Тришка уехал. Началось ожидание. Но это не означало, что Элен сидела дома затворницей. Она продолжала вести светскую жизнь, успешно изображая наивную молоденькую польскую панну, с восторгом глядевшую на великолепие русской столицы. А посмотреть было, на что! Вспоминая тот Петербург, который она видела всего лишь год назад, Элен просто не верила своим глазам. Красивый, просторный город, так не похожий ни на один, до сих пор виденный ею; широкие улицы, прекрасные каменные дома. И людей на улицах много. И никакой травы между камнями! Да, прав был купец, с которым разговаривала Элен в прошлом году, всё преобразилось.

Благодаря своей активности Элен стала достаточно известной. Её часто встречали несущейся вскачь по лугам ближайших пригородов в сопровождении своего то ли брата, то ли телохранителя, то ли ещё кого-то (это — смотря у кого, на что хватало фантазии). Иногда она появлялась на разного рода представлениях. Однажды она заставила говорить о себе после того, как, будучи приглашённой на охоту, явилась туда без ружья и, не присоединившись к гону, дожидалась охотников, прогуливаясь недалеко от того места, где был назначен пикник. На удивленные вопросы она ответила, что никогда не охотится для удовольствия, поскольку не может видеть гибель живого существа, которое не понимает, в чём провинилось. Над ней пытались смеяться, шутили на этот счёт, но Элен как будто ничего не слышала. Она имела свои убеждения, а мнение других её, как всегда, интересовало мало.

Наконец, слух о ней дошёл до государыни. Анна Иоанновна, будучи сама заядлой охотницей, была заинтригована такими принципами молоденькой полячки. В окружении царицы, чтобы доставить ей удовольствие, часто говорили об охоте, как об одном из самых замечательных, любимых развлечений. Так говорили даже те, кто имел полностью противоположное мнение, и те, кто никогда не принимал участия в охоте по разным причинам — лишь бы не оказаться в стороне от увлечений двора, диктующего моду на то или другое. А эта девица — поди ж ты! Не просто отказалась, а ещё и принципы свои отстаивает!

Приглашение в Зимний дворец в дом Элен привёз нарочный.

Тут же появилась новая проблема. Элен не хотела являться с пустым руками. Но что подаришь царице? Нужно было придумать что-то оригинальное, чтобы заинтересовать. Правда, похоже, её персона уже заинтересовала императрицу. Знать бы только, чем конкретно? Тем более тема подношения становилась важной: если интерес к ней императрицы благосклонный, можно усилить его, а если нет — попытаться изменить мнение о себе. Но для этого подарок должен оказаться удачным. Элен попыталась выяснить, что нравится государыне, что её забавляет, развлекает. Она говорила на эту тему со многими, все называли разное. В одном все были едины: Анна Иоанновна любила охоту и… своего фаворита — Бирона. Теперь становилось ясно, что подарки нужно готовить им обоим.

В голову ничего путного не приходило. Единственный вариант — подарить Бирону коня, ведь все в один голос твердили, что он страстный лошадник. Это, конечно, потребует затрат и немалых, но результат мог дать гораздо больше, пусть и не в материальном выражении. Итак, если постараться, можно найти достойного жеребца, но это только часть подарка. Оставался открытым вопрос, что поднести царице? Наконец, Элен подумала, что идея может прийти в процессе выбора и решила отправиться на базар.

Наутро она в сопровождении Юзефа и Штефана отправилась на базарную площадь. Чего здесь только не было, чем только не торговали! Они медленно шли вдоль рядов, Элен прикидывала: «Ружьё? Нет, у неё их много, подарок затеряется, не запомнится… Табакерку? Это как-то уж совсем банально… Какие-нибудь хитрые часы? Зачем? Чтобы она отдала их кому-то? Может, механическую игрушку поискать? Можно и мастеру специально заказать. Нет, долго. Не успеет сделать. Так ничего и не придумав, Элен решила разобраться хотя бы с подарком фавориту. Но по базару больше ходить не хотелось, поэтому до конных рядов они в этот раз так и не дошли.

Когда вернулись домой, Элен пришла в голову мысль, что вовсе не обязательно самой ходить по базару в поисках достойного коня. Она позвала Машу и спросила:

— Скажи-ка мне, у вас тут на базарах цыгане торгуют?

— А как же, конечно.

— Что-то я сегодня их не видела.

— Так они ж не на том базаре, куда вы ходили, они у реки сидят, — засмеялась Маша.

— И чем торгуют?

— Да, кто чем. Одни кожу продают, ремни, там, уздечки. Другие — железо всякое. Есть такие, кто котлами торгуют. У них и совсем маленькие есть и огрооомные, туда и человек поместиться может!

— А лошадей продают?

— А то как же! Только… Лучше у них не брать, обманут.

— Обманут? Дорого возьмут?

— Если бы только дорого, барыня. Они вам могут самую паршивенькую лошадёнку продать за породистого скакуна.

— Это как же?

— Глаза покупателю отведут. Они такое слово знают: скажут его, и человек видит не то, что перед ним, а то, что они хотят.

Элен поморщилась. Опять страшные сказки про цыган. И что это всем так неймётся! И ведь нет, чтобы что-то хорошее рассказать. Хоть разочек! Ну, если человек ничего в лошадях не смыслит, а прикидывается знатоком, так что ж его на место не поставить? Попросил бы подобрать лошадку — подобрали бы, а он пытается умничать, себя показать. Ну, и поделом тогда, заслужил!

— Маша, отведи меня завтра туда, где цыгане лошадьми торгуют.

— Но…

— Ты поняла?

— Да, барыня.

— Вот и хорошо.

Назавтра отправились к цыганам. Машу брать с собой не понадобилось: Штефан уже прекрасно знал, где это. Он вообще удивительно быстро освоился в городе. Понимал он русский язык уже хорошо, хотя говорил на нём ещё плохо, постоянно удивляясь, как это русские коверкают знакомые польские слова. Зато умел доходчиво объяснить, что ему нужно.

Подошли к базару у реки, и ухо Элен сразу уловило знакомый говор. Они шли вдоль ряда цыган, одни из которых стояли возле своего товара, другие сидели прямо на земле. Женщин не было, детей тоже. Изредка рядом с мужчинами стояли подростки — помогали отцам и попутно учились торговле.

Вот и лошади. Да, это не скакуны. Здесь были рабочие лошадки всех мастей. Среди них была и пара уже старых, с отвисшей нижней губой и усталым взглядом тусклых глаз. Но и они были вычищены и расчёсаны. Элен остановилась возле одного из продавцов — небольшого роста молодого цыгана.

— Хорошего дня и удачной торговли, — обратилась она к нему.

— И тебе счастья да радости, красавица. Желаешь купить лошадку? Для какой надобности?

— Да, желаю купить лошадку. Но не такую, — кивнула Элен на животных.

— Какую же?

— Дорогую. Мне нужен конь, чтобы и царице на нём не стыдно было бы проехать.

— Э-э! Такого товара у нас нет. Это тебе, красавица, нужно к купцам обращаться.

— А если постараться достать? — спросила Элен по-цыгански. — Неужели ничего не удастся сделать?

Цыган, поперхнувшись, вытаращенными глазами смотрел на улыбающуюся Элен.

— Что застыл? Не удивляйся, я долго жила в таборе, потому хорошо язык знаю. И не только язык. Так как? Сможешь мне помочь? Если не сам, то укажи, к кому подойти.

— Такая лошадь дорого стоить будет. Ведь ещё исхитриться надо, что б добыть такую.

— Это не важно. Я знаю, сколько может стоить подобная роскошь. Столько и дам. Половину — вперёд.

— А не боишься? Вот возьму твои денежки — и ищи ветра в поле! — засмеялся цыган.

— Не боюсь. Я жила в семье цыгана. Я верю тебе, знаю, что, если пообещаешь — сделаешь. И обманывать в голову не придёт… Так поможешь?

— Помогу, — уже серьёзно ответил торговец. — Денег вперёд не надо, сам заплачу. Когда достану, куда привести лошадку?

Элен поколебалась, но не долго. Объяснила, как найти её дом.

— Масть-то, какая лучше?

— Любая. Только — чтобы жеребец и отличный.

— А с каким табором ты ходила? — спросил вдруг цыган.

— Далеко это отсюда было, там, где город Орёл.

— А как же ты барыней сделалась?

— Об этом говорить не стану, незачем. Так карты легли.

Он кивнул и больше ни о чём не спрашивал.

Когда отошли от реки, Юзеф покачал головой:

— Нет, ты видно никогда не перестанешь меня удивлять. Ты говорила с ним по-цыгански! И он относился к тебе, как к своей.

— Но я же говорила тебе, что жила в таборе. А значит, должна была разговаривать с окружающими меня людьми, чтобы меня понимали, и сама должна была научиться понимать их. Или ты думаешь, что я постоянно молчала? И что удивляться, что он видит во мне равную? Ведь и для меня цыгане — свои, близкие, я их понимаю лучше, чем другие.

Через четыре дня в ворота дома постучал цыган. Ему сразу открыли, поскольку были предупреждены хозяйкой, и он ввёл во двор великолепного вороного коня. Элен, вышедшая ему навстречу, была в восторге. Отдав уже приготовленные деньги, она стала гладить и похлопывать жеребца по шее, спине и вдруг увидела на своих ладонях чёрные разводы. Она недоумённо обернулась к цыгану:

— Что это?

Он сверкнул зубами в улыбке и ответил ей по-цыгански:

— Это чтобы никто не догадался, откуда конь. Хозяин расставаться с ним не хотел, пришлось взять самому, — и, увидев недовольно нахмурившуюся Элен, добавил: — Не бойся, деньги я оставил у него на столе — такую же сумму, которую он пару недель назад за коня заплатил. Так что всё честно. А это, — он показал на руки Элен, — сажа. Пусть коня выкупают, она и сойдёт.

Элен засмеялась. Это его «честно» подкупало! Ведь он сам верил в это!

— Как звать-то коня, не знаешь? — уже по-русски спросила Элен.

— Кречет. Назвали его за масть. Я думаю, хорошо подходит ему это имя. Быстрый! Долетели с ним до города — не заметили.

Поняв, что конь был «приобретен» не в городе, Элен осталась довольна этим обстоятельством. Когда цыган ушёл, коня повели купать. Пока его мыли возле конюшни, Элен обсуждала с Юзефом сложившееся положение.

— И чего ты добилась? Не хватало ещё, чтобы тебя в краже обвинили!

— Да кто обвинит? По улицам шёл чёрный конь, а увели у кого-то другого. Скоро увидим — какого.

— Да? Ты что же, собираешься его прятать? Ты же вроде дарить его хотела. А значит, его увидят все, может быть и сам хозяин. Что тогда будет?

— Ничего. Я к краже не причастна, просто купила понравившегося коня у цыган. Разве это запрещено? Меня как-то не интересовало, откуда он у них. Если же хозяин увидит своего жеребца у Бирона, то неужели ты думаешь, что он пойдёт к нему и спросит: «где взял?». Это просто невероятная ситуация. Таких дураков нет. Тем более что кражи как бы и не было. Ведь деньги-то за коня уплачены.

— А ты в этом уверена? Это ведь только слова какого-то цыгана!

— Этот «какой-то» цыган не стал бы врать мне, которая тоже некоторое время была «какой-то» цыганкой. Всё. Разговор окончен. Лучше пойдём — посмотрим жеребца.

Рядом с конюшней стояло чудо. Конь оказался саврасым с белой гривой и хвостом. Длинные ноги и компактный корпус говорили об арабской крови, а немного крупноватая для араба голова напоминала о присутствии в его роду местных лошадей. Полюбовавшись на роскошную, в «яблоко» масть, Элен вдруг обернулась к Юзефу:

— Я знаю, что преподнести царице Анне. Теперь вопрос лишь в том, сумею ли я раздобыть этот подарок к сроку. Завтра же снова пойдём на базар.

На базаре Элен с Юзефом и Штефаном быстро, насколько позволяла толпа, шли по рядам, пока не очутились там, где торговали всякой живностью. Они остановились возле человека, продающего живых птиц. Продавец, видя внимание со стороны хорошо одетой девушки, начал с удвоенной энергией расхваливать свой товар:

— Подходите, посмотрите, господа! Послушайте моих певцов! Они будут без устали услаждать ваш слух нежными песнями и не потребуют за это платы! А как хороши — взгляните!

— Подожди, не трещи так, — улыбаясь, сказала Элен. Здесь её акцент растворился без следа. — Меня другие птицы интересуют. Может, ты и сможешь мне помочь.

— О каких птичках вы говорите, ваше сиятельство? — продавец готов был называть её хоть светлостью, лишь бы не ушла с пустыми руками.

— О больших.

— О заморских? Попагаях? У меня их сейчас нет, но через день будут. В порту корабль разгружается, так мне с ним прислали двух таких птах.

— Да не болтай ты так быстро. Слова не вставить. Нет, попугаи мне не нужны. Скажи лучше, не продают ли тут у вас ловчих птиц?

— Вона что… Да я не знаю. Как-то ни к чему мне. Я всё больше щеглов да зябликов продаю, — человек явно испугался. Глаза забегали, слова стали неохотно цепляться друг за друга.

— Чего ты испугался?

— Так нельзя ж ими вот так запросто торговать! — жалобно ответил продавец.

— Ах, вот как. А сколько стоят все твои пташки вместе взятые?

— А что?

— А то, что я заплачу тебе цену, которую назовёшь. Разумеется, если она будет разумна. А дальше — хоть продавай их, хоть распусти по лесам, и сам скройся вместе с ними. Только за это помоги мне птицу найти и быстро.

— Да какую вам надо-то? Ежели орлика, то быстро не получится, здесь они не водятся, ехать далеко придётся, в степь.

— Не выдумывай. Мне обученная птица нужна, а не только что добытая. Да не трясись ты, мы не проверяем тебя, доносить не собираемся. Знаю я прекрасно, что запрещают такими торговать завсе, но знаю также, что всегда есть те, кто находит способ обойти любой запрет ради своей выгоды.

Продавец ещё некоторое время сомневался, смотрел молча. Потом бросил шапку, которую мял в руках, на землю:

— Эх, была не была! Какая птичка вам нужна, ваше сиятельство?

— Кречет. Лучше — белый.

Лицо у продавца вытянулось.

— Вот это… Ну, я не… Ладно, попробую. Но обещать не могу. Больно птица редкая. А вам нужна ещё и обученная!

— А ты постарайся. Если добудешь, скажешь вон тому дядьке, — Элен указала на Штефана, — одно только слово: есть. Больше ничего не говори, он не русский, ещё перепутает что-нибудь. Дядька этот каждый день к тебе подходить будет. Тогда вскоре и мы подойдём за птицей.

* * *

Наконец-то всё было готово! Они успели в срок. Договорились, что Юзеф назовётся троюродным братом Элен. Она шутила по этому поводу, говоря, что, если у неё есть злой кузен, то должен появиться и добрый. В назначенный день карета привезла Элен и Юзефа к Зимнему дворцу. На ней было платье из белого атласа, сочетавшегося с зелёным бархатом верхнего роброна. Перехваты на рукавах украшали жемчужные браслеты, на лифе на зелёном фоне были вышиты золотые птицы. На шее — колье, искусно сделанное из нитей мелкого жемчуга, такие же нити виднелись среди красиво уложенных волос светлого парика.

Войдя в указанный зал, Элен остановилась в недоумении, наблюдая за происходящим там. На возвышении сидела крепкого телосложения женщина, в которой Элен признала императрицу. Она была окружена придворными дамами, и все они с увлечением следили за развернувшимся в зале действом: богато одетые люди, по всему видно, что дворяне, играли в чехарду. То один то другой из них после неудачного скачка падал на пол, что вызывало взрывы весёлого смеха у государыни и её окружения. Если же пытавшийся подняться человек ловко падал вновь, веселье усиливалось ещё больше.

Стоявший рядом с Элен мужчина в роскошном золотистом парике, заметив её изумление, счёл нужным пояснить:

— Это обычное придворное развлечение — игры шутов, — в его речи чётко слышался акцент, как показалось Элен — французский.

— Это шуты? — спросила она на французском.

— Сударыня говорит по-французски? — живо повернулся к ней обладатель золотых волос. — Да, это шуты её императорского величества царицы Анны Иоанновны. И заметьте: все они, ну, или почти все — дворянского звания. Но позвольте представиться: барон де Бретон. Для друзей — месье Пьер, — он слегка поклонился и Юзефу, стоящему рядом, чуть сзади. Юзеф ответил таким же лёгким поклоном.

— Пан Юзеф Вольский, — представился и он. Говорил он не так правильно и чётко, как Элен, но достаточно свободно. — Панна Елена Соколинская. Представлять вас моей кузине не нужно, она и так слышала вас.

Элен подала руку, барон, изящно склонившись, поцеловал её. Произнеся несколько приятных, но банальных комплементов, он поинтересовался целью визита Элен в Зимний.

— Вы хотите о чём-то просить? Тогда вам лучше действовать через месье Бирона. Он пользуется большой милостью царицы Анны.

— Да, я знаю, — ответила Элен, — но я ни о чём просить не собираюсь. Мне прислали приглашение сюда без каких-либо усилий с моей стороны. Я, право, теряюсь в догадках, чем смогла снискать такое внимание.

— Вот как? Что ж, значит, интерес к вам, действительно, есть! А каков он — скоро выяснится.

— А кто это сидит у ног её величества?

— Такая страшная карлица? Это Авдотья Буженинова, — с трудом выговорил непривычные русские имена де Бретон. — Вообще-то, она тоже состоит при дворе в качестве шутихи, но для царицы Анны она — нечто большее. Это, скорее, её любимая игрушка. Ей позволяется и прощается многое из того, за что других ожидала бы, в лучшем случае, порка. Конечно, и она должна соблюдать какие-то границы, но всё же другим живётся не так вольготно. Видите, как она одета? Царица Анна любит наряжать её и денег на это не жалеет.

Вскоре наблюдение за чехардой Анне наскучило. Почувствовав это, шуты как-то очень быстро и слаженно разошлись в разные стороны. Одна из дам, давно уже заметившая приход Элен, наклонившись к уху государыни, сказала ей об этом. Анна Иоанновна кивком головы подозвала её к себе. Элен подошла одна, без Юзефа, и присела в реверансе, оставаясь в этом положении до тех пор, пока императрица не сделала ей знак подняться. Рассмотрев Анну вблизи, Элен была удивлена чертами её лица, полным отсутствием в них миловидности. Сейчас губы её улыбались, а глаза смотрели мягко. Видимо, сегодня никто и ничто не огорчило правительницу, но Элен вдруг подумала, что в моменты гнева или недовольства это лицо могло становиться не просто некрасивым, а страшным. Низкие широкие брови сойдутся к переносице, тонкие от природы губы станут ещё тоньше и превратятся в ниточку, глаза прищурятся, станут колючими и злыми… Видение было таким чётким, что у Элен вздрогнули плечи. Анна Иоанновна связала это движение с благоговением и робостью перед великой государыней великой страны. Она тут же пришла в великолепное расположение духа.

— Так это ты, сударыня, пожаловала к нам из Польши? И зачем? Чего просить собралась?

— Ваше величество! Моё главное желание, с которым я ехала в Россию, уже исполнено. Я мечтала увидеть русскую царицу, но не знала способа достичь этого. Видно, Господь решил побаловать меня и устроил так, что вашему величеству стало известно о польской девушке, мечтающей лицезреть великую правительницу, — и она вновь склонилась перед царицей.

Анна улыбалась. Речь полячки была бесхитростна. Ей, видимо, приходилось прикладывать определённые усилия, чтобы подобрать русские слова, хотя говорила она правильно, лишь с небольшим акцентом.

— Да, мы узнали о тебе, — кивнула она. — Известно тебе, милочка, что ты всех удивила, отказавшись охотиться?

— Да, ваше величество. Но я не имела намерения кого-то удивлять. Мой отказ приехать на охоту мог быть воспринят, как обида, поэтому я приехала туда. Но я не могу и не хочу убить зверя.

— Почему?

— Просто для меня не можно отнять жизнь просто так, для развлечения. Надо мной много смеялись, но я не могу измениться.

— Это, действительно, смешно, — прокомментировала Анна, и окружающие с готовностью захихикали. — А в своей Польше ты тоже не охотилась?

— Нет, ваше величество.

— И ты ни разу не застрелила, ни зверя, ни птицу?

— Один раз. Ворону. Когда училась стрелять. А вот о вас мне все рассказывали, как о прекрасной охотнице. Говорили, что вы не только любите, но и умеете это делать. И находите в этом занятии отдохновение от трудов государственных, в которых вам помогают многие, а первым из них является его светлость — господин Бирон. Дозволено ли мне будет вручить дары от всего сердца, которые, я надеюсь, позабавят на охоте и вас, ваше величество, и вас, господин Бирон?

Царица переглянулась со стоящим рядом Бироном. Эрнст Иоганн Бирон был красив. Ничего нельзя было сказать о его чертах лица, взятых по отдельности друг от друга — всё было обычным, средним. Но всё вместе производило очень приятное впечатление. Не имея никакого титула, он держал себя так уверенно, говорил весомо, смотрел немного снисходительно, если был в хорошем настроении, и сурово, если — в дурном, что можно было всерьёз решить, что господин Бирон, по меньшей мере, граф, а может и выше. Сейчас у него на губах играла улыбка, он как бы говорил в ответ на взгляд императрицы: «Почему бы нет?». Анна кивнула. Элен обернулась, сделала знак Юзефу, тот на миг вышел, а когда тут же вернулся, у него на руке, защищённой кожаной рукавицей, сидела хищная птица в клобучке. Юзеф прошёл вперёд, остановился рядом с Элен, опустился на одно колено и склонил голову.

— Я хотела бы преподнести вам, ваше величество, и вам, ваше светлость, двух кречетов. Эта птица обучена бить тетерева, утку, лебедя, цаплю. Бьёт она влёт и никогда не портит тушку.

В зале, пока Юзеф проходил через толпу, и потом, пока говорила Элен, постоянно перешёптывались. Кречеты были ценными ловчими птицами, а это был к тому же белый кречет. Он ценился особо за редкую окраску — очень светлые перья на груди и брюшке — и за большую силу и стремительность полёта. Анне Иоанновне понравился как подарок, так и комплемент. Элен намеренно назвала её прекрасной охотницей, использовав второе имя римской Дианы — богини охоты. Бирону она тоже сумела польстить, обратившись к нему «ваша светлость», как к князю, которым Бирон не являлся, но очень к этому стремился.

После слов Элен многие головы оборачивались к двери в ожидании, когда же внесут вторую птицу. Наконец, и сама императрица, заинтригованная не меньше остальных, спросила:

— Вы показали нам одного кречета, а говорили о двух. Где же второй?

— Ваше величество, второго сюда привести не можно. Если ваша светлость, — обратилась Элен к фавориту, — соблаговолит подойти к окну и посмотреть во двор, вы увидите второго.

Бирон, удивлённо подняв брови, всё же подошёл к окну. За ним, к другим окнам направились многие из присутствующих. Бирон, издав восторженный возглас, быстро вернулся к царице, говоря:

— Матушка государыня, вы только взгляните на это чудо! — он с поклоном подал ей руку, опираясь на которую она прошла с ним к окну. Там, во дворе, потряхивал белой длинной гривой чудесный саврасый жеребец. Он был совсем молодым, едва объезженным, на месте ему не стоялось, и он всё время пытался толкнуть точёной мордой державшего его под уздцы конюха.

— Не правда ли, он великолепен? — глаза фаворита светились восторгом. — Он — само совершенство!

Его восторг тут же отразился на лице царицы. Она с таким же удовольствием смотрела на него, на его радость, с каким он сам разглядывал жеребца. Потом они оба обернулись.

— А почему же тогда вы говорили о двух птицах? — с любопытством спросил Бирон.

— Я говорила о двух кречетах, ваше сиятельство. Это так и есть, ведь жеребца зовут Кречет. И потом, разве быстрый конь, летящий наравне с ветром, не напоминает птицу?

— Вам стихи слагать нужно! Экие изящные слова!

— Ну, сумела ты нас порадовать, милочка, сумела, — обратилась к Элен Анна Иоанновна. — Но такие дары без ответа оставлять нельзя. Ты ничего не попросила у нас. Так вот что. Приходи в любой день, если какая нужда будет.

— Благодарю вас, ваше величество! Мне кажется, что я попала в русскую сказку о всесильной прекрасной царице.

И опять она попала в цель. Анна очень любила слушать сплетни своих придворных кумушек, но и сказки не оставляла своим вниманием. Довольная царица вернулась к своему месту на возвышении. Рядом уже стоял сокольничий, которому передали птицу. Царица, улыбаясь, слегка провела рукой по мягким грудным перьям. Птица беспокойно пошевелилась. Тут раздался обиженный голосок:

— Да-а, матушка, ты всё подарки принимаешь, хорошо тебе живётся! — это вступила в беседу шутиха Буженинова. — Все тебе дары носят, даже если сразу ничего не попросят, всё едино надеются получить от вас милости. А что нам, убогим, делать? Никто и внимания на нас несчастных не обратит, никто и копеечки не пожалует.

— Бесстыдница, — засмеялась Анна, — ты взгляни на себя: ты ли не наряжена, ты ли не одарена?

— Так то — твои подарочки, матушка. Они мне дороги, потому как своей ручкой ты мне их дарила. А в денежку я их обратить не могу. А иногда так денежку охота иметь! — и Авдотья, скорчив жалостную мину, снова села на пол у ног своей царицы, сложив ручки на коленях.

Элен быстро разобралась в ситуации и готова была расстаться с одной из драгоценностей, только бы завершить визит так же успешно, как и начала.

— Я не могу ответить за всех, кто вас обидел, госпожа Буженинова, но не хочу, чтобы вы обижались и на меня. Вот возьмите, — с этими словами она сняла с пальца перстень с хризолитом и подала его шутихе. — Если он не понравится вам, можете продать перстень и потратить деньги на что-то, более вам приглянувшееся.

Буженинова проворно вскочила, схватила украшение и, довольная таким поворотом событий, уселась на место.

— Ваша маленькая Авдотья не пропадёт, — посмеиваясь, прокомментировал эту сцену Бирон, обращаясь к Анне Иоанновне.

— Да, она — та ещё пройдоха, — согласилась царица и, взглянув на сокольничего с кречетом, махнула ему, чтобы он ушёл. — Так, значит, вот так ты охотишься у себя в Польше? — снова обратилась она к Элен. — Дичь тебе добывают птицы? Ты что ж, милочка, так плохо стреляешь, что свою работу на птиц перекладываешь?

— Нет, ваше величество, стреляю я хорошо. Так говорили все, кто это видел.

— Вот как? — в голосе Анны Иоанновны прозвучало сомнение и нотка ревности. Будучи сама отличным стрелком, она редко встречала достойного соперника, а среди женщин ей таких не пришлось встретить ни разу. — Хотелось бы нам это проверить, а? — обернулась она к фавориту.

— Можно пострелять ворон во дворе. Что-то их опять развелось много, — ответил он. — Но боюсь, госпожа Соколинская откажется от этого. Так?

Элен поколебалась секунду, раздумывая, стоит ли сейчас настаивать на своих принципах, но всё же ответила:

— Да, ваша светлость.

— В таком случае, ваше величество, пусть кто-нибудь из слуг бросает в воздух… да хотя бы шапки, предложил Бирон. — А ещё лучше — небольшие подушечки. А летящие из них перья покажут, удачей ли закончился выстрел.

Императрица осталась весьма довольна таким предложением и не стала откладывать развлечение.

— Тебе, сударыня, дадут ружья. Выстрелишь из одного — подадут другое, — распорядилась она. — А с тобой и я развлекусь. По десяти выстрелов на каждого, думаю, довольно будет. Эй, скажите там, чтобы несли подушки, да помельче!

Все потянулись во двор. Вскоре принесли ружья и подушки. Двое слуг отошли подальше и разошлись в разные стороны, каждый с ворохом подушечек. Элен осмотрела вручённое ей ружьё. Оно было и красиво и удобно. Оставалось надеяться, что оно имело настолько же точный прицел, насколько великолепен был его внешний вид. Элен волновалась. Она никак не могла решить, как поступить? Не хотелось ударить лицом в грязь, но и стрелять лучше императрицы не стоило.

Первый её выстрел пропал даром. Отчасти потому, что она сомневалась, отчасти от того, что ружьё было заметно тяжелее того, каким ей доводилось пользоваться раньше. Анна первую подушку сбила. Затем выстрелы стали звучать почти одновременно, но Элен всякий раз ухитрялась нажать на спуск чуть позже государыни. Это давало ей возможность вовремя среагировать: если Анна Иоанновна промахнётся, она промахнётся тоже. Это сработало на шестом выстреле. Элен успела слегка сместить ружьё и её дробь тоже пролетела мимо. Больше они ни одной подушки «в живых» не оставили. Таким образом, общий «счёт» остался изначальным: Элен проиграла Анне один выстрел. Все поздравляли царицу, громко восхищались её искусной стрельбой, а она обратилась к Бирону:

— Редко нам доводилось видеть женщин, столь хорошо умеющих пользоваться ружьём, не правда ли? — и, повернувшись к полячке, продолжила: — Ты, сударыня, опять нас удивила. Это нельзя оставить без внимания. Выбирай себе за столь успешную «охоту» любое ружьё, которыми ты сейчас пользовалась, — и, видя, что Элен растерянно застыла на месте, поняла это по-своему: — Ну, что же ты? Это не отменяет нашего обещания, ранее данного.

— Что вы, ваше величество! Я лишь засомневалась, достойна ли я такого дорогого подарка!

— Достойна, достойна. Иначе тебе никто бы не предлагал, — и, сказав это, Анна Иоанновна направилась обратно во дворцовые покои.

Элен поняла, что аудиенция окончена.

На обратном пути в карете они с Юзефом подробно рассматривали подарок. Ружьё было роскошным! Приклад и цевьё украшала инкрустация серебряной проволокой, складывающаяся в затейливый узор, который заполнял пространство между перламутровыми пластинами в виде цветов и листьев. Замок был выполнен в виде какого-то зверька, а на стволе можно было разглядеть чуть заметный узор в виде звёздочек, проступающий на металле.

— Звёздчатый дамаск, — произнёс Юзеф, с восхищением проводя рукой по стволу.

— Что? — не поняла Элен.

— Звёздчатый дамаск, — повторил Юзеф и, указав на узор, пояснил: — материал ствола. Видишь на нём узор? Он получается, когда кузнец куёт ствол ружья. Рисунок может быть разным — в полоску, букетами или, как этот, в виде звёздочек. Дороже него только букетный.

— Почему же я не знала? Ведь я видела, как работают в кузне.

— Этим далеко не каждый кузнец занимается. Это особое искусство.

— А как разные узоры получаются?

— Ну, я же не кузнец! Знаю только, что заготовка для ствола — скрученные вместе проволочки из разного металла. А как это всё в ствол ружья превращается — не знаю.

Элен ещё раз осмотрела ружьё.

— Смотри, здесь ещё узор, вроде, двуглавый орёл.

— Это не узор, это клеймо. Смотри, тут не только орёл, но и надпись «Тула». Это значит, что ружьё сделали в России, в городе Тула. Я только слышал о таких изделиях, но никогда ещё их в руках не держал. Это прекрасная вещь…

Элен вдруг испытала такую гордость, как будто имела отношение к изготовлению ружья.