Накатила промозглая сырость, захотелось съежиться. Нос втянул запах гнилой воды. Туман исчез, уступив место ночным сумеркам и шорохам. Тиса поняла, что ковыляет по деревянному мостку. Согнутая в колене правая нога, под рукой — рогатина костыля. «Клац… клац….», — стучал костыль по мостку, сложенному из досок. Нагло прозудел комар над головой.

«Бульк» послышалось внизу. Тиса удивленно опустила глаза. И различила круги на черной воде и большие кочки мха. Болото! Тиса нерешительно подняла глаза. Впереди в тусклом свете луны показался острый пик полуразрушенной башни. Тиса почувствовала, как волна мурашек пробежалась по коже. Как она попала на Гартову топь?

Мосток расширился на две доски по бокам. До башни осталось пройти каких-то полсотни шагов. И Тиса запаниковала. Хотела попятиться, но не смогла. Ноги не слушались ее и несли вперед. Клац… клац… — отстукивал костыль.

Вдруг над порогом башни загорелся фонарь, осветив кованую дверь и густо затянутые паутиной ставни. В тот же миг под мостком забурлила вода. Тиса остановилась. Из топи показались две черные руки, которые тут же ухватились за край мостка. Еще секунду Тиса наблюдала, как из трясины показалась голова утопленника в обмотанном водорослями шлеме-шишаке, какие носили воины времен первой Панокийской. Тису накрыла паника. Она рванулась, чтобы побежать, но костыль выпал из подмышки. Благо, не скатился в топь. Подхватив костыль, Тиса поскакала со всей мочи. Прочь! Не оглядываться!

Девушка очнулась посреди ночи в холодном поту. Ладонями надавила на глаза. Она не хочет ничего знать. Усилием воли отстранила видение. Загнала его в уголок памяти, чтобы никогда не вспомнинать. Теперь — спать. Но заснуть оказалось трудной задачей. Она встала и подошла к окну. Приложив лоб к холодному стеклу, Тиса почувствовала, облегчение. Полная луна выплыла из-за тучи и осветила поляну перед рощей. Из черноты на тропинку, что вела к пограничной части, вынырнула фигура. Тисе она показалась смутно знакомой. Но мозг отказывался думать. Девушка бухнулась в кровать и уснула.

* * *

Отец быстро поел в молчании, заслонившись газетой. И только перед уходом бросил:

— Тиса, в воскресенье едем к Лавру на обед. Передай Цупу, пусть подготовит коляску.

— Ты едешь на обед? — удивилась Тиса.

Отец посещал местные развлекательные мероприятия только, если в этом была служебная необходимость. В последний раз он был у Лавра позапрошлой зимой, когда сделал объявление о блуждающем близ города медведе. Он просил тогда общество воздержаться от дальних прогулок в одиночестве. Какова же причина его поездки на этот раз?

— Тиса, ты увидишь нового наместного вэйна! — воскликнула кухарка, как только капитан покинул столовую.

— Ну конечно, — ответила Тиса скорее себе, чем Камилле. Вот и причина. Отец всегда видел людей через призму службы. Видимо, он считает колдуна стратегической фигурой, раз решил свести личное знакомство.

— Расскажешь мне потом, какой он.

Пришлось пообещать.

— Весь базар только и говорит, что о вэйне, — Камилла вертела в пухлых пальчиках куриную ножку, выбирая с какой стороны откусить. — Тонечка прячет его от любопытных глаз в своем доме. Готовит сюрприз для своего званого обеда. Но весь Увег уже жужжит, что колдун хорош собой и очень модён.

Тиса пожала плечами. Есть расхотелось, и куриное крылышко так и осталось не тронутым лежать на тарелке.

— Говорят, он приехал каретой со своей матушкой в эту среду, — Камилла откусила кусок ножки.

— С матушкой?

— Да. Наверняка, он добрый любящий сын, не то, что мой Яшка грубиян.

На кухне послышались шаги. На пороге выросли новобранцы. Знакомая парочка.

— Мы спустили мешки в погреб, как вы просили, — сказал рыжий Василь.

Заметив за столом Тису, он заулыбался. Трихон же только чиркнул по девушке взглядом и отвернулся.

Кухарка кивнула:

— Пока погуляйте. Через полчаса ты, милок, вымой полы на кухне и здесь, — Камилла ткнула пальцем в Василя. — А ты от Жича мешок с солью принеси, — Камилла на миг задумалась. — Наоборот. Василь, ты дуй за солью. А ты — полы. Трихон, правильно?

Паренек кивнул.

— Кормить тебя надо, Трихон. Чтобы силы прибавились. Хотя у Жича не разъешься, — покачала головой Камилла. — Ты, голубь мой, ко мне приходи, накормлю, чем смогу, если этот злодей голодом тебя морить станет. Понял?

Трихон кивнул.

— Теперь, идите, милки. Давайте.

Новобранцы исчезли в кухне.

— Ты видишь, Тиса? Кого мне опять Жич приставил в помощники. Как тощий какой, или ростом не вышел, так обязательно ко мне. Этот Василь, еще ничего. Но второй — хоть на паперть отправляй.

После обеда Тиса собрала со стола посуду и отнесла на кухню. Возвращаясь в столовую, чуть не споткнулась о швабру, которую шкалуш уже приготовил для мытья полов. Раздался глухой стук швабры об пол, и Тиса замерла. В голове вспыхнули образы. Клац… клац… Мосток, ночь, луна.

— Черт бы побрал эти видения, — застонала Тиса, меняясь в лице. Она приложила пальцы к вискам и зажмурилась, загоняя видение в укромный уголок памяти, пока оно не вырвалось полностью на свободу.

Получилось. Тиса выдохнула и открыла глаза. И тут же поймала на себе любопытный взгляд шкалуша. Парень застыл у ведра с водой с тряпкой в руках. Этого еще не хватало. Надо что-то делать.

Когда девушка вырвалась на воздух за пределы части, ноги сами понесли ее на Девятую улицу, где проживал Прохор Фомич. Тиса знала, что лекарь сейчас у названного брата в гостях.

Судя по ребячьему смеху, который слышался на подходе к дому, Тиса поняла, что стариков осадила соседская детвора. Прохор Фомич любил собирать детвору у себя, когда сноха позволяла. Войдя во дворик, девушка тихо прикрыла за собой калитку и, прислонясь к ней спиной, решила послушать разговор.

Под виноградной беседкой горстка ребят расположилась вокруг большого кресла, в котором сидел тучный старик с бородой до пояса. Поясницу Прохора Фомича стягивал старый пуховой платок.

— Домовой молочко любит.

— Коровье или козье, дед Прош?

— Разницы нет. Домовые они такие, харчами не перебирают. Внимание им дорого. Возьмите блюдечко, да поставьте у печи. А утром глядите. Коли выпил, хоть трошки, то понравились вы ему. Будет он вас беречь от лиха всякого, пока вы спите-сопите.

Ребята зажужжали, обсуждая совет. Тиса заметила Рича. Мальчик сидел на нижней перекладине деревянной лестницы, приставленной к беседке. Выглядел осунувшимся, и в разговоре участия не принимал. Самодельный костыль валялся в пыли под его ногами. На порожек вышел Агап с подносом, полным фигурных пряников. Дети сразу кинулись расхватывать угощение.

— Тише, пострелята, — буркнул лекарь. — С ног деда не сбейте.

Последний пряник Агап подал Ричу. Тут старик заметил Тису и махнул ей рукой, приглашая присесть вместе с ним на скамейку. Тиса уселась рядом с лекарем.

— Раньше не то, что нынче, — продолжал Прохор Фомич, тряся бородой. — Раньше и водяного задабривали. Сейчас никто обычаев не помнит. Потому пять весен назад дочь Косого и утонула. Скучно стало водяному, вот он и забрал девку. Водяные они ведь как шахи чиванские, гаремы любят. Когда мне было столько годков, сколько вам, я ужасно боялся кривого Кондрата, — мельника с водяной мельницы. Той, что сейчас заброшенная выше по Веже стоит. Слыхали о такой?

Дети закивали.

— Говаривали, что Кондрат каждый год на Жнухову горку в новолуние открывал свой подпол и кидал в омут лошадь или корову водяному в подарок, чтобы тот мельницу водорослями не оплетал. Поэтому на мельницу я никогда с отцом не ездил. Боялся, вдруг он и меня кинет водяному в услужение.

Дети зашептались.

— Кондрат мне был страшнее болотного Гарта. Тогда еще ворон не забрал его вэйнову душу.

— А зачем ворону его душа? — спросила девочка с голубой лентой в косицах, внучка Прохора. Она подошла к деду и забралась к нему на коленки.

Белобрысый соседский мальчишка Картыш, фыркунул:

— Души вэйнов слишком тяжелы, чтобы подняться в небеса. Вот птицы их и уносят к Боженьке.

Старик Прохор кивнул.

— А вы этого Гарта видели? — спросил Ефимка, рослый худой мальчишка. В ладони он перебирал маленькие камешки для игры в каток.

— Один раз, токмо. У хлеборобов в полях. Росточком он невелик был, а силен. Такую грозовую тучу унял, помню. Поднял над головой свою палку, крикнул тарабарщину какую-то — и нет тучи. Рассосалась вся.

— Ух ты! — выдохнули дети.

— Жаль, сгинул через год опосля колдун. Мертвецы округ его башни теперь хороводы водят.

В повисшей тишине девчушка на его коленях пропищала:

— Дед Прош, а Рич черного рыцаря видел.

Мгновенно поднялся ребячий гвалт:

— Брехня! Костыль заливает все! Он врет!

— На Гартову топь на двоих ногах-то не дойдешь. А он будто бы доковылял ночью на своей коряге, — Картыш сморщил веснушчатый нос.

Рич отвернулся. А Картыш продолжил:

— А если и правда. Как же он от рыцаря убежал? Ха-ха. Может, ты лягушку за утопленника принял, да и та бы тебя догнала.

Ребята захихикали.

Ну вот, опять. Тиса зажмурилась. В памяти, как кусочки мозаики, вспыхнули картинки. «Огни на болоте, две черные руки, шлем в тине, выпавший костыль». Тиса схватила голову руками, усилием воли останавливая калейдоскоп.

— Рич вас не обманывает, — дрогнувшим голосом произнесла девушка. — Он действительно был на болоте и видел рыцаря.

Дети раскрыли рты от удивления. Рич повернулся к Тисе, в глазах мальчишки светилась благодарность. Зато вопросительный взгляд Агапа сделался столь красноречивым, что девушка прошептала старику на ухо удрученным голосом:

— Дед Агап, я снова вижу.

— Пойдем-ка, Тиса, чаю вскипятим, — Агап поднялся со скамейки. — И ты, дружок, зайди-ка в дом, — сказал старик Ричу.

Тиса сдвинула сетку от мух и вошла в дом за стариком и ребенком. Половицы заскрипели под их шагами. Потолок был низковат, и если бы Тиса подняла руку, то пощупала бы его старую штукатурку. В тесной кухоньке Агап налил из высокого жбана воды в чайник и поставил на печь. Через решетку печи видно было, как тлеют угольки, зарывшись в золу.

Тиса и Рич молча ждали. Лекарь, хмуро сдвинув кустистые брови, перевел взгляд с Тисы на Рича.

— Это правда, Рич? Ты был на болоте? — строго спросил Агап.

Тиса едва расслышала, как мальчишка прошептал себе под нос:

— Мне нужно было.

— Рич! О чем ты думал?

Мальчик скосил глаза на чайник, который начал шипеть, разогреваясь:

— Я поспорил с ребятами с Базарной на три рубля.

Агап хлопнул ладонями по своим бокам:

— Ты слышишь, Тиса? Поспорил, горе луковое! Вот взять хворостину вишневую да отстегать тебя по мягкому месту! Поспорил он!

Рич опустил голову.

— Гартова топь — не место для игр, Рич. Ты это понимаешь? — Агап возвел руки.

— Да, — протянул Рич виновато.

Старик вздохнул. Он присел на табуретку у сложенной поленницы и положил руки на колени.

— Прошу тебя, больше не ходить туда. Что скажешь? — сказал он устало.

— Не буду, дед Агап. Честно! — Рич подступил к старику.

— Хорошо, — сказал старик. — А теперь иди к ребятам, там Зинаида уже, наверно, виноград с огорода принесла. А мне с Тисой поговорить нужно.

Рич вышел, и девушка поняла, что настала ее очередь признаваться. Тиса только сейчас поняла, как ей отчаянно хотелось поделиться своими страхами. Старик слушал ее внимательно, не перебивал.

— Это уже третье за месяц, — девушка огорченно приложила ладонь ко лбу. — А я так надеялась, что они оставили меня навсегда. Уверена, что хорошо отгородила свое сознание, как ты меня учил. Но как только я услышала о черном рыцаре, видение вдруг нахлынуло, точно ведро воды на голову. Фу, он был весь коричневый, почти черный, — Тиса скривила от отвращения лицо. — А на голове шлем.

Агап вздохнул, потирая бороду в раздумьях:

— Возможно, видение было слишком для тебя впечатляющим.

— То есть?

— Ты увидела страшное событие. И от этого обострились твои чувства. Тебе теперь будет сложнее замыкать в памяти свои видения. Нужно заново работать над собой. Или выпустить свой дар на волю. Научиться им управлять.

— Но, дед Агап, я не хочу!

— Солнце, может быть, тоже вставать не хочет, но как видишь — светло на улице.

Тиса закрыла глаза, вспоминая давний разговор.

— Мам, почему мне синятся эти сны?

— О, милая, ты у меня непростая девочка.

— Мама, я что — вэйновка?

— Не совсем, дорогая. Ты ищущая. Это великий дар видеть людей на расстоянии, — женщина прикоснулась губами ко лбу девочки.

— Так я вижу будущее?

— Тогда бы ты была пророчицей. Нет, ты видишь настоящее. Я напишу другу твоей бабушки, вэйну, профессору Мо Ши. Ты поедешь в лучшую гимназию для одаренных детей в Оранске. Хоть это твоему отцу и не нравится. Но он знает, как опасно стоять у судьбы на пути. Ты будешь счастлива, дочка.

Мама снова целует ее в лоб.

— Так мы переедем в Оранск?

— Нет. Мы останемся здесь. Ты же знаешь, папа не может оставить службу.

— Тогда я не хочу ни в какую школу!

Тиса почувствовала на своем плече ладонь старика:

— Не горюй, дочка. Пути Божии неисповедимы.