Он сидел, откинувшись, смачно курил. Смотрел на меня сквозь дымчатые очки серьезно, внимательно.

Кивнул, приглашая садиться.

Очки мутные, из ноздрей дым. Весь угловато-горбатый и скрипуче-шуршащий (под ним старое кресло с потертой обивкой). Говорят, когда он освобождает от стекол свои глаза, то вид у него мирный. Однако некоторые студенты, очевидно, те, которым незнаком его безокулярный облик, называют главного факультетского начальника Драконом.

«Дракон» придвинул ко мне сигареты и пепельницу.

— Можете курить.

Я на всякий случай отказался. Не стоит кролику расслабляться перед… сказочным персонажем. Неизвестно, зачем вызван.

Декан глубоко затянулся, задержал дыхание, выдал из вспухших ноздрей тугие струйки дыма.

— Мне, товарищ студент, посчастливилось лично ознакомиться с вашим отчетом по практике. И вот что хочу спросить.

Пауза.

— Знаете ли вы, что такое КГБ?

И рассмеялся, запрокинув голову.

Он часто делает такие переходы-перекаты, об этом я тоже слышал. Причем неизвестно, чего эти перекаты сулят, к общечеловеческому добру они или к студенческой беде.

Я, конечно, тоже, из вежливости, ощерился. И потянулся за сигаретой, была не была. Тем более на халяву, — может, в последний раз.

Шутка, разумеется.

Я был в непугливом возрасте, поэтому просто задумался над философским вопросом: может ли быть у дракона и кролика одно общее счастье, чтобы одинаково, без притворства, повеселиться?

При условии, что оба курят, причем одновременно, хорошие сигареты, «Мальборо».

Наверное, северные заочники угостили факультетского босса, совмещавшего обязанности заведующего одной из кафедр.

Кстати, на тупых северных заочниках тогда зарабатывали и студенты-очники (в виде мелких денег за контрольные, чертежи и тому подобное), и преподаватели (в виде безобидных презентов — коньячок, болгарские сигареты, сушеная рыба).

Однако должен уточнить, что мы заочников-северян тупыми называли не за мозги, а единственно за уровень подготовки, понимая, что незнайками на сессиях их делала нелегкая северная доля. Проживая которую, они творили историю.

Прошу прощения. Если и далее в повествовании, надеюсь, простом как ситец, будут проскальзывать патетические нотки, то это исключительно возраст и высота лет. Тогда же, в действительности, все было проще и прозаичней, и «нормальные» студенты, вопреки расхожему мнению, ни паровозов, ни КГБ не боялись.

…Почти вся производственная программа для студентов в Тюменском Индустриальном Институте была «северная». Нас, «кадров», которым предстояло «решать всё», ковали именно для тюменского Севера, и этим определялся генеральный вектор практик, стройотрядов, последипломных распределений — на передний край нефтегазодобычи, лидером которой в семидесятых годах уже была Тюмень.

И вот в лето 1980-го, перед последним курсом, меня направили на производственную практику в один из городов нефтяного клондайка.

Я уже знал из собственного опыта, что лето на Севере бывает разное и переменчивое. Не приходится ни год на год, ни месяц на месяц, ни неделя на… и так далее.

Тот август оказался теплым и даже временами жарким. И ночи еще оставались светлыми, хотя и стремилась уже на убыль их очаровательная «белость».

Летний северный город эпохи освоения месторождений и строительства урбанизированных поселений, с многоэтажками и асфальтом, в окружении непроходимой тайги и болот, на отвоеванном у природы песчаном пятаке, — это сказка. Сказка с нескончаемым днем. Время суток, не имея часов, можно было определить по людям и собакам. Если на улице люди и собаки, значит, день. Если только собаки, следовательно, «ночь».