Было уже два часа ночи, когда мы спустились на гостиничном лифте в паркинг.

Ганс был взвинчен и порывист, ни дать ни взять блоха, но его бравада тем не менее выглядела нормально — как способ придать себе отваги. Я же со своей стороны не мог отделаться от предчувствия, что все пойдет по худшему сценарию, и поневоле спрашивал себя, помогут ли нам в случае осложнений эти несколько часов, проведенных за изучением планов виллы.

— Спокойствие, доттор Лафет, — без особого успеха пытался ободрить меня Гиацинт. — Все пройдет хорошо.

Он положил на заднее сиденье сумки, которые тащил, и сел за руль.

Мы пересекли город, подобно сотням других туристов, поспешающих на праздник летней ночи, и свернули в направлении виллы О'Коннора.

Не доезжая километра два до старинного реставрированного монастыря, Гиацинт съехал с дороги и остановил машину в укромном уголке, скрытом зарослями олив. Потом схватил одну из привезенных сумок и стал вытаскивать оттуда какие-то предметы одежды, сплошь из черного хлопка, напоминающие военную форму для действия ночью.

— Наденьте это, — приказал он.

Комплект состоял из широких спортивных штанов, тонкого трикотажного свитера с отложным воротником и капюшона с отверстиями для глаз. При виде всего этого я не сдержал гримасы отвращения.

— У тебя проблемы? — забеспокоился Ганс, одеваясь. — Размер не тот?

— Вы не находите, что для такого маскарада сейчас немного жарко?

— Не без того, — хмыкнул Гиацинт. — А то еще можно намазаться гуталином. Что вы предпочитаете?

Я счел нужным повиноваться, и мы запихнули свою прежнюю одежду в сумку, последнюю же снова водрузили на заднее сиденье.

— Это здорово, а? — зычно протрубил Ганс, прохаживаясь передо мной руки в боки с капюшоном на голове.

Гиацинт уже собирался замаскировать белый автомобиль, прикрыв куском брезента, припасенного в багажнике, когда заметил, что ступни у парня сверкают, отсвечивая зеркальными бликами даже в потемках.

— Разве я не говорил: «обуться в темное»? — простонал он с отчаянием.

Ганс потупил глаза, уставясь на свои кроссовки последней модели:

— А что такого? Они же черные.

Достав из чехольчика, висевшего у него на поясе, перочинный нож, Гиацинт присел на корточки.

— Поставь-ка ногу на бампер, — скомандовал он.

Ганс подчинился, но с опаской.

— Что ты собираешься делать? — закричал он в ужасе, когда Гиацинт без долгих церемоний принялся отпарывать фосфоресцирующие накладки. — Эй! Это же лимитированная серия! Да ты хоть знаешь, сколько заплачено за эти копыта?

Но драгоценный орнамент был беспощадно содран с обеих кроссовок и брошен в багажник.

— Потом можешь прилепить все это обратно, — не терпящим возражений тоном прервал его жалобы Гиацинт.

В почти что абсолютной темноте мы кратчайшим путем направились к вилле.

Подойдя к ограде, мы притаились под пологом листвы, и Ганс вытащил планы, которые ему дал Гиацинт, чтобы пробежать их глазами при свете электрического фонарика.

— Первое препятствие, — прошелестел он, указывая на кабель, протянутый по верху стены. — Он под высоким напряжением. Чтобы его перерезать, надо сначала обесточить. — С этими словами он вытащил из своего рюкзака вольтметр и какой-то агрегатик в кожухе, от которого отходили два проводка с зажимами-«крокодильчиками». — А теперь подставь-ка свои плечи, Морган.

Измерив взглядом высоту стены — никак не меньше трех с половиной метров, — я скептически хмыкнул.

— Ну же, давайте! — шепнул Гиацинт, сбрасывая капюшон.

Мы подбежали к стене, я присел на корточки спиной к ней, чтобы послужить стремянкой Гансу, который вскочил мне на плечи с ловкостью юной макаки.

— Готов? — пробормотал я.

Он был готов, и я, стараясь двигаться как можно медленнее, выпрямился, подождал, пока он утвердится, и передал ему вольтметр.

— Десять тысяч вольт! — сдержав изумленный возглас, объявил он через мгновение. — Вот дерьмо… — (Почувствовав, как он напрягается, чтобы не сорваться, я устойчивости ради слегка расставил ноги.) — Плохо дело, да? — придушенным голосом пробубнил он. — Ты что, хочешь, чтобы мы превратились в мешуи, жаркое по-арабски?

— Весьма сожалею.

Он возвратил мне вольтметр, а я передал ему кожух с аппаратиком.

— Итак… Красный проводок к красной кнопке, зеленый проводок к зеленой, ведь так должно быть? Или наоборот? — (Я затаил дыхание.) — Эй, Морган, я пошутил. Дыши, но не надо больше шевелить ушами. Потому что если я задену кабель, ты это почувствуешь, уж будь уверен.

Стиснув зубы, я застыл как мог неподвижнее, а он, зажав по «крокодильчику» в каждой руке, все бормотал, не умолкая:

— Оба разом, оба разом, оба разом..

— Ну? — не выдержал Гиацинт.

— Порядок! — наконец возвестил парень. — Дай сюда кусачки.

У меня вырвался вздох облегчения. Я был весь в поту, и не только от того, что пришлось держать на своих плечах столь нешуточный груз.

Перекусив кабель в двух местах, Ганс проворно соскочил на землю.

— Ну, объясняю: видите дырку там, наверху? Туда надо проскользнуть, не зацепив ни кожуха, ни обрезанных концов кабеля.

Я осмелился полюбопытствовать:

— А в противном случае?

— Мешуи, друг мой.

Гиацинт первым устремился вперед. Взобравшись на стену и убедившись, что путь свободен, он закрепил там, наверху, веревочную лестницу, когда же мы по ней взобрались, он уже ждал нас по ту сторону.

Забившись под куст, мы кое-как отдышались. Внезапно я содрогнулся, заметив глазок камеры наблюдения, мигнувший прямо у нас над головой.

— Ганс! — зашипел я, указывая на прибор. Но он, небрежно махнув рукой, заверил:

— Она не настоящая. Имитация.

— Почем ты знаешь?

Он похлопал ладонью по своей сумке:

— Ты забываешь, что у меня здесь планы системы слежения. Подключенные камеры есть только у внешних ворот и при входе в дом. — Он указал на маленький домик метрах в двадцати от нас: — Сторожевой пост. Вот где нам придется нейтрализовать систему, ведь снаружи еще можно это провернуть относительно спокойно, а внутри самое настоящее минное поле.

— Вы двое останетесь здесь, — зашептал Гиацинт и сунул мне в руку пистолет: — На случай, если…

Я не успел воспротивиться — он уже направился к дверям домика и присел перед ними на корточки.

При свете, что пробивался из окон караульного помещения, я видел, как он достал из сумки маленькое сверло и проделал внизу дверной створки крошечное отверстие. Потом сунул туда кончик трубки, торчащей из тюбика с аэрозолем, и стал ждать.

Через минуту он поднялся, заглянул в одно из окон и широко распахнул дверь. Выждав немного, пока проветрится, сделал нам знак, что пора подойти.

— Все хорошо. — Ганс ободряюще похлопал меня по плечу.

Следом за Гиацинтом мы вошли в домик, дверь которого он тщательно запер.

Двое охранников в форменных шортах цвета морской волны, растянувшись на полу, спали сном праведников.

— Не беспокойся, они продрыхнут добрых два часа, — пообещал Ганс, затем, сбросив капюшон, уселся перед контрольным компьютером, по экрану которого пробегали какие-то цифры и чертежи. — Камеры, лазеры, детектор напряжения… Какое оборудование!

— Ты в нем разобрался? — спросил я, глядя, как он лупит по клавишам словно одержимый.

Он покачал головой, но тут же, подсоединив «флешку» к гнезду в панели компьютера, бодро заверил:

— Почитай что так! Главное — найти этот сволочной код. — Проделав еще несколько манипуляций, он насмешливо выпучил глаза: — «ФЕРРАРИ»! Как это оригинально… — Отсоединил ключ, хлопнул в ладоши, давая понять, что путь свободен, после чего не преминул подышать на свои ногти и для вящего блеска потереть их об свитер. — Ну? И кто здесь лучший из лучших?

Гиацинт снова нахлобучил на него капюшон:

— Там посмотрим, праздновать рано. За дело!

— Как войдем? — спросил я, кивнув на виллу.

— Через парадную дверь, мой дорогой, — отвечал он, тряхнув связкой ключей, взятой у охранника.

Освещая себе дорогу фонариком, мы вошли на первый этаж, оттуда спустились в подземные помещения и, наконец, добрались до бронированной двери, той самой, куда нас не пустил О'Коннор.

Внимательно осмотрев электронный замок с цифровой панелью, Ганс скривился:

— Фу! «БЭЗИЛ-600-БНФ»…

— Что еще за «БЭЗИЛ»?

— Это сейф с тройным кодом. — (Я тупо вылупил глаза.) — Модель, дверь которой открывается тремя различными кодами, но два из них включают беззвучный сигнал тревоги.

— Разве ты не блокировал охранную систему? — нахмурился Гиацинт.

— Эта машина функционирует по автономной системе.

Он достал из своей сумки комплект электромагнитов, наладонный компьютер, другой аэрозоль и очки с флуоресцентными стеклами.

— Что ты собираешься делать со всем этим? — не выдержал я.

— Закоротить замок. Это нам позволит протестировать коды, не подключая систему открывания двери, — пояснил он, пристраивая электромагниты вокруг электронного замка. Подсоединив их затем к миниатюрной батарейке, он включил мини-ноутбук, нацепил свои смешные очки и спрыснул цифровую панель жидкой субстанцией из тюбика, не забыв по ходу дела добавить, что это даст возможность отличить те клавиши, на которые нажимают особенно часто. Затем стал набирать на своем компьютере серию цифр.

Попутно из своей сумки он извлек приборчик, снабженный множеством магнитиков, приводящих в действие рычажки для надавливания на кнопки, и закрепил его на цифровой панели так, чтобы каждый рычажок соответствовал одной из клавиш. После чего, подсоединив приборчик к компьютеру, скомандовал Гиацинту:

— Когда я скажу: «Давай!» — нажмешь на прерыватель, который запустит эти электромагнитики. Стоит им оказаться под напряжением, и компьютеру хватит десяти секунд, чтобы протестировать все коды. Готов? Давай!

По экрану поплыла серия комбинаций, и в то же самое время металлические пальцы приборчика стали нажимать на клавиши цифровой панели, тестируя сотни возможных комбинаций.

Через несколько секунд определились три серии цифр.

— Вот они… А теперь надо выбрать из этой троицы единственный нужный код, — заявил Ганс. — Кто счастлив в игре, несчастлив в любви. Так считается. Ну, кому в последнее время не перепадает клубнички? — (Мы уныло пялились на него и молчали.) — Давайте, парни, решайтесь! Мне-то в игре отродясь не везло.

Устало пожав плечами, Гиацинт указал на один из кодов, и Ганс тотчас набрал его на своей клавиатуре.

Дверь издала щелчок.

— Теперь остается только молиться, чтобы это был правильный код, — вздохнул я.

— Раз есть сомнение, — отозвался Ганс, — лучше поторопиться.

Он осторожно потянул бронированную створку, которая бесшумно открылась, и стал обшаривать внутренность открывшегося помещения ярким лучом фонарика.

При одном взгляде на разом поглупевшие физиономии своих подельников я сообразил, что теперь очередь за мной: пора мне изучить, что там внутри.

Конечно, кое-какие древности здесь имелись, но в количестве куда меньшем, нежели спрессованные пачки индийской конопли, тесно уложенные на этажерках, на столах и даже на полу.

— Полагаю, бесполезно доискиваться, из какого источника наш хозяин черпает большую часть своих доходов.

— Сколько здесь кило, как по-вашему? — полюбопытствовал Ганс.

— Я бы сказал, пятьсот — шестьсот, — определил Гиацинт. — Маленькое состояние. Даром что от турецких берегов рукой подать, зона тем не менее до крайности военизирована. Чтобы в таком месте завести подпольную торговлю подобного масштаба… Тут уж не вопрос простого бакшиша — власти замараны по самые уши, что с турецкой, что с греческой стороны.

Я выразил свое раздражение демонстративным вздохом, и Ганс поднял фонарик повыше, чтобы лучше осветить комнату.

— А это вроде бы что-то египетское, да? — спросил он, указывая на обломок фрески не меньше квадратного метра, покоящийся на массивной этажерке.

Анубис, держащий в руках скипетр и анк, казалось, взирал на нас с издевательским вызовом. Фреска, извлеченная из гробницы, таких сотни во всех музеях мира. Она могла попасть сюда откуда угодно.

— Они все из золота? — продолжал допытываться Ганс, теперь его заинтересовала коллекция старинных крестов, украшенных драгоценными камнями, — кресты были разложены на столе как раз под фреской.

— На взгляд похоже, что да. Скорее всего конец Средневековья. — Гиацинт покусывал губы, видимо, разочарованный не меньше, чем я.

— А почему на этих изображениях египетские кресты? Крест — это же что-то христианское, или я ошибаюсь?

— Это называется анк, а не крест. Символ вечной жизни. Правда, христиане-копты в свой черед обратились к нему, приняв его… — Сердце вдруг подпрыгнуло у меня в груди, а взгляд сам собой метнулся от золоченых крестов к предмету, что держал в руке бог с головой шакала. — Анк… Ну да, вот же он, первый фетиш…

Я напрягся, силясь припомнить. Часовня, алтарь, уродливое распятие… Христос, превращенный в простейшую фигуру — большое кольцо, деформированное… подобие груши вместо головы, две перекладины, как от буквы «Т», заменяют руки и ноги, и все это приклеено к кресту.

Обернувшись к Гиацинту, я бросил ему с такой убежденностью, будто уже и сомнений никаких быть не могло:

— Это был анк. Там, в часовне. Я вспомнил.

— О чем вы?

Я был так возбужден, что мне стало трудно понижать голос до шепота:

— Текст! Первый фетиш — это анк. Помните, «Страж Ключей» и все прочее? — Я простер руку в сторону Анубиса. — Анк! Крест в часовне! Поселянин ведь говорил, что они приспособили к делу все, что нашли. И они сделали это!

— Тсс!

— Они приняли анк за изображение распятого. Там, в часовне, он и находится, приклеенный к алтарному кресту. Я же тогда еще заметил, что распятие как-то странно выглядит… Но какой же я идиот!

— Ни с места!

Вспыхнул электрический свет, мы вздрогнули. Ганс от неожиданности выронил фонарик.

— А ну-ка к стене!

Мы медленно повернулись и обнаружили у себя за спиной О'Коннора в домашнем халате и с автоматом в руках. Дуло было прямиком направлено на нас.

— Лучше тебе попытать счастья в клубе знакомств, чем в рулетке, — простонал Ганс, покосившись на Гиацинта.

— Мы пришли сюда не затем, чтобы что-нибудь украсть, — солгал я.

— Заливай кому-нибудь другому! Сумки на пол, да поживее! Не дергайся, мой мальчик… — (Ганс, весь дрожа, опустил на пол свой рюкзак.) — Я сразу смекнул, что вы не похожи на археолога! — презрительно произнес О'Коннор, обращаясь ко мне. — (Гиацинт, по виду нисколько не обеспокоенный, позволил себе улыбнуться.) — А ты чего скалишься? — заорал хозяин. — Назад!

— Что вы намерены делать? — Гиацинт продолжал усмехаться. — Вызовете полицию? — И он указал на запасы спрессованной индийской конопли.

О'Коннор влепил ему пощечину, а я инстинктивно бросился к Гансу, чтобы защитить мальчишку от расправы. Хозяин виллы, вообразив, что на него нападают, повернул дуло автомата в мою сторону, а нашему ангелу- хранителю только того и надо было: он выхватил пистолет и влепил противнику пулю прямо в лоб. Звук выстрела заглох, как в вате, — казалось, хлопок был не громче, чем от лопнувшего воздушного шарика. Глушитель.

— Уходим, — скомандовал Гиацинт. Он взял автомат и положил его поверх пакетов с коноплей. Усмехнулся: — Этот болван его даже с предохранителя не снял.

— Ненавижу, когда происходит такое, — плаксиво пожаловался Ганс, перешагивая через труп.

Гиацинт торопил нас, и мы выбрались наружу, на сей раз покинув поместье через главные ворота, и рысцой пробежали два километра, отделяющие нас от машины. Там я довольно-таки грубо затолкал Ганса на переднее пассажирское сиденье и мрачно вопросил, запыхавшись:

— Ну? Что дальше?

— Держим курс на часовню в надежде, что вы не ошиблись, потому что, как бы там ни было, нам необходимо покинуть Хиос… — Гиацинт глянул на часы, — через три часа. Судно ждет нас в порту. — Поймав мой изумленный взгляд, он добавил: — Я всегда принимаю меры предосторожности, доттор Лафет. А вы как думали? Если бы мы кое-что нашли и украли, как предполагалось поначалу, О'Коннор нас бы сразу заподозрил. Или вы полагаете, что я стал бы спокойно дожидаться, пока утром полиция нагрянет в отель, чтобы нас схватить?

— А если я ошибся?

Его пробрала дрожь.

— Надеюсь, что нет, доттор. От всей души надеюсь…

Я нервно сдернул с себя камуфляжный наряд. Мне было понятно его беспокойство. Гелиос не прощает ни ошибок, ни неудач. Я глубоко затянулся сигаретой, стараясь прогнать из памяти образ человека, распростертого на полу в коридоре, тогда, в Спарте… Как его изрешетили пулями — от макушки до пят… Нет, Гелиос не простит.

Мы взобрались на невысокий холм, на вершине которого, утонув в непроглядной тьме, стояла церковь. Ганс, идущий за мной по пятам, то и дело оступался. Шипы беспрепятственно цеплялись за его слишком широкое одеяние. Галька у нас под ногами осыпалась, сухой кустарник исцарапал руки.

Вдруг послышался звук рвущейся ткани, сопровождаемый залпом приглушенной брани.

— Джинсы! Совсем новые! Черт, могли бы хоть фонарики зажечь!

В темноте здание маленькой церквушки почти целиком скрывалось за деревьями и зарослями дикого кустарника. Ворота нам пришлось отыскивать на ощупь.

Как только мы оказались внутри, Гиацинт плотно закрыл дверь и направил свет своего фонаря на алтарь. Крест, покрытый золотыми пластинками, засиял. Анк, приклеенный к примитивному распятию, тот самый, который я сначала принял за неуклюже стилизованное изображение Христа, был прекрасно виден.

— И как только мы умудрились его проглядеть? — поразился Гиацинт.

— Это теперь все кажется таким очевидным, — возразил я. — А когда сам не знаешь, что ищешь…

Я схватил распятие, оно оказалось на диво легким, куда легче, чем я думал, судя по его размеру — около сорока сантиметров в высоту.

— Надо бы отделить и почистить анк, доттор Лафет. Как вам кажется, вы сможете это сделать?

Я поскреб ногтем тоненький слой позолоты и обнаружил точки скрепления.

— Да, это кое-как приклеено к дереву, да и позолоту нанесли крайне грубым способом. Открой свою сумку, Ганс.

Юноша повиновался, и я сунул распятие в груду электронных устройств, между футлярами с инструментом, миниатюрным ноутбуком и пакетиками не то с бисквитами, не то с пирожными.

Гиацинт достал из кошелька несколько кредитных билетов, положил их на алтарь и потушил фонарь.

— Так вы суеверны, да? — фыркнул Ганс, распахивая перед Гиацинтом дверь.

И тут случилось такое, чего мне толком не описать.

Гиацинт, отброшенный назад мощной незримой силой, со всего размаху толкнул меня в грудь. Я одной рукой вцепился в него, другой — в Ганса, иначе бы и на ногах не устоял. И тут наш молокосос включил фонарик, направил его на дверь и рявкнул:

— Эй, псих! Ты кто?

Гиацинт ловил ртом воздух, согнувшись в три погибели, — он еще не отдышался. Я поддерживал его, а сам не отрывал глаз оттого, кто стоял на пороге. Человек, которого я узнал с первого взгляда. Констандинос Эгригорос, ну, или что-то в этом роде. По крайней мере так он мне представился.

— Счастлив снова видеть вас, профессор! — протрубил он, направляя пистолет прямо мне в грудь. — О, Бертинелли! Не смею верить своей удаче. Какой приятный сюрприз!

Гиацинт поднял голову, и его лицо застыло, превратившись в маску презрения.

— Я думал, что свел с вами счеты тогда, в Рио.

— У меня большой запас прочности, падре. — Он протянул свободную руку ладонью вверх: — Анк.

— Что?

— Не прикидывайтесь идиотом, падре, и скажите этому малому, чтобы отдал мне анк, — повторил он, направив дуло на Ганса.

— Делай, как он говорит, — вмешался я.

Стиснув зубы, Ганс с видимой неохотой подчинился: швырнул требуемый предмет в рюкзак, который протянул ему наш нежданный гость.

— Зло берет, а, малыш? — Он перекинул лямку рюкзака через плечо. — Твое оружие, Бертинелли. Ну-ну, шевелись.

Еще скорчившись на полу и с трудом дыша, Гиацинт медленно вынул из кобуры пистолет, держа его за дуло.

— Вот видишь, — начал сомнительный грек, — даже ты можешь быть благоразумным, когда…

Но тут он издал какое-то бульканье и рухнул замертво. Выстрел я едва расслышал. Сработал глушитель второго пистолета, который Гиацинт держал в другой руке, пряча за согнутым коленом. Просунул, стало быть, ствол в сгиб между бедром и голенью.

— Сматываемся. — Он поднялся, безукоризненно владеющий собой, и стало очевидно, что полученный удар ни в малой степени не повредил его самочувствию.

Ганс извлек распятие из холщового рюкзака покойного Эгригороса и снова затолкал в свой. Я чувствовал, что он на пределе, да и сам с огромным трудом сохранял видимость спокойствия. Грабеж и два убийства за один вечер — для моих нервов это несколько больше, чем можно перенести. Чего отнюдь не скажешь о нервах Гиацинта, который не отказал себе в удовольствии выпустить вторую пулю в упор, прямо промеж глаз трупа.

— Один раз воскрес — и хватит с него, — примирительно пояснил он, заметив, что я смотрю на него с ужасом.

Ночная прохлада подействовала на меня благотворно, я жадно впивал ее полной грудью и, только немного отдышавшись, смог пуститься в обратный путь с холма. Но тут мы заметили свет ниже по склону. В доме того самого человека, что доставил нас к остановке автобуса на Пирги. Его окна вдруг стали зажигаться одно за другим.

— А ведь мы не шумели! — возмутился Ганс, задетый такой несправедливостью судьбы.

Уцепившись за его рюкзак, я с грехом пополам спустился по склону к машине.

Гиацинт рванул с места, как вихрь. И все же недостаточно быстро, чтобы избежать попадания в стекло пули из карабина. Наш любезный шофер взял нас на мушку еще тогда, когда мы были на вершине холма.

— Этот придурок палит в нас, как в голубей! — завопил мой бывший стажер, а машина тем временем выехала на асфальтированное шоссе. — Если он вызвал копов и дал описание нашей тачки, дело дрянь.

— Да гоните же! — поторопил я Гиацинта.

— Это лучший способ привлечь к нам внимание.

— Почему этот тип называл тебя падре? — спросил Ганс.

— Кстати, это был тот самый субъект, о котором я вам рассказывал, — вмешался я. — Фальшивый грек.

— Я так и думал.

— Похоже, он был неплохо с вами знаком.

— Об этом, если вам угодно, мы потолкуем позже.

— Падре, — не унимался Ганс. — Разве не так называют кюре?

Гиацинт, заметно раздраженный, кивнул.

— Я учился у иезуитов, — объяснил он. — Это навлекло на меня целый град издевательств со стороны городской шпаны.

— Ты хотел стать священником?

— Иезуитские учебные заведения посещают не только будущие прелаты, Ганс.

— Это был он, наш загадочный преследователь, не так ли? — полюбопытствовал и я.

Наш водитель резко затормозил, застав нас врасплох.

— Ты почему остановился посреди дороги? — закричал перепуганный Ганс.

Гиацинт повернулся к нам, он был вне себя.

— Вы уйметесь наконец оба?

Но поскольку наш юный спутник съежился на своем сиденье, а я в молчании уставился на дорогу, он вздохнул и сменил гнев на милость:

— Он самый.

И снова нажал на газ среди неловкого молчания.

Я первым рискнул его нарушить, когда увидел щит с дорожными указателями:

— Гиацинт, вы нас везете прямиком в порт, а ведь все наши вещи остались в гостинице.

— Не беспокойтесь. Я распорядился, чтобы их доставили на борт.

— Вы и впрямь ничего не упускаете из виду, так?

Он поблагодарил меня красноречивым взглядом, но вслух высказался так:

— Если бы пропали ваши миленькие шорты, Морган, это разбило бы мне сердце. Ведь они так великолепно подчеркивают ваши формы!

Ганс подавился похабным смешком, а я закурил сигарету, сочтя за благо промолчать, и только молился про себя, чтобы на нас не выскочила полицейская машина и блюстители закона не предложили бы съехать на обочину и остановиться. Впрочем, за все время пребывания на Хиосе нам только одна такая и встретилась. Она, завывая сиреной, неслась в южном направлении, и сидящие в ней не обратили на нас никакого внимания. Да ведь и то сказать, наш маленький белый автомобиль ничем не выделялся среди сотен других, что колесили по городу в разгар туристского сезона.

В порту нас ждали двое, оба в сером. Они помогли нам подняться на борт элегантного прогулочного катера, который почти тотчас отдал швартовы.