— Вентиляторы.
— Что?
— Вентиляторы, — повторил Зобов. — Работают хорошо. Аккумуляторы отдохнули. Можно закрывать крышку.
— При чем тут крышка? — закричал капитан, посмотрев на него широко раскрытыми глазами. — Он мертв! Вы что, не видите?
— Не ори, — тихо сказал Зобов. — Все вижу. Мертвее не бывает. Отчего только?
Ефрейтор наклонился над трупом сержанта.
— Лопастями порубило, — закончив осмотр, сделал он вывод. — На нем живого места нет.
— Я и говорю — аккумуляторы отдохнули, кивнул Зобов. — Вопрос в том, как он попал в вентшахту. Сами меня убеждали, что туда не пролезть — мало отверстие.
— Маленькое, — подтвердил Ефимов. — Но голова пройдет. А если пролезет голова, протиснется и все остальное.
Зобов махнул рукой.
— Понаслушался сказок. Ерунда все это. На меня посмотри, — он похлопал себя по животу. — Две моих башки пройдут, а все остальное застрянет.
— Так это вы, товарищ генерал, — сказал Галиуллин, — а сержант худощавый был. Он — запросто.
— Запросто. Если по кусочкам толкать.
Зобов вздохнул:
— Чего это он надумал? Дурак.
— Может, он больной был? — предположил капитан. — Боязнь замкнутого пространства. Есть такая болезнь.
— Почему же она раньше не проявилась? — спросил Зобов. — Не первое дежурство, не салага.
— Бывает, что внезапно обостряется, — сказал ефрейтор. — Это как инфаркт. Вроде все нормально, а потом раз — и готов человек.
— Пошли наверх, — приказал Зобов. — Осмотрим там все.
Они поднялись к выходному люку и по очереди заглянули в темную, обдающую свежим дыханием глотку вентиляционной шахты.
— У него с собой штык-нож был? — спросил Зобов. — Я что-то не заметил.
— Был, — уверенно сказал Галиуллин. — Когда сержант к люку на дежурство шел, он всегда нож брал.
— Им он сеточку-то и вскрыл, — сделал предположение Ефимов, трогая края оторванной от крепежа предохранительной сетки.
— Странно все это, — озабоченно произнес Зобов. — Вздумал покончить с собой таким идиотским способом. Если уж крыша поехала, так штык в сердце — и все. Быстрее и мучений меньше.
— Он наверх хотел выбраться, — сказал Галиуллин. — Сорвался и…
— Ладно, — подытожил Зобов, — дело сделано, назад не вернешь. Пошли, похороним.
Они спустились в аккумуляторную, уложили мертвое тело на дно вентиляционной шахты и закрыли ее металлической плитой.
— Когда выберемся отсюда, сделаем все по-человечески, — сказал Зобов. — Жалко парня. Ему бы жить да жить.
Они вернулись в комнату отдыха и молча расселись, каждый на своем месте: Зобов на тахте, капитан в кресле, Галиуллин — за столом.
— Н-да, — сказал Зобов, когда молчание стало невыносимым. — Я когда-то, в соплях, космонавтом хотел быть. Мечтал, так сказать, наследить на пыльных тропинках далеких планет. А теперь вижу — адова у них работенка. Это же надо — с глазу на глаз с одной и той же мордой по полгода в космосе болтаться. Мы тут с вами две недели вожжаемся, а надоели вы мне, если честно, хуже горькой редки. Как, предполагаю, и я вам. Не удивлюсь, если кто-нибудь из нас вскоре того, чертенят станет собирать, которые по стенкам бегают.
— Какие черти? Где? — взвился Ефимов.
— Это шутка такая, — успокоил капитана Зобов. — Говорю, что надо нам срочно менять обстановку. Компьютер надоел, карты тоже. Объявляю конкурс на лучший сценарий по теме — как убить…
— Кого? — снова дернулся Ефимов.
— Время.
— А! — успокоился капитан. — Может, в города поиграем?
— Это на час, — отверг предложение Зобов и, искоса посмотрев на Ефимова, уточнил: — А скорее всего, на десять минут. Мало.
— Ну, тогда давайте анекдоты травить. Стоит солдат возле казармы, а около него гора окурков валяется. К нему генерал подходит и спрашивает: «Военнослужащий! Это чьи окурки?!» А солдат ему в ответ: «Ничьи, товарищ генерал, курите!»
Ефимов заливисто заржал, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Смешно, — сказал Зобов. — Это ты про меня?
Капитан поперхнулся на вздохе:
— Товарищ генерал, что вы? Анекдот ведь.
— Ладно, не боись, — хохотнул Зобов, глядя на растерянное лицо подчиненного. — Я шутки понимаю. А ты, ефр… старший сержант, что молчишь? Предлагай. Будет дельное предложение — благодарность объявлю и у знамени части сфоткаю.
— Я анекдотов не знаю, — пожал плечами Галиуллин.
— Тогда что-нибудь другое давай. Чем в свободное время любишь заниматься?
— У меня в армии одно хобби — наряды, — угрюмо сказал ефрейтор. — Дневалить, на кухню.
— А на гражданке?
— Дома я компьютер хотел иметь, — мечтательно произнес Галиуллин. — Только мы небогато жили. Записался в кружок, потом меня в лабораторию при политехе рекомендовали. В программисты метил, в белые воротнички. А попал в армию… в подворотнички.
Галиуллин невесело усмехнулся.
— Интересно, — сказал Зобов. — Вот и занятие для нас нашлось. Объявляю об открытии первых в стране подземных курсов по изучению компьютерной техники. Руководителем курсов назначаю старшего сержанта Галиуллина. Капитан, ты хочешь в совершенстве владеть компьютером?
Ефимов поморщился.
— Капитан хочет, — сказал Зобов, — горит от нетерпения синим пламенем. Начинайте, сержант.
Они подошли к столу.
— Что это за зверь? — ткнул пальцем Зобов в системный блок.
— Обычный «Пентиум», — сказал Галиуллин. — Сто двадцатый. ОЗУ шестнадцать мегабайт, винт один и три гига, простейшая видеоплата. Предназначен для выполнения рядовых операций.
— Ефимов, — строго сказал Зубов. — Почему сачкуешь? Возьми бумагу, авторучку и записывай все слово в слово. Я потом проверю.
Капитан обречено запыхтел над листом.
— Все, что ты говоришь, очень интересно, — сказал Зобов, усаживаясь рядом с ефрейтором. — Но объясни ты мне, сирому, к примеру, такую вещь: почему, когда я давлю на кнопочку с буквой «А», она, а не другая, выскакивает на этом вот телевизоре?
Зобов показал на экран монитора.
— Потому что в компьютере есть специальная микросхема, которая понимает ваши действия, — объяснил ефрейтор. — В ней записаны все данные о кодах, которые выдает клавиатура.
— Да-а… — с уважением протянул Зобов. — Умные люди придумали. Такое не всякому дано!
— Ну, это не сложно, — усмехнулся Галиуллин. — Достаточно написать коротенькую программку, и вместо «А» будет появляться «Б».
— Да брось ты! — изумился Зобов. — И ты такое можешь?!
Ефрейтор снисходительно пожал плечами и застучал по клавишам.
— Круто! — подытожил генерал, когда Галиуллин закончил перепрограммирование. — Ефимов! Не спать! Все зарисовал?
— Да все, — уныло простонал капитан.
— Отлично! А теперь объясни, почему…
Занятия на «курсах» продолжались до позднего вечера. В конце концов капитан взмолился:
— Товарищ генерал! Может, хватит? У меня голова распухла!
— Серый ты человек, Ефимов, — посетовал Зобов, отбирая у того листок с записями. — Никакой в тебе тяги к знаниям. А я вот сегодня столько полезного узнал, что ты и представить себе не можешь! Ну ладно. Объявляю перерыв до завтрашнего утра.
Они поужинали, и Зобов, довольно поглаживая себя по животу, провозгласил:
— Объявляю отбой! Гасим лампы — электричество, оно… Об этом я уже, кажется, говорил — и спать. В целях появления в наших скудных рядах здоровых ростков демократии спешу сообщить, что я этой ночью буду почивать в кресле, Ефимов — у него был трудный день — ляжет на тахте, а вам, старший сержант Галиуллин, придется провести ночь у выходного люка. Надеюсь, что призрак усопшего — да простит меня Господь за кощунство — не побеспокоит вас своим посещением. Привидений боишься?
— Никак нет, товарищ генерал, — отозвался Галиуллин.
— Ну и отлично! Всем спокойной ночи.
Когда из комнаты отдыха раздался храп капитана, Зобов выждал несколько минут и неслышно поднялся с кресла. На ощупь он прошел в аккумуляторную и, казалось бы, бесцельно стал исследовать источники резервного питания. В самом углу помещения он просунул руку между рядами банок и удовлетворенно хмыкнул. Потом вернулся обратно и сел в кресло.
На следующий день после завтрака Галиуллин спросил Зобова:
— Товарищ генерал, продолжим обучение?
— Знаешь, сержант, что-то недомогаю я, — пожаловался Зобов. — Переутомился. Позанимайтесь с капитаном. Вон у него глаза горят от нетерпения.
Зобов развалился на тахте, упер глаза в потолок и, изредка прислушиваясь к чириканью подчиненных, задумался.
Внезапно он вскочил:
— Тихо! Да тише, я говорю!
— Что случилось? — шепотом спросил Ефимов.
— В шахте кто-то есть!
— Не может быть, — прошептал капитан.
— Может — не может… Ты слушай!
Они притихли, и в наступившей тишине из динамиков донеслись едва слышные шорохи — будто старый-престарый человек брел по асфальту.
— Вот и прибыли по наши души, — загробным голосом произнес Ефимов.
— Не нуди, — перебил его Зобов. — Включай видеокамеру!
На экране появился металлический бок ракеты.
— Поднимай!
Видеокамера медленно поползла вверх.
— Так мы все равно ничего не увидим, — сказал Зобов. — Лестница вне обзора. Хотя какая разница. Если там не случайные люди, а профессионалы, то увидим и услышим мы только одно — пламя, взрыв и темноту.
Камера добралась до верхушки ракеты и остановилась.
— Теперь вниз, — сказал Зобов. — И слушайте!
Дно шахты. Никого.
— Может, это мыши? — предположил Ефимов.
— Не изводи ты меня, капитан, — взмолился Зобов. — Какие на хер мыши возле баллистической ракеты!
Внезапно в шахте вспыхнул свет.
— Слава те Господи! — облегченно сказал Зобов. — Какой-то придурок рубильником балуется. Те бы свет зажигать не стали.
Он наклонился к микрофону:
— Кто еще там светом балуется? Электричество, оно денег стоит. Отвечай, а то как жахну сейчас!
Когда в поле обзора видеокамеры появился человек, Зобов внимательно присмотрелся и уверенно произнес:
— Гражданский.
— Думаете, сумеет? — с сомнением спросил капитан, когда через полчаса беседы гость исчез в ремонтном тоннеле.
— Попытка не пытка. Что еще в нашем положении делать-то?
Вечер и часть ночи прошли в напряженном ожидании.
— Все! — сказал Зобов, хлопнув себя по коленям. — Дохлый номер. Не вышло у него ничего. То ли струсил, то ли попался. Хватит глаза в телевизор пялить. Отбой. Выключай вид…
В шахте что-то громко хлопнуло. Отталкивая друг друга, они бросились к монитору.
У основания ракеты расплывалось белесое пятно. Мелькнула фигура человека, похожая на призрак, раздались негромкие щелчки выстрелов, крик.
— А вот и они, — отрывисто произнес Зобов. — Спецназ. Только не пойму я — при чем тут газовая граната? Они что — друг с другом воюют?
Через пару минут в шахте раздалось громкое шипение, и сверкнула вспышка такой силы, что видеокамера на некоторое время ослепла.
— Заряд подорвали! — закричал Ефимов. — Сейчас топливо сдетонирует!
Но вместо этого что-то громко шлепнулось о металлический пол шахты, и объектив равнодушно уставился на неподвижное тело. Белесое облако исчезло, и Зобов вплотную придвинулся к монитору.
— Ежкин корень! — сказал он пораженно. — Ты только посмотри, Ефимов!
Капитан усиленно пялил глаза на матовое стекло.
— На одежду их посмотри! — с досадой пристукнул кулаком по столу генерал. — Одеты они по-разному. А это значит… что значит?
— Что это значит? — эхом откликнулся капитан, но Зобов не слышал его — отвернулся и надолго замолчал.
Их шахты больше не доносилось ни звука. Равнодушно маячил в полутьме округлый бок стратегической, валялись друг подле друга три мертвых человека. Ефимов выключил монитор. От щелчка Зубов вздрогнул и посмотрел на капитана невидящим взглядом.
— Неужели решились? — произнес он задумчиво. — На чужой территории — и так рисковать! Не доверяют… Может, и правильно делают. Но ведь не получилось у них!
— Вы о чем, товарищ генерал? — осмелился перебить начальника Ефимов.
— О том, что надо ждать больших перемен, капитан, — сказал Зобов. — Шахту, скорее всего, больше трогать не будут. Жди гостей из других волостей. Например, из-под Рязани.
— Почему? — поинтересовался Ефимов.
— Потому что ни я, ни ты кнопочку не нажали. А должны были с испугу это сделать. Не будут нас теперь бояться, понимаешь?
— А Рязань-то тут при чем?
— Причем, что десантура там обитает. Усек? Их и жди.
Зобов устало поднялся из-под стола и лег на тахту.
Потянулись скучные, однообразные дни. Капитан Ефимов прилежно занимался с Галиуллиным в «компьютерной секции», а Зобов большей частью валялся на тахте и, уперев глаза в бетонный потолок, думал одному ему известную думу. К концу третьих суток он с прищуром посмотрел на красное от бурной умственной деятельности лицо Ефимова и внезапно взревел:
— Эврика!
— А? Где?! — вскинулся капитан.
— В п…, — мимоходом пояснил Зобов. — Все! Считайте, что с завтрашнего дня мы идем на повышение — из разряда зэков переходи на положение вольных.
— Опять что-то придумали, — уныло сказал капитан. — Опять секцию какую-нибудь?
Зобов сел на тахте.
— Мне в голову пришла мысль — одна, но очень умная! Завтра мы с вами выходим наверх!
Галиуллин открыл рот.
— Завтра? А как?
— Будет день — будет пища, — отрезал генерал. — Утром все и узнаете. Сглазить боюсь. Поэтому приказываю — бросайте заниматься ерундой и каждый в свое лежбище. Только ты, капитан, уж извиняй, сегодня тебе в кресле маяться.
— Да я че… — покорно согласился Ефимов. — Только рановато еще спать.
— Давай, давай! Сил набирайся.
Повертевшись пару часов на тахте, Зобов спросил:
— Ефимов! А где старший наш? Галиуллин.
— Так у люка. Дежурный.
— Зови его сюда, — Зобов махнул рукой. — Хватит там торчать. Бессмысленное занятие.
Капитан ушел. Через пять минут раздался грохот сапог по металлической лестнице.
— Убит он! — закричал Ефимов, врываясь в комнату отдыха. — Голова раскровавлена!
Зобов вскочил с тахты:
— Ты что несешь?! Убит? Кем?
— Откуда я знаю? — продолжал кричать Ефимов. — Я наверх поднялся, а он лежит!
Они бросились к входному люку.
Ефрейтор лежал рядом с опрокинутыми стульями, раскинув руки. Поперек лба у него зияла глубокая рана. Зобов прижался ухом к его груди.
— Тьфу, напугал! «Убит! Убит!» Дышит он! Бери за ноги.
Они перенесли Галиуллина вниз и положили на тахту. Капитан сбегал к аптечке, и Зобов туго перевязал рану бинтом.
— Как же это получилось? — сказал он, глядя на бледное лицо ефрейтора. — Со стула упал, что ли? Утомился, задремал. Все ты — курсы, компьютеры. Утомил парня.
— Что вы говорите, товарищ генерал? — обиделся Ефимов. — Сами заставляли заниматься, а на меня сваливаете.
— Ладно, не куксись. Признаю свою вину. Заездил старшого. Хорошо еще не до смерти. Ничего, отлежится, будет лучше нового.
— Не скоро он в себя придет, — покачал головой капитан. — Приложился крепко. Как бы рана не загноилась. Лекарств у нас — кот наплакал.
— Будем надеяться, — сказал Зобов. — Организм молодой, крепкий, выкарабкается. Ты, извиняй, капитан, но сегодня тебе у люка подежурить придется. Не мне же на часах стоять.
— Есть, товарищ генерал! — вытянулся Ефимов. — Но ведь вы сказали…
— Я сказал — иди! — раздельно произнес Зобов. — И наведывайся сюда иногда, проверить состояние раненого. А я нынче в аккумуляторную спать пойду. Храплю я сильно, понимаешь? А больному покой нужен.
Капитан пожал плечами и ушел.
Зобов послонялся немного по комнате отдыха, повздыхал и направился в аккумуляторную.
Ближе к рассвету ефрейтор Галиуллин открыл глаза. Полежал неподвижно с минуту, чутко слушая тишину, и легко поднялся. Вытащил из-за голенища сапога штык-нож, вспорол матрац и стал исследовать его содержимое. Отсутствие боеприпасов неприятно удивило ефрейтора. Он повторил процедуру с подушкой и злобно швырнул ее на пол. Потом, крадучись, стал подниматься к выходному люку.
Капитану Ефимову не спалось. Ну что это за сон, когда приходится каждые два часа бегать в кромешной темноте туда-сюда — вверх-вниз, чтобы пощупать пульс у этого недотепы-ефрейтора. Надо же быть таким олухом — упасть во сне со стула и так себя изуродовать! Хотя, говорят, и насмерть убиваются, бывали такие случаи, старлей Шкодич рассказывал. А может, врал, с него станется. Тот еще выдумщик.
Капитан посмотрел на светящийся циферблат часов. Пора идти к раненому, проверить, как он там. Сачкануть, что ли? Ничего с ним не сделается. Утро скоро. Ночь пролежал, потерпит еще немного.
Ефимов закрыл глаза и попытался уснуть. На этот раз ему это удалось на удивление быстро. Он спал и не мог видеть, как по лестнице к нему бесшумно поднялся «раненый» ефрейтор. Черная фигура наклонилась над капитаном, нащупывая его горло. Ефимов дернулся, на мгновение выныривая из забытья, и захрипел, захлебываясь собственной кровью. Галиуллин еще несколько раз всадил по рукоятку штык в дергающееся тело и радостно засмеялся. Теперь — дело за вторым! Нет, за третьим!
Зобов прошел в аккумуляторную и закрыл за собой дверь на засов. Добрался до крайнего ряда аккумуляторов, нащупал между банками спрятанный автомат, патроны и прищелкнул рожок к «Калашникову». Вернулся к двери.
«Уж лучше бы я ошибся, — подумал он, усаживаясь перед дверью. — Уж лучше бы оказалось, что ты, Фетисов, сам сиганул в вентиляционную шахту. Уж лучше бы мы все без исключения оказались людьми, а не зверями».
Дважды за дверью он слышал топот сапог по лестнице.
«Молодец, капитан, — думал Зобов, — хорошо службу несешь! В голове у тебя, конечно, пустовато, но все равно молодец! Ты только не спи, дорогой, слышишь?»
Когда Ефимов в третий раз забухал в комнату отдыха, Зобов немного расслабился.
«Ошибся, — подумал он с облегчением. — Все нормально. Ну и подозрительный же ты тип, генерал! Везде тебе враги мерещатся».
И задремал, прислонившись головой к двери аккумуляторной.
Шорох за дверью отогнал от него сон. Зобов прислушался. Было тихо. Подозрительный звук не повторялся. Показалось? Может, это вентиляторы шелестят лопастями? Он выждал пару минут, отворил тяжелую дверь и выставил перед собой, штыком вперед, автомат. Никого. Зобов посмотрел на свои «генеральские».
«Мать моя! — всполошился он. — Три часа продрых! А ведь капитан-то не спускался. Я бы этого слона услышал!»
У него заныло сердце. Бесшумно, насколько позволяла его комплекция, Зобов выскользнул из аккумуляторной и стал подниматься наверх.
— Ефимов, спишь? — спросил он шепотом, добравшись до выходного люка. — Уволю, на хрен, без выходного пособия!
Капитан не отвечал. Зобов коснулся ладонью его щеки и отдернул руку. Голова Ефимова, отделенная от туловища, упала к сапогам генерала.
Зобов отшатнулся.
— Ну ведь приказывал я тебе не спать! — простонал он. — Ну зачем ты не послушался меня, капитан. Эх, старое я дерьмо!
Он быстро взял себя в руки. Передернул затвор у «Калашникова», вгоняя патрон в казенник, поставил предохранительную скобу на автоматический огонь и пошел вниз.
В командном пункте запуска тускло горело дежурное освещение. Ефрейтор Галиуллин сидел за клавиатурой боевого компьютера и смотрел на монитор. Пальцы его бегали по клавишам. В помещение командно-пускового пункта донесся приглушенный вой сирены.
— Отдохнули аккумуляторы, — сказал Зобов, распахнув приоткрытую дверь. — Крышечка-то открылась.
Ефрейтор дернулся как от выстрела и повернул к Зобову безумное лицо. Зубы его застучали.
— Сидеть, — сказал Зобов и направил автомат на Галиуллина, — дернешься, пристрелю без разговоров.
— Не успеешь! — захохотал тот, держа палец на клавиатуре. — Давай, кто быстрее — ты или я?!
Он ткнул пальцем в экран монитора, где зловеще горела надпись «Уверен», и, нажав кнопку, зарычал. Надпись мигнула, но вместо «Пусть произведен», загорелась «Error» — ошибка.
На лице ефрейтора отразилась растерянность, потом испуг, потом отчаяние. Он еще раз вдавил кнопку в клавиатуру, но результат был тот же.
— Брысь от пульта! — приказал Зобов и, шагнув вперед, стащил безвольное тело с кресла. Потом, не давая ефрейтору опомниться, стянул ему руки солдатским ремнем, а ноги выдернутым из брюк тренчиком. Галиуллин затрясся в рыданиях.
— Что, геростратова слава покоя не дает? — спросил Зобов, усаживаясь перед компьютером. — Захотел свое имя кровавыми буквами в историю вписать, мразь? Ты сержанта убил?
— Я! — закричал Галиуллин сквозь рыдания. — Он издевался надо мной, унижал! Он недоумок с одной извилиной! Он мне в подметки не годится! Дерьмо!
— Не верещи, — брезгливо сказал Зобов. — Не в нем дело, а в тебе. Ты позволял — он издевался. Ты хоть раз пробовал ему морду набить?
— Он старший по званию! Я боялся! За это губа положена!
— Отсидел бы, — упрямо сказал Зобов, — зато больше бы он тебя не тронул. И вообще, это не повод, чтобы человека жизни лишать. Да и не верю я тебе. Вот твоя цель, — Зобов кивнул на монитор с надписью «Error». — Хотел себя переломить? Мол, никто не смог, а я сделаю? Дорогой же ты ценой хотел самоутвердиться. Матрац с подушкой тоже ты распорол?
— Я, — всхлипнул ефрейтор.
— Боеприпасы искал, — понимающе кивнул Зобов. — Дурачок. Умный ты, согласен, но не хитрый. Да я, как только нас в КПП заперли, только одну цель все время и преследовал — чтобы стратегическая на стартовой позиции осталась. Патроны в аккумуляторной спрятал, а вам наплел, что в матрасе они. Ты и клюнул. А когда сержант погиб, и другие меры предпринял. Дело-то серьезный оборот стало принимать.
— Так вы, когда вчера сказали, что мы отсюда выйдем — наврали?
— Не наврал, а сделал тактический ход, — уточнил Зобов. — Придал событиям ускорение. Вскрыл нарыв. Одно только не учел — что человек слаб и иногда ему хочется спать. Зачем ты Ефимова убил? Он-то тебе ничего плохого не сделал.
— Он мог помешать. Лишний человек — лишние хлопоты.
Галиуллин почти успокоился и, изредка вздрагивая всем телом, с ненавистью смотрел на генерала.
— И тебя бы убил, — сказал он сквозь зубы, — жаль, не добрался.
— Знаю, — согласился Зобов. — Скребся ко мне, как кот к мыши. Да вот незадача — обходит меня смерть стороной. Не скоро, видно, я ей надобен буду. И не зыркай на меня, как волк на барана! Не по зубам я тебе. Вот выйдем отсюда, сдам я тебя куда надо, тогда запоешь.
— Под суд отдадите? Расстреляют?
— Да уж не обессудь, хотелось бы. Только до вышки дело, я думаю, не дойдет. Упрячут тебя в психушку. Ты же больной. А ракета как здесь стояла, так стоять и будет, пока ее не разломают ко всем чертям. Побыстрей бы уж.
— Жаль, не взлетела, — процедил Галиуллин. — Все я вроде правильно сделал. У меня память хорошая.
Зобов расхохотался. Потом достал из кармана кителя бумагу с записями, сделанными Ефимовым, и повертел перед лицом ефрейтора.
— Благодаря тебе не стартанула! Ты научил.
Галиуллин выпучил глаза.
— Ты какую буковку нажимал? — отсмеявшись, спросил Зобов.
— Ту, которую надо! «Y».
— Так это теперь не «Y», а хрен знает что! Я даже и сам не знаю, кто она такая! A «Y» — вот она!
Зобов протянул руку и показал на клавишу с изображением вопросительного знака.
— Ну что? Прилежный я ученик?
Галиуллин завыл и стал колотиться головой об пол. На губах у него выступила пена.
— Прекращай! — прикрикнул Зобов. — Хватит комедианта из себя корчить! Огрею сейчас прикладом по башке — быстро успокоишься.
Но ефрейтор продолжал биться в судорогах.
— Вот напасть-то, — обеспокоился Зобов. — Ты и вправду умом тронулся? Или сирена на тебя так действует? Сейчас выключу, только оружие разряжу.
Он отомкнул рожок и дернул затвор, выбрасывая патрон из казенника. Зеленоватая гильза выпрыгнула из автомата, описала в воздухе дугу и упала на клавиатуру.
На то место, где на клавише выгибал лошадиную шею глупый вопросительный знак.
Сразу стало тихо.
— Ну вот, — сказал Зобов, — вот…
Он повернулся к монитору и помертвел. На экране вместо «Error» двумя белыми строчками горела надпись: «Пуск произведен».
— Стой!! — закричал Зобов, отшвырнул автомат и бросился к компьютеру. — Да что же это?! Почему?! Ведь я же не хотел!
Но командно-пусковой пункт уже наполнился низким протяжным гулом. Пол под ногами генерала завибрировал. Зобов заметался по отсеку, хватаясь дрожащими руками то за монитор, то за клавиатуру, то за голову.
— Это землетрясение… Это всего лишь землетрясение… Сейчас все кончится.
Но гул неотвратимо нарастал, превращаясь в рев. На мониторе запрыгали цифры, характеризующие состояние ракеты-носителя, и появилась еще одна надпись: «Системы переведены в автономный режим».
Зобов с надеждой посмотрел на экран второго монитора, но тот был темен — видеокамера испарилась в огненном тысячеградусном пекле.
Крик бушующего в шахте смерча достиг наивысшей точки. Зобов зажал уши, чтобы не слышать торжествующий вопль разбуженного демона, но это не помогло. Тогда он бросился к пульту и в ярости стал крушить все, что попадалось ему под руку. Хрустнула белая как кость клавиатура, выбитыми зубами запрыгали по полу кнопки. С глухим хлопком разлетелся экран монитора, осыпая кресло белым люминесцентным покрытием.
Пол еще раз вздрогнул в конвульсии, и рев стал перемещаться куда-то вверх. Ракета покидала шахту. Еще минута — и все стихло.
Зобов упал на пол, засыпанный осколками, и по-звериному завыл, вторя тоскливому плачу ефрейтора. Потом затих и долго лежал неподвижно, словно жизнь ушла от него вместе со стартом ракеты. Потом шевельнулся и пополз к креслу. С трудом взобрался на него, тупо провел взглядом по разбитой аппаратуре. Окровавленные ладони тряслись, и он поднес их близко к глазам, будто пытаясь разглядеть в переплетении линий свою дальнейшую судьбу.
— Своими руками, — прошептал он едва слышно, — вот этими. Что же ты наделал, генерал?
Постепенно он успокоился. Шатаясь, прошел в комнату отдыха. Тщательно умылся, отыскав в кармане брюк расческу, причесал седые волосы. Отряхнул мундир и, вернувшись в командно-пусковой пункт, стал исследовать поверхность стола. Среди обломков того, что ему требовалось, не было. Он опустился на корточки и тяжело полез под стол.
Она лежала, закатившись за ножку — остроносая красноватая пуля, выглядывающая из зеленой гильзы. Зобов обтер ее полой мундира и нагнулся за автоматом. Сердце резанула боль.
— Врешь! — прошептал Зобов, поднимая автомат. — Легко отделаться захотел? Не выйдет.
Он аккуратно вставил патрон в казенник, неловко просунул ствол «Калашникова» в рот и нажал на спуск.
Тяжелое тело, роняя кресло, сползло на пол. Ефрейтор замолчал и, извиваясь, пополз к Зобову. Приподнял голову, уставился на него горящими глазами. Потом прильнул к его лицу и стал с наслаждением жевать дряблую мертвую щеку.