— О, боже! Поверить не могу, что ты познакомилась с Родриго Монтальво и не сказала мне, – завизжала Коко, когда я появилась в «Пятой авеню». Она имела в виду актера Эдуардо Яньеса, сердцееда и возлюбленного Гавиоты.

Накануне вечером мне звонил Адольфо с сообщением о том, что «моя» серия «Destilando Amor» – заключительная – вот-вот появится на экране. Это было поистине невыносимо – смотреть на себя, монотонно повторяющую за Мистером Кротом полуфразы, чтобы иметь возможность расслышать остальные его слова. А потом у меня зазвонил телефон.

— Имельда! Я и не думала, что вы смотрели…

— Я вас умоляю… «Destilando Amor» – это совсем другое дело. Кроме того, это была последняя серия.

Затем мне принялись названивать практически все, у кого в Мексике (кроме Октавио) был мой телефон. Позвонил даже серьезный Эдгар.

— Эдгар! Какого черта ты смотрел эту?..

— Это моя бабушка смотрела – и вдруг завопила: «О, господи ты боже мой! Не твоя ли это подруга?»

Теперь Коко перегнулась через конторку.

– Doctor Olivarria, Senorita Franco, como…  – принялась она передразнивать мои реплики – мексиканка, пытающаяся скопировать мою австралийскую имитацию английского акцента в латиноамериканском испанском.

— Заткнись! Как ты погуляла с Хорди вчера вечером? – спросила я, переводя разговор на тему последнего любовного увлечения Коко.

Это был белобрысый молодой каталонец – один из директоров «Пятой авеню». Коко, которой никогда особенно не везло в любви с соотечественниками, недавно обнаружила, что пользуется исключительной популярностью у иностранцев, которые не могут устоять перед ее экзотическим серебристо-смуглым оттенком кожи, круглым, как луна, личиком и волнующими изгибами. А ее, в свою очередь, совершенно сводили с ума блондины.

Коко снова упала в крутящееся кресло за стойкой рецепции и закатила глаза:

— Это было что-что невероятное. Я вернулась домой в четыре утра…

Коко было двадцать четыре года, но ей до сих пор не разрешали гулять до ночи. Однако теперь, под влиянием Хорди, она стала уходить из дому тайком, и они отправлялись в клубы. Она уже начала изливать мне свои мечты о побеге с Хорди, но тут пришла Эльвира – на занятия Утреннего клуба первых жен.

— Дороти! – Эльвира, смеясь, подбежала ко мне. – Вы взяли автограф у Эдуардо Яньеса?

По пути с работы я зашла в главный офис «Пятой авеню», чтобы пожаловаться директору Нестору Монтесу на то, что мне опять не платят жалованье. Уже целых два месяца. Я знала, что это будет напрасный труд, как мне неизменно предрекал Рикардо, но мне хотелось, чтобы это не вошло в привычку.

Рикардо сегодня работал в главном офисе. Мы сказали друг другу «Добрый день», когда я проходила мимо его кабинета. Хотя все знали, что мы с ним пара, нам на работе было удобнее делать вид, что это не так.

На самом деле я гораздо больше волновалась из-за того, что не платят Рикардо. Я как-то выкручивалась за счет частных уроков, но Рикардо работал по десять часов в день, мотаясь из штата в штат, чтобы контролировать новые школы, которые продолжали открываться повсюду, а между тем влезал в серьезные долги, расплачиваясь кредиткой за бензин и проживание в отеле. Ему должны были компенсировать эти затраты, но никогда этого не делали. И мы до сих пор не знали, где взять денег на операцию кошке с мочекаменной болезнью.

Рикардо взял какой-то текст на перевод, над которым мы вечерами вместе трудились, как рабы, стараясь переписать безграмотную автобиографию мексиканского гонщика с испанского на английский.

Я постучала в дверь кабинета Нестора Монтеса.

— Да!

Он тяжело поднялся со стула, опираясь руками о стол, а потом, переваливаясь, подошел ко мне и пожал руку.

— Дороти! – удивился он. – Знаете, такая честь для нас, что в нашей компании работает актриса «Телевисы»! – Он все еще держал мою ладонь пухлыми пальцами.

— Нестор… Мне нужно поговорить с вами о моей зарплате…

— Ах да, у нас тут были кое-какие проблемы с банками. Но деньги поступят завтра. Что-нибудь еще?

Хотя я уже опаздывала на занятия по испанскому, я все равно решила сделать крюк и пройти через факультет философии и литературы. Я обнаружила, что там, за крошечным прилавком в многолюдном коридоре, покрытом граффити, готовят лучший кофе в Мехико. Один бариста, с волосами, заплетенными в косу, и серебряным гвоздиком в губе, вручил мне листовку, призывающую к протесту против пыток крестьян-индейцев мексиканской военщиной, в то время как другой бариста готовил кофе.

Перейдя через дорогу с картонным стаканчиком в руках, я прошла через ворота в увитой виноградником каменной стене в Центр для иностранцев, Centro de Enseñaza Para Extrañeros (CEPE).

— Застряли в пробке? – спросил профессор Арсаба, пряча в усы ироническую усмешку.

Остальная часть группы захихикала. Днем раньше мы как раз говорили о том, что chilangos были бы совершенно сбиты с толку, если бы из гигантской столицы вдруг исчезли все пробки, ведь пробки служат сейчас прекрасным оправданием практически всему. Арсаба также преподавал французскую литературу.

— Знаете, почему я предпочитаю преподавать испанский иностранным студентам? – спросил он на первом же занятии. – Потому что мне больше платят.

Но я подозревала, что еще и потому, что это давало ему возможность поразглагольствовать о своих наблюдениях относительно условий жизни в Мексике. Прожив некоторое время в Париже, профессор научился смотреть на свою родину со стороны, но, и вернувшись в Мексику, он, не колеблясь, критиковал мексиканскую культуру.

— Сегодня, – сказал он, – последний день двухмесячного срока – повторяю: двухмесячного срока, – когда вы можете получить справку о хорошем экологическом состоянии вашего автомобиля – это обязаны делать все жители города. И сегодня, если вы поедете в любой из восьми городских центров техосмотра, вы увидите очередь из машин, протянувшуюся на десятки километров.

В этот момент Рикардо сидел в своей машине как раз в одной из таких очередей, я несколько раз за день звонила ему, с сочувствием спрашивая, далеко ли он продвинулся в очереди, причем ему пришлось кого-то подкупить, чтобы только в нее попасть. Но я не осознавала, что он мог все сделать несколько недель назад, когда никаких очередей не было.

— Почему? – продолжал Арсаба. – Почему девяносто процентов мексиканцев предпочитают восемь часов провести в очереди? Потому что они неспособны что-что предпринять, пока это не является жизненной необходимостью!

Я посмотрела на Мэри-Энн из Южной Каролины. Она тоже жила с мексиканцем, и мы с ней понимающе переглянулись. Нужно ли говорить, что ее мужчина стоял в десятикилометровой очереди недалеко от Рикардо.

Около четверти нашей группы составляли американцы мексиканского происхождения, выросшие в Северной Америке, которые хотели понять мексиканскую культуру и усовершенствовать свой испанский. Еще была Татьяна, строгий профессор математики из России, которая готовилась занять должность в университете; Нобу, высокопоставленный японский офицер полиции, чемпион по боевым искусствам, который учился здесь по какой-то правительственной программе; Мэри-Энн, бывшая монахиня, которая одевалась как мужчина и жила здесь со своим мексиканским возлюбленным, тоже бывшим монахом. Позже я узнала, что он был на пятьдесят лет старше ее. В Мексику как магнитом тянет чудаков со всего мира.

Еще была группа из трех африканцев – католических миссионеров из Камеруна, которые приехали сюда с миссией научить мексиканцев «истинному католицизму», в отличие от «идолопоклонства», которому предаются в мексиканских деревнях. Их религиозные взгляды сочли бы консервативными даже в Средние века, и, когда кто-нибудь из них высказывал свое мнение, вся группа замолкала и с тревогой смотрела на Арсабу, который резко менял тему дискуссии.

— Ибо все мы знаем, что вирус СПИДа – это кара Господня за гомосексуализм и распутство, – изрек Филемон, когда мы обсуждали текст о культуре индейцев-сапотеков Оахаки.

Кажется, он говорил о благожелательном отношении к трансвеститам в культуре сапотеков.

— Ужасные-преужасные грехи совершают эти люди по неведению… Куда же смотрят их духовники? – взывал он к нам.

— Ах да, мы с вами раньше уже говорили о меняющихся правилах употребления герундия в испанском… кто-нибудь из вас замечал нестандартное использование герундия? – затараторил профессор Арсаба.

Если бы они были белыми североамериканцами, товарищи по группе, несомненно, съели бы их живьем, но вступать в спор с черными африканцами, кажется, никому не хотелось.

Посещая эти занятия вместе с людьми, которые тоже чувствовали себя в Мексике чужаками, я почему-то больше ощущала свою причастность к этой стране. Я теперь в целом была счастливее: не рыдала от того, что не могу понять шутку, не орала оскорбления в адрес сбитых с толку старичков. Теперь я могла как-то оценивать свои успехи и чувствовала, что в голове у меня кое-что проясняется.

Я обнаружила и другие способы сохранить душевное равновесие посреди безумного Мехико. Рецепт прост: при малейшей возможности вырываться из его тисков. По выходным мы с Рикардо полюбили ходить на пикники в укромные уголки в горах, окружающих Мехико. Я использую слово «пикник» символически, ибо в Мексике сама идея пикника не имеет смысла, поскольку, куда бы вы ни пошли и как бы далеко от цивилизации ни забрались – хоть на вершину вулкана посреди леса, – поблизости всегда обнаружится команда женщин у костра, готовых немедленно приготовить вам прекрасную еду.

– Quesadillas, huaraches, lacoyas, gorditas, sopes (все это – воплощения кесадильи), – запоют они. И поспешат начинить кукурузную лепешку белым сыром, цветками тыквы, грибами, колбасой чоризо или перцем халапеньо, поджарить ее на углях, а затем добавить острую сальсу – красную и зеленую.

В одно воскресное утро мы с Рикардо читали газету в одном кафе в Койоакане и наткнулись на фотографию знакомого места. На ней была подъездная дорожка, на которую мы много раз обращали внимание, проезжая мимо. Она отходила от безлюдного шоссе в туманном сосновом лесу под названием Дезиерто-де-лос-Леонес, по пути к одному из наших любимых мест для пикника. Сквозь туман виднелись массивные витые металлические ворота; по обе стороны от них стояли колонны в несколько метров высотой, украшенные искусно вырезанными из дерева горгульями, змеями и кровожадными демонами. Мы были так заинтригованы их зловещим видом, что однажды даже остановились, чтобы взглянуть поближе, но быстро отправились дальше, заметив, что за нами следят несколько высокотехнологичных охранных видеосистем.

Что же за человек мог жить в таком доме? – терялись мы в догадках и в конце концов решили, что это может быть только колдунья, и очень состоятельная колдунья. Но мы ошибались. Под фотографией в газете была надпись: «В особняке наркобарона обнаружен зверинец».

Когда полиция совершила налет на базу наркокартеля, в имении обнаружили гиппопотама, двух львов, двух тигров, двух пантер и гориллу. Это напомнило мне, как я когда-то читала у Берналя Диаса дель Кастильо описание дворца императора ацтеков Монтесумы, в котором он нашел «тигров, и два вида львов, и животных, похожих на волков и лисиц, и плотоядных зверей помельче». Далее он писал, что кормили их человеческим мясом (остатками от человеческих жертвоприношений). Животные из зверинца наркобарона на фотографиях выглядели довольно упитанными, так что мне подумалось, что им тоже могли найти практическое применение.

Как удалось этому конкретному наркобарону действовать так долго и почему его сейчас так внезапно арестовали? Пытаться понять мексиканскую политику – это как шагнуть в зазеркалье. Все на самом деле оказывается не таким, каким казалось. И чем дальше ты заходишь, тем сильнее размываются границы между черным и белым, все приобретает грязно-серый цвет.

Однажды вечером, возвращаясь домой после занятий, я остановилась поболтать с Армандо – владельцем стойки с пиратским видео, которую он ставил на тротуаре как раз напротив остановки метробуса. Я уже раньше покупала у него DVD, и с тех пор у меня вошло в привычку болтать с ним в течение нескольких минут, пока я ждала зеленого света. Уже стемнело, и он начал убирать нераспроданные диски в чемодан. Увидев, что я подхожу, он с преувеличенной тревогой посмотрел на часы, как бы желая выразить свое беспокойство по поводу того, что я так поздно возвращаюсь домой.

— Занятия по политологии заканчиваются в девять, – объяснила я. Обычно я встречала его после уроков испанского, которые заканчивались на несколько часов раньше.

У Армандо были длинные, медного цвета волосы до пояса, которые он завязывал в конский хвост, и длинные закрученные усы, придававшие ему царственный вид. В его внешности было что-что благородное – что-что, что заставляло меня подозревать, что он не всегда торговал пиратскими видеодисками.

— По политологии? – переспросил он, неодобрительно вытаращив глаза. – Что тебя заставляют читать? Наверное, Краузе и Монсиваиса?

Я полезла в сумку и в подтверждение его слов вытащила оттуда экземпляр книги Энрике Краузе «La Historia Cuenta» («Говорит история»).

— Слушай, ты можешь хоть всю жизнь просидеть за книжками этих выучившихся за границей идиотов. Но все, что тебе действительно нужно знать о том, как все устроено в Мексике, это Закон Ирода. Ты ведь знаешь, кто такой царь Ирод? – спросил он.

Я кивнула.

Он порылся в своем чемодане и вытащил DVD-диск с заглавием «La Ley de Herodes» («Закон Ирода»).

— Возьми, – сказал он и сунул его мне в руки.

Я попыталась отдать ему 20 песо, но он замахал руками:

— Нет-нет-нет. Просвещайся. Как можно брать деньги за просвещение? Посмотри его сегодня вечером, завтра принесешь, – велел он.

Светофор загорелся зеленым, и я поблагодарила Армандо и перешла через дорогу к остановке метробуса – легкого рельсового транспорта, который идет по всему проспекту Инсурхентес.

Тем же вечером мы с Рикардо устроились на диване, чтобы посмотреть этот фильм. Мы включили телевизор. Рикардо на пару минут задержался, чтобы просмотреть сводку новостей, прежде чем вставить диск в проигрыватель. Репортер вещал о проблемах в американской банковской системе, которые обрушили мировые фондовые биржи.

Последние несколько недель в газетах то и дело попадались заметки об экономической ситуации в Соединенных Штатах – о крахе «Леман Бразерс», о том, что правительство берет банки под контроль, – но сейчас ситуация уже становилась действительно серьезной. Я понимала, как она может отразиться на Мексике с ее почти полной зависимостью от Соединенных Штатов.

Рикардо смотрел фильм «Закон Ирода» много раз, потому что это культовая картина конца 1990-х годов. Начинается фильм с того, что в ситуации беззакония в послереволюционной Мексике, когда у власти была ИРП (Институционно-революционная партия), идеалиста Хуана Варгаса назначают «президенте мунисипаль» (главой местного самоуправления) в пыльном маленьком городке в глуши. Однако вскоре он решает оставить свой пост – осознав, чем чревата власть, когда коррупция пронизывает ее сверху донизу. Однако его босс, губернатор штата, отсылает его обратно в городок с копией текста конституции, револьвером и напутствием: «La Ley de Herodes: e chingas o e jodes ». В буквальном переводе это значит: «Закон Ирода: тебя в любом случае поимеют», но эту фразу все понимают как «поимей других, пока они не поимели тебя», как, собственно и пытался поступить царь Ирод с Иисусом.

В Мехико бытует общее представление, что всех так или иначе дурачат и обворовывают. И когда это жульничество берет начало на самом верху, единственное, что остается, это следовать тенденции и накалывать других, создавая таким образом хрупкое равновесие взаимной эксплуатации. Как можно соблюдать закон, когда те, кто этот закон пишет, его не соблюдают? Знаменитый мексиканский преступник Эль Карризос, который ухитрился ограбить дом Луиса Эчаварри, директора агентства по атомной энергетике, однажды сказал: «Разве не хорошо вору ограбить вора?»

Более тридцати процентов электричества в Мехико – ворованные. Их крадут при всем честном народе, просто подсоединяя кабель к линиям электропередачи. Именно таким образом уличные ларьки получают свет и электроэнергию для приготовления еды. Почему воров никто не пытается остановить? Да просто полицию постоянно держат под контролем с помощью взяток, а больше никто и слова не осмеливается сказать, ибо энергетические компании коррумпированы и обдирают всех как липку. Я точно знала (поскольку наблюдала ситуацию изнутри), что в трех из филиалов «Пятой авеню» крадут электроэнергию. Я использовала точно такие же оправдания, покупая пиратское видео, вместо того чтобы взять фильмы в видеопрокате. Компания, на которую я работала, эксплуатировала меня, так почему бы и мне не оставить без заработка киноиндустрию? Стоимость проката видеофильма – 50 песо, и как раз столько мне платили за два часа работы.

Доходы от нелегального бизнеса составляют девять процентов от валового национального дохода, и, по некоторым оценкам, в нем занята треть всего работоспособного населения Мексики, и если принять жесткие меры против таких людей, как Армандо, то это будет иметь очень серьезные последствия для экономики страны. Наиболее процветающей является парковочная мафия viene-vienes (давай-давай), сумевшая захватить чуть ли не все до единой улицы Мехико.

Люди из этой мафии скорее напоминают пиратов: золотые зубы, длинные волосы, шрамы, татуировки – и выглядят, по определению, не слишком дружелюбно. «Viene-vienes» («Давай-давай»), – приговаривают они, стоя на краю тротуара и помогая вам парковаться. Однако временами помощь viene‑vienes бывает действительно необходима: в 21-миллионном городе профессиональные парковщики в самом деле приносят пользу. Если вы не можете найти место для парковки, то, вместо того чтобы часами колесить вокруг, просто бросьте ключи одному из этих ребят, и они все уладят. И даже присмотрят за машиной в ваше отсутствие, проследив за тем, чтобы ее не угнали воры или не отбуксировала дорожная полиция. Впрочем, нуждаетесь вы в их помощи или нет, у вас нет выбора: если вы не воспользуетесь их услугами, то, вернувшись, обнаружите, что ваша машина осталась без шин, а лобовое стекло разбито, а может быть, машины вообще нет на месте.

Viene-vienes – прекрасно организованная группировка. Все улицы поделены между кланами viene‑vienes, и эти участки передаются по наследству. На нашей улице заправляли трое главных viene‑vienes : Тонио Гранде (Большой Тони), пожилой мужчина, которого чаще всего можно было видеть отдающим приказания с бутылкой бренди в руке; его сын Тонио, молодой человек с полным ртом золотых зубов, кудрявыми волосами до плеч и коллекцией психоделических футболок, которые он менял каждые три дня; и жена Тонио, Жаклин, которая большую часть времени проводила, сидя на газоне у нашего дома, нянчась со своим младенцем. Иногда, возвращаясь домой, я находила ребенка одного на обочине, безмятежно спящего под одеялом. Когда Жаклин подзывали помочь с парковкой, она просто оставляла ребенка на улице. Думаю, она была уверена в том, что никому не придет в голову похитить ребенка viene‑vienes. Еще она, похоже, была звеном в цепочке скупщиков краденого. Время от времени она подкарауливала меня, когда я возвращалась домой, и предлагала купить какую-нибудь редкую техническую штуковину.

— Слушай, güera, я достала такие роутеры… могу отдать тебе задешево.

— Роутеры – это что такое?

— Э-э-э… Кажется, что-что для компьютера… У тебя компьютер есть?

— Да.

— Вот, могу отдать их тебе за тридцать песо.

Наши отношения с этими бандитами были совершенно безоблачными. Они доверяли нам, а мы доверяли им, хотя я никогда не покупала у них никаких роутеров.

Другая мафиозная организация, с которой мы ежедневно имели дело, это сборщики мусора. Каждый день бородатый человек с тележкой стучал в наши ворота и просил денег. Мы отнюдь не обязаны были давать ему деньги, поскольку эти услуги оплачиваются муниципалитетом. Но мы платили, потому что иначе он не забирал бы наш мусор.

В 1990-х годах, когда к власти в Мехико пришло новое правительство, один из депутатов, по имени Легоретта, решил исправить эту ситуацию. Однако вскоре он оказался в ловушке. Дело в том, что каждый мусоровоз функционирует как семейный бизнес, и водитель выступает в качестве гендиректора. Муниципалитет нанимает только водителя. Остальные одиннадцать рабочих, составляющих команду мусоровоза, – многочисленное семейство водителя – считаются работающими на общественных началах. Кроме чаевых, эти люди зарабатывают на жизнь переработкой мусора и перепродажей бензина, выкачанного из мусоровоза. У Легоретты не хватило бюджетных средств, чтобы включить этих «общественников» в муниципальные платежные ведомости, как предлагал профсоюз мусорщиков. Однако уничтожение практики «чаевых» оставило бы несколько тысяч людей без работы, а город – полным гниющего мусора. В конце концов депутат решил, что разумнее будет просто оставить все так, как было всегда. Коррупция в Мексике – важная форма социальной защиты населения.

Когда я в следующий понедельник пришла в школу английского языка «Пятая авеню», Коко пребывала в непривычно хорошем настроении. Было семь утра, а она уже шаркала ногами по полу в небольшом пространстве за своей конторкой под какую‑то попсовую песенку в стиле латино.

— Что с тобой такое, Коко? Ты пытаешься отпугнуть студентов? – Я еще толком не проснулась, и музыкальные ритмы оглушили меня.

Она просияла:

— Слушай, я расскажу тебе секрет. Но только никому не говори, даже Рикардо.

— Обещаю.

— Я завтра еду в Барселону вместе с Хорди.

— Что? Надолго? А в «Пятой авеню» знают, что ты уезжаешь?

Коко не знала, когда вернется, она просто собиралась поехать в Испанию и попробовать найти работу; никому из «Пятой авеню» девушка об этом не сказала.

— Меня бы тут же уволили, если бы я рассказала, что уезжаю, – объяснила она.

— А деньги? Как ты раздобыла деньги? – спросила я.

Накопить денег на самолет мексиканцу – весьма трудная задача.

Коко улыбнулась.

— Есть способы, – сказала она.

Потом сделала музыку потише и стала подпевать.

И кто бы сомневался, на следующее утро я пришла на работу и обнаружила очередь из студентов у дверей школы. Коко с ключами так и не появилась.

Через пару недель постепенно выяснилось, как Коко и Хорди сумели раздобыть деньги. В обязанности Коко входило продавать студентам контракты на обучение. Она справлялась с этим блестяще, за исключением того, что между тем, сколько она брала со студентов, и тем, что она записывала в официальные документы, были некоторые расхождения.

Хорди применил несколько более прямой способ получить деньги от компании. Поскольку он был директором, то знал все хитрости, позволяющие уклониться от уплаты налогов. Поэтому все, что ему пришлось сделать, так это пригрозить кому следует, что он не станет скрывать неприглядную информацию. За молчание он получил значительную сумму.

Коко и Хорди, в отличие от остального персонала, получили свою плату. Они поимели «Пятую авеню» до того, как «Пятая авеню» наколола их.