Ночью выпал дождь.
Завозился пустырь с мужиками да бабами, зашипели угли в жарниках, расплескалась сердитая ругань. Кто-то кричал в темноте:
- Бери чапан!
- Где чапан?
Целым стадом потащились на станцию, побежали под вагоны. Только баба, оставленная на пустыре, сердито ругалась:
- Миколай, да куда тебя черти утащили!
Долго шлепали Мишка с Сережкой по лужам, спотыкались в ямках. Опоздали на вокзал, сесть было негде. Прижались к стене в коридоре, опустились на корточки. У Сережки живот разболелся.
- Миша, я на двор хочу.
- Опять на двор! Беги скорее за стенку!
- Айда с тобой.
Плюнул Мишка от досады, - рассердился.
- Какой ты чудной, Сережка! Сам хочешь и меня зовешь. Чай, не волки здесь - за ноги не откусят.
Раз десять бегал Сережка, жилился, плакал и снова говорил упавшим встревоженным голосом:
- Миша, тянет из меня…
- А ты не жилься!
- Не жилюсь я - течет…
- Глотай слюну в себя!
- Кишки выворачивает.
Мишке надоело возиться, лениво сказал:
- Пройдет, только не думай об этом. Это понос у тебя от плохой воды.
Сережка не думал.
Вздрагивал прижимался к товарищу, чтобы согреться маленько, закрывал глаза.
- Холодно мне!
В тусклом свете фонарей летели крупные дождевые капли, дымились в лужах, барабанили по вокзальной крыше. Пробежал человек в кожаном картузе, стукнул каблуками в коридоре, наступил Сережке на ногу.
Сережка заплакал.
Мишка, нахлобучив до ушей старый отцовский картуз, смотрел утомленно.
- Зачем ты стонешь, Сережка?
- Холодно мне… Голова горит…
Вот не было горя! Протискался Мишка в народ, закричал:
- Товарищи, дайте погреться мальчишке хворому!
Никто не ответил.
Тогда Мишка пустился на хитрость, взял Сережку за руку, еще громче крикнул:
- Пустите!
- Кто тут?
- К маме мы идем.
Протискались в угол на бабий мешок, баба закричала:
- Куда забрались? Ждала я вас?
Хитрить, так хитрить, без хитрости не обойдешься. Никогда не было у Мишки такого голоса - очень уж ласковый.
- Ты, тетенька, Бузулуцкая?
- Слезь с мешка!
- Мы не тронем.
Мужик рядом сказал, не поднимая головы:
- Дерни за волосы, и будет знать.
- Мать мы потеряли, а отец от голоду помер.
Опять мужик рядом сказал, не поднимая головы:
- Я тоже сирота - без отца еду.
Согрелся Мишка около мешков, чуть-чуть задремал. Только хотел совсем забыться, Сережка как закричит без памяти:
- Киргиз!
Заплакал ребенок у бабы. Баба сердито сказала:
- Не кричи: ребенка у меня напугаешь…
А Сережка опять закричал:
- Горит!
Опамятовался, «на двор» запросился. Потом тихонько заскулил, падая головой на колени.
Мишка в отчаянии закрыл глаза.
Думал он о Ташкенте невиданном, в голове неотвязно кружилась пшеница фунтов пятнадцать и кусков два мешка. Мысленно висел на буферах, забирался на вагонную крышу, прятался на паровозах, и ни один солдат, ни один начальник не могли поймать его. Они - на крышу, он - с крыши. Они - на паровоз, он - с паровоза. Так везде и говорили про него:
- Вот разбойник появился!
- Кто?
- Да мальчишка бузулуцкий из Лопатинской волости. Без билета едет и без пропуска. Никак не поймаешь в орта-чеку…
А рядом Сережка вздрагивал, скулил по-щенячьи в бреду.
Смотрел Мишка на него хмурыми, недобрыми глазами, думал:
- Зачем я связался с таким? Лучше, если бы не связываться, а теперь нельзя: уговор. Одного бросить - пропадет. Возиться с ним - в Ташкент долго не попадешь. Эх, дурак! Тошно было одному ехать. Набрал бы шесть кусков, и ешь все шесть один.
Душно стало от тяжелых навалившихся дум, голову колесом распирало. Протискался из вокзала Мишка, вышел на платформу.
Под вагонами увидел Ваньку с кривыми ногами у которого корочки отнимал, и другого мальчишку - Петькой звать. Сидели они около колеса на сухом местечке - не то спали, не то думали.
Узнал и Ванька недавнего соперника, миролюбиво сказал:
- Лезь к нам!
- А чего у вас?
- Погреешься маленько.
Присел Мишка около колеса, рассказал про Сережку, про Сережкин понос, и как они уговаривались не бросать друг друга. Сам Сережка плохой, хлопотать не умеет, и Мишке приходится одному добывать на двоих. Давеча он пять кусков нахватал, а если бы захотел, все отнял.
Ванька взглянул исподлобья.
- На силу надеешься?
- А чего мне надеяться! Накорми меня досыта, я сразу на двоих пойду.
- Эка, чем хвалится! Накорми меня, я тоже пойду.
Петька спросил, разглядывая Мишку вспыхнувшими глазами.
- На Яшку нашего пойдешь?
- Который ему год?
- Тринадцатый.
- Какой человек. Можно и на большого пойти.
Досадно стало Петьке: один двоих не боится. Сунул он локтем невзначай - прямо Мишке в щеку.
Мишка поправил мешок.
- Ты чего дерешься?
- А ты?
- Смотри, дюдюкну раз - опрокинешься.
Ванька ногой отшвырнул его.
- Не лезь!
Петька кулаки приготовил.
- Дай ему, Ванька, за давешние кусочки.
Вцепились три репья под вагоном, долго мяли друг друга в тяжелой загоревшейся злобе. Ногти больно у Ваньки нехорошие, весь нос исцарапал Мишке! Ну, и Мишка тоже здорово голову прищемил ему, как мышь запищал…