Дома Элен ждало письмо от дяди Яноша. Он писал, что у них всё пока по-старому, хотя в Польше стало неспокойно. Многие знали о болезни короля и пытались предугадать, какие события вызовет его кончина. Дальше в письме говорилось о возможности возвращении на трон Станислава Лещинского, но никаких, даже самых общих намёков о собственном взгляде на такую перспективу, там не было. Ни одобрения, ни возражения. Только констатация фактов.

Элен задумалась, держа в руках письмо. Почему дядя не выразил своего отношения к возможным событиям? Боялся, что письмо прочитают? Кто? Избежать этого на территории Польши он мог легко, для этого у него были и средства и верные люди. Значит, боялся просмотра письма уже здесь, в России? Но Россия не хочет видеть на троне Польши Лещинского. Следовательно, если бы дядя написал, что не одобряет такую идею, это никого не насторожило бы. Но он промолчал. Зная, как дядя относится ко лжи, Элен поняла, что это было бы неправдой. Что же получается? Дядя за короля Станислава? Он среди тех дворян, о которых говорил де Бретон? И что теперь делать ей? Элен встала и, как всегда, когда нервничала, стала ходить по комнате. Вряд ли от её докладов французу всерьёз что-то зависело. Но это вопрос о честности перед самой собой. Она не может быть одновременно и за и против. Ей никогда не удастся говорить одно, а думать другое.

В такой растерянности и застал её Юзеф. На его вопрос о причине такого состояния, Элен, вместо ответа, протянула ему письмо.

— Прочти.

— Но оно адресовано тебе.

— Прочти, там не написано ни о чём, чего бы ты не знал. Меня интересует, что ты скажешь.

Юзеф быстро пробежал глазами письмо и не найдя в нём ничего такого, что так сильно могло взволновать Элен, стал перечитывать внимательней. Прочёл. Нахмурившись, посидел немного молча. Элен всё это время стояла вполоборота к нему. Наконец, Юзеф взглянул на неё и осторожно спросил:

— Что именно тебя встревожило?

— Разве ты не обратил внимания на слова о Лещинском?

— Обратил.

— И?..

— Думаю, наши симпатии в этом вопросе расходятся. Пан Янош, видимо, не возражал бы, если нового короля звали Станислав.

— Именно. Значит, мы ошиблись. Я ошиблась. Нужно было честно соглашаться на предложение французов и помогать им. И что теперь?

— Подожди, не торопись с выводами. Ты опять начинаешь искать причину, чтобы почувствовать себя виноватой. Что за самоедство такое, в конце концов?

— Это когда же я искала причину?

— А кто вдруг стал считать себя потенциальным убийцей? И мучился совестью от этого.

— Но это другое! Тогда всё касалось только меня. Моего личного выбора. Ведь я могла бы отказаться от мести. А сейчас…

— И сейчас — то же самое. Это тоже вопрос личного выбора. Это неправда, что ты смогла бы отказаться от мести, подумай сама. Для этого тебе нужно было бы перестать быть самой собой. Ты сделала тогда выбор раз и навсегда. И в этот раз тоже. Даже если потом окажется, что ты была не права, но это должен быть твой выбор, твой, больше ничей! Нельзя, делая его, оглядываться на других, учитывать их симпатии и антипатии.

— Но мне всегда казалось, что было бы глупо не прислушаться к мнению дяди с его опытом.

— Да? Ты сама-то веришь в это? Разве ты прислушалась к нему, когда добивалась разрешения учиться фехтованию? Ты сама решала, и всегда будешь решать, как тебе поступить. И даже спрашивая совета, ты ещё думаешь, стоит ли к нему прислушаться.

— Но сейчас всё так серьёзно. Дядя…

— У тебя не было возможности узнать его точку зрения, когда решала вопрос, на чьей стороне быть. И потом, я помню, что именно ты мне тогда сказала: тебе не пришлось выбирать между интересами Польши и России. Ну-ка подумай, если бы ты в тот момент узнала, кого поддерживает пан Янош, изменила бы ты своё решение?

— Не знаю, — опустив голову, ответила Элен.

— Серьёзно? А вот мне почему-то кажется, что ты не смогла бы поступить по-другому. Кроме всяких высоких соображений ты бы учла и собственное раздражение при виде де Бретона. Разве не так?

— Не знаю, — повторила Элен, глядя в пол. — Может быть ты и прав. Но теперь, — она взглянула на него, — теперь получается, что мы с дядей можем стать врагами?

Столько растерянности было во взгляде и голосе, что Юзеф поразился: невозможно представить, что это она была с ним вместе в школе, она, не дрогнув, уничтожила негодяя, угрожавшего ей, которая всерьёз собиралась мстить за семью. Вместе с удивлением пришло острое желание подойти, обнять эту странную, не похожую ни на кого, девушку, очень сильную и одновременно хрупкую и слабую; обещать ей защиту от всех бед и неприятностей навсегда, пока бьётся его сердце… Но, сделав это, он рисковал потерять её доверие, её дружбу — странную дружбу девушки-воительницы, в душе остающейся ранимым ребёнком. Юзеф смотрел на неё и, улыбаясь, качал головой:

— Почему же врагами, Элен? Разве ты можешь себе представить, чтобы пан Янош стал тебе врагом? Ты и раньше противоречила ему, делала то, что он считал недопустимым. Он любит тебя, Элен. Любит и понимает. Я даже допускаю, что своего мнения в письме он не высказал ещё и потому, что считал возможным такое твоё отношение к событиям, которое есть на данный момент.

— Это всё так, но если начнётся война внутри страны, мы окажемся по разные стороны.

— А ты что же, собираешься принимать участие в военных действиях? — саркастически поинтересовался Юзеф. — До сих пор я считал, что, достигнув своей цели, которую я уважаю, хотя и не приветствую, ты вернёшься к жизни, подобающей молодой панне. Я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, конечно, — смутилась Элен. — Я естественно, не собираюсь воевать.

— Ну, слава Богу! Тогда в чём проблема? Даже если пан Янош будет воевать, каким образом это может помешать вам обоим продолжать любить и уважать друг друга?

— Но я же не смогу скрыть от дяди того, что делала в интересах России, против Франции.

— Вот! Наконец-то! Именно против интересов Франции! В этом вся суть! Ничего другого. Прислушайся к себе: тебя раздражает де Бретон, хочется помешать ему. Да и мне, откровенно говоря, тоже! Вот откуда твоё решение, на чью сторону встать. А кто был бы лучшим королём нашей страны — это ещё вопрос. Мы даже не знаем пока, кто будет противником Лещинского. Да может, ещё и известие о скорой смерти короля Августа — ложь, произнесённая только для того, чтобы убедить тебя согласиться, может быть, король проживёт ещё немало. Недаром его называют Сильным! Тогда и вовсе говорить сейчас не о чем, поживём — увидим. А сейчас успокойся. Раз уж начала игру — играй до конца.

Элен подошла к нему вплотную.

— Спасибо тебе, — сказала она, глядя в глаза. — С тобой мне удивительно спокойно и надёжно. Будто ты — моё второе я. Мне иногда кажется, что я говорю сама с собой. И всегда нахожу правильное решение. Спасибо.

Юзефа словно обдало жаром. Элен стояла так близко. И ничего резкого, мальчишечьего не было в ней сейчас. Перед ним была просто хорошенькая девушка, только глаза смотрели чересчур серьёзно и грустно, без тени кокетства или вызова. Это была опять какая-то неизвестная Элен. Её образ волновал и притягивал, как никогда.

А Элен смотрела в серые глаза, всегда внимательные, иногда насмешливые, иногда как будто в чём-то упрекающие, но неизменно доброжелательные, и вдруг смутилась. Ей показалось, что вот ещё немного, и Юзеф наклонится и поцелует её. Она отвела взгляд и отступила на шаг. Юзеф тоже смешался и сделал вид, что ещё раз хочет прочесть письмо пана Буевича, которое так и держал в руке.

За ужином оба были неестественно предупредительны по отношению друг к другу, говорили о посторонних, ничего не значащих вещах. Больше они не возвращались к состоявшемуся разговору. Элен успокоилась, по крайней мере, внешне это выглядело именно так, и продолжала морочить голову и французу и Лосеву, каждому по-своему: одному — ложными сведениями, другому — ложными отношениями.

Незадолго до всех этих событий пришла весточка от Тришки. Оказалось, он пытался разыскать одного из тех, кто интересовал Элен. По добытым им сведениям, он имел небольшой дом где-то на Волге. Весть принёс какой-то мужичок, ехавший в столицу на заработки, не найдя себе дела в Москве. Тришка поручил ему передать всё на словах. Никаких имён он мужичку не сказал, названий тоже. Так что приходилось только гадать, кто, что и где. Зато хоть стало известно, что с Тришкой ничего не случилось, и что вскоре можно ожидать его возвращения.

* * *

Февраль принёс с собой не только метели, но и много новостей. Курьеры привезли в Россию весть о том, что скончался король Королевства Польского Август Второй Сильный. Страна теперь жила в ожидании решения сейма, который должен был избрать нового короля. В связи с этим зашевелились политики во всех странах, а активная деятельность французских посланников в России вышла за рамки обычных интриг. Особенно старался де Бретон. Он постоянно требовал всё новых и новых сведений от Элен и других своих шпионов, и стал попутно давать советы, которые больше походили на приказы, о том, что и как говорить, чтобы получить тот эффект, которого желали французы, чтобы подтолкнуть те события, которые им были выгодны. Особенно интересовали де Бретона любые, пусть даже самые, казалось бы, незначительные сведения о частях русской армии и их передвижениях. Барон внушал Элен:

— Не нужно спрашивать в лоб. Достаточно узнать об оставшихся в одиночестве жёнах, а пуще того — о любовницах господ офицеров. Что может быть естественнее сочувствия в адрес покинутой женщины! Можно поинтересоваться, не собирается ли та или другая навестить своего милого. Особенно это касается любовниц, которые могут воспользоваться отсутствием рядом с офицером его супруги. А может, жена передаёт мужу с оказией гостинцы или пишет письма. Тогда можно поинтересоваться, как долго ждать ответа. Ну, и т. д.

Элен выслушивала эти поучения, еле сдерживая себя, чтобы не нагрубить. Как он ей надоел! Тем более что сейчас у неё не было сил думать о чём-то, кроме возникшей сложной ситуации. А дело было вот в чём. Вернулся, наконец, Тришка. То, что он рассказал, повергло Элен в состояние шока. Но выяснилось всё только в конце его обстоятельного рассказа.

* * *

Длительная задержка Тришки объяснялась просто. Трудно было найти человека или людей, которые могли бы рассказать о знакомых молодого графа Кречетова. Он мало и редко бывал в поместье, поэтому о его знакомых — близких и не очень — мало кто знал. Сведения приходилось собирать по крохам. Знакомясь и разговаривая с людьми, нужно было очень постараться, чтобы беседа приняла нужное направление, а собеседник не понял, что целью парня является один единственный вопрос. Тришка оказался весьма одарённым в этом ремесле. Необходимое он выуживал у людей мастерски. Было у него и ещё одно замечательное качество — он умел не только слышать сказанное, но и рассуждать. Всё это делало его поистине ценным помощником.

Постепенно, ценой больших временных затрат, ему удалось составить целый список тех, кто был знаком с Кречетовым. Список получился очень большим — сорок два человека.

— Постой, — прервала его Элен, — что значит «составил список»? Ты же говорил, что неграмотный!

— Ну, я ж тогда вас не знал совсем. Неграмотному доверяя больше. И прочесть какую бумагу можно незаметно. Не всё ж разом о себе говорить! Вон, вы тоже не сразу признались, что не барин, а барыня.

— Ах ты, прохвост! — засмеялась Элен. — Ладно, продолжай.

И Тришка продолжил отчитываться обо всём, что удалось узнать. Итак, перед ним лежал список из сорока двух человек. Одному проверить каждого? Невозможно. Тогда Тришка, поразмыслив, решил, что вряд ли госпожу Соколинскую интересуют те, с которыми граф свёл знакомство уже после того, как получил титул, ведь она, давая ему задание, говорила о прошлом, чуть ли не о своём детстве. Придя к такому решению, Тришка вычеркнул тех, кто не соответствовал условию. Теперь в списке осталось семнадцать человек. Вопрос был: «всего» семнадцать или «целых» семнадцать? Тришка придерживался второго определения. А значит, нужно было найти способ уменьшить и это количество. Подумав ещё немного, прикинув и так и этак, Тришка подошёл к этой проблеме совсем с другой стороны. Ему наверняка был известен один давний знакомый графа. Говорили, что Кречетов дал место управляющего имением некоему Никите Кускову — человеку, которого знал с юности. Тришка решил составить ещё один список — знакомых управляющего, а потом сравнить списки. На это тоже ушло немало времени. Зато результат порадовал. Оказалось, что общих знакомых у них было всего семь человек. Из них — две женщины. Итого, оставалось попытаться найти следы всего пятерых! Вот это была уже реальная задача, и парень с энтузиазмом приступил к её выполнению.

Почти сразу выяснилось, что количество искомых уменьшилось ещё на человека: один из них был в преклонных годах ещё в юности Кречетова, и теперь давно уже покоился на кладбище. Зато был жив его сын. Вот с него-то Тришка и решил начать свои поиски. Сначала ничего узнать не удавалось. К тому же закончились выданные ему на поездку деньги. Теперь Тришке приходилось перебиваться случайными заработками, чтобы как-то прожить. Это тоже отнимало время. Один раз в ветреный морозный день Тришка подумал, а не бросить ли всю эту канитель? Никто его не знает и не ищет, можно и не возвращаться. Но мысль пришла и ушла, не задержавшись надолго. Не то, чтобы он боялся, что его будут искать, или его занимали вопросы честности или чести. Просто дело, в которое Тришка уже вложил столько сил, привыкнув постоянно думать о нём, захватило его. В нём проснулся азарт, похожий на азарт охотника, идущего по следу редкого зверя. Он уже не мог сойти с этого «следа», ему хотелось закончить дело, узнать всё, что сможет.

Когда Тришке удалось, наконец, выяснить хоть что-то о молодом Забродове (сыне того, кто был похоронен под Орлом), его целый день просто распирало от гордости, появились силы и желание копать дальше. Постепенно раскручивая ниточку, идя от человека к человеку, он узнал, что Забродов давно уехал, продав тот небольшой домик, который достался ему после смерти отца. По слухам, он осел где-то в Казани, приобрёл пару барж и живёт теперь тем, что перевозит грузы вверх и вниз по Волге, нанимая бурлаков. Деньги он выручает за это небольшие, но они дают ему возможность сводить концы с концами. До Казани было далеко. Это Тришка оценил быстро и решил, что туда не поедет. По крайней мере, сейчас. Лучше он займётся остальными. Их было всего трое. Один, как рассказывали, как-то внезапно стал купцом. Что называется «из грязи — в князи». Для всех это стало полной неожиданностью. Правда, он всегда пытался что-то выменивать, перепродавать, но редко успешно. Его внешность и манера держать себя не внушали доверия, его не любили. На то, чтобы открыть серьёзное дело, у него не было средств, и никто не воспринимал его всерьёз. А тут вдруг — купец. И успешный! Занимался он лесом. Это если рассматривать в качестве леса дрова. И ведь не так много усилий стоило ему это дело. Конечно, он занимался и заготовкой дров в лесах, но основной доход ему приносили его люди, которые находили места, где шло большое строительство домов, кораблей или ещё чего-нибудь. Они договаривались о том, что купят у строителей все деревянные отходы. Причём в договоре было условие, что закупщики обязуются содержать в чистоте всю площадь производимых работ. После этого из ближайшего острога пригоняли арестантов, которые и исполняли всю работу. За это финансовую благодарность получал начальник тюрьмы или глава города. Люди Григорьева шныряли по всей стране, выискивая всё новые источники деревянного дохода. Дерево тут же, на месте, сортировалось. Мелкий мусор уничтожался, а среднего и крупного размера деревяшки доставлялись либо на склады, которых было несколько в разных городах, либо отправляли покупателю, если удавалось сразу найти такого.

Сам Григорьев пользовался нехорошей славой. Грубый, мрачный, с тяжёлым взглядом тёмно-серых глаз, часто казавшихся чёрными, он производил впечатление вышедшего из леса разбойника. Его только усиливала чёрная, вечно всклокоченная борода. Поведение его вполне соответствовало внешности. Будучи трезвым, Григорьев получал удовольствие, всячески унижая людей любыми доступными ему способами, но всё же не распускал руки. А вот если он напивался, то просто зверел, не помня себя, мог и покалечить, и убить. Несколько раз ему приходилось выплачивать большие суммы, чтобы замять очередную мерзкую историю.

Второй из оставшейся троицы, некто Беляев, как был, так и остался непутёвым завсегдатаем трактиров. Промотав после смерти родителей скромное наследство, он продал родной дом, но и этих денег почти не заметил. С тех пор знакомые изредка видели его пьяненьким и грязным. Чем он жил, не знал никто.

Оставался третий и последний. О нём было известно только, что человек он был с амбициями, но добиться чего-то серьёзного ему мешала стеснённость в средствах. Затем он куда-то исчез. Слухи говорили о том, что ему удалось не то снять, не то купить дом чуть ли не в столице, но вроде бы он опять всё потерял. Причины не знал никто, как никто не мог указать, где его теперь можно надеяться отыскать. Но Элен искать его было не нужно. Он нашёл её сам. Фамилия этого человека была Лосев.

* * *

Услышав это, Элен даже сразу не поняла, о ком идёт речь. Потом, взглянув на Юзефа, тоже внимательно слушавшего рассказ, встретила его напряжённый взгляд, и только тогда сопоставила услышанное со своим настойчивым ухажёром. И всё встало на свои места, стало понятным. Деньги, когда-то полученные Борисом, на которые он некоторое время роскошно жил, были, скорее всего, платой за участие в убийствах и поджоге. Элен не знала, что говорить, как отвечать Тришке. На помощь, как всегда, пришёл Юзеф, и парень ушёл очень довольный и произведённым эффектом и оплатой своих услуг, которая превзошла его ожидания и могла обеспечить ему безбедное, хотя и без излишеств, существование в течение нескольких месяцев.

Расплатившись с Тришкой и выяснив, где его можно будет найти в случае необходимости, Юзеф вернулся в комнату. Элен сидела на том же месте, обнимая себя за плечи и опустив голову.

— Элен, — обратился к ней Юзеф.

Она подняла лицо. Слёз, как всегда, не было, но бледность и какое-то пустое, отсутствующее выражение глаз испугали его.

— Что с тобой?

— Что со мной… — механически повторила она. Встала, прошлась по комнате, поправила салфетку на столе, взяла со стула шаль, подержала немного в руках, закуталась в неё.

— Холодно… Скорее бы весна…

— Элен, перестань.

Не услышав в ответ ни слова, Юзеф подошёл, прикоснулся к локтю сквозь мягкую ткань шали.

— Что ты ещё придумала?

— Придумала? — на лицо медленно возвращались краски. — Разве нужно что-то придумывать?

— Тогда что случилось? Ну, узнала ты правду о Лосеве — и что с того? Ты же не относилась к нему серьёзно.

Она повела плечами, как от холодного ветра, услышав фамилию Бориса.

— Что случилось? А ты не понимаешь? Он убийца. И не просто убийца, а виновник смерти моего отца и брата!

— Так что? Ты же хотела найти всех. Вот нашёлся Лосев. Да ещё не где-нибудь далеко, а тут, рядом. Разве ты не к этому стремилась?

— К этому? К этому?! — голос её набирал силу, лицо перестало быть застывшей маской. — Разве моей целью было проводить время в компании негодяя, погубившего мою семью?!

— Но ведь…

— Юзеф! Всё это время он был рядом. Я слушала его, улыбалась, принимала комплементы, танцевала с ним!.. Теперь я понимаю, почему мне казалось, что я уже слышала его голос. Это было тогда, в нашем доме. Да, он один из пяти. Это он стоял рядом с моим кузеном, — и захваченная воспоминаниями, она замолчала, сведя брови.

— Что ж, его видимо сам Бог привёл к тебе.

— Что?

— Я говорю, что тебе даже искать его не понадобилось. Можно начать немедленно действовать.

— Действовать? — как эхо, переспросила Элен.

— Да, — кивнул Юзеф. — Или ты уже передумала? Тогда давай поскорее вернёмся в Польшу. Пан Янош беспокоится о тебе и будет рад твоему возвращению, — он намеренно говорил это, рассчитывая на то, что Элен никогда не отступает от принятого решения, и сейчас это ей поможет справиться с растерянностью и болью. И оказался прав.

— Нет. Я не передумала. Просто мне противно, что я так долго была рядом… И как это только получилось, что из всех я выбрала именно его? Почему?!

— Я же говорю, что тебе сам Бог помогает. Ведь и Лосев выбрал тебя из многих, его тоже как будто кто-то подталкивал. Тебе так не кажется?

— И что ты посоветуешь? — вместо ответа спросила Элен.

— Ну, тебе мои советы не нужны. Всё равно решишь всё сама. Могу предложить: давай, я вызову его на дуэль и убью. Причину найти не составит трудности — ты же знаешь наши с ним отношения друг к другу.

— Знаю. Но и ты знаешь моё отношение к подобному варианту.

— Знаю, — улыбнулся Юзеф, — поэтому и говорю, что ты всё решишь сама. Только мне кажется, что на этот раз не стоит прибегать к помощи шпаги.

— А что тогда?

— Да что угодно. Лосев не знает, как многому ты обучена, он видит в тебе только красивую девушку с «милым польским акцентом».

— Да. Но если предположить, что я воспользуюсь пистолетом или даже ножом, то это исключит возможность говорить с ним перед этим. А мне важно, чтобы он в последнюю минуту узнал, кто я.

— Ну… тогда его…нужно связать. Опять-таки могу предложить свою помощь.

— Нет, не нужно. Я всё должна сделать сама, — Элен в раздумье покусывала губу. — Он видит во мне только слабую женщину… хм… А ведь, пожалуй, я знаю, что делать, — она улыбнулась. Но в улыбке не было ни грусти, ни нежности, ни радости. Юзефу в этот момент пришло в голову, что можно посочувствовать тому человеку, которому адресовалась такая «улыбка».

— Что ты ещё придумала?

— Увидишь. На этот раз я всё сделаю чисто по-женски. Только для того, чтобы всё получилось, мне придётся ещё немного потерпеть Лосева рядом. И не просто потерпеть. Придётся уделять ему значительно больше внимания, чем раньше. Мне нужно, чтобы он решил, что я всерьёз им увлеклась.

— Зачем?

— Он должен предложить мне рандеву.

— ???

— Не бойся, — Элен хмыкнула, — он получит совсем другое развлечение, нежели то, на которое будет рассчитывать.

— Может, не стоит так рисковать? А если он задумает похитить тебя?

— Ммм… Похитить? Тогда я попрошу тебя, Штефана и, может, конюха (он крепкий малый) подстраховать меня. Детали я обдумаю потом.

Юзеф смотрел на неё во все глаза: Элен полностью пришла в себя. От только что виденной им бледной барышни не осталось и следа. Перед ней теперь была конкретная задача, она уже продумывала, как её решить, поэтому переживания отошли на второй план.

Через несколько дней должен был состояться масленичный бал в доме графа Апраксина. Господа Лосев и Соколинская тоже были в числе приглашённых. За день до бала они встретились в Зимнем. Когда Борис с обычной самоуверенностью поинтересовался, какой танец подарит ему Элен, она неожиданно ответила:

— Любой.

— Любой? Разве на этот раз вы не раздали все танцы?

— Ко мне обращались, — с улыбкой ответила Элен, — но я всем отказала. Так что выбор я предоставляю вам.

— О! Вы рискуете!

— Помилуйте, господин Лосев, чем же?

— А что если я наберусь смелости и попрошу у вас все танцы на этот вечер? Что вы скажете тогда?

— А вы попробуйте, тогда и узнаете.

Лосев склонился в церемонном поклоне:

— Госпожа Соколинская, не соблаговолите ли вы на ближайшем балу танцевать только со мной?

— Я согласна, господин Лосев. Трудно отказать такому галантному и эффектному кавалеру.