей нектар успокоения.

— А от чего вы лечите? Своим нектаром.

— Я в последнее время работаю с контингентом высоких каст! — лицо Люксембург приобрело важность. — С бизнесменами, с их женами. Но только с белыми, с ворами не вожусь, хоть и, честно сказать, много от этого теряю.

— Это сложно? — Олег, борясь с улыбкой, постарался вложить больше искреннего сочувствия в свой вопрос.

Люксембург пренебрежительно сморщилась:

— Что ты! Простые, как копейка медью. Один боится, что разорится, что его подсидят, обманут, разоблачат и тэ-дэ. А половинка спать не может, нервозы зарабатывает, опасаясь, что в лучшем случае мужа застрелят, а в худшем — что он ее бросит, и щупает по ночам черепушку, не растет ли там рог. Дети, ну просто дети! Так и хочется иной раз поснимать штаны да понадавать по энным местам, честно.

— Всё ли поддается лечению?

Люксембург задумалась.

— Нет, Олежек, пожалуй, не всё, — экстрасенс ответила трагически, но быстро поправилась, подняв кверху пальчик, —   но только потому, что поставить диагноз не всегда возможно. А иногда ситуация настолько сложная, что… или что-то отруби, или совсем застрелись. Тут уж клиент выбирает мимо нас, экстрасенсов, мы тут ему как мертвому припарка. Вот ответь, ты чего на Байкал попёрся? Смотри в глаза и колись как на духу! — Люксембург прищурилась.

Олег вытянулся, отчеканил по-пионерски:

— На целлюлозно-бумажном комбинате буду работать! Потому как в моей родной местности — безработица. Жинка борщи перестала варить, на заработки послала!

— Ага, вот видишь! — психолог похлопала его по плечу. — Я же говорила, что пингвина видно по выправке. Расскажи еще, что повелела, мол, иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Поняла, парень!

— Что вы поняли? — Олег слегка заволновался.

— А то, что ты тоже дитё, как копейка медью. Природу, значит, будешь байкальскую губить. Писатель Распутин с этим борется, а ты — наоборот. Поэтому он личность, а ты…

— Вредитель! — помог ей Олег. — Снять бы штаны и!..

Рассмеялись.

— Точно. Пойдем спать! Жизелька, наверное, уже накачалась таблетками, успокоилась.

Ночь прошла относительно спокойно.

Жизель успокоилась и лишь иногда постанывала, и Олег просыпался от этих звуков. Впрочем, трудно назвать сном его состояние.

Люксембург спала, отвернувшись, и уже не храпела.

Поезд, проехав немного, подолгу стоял, причем не на станциях, а, что называется, в поле.

Из-за окна доносилось, изредка и вяло, но одно и то же: забастовка, на рельсы, шахтеры, фамилия президента и прозвище премьер-министра — «Киндер-сюрприз».

Однажды проснулся и засмеялся Эйнштейн, а встретившись глазами с Олегом, пробормотал, кивая вниз:

— Ну, Роза! Со своими писателями! Представляете, что приснилось… — Он понизил голос до шепота: — Ельцин с… Анклом Бенцем!..