На следующий день Гжелякова поехала с Кичкайлло в волость и прописала его под именем Ручкайлло. Скоро весна, сказала она там, ей самой не справиться в поле, вот и взяла мужика в помощь. Выглядел он отлично, показал прекрасную метрику, а благодарность за пойманную для Геринга рысь окончательно покорила волостное начальство.
На обратном пути Кичкайлло молодцевато подкатил к дому, выпряг коней и тут же взял Петрека в оборот. Петрек почувствовал то же, что почуяли кони, собака, скот и вся усадьба: кончились бабьи мытарства! Пришел мужик, хозяин, берет все в руки и рвется к работе.
Кичкайлло распирала сила, желание доказать свою пригодность и благодарность. Он трудился за троих и шумел за пятерых. Кичкайлло был упоен работой, свободой. Напевая высоким фальцетом, он радовался тому, что может излить в песне свои чувства, тоскливые, как предвечерняя мгла.
В конце дня в дровяном сарае он внезапно схватил Петрека за плечи и пристально посмотрел ему в глаза. Круглолицый паренек взбрыкнул ногами и замер в руках Кичкайлло под его резким, сосредоточенным взглядом.
- Я для тебе буду батька, - торжественно проговорил Кичкайлло. - Але каб ты мене выдал, то собачу знайдешь смерть!
- О-ей хозяин, чтоб я издох, ежели скажу! - поклялся курпянин. - Буду молчать!
- Ну так ты слово держи!
Кичкайлло разобрал поленья, достал оттуда винтовку и вместе с Петреком пошел в лес.
Вернулись они поздним вечером, неся на жерди дикого кабана, «паршука», как говорил Кичкайлло. Два дня он резал мясо, потом солил его в бочках и коптил в ямке ветчину к пасхе.
В воскресенье все поехали в костел. Дивились люди, что такой видный и вроде бы зажиточный мужик пошел к Гжеляковой в батраки, но кумушки сразу же смекнули: видно, жениться на ней хочет!
Кичкайлло стоял позади Иси и Гжеляковой и крестился тремя пальцами - наоборот - справа налево, но все видели: молится он горячо, бьет поклоны кудлатой головой, как истый христианин. Ксендз ничего не сказал, даже улыбнулся иноверцу, тогда и люди помягчели. Один только Блажей с сыновьями мрачно посматривал на эту возвышающуюся над толпой фигуру, на эти саженные плечища, на огромную, благочестиво крестившуюся руку.
С этой рукой Блажей вскоре встретился.
Кичкайлло первым вырвался на весеннюю пахоту. В самый разгар работы, когда он возделывал кусок земли за небольшим орешником, которую захватил в прошлом году Блажей («Брат погиб, - рассудил тот, - отцовская земля должна вернуться ко мне»), Кичкайлло обернулся, чтобы начать новый пласт. Вдруг он видит, бегут к нему мужики с палками: Блажей, двое сыновей и двое соседей. Кичкайлло страшно рассвирепел: так вы землю сиротскую грабить? И ринулся им навстречу, как был, с голыми руками. Он вырвал из рук Блажен дубину и пнул его пониже спины, а сына его, Ендрека, так стукнул по башке, что парень даже упал. Все бросились наутек. Кичкайлло схватил Ендрека на руки и вдогонку. Гнался он за ними до самой деревни. Мужики заперлись в хате, а он швырнул Ендрека через плетень и давай орать во все горло: «Попадитесь мне еще раз - ноги повырываю, головами в землю воткну, искрошу в мамалыгу!» Ему-де никто не страшен. Пусть жандармов ведут, они только козырять ему будут, потому что он для их Геринга рысь поймал!
- Ой, нехорошо, - говорила Гжелякова, слушая рассказ Кичкайлло. - Неладно получилось. Блажей не пойдет теперь на наше поле, но от земли не откажется и постарается отомстить. Может поджечь…
Мы ломали головы над тем, как бы его обезвредить и утихомирить. А в это время произошли события, которые сами все разрешили.