Между тем зима приближалась к своей вершине — празднику Рождества Христова. Вот незадолго до Рождества и началась новая интрига Леха, о которой никто и не подозревал, хотя он своих действий от приятелей не скрывал. Но понять, зачем он делает то или другое, они не могли, да особо и не старались.

Всё началось ещё тогда, когда Лех ходил с перевязанной рукой, подвешенной на платке. Вечером он выходил из своей комнаты на первом этаже в сад и проводил время в компании верных ему курсантов. Лех постоянно пытался придумать что-то новое, какой-нибудь ещё способ, чтобы убрать пана Алена из школы.

— Давайте порассуждаем, — говорил он, но рассуждал только сам. — У каждого человека есть свои слабости. У каждого! Значит, они есть и у Алена. На чём его можно поймать? — но ответа не было.

Однажды один из его приятелей сказал, что времени на ещё два взыскания остаётся маловато, поэтому, если планировать, то что-то более серьёзное, что считалось бы грубым нарушением дисциплины.

— Почему на два взыскания? Ведь нарушений уже было два, значит, осталось ещё одно.

— Эпизод со шпагой до коменданта не довели, — пояснил всезнающий юноша с большими оттопыренными ушами.

— Ну, конечно! — воскликнул с сарказмом Лех. — Как же могло быть иначе! Как же я мог забыть, чей он племянник. Вот нам с вами потерю шпаги точно фиксировали бы как нарушение, а ему, естественно, всё сошло с рук!.. Но я буду не я, если не придумаю что-нибудь. Ты прав, — сказал он обладателю выдающихся ушей, — нужно придумать нечто более серьёзное. А что там у нас со списком недопустимого поведения?

— Самое простое, это если Ален уйдёт с территории без разрешения.

— Или не вернётся вовремя, — задумчиво продолжил Лех. Он уставился в одну точку и перестал замечать окружающих. — Так. Необходимо как-то задержать его в городе…

— Может, затеять с ним ссору, а потом…

— Ссору? — насмешливо переспросил Лех. — Это кто же из вас с ним ссориться решиться? Вы со своим умением способны будете с ним справиться, если только вас не меньше трёх будет. На него одного.

— Он один не ходит, с ним повсюду Юзеф таскается, — констатировал ещё один союзник Леха.

— Вот именно, — нахмурился тот. — О нём-то я и думаю сейчас. Если их не разлучить, ничего не выйдет. Юзеф — сильный противник, вдвоём они отбиваться долго смогут, а за это время на шум мало ли кто подойдёт…

— Да, как их разлучишь? Везде они вместе!

— Ладно, вернёмся к началу. Мы говорили, что у каждого есть сои слабости. Может, их удастся обнаружить у Юзефа? Кто о нём что-нибудь слышал? Он не играет в карты?

Все пожимали плечами, переглядываясь.

— Может, пьёт много? Нельзя его подпоить? Может — пари, кто больше выпьет?

— Нет, Лех, это не выйдет. Юзеф пьёт мало, так же как и Ален. Они избегают тех, кто невоздержан, вроде им это неприятно.

— Ах, скажите, пожалуйста! Какие мы правильные… — желчно прошипел Лех. — Ладно. А как насчёт женщин? Может, здесь что-то удастся придумать? Ты у нас всё обо всех знаешь, — обратился он к «ушастому», — не замечал за Юзефом интереса к какой-нибудь прелестнице? Или, может, он записки писал или получал?

— Нет, — ответил тот, — Юзефа никогда не видели в женском обществе, а записки… Он получает письма от женщин, это правда. И отвечает на них. Только это письма от его матери и сестры. Других писем ему не приходило.

Лех скривился, как от зубной боли. Немного помолчал. Потом хмыкнул, лицо прояснилось.

— Из дома, говоришь, получает? И ждёт их, поди, с нетерпением?

— Да, конечно. Он очень любит мать и беспокоится за неё.

— Угу… Так-так. Значит, если очередное письмо почему-либо задержится, он очень расстроится?

— Да… Но к чему ты клонишь?

— А вот как ты думаешь, — вместо ответа спросил Лех, — что Юзеф предпримет, если вовремя не получит весточку из дома?

— Не знаю, — пожал плечами «ушастый». — Наверно, будет выяснять, не случилось ли чего. Сам письмо напишет.

— И может попытаться выяснить, не пропало ли что-нибудь из почты по дороге…

— Наверно.

— Угу. А получив своё письмо спустя какое-то время, он сейчас же начнёт его читать, где бы оно ни попало к нему в руки… Ладно. Над всем этим следует хорошенько подумать. Кажется, я знаю, как их разъединить с Аленом.

* * *

Самым желанным подарком к Рождеству для каждого ученика школы были письма из дома. Их всегда ждали с нетерпением, а в Рождество особенно. Некоторым специально посланные из дома люди привезли пакеты со сластями или небольшими подарками. Но большинство ждали писем. Их обычно доставлял в школу один и тот же человек, приезжавший на коляске или лёгких санках, запряжённых соловой кобылкой. Появлялся он днём, отдавал письма охраннику у ворот и исчезал. К вечеру письма выкладывались на стол в передней, откуда их забирали адресаты. И в этот раз соловая кобылка не опоздала. Вскоре после того как почтальон скрылся из вида, к стражнику подошёл Лех.

— У меня к тебе просьба, любезный, — сказал он, вроде бы немного смущённо. — Можно сегодня я заберу письма и раздам их всем?

— С чего это, пан, вы решили этим заняться?

Лех смотрел в землю:

— Да я, понимаешь, в карты проиграл. На деньги нам здесь играть запрещают, так мы играли на желание. Вот мне и выпало раздать всем письма…

— А-а! Это понятно. Карточный долг?

— В каком-то роде да. Так я заберу их?

— А мне-то что за печаль? Забирайте.

Лех взял письма и пошёл к школе. Оказавшись в пустой передней, он торопливо просмотрел их и, спрятав одно за пазуху, остальные положил на стол. Вечером ученики разобрали письма. Не получили их только двое. Одним из них был Юзеф. Это его огорчило и встревожило. Что могло помешать сестре и матери написать ему? Он решил узнать в городе, куда и как доставляется почта и выяснить, не случилось ли по дороге что-то, не терялись ли мешки с письмами. Сам же тем временем написал ещё одно письмо матери, выражая в нём обеспокоенность их молчанием.

Всю неделю, оставшуюся до следующего разрешённого выхода в город, он был рассеян, стал хуже заниматься. А вот Лех находился в приподнятом настроении. Всё шло так, как он задумал, по крайней мере, пока. План его не отличался простотой, но именно этим и нравился ему. Лех считал, что он граничит с гениальностью. Тем более что заподозрить его, Леха, в причастности к дальнейшим событиям, по его мнению, было просто невозможно!

В конце недели он обратился к одному из своих приятелей, предложив ему пройтись по парку.

— Казимир, ты, кажется, родом из этого города?

— Да.

— И хорошо его знаешь?

— Ну, да, конечно. А что тебя интересует?

— Меня интересует, где у вас в городе такое место, куда обычно советуют не ходить? Трактир или кабачок какой?

— Да, есть такой трактир. «Золотой петух» называется. В том районе, где он стоит, появляться в одиночку опасно. Там собираются разные… тёмные личности со всего города. А зачем тебе?

— В следующую вылазку в город ты мне покажешь этого «Петуха», — вместо ответа заявил Лех приказным тоном.

— Чего?! Ни за что? Я что, похож на самоубийцу? Ты же знаешь, что мне не отбиться, даже если рядом будешь ты!

Лех остановился и глянул на него с презрением:

— Что ты всполошился, как курица? Чего раскудахтался? Никто тебя не заставляет туда идти. Проведёшь по городу, покажешь издали вашего «Петуха» и — свободен. Я и один справлюсь.

— Ты пойдёшь туда один?!

— Нет, я с собой отряд гусар возьму!.. Что ты лезешь с глупыми вопросами? Конечно, один.

— Но зачем?..

— Хочу проверить, осмелится ли кто-нибудь со мной связаться.

— Но ты оттуда не вырвешься! Их там много и думают они все об одном. И не остановятся ни перед чем. Не только отнимут ценные вещи и кошелёк, но и разденут. И хорошо ещё, если живым останешься.

— Да ну? Напуга-ал… — почти прошептал Лех и резко продолжил: — Это всё — не твоя забота. Отведи и сматывайся. А уж я как-нибудь вывернусь. Ещё неизвестно, кто кого разденет, — тихо добавил он со своей улыбкой-оскалом.

Всё происходило так, как хотел Лех. Казимир провёл его через город, показал узенькую улочку, сказал, что в конце нужно повернуть направо, а там сразу будет вывеска «Золотого петуха». Объяснив всё, он заторопился назад. Лех, усмехнувшись, посмотрел ему вслед, поправил шапку и решительно зашагал вперёд по улочке. Трактир Лех нашёл без всякого труда. Уверенно войдя, он осмотрелся, прошёл к свободному месту возле стены, сел с краю, непринуждённо развалившись, и потребовал пива и запечённой рыбы (по случаю поста мяса не подавали). На хорошо одетого пана стали оглядываться сразу. Лех не подавал вида, что замечает эти взгляды. Казалось, его занимает только еда, да ещё несколько женщин, находившихся тут же. Они ходили между лавками, присаживались на колени то к одному, то к другому мужчине, смеялись и кокетничали. Лех улыбнулся одной из них, поймав её взгляд. Женщина сразу оценила выгодного клиента, тряхнула волосами, вызывающе поправила руками грудь и, покачивая бёдрами, поплыла к нему.

Но не успела красотка сесть на любезно подставленное ей левое колено, не успела рука кавалера обнять давно уже не гибкий стан, как возле стола оказался здоровенный детина, лица которого было не разглядеть из-за всклокоченной русой бороды.

— Это что тут за сладенький мальчик? Тебя каким ветром сюда занесло, ясновельможный пан? — голос был хоть и сиплым, но громким. В наступившей тишине раздались смешки и одобрительная брань. — Тебе что, мало твоих панночек, что ты пришёл наших девок щупать?

Лех убрал руку с талии женщины и слегка оттолкнул её от себя. Она проворно ретировалась, ей вовсе не улыбалось быть в центре ссоры мужчин. Лех между тем выглядел слегка растерянным. Бородач усмехнулся с чувством собственного превосходства и произнёс:

— Ну, вот что, красавчик, давай-ка сюда твой кошелёк со всем его содержимым, снимай все цацки, какие с собой имеешь, и уматывай отсюда по-быстрому! И считай, что тебе повезло. Я сегодня добрый. В другой раз так легко не отделаешься, так что больше здесь не появляйся. Ну, чего замер? Кошелёк давай!

Лех какими-то неуверенными движениями стал ощупывать карманы в поисках кошелька. Нашёл. Рука скрылась во внутреннем кармане кафтана, а её хозяин поднял на верзилу испуганные глаза и поманил его к себе. У здоровяка ум оказался непропорционально мал. Он наклонился над столом. Что произошло в следующую секунду, он так и не понял. Левой рукой Лех мгновенно вцепился ему в бороду и резко дёрнул к себе и вниз. Человек качнулся и горлом встретил удар кулака правой руки. Удар не был настолько силён, чтобы убить, но бородатому хватило: он, вытаращив глаза, хватаясь руками за горло, пытаясь вздохнуть, упал на колени. Ему уже было не до Леха и его кошелька. Раздались гневные и злобные возгласы, но прежде, чем люди двинулись к нему, Лех успел вскочить на лавку. Опираясь одной ногой о стол, он стоял спиной к стене и в каждой руке держал по заряженному пистолету. Женщины, до сих пор наблюдавшие за развитием событий, очень быстро куда-то исчезли. Мужчины громко ругались, размахивали оружием, но никто не торопился подходить ближе.

— Успокойтесь! — крикнул Лех. — Мне не нужны проблемы, но я убью каждого, кто попытается причинить мне вред!.. Я пришёл сюда не ссориться, у меня есть дело, ради которого я здесь. Этот хам, — Лех кивнул на хрипевшего на полу бородача, — сам затеял ссору, это видели все. Я не убил его, хотя и мог это сделать, — люди притихли, и он заговорил уже спокойнее: — Я могу сесть и продолжить свой ужин?

Нехотя, ворча и огрызаясь, мужчины расселись по местам, но продолжали за ним внимательно следить. Лех сел, демонстративно положил пистолеты перед собой на стол и продолжил есть. Всё случившееся на его аппетит явно не повлияло. Поймав взгляд хозяина трактира, Лех кивнул ему и сделал приглашающий жест рукой. Хозяин счёл для себя более безопасным подойти. Он сел напротив Леха на край скамьи.

— Чего хочет пан? Что я могу предложить? Чем порадовать?

— Пан хочет задать вопрос и услышать откровенный ответ на него.

— Я слушаю.

— У меня есть проблема. Нужно поучить уму-разуму одного моего знакомого, но самому мне это делать несподручно. Думаю, вы сможете помочь найти людей, способных выполнить это. Разумеется, их услуги будут оплачены, как и ваши. Так сможете?

— Пан задаёт такой сложный вопрос, — хозяин нервно облизнул губы, глаза его забегали, как бы ища выход из затруднительного положения. — Пан впервые у нас. Возможно, я бы и смог помочь…

— Послушай, любезный, что ты там мямлишь? Перестань трястись, я тебе ничего не сделаю. Если ты ничего предложить не можешь, я поищу кого-нибудь другого. Отвечай: знаешь ты нужных людей или нет?

— Я помогу вам, — решился хозяин. — Но это дело не быстрое. Надо найти, потом привести…

— Это меня не касается. Я не тороплюсь, побуду здесь ещё пару часов. К этому времени ты должен привести подходящего человека. Предупреди его, что в одиночку ничего не выйдет, пусть подберёт себе в компанию ещё пару-тройку «храбрецов». Всё, я устал от тебя, — поморщился Лех, видя, что хозяин собирается ещё что-то говорить. — Иди, найди и приведи. А я пока развлекусь немного.

Хозяин вскочил и поспешно направился в свою комнату, чтобы одеться и уйти. Лех аккуратно заправил пистолеты за пояс, встал и прошёл к женщинам, которые вновь появились среди присутствующих. Приобняв ту же красотку, он спросил:

— Ну, что, принцесса, далеко ли твой замок?

— Да нет, совсем близко, — хихикая, ответила она.

— И ты не откажешь в гостеприимстве усталому путнику?

И они удалились на второй этаж.

Когда примерно через полтора часа Лех спустился, хозяин уже ждал его. Он поднёс грозному пану, севшему вновь за стол, кружку пива. С ним вместе, тоже с кружкой в руке, подошёл коренастый человек среднего роста с чёрными прищуренными глазами. Поставив пиво на стол, трактирщик поспешил убраться прочь. Человек, потягивая пиво, откровенно разглядывал Леха. Тот, нисколько не смущённый, сдул пену на пол и спокойно стал пить, отвечая таким же изучающим взглядом. Человек кивнул сам себе, потом сказал:

— Я слышал, у вас проблема. Могу помочь вам решить её. Вопрос в том, чего именно вы хотите и сколько дадите за это. Если сойдёмся в цене — проблема исчезнет.

— Цена вас точно устроит. Мне известно, сколько примерно платят за убийство. Вам убивать не придётся, а цена будет такой же.

— Откуда такая щедрость?

— Я хочу, чтобы всё было выполнено аккуратно и точно.

— Хорошо. Что нужно сделать?

— Поучить человека, которого я вам укажу. Только поучить. Пусть немного поваляется, это ему пойдёт на пользу. Но без членовредительства! Тяжёлых травм не должно быть!

— Хорошо, — так же бесстрастно повторил человек. — Когда и как мы узнаем нужного человека?

— Я покажу его вам либо через неделю, либо через две, как получиться. Я приду сюда, вы меня будете ждать, и мы вместе пойдём туда, где будет мой… приятель. Хм. За оплатой придёте туда, куда я скажу. Аванс — непосредственно перед делом. Вас устраивает?

— Вполне. Сколько должно быть людей?

— Трое или четверо.

— Хорошо, — человек был всё так же невозмутимо спокоен. — Это всё?

— Да, это всё.

Человек кивнул, поднялся из-за стола, оставив недопитое пиво, и вышел. Лех немного погодя тоже ушёл из «Золотого петуха». Но направился он не обратно в школу, а совсем в другую сторону. У него было ещё одно дело в городе.

Придя в излюбленный курсантами трактир, он убедился, что оба интересующих его человека тоже здесь. Это сейчас было нежелательно, но лишний раз подтверждало, что они не изменили своим привычкам, и искать их по другим трактирам будет не нужно.

Леха приветствовали несколько человек, но он не ответил на их приглашения присоединиться к ним и прошёл дальше, устроившись в уголке. Это не было похоже на Леха, который любил оказаться в центре внимания. Впрочем, вскоре всё объяснилось. Немного погодя, он подозвал одну из женщин, искавших желающих провести с ними наедине пару часов. Это была совсем молоденькая пухленькая вертлявая девушка с жеманными манерами и хитрым прищуром светло-карих глаз. Она тут же подошла. Через несколько минут они вдвоём поднялись наверх, где находились несколько маленьких комнат для любовных утех. Девица начала, улыбаясь, и заманчиво покачиваясь, медленно расшнуровывать корсет, всем своим видом предлагая кавалеру присоединиться к этому увлекательному занятию. Но кавалер оказался необычным. Он протянул руку и остановил тонкие пальчики, теребившие шнурок.

— Постой. Сядь и слушай. Мне нужны от тебя услуги совсем другого рода.

Удивлённая проститутка, не завязывая корсет, присела на кровать. Лех остался стоять перед ней.

— Я прихожу сюда уже давно, видел тебя много раз и поэтому знаю, что ты сможешь мне помочь.

— Что пан имеет в виду?

— Я имею в виду некоторые навыки, не имеющие ничего общего с твоей основной профессией.

Карие глаза потеряли свой прищур и забегали по комнате.

— Я не понимаю вас, пан Лех.

— О-о! Ты даже имя моё знаешь? Значит, знаешь и то, что играть со мной не стоит. — Лех схватил её за волосы и оттянул назад голову. — Всё ты прекрасно поняла! Кем ты была ещё год назад? Тебе сказать?

— Нет! Не надо! — девица вцепилась обеими руками в руку, держащую её.

— Ты решила сменить способ зарабатывать на жизнь, используя соблазнительную внешность, но от привычек, оказалось, так легко не избавишься. Сколько кошельков ты вытащила за время работы здесь? Сколько дорогих побрякушек сняла с посетителей?

— Отпустите! — она заплакала. — Я сделаю всё, что вы скажите!

— Другое дело, — он выпустил её, прошёлся по комнатушке. — Ничего особо сложного для тебя я не прошу. Мне нужно, чтобы ты стащила у моего знакомого одну вещицу. Это даже не будет кражей. Вещь ты вернёшь ему, когда он станет её искать.

— А зачем же тогда?..

— Вот это уже не твоего ума дело! Считай, что… я хочу его напугать потерей этой драгоценности, чтобы он её больше не носил. За эту услугу ты получишь сумму, которую смогла бы заработать за неделю, прыгая из койки в койку. Но в эту сумму входит ещё и оплата молчания. Если я узнаю, что ты кому-то хотя бы намекнула…

— Нет! Что вы, пан Лех!

— Смотри!

— А что и у кого нужно взять?

— Вот это уже деловой разговор. Если ты знаешь моё имя, думаю, имена остальных моих приятелей тоже известны?

— Да, — помолчав немного, кивнула девица.

— Меня интересует пан Юзеф и его булавка для галстука.

— А разве пан Юзеф ваш приятель? — удивлённо вскинула глаза проститутка.

— Когда-нибудь твои вопросы доведут тебя до беды, — угрожающе сказал Лех. Потом с нажимом на каждом слове продолжил: — Да, он мой приятель.

— Но я не заметила на нём сегодня никакой булавки.

— А её сегодня и нет. Он наденет её в Рождественские праздники. Тогда ты и выполнишь свою работу.

Девица несколько сникла. Она явно надеялась получить деньги прямо сейчас. Лех правильно её понял и решил немного успокоить, а заодно и подстраховаться, чтобы она с перепуга не побежала кому-нибудь докладывать обо всём.

— Вижу, деньги тебе очень нужны. Что ж, я готов заплатить тебе сейчас половину. Вторую получишь, когда всё сделаешь. Тебя это устраивает?

— Да! — она просияла. — Конечно! Пан так добр!

— Добр, добр. Только не дай тебе Господь обмануть меня! — он схватил её за край корсета, поднял с кровати и со злой улыбкой тихо произнёс: — Я тебя найду, где бы ты ни скрылась. Поняла?

Она, не в силах отвести взгляд от его глаз, нервно сглотнула и кивнула. Лех отпустил корсет и слегка толкнул её обратно на кровать. Потом шагнул к столу, бросил на него несколько монет и вышел, не обернувшись. Девица, оставшись одна, некоторое время так и сидела на кровати, приходя в себя. Потом встала, подошла к столу, пересчитала деньги, аккуратно спрятала их в подвязку чулка, где был потайной карман. Затем поправила корсет, платье, вздохнула, подумав, что в это Рождество сможет, пожалуй, порадовать себя новыми серёжками или браслетом, а может, и тем и другим, и отправилась на поиски новых клиентов.

* * *

Рождество прошло тихо. Конечно, все были в церкви на праздничной службе, потом в украшенном зале накрыли стол, меню которого сильно отличалось от обычного. Но никаких особых развлечений не было. Их ждали от прогулки в город, которая должна была состояться на следующий день. Все предвкушали веселье в празднично украшенных трактирах и кабачках, флирт, а может и не только флирт с городскими красотками, мечтали посмотреть на площади представление бродячего цирка, о котором уже давно поговаривали в городе. Но были двое, которые с ещё большим нетерпением ждали посещения города совсем по другим причинам — Юзеф и Лех.

Наконец, долгожданный день настал. Юзеф и Элен сразу направились на почтовую станцию, находившуюся на окраине города. Но там ничего нового сообщить им не смогли. Все пришедшие письма были доставлены в школу. Удручённый Юзеф собирался возвратиться, но Элен отговорила его.

— И что вы там будете делать? Метаться по комнате, не зная чем себя занять, что предпринять? Вы уже написали им, так дождитесь ответа. Ещё рано волноваться. Мало ли, что могло произойти с письмом! Может быть, его потеряли ещё в начале пути, при погрузке почты. Так что лучше давайте пойдём, посидим со всеми. Ведь всё же сейчас Рождественские дни!

В конце концов, Юзеф прислушался к ней и решил присоединиться к остальным курсантам, которые собрались в их любимом трактире «Весёлый повар». Там их встретили жизнерадостными возгласами и тут же усадили за стол, освободив место. То к одному, то к другому молодому человеку подсаживались девицы, стараясь заинтересовать их и увести с собой. Элен давно научилась не обращать на такие сцены внимания. Все шутили, смеялись, строили планы, кто чем займётся после окончания курса, до которого оставалось уже немного времени — ведь в апреле они уже должны будут показать, чему научились. Это ни на что не влияло, но сложилась традиция, всячески поощряемая и паном Буевичем, и учителями, что в конце обучения выявлялся лучший курсант. Он за это не получал ничего, кроме уважения (или зависти) окружающих и возможности реально оценить свои силы.

Постепенно, поддавшись общему настроению, Юзеф немного повеселел и принял участие в общем разговоре. Таких, как он, рассчитывавших получить место телохранителя, оказалось ещё трое. За разговорами время летело незаметно. Настал вечер. Одну из путан явно заинтересовал Юзеф. Она старалась всё время быть поблизости, строила ему глазки, не обращая внимания на предложения других мужчин. В конце концов, потеряв надежду на проявление хоть какой-то инициативы со стороны молодого человека, она сама пошла в решительное наступление. Воспользовавшись тем, что сосед Юзефа встал и куда-то вышел, оставив свободное место на лавке, девица тут же заняла его, прижавшись к Юзефу, и, просунув руку ему под сорочку, начала нежно поглаживать. Он покраснел и совсем смешался после того, как поймал насмешливый взгляд Элен. Он попытался освободиться от назойливой девицы, но та в ответ обвила руками его шею и поцеловала в губы. За столом послышались одобрительные возгласы. Юзеф вскочил, сильно оттолкнув девицу. Путана упала со скамьи под общий хохот. Со всех сторон летели шуточки, Юзефа называли стойким бойцом с женским очарованием и смеялись над неудачницей. Она поднялась с пола, отряхнула подол, поправила сползшее с плеча платье и, надув губки, отошла в сторону. Вскоре она уже смеялась на коленях более любезного и приветливого кавалера.

Юзеф сидел мрачный. Элен, стараясь сохранить невозмутимый вид, еле сдерживалась: сцена получилась замечательная! Бедный Юзеф! Каково ему было находиться между двух женщин! Элен, не выдержав, тихо фыркнула, попытавшись скрыть это за притворным приступом кашля. Но, кажется, это получилось не слишком удачно. Юзеф встал.

— Всё же зря мы сюда пришли. Да и времени уже много. Давайте уйдём, у меня пропало настроение.

— Как скажете, мне здесь тоже делать нечего, — несмотря на своё веселье по поводу ситуации, в которую попал Юзеф, она не хотела усугублять его плохое настроение.

Они вышли на морозную заснеженную улицу. Возле входа горел фонарь, а дальше всё тонуло в темноте, казавшейся особенно плотной после освещённого помещения. Но путь был знаком, они ходили здесь уже много раз. На улице, несмотря на мороз, было приятно. Холодный воздух освежал лицо. Они, не сговариваясь, пошли медленно, потом повернули по поперечной улице направо. Молчаливая успокаивающая прогулка заняла около получаса. Дойдя, наконец, до городских ворот, они встретили компанию Леха с ним самим во главе. Они, по-видимому, направлялись ещё куда-то, чтобы продолжить праздник. Увидев Юзефа и Элен, Лех что-то сказал идущему рядом Казимиру и засмеялся. Смех подхватили все остальные. Только этого Юзефу и не хватало, чтобы выйти из себя.

— Что вы нашли смешного, пан Лех?

— А почему это вас беспокоит, пан Юзеф?

— Потому что мне показалось, что вы смеётесь надо мной.

— Ну, в каком-то смысле — да, — последовал наглый ответ.

— И в каком же это смысле?

— Я спросил пана Казимира, не заложили ль вы свою единственную ценность ростовщику, чтобы отпраздновать Рождество.

Юзеф собирался ответить, но чисто машинально поднёс руку к горлу: булавки в галстуке не было. Его секундной задержки с ответом Леху хватило, чтобы вместе со своей «свитой» направиться дальше, а от дальнейшего развития ссоры его удержала Элен.

— Не стоит рисковать из-за хама. Разберётесь с ним, когда школа будет окончена. Думаю, никуда он не денется. Лучше подумайте, куда могла деться булавка? Потеряли?

— Как я мог её потерять? Она никогда ещё не выпадала, её и вытащить-то не так просто.

— Значит, её украли. Постойте, пан Юзеф. Это та девица в трактире! Только у неё была возможность незаметно снять булаву, когда она обнималась с вами.

— Ну, положим, не обнималась, а только раз обняла меня за шею, — опять покраснев, сказал Юзеф.

— Да, конечно. Простите за неточность, — усмехнулась Элен. — Но вы согласны, что это могла быть только она?

— Да, видимо, это так. Я сейчас вернусь и потребую свою вещь назад. Подождите меня здесь.

— Я пойду вместе с вами.

— Не надо, я быстро, — Юзефу совсем не улыбалось разбираться с одной девицей в присутствии другой, ему хватило подобной сцены днём.

Ворвавшись в трактир, он должен был сначала отдышаться, чтобы хоть что-нибудь сказать. Потом, увидев у стены знакомое платье, рванулся туда, схватил девицу за руку и оттащил от кавалера, который её обнимал.

— Ты, воровка, где моя булавка? — тихо, но с угрозой спросил он.

— Какая бул… Ах, это вы. Очень мило! Сначала толкаете девушку так, что она падает, а потом ещё и в воровстве обвиняете! Какая галантность, — съязвила она.

— Ты мне сказки не рассказывай и овечкой не прикидывайся. Лучше сразу признайся: ты взяла булавку?

— Золотую с рубиновой головкой?

— Да!

— Нет, не я.

— Ты издеваешься?

— Почему же, издеваюсь? Лучше нужно следить за своими вещами!.. На полу я её подобрала да вон, хозяину отдала. У него и спрашивайте, грубый пан, — и она, снова надув губки, отвернулась.

Юзеф в замешательстве оглянулся на стойку, за которой виднелась тускло освещённая круглая физиономия хозяина. И пошёл к нему.

— Хоть бы спасибо сказал, — через плечо бросила ему вслед девица, уже вновь занятая с клиентом.

Трактирщик, увидев Юзефа, заулыбался и, не дав ему раскрыть рта, затараторил:

— Ох, пан, как хорошо, что вы вернулись! Вы ушли, а за вами и остальные потянулись к выходу. А как опустел трактир, так этот мальчишка и прибежал. А мне так не хотелось идти до вашей школы по морозу. Но вы не думайте, я всё равно завтра дошёл бы туда! А тут — вы пришли. Вот вы и отнесёте его, правда? Ведь не откажитесь, а, пан?

— Да что отнести-то нужно? — Юзеф совсем ошалел от такого потока слов.

— Да я ж говорю — письмо, — ответил хозяин. — Мальчишка принёс, сказал, что недалеко от трактира в снегу нашёл. Ну, вот он и отдал мне. Сам-то он грамоте не обучен, куда да кому письмо — не разобрал. Да и я, грешным делом, разобрал только, что в школу вашу адресовано, а кому — и не разглядишь, потому, как снег его маленько подпортил. Ну, вы-то разберётесь, кому. А мне идти туда к вам по морозу…

— Стоп! — почти крикнул Юзеф, пытаясь остановить новую лавину слов. — Подождите. Письмо я, конечно, возьму. Где оно?

— Вот оно, вот, — доставая из-под прилавка конверт, заторопился трактирщик. — Вы меня так выручите, пан, так выручите! А я вас угощу, хотите? У меня ещё много чего осталось. Что вам принести?

Но Юзеф уже не слушал его. Он узнал почерк матери. Это было потерянное письмо из дома. Он торопливо распечатал его.

— Погодите, пан, что вы делаете?! — в ужасе возопил хозяин.

Прочитав первые строки, и убедившись, что дома всё в порядке, Юзеф улыбнулся, поднял глаза и успокоил его:

— Всё хорошо, это письмо для меня, от моей матери. Оно потерялось где-то в дороге. Я не получил его вовремя.

— А-а! — с облегчением выдохнул хозяин. — Вот, как всё ладно вышло. Видно, сам Господь наш Всемогущий надоумил вас воротиться сюда.

— Воротиться? — переспросил Юзеф и вдруг вспомнил, зачем пришёл сюда. — Ах, да! Я ищу свою булавку для галстука. Мне сказали, что её передали вам.

— Ах, булавка… — хорошее настроение трактирщика потускнело. Он явно не рассчитывал на то, что за украшением придут, да ещё так скоро. — Так, стало быть, она ваша?

— Да.

— Да, да, да. Ну, и хорошо. И отлично.

— Так, где же она?

— Булавка-то? Так, здесь, где ж ей ещё быть, — хозяин тянул резину, ему вдруг пришло в голову, что неплохо было бы взять с этого пана вознаграждение за возвращение ценности, которая, похоже, очень дорога ему. Юзеф тоже это понял. Он пристально посмотрел в глаза хозяину и, протянув руку ладонью вверх, потребовал:

— Давайте!

Тон был спокойный, без угрозы, но что-то сказало трактирщику, что в данном случае лучше не кочевряжиться. Он сунул руку в карман и, вынув оттуда сверкнувшую рубином булавку, поспешно положил её на подставленную ладонь.

— Благодарю, — наклонив голову в подобии поклона, усмехнулся Юзеф. Затем он вновь погрузился в чтение письма, больше не обращая внимания на хозяина, который выглядел слегка расстроенным.

* * *

Элен, оставшись дожидаться Юзефа у ворот, скоро почувствовала, как начинают застывать ноги. Она попробовала топтаться на месте, но это не помогло. Тогда она решила потихоньку пойти Юзефу навстречу, чтобы движение хоть как-то согрело её. Она прошла уже почти половину пути до знакомого трактира, как вдруг впереди замаячили две высокие фигуры. Сначала она не придала этому значения, приняв их за обычных прохожих. Но фигуры не двигались, преграждая ей путь, и явно поджидали, когда она подойдёт ближе. Оглянувшись, она обнаружила ещё двоих, похожих на первую парочку. Это было неприятно. Она сделала ещё один шаг вперёд — фигуры впереди тоже качнулись вперёд. Преследовавшие её сзади подошли и вовсе близко. Тогда она сделала единственное, что ей оставалось: встала спиной к стене и вынула шпагу. Все четверо тут же оказались перед ней. Это были взрослые сильные мужчины. Их оружие её удивило. Это были палки. Они потихоньку поигрывали ими, не переходя пока к нападению.

— Что вам нужно?

— Нам — ничего, — ответил один из них, — а вот одному вашему знакомому угодно поучить вас хорошо себя вести.

— Что ж он сам не обратился ко мне с этим вопросом?

— Вот об этом мы забыли у него спросить, — хрипло засмеялся другой. — Сможете выяснить это потом, если останетесь живым, — и он полоснул палкой по воздуху, отчего раздался низкий короткий звук.

— Хватит разговоров, — властно произнёс третий. — Вперёд!

Одновременной атаки не получилось. Для замаха палкой требовалось свободное пространство, чтобы не ударить своего же соседа, и нападавшие мешали друг другу. Один из мужчин, замахнувшись, вырвался вперёд. Шпага легко опередила этот неуклюжий, хотя и сильный замах и вошла в тело, проткнув его насквозь. Нападавший качнулся и стал падать прямо на неё, так что Элен еле успела выдернуть клинок обратно и уклониться. Она тут же попала под удар второго мужчины, но успела ранить и его, прежде чем палка свалила её. Её продолжали бить уже лежащую на земле. Она могла только, сжавшись в комок, защитить живот, оставив под ударами спину и правый бок. Наконец, видимо по приказу старшего, всё прекратилось. Элен лежала неподвижно в каком-то полубессознательном состоянии. Глаза были закрыты, и открыть их, казалось, просто не было сил, но слышала она хорошо. Пошевелиться не давала боль. Она была одновременно везде и ощущалась даже в неподвижном состоянии. А стоило пошевелить хотя бы пальцем, тело буквально взрывалось.

— Всё. Закончили. Он сказал — без членовредительства, только поучить, — раздался голос, явно принадлежавший человеку, которому привыкли подчиняться другие.

— Он завалил Кузнеца! Да за это с ним надо…

— Цыц! Нам платят деньги, мы работаем. Каждый знает, чем рискует. Я сказал — всё!

— А может, поискать у него хотя бы кошелёк? Ведь должен же я буду лечиться, вон, как он меня продырявил, кровь всё никак не унимается. А лекарь стоит дорого!

— Знаю я твоего лекаря, который в бутылке живёт! Впрочем, чёрт с тобой! О кошельке разговора не было. Бери.

— Во, это дело! — раздался радостный возглас, и Элен почувствовала, как её поворачивают на спину. Не удержавшись, она застонала.

— Не скрипи, гадёныш. Кузнецу-то похуже твоего досталось, — приговаривал убийца, обыскивая её карманы. Наконец, он добрался до верхних, нащупал кошелёк, лежащий там, и полез за ним. Внезапно он отдёрнул руку и охнул. Потом вновь аккуратно запустил её за отворот кафтана. Кошелёк переместился к нему. Он медленно встал и, зажимая раненый бок, повернулся к двум ожидавшим его товарищам.

— Ты чего весь какой-то сам не свой стал? Чего копался так долго? Или чего кроме кошелька обнаружил?

— Ага. Обнаружил.

— Уж не оборотень ли наш подопечный? — захохотал старший. — Чем он тебя так удивил?

— Не, не оборотень. Но почти.

— Чего? Что ты мелешь?! Как это — почти оборотень?

— А так. Баба это.

— Чего?!

— Баба это, — упрямо повторил он. — Ну, или девка. Иди сам проверь, если не веришь.

Наступила тишина. Затем Элен ещё раз почувствовала чужую руку, которая почти сразу убралась.

— Они там что, совсем очумели в этой школе?! Девок на обучение брать!

— Твой пан тоже хорош! Знал бы, что баба, не связывался бы! Не хватает ещё, чтобы слух пошёл, что мы с девками дерёмся!

— Ага, да ещё и убить себя им позволяем, — вставил слово третий.

— Так. Надо будет с ним поговорить обо всём этом, — раздумывая, сказал старший. — Что сделано — то сделано, но пусть оплатит нам дополнительно риск огласки. То-то он сам не хотел этим делом заниматься!

— Во! Это другое дело! Только как ты его найдёшь?

— Это уж моя забота, — голос старшего вновь звучал уверенно. — Он из школы, там я его и найду. Не сейчас, конечно, пусть всё успокоится. Ладно, всё. Пошли.

— А с ней чего делать?

— А что тебя беспокоит? Никогда ты не задавался такими вопросами.

— Так я никогда и против девки не выходил! — огрызнулся раненый. — Она всё-таки послабей мужиков будет, замёрзнет ещё. Сам же говорил, что заказ был только поучить, а не убивать. А ну, как окочурится она на морозе?

— Хорошо. Убедил. Ты, никак, думать научился?.. Ладно, оттащите её вон туда, в тупичок, там солома рассыпана. Да сверху прикройте чем-нибудь. Если до утра не замёрзнет — выживет, найдут её. А если нет, то нашей вины в том не будет, сделали, что могли. Предупреждать нужно, кого обрабатывать придётся! Когда управитесь с ней, стащите туда же Кузнеца. Только его укрывать не нужно. Он-то уж не замёрзнет. Хе-хе!

Кто-то поднял Элен и понёс. От боли она потеряла сознание и не чувствовала, как её положили на солому, сверху набросали ещё немного той же прелой соломы.

— Снег начался, — сказал старший. — Когда засыплет немного, будет потеплей. Да что ты там ковыряешься? Пошли уже! — обратился он одному из своих.

— Да вот пытаюсь ей пальцы разжать, что б шпагу вынуть. Клинок больно хорош, продать можно будет, — пыхтя, ответил тот. — Вот ведь, зараза, не разжать! Намертво вцепилась.

— Ну, ты, знаток клинков, оставь это! Только головную боль себе наживёшь. Шпага с клеймом школы, её не продашь, только попадёшься.

С сожалением бросив ещё один взгляд на оружие, мужчина пошёл вслед за остальными.

* * *

Юзеф, прочитав письмо, в котором были поздравления и море любви, улыбаясь своим мыслям, вновь направился к городским воротам. Удивительно, ещё утром он был весь захвачен дурными мыслями, день обещал стать серым и тоскливым. А вон, как всё обернулось! Письмо нашлось, булавка нашлась. Даже проститутка оказалась честной, что уже было редкостью. Хорошо, что он не остался в одиночестве в школе. Хорошо, что Элен вытащила его в город… Элен! Вспомнив о ней, Юзеф ускорил шаги: она там, наверное, совсем замёрзла у ворот, поджидая его. Ну, ничего! Сейчас они согреются, быстрым шагом идя к школе. Времени ещё достаточно, они не опоздают.

Подойдя к воротам и не обнаружив там Элен, Юзеф не расстроился. Он решил, что она, не дождавшись его, вернулась в школу. Немного кольнула тревога: как она в одиночестве прошла весь путь? Но успокоив себя тем, что, скорее всего, Элен встретила кого-нибудь из курсантов и пошла с ними, он бодро зашагал к школе под начавшимся снегопадом. Войдя в ворота, он сразу увидел Штефана, всегда встречавшего Элен из города.

— А пан Ален? Он разве не с вами? — обеспокоенно спросил денщик.

— А разве он ещё не вернулся? — спросил в ответ Юзеф.

Штефан покачал головой и тревожно посмотрел на него. Юзеф почувствовал, как внутри медленно поднималось ощущение чего-то нехорошего, предчувствие какой-то беды. Он повернул обратно к выходу. Там он выяснил точно, что пан Ален на территорию школы не возвращался. Обернувшись к Штефану, сказал:

— Я найду его и приведу. Жди нас, — и вышел за ворота, несмотря на предупреждение стражника, что он не успеет вернуться в срок.

Всю дорогу до города Юзеф бежал. Ему встретился Лех с приятелями, которые проводили его свистом и улюлюканьем. Но обращать на них внимание было некогда. Он не слышал, как Лех сказал:

— Я рассчитывал, что школу покинет один человек, а теперь, кажется, это могут быть двое. Какая удача!

Пройдя в городские ворота, Юзеф попытался выяснить у привратника и ночных сторожей, греющихся у костра, не видали ли они пана, одетого так-то и так-то, такого-то роста и т. д. В ответ он получил только старую мудрость, что, мол, ночью все кошки серые, и что «им только и дела, как приглядываться ко всем, шастающим туда-сюда». Единственной помощью, которую они оказали, являлся факел, выданный ему для поисков.

Дважды Юзеф прошёл по знакомой улице, но никого не нашёл. Густо падающий снег скрывал все следы и мешал смотреть. Юзеф был в отчаянии. Если с Элен случилась беда, но она жива, на морозе легко замёрзнуть насмерть. А время всё бежало. Прошло уже два с лишним часа с момента их расставания у ворот. Не желая сдаваться, Юзеф решил пройти улицу ещё раз, теперь заглядывая во все щели и закоулки, надеясь найти хоть что-то, что могло подсказать, что произошло с Элен и где её искать. Факел давно погас, и ему пришлось опять просить помощи у привратника. Тот долго ворчал, но, в конце концов, дал Юзефу закрытый фонарь, в который не попадал ни ветер, ни снег. С этим фонарём он отправился осматривать улицу в третий раз. Теперь он шёл медленно, переходя от дома к дому, внимательно осматривая стены и мостовую, переходя с одной стороны улицы на другую на подобии челнока. Снег к этому времени уже перестал и видимость улучшилась. Примерно на полпути от ворот к трактиру, у самой стены, там, где камни были прикрыты от снегопада выступом здания, он обратил внимание на какое-то тёмное пятно. Это оказалась лёгкая дубинка, выглядывающая из-под снега. Такие палки часто являлись оружием уличных бандитов. Юзеф, поставив на землю фонарь, стал откидывать снег вокруг, просматривая каждую казавшуюся ему подозрительной кочку. Вскоре его старания увенчались успехом: он нашёл шапку Элен. Вот тут его охватил такой ужас, что все мысли спутались. Осталось только чувство непоправимой беды. Он прислонился к стене, сгрёб с каменного выступа горсть снега, положил в рот, остатком обтёр лицо. Потом огляделся, подняв фонарь, и увидел узкий проулок. Совсем не желая знать, что там, он всё же вошёл в него. И почти сразу наткнулся на лежащее тело. Взглянув на него, Юзеф оценил, каким мощным человек был при жизни. Осмотрев труп, Юзеф нашёл рану против сердца. Бросив его, он пошёл дальше по проулку. Там, в тупике, в слабом свете фонаря он разглядел кучу старой соломы, прикрытую снегом. Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг взгляд его упал на торчащий из-под соломы и снега сапог. Поставив фонарь на землю, Юзеф стал руками отбрасывать солому и снег. Скоро показался человек, лежащий на левом боку. Свет фонаря падал на лицо…

— Элен… Элен, — приговаривал он, пытаясь повернуть её на спину, и услышал стон. — Жива! Ты жива… Элен…

Ничего другого он не мог сказать. Попытался взять шпагу, до сих пор зажатую в руке, но это ему не удалось: онемевшие пальцы были намертво сомкнуты на эфесе.

— Элен, — он гладил её по щекам, по плечам, по спутанным волосам, — Элен, родная, очнись, скажи что-нибудь.

Наконец, ресницы дрогнули, глаза открылись, но, ничего не видя, закрылись снова… Потом открылись вновь, уже осознанно. Элен попыталась осмотреться и увидела лицо Юзефа, склонившегося над ней. Улыбка была совсем девичьей, почти детской:

— Юзеф. Это ты. Ты пришёл.

— Конечно, я пришёл, Элен. Как же я мог не прийти? Прости, что опоздал, что не смог защитить тебя… Прости, — и он, взяв руку с зажатой в ней шпагой, поцеловал её. Пальцы неожиданно разжались, и клинок упал на землю. Юзеф поднял его, аккуратно снял с Элен ножны, вложил в них шпагу и надел на себя.

— Что здесь случилось?

— На меня напали. Без объяснений. Я пыталась отбиться, но их было четверо. Я не смогла. Но, кажется, я кого-то ранила.

— Да, одного ты убила.

— Убила? — слабо удивилась Элен.

— Да, наповал. А теперь давай-ка поднимайся, надо возвращаться в школу.

— Я не могу.

— Я помогу тебе. Ну, давай!

Он попытался помочь Элен подняться. Это ему удалось не сразу. Наконец, она стояла, покачиваясь, опираясь на его руку.

— Я не смогу идти, — прошептала она со стоном. — И дышать трудно. Оставь меня здесь, Юзеф, я полежу, а ты сходи за помощью.

— Ну, нет, я больше тебя не оставлю. Никогда. Раз ты не можешь идти сама, я понесу тебя.

— Ты бредишь, — улыбаясь белыми губами, прошептала Элен. — Ты не донесёшь меня.

— Донесу, — уверенно ответил Юзеф. — Тебя — донесу.

Надев ей на голову найденную на улице шапку, он подхватил Элен на руки и бодро зашагал по пустой тёмной улице. Сначала возбуждение и радость от того, что Элен нашлась живая, помогали ему, но к концу улицы он уже еле переставлял ноги и чувствовал, что вот ещё немного — и уронит её. К воротам он подошёл, покачиваясь, и посадил Элен на снег, оперев её спиной о стену. Она дышала так же тяжело, как и он. Привратник вышел, узнал Юзефа и спросил о своём фонаре.

— Там, в середине улицы справа есть тупичок, — ответил Юзеф. — В нём на земле и стоит твой фонарь. Рядом с ним — труп. Не заводись, это не я его убил. Это, видимо, один из тех, кто напал на моего товарища, которого я искал. И нашёл, — кивнул он на сидящую у стены Элен.

Привратник только теперь заметил человека на земле.

— Матерь Божья! И что мне теперь делать?

— Это тебе виднее. Нужно, наверно, кому-то сообщить. Но я не могу ждать: пану нужна помощь, и, чем скорее, тем лучше. Мы уходим.

Привратник пытался бормотать что-то насчёт того, что ему одному придётся отвечать за всё, а паны опять уйдут от неприятностей, но Юзеф пресёк эти жалобы:

— Ни я, ни мой друг прятаться не собираемся. Где находится школа пана Буевича, я надеюсь, ты знаешь. При необходимости спроси пана Юзефа и пана Алена. А теперь — прощай. И спасибо тебе за факел и фонарь, — добавил он, наклоняясь, чтобы поднять Элен на руки.

Но она, к этому времени немного придя в себя, захотела хоть чуть-чуть пройти сама. Юзеф бережно поставил её на ноги. Сделав шаг, второй, третий, Элен пошла, казалось, достаточно уверенно, хотя и медленно. Но хватило её всего на пару сотен шагов, и Юзеф еле успел подхватить её, когда она уже падала в снег. Дальше, с небольшими передышками, её нёс Юзеф. Недалеко от школы Элен опять настояла на том, чтобы идти самостоятельно. Но на этот раз она не прошла и сотни шагов: подвернулась нога, попавшая в занесённую снегом выбоину, и Элен упала, ударившись о землю правым, избитым боком. От боли она опять потеряла сознание. Юзеф донёс её до ворот и забарабанил в них. Стражник весьма грубо посоветовал ему не шуметь и приходить утром, а если это стучат опоздавшие, то тем более. Пусть проваливают туда, где так долго и весело проводили время. Стражнику ответили сразу трое. Снаружи кричал Юзеф, угрожая, что вся ответственность за возможное несчастье ляжет на него, и что разнесёт ворота по брёвнышку, а со стороны двора неслись обещания попроще и подоходчивей. Их авторами были два денщика, встречавшие своих панов. Перед таким натиском стражник не устоял, ворота открылись.

* * *

Юзеф вошёл во двор, и Штефан тут же подхватил Элен. Не тратя время на расспросы (с ними можно было и подождать), он понёс её в дом. Юзеф взялся позвать лекаря. За этой сценой наблюдали несколько человек. Ещё несколько, несмотря на позднее время, попались навстречу Штефану. Так что известие о происшествии быстро катилось по школе. Даже те, кто уже лёг, были подняты с кроватей их менее сонными товарищами.

Когда Юзеф в сопровождении лекаря подошёл к комнате Элен, перед дверью уже была толпа. В дверях стоял Штефан и, героически загораживая вход, отвечал всем одно и то же:

— Ещё ничего не известно. Пан без сознания. Вот придёт лекарь — всё разъяснится.

Перед доктором все расступились. Он прошёл в комнату, сразу за ним шёл комендант. Доктор, войдя, взглянул на своего пациента. Верхнюю одежду денщик снял, а сорочка в нескольких местах порвалась, открывая тело. Лекарь, при всей своей тучности, соображал очень быстро. Развернувшись, он не дал войти больше никому.

— Попрошу выйти всех, кроме денщика. Вас, пан комендант, это тоже касается. Поговорить с паном Аленом сейчас невозможно, он без сознания. А больше здесь делать нечего. Вот придёт в себя — спросите обо всём, что хотели узнать. Пока можете спросить пана Юзефа, он многое знает, — и он захлопнул дверь перед носом коменданта и подошедших учителей. Затем обратился к Штефану:

— Что ж, любезный, ты вряд ли не в курсе…м-м…некоторых особенностей твоего хозяина. Или хозяйки. Это как тебе будет угодно. Так что, помогать мне будешь ты.

— Я, конечно, знал, что… — Штефан смутился. — Но она всегда справлялась сама. Я только убирал, да одежду чистил. А так — она всё сама для себя делала.

— Да? А кто бальзамом её мазал?

— Тоже сама. Я иногда только помогал. Но я же не… раздевал её.

— А теперь придётся раздеть. Или ты хочешь, чтобы я кого другого позвал? Одному мне не справиться. Выбирай!

Штефан поклонился.

— Тогда, давай, раздень её, мне нужно провести осмотр.

Пока лекарь работал, он решил прояснить для себя кое-что.

— Итак, Штефан, будь любезен ответить на несколько вопросов. От твоих ответов, а именно от их откровенности, зависит моё дальнейшее поведение… Подержи вот так, не давай ей сгибать руку… Вопрос первый: всё ли известно пану Буевичу?

— Всё, пан доктор. Она — его племянница. Не родная, но любит он её, как свою собственную дочь. И всё ей позволяет.

— Оно и видно… Плохо держишь, крепче! Не жалей, а то ей же хуже будет!.. Вопрос второй: знает ли кто-нибудь в школе — учителя, комендант, другие ученики — о том, кем на самом деле является пан Ален?

— Нет, пан доктор, не знают.

— Угу. А пан Юзеф?

— Пан Юзеф, пожалуй, знает. Это получилось случайно. Но он ни разу даже вида не подал, что ему всё известно.

— А сама панна в курсе, что он знает?

— Да. Но и она ни разу не говорила об этом ни с кем. Они вроде как друзья.

— Вроде как… Хорошо сказал, точно…Вроде как! Хе-хе!.. Помоги мне её перевернуть… Удивительно! И зачем это ей?

— Вот этого не скажу, сам не знаю. Красивая панна, могла бы жить без забот, да ещё при таком заботливом дядюшке, как пан Буевич. Да вот, поди ж ты!

— Любопытно.

— А вы не расскажите об этом?

— Что ж я, враг себе? Если пану Буевичу всё известно, и он не возражает, значит, так тому и быть. Только я думаю, что всё равно, рано или поздно все обо всём узнают… Так. Всё. Накрой её пока одеялом, я приготовлю всё необходимое.

Через полтора часа доктор докладывал коменданту в присутствии находившихся здесь же учителей о состоянии здоровья пана Алена.

— Множественные синяки, ссадины, сломаны два ребра, подозреваю трещину в левой голени. Это то, что удалось определить при первом осмотре. Я не могу пока точно сказать, повреждены ли внутренние органы. Это будет понятно позже. Но предполагаю, что с этой стороны всё благополучно.

— Что вы можете сказать обо всём этом? — спросил комендант.

— Вы хотите знать моё мнение о состоянии здоровья пострадавшего или о случившемся в городе?

— Нас интересует и то и другое. Но сейчас я имел в виду второе.

— Об этом мне сказать нечего. Я медик, а не судейский. Но…

— Что — «но»?

— Есть одна странность. Даже две. Во-первых, почему среди множества ударов не было ни одного — ни одного! — нанесено по голове? Ведь, если нападают на человека с палками (а осмотр сказал мне, что использовалось именно такое оружие), логично сразу бить по голове. Простите за цинизм, но так меньше возни. Пару раз стукнул и — готово. А тут все удары нанесены по корпусу, причём большинство из них были сделаны по уже лежащему на земле человеку.

— Почему вы так решили?

— Потому что почти все синяки расположены справа и сзади. Значит, левая сторона была недоступна для нападавших. Трудно предположить, что пан Ален мог прикрыть чем-то себя слева, при этом оставаясь на ногах. Делаем вывод: скорее всего, он лежал на левом боку.

— А вторая странность?

— Вторая лишь подтверждает мою догадку. Убивать пана Алена не собирались. Мне пан Юзеф рассказал, что рядом со своим другом нашёл труп рослого мужчины, которого проткнули чем-то острым насквозь. Шпага пана Алена была в крови. Следовательно, это он заколол одного из нападавших. О том, что их было несколько, говорит то, что и погибшего и пана оттащили с улицы в тупик, да ещё накрыли соломой. Но даже после смерти одного из своих людей, они не убили его. А ведь это было бы так естественно! Значит, у них была другая цель.

— Какая?

— Откуда же мне знать? Это уж не по моей части… Только вряд ли воровство.

— Почему?

— Да всё потому же. Слишком много ударов вместо одного — по голове.

— А ведь убедительно звучит, — вступил в разговор герр Нейрат. — Что ж вы говорите, что не судейский? — он усмехнулся. — Такие мотивированные рассуждения сделали бы честь любому судейскому.

— А теперь всё же скажите, как вам видится дальнейшее? Каковы перспективы на выздоровление пана Алена? — спросил пан Стоцкий.

— Если травмы, полученные им, ограничиваются только выявленными мной сегодня, то это будет достаточно быстро. Повторю: я не знаю, получил ли он повреждения внутренних органов, хотя у меня есть уверенность, что не получил.

— Почему?

— Опять почему! Да просто потому, что ни на животе, ни на груди, ни даже на лице нет никаких последствий от возможных ударов. Похоже, пан Ален, упав, сгруппировался и, пожертвовав рёбрами, сохранил в целости всё остальное. Кстати, это можно отметить как его заслугу.

— В этой истории есть ещё много такого, что заслуживает поощрения, — заметил пан Стоцкий.

— Вот как? А что, если не секрет?

— Не секрет. Пан Юзеф рассказал, что, несмотря на все его старания, так и не смог вынуть из руки находящегося в беспамятности пана Алена шпагу. Он выпустил её только тогда, когда пришёл в себя и увидел, кому отдаёт её! Это изумительно!

Доктор подумал про себя, что это-то как раз вполне объяснимо с медицинской точки зрения, но вслух говорить ничего не стал, пусть считают заслугой пана. Тем более что со Стоцким согласился и Нейрат, которого в этот раз даже не покоробила восторженность коллеги.

Когда лекарь вышел, отпущенный комендантом, Нейрат при поддержке Стоцкого спросил, будет ли зафиксировано опоздание двух курсантов. Ведь формально это всё же было нарушение дисциплины, а комендант придерживался мнения, что отмечать нужно факты, а как их трактовать, как к ним относиться — это не его дело. В данном случае вопрос для него был сложный. С одной стороны, отступив от своих принципов раз, он создавал прецедент, на который, при желании, могли впоследствии сослаться те, кто пожелал бы каким-либо образом подтасовать факты, а к фактам комендант относился трепетно. С другой стороны, случай был исключителен, и это тоже было фактом. Но у вопроса существовала ещё и третья сторона. Пан Ален был племянником хозяина школы, а зафиксированное нарушение было бы у него уже вторым (о самом первом ему по каким-то соображениям официально доложено не было, но это не означало, что он остался в неведении), да ещё и грубым. Следовательно, возникал вопрос о том, что пану Алену придётся покинуть школу. Абсурд! Этого допускать было нельзя! Даже, наказав пана Юзефа, он мог попасть в неприятную ситуацию. Зная пана Буевича, комендант не сомневался, что тот захочет отблагодарить молодого человека за спасение племянника. О каком же наказании могла идти речь!

В результате, он принял решение, которое должно было в той или иной степени удовлетворить всех. То, что случилось с паном Аленом, было занесено в графу «Происшествия», где были отмечены его «достойное поведение и профессиональные навыки». В его случае об опоздании не было сказано ни слова. А опоздание пана Юзефа было отмечено, но никакого наказания наложено не было, не говоря уже о вопросе исключения из школы, поскольку вина искупалась спасением жизни пана Алена — и это тоже было внесено в список происшествий. Таким образом, оба ученика избегали наказания, комендант — скандала, а все факты оказывались задокументированными. Комендант очень гордился собой: как замечательно он обошёл острые углы в такой щекотливой ситуации!

А вот Лех был в бешенстве. Потратить столько усилий, вложить собственные деньги — и что в итоге?! Оба выскочки не получили даже устного выговора, не говоря уж о более суровом наказании. Мало того, на них ещё и смотрят, как на героев!

* * *

Ничего из этого Элен не волновало. У неё была другая причина для беспокойства. Придя в себя и обнаружив рядом доктора, она не знала, как себя вести. «Знает или нет?» — думала она, глядя в спину лекарю, который, бубня себе под нос что-то, похожее на песенку, готовил на столике питьё. Вот он закончил, обернулся.

— А-а! Ну, наконец-то вы снова здесь, с нами. Долго заставили ждать, милая! Так, вот это надо выпить, хоть и гадость изрядная. Зато потом спасибо скажите, лихорадки не будет. Давайте-давайте, панна, пейте. А то сейчас позову вашего Штефана, он вас держать будет, а я — с ложечки поить.

Доктор болтал без умолка. Под его трескотню Элен выпила что-то безумно горькое и подумала, почему-то совершенно спокойно: «Так оно даже лучше. Узнал — и пусть. Ничего объяснять не надо. Вот скажет ли другим? Нужно попросить…» Но о чём попросить, она додумать не успела, уснула. А когда проснулась, рядом был Штефан. Он сидел на табурете и чинил что-то из одежды.

— Сколько времени? — спросила Элен. Зачем это ей нужно, она сама не знала. Просто захотелось услышать собственный голос.

— Проснулись? Вот и славно. Тут доктор вам микстурку оставил, надо выпить, — не отвечая на вопрос, заговорил денщик. — Дайте-ка я вам подушечку поправлю.

— Погоди, это что, опять та пакость, от которой в сон проваливаешься, как в омут? Не буду! Пусть сам пьёт!

— Ну, наконец-то узнаю вас, панна Элена, — заулыбался Штефан. — Спорить начали — значит, всё в порядке! А микстура другая, от неё в сон не потянет.

— Лучше принеси чего-нибудь поесть, а? Хотя бы хлеба кусок.

— Хо-хо! А лекарь-то стоящий оказывается! Он так и сказал: проснётся — есть запросит. Голова-а! Я-то ему не поверил, но поесть для вас припас на всякий случай. Курочка сегодня. И пудинг.

— Ой, неси скорее, не издевайся! А то сейчас слюной захлебнусь!

Пока Штефан выходил в свою крошечную комнатёнку за провизией, Элен, немного покряхтев, села на кровати. Штефан, вернувшись, расстроился:

— Лежать вам нужно, панна Элена. Доктор узнает, что вы сели — голову мне оторвёт.

— Ты давай сюда курицу, не стой столбом, а то голову тебе оторву я. А насчёт доктора не беспокойся, я сама с ним поговорю.

После еды пришло состояние покоя и умиротворения. Элен опять легла, но спать не хотелось. В комнату заглянул Штефан.

— Чего тебе? — спросила Элен.

— Да к вам пан Юзеф рвётся. Доктор не велел никого пускать, но… Может, его — можно? Ведь он специально ночью из комнаты потихоньку вышел, а вы всё едино не спите.

— Конечно, впусти!

Через несколько секунд появился Юзеф. Штефан деликатно удалился к себе, прикрыв дверь. Юзеф стоял, как-то нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

— Юзеф, ты что? Что с тобой?

— Я пришёл узнать, как вы себя чувствуете, пан Ален, — церемонно произнёс он, глядя в пол. Элен даже приподнялась на локте. Потом ответила в той же манере:

— Благодарю вас, пан Юзеф, за беспокойство о моём драгоценном здоровье.

С удивлением взглянув на неё, Юзеф увидел смеющиеся прищуренные глаза. А Элен продолжила:

— Ну что, может, хватит? С чего это ты так заговорил? Можно подумать, мы на великосветском приёме и едва знакомы. Садись!

Юзеф улыбнулся и сел на табурет, на котором недавно сидел Штефан.

— Как ты?

— Думаю, уже скоро станет хорошо. Всё потихоньку болит, но уже меньше. Вот только дышать глубоко ещё не могу, больно. А-а… как дела в школе? Знают… обо мне?

— Конечно, знают. Все видели, как мы вернулись. Теперь обсуждают, сколько ты пролежишь.

Они так естественно и незаметно перешли на «ты», что даже сами не заметили этого.

— А больше ничего обо мне… не говорят? — осторожно спросила Элен. Юзеф удивлённо поднял брови. Ей пришлось уточнить вопрос: — Доктор не рассказал?..

— А-а… Нет. Не рассказал. Я даже удивился. Он ведь такой болтун, а тут промолчал.

— Болтун болтуну рознь, — задумчиво произнесла Элен фразу, услышанную когда-то в таборе. — Хорошо. Значит, через недельку можно будет вернуться на занятия.

— Ты что! Через неделю — рано! Тебе никто не позволит.

— А кто мне может запретить? Это моё дело. Вот перестанет болеть нога, и вернусь в зал. Не так всё страшно, если я даже немного могла идти.

Юзеф помрачнел.

— Я ведь пришёл попросить прощения.

— Прощения? За что? — собиравшаяся лечь Элен снова села, поморщившись от боли.

— За то, что оставил тебя одно… одну. Если бы я не побежал тогда за этой несчастной булавкой, ничего бы не случилось! На двоих не напали бы!.. — Юзеф говорил торопливо, боясь, что она не даст ему сказать слова, которые он приготовил заранее. Она и не дала.

— Ты уверен?

— Конечно! Мы бы отбились, даже если те четверо всё же решились напасть! Я не должен был уходить… Ведь я мог, в конце концов, взять тебя с собой. Прости меня. Я виноват…

— Не сходи с ума! — резко прервала его Элен. — Если бы сейчас всё обошлось, случилось бы в другой раз, уже по-другому. И ещё неизвестно, как бы повернулись тогда события. А так — ничего серьёзного не произошло.

— Значит, ты тоже думаешь, что всё может повториться?

— Да. Те четверо чётко сказали, что кто-то поручил им «поучить меня хорошо себя вести». А… что, кто-то ещё так думает?

— Я, Штефан и мой денщик. И доктор. Он всё расспрашивал, как и что случилось, а потом заявил мне, что хорошо бы я всегда был рядом, поскольку, мол, есть вероятность, что это нападение не случайное, а в таком случае, попытку могут повторить. Так что тебе нужно быть осторожным… осторожной.

Элен тихонько, чтобы не стало больно, засмеялась:

— Да не путайся ты в словах. Пока мы здесь, в школе, я — Ален.

— А ты… не боишься, что все всё-таки узнают правду?

— Узнают? Как? Кто может проболтаться? Доктор уже доказал свою лояльность, подозревать Штефана глупо, это ему не нужно. Остаёшься ты, — Элен снова усмехнулась, но Юзеф не улыбнулся.

— А всё же?

— Знаешь, — в её голосе появилось раздражение, — мне что-то нехорошо, усталость какая-то навалилась. Ты иди, а я посплю… Не желаю думать о том, что может случиться, а может, и нет.

Она улеглась, натянув одеяло до подбородка, и закрыла глаза. Юзефу ничего не оставалось, как уйти. Когда он вышел, Элен снова открыла глаза и долго ещё не спала, глядя в потолок и думая о том, кто мог настолько сильно её ненавидеть, что решился организовать нападение.

* * *

Через пару дней Элен начала вставать и понемногу ходить, хотя доктор и выражал сомнения по поводу того, что это целесообразно делать так рано. Синяки синяками, но переломы и трещина требовали покоя. Элен ничего не хотела слушать, говоря, что раз она имеет силы, чтобы сделать несколько шагов, она их сделает. Очень быстро несколько шагов превратились в несколько десятков. Теперь она могла подходить к окну и стояла, глядя на заснеженный парк. Он немного напоминал ей другой парк, в котором она, действуя на нервы всем домашним, занималась тем, что считала интересным и нужным ей самой. Она улыбнулась при мысли, что теперь так же достаёт своим характером доктора, как когда-то — дядю Яноша и пани Марию.

* * *

В эту ночь Элен опять не могла заснуть, выспавшись от безделья днём. Штефан давно уже похрапывал за дверью, а Элен всё лежала с открытыми глазами. В щель между занавесками заглянула луна. Серебряный свет изменил комнату, украсив скромную обстановку. Элен послышались голоса. Странно. Три часа ночи. Кто может разговаривать, да ещё на улице? Любопытствуя (всё равно сна нет ни в одном глазу), она сползла с кровати и подошла к окну. Видно никого не было, мешал балкон. Она тихонько приоткрыла дверь и встала возле щели.

— Хорошо, я позову его, но он будет очень недоволен, — послышалось снизу.

— Ты главное, позови поскорее, а то я здесь скоро околею от холода. А с твоим паном я сам разберусь, — голос говорившего был лишён каких бы то ни было эмоций.

Наступила тишина. Элен переминалась с ноги на ногу: морозный воздух студил босые ступни. Наконец, внизу опять заговорили. Кто-то то ли недовольно, то ли злобно бубнил. Затем холодный голос послышался вновь:

— Не строй из себя недотрогу, пан. Я с тобой о деньгах пришёл говорить.

— О каких деньгах? Вы получили всё, как договаривались, всю сумму. Что ещё нужно?

— Получили. Только обстоятельства поменялись. Если бы мы всё знали заранее, то потребовали бы больше.

— Что знали заранее? О чём?

— Не прикидывайся, пан, — в голосе послышалась угроза. — Когда ты нас нанимал, разговор шёл о мальчишке, а ты нас навёл на девицу. Это не наша работа. Подраться с мужиком — пожалуйста, ограбить кого — запросто, можем и прибить. Но девку?..

— Да о какой девке речь-то?! — теперь голос Леха стал полностью узнаваем.

— А ведь я могу и потерять терпенье, — угроза стала чётче.

— Слушай, ты, как там тебя, или объясни по-человечески, о чём речь, или я тебя сейчас так отделаю, что сам забудешь своё имя.

— Так ты и впрямь не знал? — усмехнулся собеседник Леха. — На будущее запомни: прежде, чем говорить с серьёзными людьми, выясни побольше о том, кто тебя интересует… Баба это. Молодая, тощенькая, как мальчишка, но — баба. Так что давай-ка, пан, раскошеливайся. Особенно теперь, после того, как всё выяснилось.

— Это с чего бы? — огрызнулся Лех. — Баба, мужик, мальчишка — вам-то какая разница?

— Значит, есть разница, раз говорю… А ты, пан, так ничего и не понял. Знаешь, с такими, как ты, у нас предпочитают дела не иметь.

— Вот и не имейте. Мне-то что!

— Хм! Да-а, видно, не учили ещё тебя уму-разуму. Ну, это ещё впереди… Так будешь платить?

— И не подумаю. Вам и так доля убитого досталась. Угораздило же кого-то из вас на шпагу налететь! Ну, вот вам и доплата. Предполагаю, что и кошельком вы не побрезговали. Всё. Разговор окончен. А будешь дальше приставать, охрану кликну.

— Кликни, — равнодушно произнёс голос, снова потерявший выражение. — Не боишься, что расскажу о тебе этой твоей охране?

— Не боюсь. Не резон тебе попадаться. Так что беседовать со стражниками у тебя, я думаю, желания никакого нет.

— Правильно рассуждаешь, пан, уважаю за это. Но берегись! Скупых да нечистых на руку даже среди таких, как я, не любят. Смотри, пожалеешь, что сейчас не заплатил, да поздно уже будет.

— Хватит! Надоело слушать. Убирайся и дорогу сюда забудь!

Голоса на улице смолкли, только тихо хлопнула, закрываясь, дверь, да заскрипел снег под чьими-то шагами. Элен осторожно закрыла дверь, забралась под одеяло и потихоньку стала отогреваться. Сна теперь и подавно не было, она обдумывала услышанное. Элен и раньше подозревала, что Лех был причастен к ночным событиям, а теперь получила этому подтверждение. Но не это главное. Можно было не сомневаться — Лех молчать не станет, и о том, что узнал он, скоро будут знать все. Одно хорошо: будучи в курсе всего, можно подготовиться. Хотя как? Что можно сделать или сказать? Она задремала только под утро. Открыв глаза, сразу ощутила неприятный холодок в спине — может, сейчас, как раз в эту минуту, Лех, смакуя подробности, рассказывает о ней своим приятелям. Заставив себя отодвинуть в сторону неприятные мысли, она встала и начала одеваться. Оказалось, сделать это с обычной одеждой, а не с халатом, не так-то просто, мешала тугая повязка на теле и лангета на ноге. На шум вошёл Штефан и сразу начал выговаривать ей за новую блажь.

— Зачем вам это нужно? Всё одно ведь лежите.

— Больше я лежать не собираюсь, — ответ прозвучал спокойно, но тон его не допускал никаких возражений. — Ты лучше скажи, как с этой штуковиной, — она указала на ногу в лубке, — одеть штаны.

— Нет, этого я не скажу. Просто пойду и позову лекаря, с ним и разбирайтесь! А то я ещё и виноватым буду, — последние слова Штефан договаривал уже за дверью, боясь, что Элен его остановит.

Лекарь пришёл очень быстро. Остановился в дверях, внимательно наблюдая, как Элен, сидя на кровати, борется с одеждой.

— И куда это вы собрались? — он слегка улыбался. После столкновения с её характером, ему уже не приходило в голову уговаривать свою пациентку или пытаться что-либо ей запретить. Просто это было бессмысленно.

— На завтрак, — лаконично ответила Элен. — Только не нужно пытаться меня останавливать.

— Я и не собираюсь. Мне просто интересно дождаться результата — удастся ли вам одеться с лангетой на ноге так, чтобы не пойти на завтрак полуголой.

— Так помогите мне, — Элен смотрела на него сердито. — А не то я сейчас сниму это всё сама.

— Ну, нет. Зачем же? А если я вам скажу, что лангету можно уже заменить просто тугой повязкой? — он неторопливо прошёл к окну и, не обращая внимания на удивлённый взгляд Элен, продолжил: — Знаете, в последнее время у меня появились сомнения, что в кости есть трещина. Больно уж быстро вы встали. Так что вполне вероятно, что пострадали только мышцы, — и повернулся, улыбаясь: — Вам опять повезло! Даже удивительно. Так. Ну, если вы готовы, я могу приступить?

— Да!

— Вот и славно. Штефан, когда я закончу, поможешь… э-э… своему пану одеться к завтраку, — и пояснил Элен, собиравшейся было возразить, что оденется сама: — Повязку с корпуса снимать ещё рано, рёбра должны срастись. А с ней вам неудобно одеваться.

На завтрак она шла, прихрамывая, но довольно свободно. Ею владели два чувства. С одной стороны — радость от того, что закончилось, наконец, заключение в комнате, и она могла вновь ходить, где вздумается; с другой — тревога от ожидания того, что её ждёт. Как её встретят? Что скажут? Отвернуться? Засмеются? Ей так и не удалось продумать своё поведение, свою реакцию на неодобрение окружающих. В том, что это будет именно неодобрение, она была уверена. А потом? Что будет потом? Ей придётся вернуться домой, не закончив курс? Или комендант будет ждать приезда дяди Яноша, чтобы тот сам решил её судьбу? Одни вопросы без ответов. Но уж лучше поскорее всё решилось, чем думать об этом, представляя всякие гадкие ситуации.

Когда Элен вошла, все уже сидели за столом. Её обычное место, слева от Юзефа, оставалось свободным. Она прошла и села, хотя это было для неё сейчас непросто — пришлось перешагивать через скамью. Она оперлась о плечо Юзефа, одновременно тихо сказав:

— Позвольте к вам присоединиться.

Юзеф вздрогнул, удивлённо глянув влево, и тут же поддержал её, помогая перешагнуть. Теперь внимание всех присутствующих было направлено на неё. Элен невозмутимо начала накладывать себе в тарелку овсянку, внутренне сжавшись в ожидании реакции на своё появление. Но слова, с которыми к ней обращались многие, были обычным приветствием или выражали радость по поводу выздоровления. Элен подняла глаза, улыбнулась и начала отвечать на вопросы и сама их задавать. Внутри будто посветлело: они не знали! В этот момент она встретилась взглядом с Лехом. Он, усмехаясь, смотрел на неё, будто оценивал, не сейчас ли обнародовать новость? Но решил пока промолчать. Это не столько успокаивало, сколько настораживало. Почему Лех молчит? Считать это проявлением благородства было бы смешно после всего того, что произошло. Значит, он что-то задумал. Вот только что?..

Постепенно за столом оставалось всё меньше людей. Последним ушёл Юзеф. Элен вышла с ним и с тоской смотрела, как он быстро пошёл по коридору в сторону зала. А ей вновь придётся вернуться в свою комнату. Ей так этого не хотелось! Но она чувствовала, как с непривычки стал ныть бок. Пришлось идти и прилечь. Отдохнув часа два, Элен снова встала и решила выйти прогуляться в парк. Дорожки были расчищены, мороз лишь слегка пощипывал щёки. С удовольствием оглядевшись, она пошла по аллее, даже не замечая, что улыбается.

С этого дня Элен стала выходить дважды в день и каждый раз проходить всё большее расстояние. Доктор, к счастью, оказался и на сей раз прав, и нога быстро восстанавливалась. Да и бок болел всё меньше. Вдохновлённая этим, Элен решила ходить в более быстром темпе, но почти сразу вынуждена была остановиться. Интенсивные движения требовали интенсивного дыхания, а этому препятствовала тугая повязка вокруг тела, да и боль в рёбрах тут же вернулась. Это очень её расстроило, так как означало, что вернуться на занятия она всё ещё не может. Тем не менее, от прогулок, всё более длительных, она не отказалась, обязательно при этом хоть немного пытаясь пройти очень быстро. Как-то она попалась. Во время этой коротенькой «пробежки» её заметил доктор. Элен даже представить не могла, что он способен на такой резкий окрик. Она стояла перед ним, как маленькая девочка, застигнутая за тайным поеданием конфет перед обедом. Доктор был очень сердит и сказал ей всё, что думал о безрассудном поведении некоторых, торопящих выздоровление, и о вреде такой торопливости. Несмотря на непривычно жёсткий тон, доктор был, как всегда многословен. В конце своей речи он пообещал Элен запереть её в комнате под охраной Штефана, если ещё раз увидит подобное нарушение своих предписаний. Впервые Элен не нашла, что возразить.

* * *

Так прошло три недели со дня нападения. Наконец, доктор снял повязку, и Элен смогла дышать свободно. Рёбра ещё немного болели, особенно, если неловко повернуться, но он сказал, что это нормально и со временем пройдёт. Доктор разрешил ей постепенно начинать заниматься.

— Но постепенно! — строго погрозил он пальцем. — А то знаю я вас — сейчас же поскачите, как… олень. Горный.

Пан Стоцкий предложил, чтобы с Аленом недельку позанимался кто-нибудь из друзей, постепенно приучая его к обычным занятиям. Будь это кто-то другой, ничего такого, естественно, не обсуждалось бы, но тут — племянник хозяина школы… Поручили это, конечно, Юзефу. И вот, наконец, Элен впервые после травмы пришла на занятия в зал. Многие подошли поздравить с возвращением.

Стали разбиваться на пары. Теперь это делали знакомым Элен по предыдущей школе методом — вытаскивали номера. Видно, Небу было угодно, чтобы в первый же день Элен оказалась в паре с Лехом. Юзеф тревожно смотрел на неё, обеспокоенным выглядел и герр Нейрат. Он решился нарушить правила.

— Пан Ален, сегодня я хотел бы дать вам противника послабее, вы ещё не вполне восстановились после болезни.

Лех с улыбкой смотрел ей в глаза. «Ну что, панна воспользуется любезностью учителя?» — читалось во взгляде.

— Нет, герр Эрих. Благодарю, но — нет. Какой номер выпал, тот пусть и будет, — ответила Элен. — Так будет честно. Если противник сильнее, я проиграю бой. Это нормально.

Лех усмехнулся, а вслух сказал, слегка поклонившись:

— Я со своей стороны обещаю не забывать о том, что пан Ален ещё не в форме.

Учитель ещё некоторое время колебался, но уступил, оставив всё, как есть.

— Сегодня мы продолжаем отрабатывать приёмы, позволяющие использовать обычные предметы в качестве защиты. Как и на прошлом занятии, это будет плащ. Итак, накиньте плащи на левую руку в несколько слоёв… Так. Все готовы? К бою!

Поединки начались. Элен, собравшись, приготовилась к каверзным, выматывающим приёмам, которыми Лех владел прекрасно, и к проигрышу, который считала неизбежным в данной ситуации. Но к её удивлению Лех, похоже, щадил её. Он больше отражал атаки Элен, а если и атаковал сам, то его удары несложно было отвести без особых усилий. Сначала Элен просто удивилась, потом появилось сомнение — а чего он, собственно, хочет? Ведь она знала, на что он способен, он был одним из самых сильных и бесспорно талантливых курсантов. Затем она разозлилась, потому что, как ей казалось, поняла причину такого поведения Леха: он, зная, что перед ним девушка, был подчеркнуто вежлив, если так можно сказать, чем хотел показать, что ему всё известно. Для неё же это было равносильно подачке. Впервые эмоции заглушили голос разума во время боя. И она тот час за это поплатилась. Перейдя в атаку, она была настолько уверена в том, что Лех вновь будет лишь отражать её, что пропустила момент встречного удара. Шпага скользнула совсем рядом с телом, Элен даже показалось, что она ощутила холод стали, но не задела её. Зато диагональным движением острый клинок, как бритва, рассёк лёгкую ткань свободной мужской сорочки. Элен успела подхватить падающую правую часть одежды кончиками пальцев, торчавшими из плаща, а левая упала с плеча, открыв так называемый испанский корсет, скрывающий грудь.

— О, простите мою неловкость, — продолжая улыбаться, с поклоном произнёс Лех. И добавил совсем тихо: — И за то, что ваша тайна перестала быть таковой.

Такой ситуации Элен не могла предугадать. Она стояла, всё так же придерживая ткань на правом плече. Потом гордость взяла своё — она просто отпустила остатки сорочки и, двинув плечом, скинула её. Затем, сбросив плащ с руки, освободилась от обрывков, оставшись в корсете, и посмотрела Леху в глаза:

— И что это меняет? Для меня — ничего, а для вас? Хотите проиграть бой девушке?

На них уже смотрели все, поединки прекратились сами собой. Нейрат онемел от увиденного, но всё же именно он первым пришёл в себя:

— Почему никто не работает? Разве был объявлен перерыв? Захотели взысканий за нарушение дисциплины? Продолжать!

Один за другим курсанты продолжили занятия. Возобновили поединок и Элен с Лехом после окрика учителя:

— Пан Ален, пан Лех, вас что, это не касается? Пан Ален, раз пришли сюда, значит, поправились. Нечего отдыхать! К бою!

Теперь Лех не играл. Но они словно поменялись местами. Элен после слов учителя, не давшего ситуации развиться, неожиданно успокоилась. Осталась лишь ненависть к противнику, но больше Элен не давала чувствам мешать ей. А вот Лех был в ярости от того, что учитель повёл себя так, как будто ничего не случилось. Воодушевление Элен и ярость Леха почти уровняли силы. Наконец, прозвучала команда:

— Стоп! Закончить бой! Все свободны. Пан Ален, задержитесь.

Обменявшись с Лехом взглядами, полными ненависти, она вложила шпагу в ножны и накинула на плечи плащ, уже достаточно сильно посечённый ударами шпаги. Постепенно зал опустел. Последними выходили Юзеф и Лех, оглядываясь один — тревожно, другой — со злостью. Когда они вышли, и дверь закрылась, герр Нейрат сказал с долей сарказма в голосе:

— Простите, что не могу предложить вам присесть, так что разговаривать будем стоя.

Элен только, молча, наклонила голову, соглашаясь.

— Хотел бы задать вам несколько вопросов, — заложив руки за спину, сказал учитель. — Вы позволите?

— Конечно.

— Прежде хочу сказать, что состоится ли наш с вами разговор, будет зависеть от вас, от вашего ответа на мой вопрос. Скажите, вы сможете говорить правду? Разумеется, с условием, что ничего, из сказанного вами, не станет известно никому без вашего решения. Если о чём-то не захотите говорить, лучше промолчите, но не лгите. Итак, сможете вы соблюсти это условие?

— Да, смогу, — голос спокоен, взгляд — тоже.

— Хорошо, — Нейрат кивнул. — Тогда — первый вопрос, хотя надеюсь, что знаю на него ответ и сам. Ваш дядя, пан Буевич, знает о вашем… о вашей… знает обо всём?

— Да.

— И он не возражал?

— Возражал. Но я его, в конце концов, убедила.

— Не сомневаюсь. Тогда второй вопрос. Основам фехтования вы обучались вместе с паном Юзефом?

— Да.

— И он всегда знал, что вы… девица?

— Нет, не всегда. Он узнал об этом случайно, когда обучение было уже закончено.

— И вы, естественно, приложили все усилия, чтобы последовать за ним сюда?

— За ним? — Элен была в замешательстве. Потом вдруг поняла, что имеет в виду учитель, и, вспыхнув румянцем, воскликнула: — Конечно, нет! Мне бы в голову такое не пришло.

— Ну, в вашу голову, я думаю, могло бы прийти и не такое. Ну, хорошо, оставим это. Объясните мне тогда, как получилось, что из вашей школы пришли сразу двое, заявленные, как лучшие? Признаться, я сначала думал, что пан Буевич просто пристроил своего… племянника, — взглянув на Элен, учитель хмыкнул. — Это нормально. Но тут ситуация какая-то странная. Не находите?

— Да, со стороны это кажется странным. Но мы, действительно, оба были лучшими. Я могу об этом рассказать, но лучше спросите у пана Буевича, когда он приедет. Никакой тайны здесь нет, а поверите вы скорее ему.

— То есть, вы хотите сказать, он разрешил вам заниматься здесь не просто по вашей просьбе, а соблюдая правила?

— Да.

— Бедный пан Буевич. Представляю, что ему пришлось выдержать. Вы его видимо, припёрли к стенке. Что ж, будем считать, что этот вопрос мы выяснили. Но тогда я не понимаю другого: зачем вам всё это нужно? Вы красивы, отнюдь не бедны, любимы дядей, иначе бы он не баловал вас так. И зачем при этом вам понадобилось учиться такому… неженскому ремеслу? Вы хотите что-то кому-то доказать?

— Нет, ничего и никому я доказывать не собираюсь.

— Тогда в чём причина? Каприз?

— Скажем так, — после короткого раздумья ответила Элен, — у меня есть цель, которая требует определённых навыков. Один из них — владение шпагой. Однажды, в начале пребывания здесь, мы уже говорили с вами на эту тему.

Нейрат помолчал. Потом спросил, пытаясь хоть что-то уяснить:

— А кем вы себя видите в дальнейшей жизни? Вы не видите себя женой и матерью? Ведь у вас есть для этого всё.

— Да, я вижу себя и женой, и матерью, — теперь Элен отвечала тихо, опустив глаза. — Но для того, чтобы это сбылось, мне нужно сначала научиться этому, — она показала на эфес.

— Не понимаю. Где связь? А если вы не овладеете этим искусством, кем же вы будете тогда?

— Никем.

— Что значит «никем»? — герр Эрих нахмурился. — Майн готт! Никогда не думал, что когда-нибудь перестану понимать польский язык.

— Это значит, что меня не будет, — просто ответила Элен.

— Не будет?.. Кажется, я начинаю кое-что понимать, — он отошёл к окну и постоял немного, барабаня пальцами по раме. Затем резко обернулся: — Вы не племянница пана Буевича?

От неожиданности Элен машинально ответила правду:

— Да, — и тут же, испугавшись, попыталась исправиться: — То есть я… не совсем племянница…

— Стойте, не нужно больше ничего говорить. Помня наш с вами первый разговор, я примерно понял положение вещей, детали не так важны. Но если мои догадки верны, вы идёте на большой риск, затеяв эту авантюру с обучением фехтованию и надеясь суметь воспользоваться полученными навыками. Когда мы разговаривали с вами в прошлый раз, я считал, что передо мной юноша, будущий мужчина. Вы сами-то понимаете, что влезаете в мужскую игру? Осознаёте риск?

— Я рискую в любом случае — буду ли я вести себя так, как сейчас, или попытаюсь жить тихо, мирно. Меня всё равно могут найти рано или поздно. А если найдут — уничтожат, я им живая не нужна. Так что особой разницы нет. А я не могу просто сидеть и ждать.

Нейрат опять немного помолчал.

— Я уважаю ваше решение и вашу решимость. Но… Как же трудно вам придётся.

— Это ничего. У меня уже есть опыт. Я привыкла к тому, что трудно.

— Вы не знаете, о чём говорите, — покачал головой учитель. Затем, уже другим тоном, продолжил: — Так. Хорошо. Я принимаю всё таким, как есть. Остаётся выяснить несколько практических вопросов. Во-первых, ответьте мне, как к вам теперь обращаться — так же, как раньше, пан Ален, или… Простите, я не знаю вашего настоящего имени.

— Элен.

— Ага. То есть, мужское имя вы выбрали себе по созвучию, чтобы легче было привыкнуть.

— Не совсем так, но это не важно.

— И в самом деле, не важно. Так как мне вас называть?

— Так, как сочтёте нужным. Но, если вы интересуетесь моим мнением, то я бы хотела сохранить всё так, как было.

— Почему, если не секрет?

— Если называть меня настоящим именем, это будет всякий раз резать слух, обращать на себя внимание. А так… Все привыкли.

— Ну, теперь вы вряд ли будете обделены вниманием, — усмехнулся Нейрат. — Но я поступлю так, как хотите вы… пан Ален. Хорошо. Теперь: как вы собираетесь держаться в присутствии других учеников? В чём теперь будете приходить на занятия? Простите мне эти вопросы, но ситуация столь необычна… Я даже никогда не слышал о такой.

— Одеваться буду так же, вести себя — тоже. Я не вижу здесь проблемы.

— Остаётся выяснить ещё одно, чтобы избежать неудобного положения. Если к вам будут обращаться, как к юноше, а в вашем ответе прозвучит «я сделалá», «я сумелá» и прочее, это прозвучит, по меньшей мере, странно, вы не находите?

— А разве вы раньше слышали от меня выражения, которые относили бы меня к тому или другому полу? Ни разу мной не было произнесено что-то вроде «я хотел» или «я хотела». Припомните, был ли хоть один такой случай?

Нейрат задумался и с удивлением понял, что, и правда, в речи Элен ни разу не звучали слова, по которым можно было бы судить, кто перед вами — юноша или девушка. Её речь отличалась удивительной универсальностью.

— Как это вам удаётся? — удивление в его голосе было абсолютно искренним.

— Тренировка, — пожала плечами Элен.

Учитель коротко рассмеялся.

— Мне осталось задать вам последний вопрос. Чем я могу помочь вам? Может, есть какие-то пожелания?

— Нет, никаких пожеланий нет, кроме одного. Я не хочу особого отношения к себе в чём бы то ни было. Если такое отношение появится, мне по-настоящему станет трудно.

— Да, — учитель удовлетворённо кивнул. — Да! Я, признаться, боялся, что вы всё же попросите меня о чём-нибудь. Но вы абсолютно правы, нельзя для вас создавать никаких особых условий, с чем бы они ни были связаны. Единственное, что я намерен сделать и без вашей просьбы — не буду некоторое время ставить вас в пару с паном Лехом.

— Нет! — резко воскликнула Элен. — Ничего — значит, ничего.

— Но мне казалось… Неужели вы не понимаете, что он не оставит вас в покое, а вы ещё не совсем восстановили силы?

— Со мной всё в порядке, об этом сказал даже доктор. А Лех… Он невзлюбил меня с самых первых дней, один Бог знает, почему. Но мне до сих пор удавалось как-то избавляться от его гадостей. Думаю, смогу и впредь.

— Мне кажется, что вы не правы, но спорить с вами не буду. Это, как я уже говорил, ваше решение и я уважаю его. Напоследок хочу сказать вот что. Обо всех событиях, случившихся после Рождества, и их последствиях комендант был обязан сообщить вашему дяде. Если не ошибаюсь, его прибытие в школу ожидается со дня на день. Я предупреждаю вас об этом, чтобы вы ещё раз всё взвесили. Быть может, вы захотите вернуться с паном Буевичем… к более спокойной жизни.

— Благодарю вас, герр Эрих, за приятное известие о приезде дяди Яноша. Но передумаю я вряд ли.

— Что ж, вы имеете право решать. Это ваша жизнь и судьба. Хотя я, будь вы моей племянницей, устроил бы вам хорошую взбучку, чтобы отбить тягу к авантюрным решениям… Не смею вас больше задерживать, пан Ален, идите отдыхать. Думаю, за дверью вас дожидается пан Юзеф. Поспешите, а не то оба останетесь без обеда.

Элен поклонилась и вышла. За дверью и впрямь стоял Юзеф.

— Ну, как? О чём вы говорили так долго? Тебя не отправят домой?

— Нет, не отправят. А говорили о том, как меня теперь следует называть.

— И что? — несколько растерянно спросил Юзеф.

— Мы посоветовались и решили оставить всё, как было. Это привычнее для всех. Пойдём скорее, отнесём оружие и — обедать! Так есть хочется!

Юзеф так и не понял, шутит она насчёт разговора с Нейратом или нет.

* * *

Но сюрпризы для Элен в этот день ещё не закончились. Едва она переступила порог своей комнаты, как тут же появился Штефан:

— Ой, идите быстрее к пану коменданту! Вот радость-то — пан Янош приехал! Он там ждёт вас, у коменданта. Вы идите, а обед я вам сюда принесу!

Элен, быстро переодевшись, выскочила из комнаты. Несмотря на то, что явно предстоял ещё один серьёзный разговор, она летела по коридору, как на крыльях. Дядя Янош! Она действительно соскучилась. Перед кабинетом коменданта Элен немного замедлила шаги, чтобы хоть немного отдышаться. Когда она вошла, пан Янош поднялся ей навстречу. Лицо его выражало тревогу. Он быстро ощупал взглядом фигуру воспитанницы и немного успокоился, не найдя никаких повязок и видя, как свободно она двигается.

— Ну, здравствуй! — приветствовал её дядя. Элен поклонилась. — Вижу, всё обошлось? Хвала Создателю! Я прочёл всё, что пан комендант счёл нужным написать в графе «Происшествия», но у меня осталось множество вопросов. Надеюсь, ты мне всё объяснишь и расскажешь подробно.

— Конечно, пан Буевич, — ответила она, обратившись к нему так, как любой другой ученик школы.

— Давай-ка присядем, и ты начнёшь рассказ.

В этот момент тихо вошедший слуга доложил, что герр Нейрат очень просит принять его.

— Пусть подождёт, — недовольно ответил комендант. — Ты же видишь, я занят.

Но слуга не торопился выходить.

— Герр Нейрат знает, кто у вас, поэтому и просит принять его немедленно.

Комендант попытался возмутиться, но Буевич, заинтересовавшись, опередил его:

— Вот как? По-видимому, ему тоже есть, что рассказать. Пригласи его, — распорядился он, обращаясь к слуге.

Тут же вошёл учитель. Он изящно поклонился и произнёс обычные слова приветствия и извинения за нежданное вторжение.

— У вас, я так понимаю, есть на это причины, — ответил пан Янош. — Мы собирались выслушать моего племянника, чтобы, так сказать, иметь информацию о происшествии из первых уст.

— А о каком именно происшествии вы хотели бы услышать? — склонив голову на бок, спросил Нейрат.

— Как это, о каком? — растерялся Буевич. — Их что, уже несколько?

— Ну, я считаю, что да. А вы как считаете, фройляйн Элен? — внезапно обратился он к ней.

Элен вспыхнула, но сумела взять себя в руки, хотя и было заметно, каких это ей стоило усилий:

— Да, герр Эрих, я думаю, что два.

Пан Буевич с удивлением переводил взгляд с учителя на Элен и обратно. Вот это новость! Когда же учителю стало всё известно? И одному ли ему? На коменданта было смешно смотреть: он сидел с вытаращенными глазами, приоткрыв рот, напоминая человека, которого только что крепко стукнули по затылку. Молчание затягивалось. Первым заговорил хозяин школы:

— И как всё это понимать?

— Очень просто, пан Буевич, — ответил учитель (Элен смотрела куда-то в сторону). — Сегодня на занятии, первом, на котором присутствовала ваша племянница после болезни, в результате… э-э… случайного удара, разрезавшего сорочку, но не задевшего тела, в буквальном смысле, обнажилась правда. Нет, вы не подумайте лишнего, под сорочкой был корсет. Женский. Считаю своим долгом также сообщить, что не слишком верю в совершенную случайность этого удара.

После некоторого молчания Янош спросил, озадаченно кашлянув:

— И что вы предприняли далее?

— Ничего. Не мог же я пожертвовать уроком для выяснения всех тонкостей этой ситуации. Поединки продолжались столько, сколько положено. А после их окончания мы поговорили с фройляйн, и пришли к решению ничего не менять. То есть, разумеется, до вашего суда, — поклонился он Буевичу.

— Ничего не менять? Не понимаю. И что это должно означать?

— То, что я продолжу заниматься, а герр Эрих будет по-прежнему называть меня Аленом, — подала голос Элен. Учитель, приподняв брови, указал рукой на неё, как бы говоря: «Вот вам и ответ. Теперь всё понятно?»

— О, Матерь Божья! — не сдержался Янош и, обращаясь к своей воспитаннице, воскликнул: — Что ты со мной делаешь! И как мне теперь себя вести? Не может быть ничего «по-прежнему» после того, что случилось!

— А что такого случилось? — Элен уже оправилась от неожиданности и перешла в наступление. — Что это может изменить? Если бы я была в числе слабых учеников, если бы жаловалась или пыталась уйти с занятий — тогда понятно, можно было спросить, что делать дальше. А так — какая разница, кто я?! Разве я не убедила вас, дядя Янош, что могу…

— Ну, всё, началось! — замахал руками Янош. — Хватит! Помолчи… Ну, а вы что скажете? — спросил он учителя. — Разве возможно продолжать занятия при сложившейся ситуации?

Герр Нейрат, с любопытством слушавший разговор, не торопился с ответом. Он взглянул на Элен. Она смотрела ему прямо в глаза. Во взгляде не было ни вызова, ни просьбы, лишь уверенность в своей правоте. Он помнил их недавний разговор и намёк Элен на причину, по которой, по её мнению, ей так необходимо было научиться фехтованию. Он вздохнул, невесело улыбнулся и ответил:

— Могу сказать только одно. Такие ученики мне попадались редко. Пан Ален, — подчеркнул это обращение учитель, — не гениален, но на удивление серьёзен. Он, — опять выделил голосом герр Эрих, — точно знает, чего хочет, а главное — зачем. Хотя это и остаётся тайной для окружающих. Если мне будет позволено, могу добавить, что терять такого ученика только из-за… неблагоприятно сложившихся обстоятельств мне бы не хотелось. Но, разумеется, решение принимать не мне, — он слегка поклонился и замолчал, скрестив руки на груди.

Некоторое время стояла тишина. Буевич хмурился. Затем он сказал:

— Не знаю. Я должен подумать… А что вы там говорили о неслучайном ударе?

— Могу поспорить, что его нанесли, рассчитывая именно на такой эффект. Пан Лех слишком хороший боец, чтобы это было случайностью. Да и его реакция служит подтверждением моей правоты.

— А что он собой представляет, этот Лех? Что вы можете о нём сказать?

— Сильный, умный, смелый, один из самых успешных учеников. Но при этом любит окружать себя более слабыми учениками, которые почитают его, как героя. Быть лучшим ему мешает только его характер — он слишком зависим от своих эмоций, поэтому часто делает ошибки, которых не должно быть при таком таланте.

— Что ж, коротко и ёмко. И я так понял, что его отношения с Элен, мягко сказать, натянутые?

— Да. Хотя не ясно, почему. Я склонен думать, что здесь не обошлось без зависти. Пан Ален, — он упорно продолжал использовать это имя, — обладает свойством, которого так не хватает пану Леху — выдержкой, умением держать себя в руках. Кстати, — он повернулся к Элен, — если эта черта не врождённая, а приобретённая, искренне поздравляю вас. Это одно из самых нужных качеств в любом деле, а в нашем мастерстве оно просто необходимо.

— А что за история с ранением пана Леха? Меня интересует ваше мнение, герр Нейрат.

— По этому поводу мне сказать нечего. Высказывать свои подозрения, не имеющие доказательств, считаю неправильным.

— А подозрения всё же есть?

— Да.

— То есть, и это не случайность?

— Может быть.

— Что-то мне кажется, я плохо интересовался жизнью школы, — тон хозяина стал жёстким. — Постараюсь исправить это. Теперь буду приезжать чаще, — потом помолчал и добавил, обращаясь к Элен: — Теперь вы. Сейчас отправляйтесь к себе. Поспешность я, как вы знаете, не люблю, поэтому отложу окончательное решение, посмотрю, как у вас пойдут дела. Благодарите за эту отсрочку герра Нейрата. Без его комментариев я, не задумываясь, забрал бы вас домой. Я решил, что завтра у вас всех будет свободный день. Я прошу пожертвовать прогулкой в город ради меня. Я хотел бы, чтобы вы пришли ко мне вместе с паном Юзефом. С ним я тоже не прочь побеседовать. Так что жду вас приблизительно в полдень.

Приглашение больше смахивало на приказ, но Элен уже не терпелось — поскорее бы настало завтра! Когда рядом не будет чужих людей, дядя перестанет быть таким сухим, деловым. Она даже не заметила, что не считает Юзефа чужим. Ей так хотелось познакомить с ним дядю! Ей казалось, что они должны понравиться друг другу.