«Шайтан» — одно из первых слов, синонимов опасности, вошедших в речь новых лагерников. На ознакомительной «линейке», указывая строгими пальцами в заснеженную высь, вожатые припомнили трагическую историю, случившуюся года назад на Шайтан-горе с малолетним искателем приключений, чтобы впечатался в сознание мальчиков и девочек категорический запрет на восхождения.

Только профессиональные туристы и альпинисты, а также охотники, которые иногда проходят с рюкзаками сквозь территорию лагеря, имеют право идти в сторону Шайтана, — где-то там, на обратной стороне горы есть отвесные скалы и иные экстремальные достопримечательности, которые не могут быть доступны малолетним обитателям лагеря.

Однако едва узнав о заповедной горе, и увидев, как плывет сверкающий снежный конус над прерывистой ватой облаков, Мальчик засветился желанием побывать на самом пике этой вершины, на ее снежной макушке, пройдя сквозь облака, иначе смысл его пребывания здесь сведется к экзотическому, но все же пустому отдыху. И табу только возбуждало: Мальчик стал надеяться именно на нелегальный, таинственный, и должный быть знаменательным, сакральный поход.

На следующий день после костра — праздничного, как назвал его Прелестный Ужас, и — пьяного, как понимал его мальчик…

— Мне нужна твоя помощь!..

Мистер Но, возникнув сзади Мальчика, сказал это вполголоса, взволнованно и заговорщицки, когда Мальчик направлялся в палатку, — в «тихий час» после обеда.

В руках вожатого транзисторный приемник, который он и дело подносил то к одному, то к другому своему уху.

— Садятся батарейки…

Разве не выполнишь просьбу взрослого, симпатичного, доверяющего тебе человека?

— А что я должен сделать?

Мистер Но только мудро улыбнулся и, потрепав Мальчика по голове, обронил: «Пока секрет…»

Когда они уже вышли в путь, тайком, чтобы их не увидели, — лагерь утих в полуденном сне, — Мистер Но пояснил цель похода:

— Нужно… зарядить один капкан… Это недалеко, на том скалистом отростке, напротив Шайтан-горы.

— Шайтан-горы?! — восторженно, торопливо, проглотив все слова неабсолютно относящиеся к его заветной мечте, переспросил Мальчик. — А на кого капкан?

Вожатый шутливо свел брови к переносице и проговорил, таинственно понизив голос:

— На уникальную добычу. — И засмеялся, показалось, счастливо, запрокинув голову, и махнул вверх рукой: — Там! увидишь!

Перешли сай — перепрыгивая с камня на камень, — не очень далеко от лагеря. Присели перед дорогой, которая, по словам Мистера Но, недолга, но ответственна. Мистер Но закурил и, подбросив на ладони зажигалку, неожиданно протянул ее мальчику:

— Подарок, в честь близкого знакомства! Дашь огоньку, когда попрошу. Хорошо? — и опять, как в прошлый раз, потрепал Мальчика по кудрявой голове: — Аполлон! Щеки у тебя шелковые.

Мальчику стало неудобно. Он считал, что шелковые щеки украшают девчонок и дам, — а мужчин украшают шрамы. Он покрутил в руках никелированную штучку, забыв поблагодарить за бесценный подарок, — так было не по себе, не от дорого подарка, а от «девчачьей» похвалы.

— Знаешь, где живут боги? — неожиданно, торжественно и лукаво, спросил Мистер Но.

— На небе, — рассеяно ответил мальчик, еще оставаясь во власти своего неудобства. — Вообще-то они живут на Олимпе и… на Эльбрусе.

В контраст ему Мистер Но воскликнул темпераментно и так, как будто ждал именно такого ответа:

— Верно! Но, оказывается, и здесь, в Шахристане, — засмеявшись, он указал на Шайтан-гору, — здесь у них представительство. Ранчо, заимка, дачка…

Мистер Но заговорил торопливо, помолодев лицом, которое стало даже мальчишеским, мелко затягиваясь и выпуская дым вперемежку со словами:

— Шайтан-гора!.. Ведь так назвали ее мы. То есть не я и ты, а мы в смысле пришлые, недавние лагерники, этому названию всего несколько лет. Но никакое имя не бывает случайным, всякое дается по наитию, и человек-нарекающий чаще всего не подозревает о своей ведомости, вторичности, исполнительности. Поэтому и в случае с Шайтан-горой, то есть Чёртовой горой… Есть смысл со всей серьезностью покопаться в этом названии, и копание не будет напрасным. Тем более, потому, что в данном случае это не топонимия, а творчество… Потому что в гумус вопроса ты можешь закладывать своё зерно и выращивать свой плод… Подъем, малыш, вперед и вверх!

Они быстро миновали крутую часть горы. Далее предстояло пройти пологие, но не менее трудные места, с осыпями и нагромождениями пластинчатых камней, которые иногда ехали под ногой и с громким шорохом, а то и с грохотом, улетали вниз. Вот очередной камень выскользнул из-под кеда Мальчика, и сейчас же из кустов выскочил испуганный заяц, и метнулся в сторону: на мгновение остановился, сверкнув глазом, похожим на блестящую черную пуговицу и, топнув ногой, нырнул в близкую зелень, и вскоре уже вдалеке колыхнулся куст барбариса…

— Перекур! — возвестил Мистер Но, присаживаясь в тень и раскрывая планшет. — Ты, наверное, впервые в жизни видел вольного зайца? Ничего, это нормально для горожанина. Я покажу тебе архаров, а возможно, даже снежного барса. Но не сегодня. И не здесь.

Рядом лежали белые камни, которые составляли несколько слов: «РЕШЕНИЯ ПАРТИИ — В ЖИЗНЬ!» Видно было, что камни лежали здесь давно — они как будто вросли в травянистый покрой склона.

Оказывается, у Мистера Но в планшете помещаются не только писчие и рисовальные принадлежности. Он вынул оттуда плоский металлический флакон, блестящий, из нержавеющей стали. Отвинтил пробку, запрокинув голову, отхлебнул. Протянул Мальчику:

— Будешь? Это коньяк.

— Я не пью, — ответил Мальчик, и устыдился и недетского к себе вопроса, и своего взрослого ответа.

— А воды у меня нет, — как ни в чем не бывало заметил Мистер Но, и сделал еще глоток. — Смотри, какая красота.

Шайтан-гора контрастировала с ближайшим каменным окружением: вблизи, откуда Мистер Но и Мальчик оценивали «божественное представительство», преобладал темно-зеленый, сочный цвет — даже камни кое-где отдавали слабым изумрудом, лоснясь на солнце, — «заимка» же, окутанная в сизый морок, возносилась нечетким голубым силуэтом, как невеста в ожидании…

— Чертова гора. Это странно… Боги и… — Мистер Но прищурил глаза, видимо, собираясь с мыслями. — Впрочем, в многобожии понятия добрых и злых кумиров расплывчаты, не определены строго… Каждый способен и готов на всё, и на доброе, и на злое… Так что здесь они тоже бывают, герои и боги, — он странно, несколько развязно, рассмеялся, — с проверками или просто отдохнуть… С Олимпа… То бишь, как мы понимаем, со святой горы да на чертову дачку… Эх! Погрешить… Почему нет? Поиграть с блистательной ореадой, горной нимфой, зовущейся Эхом, влюблённой в Нарцисса, с той, у которой Гера отняла собственную речь, оставив только способность вторить другим, какая грустная история. Тебе жалко девушку?

Заметно, как Мистер Но немного опьянел. Не дожидаясь ответа, он задрал голову и шумно втянул в себя воздух, казалось, собираясь закричать. Но, что-то вспомнив, глянул вниз, на лагерь и осторожно выдохнул…

— Это самый мною… нет, не любимый, а… жалеемый, что ли, мифический образ. Которому я сострадаю. В нём немножко я, да и все мы, пожалуй, в разной степени… Но что касается нас с тобой, то мы выдавим из себя рабов, мальчик, и осмелеем, и станем тем, что начертано природой, никто не посмеет нам мешать, мы устали таиться, и тебе, Аполлон, грядёт важная роль…

Мистер Но долго посмотрел на Мальчика, выражая очередной раз понятное только ему удивление, а затем устремил сквозной взгляд на Шайтан-гору и, словно читая дальний текст, заговорил вкрадчиво, невольно жестикулируя, с сигаретой меж пальцев:

— Мир и спокойствие приходит на Шайтан-гору, когда, сверкая кудрями золотистого шелка, бог Света Аполлон, под пение муз и торжественные звуки кифары, появляется у подножья снегов. Утихают соперничество, вражда, войны… Музы, хариты и даже боги танцуют, пьют, веселятся на счастливом пиршестве, пропитанном волнами золотого Солнца… Примерно так. Вот, представь, что ты златокудрый Аполлон, восходящий на вершину, чтобы принести счастье…

Мальчика объяла смутная тревога от непривычных речей, дарящих ему внимание, чрезмерное, незнакомое… Он попытался переменить разговор:

— Вообще-то я и не собрался в горный лагерь…

— Да? — Мистеру Но было неприятно изменение темы, так показалось.

— Да, — торопливо подтвердил Мальчик, — я хотел на море, в Крым…

— О! — Мистер Но закатил глаза. — О, море, море… У меня масса морских впечатлений, и крымских тоже. Вот, слушай, я когда-то написал… Стихи… вот… «Перекипание в пепси-тело… снов, утомлённых печалью Грина… Море-цирюльник гудело феном…»

Он закрыл глаза и завалил голову назад, но, посидев так, вдруг схватился за сердце и широко распахнул глаза:

— Нет, в следующий раз!.. Иначе сердце выскочит. Кто был твой папа? Из эллинов?

— Из эллинов? — эхом отозвался Мальчик, на мгновение задумался, растерянно улыбнулся. — Вы имеете в виду греков?

Мальчик почти не удивился такому вопросу, потому что слова о выскакивающем сердце поразили его больше.

— Твои кудри…

— Нет…

— Впрочем… Ты не подумай, мне все равно. Я вообще за то, чтобы из паспортов убрали национальность. И даже пол — вон из паспорта, и из всех документов, справок, метрик. Человек! — что еще вам нужно? Отстаньте! Так просто и справедливо! Казалось бы. Но… К такому подвигу человечество, увы, пока не готово. И ему еще долго не вырваться из кабальных пут, не избавиться от печатей, меток и прочих… клеймений. Потому что в нас гены господ и рабов, жажда обладания и готовность к закланию.

Мистер Но замолчал, как будто бежал — и остановился, и еще тяжело дышал, переживая не только физику, но саму причину бега. И продолжил другим тоном, борясь с дыханием, с возбуждением:

— Я тоже не помню своего отца…

«Тоже»… Как Мистер Но догадался, что у Мальчика нет отца?..

— Я чувствую, — пояснил Мистер Но, разгадывая мысли Мальчика. — Боги чувствуют друг друга… — и засмеялся, в очередной раз прикасаясь к Аполлоновым кудрям: — Спартанцы говорили: «Заботьтесь о прическе, она делает красивых грозными, а некрасивых страшными». — Он помолчал. — Но, честно сказать, себе в этой композиции я еще не нашел верного места… Кто я? Как ты думаешь? Ну, ладно-ладно, я вижу, что ты не силён в мифологии… Зато ты читаешь Таджикские сказки. Почему только эти? Ведь Гиссаро-Алай накрывает еще и Узбекистан, Киргизию… Расскажи о себе что-нибудь необычное…

Мальчик торопливо перебирал в себе всё, что могло быть незаурядным в понимании Мистера Но. Он заметил: молчание уводит расслабленного коньяком Мистера Но в ту область, которая почему-то неприятна Мальчику, да и просто пугает его. Может, это?..

–  Мой папа был… памирец.

Мистер удивился:

— Памирец… В каком смысле? Проживал на Памире или принадлежал к части населения этих мест, памирцам? Которые, к слову, таджиками себя не считают…

— Не знаю. Так вот мама сказала. Памирец. И всё. Он погиб.

Мистер-Но загляделся на Мальчика с застывшей полуулыбкой, обследуя глазами сидевшего перед ним человека, и даже потянулся было опять к золотым кудрям, но, встретившись с настороженным взглядом, не донес руку до цели, а лишь обозначил указующий жест:

— Ты совсем не походишь на восточного человека… Разве что легкая смуглость, то есть, как я говорю, пепси-тело. И рыжий колер. Здешние горные люди бывают огненно-рыжие и даже светловолосые. Горная недоступность огородила их от генного влияния захватчиков, зачернивших всю Среднюю Азию и Кавказ. О, в тебе, Аполлон Памирский, живут и дрожат, да-да, я это вижу, вибрируют знаменитые, многозначительные, я бы сказал, величавые гены! Памирцы… Всё к одному. Да, я читал, что они старательно отделяют себя от большинства местного населения. Гордый и даже заносчивый народ! Полагают себя потомками воинов Искандара Руми, то есть по-нашему Александра Македонского, оттого, дескать, светлокожие и светловолосые. Что ж, это их право, их творчество!..

Мистер Но, отпив очередную порцию из флакона, опять заговорил, торопливо, но веско:

— Что говорить, эти места легендарно-сказочные. Их называют крышей мира. И подножьем смерти. Это прародина индоевропейцев и русских. Знаешь ли ты, что в нас с тобой течет арийская кровь? Так, где у нас юг, восток? — Мистер Но повертел головой и указал рукой в нужном направлении: — Тут недалеко родился и творил Заратустра, выдумавший особую религию — зороастризм, влияние которой вероятно сказывается на психологии твоих памирцев. А Шамбала? Ты слышал такое слово? О!.. — Мистер Но опять обратил взор в ту же «сказочную» сторону, приподняв подбородок. — Это обитель святых и богов, вертеп, где будет рожден грядущий Мессия, место известное всему миру, но до сих пор не найденное. Ты знаешь Рериха? Говорят, он искал святую пещеру не там, где нужно, а нужно было поближе к тому месту, где мы сейчас с тобой… Ну, ладно. Я мог бы рассказать тебе много, но… нет времени, да и для того, чтобы меня понимать сейчас, тебе нужно определенное культурное предварение, накопление, то есть ты должен читать, читать… Много читать и думать. Думать и еще читать. Не сказки нужно изучать, отправляясь в новые серьезные места, нет!..

Мистер Но замолчал, как будто споткнулся. Вынул из планшета транзисторный приемник и поднес его к своему уху, из динамика донеслось угасающее: «Было заявлено… по чрезвычайному положению… Танки на улицах…»

Продолжил уже устало и даже вяло:

— Знаешь ли ты, о наивный Аполлон, что здесь, в этой каменной стране, серди этих скал, к которым мы с тобой сейчас прислонили свои спины, скрещиваются геополитические интересы многих стран… Понимаешь ли ты, пионер, что сейчас, в эти часы и даже минуты, весь мир насилья рушится, до основанья. — Мы с тобой здесь, над схваткой, а там, — он показал куда-то вниз и вдаль, за лагерь, глядя сквозным взглядом, — решается наша судьба… Это отвратительное состояние, когда твоё решается без твоего участия. Не правда ли?

Мальчик кивнул из вежливости.

— Но здесь, в горной пустыне, им не достать нас с тобой, и мы сами себе хозяева! И трагическая ореада Эхо будет рукоплескать нам, вторя нашему счастливому плачу, правда?

Мальчик опять кивнул — он уже дрожал, не понимая от чего, боясь, что об этом его состоянии догадается Мистер Но, который рассмеялся и потрепал, уже смело и без сомнений, повержено молчащего Мальчика по его кудрявой голове.

— Не расстраивайся, незнайка, у тебя всё впереди. Я многому тебя научу, мой друг. Знание есть сила. — Мистер Но отвалился спиной на скалу, как на спинку стула. Помолчал.

— Скажи, ты ведь отца не видел, а сюда тебя отправила мама, чтобы ты… прикоснулся к родине своих предков? Так тебе хочется думать. Не опровергай! Я почти уверен, что твоя мама, посылая сюда сына, никакого внятного объяснения грядущей поездке не дала. И, разумеется, никаких имен, названий, адресов! Ничего этого в принципе нет и быть не должно, не может быть… И в этом ее правда! Никакого будущего с этой местностью, с этим народом!

Последние слова Мистер Но произнес с приказным нажимом.

Мальчик хотел было рассказать подробнее о том, что в основе угадал Мистер Но, однако, понимая, что вряд ли от этих уточнений он будет выглядеть достойней и взрослее, быстро передумал, и только утвердительно кивнул — точнее, покивал с задумчивым видом.

Мистер Но оценил улыбкой взрослую немногословность Мальчика.

— Вообще, советую в грядущей жизни не идти на аркане у сентиментальности, что, признаюсь, и у меня не всегда получается. Живи настоящим, и тем, что пригодится… Это, — он повел рукой вокруг, — экзотика, как и твое происхождение. Уедешь — забудь об этом, впитывай в себя только общечеловеческие ценности, причем, те из них, которые не помешают тебе жить, стань неуязвимым… Тогда ты будешь самодостаточным в любом месте, потому что твой мир будет только в тебе. Где ты — там и весь мир. Понимаешь? Беги от внешнего, если оно лезет в душу. Наслаждайся им, но не мерь себя его правотой… Вдумайся в то, что сказал один умный человек: десять человек из десяти — самоубийцы!