Прошло два года. Я был уже в последнем классе (накануне получения диплома - матуры, как называют его у вас в Польше) и пользовался исключительными правами: имел свою комнату и получал небольшую зарплату, так как исполнял обязанности воспитателя.
Однажды ранней весной я поехал с группой старших ребят на рынок. Наш грузовик там знали, и его сразу же окружили со всех сторон.
- Что брать будете, Владимир Лукич?
- Пятьдесят кило масла, сто кило крупы, двести кило пшеничной муки, немного перца и лаврового листа.
Все так и закипело вокруг, известно - крупный клиент появился. Я осматриваю с ребятами товар, торгуюсь, ребята тоже торгуются. Впрочем, для того я их с собой и взял. По принципу нашего детдома, воспитанники должны были во всем принимать участие: вести хозяйство, разделять все заботы, хлопоты и радости большой семьи.
Наконец мы погрузили товар, продавцы выписали квитанции. Отчитываю им деньги, как вдруг кто-то кладет мне руку на плечо. Оборачиваюсь - Влас Данилыч!
- Владимир Лукич… Полчаса на тебя гляжу и глазам не верю! Счетовод станичный, землемер ты наш дорогой! Мы тебя оплакали, схоронили, землей засыпали, а ты, оказывается, жив? Да еще в этаком масштабе? Дай же я тебя расцелую, покойник ты мой золотой!
Люди на нас глазеют, ребята мои подталкивают друг друга, шепчутся… Ну, я и затащил Власа Данилыча к нам в машину.
- Садись, Влас Данилыч… Едем ко мне. Там поговорим.
Приезжаем. Вожу Власа Данилыча по дому, показываю:
- Здесь спальня мальчиков - девяносто коек… Тут спальня девочек - семьдесят пять коек. В той комнате мы уроки делаем. А в этой - полная тишина, разговаривать не полагается. Кто устал от шума, загрустил или сосредоточиться хочет - может прийти сюда и отдохнуть. Здесь мы занимаемся гимнастикой, а там купаемся…
Влас Данилыч идет за мной осторожно, с благоговением оглядывает все уголки, никак надивиться не может:
- Ах ты, чтоб вам!.. Хитро придумано! Во всесоюзном масштабе, даю слово! И ты здесь главным хозяином?
- Не хозяин, а только помощник.
- Э-э, не притворяйся, я же вижу, что к тебе вся детвора бежит!
Лишь у меня в комнате Влас Данилыч отдышался и начал рассказывать:
- Не узнал бы ты станицы, Владимир Лукич. Так она изменилась за эти годы! У сельскохозяйственной артели, которой ты отмерял землю, земли теперь вдвое больше, и дома новые и тракторы! И магазинчик у нас свой и Народный дом. Во всесоюзном масштабе, даю слово! Я тут как раз добивался денег для Народного дома. Известное дело, председатель сельсовета для того и существует, чтоб добиваться. Проходил по рынку и вот на тебя наткнулся. Бог ты мой, четыре года уже прошло. Оплакали мы тебя, мать заупокойную отслужила… и вдруг такое воскрешение! Возвращайся, покойник дорогой, возвращайся домой и поскорее. Нам теперь ученый человек нужен - во всесоюзном масштабе!
- Слушайте, Влас Данилыч, вы говорите, схоронили меня дома. Ну так лучше и не откапывать. Что прошло, того не воротишь. Домой я не вернусь. И прошу вас никому, ни единой душе, не говорить, что вы меня встретили. Дайте слово. Без этого я вас отсюда не выпущу.
Моргал Влас Данилыч слезившимися глазами, уговаривал, уговаривал меня, но в конце концов уступил и дал слово.
- Вот и выходит, - сказал он на прощание с неподдельной грустью, - что мы совсем и не виделись. Так как-то, вроде бы сон какой, видение… в ничтожном масштабе.