Первые геммы и металлические перстни-печати появляются в Северном Причерноморье вместе с переселенцами из древних средиземноморских центров. Любопытно, что древнейшие геммы, найденные в этом районе античной ойкумены, обнаруживают чисто восточный характер. Таков нововавилонский цилиндр с изображением жреца бога Мардука. и клинописной надписью с именем некоего «Аниаму». Эта халцедоновая гемма VII в. до н.э. спустя 300 лет была оправлена пантикапейским ювелиром в золотую оправу, что свидетельствует о долгой жизни драгоценной восточной реликвии, окруженной суеверным почитанием со стороны людей, едва ли умевших расшифровать сюжет изображения и еще менее — клинописную надпись.

Сердоликовый скарабей VI в. до н.э., найденный в эллинистическом погребении на Карантинном шоссе, по всей видимости, происходит из Финикии. И здесь разрыв между датой изготовления геммы и временем помещения ее в могилу составляет около 300 лет! Сюжет изображения связан с солярным культом; двух соколов, восседающих на солнечной ладье вокруг бутона лотоса, увенчивает крылатый диск солнца.

И, наконец, в кургане Большая Близница на Таманском полуострове в погребении IV в. до н.э. была найдена ахеменидская восьмиугольная печать из халцедона на золотой греческой подвижной дужке более позднего времени. Иранский царь в единоборстве со львом предстает здесь в экспрессивном и условном изображении, свойственном мастерам греко-персидской глиптики архаической эпохи.

Такой большой временной разрыв отнюдь не свойствен лишь причерноморским находкам; известны случаи, когда в римском погребении встречен новоассирийский цилиндр (Майнц) или в могильнике первых веков н.э. — финикийская архаическая печать (Мцхета).

В архаическую и классическую эпоху спрос на печати в Северном Причерноморье удовлетворялся импортом из древних центров Греции, Ионии, Ирана. Мы видели, что не без влияния ионийского мастера Дексамена в конце V — начале IV в. до н.э. появляются местные резчики, которым [107] принадлежат повторения его гемм и группа металлических перстней, именуемая у исследователей «понтийской». Форма и стиль каменных гемм этого времени, за редкими исключениями, почти не обнаруживают локальных особенностей и не отличаются от резных камней, импортированных из центров Средиземноморья.

Разве что сердоликовый скарабеоид из Фанагории с изображением лучника резко выделяется из этой компактной группы. По форме он может быть отнесен к V—IV вв. до н.э., но беглое и утрированное изображение стрелка из лука, по-видимому, скопировано с архаической греческой геммы. Об этом говорит характерная схема «коленопреклоненного бега», стремление передать жесткую трактовку мускулов архаического оригинала.

Еще одна группа гемм V—IV вв. до н.э. может включать изделия локальных мастерских — это стеклянные скарабеоиды классической эпохи. Самые ранние из них, найденные в Нимфее, относятся к первой половине V в. до н.э. На одном лицевая сторона занята изображением коровы с теленком, а на обратной стороне виден крылатый символ персидского бога Ахурамазды. Обе эмблемы повторяются на монетах г. Тарса V в. до н.э. Техника создания стеклянных отливок настолько проста, что не требовалось школы и долгих традиций для налаживания производства подобных копий каменных гемм, возможно, служивших дубликатами печатей городских магистратов или храмов.

Второй стеклянный скарабеоид из Нимфея близок каменной печати из Неаполя Скифского. Фасовое изображение бородатого мужчины в остроконечном пилосе было его издателями сочтено «кабиром». Профиль бородатого мужчины на стеклянном скарабеоиде из Керчи, возможно, является самым ранним портретом на гемме из этого района. Некоторые отливки V в. до н.э. пройдены резцом и имеют серебряные дужки. Такова гемма из Керчи с изображением Менады.

Наличие реплик одной и той же геммы в разных центрах Северного Причерноморья будто бы говорит о местном производстве стеклянных скарабеоидов. Так, голова девушки с прической типа «лампадной» повторена на стеклянных печатях второй половины V в. до н.э. из Пантикапея и Ольвии. А Геракл-дитя на скарабеоиде IV в. из Керчи находит точное повторение в отливке, найденной в Приднепровье. Находки подобных стеклянных [108] гемм в курганах Васюрина гора и Карагодеуашх, в Танаисе, Ольвии и Каменском городище, по-видимому, указывают на их изготовление именно в Северном Причерноморье, а обилие стеклянных скарабеоидов в некрополе Пантикапея, где их найдено 12, позволяет поставить вопрос о существовании именно здесь возможного центра их изготовления.

В этой связи интересна находка в могиле IV в. на г. Митридат деревянной шкатулки, содержавшей помимо стеклянного скарабеоида с изображением всадника греко-персидские геммы, перстни и каменные заготовки без резьбы. Может быть, в данном случае мы имеем дело с имуществом резчика гемм, исполнявшего и стеклянные повторения своих работ. Следует отметить, что большинство подобных имитаций из стекла дорогих каменных печатей найдено в Керчи в рядовых земляных гробницах, а не в курганном некрополе и имеет не золотые, а серебряные или чаще бронзовые вращающиеся дужки.

В эллинистическую эпоху с конца IV в. до н.э. в Северном Причерноморье можно наблюдать другое любопытное явление. Если до сих пор искусство каменных печатей на подвижной дужке и традиции металлических перстней с резьбой развиваются параллельно, то отныне начинается процесс их слияния. В гнездо на щитке металлического перстня вставляется каменная печать, причем резчики предпочитают вырезать изображение на ее выпуклой стороне. В поздних скарабеоидах можно видеть, как лицевая и оборотная сторона геммы словно меняются местами.

Явственное предпочтение отдают резчики этого района эффектным красным гранатам, до сих пор в глиптике не встречавшимся. С золотой оправой сильно полированные прозрачные геммы из граната составляли мажорный контрастный цветовой аккорд. Материалы из некрополей Северного Причерноморья позволяют точнейшим образом изучить эти новые явления в развитии античной глиптики и ювелирного дела. При жизни одного-двух поколенмй полностью исчезают традиционные геммы, крепившиеся на вращающейся дужке. Пожалуй, самыми поздними образцами этого типа печати здесь были упоминавшиеся выше этрусские скарабеи, импортировавшиеся из далекого запада античной ойкумены. Этрусские мастера-традиционалисты, видимо, единственные в мире тогда еще продолжали изготовлять скарабеи, а центры Северного [109] Причерноморья, возможно, были какое-то время едва ли не единственным пунктом их заморского сбыта.

В погребении на Карантинном шоссе близ Керчи в 1840 г. найдены вместе скарабей на вращающейся дужке и гемма с изображением кифареда, вставленная в гнездо золотого перстня. Вместе с ними обнаружена монета царя Лизимаха, уточняющая дату погребения — конец IV в. до н.э. Выпуклый халцедон на подвижной дужке с изображением Аполлона найден в Анапе вместе с перстнем, имеющим гранатовую вставку с вырезанным на ней кифаредом. В этом же погребении в Анапе III в. до н.э. обнаружен стеклянный цилиндр без резьбы на вращающемся кольце.

Камея III в. с изображением Эрота и бабочки, типичное произведение резчика школы «александрийского рококо», найденная в Арттоховском кургане, вставлена в неподвижную перстневую оправу, но легко заметить, что прежде крепление было подвижным, о чем говорит продольное отверстие, полускрытое перстнем. В Артюховском кургане II в. до н.э. гемм с подвижной дужкой уже не найдено. Таким образом, замена этих классических креплений неподвижной эллинистической перстневой оправой совершилась после конца IV и до конца III в. до н.э., т. е., видимо, на протяжении III в. до н.э.

Своеобразными реликтами старых форм остаются в эллинистической глиптике Северного Причерноморья скарабеоиды и цилиндры на подвижной дужке. Из сотен гемм этого периода можно назвать лишь одну в форме скарабеоида. Это горный хрусталь из Тиритаки с изображением перунов Зевса (ГМИК). Эта геммма III—II вв. до н.э. была найдена в погребении римского времени и, возможно, служила печатью городского магистрата. Об указанной дате и официальном характере этой печати говорит сходство с эмблемой на боспорских монетах III в. до н.э. и на эллинистическом бронзовом перстне, хранящемся в ГИМ.

Нам известно всего два цилиндра с резьбой из погребений этой эпохи. Один из них может быть отнесен к разряду греко-персидских гемм V—IV вв. до н.э., но найден в кургане III в. О долгой жизни этой сердоликовой геммы говорит ее вторичное использование. Прежде чем снабдить гемму подвижной дужкой, мастер укоротил ее так, что оказались обрезаны нижние части изображений, когда-то вырезанных на четырех гранях цилиндра: боя петухов, [110] танцовщицы, мужчины, играющего с собакой, и персидского воина.

Второй позднеахеменидский цилиндр из сердолика найден в Херсонесе близ Уваровской базилики. Это вообще самая ранняя гемма в херсонесском глиптическом материале. Цилиндр сохранился фрагментарно — чуть больше половины печати с изображением конного перса с копьем — и, видимо, использовался вторично как пронизь-амулет в ожерелье, о чем говорит заглаженная поверхность скола.

Это реликты старых форм печатей. Как же выглядят в Северном Причерноморье печати нового типа —металлические перстни с геммой?

В конце IV — начале III в. до н.э. они имеют тяжеловесные, неуклюжие формы, перегруженные декором, массивные щитки, в центре которых напаянные одна на другую концентрические пластинки скрывают гнездо для каменной геммы-печати. Резной камень, по традиции, остается крупным, как правило — это гранат, реже — сердолик. Не исключено, что одним из центров, где вырабатывались новые, эллинистические типы перстней с резной печатью, был именно район Северного Причерноморья. Плиний сохранил предание о том, что первыми вставками в перстни были кусочки Кавказской скалы, к которой был прикован Прометей. А моралист Макробий относит появление перстней с геммами к «излишествам роскоши»: «первоначально печать вырезалась на самом металле перстня... позднее по обыкновению века роскошеств начали вырезать изображение для печати на драгоценных камнях».

Отдельные геммы в перстнях эллинистической эпохи еще, кажется, не порывают с традициями классики. Они производят впечатление полнокровных и богатых подробной разработкой повторений постдексаменовских тем и находок мастерской самого Дексамена. Дельфин из Керчи, вырезанный на выпуклом кабошоне из граната, может быть сопоставлен с бостонским дельфином Дексамена. Кузнечик на гранате из Пантикапея кажется упрощенным повторением любимой дексаменовской темы. Сидящая музыкантша из Фанагории напоминает дексаменовских арфистов и арфисток. Богатством пластики и тончайшими нюансами моделировки отличается Менада на гемме из окрестностей Керчи. Художник изобразил, ее в эффектном повороте, подчеркнув формы, просвечивающие сквозь прозрачный хитон. [111]

Амимона с трезубцем и гидрией на другом керченском перстне поражает точной, уверенной резьбой, при всем упрощении приемов по сравнению с геммами классической эпохи. В этой гемме можно отметить начало очень характерных для эллинизма манъеристических искажений, что, видимо, соответствовало новому идеалу красоты. Головы, ступни и кисти становятся непропорционально маленькими, удлиненные тела словно вытягиваются.

Гораздо многочисленнее группа гемм, в которых резьба приобретает эскизный, линеарный характер. Если бы не точные археологические контексты находок, многие из этих изделий можно было бы отнести на два столетия позже, к эпохе империи.

Эту новую манеру резьбы, сугубо декоративную, очень поверхностную и совершенно графическую, с очевидным предпочтением к эффектно изогнутым, маньеристически удлиненным женским фигурам, хочется отнести на счет местных резчиков. Так же, как выбор крупных, выпуклых красных камней, составляющих декоративный контраст с богатыми золотыми оправами, эта поверхностная резьба, едва намечающая основные линии силуэта и атрибуты, выражает какое-то качественно новое художественное видение. Возможно, ее начала кроются в технике местных резчиков. Чтобы сделать выпуклый кабошон прозрачнее, они должны были вынимать камень изнутри, делая его настолько тонким в самой выпуклой части, что глубокая резьба становилась попросту невозможной, так как угрожала разрушить гемму. Может быть, в этой нетектонической, линеарной резьбе, порою ограничивавшейся «чертежом» фигуры, а не пластическим ее подобием, сказалась характерная для местной среды тяга к декоративизму, противоположному органичному художественному видению греков.

Особенно любопытно сравнение упрощенных «местных» вариантов с традиционными, подробно разработанными повторениями прежних изобразительных схем. Так, упомянутую уже Амимону из Керчи можно сравнить с изображением той же героини на крупном сердолике из Херсонеса. Резьба, богатая пластическими нюансами, сменилась утрированно-схематической и линеарно-поверхностной.

Точно так же популярное в эллинистической глиптике изображение богини с атрибутом, стоящей у колонны, можно сопоставить на пяти экземплярах из Керчи, [112] ст. Щедринской и Херсонеса. Все пять гемм относятся к III в. до н.э., но в некоторых из них схематизация так сильна, что их трудно отличить от более поздних изделий боспорской камнерезной мастерской эпохи Августа.

В связи с вопросом о времени создания местного стиля в камнерезном искусстве особый интерес представляет богатый комплекс ювелирных изделий и гемм из погребения, открытого близ Керчи на Карантинном шоссе в 1838 г. Это роскошное женское погребение III в. до н.э. содержало необычно, много резных камней. На голове погребенной был золотой венок с гранатом, украшенным фигурой богини у колонны. На руках — 8 перстней с цветными вставками, по перстню на каждом пальце, кроме больших. Весь этот набор гемм отличает не только поразительное сходство крупных, выпуклых гранатов и фактуры оправ: две геммы-камеи из граната с головою Афины — несомненно, вышли из рук одного мастера. Две гранатовые вставки, которыми украшены венок и перстень с интальей, очень близки отмеченной выше локальной манере: фигуры стоящих богинь намечены здесь схематичными широкими линиями, у них непропорционально большие головы, утрированные позы и движения рук. Эффектная крупная инталья с изображением Афродиты у трофея, как и прочие геммы, отнюдь не рассчитана, видимо, на близкое рассмотрение, мастер вполне удовольствовался тем общим богатым, мажорным впечатлением, которое она производит на расстоянии.

И наконец, одна из гемм неокончена, мастер наметил лишь женский бюст, оставив его без головы. Все эти наблюдения позволяют поставить вопрос, не были ли геммы из керченского погребения 1838 г. исполнены на месте, в той мастерской, откуда происходят, видимо, и аналогичные изделия III—II вв. до н.э., найденные на Таманском п-ове и в Херсонесе?

Видимо, уже в III в. до н.э. в Пантикапее начинает формироваться тот эффектный стиль украшения золотых изделий вставками из прозрачных красных камней, преимущественно гранатов, того вида, который, по утверждению Плиния, добывался в районе Каспийского моря. Как отмечала некогда М. И. Максимова, «такая исключительная любовь к гранату не имеет параллелей в глиптике других областей античного мира». Эскизная, декоративная резьба, рассчитанная на общее впечатление и отнюдь не требовавшая, так же как в поздних этрусских геммах, [113] углубления зрителя в детали, отвечала местному боспорскому стилю глиптики. Контрасты цвета и декоративизм родственны тенденциям полихромного «сарматского стиля» ювелирных изделий, изготовлявшихся также на Боспоре. Вероятно местные особенности эллинистической глиптики были порождены вкусами туземной знати. Не об этом ли говорит украшение каждой фаланги перстнями в погребении 1838 г., видимо, заключавшем останки женщины варварского происхождения, сохранившей пережитки, чуждые эллинскому быту? Не о том ли самом свидетельствует и локализация некоторых находок в греко-варварских курганах Таманского п-ова?

Качественные сдвиги в материале глиптики из Северного Причерноморья можно отметить в эпоху Августа, с конца I в. до н.э. Если прежде каменные геммы и металлические перстни являлись принадлежностью богатых погребальных комплексов и мы считали их единицами, то теперь счет ведется сотнями предметов и встречаются они почти в каждом погребении. Порою нет разницы между геммой, найденной в простой земляной могиле и в курганном склепе, — что свидетельствует о важных социальных сдвигах, о демократизации и уравнении различных социальных слоев, с одной стороны, и оскудении знати — с другой. Видимо, в этом нашел свое выражение «римский мир», который был так благодетелен для экономики провинций и периферии. О повсеместном распространении обычая пользоваться печатью говорят эпиграфические памятники и сотни оттисков на глине, свинце и даже бронзе, найденных в развалинах городов Северного Причерноморья. В надписи II в. из Тиры, где называются имена магистратов и граждан, скрепивших личной печатью документ, из 19 имен 4 — явно туземные.

Именно в этот период в Боспорском царстве, по всей видимости — в Пантикапее, процветает камнерезная мастерская, продолжившая и развившая традиции, наметившиеся в эллинистической глиптике. О широком спросе на ее изделия, об авторитете боспорских резчиков говорят находки совершенно одинаковых гемм в самых различных центрах Северного Причерномоья — от Тиры и Херсонеса до Нимфея, Горгиппии и Танаиса. Боспорская мастерская экспортирует свои изделия и на более значительные расстояния, изделия местных камнерезов проникают в Закавказье и на Балканы. [114]

Если в классическую и эллинистическую эпоху при сравнительной скудости памятников глиптики нередки случаи помещения в могилу геммы, исполненной за много поколений до момента погребения, то отныне — это редкое исключение. Геммы этого периода сравнительно хорошо датируются не только формой оправ, но и сопутствующими материалами — монетами, индикациями, стеклом, краснолаковой керамикой. Самый ранний предмет в серии датирующих материалов — индикация драхмы парфянского царя Фраата (70—57 гг. до н.э.), самый поздний, с которым была обнаружена гемма I в., — медная монета Котиса II (122—132 гг.). Последний случай — явление единичное. Между этими крайними точками и располагается период расцвета деятельности боспорской камнерезной мастерской — I в. до н.э.— I в.

М.И. Максимова, выделившая эту группу боспорских гемм, положила в основу их классификации три признака: вес и фактура оправы, порода и форма камня и стиль резьбы. Исполненные из тонкого, как фольга, листа золота, боспорские перстневые оправы значительно легче привозных и отличаются худшей сохранностью за счет неумелой спайки. Характерный материал местных гемм — гранат, обычно оформленный в виде выпуклого кабошона, сильно утонченного изнутри и отполированного до зеркального блеска. Стиль резьбы отличается схематической плоскостностью и чисто орнаментальной эскизностью. Формы изображенных персонажей лишь намечены на поверхности выпуклых, сверкающих гемм. Эти печати явно не рассчитаны на пристальное любование, на рассматривание деталей резьбы. В скупом отборе деталей мастер оставляет лишь такие, которые необходимы для быстрого опознания сюжета.

В репертуаре тем преобладают изображения богов, причем резчики иногда без всяких изменений по многу раз повторяют одни и те же типы, в основе которых, видимо, лежали всем известные культовые статуи. На первом месте стоит изображение Фортуны, затем следует Афина, Немезида, Гермес и Ника. Несмотря на выработку в это время своеобразного «койне» камнерезного искусства, влияние римской глиптики в сюжетах боспорских гемм порою совершенно очевидно. Прежде всего это сказывается на появлении императорских портретов, трактованных, правда, в той же эскизной манере, так [111] обобщенно, что отождествление лица почти всегда невозможно.

Изображение Козерога, символ дня рождения Августа, можно встретить в каждом городе Северного Причерноморья. Эти шаблонные, словно быстро набросанные резцом козероги на круглых выпуклых гранатах, по-видимому, исполнены одним боспорским резчиком. Жители Пантикапея, Нимфея, Херсонеса, Ольвии и Танаиса спешили заказать печать с эмблемой и — кто знает? — надеялись погреться в лучах счастливой звезды удачливого властелина. Вообще символика изображений на геммах этого времени очень прозрачная, изображения богов подателей благ превалируют. Фортуна или ее атрибут — рог изобилия, иногда — два рога — не требуют комментариев. Афина могла считаться не только помощницей в трудах (Эргана) как покровительница Геракла в его подвигах, но, кроме того, как носительница эгиды с маской Медузы, могла приобретать значение апотропея (ср. Минерва Медика). Достаточно популярно изображение богов-целителей Асклепия и Гигиеи. Популярность Аполлона и Гермеса хорошо объясняет одна латинская надпись: «Меркурий здесь обещает выгоду, Аполлон — здоровье».

Немезида с уздою и мерой, ритуальным жестом напоминающая о необходимости сдерживать клятвенное обещание, приобретает особое значение. Отныне она как бы обязательно присутствует во всех отношениях людей. Чаще всего на геммах воспроизводилась популярная статуя богини, стоявшая в храме г. Смирны. Смысл этой позы и атрибутов раскрыт в греческой эпиграмме:

Рукопожатие — символ союза и согласия не только супружеского, но и политического. Маки и колосья — знак умножения богатств и процветания. Нередко встречаются изображения руки, касающейся ужа, надпись «помни» — комментирует смысл этой эмблемы. Вакх, по преимуществу бог-спаситель, так же, как его символы (гроздь, пантера, вакханки, сатиры), могли иметь хтоническое значение. Точно так же связаны с подземными силами и загробным миром такие изображения, как Эрот, Психея (символ души), дельфин, лодка, гиппокамп, говорившие о переправе в Элизиум. [116]

В надписях на перстнях этого времени около 10 раз повторено одно слово «хара», означающее, в зависимости от контекста, и пожелание радости, здоровья и прощальный привет. На одном из фанагорийских перстней, как кажется, мы находим истинный смысл этой популярной формулы. Двустрочная надпись на нем означала: «на радость той, что носит!» По-видимому, односложное «хара» значит — «радость». Несколько перстней имеют любовные надписи: даритель мужчина, названный по имени, именует свою избранницу «душечкой».

Несмотря на продуктивную деятельность боспорской мастерской, снабжавшей геммами все важнейшие центры Северного Причерноморья, она, видимо, не могда покрыть все растущего спроса на изделия камнерезов. Отнюдь не уменьшается в этот период импорт произведений глиптики из других районов античного мира. Можно отметить геммы и перстни, поступающие из Северной Африки, Малой Азии и Западного Причерноморья. Значительную группу глиптического материала в северопонтийских колониях составляли италийские геммы.

В 1957 г. в статье, посвященной боспорской камнерезной мастерской эпохи Августа, М.И. Максимова в особую группу выделила 30 гемм, квалифицированных ею как «привозные, не из одной, а из многих стран». Сегодня мы можем уточнить происхождение вдвое большего числа резных камней, отнеся больше 60 гемм из некрополей северопонтийских городов к работам италийских мастеров от I в. до н.э. по III в.

Критериями для отнесения указанных гемм к числу изделий италийских камнерезов служили: материал, надписи, совместные находки, портреты римлян, копии римских памятников, аналогии в нумизматике и глиптике Италии и сюжеты, специфические только для италийского круга.

Из учтенных 60 с лишком гемм 18 имеют характерный для Италии признак — они исполнены из агата. Иногда это — так называемый агат «николо» (от итал. «ониколо» — маленький оникс), где, как в негативе, черное изображение неожиданно рисуется на голубовато-белом фоне, но чаще — коричневый сардоникс с поперечной белой полосой. По италийскому поверью, агат, вставленный в перстень, делал его амулетом и обеспечивал его обладателю всеобщую благосклонность. Сохранилось предание, что сардониковые печати ввел в употребление [117] Сципион Африканский, материал этот стал популярным в италийской глиптике. Характерны в рассмотренной группе и двуцветные литики, словно имитирующие поперечно-полосатый сардоникс. Это также специфический для Италии материал. На втором месте по количеству стоят сердолики и сарды (22), обычно — плоские, четырежды встречен гранат, дважды — аметист.

В нескольких случаях италийское происхождение гемм подтверждено надписями: одна из них — подпись римского резчика Скилакса, создателя портрета обожествленного Клавдия, другая — латинское имя Гай, сопровождающее изображение Гая Цезаря, внука императора.

Камею из Керчи с портретом Друза Младшего на основании стиля исследователи относят к числу работ римского резчика Эпитюнхана, чье имя сохранилось в колумбарии мастеров императрицы Ливии. В двух случаях в Пантикапее вместе с геммами обнаружены римские монеты.

Характерны портреты римских императоров и их близких. Среди рассматриваемых гемм встречены изображения Октавии, Гая Цезаря, Друза, Клавдия, Нерона, Филиппа Араба с сыном. В отличие от местных воспроизведений римских портретов, также условно декоративных и схематичных, как и прочие изображения на боспорских геммах, италийские портреты точны и отличаются документальным сходством.

Не может быть случайным частое воспроизведение на геммах этой группы памятников искусства, находившихся в самом Риме или муниципильных городах Италии. Четырежды встречается изображение Венеры Победительницы из храма, стоявшего у театра Помпея, трижды — Марса Триумфатора с форума Августа, а также и другие памятники — Виктория на шаре из сенатской курии, скопасовский Потос, стоявший в здании Совета, Артемида Тимофея из храма Аполлона Палатинского, Гений удачи работы Евфранора, Гаиимед Леохара и т.п.

Наряду с римскими скульпторами есть здесь и воспроизведения живописных полотен — «Аякс» Тимомаха из храма на форуме Цезаря, «Эроты-виноградари», близкие помпейской фреске. На одной гемме из Пантикапея воспроизведена Диана из Ариции, а ближайшую аналогию Венере, завязывающей сандалию, на другой пантикапейской гемме мы находим в скульптуре из Помпей. [118]

Типологические, стилистические и сюжетные аналогии с монетами Италии — одно из решающих наблюдений для этой группы гемм. Они отмечены для бюста в виде гермы, для типа вооруженной Венеры, Виктории на шаре, Фортуны, Немезиды, Гермеса, Цереры, едущей верхом на козероге, пленника, сидящего на груде оружия. Очень важна и. близость с италийскими геммами в коллекциях Рима, Флоренции, Помпеи и Аквилеи. Частые совпадения с геммами из Аквилеи (20 случаев) вряд ли могут быть случайными и должны ориентировать изыскания в сторону североиталийских центров импорта.

И, наконец, сюжеты, специфические только для Италии, — пастух Фаустул из патриотических легенд о Ромуле, Марс-тропеофор и Венера, которые почитались в Италии, как «рода Энеева мать и Ромулидов отец».

Сюжеты из сказаний троянского и фиванского циклов нередко восходят еще к репертуару этрусской глиптики. Таковы изображения Кадма, Тидея, Этеокла с Полиником, героев, бросающих жребий у фиванских ворот. Жанровые сюжеты также порой воспроизводят сцепы, специфические для Италии: бой гладиаторов, цирковые ристания, мужчины в тогах.

На основании перечисленных критериев, включающих особенности минералогического, технического, тематического и стилистического характера, мы можем отнести к изделиям италийских мастерских от времени поздней республики до последних столетий империи больше 60 гемм, происходящих из некрополей Ольвии, Херсонеса, Пантикапея, Фанагории и Горгиппии.

Если для эпохи Августа и ранней империи у нас есть данные о местных мастерах глиптики только для Пантикапея, то позже картина меняется. В I в. до н.э.— I в. геммы боспорских мастеров нередко можно отметить среди материалов херсонесского некрополя. Как две капли воды они похожи на выделенные Максимовой гранатовые кабошоны со схематическими, поверхностными изображениями богинь, воспроизводящих культовые статуи.

Во II—III вв. в Херсонесе уже работает локальная мастерская, в изделиях которой заметно не только боспорское влияние, идущее с Востока, но и западное, италийское и балканское. Характерный материал гемм здесь наряду с традиционным сердоликом — красная и желтая [119] яшма. Формы печатей нередко многоугольны. Любопытны две портретные геммы, выделенные когда-то Максимовой в качестве местных работ. Они связаны с боспорской ориентацией. Оба персонажа имеют диадемы, это дало основание видеть здесь портреты царей. Сопоставления с монетами позволили отождествить изображения с боспорскими царями Савроматом II и Котисом III. Первый портрет поражает экспрессивностью и богатством деталей в миниатюрном изображении головы пожилого, бородатого царя, во втором больше условности и схематизма. Однако технические приемы резьбы обнаруживают одну и ту же ремесленную традицию, а пренебрежение тектоникой, стремление пожертвовать органичностью во имя подчеркнутой выразительности свидетельствуют о том, что мастера воспитаны не на античных, а на каких-то иных, восточных образцах.

По материалу, технике и стилю к этим портретам примыкает красная яшма со статуарными изображениями Асклепия и Гигиеи. Эта культовая сцена ближайшие аналогии находит в Западном Причерноморье. Точно так же изображения львов на херсонесских геммах из красной и желтой яшмы поразительно близки аналогичным темам в глиптике Мезии и Фракии. Темы, связанные с культами легионеров, орлы, штандарты, трактуются необычайно сходно на геммах из Херсонеса, Ольвии и центров Западного Причерноморья — из Варны, Нове, Ратиария, Ника, Марс, Афина и Диоскуры порой настолько неотличимы от балканских находок, что, надо думать, некоторые из них импортированы из центров Мезии и Фракии.

В херсонесских геммах II—III вв. можно встретить темы, необычные для пантикапейской мастерской, — таковы изображения орлов с венком в клюве, стоящих на шаре, на алтаре или в окружении воинских значков, легионных знамен. Эта тема, несомненно, связана с пребыванием в Крыму римских легионов. «Орлы — римские птицы, святыни, присущие легионам», — замечает историк Тацит. Геммы с изображением орла, терзающего зайца, также, видимо, связаны со значками римских когорт. Эти печати из сердолика и яшмы нередко имеют восьмиугольную форму, всегда плоски и оправлены в перстни характерной формы с выделенными плечиками, украшенными резьбой. Аналогии им можно найти среди гемм и перстней, найденных на Рейне на местах стоянок легионов, а также в Мезии и Фракии. [120]

В глиптическом материале позднеантичной эпохи темы, связанные с войной и легионами, как будто преобладают. Золотой перстень из Херсонеса с изображением рукопожатия относится к IV в. Смысл сомкнутых в рукопожатии рук, означавших некогда супружеское согласие, раскрывают легенды монет — «согласие воинов». Скорпионы, львы, орлы, прежде, видимо, имевшие астрологическую символику, теперь чаще связываются со значками легионов и культом легионеров.

Иногда в исключительных случаях мы в состоянии уточнить центры импорта. Так, на одной гемме III в. из Херсонеса сохранилось изображение коня, двух богинь со скипетрами и горы с пещерой в центре. Это локальное каппадокийское святилище на г. Аргей, недалеко от Цезареи в Каппадокии. Тема эта изредка встречается в глиптическом материале Закавказья и балканских провинций и связана, по всей вероятности, с малоазийскими переселенцами или легионерами. Херсонесская гемма могла быть доставлена в Северное Причерноморье из Цезареи Каппадокийской.

Из Пантикапея происходит вторая гемма, для которой может быть указана более точная локализация центра импорта. Всадник в короне с лучами на коне — это Митра или астральное восточное божество, объединяющее функции Митры и каппадокийского Мена, бога луны. Это специфически локальное божество, которому поклонялись в г. Трапезунде, Идентичность изображений на пантикапейской гемме и трапезундских монетах III в. приводит к выводу о том, что и этот резной камень имеет также малоазийское происхождение.

Стиль изображений на позднеантичных геммах Северного Причерноморья заметно меняется. Мастера все чаще отходят от античных статуарных и живописных оригиналов, некогда лежавших в основе типов. Уже в III в. как у мастеров Херсонеса, так и у пантикапейских резчиков встречаются предельно упрощенные, с трудом читаемые изображения фигур из трех-четырех перекрещивающихся линий. Но сам факт обильных находок гемм римской эпохи в Херсонесе, Пантикапее и других городах Северного Причерноморья свидетельствует о том, что смешанное греко-туземное, теперь в значительной степени сарматизованиое население этих городов продолжало широко пользоваться печатями. В эллинизированной среде печать была необходимым элементом всего уклада жизни — [121] культового, хозяйственного и эстетического. Можно утверждать, что наличие печатей в археологических материалах городища или могильника может служить критерием степени эллинизации его населения.

Социальная дифференциация сказывается в материалах, употреблявшихся для гемм и перстневых оправ. Дешевые имитации каменных печатей, которые Плиний характеризует как «стеклянные геммы в перстнях простонародья», обычно имеют теперь бронзовые или железные оправы. Нередко можно встретить одинаковые литики в различных городах Северного Причерноморья. Так, идентичные изображения Одиссея в остроконечном пилосе происходят из Пантикапея и Ольвии. Это заставляет предположить местное изготовление подобных стеклянных отливок — копий каменных гемм.

В памятниках глиптики из Северного Причерноморья, как в зеркале, отразились многие стороны культуры этого удаленного от средиземноморских, центров угла античной ойкумены. Здесь нашли свое отражение менявшиеся контакты, культурные, торговые и политические, военная экспансия и дипломатические союзы, выразившиеся в серии портретов от Митридата VI до поздних римских императоров.

Особенно богатое выражение нашла в геммах, сложная картина религиозной жизни, в которой античное наследие, принесенное первыми поселенцами, причудливо сочеталось с туземными культами и верованиями ближайших соседей. Обычай употребления печатей, завезенных переселенцами-греками в Северное Причерноморье, нашел здесь благоприятные условия, что привело к богатейшему непрерывному импорту гемм в этот район из различных центров Средиземноморья. Одновременно на основе этого укоренившегося обычая, связанного с античным укладом жизни, начал создаваться новый местный вид искусства, давший в эллинистическую и римскую раннеимператорскую эпохи ценные памятники глиптики, отмеченные ярким своеобразием форм и самобытностью стиля.