Моя бабушка Пандора, возможно, заварила всю эту кашу, распределив содержимое ящика между членами семьи, но теперь, похоже, выяснилось, что она была не единственной зачинщицей этой игры. До меня наконец дошло, что две матери — Пандора и Гермиона — породили всех получателей наследства моей бабушки. И эта мысль, засевшая в моей голове подобно гвоздям, вбитым в ту венскую колоду Stock-im-Eisen, подсказала мне, что новая ось, или царский столб Гермионы, поможет обнаружить нечто крайне важное.

И тогда я задумалась: что же мне, в сущности, известно о Гермионе Бен, матери Зои, Эрнеста и Лафкадио? Не имело особого значения, насколько правдивы рассказанные мне о ней истории: действительно ли, как утверждал Лаф, она была бедной сиротой из Голландии, ставшей богатой вдовой в Южной Африке, и связано ли на самом деле, как говорил Вольфганг, ее имя с кастой арийских жрецов, владевших знаниями рун Вотана. В общем и целом сама она оставалась для меня китайской грамотой или, на греческий манер, большим провалом между альфой и омегой.

Но конечно, одну путеводную ниточку я все-таки выловила из всех тех заключений, мифов и вымыслов, которыми меня усиленно потчевали последние дни. И ниточка эта вела к тому, что именно искал сам Гитлер в монастыре Мелька. Если Гермиона по-гречески означает «ось» и если действительно существовала какая-то географическая связь с мифологией, то для начала мне следовало искать Гермиону не в телефонной книге, семейном альбоме или среди персонажей древней истории германских племен. Гермиону следовало искать на карте.

Ее-то я и увидела, как только мы с Вольфгангом вошли в библиотечный зал: на дальней стене висела под стеклом раскрашенная вручную карта Европы с надписями, сделанными средневековым готическим шрифтом. Вместе с Вольфгангом я подошла посмотреть на нее. Неужели именно через эти двери семьдесят пять лет назад вошел сюда Адольф Гитлер?

Пояснительный текст на стене, напечатанный на немецком, французском и английском языках, сообщал, что на данной карте, изготовленной в IX веке, во времена Карла Великого, изображены важные религиозные центры Европы — церкви, алтари и святилища, известные еще в начале христианской эры. Поскольку греческое слово «Гермиона» предполагало соответствующее местонахождение, то не составило труда быстро найти его.

Гермиона оказалась морским портом на юго-восточном побережье Пелопоннеса. Крошечный крестик на карте рядом с этим городом означал, что в первом веке там стоял христианский храм. Интересно, что он находился в окружении четырех достопримечательностей, связанных с поклонением богу солнца Аполлону. А это наводило на мысль о том, что ранее там находился вовсе не христианский, а языческий храм, в котором — как описывал вчера Дакиан Бассаридес — в предыдущую эпоху поклонялись иным богам. Если его идея была верной, то святые места эры Овна, вероятно, заменились святынями новой эры, начавшейся две тысячи лет назад, а эра эта проходила под знаком Рыб, символизирующим ловца душ, и под знаком Девы, символизирующим его божественную мать.

Если Гермиона представляла некую центральную точку на мировой сетке еще в дохристианские времена, то она должна быть связана с более ранними языческими святынями — Овна и Тельца. Гермиона располагалась напротив Крита, где в древности процветала современная египетской минойская культура. Я мысленно провела линию от порта Гермиона к Криту, где на горе Ида коза Амалфея вскормила отца богов Зевса, который позднее с нежностью увековечил ее образ на небесах созвездием Козерога. Но я знала, что равнопочитаемым на Крите считался другой бог, и ему поклонялись в образе быка, и именно этого бога Диониса, по уверениям Лафа, мне нужно призвать на помощь в нужное время.

Вольфганг тоже старательно разглядывал карту, пока я, с учетом собственных предположений, продолжила линию Крит— Гермиона на северо-запад и с новым интересом обнаружила, что она ведет прямиком в самую знаменитую святыню древнего мира, святилище двух древних богов, где летом поклонялись Аполлону, а в течение долгих и темных зимних месяцев, пока солнце путешествует по стране мертвых, — Дионису. Этим местом, разумеется, были Дельфы.

Там находился Дельфийский оракул и наделенные пророческим даром жрицы — пифии. Тысячелетиями вещуньи, оглашавшие откровения Аполлона, предсказывали события и действия, которые набожные греки скрупулезно выполняли. Никто из писателей древности не сомневался, что Дельфийский оракул видит внутренние связи времен, охватывающие прошлое, настоящее и будущее. Поэтому Гермиона в соединении с такими важными местами, как Дельфы и критская Ида, вполне могла быть центральной точкой главной оси.

Я нарисовала пальцем в воздухе крест, проходящий через эту точку оси, и получила в итоге шестиконечную звезду типа той «руны града», что недавно показал мне Вольфганг.

В этом смысле, видимо, далеко не случайно, что первая линия прошла через Элевсин, место элевсинских мистерий, и, дотянувшись до Македонии, попала на мыс Эгейского моря с горой Афон, усыпанной на этой карте множеством крошечных крестиков. Знаменитая двадцатью монастырями, построенными императором Феодосием, покровителем святого Иеронима, гора Афон когда-то являлась главным хранилищем древнейших манускриптов и неоднократно подвергалась разграблению турками или славянами во время бесчисленных балканских войн. Это особое место, равноудаленное как от греческой горы Олимп,

так и от расположенной на побережье Малой Азии Трои, было видно отовсюду. Может, даже сам Афон был очередной осью? Другой луч моей звезды оказался еще интереснее. Он привел в Олимпию на реке Алфей, родину Олимпийских игр. Я побывала там однажды после концерта Джерси в Афинах. Мы прогулялись по каменистым склонам под горой Хронос. Помимо знаменитых развалин храма Зевса мне запомнилась еще одна олимпийская реликвия: храм богини Геры, жены и сестры Зевса. Построенный из оштукатуренного дерева и менее впечатляющий, чем храм Зевса, первый храм Геры возвели здесь за тысячу лет до нашей эры, и он оставался старейшим из доживших до наших дней храмов Греции.

Теперь я поняла, почему название «Гермиона» казалось мне таким знакомым (и не только в связи с семейной историей). Согласно мифам, Зевс и Гера прибыли с Крита именно в Гермиону — исходную точку появления олимпийских богов на Европейском континенте.

Вольфганг, молча следивший за моими жестами над застекленной картой, вдруг повернулся ко мне.

— Поразительно, — сказал он. — Я часто проходил мимо этой карты, но ни разу не замечал связи, которую ты уловила с первого взгляда.

Подоспевший монастырский охранник открыл высокие внутренние двери, и мы с Вольфгангом вошли в отделанный позолотой барочный зал библиотеки монастыря Мелька. Ряд застекленных дверей в дальнем конце выходил на обширный балкон терракотового цвета; за ним расстилался Дунай, поблескивающий хрустальным блеском под утренним солнцем, заливавшим ярким светом весь большой зал библиотеки. Один из хранителей протирал расставленные по залу витрины с экспонатами, а крепкий седовласый, облаченный в рясу священник наводил порядок, убирая книги в кожаных переплетах на нижние полки. Услышав, что мы вошли, он обернулся и с улыбкой пошел нам навстречу. Его наружность показалась мне смутно знакомой.

— Я надеюсь, ты не будешь возражать, — сказал Вольфганг, взяв меня за руку. — Я попросил одного из библиотекарей помочь нам.

Мы прошли вперед, чтобы приветствовать его.

— Профессоре Хаузер, — сказал священник, изъяснявшийся по-английски с явно выраженным итальянским акцентом, — очень рад, что вы и ваша американская коллега смогли приехать пораньше, как я и просил. Я уже подготовил вам кое-какие материалы для просмотра. Однако scusa, signorina, я забыл представиться: я служу здесь библиотечным архивариусом, и зовут меня отец Вергилий. Надеюсь, вы простите мой слабый английский? Я родом из Триеста. — Потом он добавил с неловким смешком: — Вергилий — удачное имя для проводника, наводит на мысль о Вергилии из Divina Commedia, не правда ли?

— Вы говорите о том, кто водил Данте по раю? — спросила я.

— Нет, там его сопровождала Беатриче, очаровательная молодая дама, на мой взгляд весьма похожая на вас, — галантно заметил он. — Поэт Вергилий, уж извините, водил его по закоулкам ада и чистилища. Будем надеяться, что ваш опыт со мной будет лучше! — Он рассмеялся и добавил, словно спохватившись: — Однако у Данте имелся и третий проводник, его мало кто помнит, хотя труды его имеются в нашем собрании.

— Кто же был третьим проводником? — спросила я.

— Святой Бернар Клервоский. Весьма примечательная личность, — пояснил отец Вергилий. — Несмотря на канонизацию, многие считали его лжепророком, даже самим князем Тьмы. Он был инициатором провального второго крестового похода, завершившегося разгромом армии крестоносцев и неизбежным отходом Святой Земли к мусульманам. Бернар также вдохнул новую жизнь в орден тамплиеров, или храмовников, чьей миссией была защита храма Соломона в Иерусалиме от сарацинов; два века спустя их обвинили в ереси. Здесь в Мельке у нас хранится собрание просветительских трудов святого Бернара, посвященных духовным толкованиям книги Песни Песней царя Соломона.

Но когда отец Вергилий, развернувшись, направился по длинному залу, в голове моей начали тихо позвякивать подозрительные колокольчики, совершенно не связанные с его упоминанием о Песне Песней. Проходя за нашим пастырем, я мельком просматривала ряды книг на полках справа от меня и содержимое внушительных остекленных витрин слева. И одновременно судорожно пыталась сообразить, что же так удивляет меня в этом седом черноризце. Говоря о наших сегодняшних планах, Вольфганг не удосужился предупредить меня ни насчет этого духовного проводника, ни насчет рыцарских орденов, которые мне стоило бы проштудировать. Следуя за Вергилием, я раздраженно и подозрительно присматривалась к нему.

Без этих приличествующих священнику одеяний, но с добавлением помятой темной шляпы, отец Вергилий вполне мог сойти за любого мирянина. Мне вспомнилось, что несколько расслышанных мною вчера в винограднике слов были произнесены шепотом именно по-английски, а не по-немецки. Когда отец Вергилий остановился перед большим застекленным стендом в конце зала и повернулся к нам, я уже кипела от ярости из-за непонятного поведения Вольфганга.

— Разве это не великое произведение искусства? — спросил он, показывая на затейливо украшенные манускрипты под стеклом и переводя свои блестящие глаза с Вольфганга на меня.

Я кивнула с кривой усмешкой и сказала, оживляя свой подзабытый немецкий:

— Also, Vater, wenn Sie hier mit uns sind, was tut heute Hans Claus? (Итак, святой отец, если вы здесь с нами, то что же случилось сегодня с Гансом Клаусом?)

Священник смущенно глянул на Вольфганга, который повернулся ко мне и сказал:

— Ich wusste nicht das du Deutsch konntest. (Я не знал, что ты говоришь по-немецки.)

— Nicht sehr viel, aber sicherlich mehr als unser osterreichischer Archivar hier, — сухо произнесла я. (Не слишком хорошо, но, разумеется, лучше, чем наш австрийский архивариус.)

— Святой отец, мне кажется, что пока нам больше не понадобится ваша помощь, — обратился Вольфганг к священнику. — Может быть, вы подождете в соседнем помещении, пока мы с коллегой обсудим наши дела?

Вергилий дважды кивнул, быстро пробормотал свои scusa's и торопливо покинул нас.

Вольфганг, сложив на груди руки, склонился над витриной, разглядывая выставленный в ней позолоченный манускрипт. Его красивое аристократическое лицо отразилось в стекле.

— Великолепная работа, не правда ли? — заметил он, словно ничего не случилось. — Хотя эту копию, конечно же, издали только через несколько столетий после того, как святой Бернар…

— Вольфганг, — прервала я его мечтательные рассуждения. Он выпрямился и взглянул на меня чистыми и бесхитростными бирюзовыми глазами.

— В одно знаменательное утро в моей квартире в Айдахо, насколько я помню, ты заверил меня, что всегда будешь говорить мне правду. Что же происходит?

Брошенный им взгляд, наверное, мог бы растопить айсберг, плывущий к «Титанику», и признаюсь, он оказал на меня весьма ощутимое воздействие. Однако в рукаве у него скрывались дополнительные боеприпасы.

— Я люблю тебя, Ариэль, — откровенно заявил он. — Скажем так, в определенных делах ты должна просто довериться мне, и я надеялся, что ты действительно полагаешься на меня, доверяешь мне. Ты понимаешь? Неужели этого недостаточно?

— Боюсь, что недостаточно, — твердо сказала я.

К чести его надо заметить, что он ничуть не удивился, лишь внимательно смотрел на меня, словно ожидая какого-то продолжения. Я не знала, как лучше выразить то, что мне необходимо было сказать.

— Вчера вечером мне показалось, что я тоже полюбила тебя, — искренне сказала я.

Его глаза прищурились, как в ту первую встречу, когда он столкнулся со мной в вестибюле нашего центра. Но я не стала скрывать своего разочарования и, убедившись, что нас никто не слышит, продолжила:

— Но как же ты мог после нашего вчерашнего страстного объяснения в любви так беззастенчиво врать мне в винограднике? Кто, черт побери, этот твой «отец Вергилий», кравшийся за нами, точно привидение?

— Что ж, я полагаю, ты заслуживаешь объяснений, — согласился он, потерев лоб рукой. Потом вновь открыто взглянул на меня. — Отец Вергилий — священник из Триеста. Я знаю его много лет. Он действительно работает на меня, хотя род его деятельности отличается от той, что я упомянул раньше. С недавнего времени он проводит для меня научные изыскания в этой библиотеке. И мне хотелось, чтобы ты познакомилась с ним, но только не вчера вечером, когда у меня… было на уме совсем другое. — Он улыбнулся слегка смущенно. — В конце концов, он ведь священник.

— Тогда к чему ты приплел сегодня утром всех своих Гансов и Клаусов, если знал, что мы встретимся с ним здесь?

— Вчера вечером меня встревожило то, что Вергилий показался тебе знакомым, — сказал Вольфганг. — А сегодня утром, когда ты ухватилась за мою оговорку, я не сообразил, как лучше все объяснить тебе. Я и представить не мог, что ты узнаешь в нем человека, которого лишь мельком видела в темноте.

У меня вновь появилось странное ощущение deja-vu, пока я мучительно пыталась вспомнить, где же я могла еще раньше видеть отца Вергилия. Но спрашивать напрямик явно не стоило. — У тебя есть все основания злиться на меня за то, что я сделал, — извиняющимся тоном сказал Вольфганг. — Но я слишком поздно узнал, что не смогу присутствовать на твоем обеде с Дакианом Бассаридесом, а ведь он совершенно непредсказуемая личность! Я бы не удивился, если бы ему взбрело в голову похитить тебя или спрятать от меня. К счастью, в том ресторане меня достаточно хорошо знают, и мне удалось пристроить туда Вергилия «временным официантом», чтобы он присмотрел за тобой и Дакианом.

Так вот оно что! Неудивительно, что в винограднике он показался мне знакомым. Вчера днем в кафе «Централь», потрясенная встречей с Дакианом, я едва замечала окружавшие меня лица, однако в моем сознании, видимо, отложилось общее впечатление об официанте, появлявшемся у нашего столика не менее полудюжины раз. Теперь, разрываясь между облегчением и беспокойством, я старалась лишь сообразить, что из нашего подблюдного разговора удалось подслушать этому импровизированному официанту. Похоже, Вольфганг действительно пытался защитить меня от причуд моего непостижимого деда, но тем не менее я отругала себя за то, что слегка потеряла бдительность, к которой меня с детства постоянно призывал Сэм.

Однако сейчас времени на размышления у меня не было. Отец Вергилий выглянул из дверей, видимо решив, что страсти уже улеглись и он может вернуться к нам. Глянув в его сторону, Вольфганг склонился ко мне и быстро сказал:

— Если ты умеешь читать по-латыни хотя бы вполовину того, как говоришь по-немецки, то мне не придется просить Вергилия перевести первую строку манускрипта святого Бернара: она может смутить его.

Я взглянула на рукопись и покачала головой.

— О чем здесь говорится?

— «Плотская любовь пробуждает любовь божественную», — с заговорщицкой улыбкой сказал Вольфганг. — Позже, когда у нас появится возможность остаться наедине, мне хотелось бы проверить это предположение.

Отец Вергилий принес современную карту Европы. Он разложил ее на наклонном столе перед нами и сказал:

— Интересно, что в древние времена медведица была тотемом одного таинственного племени и что обитатели этого региона с величайшим почитанием относились к соли — веществу, обладающему множеством алхимических свойств.

МЕДВЕДИ

Я семи годов ходила арефорою уже, В десять лет муку молола я богине-госпоже, И медведицей в Бравроне одевалась в пурпур я…

Аристофан. Лисистрата. Перевод Д. Шестакова

Бернар Сорель — такова была настоящая фамилия этого святого — родился в 1091 году, незадолго до начала крестовых походов. Его отец происходил из богатой и знатной семьи вольного графства Франш-Конте, а мать — из семьи бургундских герцогов Монбар, что в переводе означало «медвежья гора». Их родовой замок в Фонтене находился между Дижоном в Северной Бургундии и Труа в провинции Шампань, где с древних времен культивировались виноградники, разведенные от римской лозы.

Отец Бернара погиб в первом крестовом походе. Проходивший начальное образование в маленькой школе, юноша страшно переживал, узнав, что его любимая матушка тоже умерла. В двадцать два года Бернар поступил в бенедиктинское аббатство. Отличаясь хрупким здоровьем, он вскоре заболел, но постепенно поправился и окреп, живя в небольшом доме по соседству с имением его покровителя Гуго де Труа, графа Шампанского. В следующем году граф Гуго посетил Святую Землю и лично убедился в том, что после успешного первого крестового похода там образовалось христианское Иерусалимское королевство. По возвращении граф сразу же отписал церкви часть своих владений: невозделанную долину в Клерво на берегах реки Об. Именно в Клерво двадцатичетырехлетний Бернар Сорель основал и возглавил Клервоское аббатство.

Для нашей истории важно то, что Клерво находилось в центре области, которая в древние времена включала нынешнюю французскую Бургундию, Шампань, Франш-Конте, Эльзас-Лотарингию и пограничные районы Люксембурга, Бельгии и Швейцарии. В древности этой территорией владели салии, что означало «народ соли». Эти салические франки, как и римские императоры со времен Августа, утверждали, что их предки пришли из Трои, из Малой Азии, и приводили в доказательство топонимы типа Труа и Париж, связанные, по их мнению, со знаменитой Троей и Парисом, виновником Троянской войны. Сама древняя Троя имела особые отношения с солью. Она располагалась к востоку от малоазиатского горного массива Иды, и ее Галесианские равнины омывались водами реки с тюркским названием Тузла, ранее именовавшейся Салниоис. Корневым значением всех этих названий была соль.

Салии утверждали, что их древний вождь Меровей, «Рожденный Морем», был сыном девственницы, которая зачала его, плавая в соленой воде. Его потомки, Меровинги, жили во времена короля Артура. Считалось, что они, подобно этому королю бриттов, обладали магическими способностями и знаниями, связанными с полярной осью и двумя ее небесными медведицами. Имя Артур в переводе означает «медведь», и поэтому Меровинги выбрали для своих военных знамен эмблему в виде грозной медведицы, стоящей на задних лапах.

Связь между солью и медведями возвращает нас к древним таинствам двух богинь. Первая из них, Афродита, подобно Меровею, родилась из соленого моря — «пеннорожденная». Ей подвластны как рассветы, так и утренняя звезда. Другая, Артемида, медвежья богиня-девственница, управляет посредством подвластной ей луны морскими приливами и отливами. Благодаря этому образуется стержневая связь между утренней и вечерней зарей, а также между небесным медвежьим полюсом и бездонными морскими глубинами.

Не случайно много топонимов в этих краях отражает связь с этими двумя аспектами. Название Клерво в сущности означает «долина света», а протекающая по ней река Об — «рассвет».

Равно, если не более важно то, что многие названия начинаются с «арк», «арт» или «ард» (к примеру, Арденны названы в честь Ардунны, бельгийской версии Артемиды), а германские «бар» или «бер» обнаруживаются в таких топонимах, как Берн и Берлин. Все эти названия, как и имя самого Бернара, разумеется, в переводе означают «медведь».

Десять лет возглавляя аббатство, Бернар Клервоский значительно — можно даже сказать, чудодейственно — возмужал и стал ведущим во Франции церковным деятелем, облеченным доверием пап. Когда разные области Италии и Франции выдвинули двух кандидатов на должность Папы, Бернар внес немалый вклад в прекращение схизмы и помог Иннокентию II занять трон понтифика. Следующим успехом Бернара стало избрание одного клервоского монаха на должность очередного Папы, Евгения III, который, в свою очередь, поручил Бернару организовать второй крестовый поход. Также при содействии Бернара Клервоского получили благословение Папы Римского рыцари-тамплиеры, монашеский орден, основанный его дядей Анри де Монбаром и опекуном графом Гуго де Труа (Пайенским).

Крестовые походы начались через тысячу лет после Христа и продолжались около двух столетий. Их миссией было освободить Святую Землю от al-Islam, «неверных», и объединить западную и восточную церкви, Константинополь и Рим, в едином главном центре — Иерусалиме. Западная церковь всячески стремилась взять под контроль главные религиозные святыни, а особенно храм Соломона.

Первый храм Соломона, построенный примерно за тысячу лет до нашей эры, разрушили халдеи спустя пять столетий. После восстановления храма недосчитались многих священных реликвий, включая Моисеев ковчег завета, который принес обратно в Иерусалим Давид, отец Соломона. Как раз перед временем Христа Ирод Великий обновил этот второй храм, но он был до основания разрушен римлянами во время войны с иудеями в 70 году нашей эры, и с тех пор его уже больше не восстанавливали. Поэтому «храм», охраняемый тамплиерами, или храмовниками, в крестовых походах, был, в сущности, одним из двух мусульманских сооружений, построенных в восьмом веке: мечеть Аль-Акса или чуть более раннее каменное святилище, возведенное над местом, где когда-то стоял ковчег завета, возвращенный Давидом в Святую Землю.

Под этими святынями проходила разветвленная система водоснабжения, рукотворные пещеры, туннели, известные еще во времена предков Давида и — согласно многократным упоминаниям в Библии — изрезавшие всю Храмовую гору. В этих катакомбах находятся и так называемые «Соломоновы конюшни» — пещеры, использованные рыцарями-храмовниками и, по общему мнению, способные вместить пару тысяч лошадей. Среди рукописей Мертвого моря, обнаруженных в Кумране, есть Медный свиток с описью сокровищ, некогда спрятанных в храмовых пещерах. Опись включает много древних иудейских реликвий и манускриптов, в том числе и то самое копье, что пронзило бок Христа.

Это копье обнаружили в первом крестовом походе во время осады Сирийской Антиохии. Пойманные сарацинами в ловушку внутри крепостных стен, крестоносцы больше месяца просидели в невольном плену, поедая своих лошадей и вьючных животных, хотя многие все равно умерли от голода. Но один монах имел видение, что знаменитое копье захоронено в церкви Святого Петра прямо под их ногами. Крестоносцы выкопали копье и понесли его перед собой, как боевое знамя. Его силы помогли им завоевать Антиохию, и они направились к Иерусалиму.

Название племени франков — franko — восходит к древне-германскому слову «копье», а их соседи саксы получили свое название от сакса — короткого боевого меча. Потомки этих германских племен оказались столь грозными воителями, что арабские летописцы называли всех крестоносцев франками.

— Хотя второй крестовый поход, организованный Бернаром Клервоским, закончился полным провалом, — сказал в заключение отец Вергилий, — орден тамплиеров, обретший силу с его помощью, продолжал процветать и богатеть. А наш аббат из цистерцианского монастыря в Клерво решил посвятить себя одному любопытному занятию — написанию сотни разных иносказательных и загадочных проповедей на тему библейской книги Песни Песней, из которых до своей смерти успел завершить восемьдесят шесть. Еще более любопытным является то, что Бернар, как известно, отождествлял себя с Суламитой, таинственной невестой из этой книги, а Церковь, разумеется, отождествлял с самим Соломоном, ее возлюбленным царем. Есть мнение, что библейские Песни представляют собой зашифрованный в древности эзотерический ритуал и являются ключом к религиозным таинствам, который Бернару удалось расшифровать. Однако отношение Церкви к Бернару было неоднозначным, и его канонизировали только через двадцать лет после смерти, в тысяча сто пятьдесят третьем году.

— А что это за орден рыцарей-тамплиеров, которому он помог расцвести? — спросила я. — Вы же сказали, что позже их обвинили в ереси и истребили.

— Сотни книг написаны об их судьбе, — сказал Вергилий. — Ее сравнивали со звездой, что стремительно всходит, ярко горит и исчезает так же быстро, как появляется. Изначально Папа поручил им защищать паломников на пути в Святую Землю и охранять Храмовую гору. Но те нищенствующие рыцари Иерусалима и храма царя Соломона вскоре стали главными европейскими богачами. Сколоченные ими состояния едва ли не превосходили богатства коронованных особ Европы. По высшим политическим соображениям они держались независимо от церковной и государственной власти. В итоге оба этих института обвинили храмовников в ереси, измене и порочно сатанинских сексуальных отношениях. На них устроили настоящую облаву, они умирали под пытками или сгорали на кострах инквизиции. А обширные и неистощимые сокровища храмовников, — добавил он, — по общему мнению, включали такие чудодейственные реликвии, как меч святого Петра и копье Лонгина, не говоря уже о самом Святом Граале, — в средние века на поиски этих реликвий отправлялись все благородные рыцари от Галаада до Парцифаля. Местонахождение их сокровища, однако, является загадкой, неразрешенной до наших дней.

Разумеется, я не пропустила параллелей между средневековым детективом отца Вергилия и отдельными деталями услышанных мною ранее историй. Получалось, что царь Соломон и его храм связан со всеми, начиная от царицы Сабы и до крестоносцев. Но история Вергилия также подчеркивала еще одно обстоятельство, явно требующее изучения карты. Хотя я не могла видеть всю картину в целом, но надеялась, по крайней мере, увязать несколько разорванных нитей. И Вольфганг сделал это за меня, пока мы разглядывали карту Вергилия, разложенную перед нами на наклонной поверхности стола.

— Просто невероятно, как все становится очевидным при взгляде на карту, — сказал Вольфганг. — Сразу понимаешь, что многочисленные древние эпосы и даже самые ранние легенды о Граале Кретьена де Труа описывают сражения и приключения, действия которых сосредоточились в этом самом районе. Когда Рихард Вагнер написал цикл «Кольца», так восхищавший Гитлера, он взял за основу германский эпос «Песнь о нибелунгах», где повествуется о том, как нибелунги, которые были не кем иным, как Меровингами, победили грозу Востока Аттилу, царя гуннов.

— Но все эти события происходили задолго до крестовых походов, — заметила я. — Даже если мы говорим об одной и той же территории, как они могли быть связаны с деятельностью Бернара или храмовников, появившихся спустя сотни лет?

— Прошлое предопределяет будущее, — сказал Вергилий. — В данном случае прослеживается связь трех царств: первое установлено отцом Соломона в Иерусалиме; второе в пятом веке основано в Европе Меровингами; третье, христианское царство Иерусалима установилось пятью веками позже в ходе крестовых походов, а сами крестоносцы происходили как раз из этого региона Франции. На сей счет существует много теорий, но все их объединяет одно: кровь, в смысле происхождение.

— Кровь? — удивилась я.

— Некоторые считают, что в жилах Меровингов течет священная кровь, — пояснил Вергилий. — Родословная их начинается, вероятно, от брата Христа, Иакова, или даже от тайного брака Магдалины с самим Иисусом. Другие говорят, что Иосиф Аримафейский собрал кровь Спасителя в Святой Грааль, некий сосуд, позже перевезенный Магдалиной во Францию, где он и будет храниться в сокрытии до тех дней, когда наука сможет восстановить человека во плоти.

— Вы подразумеваете что-то вроде воссоздания личностного ДНК или клонирования? — поморщившись, сказала я.

— Такие взгляды, безусловно, не только еретичны, но, на мой взгляд, и весьма глупы, — с усмешкой заметил Вергилий. — Есть один любопытный факт, который следовало бы знать о родовых связях: как известно, все цари Иерусалима за годы христианского правления происходили от одной женщины, Иды Лотарингской.

Мне сразу припомнились две знаменитые горы с названием Ида. Первая, на Крите, где родился Зевс, стала главным центром поклонения Дионису и связывалась с портом Гермионы на карте. Вторая, на побережье современной Турции, где происходил суд Париса, известна также тем, что с нее боги наблюдали за ходом Троянской войны. А по словам отца Вергилия, есть еще и третья Ида, прародительница всех царей, правивших в Иерусалиме двести лет. И эта женщина происходила из той самой области, о которой мы говорим. Однако, очевидно, с ней было связано кое-что еще.

— Главная проблема позднего европейского средневековья, — продолжил Вергилий, — связана не с крестоносцами, а скорее с кровной враждой двух династий, известных в исторических книгах под итальянскими названиями гвельфы и гибеллины. Гвельфы получили свое название от герцогов Баварии и Саксонии Вельфов, что означает «щенки» или «медвежата», а их соперники гибеллины, объединившиеся под знаменем Папы против империи, получили свое наименование, по-видимому, от родового замка швабских Гогенштауфенов Вайблингена, что означало «медовые соты». Только один человек, соответственно тоже протеже Бернара де Клерво, сочетал кровь этих соперников. Это был Фридрих Барбаросса, который, пережив второй провальный поход Бернара, стал императором Священной Римской империи. Как первый правитель, объединивший в своих жилах родословные этих могущественных германских племен, чьи междоусобные сражения определяли историю средних веков, Барбаросса считался спасителем германского народа, способным примирить враждующие династии и утвердить мировое господство. Благодаря ему Германия стала могущественной державой. В шестьдесят шесть лет он отправился в третий крестовый поход и по пути в Святую Землю загадочным образом утонул, купаясь в реке на юге Турции. Известная легенда утверждает, что Барбаросса спит в пещере горы Кифхойзер в центре Германии и что он выйдет на помощь германцам в случае нужды.

Вергилий сложил руки на карте и спросил меня:

— Не напоминает ли это тебе другую историю?

Я недоуменно покачала головой, а Вольфганг медленно очертил пальцем круг на районе, о котором говорил Вергилий. От его следующих слов я просто оцепенела.

— По словам Альберта Шпеера, архитектора Гитлера, — сказал Вольфганг, — после победы Германии в этой войне именно в этом месте Генрих Гиммлер хотел создать «параллельное государство СС». Гиммлер планировал поселить там высший офицерский состав штурмовых войск с породистыми женами чистой арийской крови, выбранными согласно архивам СС, чтобы они и их дети заложили основу нового особого рейха. Он хотел очистить кровь и пробудить древние магические связи с землей — кровь и почва.

Я в ужасе посмотрела на него, но, оказывается, он еще не закончил.

— И несомненно, именно поэтому Гитлер назвал свое наступление на восток планом Барбаросса — для пробуждения великого духа императора Фридриха, давно спящего в горе и ожидающего призыва. Он хотел возродить магическую кровь давно почивших Меровингов. Основать утопический новый мир, основанный на чистоте крови.