Не спится Прохоровой — страдает.
Горит перед глазами Андронова рубаха.
Мучают колокольчики на ногах.
Ходит кровь по косточкам — переливается.
Щемит сердце необласканное — хочется.
А чего хочется — сказать нельзя.
Вот она любовь какая!
Сбросила Прохорова одеяло тканевое, сидит на кровати в одних рукавах.
Жарко.
Хочет сердце, хочет.
Все знают, чего хочет необласканное.
Кто будет судить?
За стеной колокольчики. Ближе да громче, громче да ближе.
Бесы лукавые, что вы смущаете бабу подумавшую?
Не успела одеялом прикрыться — перед ней Андрон улыбается.
Только три слова сказал:
— Напугались, Анна Степановна?
Три слова — три гвоздя.
В сердце одно, в голову одно, в руки-ноги одно.
Вот она любовь какая!
Сел Андрон бочком на кровать, а Прохорова без воли, без разума.
Два раза петух кричал, чтобы расходились, — не слыхали.
Доила корову старуха — не видали.
Играли под тканевым одеялом, посмеивались.
— Андронушка, милый, иди!
— Аннушка, милая, мне хочется полежать.
— Люди увидят — негожа.
— Я людей не боюсь.
— Неприятности произойдут.
— Я ничего не боюсь.
Весь двор зажгла Андронова рубаха. Горит соломенная крыша над кроватью, горят плетни по бокам, горит белый день — разгорается.
— Андронушка, милый, лежи до обеда.
— Аннушка, милая, поцелуй два раза покрепче.