Это встреча случилась в самом начале нулевых. В аэропорту «Шереметьево» ко мне подошел человек моих лет и сказал, лукаво щурясь:

— Извините, конечно, но мне кажется, я вас знаю. Мы когда-то были знакомы.

Я не узнавал данного господина, но при этом кого-то он мне… Да, пожалуй, он напоминал мне моего декана, такая же осанка, черты лица, мимика. Только вот возраст должен быть другим.

— У вас нет родственников в Тюмени? — на всякий случай спросил я.

Он покачал головой — нет. И понизив голос, предложил шутливо:

— А давайте, я назову пароль, и если он верный, то вы автоматически скажете отзыв.

Уже интересно, я кивнул.

— Каратмэн! — сказал он и расплылся в улыбке.

Действительно, «отзыв» получился почти автоматически. А «почти» — потому, что я все-таки немного его исказил, намеренно, проверяя:

— Южная Рыба!

— Южный Балык, — поправил он, снимая сомнения. — Ты жил в моей комнате. Ну, москвичи, киевляне, Троцкий…

Ба, да это же тот самый связист. Точно, шея, кадык, «бо убью»… Только вместо шикарной шевелюры — сверкающая лысина.

Мы пили кофе. Но разговора, который был бы интересен обоим, не получалось. Я старался выведать, как сложилась судьба у каждого из наших общих знакомых. Но Связист не проявлял к теме особенного интереса, отвечал рассеянно. Мне показалось, что с бОльшим вниманием он оценивал мой внешний вид — во что я одет-обут, какие у меня ладони, пальцы. Даже, по тому, как подрагивали его ноздри, мне показалось, что он принюхивался. Он сказал, что с моей (моей!) «бандой» больше практически «не пересекался». К тому же, после того лета он проработал на Балыке еще всего год с небольшим, после чего уехал с Севера на Большую Землю.

Но вот рассеянность сменилось озарением. Он хлопнул себя узкой ладонью по безволосому черепу:

— Да! Совсем ведь забыл, склероз. Слышал, слышал от своих коллег связистов, долго еще с ними переговаривался с Земли… Что тот, который самый большой из них, кажется, его звали… что-то связано с Гомелем, что ли. Ну, неважно. Коллеги рассказывали, что он потом служил в Афганистане и сгинул там без вести.

Лицо рассказчика сделалось озабоченным, он тяжело вздохнул и отвел глаза. Он явно ждал моей реакции.

Что-то меня останавливало, и я медлил с эмоцией. Да-да, определенно, это еще не все, должна быть «звезда», я помню.

Не дождавшись, связист продолжил:

— Но… по некоторым сведениям…

Он смятенно умолк, похлопал себя по карманам, вынул телефон, уткнулся в экран и даже озабоченно поцокал языком.

Экспромт неважнецкого актера.

Он продолжил глухо, не поднимая глаз:

— Сдался душманам. Принял ислам. Убивал советских солдат.

Я засмеялся, чем, кажется, немного испугал его. У него округлились глаза, и он выпрямился на стуле, как отпрянул. Так реагируют на неадекватных людей.

Отсмеявшись, «неадекватный» тоже хлопнул себя по лбу: слушай, еще вот по северной тематике, только что вспомнил, тоже ведь склероз!

И я рассказал, как забрел в малинник на окраине Южного Балыка. Ягод тьма, вот такие, не поверишь. И там, в недальней чаще, вдруг случился неведомый шум, защелкали ветки. И я ведь знал про медведей. Но не побежал. Конечно, уходил! Но не спеша, чтобы животное, царь мест, не подумало, что я трус. Я же не мог опозорить свой Индустриальный институт.

— Индустриальный институт, — связист сморщил нос и криво улыбнулся.

У него подходило время вылета. Объявили посадку. Мы заторопились.

— Слушай, — обратился я к нему без всякой надежды, — вы же, связисты, действительно, больше нас, простых смертных, знаете. Там в бочках, у вышки, жила такая девушка. Маленькая такая, кудрявая-кудрявая!..

Связист на секунду задумался, затем озарился, как помолодел, и сказал:

— Да… знаю. Спилась и скурвилась.

Он ослабил галстук и расстегнул пуговицу на воротнике.

Я как бывший курильщик понял: сейчас он страстно хочет затянуться. Но…

No smoking, please.

«А ты напейся воды холодной…» — вспомнил я, но на этот раз не засмеялся, а только расслабленно улыбнулся.

Опять объявили окончание какой-то посадки. Связист заторопился.

— Ладно, давай, будь здоров, Каратмэн!

— Давай, даст Бог, свидимся! — я сказал нормальную дежурную фразу.

— Маловероятно, редко здесь. За документами приезжал. Я теперь гражданин другого государства.

— Какого? — машинально спросил я.

— Европейского!.. — ответил он.

И разжал ладонь, избавляясь от рукопожатия, подхватил портфель, отвернулся и пошел, хлопая свободной рукой по карманам.

Мне представилось, что сейчас в самолете он зайдет в туалет, запрется, закурит, сядет на стульчак. И заплачет.