Как уже замечено, чем больше я вижу Марину здесь, на горячем влажном берегу, тем больше к ней от меня прилипает эпитетов. Когда все вокруг заговорили про длиннокрылых акул, которые активизировались на Красно-морском побережье в районе Шарм-эль-Шейха, мало кто ожидал серьезного продолжения. И вот одна из этих чудовищ-людоедок откусила немке руку…

— Шер сказал, что акулы — к какой-то большой беде, ожидающей здешний народ! Он ясновидец.

— Акулы, в принципе, не людоеды, — пытался успокоить Марину Иосиф, — это какая-то аномалия. Впервые слышу о таких случаях здесь. Впрочем, возможно, вы и правы, у них тут, похоже, везде волнения и обострения, и на земле, и в воде.

Мы, по рекламе турфирмы и Иосифа, собирались понырять у Острова Фараонов, известного среди туристов под названием Коралловый остров, поэтому были обеспокоены новостью про зубатых морских разбойниц.

— Вас никто не поймёт, если вы скажете, что отдыхали в Табе и не поныряли к кораллам у Фараонов, — убеждал Иосиф с таким видом (выпячивая губы и пожимая плечами), как будто объяснял, что дважды два четыре.

Я был против, точнее, не являлся инициатором нырков, но Марина сняла все сомнения.

— О, да, конечно, — ответила она Иосифу, понимая, что я пас, — мы обязательно поняряем, мне доктор прописал подводную красоту… для моего… моего живота! — она рассмеялась удивлению Иосифа, на этот раз искреннему.

Катер встал в сотне метров от Острова Фараонов — бугорок земли, на котором сказочным манером держалась игрушечно-сказочный — по размерам и облику, древний замок. Здесь должны отдыхать на пенсии сказочные хулиганы — Али-баба и всё, что осталось от сорока разбойников. Говорят, когда-то остров был финикийским портом, потом его завоевали крестоносцы, а затем султан Салах Аль Дин, в результате была построена эта крепость, над которой сейчас реет египетский флаг.

Даже совсем рядом сооружение с зубчатыми башнями казались всего лишь нагромождением шахматных фигур, с преобладанием ладей — или тур, «турок», так точнее. Всё игрушечное, как будто декорации для сказочного фильма.

Но целью этой экскурсии были не архитектурно-исторические достопримечательности, а подводный мир, его сказочную красоту щедро сулили открыть нам улыбчивые молодые египтяне, работники катера.

Юный араб раскинул на палубе, прямо под ногами окруживших его трех десятков туристов, большую карту с изображением рыб, населяющих Красное море. Эта рыба хорошая, это так себе, эта опасная, — все на простеньком, понятном английском. В заключение — три основных правила:

— Don’t touch the coral, don’t touch the fish, and don’t touch… me!

Не трогать кораллы, не трогать рыб, не трогать меня!

Программная шутка, искренний смех искренних русских, среди которых оказалось группа литовцев.

Конечно, спрашивали про акул, про Шарм-эль-Шейх, про другие случаи, спрашивали не в шутку, вполне серьезно.

Молодой гид качал головой и призывал расслабиться:

— No-no-no! Relax!..

Ему не верили и расходились с встревоженными лицами — женщины; мужчины оставались невозмутимы, как будто тема акул их не касалась.

Мы вышли в море, поплавали туда и обратно вдоль берега, полюбовались береговыми красотами, слегка облагороженными курортами, среди них попадались и те, которые снаружи представляли собой голый песок с посевом простейших лачуг, таких же, как «кабинет» Шера.

Марина объясняла мне, как бывалая гидиша, что, по словам Шера, отдых именно в таких, с позволения сказать, курортах, в этих самых лачугах с минимальными удобствами, предпочитают туристы-израильтяне.

— Почему? — задал я справедливый вопрос.

— Потому что владельцы этих… отелей — бедуины. И бедуины для израильтян — не враги. Они просто свободные люди, живущие без паспортов, не признающие границ и так далее, у них полная анархия, мать порядка.

— Когда ты успела напитаться таким количеством информации?

Марина замолчала.

— А, я тоже вспомнил! — я стукнул себя по лбу всей пятерней. — Там в каждой хижине висит портрет Дмитрия Богрова. Разве Шер тебе об этом не рассказывал?

Марина несколько секунд молча смотрела на меня, не зная, то ли пошутить «наугад», отпустив какую-нибудь универсальную трали-вали, то ли обидеться. Она выбрала среднее:

— Так, отвечай быстро, глаза не отводи. Кто такой этот… Бодров. Артист?

— Богров. Русский анархист. Еврейского происхождения. Тот, который стрелял в Столыпина.

Отвечая, я делаю невинное лицо.

Кажется, Марина близка к тому, чтобы обидеться. Но переходит в наступление:

— Опять умничаешь, когда нервничаешь. И где связь? Почему не Махно? Махно я знаю. Ты антисемит, что ли? Вот сейчас, благодаря тебе, вспомнила моего папашу, спасибо. Или ты специально назвал того, который мне, ввиду моей малообразованности, не известен?

— Да нет, ни то, ни другое… — я понимаю, что нужно закругляться, причем достойно, не мямлить. — Израильские туристы надеются, что со временем в Египте возникнет анархо-ревдвижение… бедуинов, которое устроит бучу в исторически неприятельской стране, страна ослабнет, что и нужно… противной стороне. А мятежный символ на портрете — анархист, этнически близкий туристам из соседней страны. Классика.

Марина вздохнула, покачала головой.

— Слушай, я иногда боюсь тебя. У тебя такие бредовые цепочки выстраиваются. Ты извращенец? Мне, например, чтобы такое в голову взбрело, нужно много, очень много выпить. А у тебя раз — и выдал. Ты вот с этими анархическими бедуинами… зарегистрируй идею, патент, что ли, и продай Израилю. Может, разбогатеешь.

Марина отвернулась.

Мы уже возвратились к Острову фараонов, сотворили вежливый полукружок около этой историко-архитектурной достопримечательности. Гид делал «story», к сожалению, по-английски (пора бы выучиться русскому), а его переводчиками добровольно служили два гражданина Литвы, муж и жена (русский и литовка), которые, перебивая друг друга (и помогая таким образом друг другу) доносили для русскоговорящей публики содержание рассказа.

Затем был обед, где мы оказались рядом с той самой симпатичной литовской парой. Марина быстро вошла с ними в контакт, и также быстро получила от них информацию о том, что чета свободно разговаривает на двух языках, имеет двуязычных детей и всегда отдыхает с русскими группами, так же, как это делают украинцы, белорусы, узбеки, казахи и прочие люди бывшего Союза. У Марины талант быстро входить в доверие, то, чего мне всю жизнь не очень хватало в мою бытность «техническим» журналистом, и под конец обеда женщины успели обменяться электронными адресами и взаимными приглашениями в гости. Несмотря на то, что алкоголь в этой «нырятельной» прогулке не предусматривался, дамы «пьяно» напели строчку из Визбора: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» Мужчина, как и я, большей частью помалкивал, улыбался одними глазами, а встретившись со мной взглядом, кивал, вот, дескать, какие молодчины наши женщины!

Итак, наступил момент, ради которого мы здесь сегодня собрались. Каждому раздали нехитрое снаряжение для примитивного дайвинга.

Я настоял, чтобы Марина надела спасательный жилет. В ластах и маске с трубкой она стала похожа на карикатурную рыбу. Ни одно из прозвищ, данное ей ранее, сейчас не подходило — ни акула, ни мурена, ни все остальное. Смешная игрушечная лягушка в спасательном жилете.

Я плавал вокруг этой самой лягушки, и больше смотрел на нее (как бы не утонула или не захлебнулась), нежели на красоты подводного мира, действительно изумительного. Естественность пейзажа, непугливость водяных тварей, которые, казалось, не обращали никакого внимания на людей, — всё лишь отдаленно напоминало аквариум. Рыбы были свободны, а потому горды, я бы даже сказал, что они, между собой — хищники и жертвы, все вместе и каждая по отдельности, презирали нас, наблюдателей.

Марина-лягушка-поплавок лежала на поверхности воды опустив лицо в маске, я слышал ее громкое дыхание через трубку, восхищенные возгласы, задавленные маской и водой — да, я их слышал! И удивлялся, как можно так… удивляться.

Вдруг Марина подняла голову, сорвала маску с лица и громко… нет, не закричала — заорала (победно, восторженно и страшно одновременно):

— Акула! А-а-акуууу-лаааа!..

Сбоку раздался не менее протяжный женский крик, более тонкий и пронзительный, повторенный другими голосами, в том числе мужскими и детскими. Вода вспенилась: все ныряльщики, как на соревнованиях по плаванью вольный стилем, замахали конечностями, бросились к катеру. Навстречу им прыгали в воду спасатели в черных облегающих костюмах.

Ну да, всё по законам жанра. Сейчас крылатая акула откусит кому-нибудь ногу, и об этом напишут в газетах, покажут по телевидению, растащат по Интернету. А потом мы скажем — это было с нами (если, конечно, акула не выберет меня или Марину, — тогда хвастаться будет нечем). Марина, взволнованная совсем немного, по сравнению с паникующей публикой, спросила у меня:

— А ты почему не плывешь?

Это было и вовсе неожиданно — она не выглядела ни испуганной, ни даже смятенной, притом, что вокруг кипел переполох и виной ему была моя прелестница.

— Ты пошутила?

Она наконец обратила внимание на уплывающих от нас ныряльщиков и плывущих к нам спасателей.

— Нет, там действительно, появилась сбоку вот такая, знаешь, как торпедка, только вытянутая, как стрела! — она оправдывалась.

Она никогда не умела оправдываться или даже извиняться, во всяком случае, со мной.

— Поплыли, — потребовал я.

— Я еще не всё посмотрела, там, знаешь, грот…

— Я тебе сейчас дам грот!..

Я повернул ее спиной к себе, зацепил одной рукой за жилет, другой греб. Она не препятствовала моим усилиям, но и не помогала. Получалось медленно, но все же мы приближались к катеру, с которого уже в мегафон кричали по-английски так, что я ничего не понимал.

Марина, кажется, что-то с удовольствием мурлыкала. Она как бы каталась. Она была пассажиркой, а я водяным рикшей. Что-то мне прокричала, но я уловил только одну фразу: «Если она откусит мне ногу, ни в коем случае не спасай!»

Не спасай… Да я готов утопить тебя сейчас же. Содрать спасательный жилет, и утопить. В этой красоте, прописанной эскулапом для твоего змеиного здоровья, проститутка, арабская путана.

Спасатели едва успели вытащить из воды литовку, которая была велика телом, ее заволокли на палубу. Она была без сознания. Спасатели профессионально с ней обошлись, очистили легкие от воды, она быстро ожила.

Мы возвращались.

Все молчали. Только звук мотора. Мы с Мариной сидели рядом с рулевым, который был угрюм, иногда кидал на нас осуждающие взгляды. Марина всю дорогу смотрела за борт, ни разу не обернулась. Первая пошла к выходу, оставив меня в хвосте очереди. Ко мне подошел муж пострадавшей литовки, потянул за локоть:

— Товарищ, — так и сказал, — вы извините, конечно, но ваша жена идиотка, она больная? Я это сразу понял, когда она к нам прилипла. Что вам было нужно? Знакомых в Шенгенской зоне?..

Мне не хотелось ни о чем думать, тем более говорить, но Шенгенская зона!.. Я почувствовал, что у меня изменилась мимика, поплыли лицевые мускулы.

— Да, она больна. Извините.

— Ах, вам смешно? — разочарованно протянул литовец и обиженно отпрянул.

— Нет! — я потер лицо ладонями. — Это нервное. Мы с ней семья идиотов.