Глава 1. Преддверие

Я лежала на диване и запоем читала очередную книгу о спецназе. Почему-то я «подсела» на эту тему и глотала книги одну за другой. Шел второй час ночи, а я лежала в позе кобры, готовой к атаке, уже часа три, но шея у меня нисколько не устала. Я отметила для себя это явление, удивилась – такого раньше никогда не было. Я всегда долго умащивалась, подкладывала дополнительные подушки, чтобы было удобно лежать, а тут – голова висит в воздухе три часа, а усталости нет, неудобства не чувствую.

– Забавно! – подумала я и забыла об этом.

Через некоторое время я отметила у себя еще одно необычное явление. Иду по улице. В правой руке несу сумку, а левая рука висит сбоку и совсем не делает отмашку. Висит и все. Но когда я это заметила и стала насильно ею махать, вернее – все время держать ее под контролем, она снова стала двигаться. Что еще за новости!

И третий момент, который меня несколько напряг – это положение левой руки, когда я ходила по квартире: она была постоянно полусогнута в локте, прижата к боку, а пальцы собраны в щепоть. Я выпрямляла руку, но когда забывала о контроле, рука опять возвращалась в прежнее положение, а корпус чуть наклонялся вперед. Позже я узнала, что это тоже один из признаков болезни Паркинсона и называется «поза просителя».

Еще я заметила, что стала с трудом поворачиваться ночью в постели. Сначала я должна сесть на кровати, потом повернуться на нужный бок, и лишь потом лечь. Я всегда была беспокойной: раз пятьдесят за ночь повернусь. А теперь я стала вертеться меньше, но для каждого поворота мне нужно проснуться и осознанно проделать этот маневр.

– Какая я стала неуклюжая к старости! – отметила я про себя и все списала на возраст.

Наверное, эти мелкие неудобства я терпела бы еще довольно долго, если бы к этим симптомам не прибавилась ноющая боль в спине, от которой я сгибалась как старушка, у меня напрягались все мышцы спины. Больно было до слез, и даже дышать становилось трудно. Ко всему прочему, походка у меня стала как у Буратино: ноги в суставах двигались так, будто в каждый сустав вставили по зубчатому колесу, и во время ходьбы там что-то хрустело, как при заводе будильника. Нога шла не плавно, а как у робота. И во всем теле ощущались пружинки, которые покачивали всю меня при ходьбе. В общем – просто кукольный театр!

Мне все это не очень нравилось, но, в силу своей медицинской неграмотности в сфере нервных заболеваний, я даже представить себе не могла, признаки какой страшной болезни я у себя обнаружила!

Но, поскольку спина все-таки ужасно болела, я попросилась на гидромассах к своей знакомой – заведующей физиотерапевтическим отделением одной из московских больниц. Она назначила мне гидромассаж, лечебную физкультуру и пару процедур с нафталаном и магнитом. При очередной встрече я рассказала ей про руку, которая не делает отмашку, про походку Буратино и спросила, не надо ли и для конечностей сделать какую-нибудь процедуру, уж для полного комплекта?

Светлана Юрьевна, – так зовут мою знакомую, – покрутила мне руку в запястье, заставила пройти по кабинету, спросила что-то еще. И вдруг сказала:

– Знаешь, я советую тебе съездить в Боткинскую больницу на кафедру экстрапирамидных заболеваний. Я ведь по образованию невролог. А твои симптомы очень напоминают признаки болезни Паркинсона. Я не уверена, что это – та самая болезнь. Бывает, что признаки похожи, но они от других болезней и проходят при изменении лечения. Но, для твоего спокойствия, я тебе все-таки советую там проконсультироваться. Эта кафедра общероссийская, главная в стране, если не единственная. Только возьми направление в районной поликлинике.

 

Глава 2. В поликлинике

Я не знала, что такое – болезнь Паркинсона, поэтому не очень испугалась, покивала в знак согласия сходить на эту кафедру, и поехала домой, чтобы посмотреть в интернете, что это за болезнь с таким звучным именем. Дома я открыла нужную страничку и стала читать. Чем дальше я читала, тем больший ужас меня охватывал. Написано было очень подробно и красочно, особенно про то, что жить с таким диагнозом мне осталось пять лет.

– Господи! За что мне это?! – только и повторяла я, судорожно пробегая глазами странички интернета. Зашла на форум – там вообще караул! Сплошные стоны и вопли о помощи. Причина болезни неизвестна, лекарства не помогают, люди страдают, у них галлюцинации, боли, потеря координации, ступор и еще столько всего, что у меня началась истерика.

– Заболевает один на сто тысяч человек! Ну почему этим одним стала я? – причитала я, сидя на краю ванны, и пыталась остановить истерику, поливая себе лицо холодной водой.

Кое-как справившись со слезами, я понеслась в районную поликлинику за направлением.

Влетев в кабинет невролога, проглатывая окончания слов, я залепетала:

– У меня нашли признаки болезни Паркинсона. Мне нужно срочно проконсультироваться на кафедре в Боткинской! Дайте мне направление! – я «била копытом» и ожидала, что невролог всполошится, заохает, кинется заполнять бланк направления и, смахнув сочувственную слезу, благословит меня на посещение кафедры экстрапирамидных исследований. Но…

Не повернув головы в мою сторону, глядя в окно, совершенно безразличным тоном она изрекла:

– Мы в Боткинскую направлений не даем. Только в наш районный диагностический центр. Пойдете?

– Конечно, пойду! – почти кричу я.

– Сейчас я могу только поставить вас на очередь. Ждать талона придется месяца три, – равнодушно сказала неврологиня.

– Как три месяца? Мне сейчас нужно! Я не могу столько ждать в неизвестности! – завопила я.

– Ничего не могу сделать! Вас много, талонов мало!

– Неужели у Вас так много пациентов с таким заболеванием? – удивилась я.

– Достаточно! – буркнула невролог. – А если Вам нужно быстрее, – с доктором попробуйте договориться сами. Все как-то договариваются!

И, сделав озабоченное лицо, она нажала кнопку вызова очередного пациента, давая понять, что дальнейший разговор не имеет смысла.

Ей было совершенно не интересно, откуда я узнала об этих симптомах, что это за симптомы – может, я ошибаюсь?

Нет, никаких таких вопросов я не услышала. Ей важно было отделаться от меня, отправить или к другому врачу, или поставить в режим ожидания талона месяца на три – чтобы не беспокоила. И это у нее получилось блестяще!

В полной растерянности я вышла из кабинета и остановилась в раздумье: куда идти? Рядом увидела табличку «Зам. Главврача…».

– Пойду, уточню, почему в Боткинскую нельзя направление получить, – подумала я и открыла дверь в кабинет.

Не буду приводить весь наш диалог, но сухой остаток таков:

– Тебе нужно, ты и добивайся, а на нашу помощь не рассчитывай: ее не будет!

С этим ободряющим заключением я вышла из очередного кабинета и поплелась домой, пытаясь по дороге наметить план своих дальнейших действий.

 

Глава 3. В больнице им. Боткина

Дома муж встретил меня на пороге вопросом:

– Ну, что сказала невролог? Направление получила?

– Ага! Получила! Даже два! Теперь не знаю, куда вперед бежать? – я едва сдерживала слезы.

– Стоп, стоп, стоп! С этого момента – поподробнее! – перебил мое слезотечение муж и подтолкнул меня к дивану. – Сядь и расскажи все по порядку.

Я коротко пересказала свою беседу с неврологом и сказала, что завтра я сама поеду в Боткинскую без направления и попробую договориться попасть туда платным образом. Настроена, не смотря ни на что, я была решительно. Муж с сомнением покачал головой, но других вариантов не было: я должна была попасть на эту кафедру, чего бы мне это не стоило! Прочувствовав на собственной шкуре полное безразличие к своей проблеме со стороны лечащего, нет, вернее – совершенно не лечащего, врача, я поняла, что осталась один на один со своей проблемой, и решать мне ее придется только самой.

На следующее утро мы встали в шесть часов, чтобы попасть в диагностический центр Боткинской больницы прямо к открытию.

Вечером я позвонила в регистратуру, где мне объяснили, что попасть на кафедру можно только по направлению их невролога, а запись и оформление карты – с восьми утра.

В восемь мы были уже в регистратуре. Очередь была – человек тридцать! Все обсуждали, где найти ксерокс. Оказалось, что для оформления карты нужны ксерокопии паспорта и полиса. Все это было у меня дома, но я не подумала взять их с собой. Просто в голову не пришло, а по телефону не сказали. Оставив мужа стоять в очереди, я понеслась делать ксерокопии документов. А пока стояла в очередь на ксерокс, узнала много полезной информации. Опытные люди рассказали, что можно подойти в кабинет зам. Главврача, и он даст разрешение оформить карту на бесплатное прикрепление на год к любому врачу, если сочтет нужным.

Я не знала, сочтет ли начальство мой повод достаточно серьезным, но для меня он был просто вопиющим. И я поспешила занять очередь в его кабинет.

Зам. оказался милейшим человеком! По-моему, он не отказывал никому. Когда я приготовилась пустить слезу после слов:

– Помогите мне попасть к неврологу! В районной поликлинике мне не дают направление! – он мило улыбнулся и произнес:

– Ну не дают, – и не надо! Я вам дам направление к любому врачу. К кому вы хотите еще, кроме невролога? К сосудистому хирургу? К эндокринологу? К ортопеду? Пожалуйста! – и он быстро набросал на маленьком бумажном квадратике несколько слов для регистратуры. Я выскочила от него совершенно счастливая, несмотря на то, что уже оплатила в кассу прием у невролога и завела карту платного посещения. В регистратуре мне тут же поменяли карту на бесплатную, деньги возвращать я не стала – я была и так вполне довольна началом дня: талон к неврологу мне дали прямо на сегодня, я заняла очередь в кабинет, а мужа отправила погулять по территории. Была середина мая, погода стояла теплая и солнечная – чего сидеть в помещении, когда можно прогуляться.

Не прошло и часа, как подошла моя очередь.

Я открыла дверь, поздоровалась и вошла в кабинет. Врач сидела за столом и, видимо, заполняла карту предыдущего пациента. Мельком, не поворачивая головы, она взглянула в мою сторону, поздоровалась и продолжала писать, предложив мне сесть. Расстояние от двери до стола было всего четыре-пять метров, но этого ей оказалось достаточно, чтобы рассмотреть меня и сделать соответствующие выводы.

Когда она, наконец, закончила писать, посмотрела на меня, а я, опять торопясь от волнения, начала лепетать, что у меня нашли признаки болезни Паркинсона, и я хотела бы проконсультироваться на кафедре, она улыбнулась и сказала:

– Да какие там признаки! Вашей болезни уже как минимум лет пять!

Я обалдела! От всего одновременно. И от того, что болезнь все-таки есть, и от того, что болезни уже пять лет – значит, скоро мне уже умереть придется (как я вычитала в интернете), но больше всего – от того, как она все это определила, всего один раз, мельком, взглянув на меня, когда я вошла в кабинет. Об этом я ее и спросила.

Доктор опять улыбнулась и спокойно объяснила, что это единственная болезнь, для постановки диагноза которой не нужно никаких обследований и анализов. Только врач и пациент.

– Мы же сидим на этом! Я смотрю на Вас и вижу: Вы – наш пациент! А направление на кафедру я Вам сейчас дам, потому что диагноз нам ставить разрешают, а лечить – нет. Поэтому Вы пойдете на кафедру, там Вам назначат лечение. Потом опять придете ко мне, я дам Вам выписку для Вашей районной поликлиники. Потом Ваш невролог направит Вас в окружной диагностический центр к паркинсонологу. Тот поставит Вас на учет, даст рекомендации по лечению, напишет заключение для невролога Вашей районной поликлиники, а тот, в свою очередь, уже будет выписывать Вам рецепты на лекарства, которые Вам положены: некоторые основные – бесплатно, а какие-то придется и покупать.

Слушая ее, я совсем сникла: и от подтверждения диагноза, и от тех перспектив «хождения по мукам», которые она мне описала.

Но она была в этом не виновата, и я на нее не сердилась. Более того – она была мне глубоко симпатична.

Видя мое расстроенное лицо, она сказала:

– Да не расстраивайтесь Вы так! У Вас самая хорошая форма болезни – смешанная. И благодарите того, кто распознал ее на такой ранней стадии и посоветовал, куда обратиться. А жить Вы будете долго и умрете не от этой болезни! Лекарств сейчас много, Вам подберут то, что подойдет именно Вам, и все будет хорошо.

Живут с этой болезнью обычно долго, и у Вас никогда не будет ни инфаркта, ни инсульта.

– Это почему же? – полюбопытствовала я.

– Этого пока не знает никто, но это статистический факт!

– Знаете, мне пока достаточно и Паркинсона!

– Вот и хорошо, им и занимайтесь! – весело сказала невролог. Через полгода приходите – посмотрим, как у Вас пойдут дела.

Она каким-то непостижимым образом спустила с меня весь страх, ничего особенно не предпринимая. Она была из тех, настоящих врачей «от бога», от одного разговора с которой мне уже стало гораздо легче. Я уже не готовилась к ужасам болезни и даже смерти, а поняла, что это – не конец света. Надо жить и бороться!

– А в интернете Вы поменьше читайте. Там такое напишут – мало не покажется!

– А как же про пять лет?

– Так это – если не лечить, и если болезнь определили уже на последней стадии! – успокоила она меня. А у Вас еще только самое начало. Так что Вам пугаться нечего. Принимайте лекарства и живите, как все обычные люди. Паркинсонизм – это не болезнь, а просто особенность Вашего организма с определенного возраста. Вам можно все: работать, заниматься спортом, ездить на экскурсии, плавать в бассейне, встречаться с друзьями, выпить вина, танцевать – в общем – все, что Вы делали до того, как узнали о своей болезни. И чем более активный образ жизни Вы будете вести, тем меньше Вас будет донимать болезнь. Вот так!

Невролог меня просто очаровала. Она была невысокого роста, мне показалось, что ей где-то 45–48 лет, (потом я выяснила, что 60).

Очень легкая, подвижная, улыбчивая, с короткими кудрявыми волосами, она просто летела по коридору больницы и заражала нас всех своей энергетикой. С тех пор я прихожу к ней не столько за лечением, сколько за очередной порцией оптимизма.

Запомните это имя: Попова Татьяна Владимировна. И если Вам когда-нибудь понадобится консультация невролога – лучшего я Вам порекомендовать не смогу! Да и зам. зав, к которому я ходила за направлением, сказал, что она – лучший невролог у них в клинике, и отзывы пациентов о ней только самые восторженные.

 

Глава 4. Кафедра экстрапирамидных исследований

Я вышла от Поповой несколько успокоенная. Это, конечно, еще не заключение кафедры, но это мнение специалиста, и оно меня несколько подбодрило. Я стала дышать спокойнее, перестала напряженно вслушиваться в свой организм и выискивать дополнительные симптомы паркинсонизма, благо в интернете начиталась всякого, и теперь была подкована на все сто.

Я снова отправилась в регистратуру записываться на прием, теперь уже – на кафедру. Талон дали только на следующий вторник. Значит, еще неделю ждать заключения специалистов. Но это все-таки быстрее, чем ждать талона в свой диагностический центр.

Всю эту неделю я переживала три первые стадии поведения человека в такой ситуации:

Первая – животный страх надвигающейся ужасной неизлечимой болезни и невозможность ее предотвратить;

Вторая – Господи, ну почему именно я стала этой одной из ста тысяч!?

Третья – Надо же что-то делать!

Я рыдала потихоньку, закрывшись в ванной, и громко, когда была дома одна.

Я причитала как на похоронах и скулила как побитый щенок.

Я хотела лучше умереть прямо сейчас, чтобы не дожить до тех ужасных последствий болезни, о которых я прочитала в интернетских статьях и на форумах.

Я пыталась высчитать, сколько лет мне осталось жить в сознательном состоянии, и что я успею за это время сделать: дожить до окончания внучкой школы – это еще 12–13 лет. Могу не дотянуть. Ей всего 4 года в январе исполнилось. Мужа одного оставлять тоже не хотелось – он без меня пропадет. Конечно, не пропадет, но со мной-то лучше! При условии, что я буду в дееспособном состоянии. И т. д. и т. п.

Муж, как мог, успокаивал меня. Говорил, что не допустит моей смерти:

– Жена должна мужа в последний путь проводить, а не наоборот! Вот похоронишь меня, а дальше уж как хочешь. Хоть замуж выходи! – шутил он.

В таких метаниях – от отчаяния до здравых рассуждений – неделя пролетела довольно быстро. Во вторник в десять утра я уже сидела под дверью врача на кафедре экстрапирамидных исследований.

Назвать это место солидным учреждением даже с натяжкой было невозможно. Кафедра располагалась на последнем этаже семиэтажного корпуса. Судя по его виду, ремонта там не было со дня его постройки, примерно лет 25–30. Лифт ходил только до шестого этажа. Затем надо было зайти в маленькую дверцу, завешанную какими-то объявлениями – прямо как в каморке у папы Карло, подняться по лестнице на седьмой этаж, пройти через темный коридорчик и попасть, наконец, на этаж. В коридор, покрытый ободранным линолеумом такого же возраста, как и сам дом, выходило несколько таких же обшарпанных дверей с именами их хозяев.

У каждого кабинета стояло по 2–3 стула. Посетителей было гораздо больше, – они подпирали облезлые стены, хотя им бы очень не помешало сесть. Пациенты, как обычно, пришли пораньше, а врачи, тоже как обычно, где-то задерживались. Они пролетали мимо нас из кабинета в кабинет, куда-то звонили по мобильникам, что-то оживленно обсуждали между собой. А мы смиренно ждали, когда же они, наконец, обратят свое внимание на нас, недостойных, которые притащились чуть свет и мешают им работать.

И это всероссийская кафедра, единственная в России! Сюда приезжают на консультации больные со всех концов страны. Здесь стажируются неврологи из многих регионов, где вообще нет специалистов этого профиля, и людям просто не у кого получить квалифицированную помощь. Здесь проходят симпозиумы, как солидно называют приезд 20–30 врачей из регионов. А собирают их в зале, больше похожем на сельский клуб начала 30-х годов. Такая серьезная болезнь, столько неясных моментов, столько людей в отчаянии приезжают сюда, чтобы найти помощь и поддержку, а тут – три стула, коридор и несколько врачей, которые принимают по три часа один раз в неделю. И все! Дальше – тишина…

Принимать врач начала на сорок минут позже. За это время мы все успели рассмотреть друг друга и расспросить о симптомах болезни, ее сроках и результатах медикаментозного лечения. Люди были все разного возраста: от 25 до 75 лет. У всех были разные стадии заболевания и разные формы. Поэтому и проявления болезни тоже были разные.

Рядом со мной сидела интересная, довольно молодая женщина.

Руки у нее дрожали так сильно, что я даже представить не могла, как она сумела сделать такой аккуратный макияж. Ей было где-то около пятидесяти. Она была ухоженная, хорошо одета, еще работала. Интересно – кем? Она пришла, чтобы поменять лекарство. От препарата, назначенного ранее, ей стало только хуже.

– Неужели и я дойду до такой трясучки? – подумала я. – Вот ужас!

Во всех источниках информации, которые я успела проштудировать за эту неделю, я выяснила, что болезнь эта неизлечима, она прогрессирует с разной скоростью, но ведет всегда к одному: обездвижению, потере внятной речи и полной беспомощности, да еще с галлюцинациями, потерей ориентации и нарушением глотательного рефлекса. Перспективка радужная даже теоретически! А как будет на самом деле – этого не может предугадать никто.

Но вот подошла и моя очередь. Я вошла в кабинет врача. Это была крупная женщина лет тридцати, полноватая, какая-то немного неуклюжая что ли. Мне показалось – она была беременна. Наверное, очень умная, поскольку обсуждала со своей коллегой предстоящую защиту диссертации. Она взяла мою карту, положила ее на стол, предложила мне, как обычно, вытянуть руки и, закрыв глаза, коснуться пальцем кончика носа, затем ударила молоточком по коленке. Рефлексы были в норме.

Пока она проверяла мои рефлексы, ее коллега что-то быстро набирала на компьютере. Теперь она позвала моего доктора к себе, и они принялись что-то оживленно обсуждать, совершенно позабыв о моем присутствии. Потом они куда-то позвонили, и в кабинет зашла еще одна девушка и присоединилась к обсуждению. Я без приглашения опустилась на стул и нарочито громко вздохнула, напоминая им о своем присутствии.

Доктор обернулась ко мне и, несколько раздраженно извинившись, попросила немного подождать. Потом все втроем они куда-то ушли, и я прождала их минут двадцать. Народ в коридоре начал роптать. Все были на взводе: время приема кончалось, а я уже больше получаса сидела в кабинете и не собиралась выходить.

Наконец она вернулась в кабинет, села к компьютеру и стала что-то печатать.

Кажется, мне придется тут просидеть до самой ее защиты! – ехидно подумала я.

Но тут врач закончила печатать, шлепнула на лист личную печать и протянула листок мне.

– Лекарство будете получать в районной поликлинике, на учет встанете в ДКЦ района, ко мне – через месяц. Все.

Я ожидала, что меня подробно расспросят, почему я сюда попала, что меня беспокоит, что с этим делать. Успокоят, научат, посочувствуют, в конце концов! Но – увы! И тут облом. Никому я здесь оказалась не нужна со своими проблемами. Впрочем – как и везде.

Взяв в руки листочек с назначением, я вышла в коридор и прочитала те несколько строк, которые там были написаны:

– Болезнь Паркинсона, 1,5 стадия по Хен-Яру, смешанная форма. Лечение: Проноран 50 мг по 1 т. 3 раза в день.

Еле сдерживая слезы, я пошла в консультативный центр к Поповой, к которой записалась тоже на этот день, чтобы не ходить еще раз за выпиской для окружного невролога.

Мне не терпелось хоть кому-то пожаловаться на такой бессердечный приём на кафедре, и я все выложила неврологу. Она была со мной солидарна, и разрешила мне помучить ее вопросами, что я и сделала с большим энтузиазмом. После беседы с ней я перешла к четвертой стадии своего существования в новых условиях:

– Значит так! – сказала я себе. – Ты, болезнь, будешь сидеть тихо у моих ног как собака, и молчать, а я за это буду кормить тебя разными полезными таблетками. Ты не мешаешь жить мне, а я терплю твое присутствие. Только так и не иначе! На этом и порешили.

 

Глава 5. С первой попытки

Поскольку невролог нашей поликлиники обещала обеспечить мне «доступ к телу» окружного паркинсонолога не ранее, чем через три месяца, я решила, как все нормальные герои, попробовать идти в обход. В этот же вечер я нашла телефон регистратуры ДКЦ и сразу дозвонилась. У меня никто даже спрашивать не стал, есть ли у меня какие-то особые основания записываться напрямую, а не через районную поликлинику. Спокойно записали номер полиса и предложили выбрать удобный день и час посещения. А потом спросили:

– А хотите завтра? Если Вам удобно, конечно?

Я была крайне удивлена! Зачем мне создавали искусственные препоны, когда врач или сестра могли прямо при мне позвонить из кабинета и записать меня к врачу сразу, а не изображать вселенскую очередь? Подруги пытались меня убедить, что мне намекали на материальное поощрение. Но я больше склоняюсь к тому, что им просто лень даже шевелиться, а не только лечить. В общем, я с удовольствием согласилась идти к врачу прямо завтра. Не люблю, когда на мне висят какие-то незаконченные дела.

Но, чтобы идти к паркинсонологу, нужно обязательно взять выписку и направление в районной поликлинике. Класс! Да? Самая главная и единственная кафедра ставит диагноз и дает свое заключение, а наш ДКЦ требует направление и выписку от врача, который видит меня первый раз в жизни и ничего не знает, и не хочет знать, о моих болячках, которому я настолько безразлична, что это даже не скрывается! И что, интересно, она будет писать в выписке?

Я направилась в кабинет невролога без записи и талона, объяснив в регистратуре, что мне только направление взять. Я вошла в кабинет сразу, так как пациентов под дверями не было. Врач и сестра вопросительно уставились на меня. Объяснив, что мне нужно направление и выписка из карты, поскольку завтра с утра я должна быть в ДКЦ у паркинсонолога, к которому только что записалась, я увидела на их лицах искреннее недоумение.

– А как вы туда попали? – в один голос спросили меня медики.

– Да вот – договорилась! – многозначительно сказала я, не вдаваясь в подробности. Пусть помучаются в догадках! Еще посмотрю, как она выписку будет заполнять Но, я напрасно переживала за местную неврологиню. Она оказалась, как и многие другие врачи, очень талантливой сочинительницей. Оказывается, я уже давно жалуюсь ей на боли в спине, на синдром зубчатого колеса и на скованность движений. Просто фантастический роман! Видно, за время, прошедшее с моего первого визита, она успела несколько расширить свои познания в области болезни Паркинсона. Но вот заключение Кафедры ее совершенно не заинтересовало:

– Мне это не нужно. Для меня важно только заключение окружного паркинсонолога, – не поднимая головы сказала она.

Ну, дело хозяйское. Не надо – так не надо! Я сложила свои бумаги в пакет и стала ждать, пока доктор закончит творить свой «роман». Хоть бы поинтересовалась из любопытства, что написано в заключении. Нет. Все пишет и пишет.

Наконец, опус был закончен. Я пробежала глазами выписку, ухмыльнулась и спросила:

– А откуда Вы столько про меня знаете? Я ведь у Вас никогда не лечилась.

Она свирепо посмотрела на меня, а медсестра прошипела:

– В следующий раз без записи не приходите, не примем!

Я поняла, что больше моя персона их не интересует, забрала выписки и распрощалась.

На сегодня у меня было запланирован еще один визит. Я должна была обязательно заехать к Светлане Юрьевне и поблагодарить ее за квалифицированную работу – раннюю постановку диагноза. Ведь до нее меня именно лет пять лечили от остеохондроза. И так бы и лечили, если бы я случайно не оказалась в ее больнице и не рассказала о своих «непонятках». Я была ей бесконечно благодарна, и не зайти к ней просто не могла.

На рынке около метро я купила большой букет сирени и первых розовых пионов и поехала к ней в отделение. Светлана Юрьевна оказалась на месте, и я с разгону бросилась ей на шею со словами благодарности и букетом. Она пыталась меня успокоить, а я все что-то ей говорила и говорила. Видимо, все это время я сдерживала свои мысли и чувства, а теперь немного успокоилась, свыклась со своим положением, и мне надо было на кого-нибудь излить всю свою боль, страх и безнадежность. Светлана Юрьевна поняла мое состояние и мужественно вытерпела всю эту концертную программу.

Теперь я была готова посетить окружного невролога-паркинсонолога.

 

Глава 6. Окружной паркинсонолог

На следующий день ровно в семнадцать часов я уже сидела у кабинета окружного невролога-паркинсонолога. Врач принимала строго в назначенное время. Я зашла в кабинет и положила на стол паспорт, полис и выписку с направлением из поликлиники. Сверху добавила заключение из Боткинской больницы и села на стул около нее.

Доктор быстро закончила свою «писанину», изучила мои документы, небрежно отложив заключение из Боткинской больницы, и обратилась ко мне:

– Я Вас слушаю. Рассказывайте!

Я коротко рассказала о своих проблемах.

– А почему сразу ко мне не пришли? Не доверяете? Думаете, что на кафедре специалисты лучше? – с нотками ревности в голосе спросила она.

Тут мне пришлось пересказать ей мой диалог с неврологом районной поликлиники и про три месяца ожидания талона.

– Они что там все – с ума по сходили? Я каждую неделю по 10 талонов на эту поликлинику даю, а у них и десятка больных не наберется! – возмутилась она. – Я с ними разберусь! Безобразие! – продолжала она бушевать.

Наконец, от оргвопросов мы перешли к моим проблемам.

Она, как и Попова, повертела мне руки в суставах, попросила пройти по кабинету, достать руками кончик носа и сделать прочие, стандартные для этого заболевания, телодвижения. Затем она ответила на мои вопросы, которые за это время успели прийти мне в голову, и стала заполнять бланк заключения с рекомендациями по лечению. Пока она писала, я поинтересовалась, есть ли в нашем ДКЦ «Школа Паркинсоника»? В интернете я видела это название, но это было в Боткинской больнице. Доктор сказала, что вроде бы должна быть, только надо пройти в другой кабинет и там записаться. Забегая вперед, скажу, что я записалась. Мне сказали, что занятия будут раз в неделю по вторникам с 14 до 15 часов, но «школа» откроется только с сентября, и мне позвонят и предупредят. Также должен работать зал лечебной физкультуры.

Прошло два года – мне так никто и не позвонил. Я сама приезжала несколько раз в ДКЦ на прием и интересовалась, что же с этой «школой»? Доктор только разводила руками и говорила, что уже устала говорить об этом с начальством и предлагать свои услуги. Никто ничего не хочет делать. К чести самой Ольги Леонидовны, она по своей инициативе открыла в интернете сайт «Школа здоровья», где вместе с еще несколькими специалистами отвечает на вопросы пациентов. Но это – ее личная забота о пациентах, а на государственном уровне – тишина…

Учитывая, что наш доктор уже пенсионного возраста и в любую минуту может уйти на заслуженный отдых, а доблестный Минздрав, по ее словам, собирается упразднить должность окружного невролога-паркинсонолога и передать его функции, как я поняла, обычному неврологу районной поликлиники, мне как-то сразу «поплохело»! Я сразу вспомнила невролога своей поликлиники, ее юный возраст, полное отсутствие знаний, а главное – полное равнодушие к пациентам, и я ярко представила себе свое «светлое будущее»!

Так вот. Взяла я очередное официальное подтверждение наличия у меня этой самой, загадочной болезни, происхождение которой до сих пор неизвестно, и поплелась домой переваривать полученную информацию.

– Лекарства – это понятно, – наивно думала я. Сказали, что мне они положены бесплатно – значит дадут. Лечебная физкультура – это тоже понятно: или к Светлане Юрьевне схожу – она мне комплекс подберет, или в поликлинике направят куда-нибудь. Уколы поделать для сосудов головы – это тоже без проблем: невролог даст направление в процедурный кабинет. Похожу пару недель. Ну, придется, конечно, посидеть в очереди, но к этому мы уже привыкли. Диеты, слава Богу, никакой не нужно, лопай все подряд и не заморачивайся. В общем – вполне сносная жизнь! По крайней мере – на первых порах. А если все эти процедуры помогут мне восстановить осанку, походку, и избавят от болей в спине – я буду вполне счастлива! И чего только я в панику впала?

Будем жить, и жить хорошо! Вот что я для себя решила, и почти совершенно успокоилась.

Я не знаю, у всех ли так, или это только особенность моего организма, но я сначала впадаю в панику и дикое расстройство. Потом понемногу успокаиваюсь и начинаю трезво рассуждать, что все-таки случилось и что я могу в этой ситуации сделать. А потом ищу все возможные способы решить проблему. И, как правило, способы находятся, а проблема тем или иным способом обязательно решается. Если не на все 100 %, то уж на 95 – точно!

Но мой энтузиазм, как оказалось, не имел под собой ни то что твердой, а вообще никакой почвы!

 

Глава 7. Рассчитывайте на энтузиазм

На следующий день я решила все-таки пойти в поликлинику к нашему неврологу к концу приема без записи, поскольку запись к ней была закрыта на две недели вперед. Но мне нужно было получить льготный рецепт на лекарство, я и так уже купила три упаковки сама на месячный курс. Я ведь не знала, сколько времени я буду слоняться по кабинетам, а лечение надо было начинать. Поэтому пришлось разориться на пару тысяч. Тогда я была готова отдать и больше, лишь бы помогло. И чем скорей, тем лучше.

К слову сказать, лекарство мне действительно помогло, и довольно быстро. Дня через три я поймала себя на том, что рука стала делать отмашку без моего надзора, боль в спине почти прошла, а спина распрямилась. Я была почти счастлива. И в поликлинику я явилась вполне здоровым на вид человеком.

Я вошла в кабинет и с порога, пока меня еще не успели выставить из кабинета, заявила, что я принесла заключение окружного паркинсонолога и мне нужен рецепт на Проноран.

– А почему опять без записи? – сурово поинтересовалась невролог.

– Потому что я пришла не лечиться к вам, а взять рецепт, который выписывает медсестра. Поэтому я не буду занимать ваше драгоценное время и рецепт подожду в коридоре.

Медики остолбенели от такой наглости, а я, воспользовавшись немой сценой, вышла из кабинета и села в коридоре. Коридор был пуст, как и всегда во второй половине дня. Они, видимо, решив меня наказать, заполняли рецепт минут двадцать. Но, в конце концов, медсестра вынесла мне драгоценный документ и сказала, что Пронорана в аптеке нет, надо ловить, когда привезут.

– И как часто он отсутствует? – в спину ей поинтересовалась я.

– Лучше спросите, как часто он присутствует! – закрывая дверь, ответила она.

– Любопытно! – подумала я и направилась на первый этаж в аптечный киоск.

В аптечном киоске сидела девица-инвалид: у нее было что-то с шеей и, как потом выяснилось, – отвратительный характер. Она рычала на всех подряд, независимо от их возраста, состояния, отношения к ней и погоды на улице. Еще она имела обыкновение уходить с рабочего места и слоняться по кабинетам врачей: где поболтает, где конфетку съест, где просто так посидит. Но всегда оставляет бумажку: ушла на склад, буду через 5 минут. Люди ждут ее по 30–40 минут, а она идет не торопясь. И попробуй ей что-нибудь скажи – крику будет на всю поликлинику. Вот и мне пришлось познакомиться с этой подругой.

Я не ожидала, что на протянутый мной рецепт, я услышу:

– Вы что, не знаете, что Пронорана уже третью неделю нет? Что Вы мне рецепт тычете? Звонить надо и узнавать сначала, а потом здесь рецептом трясти!

Я несколько опешила от такой тирады, но потом вспомнила свои навыки главного бухгалтера по общению с сотрудниками налоговой инспекции, и ледяным тоном произнесла:

– Во-первых, льготный рецепт я получила сегодня первый раз в жизни.

Во-вторых, я только что была у невролога, и она мне не сказала, что в аптеку надо сначала звонить, даже если стоишь рядом с аптечным киоском.

В-третьих, я была уверена, что если препарат назначен больному по жизненным показаниям, то он должен быть в аптеке в обязательном порядке. Я ведь не витамины спрашиваю, а препарат, без которого я не смогу двигаться. И в четвертых. Я Вас ничем не оскорбила, и если Вы еще раз позволите себе разговаривать со мной в подобном тоне, я накатаю Вашему начальству такую жалобу, что Вы потом долго будете искать работу!

Девица слушала меня не перебивая. Видимо, никто до меня не догадался сказать ей все, что думал в данный момент. Старики – люди в основном интеллигентные, просто хватались за сердце и уходили глотать валидол.

Не дожидаясь, пока девица очухается, я опять протянула ей рецепт и сказала:

Запишите меня в вашу книгу отсроченного обеспечения, и когда получите препарат – позвоните мне!

Девица хотела по привычке что-то возразить, но, видимо, у меня было такое выражение лица, что она, молча, взяла рецепт, записала в свой кондуит и спросила номер моего телефона. Я, как воспитанная дама, сказала «спасибо» и «до свидания» и величественно удалилась из поликлиники.

Так я получила еще один урок: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

С тех пор все два года получение лекарства для меня – это особый вид спорта. Надо прийти к неврологу примерно в то же число, что и в прошлом месяце, и обязательно предварительно узнать, есть ли препарат в аптеке. И если он есть, надо бежать сломя голову к врачу за рецептом, иначе лекарство разберут, и надо будет ловить снова. А если лекарства в аптеке нет, то и рецепт тебе не выпишут. Хотя по закону – обязаны выписать в любом случае.

Ведь рецепт действителен в течение месяца, но им не хочется вести учет «неотоваренных» рецептов и обзванивать пациентов, когда лекарство появляется в аптеке.

Второй момент – лечебная физкультура. Направление дали, но инструктор предложила мне просто общий комплекс для людей с больным позвоночником. А уж самой приходится что-то придумывать лично для себя.

Сначала я решила ходить в бассейн. Мы с подругой выбрали удобное дневное время и стали ходить два раза в неделю. Сначала мне все очень нравилось, и я проплывала несколько сот метров. Но потом стала замечать, что больная рука перестает грести так же, как она переставала делать отмашку. Я все время должна была держать ее под контролем. Пришлось перейти плавать только на крайнюю дорожку, чтобы всегда успеть схватиться за бортик, если рука опять откажет.

Об этом я сказала паркинсонологу при очередном визите. Она накинулась на меня со словами:

– Да кто ж Вам разрешил в бассейн? А если Вы вдруг разучитесь плавать и топориком на дно пойдете? Вас никто и вытащить не успеет!

– А что, и такое бывает?

– Еще и не то бывает! Я Вам рекомендовала гидромассаж и душ, а Вы в бассейн полезли!

Вот так мне всыпали по первое число, и моя водная эпопея закончилась едва начавшись. А доктор еще долго рассказывала мне о казусах болезни. Одна женщина, которая вязала всю свою сознательную жизнь, вдруг забыла, как вязать изнаночные петли. Лицевые вяжет нормально, а изнаночные – тормозит.

Другая стала застревать в дверном проеме. По комнате ходит спокойно, а когда надо на кухню пройти – застревает в дверях – и ни с места. И много чего еще рассказала. Дело в том, что в связи с отмиранием части клеток мозга, человек теряет навыки, которые он приобрел в прошлом. И для того, чтобы восстановить их, ему приходится всему учиться заново.

Еще я нашла себе спортивный снаряд – большой мяч диаметром 75 см, который выдерживает вес до 200 кг. Я ложусь на него спиной и свисаю со всех сторон, как осьминог или медуза. Позвоночник расправляется и спина распрямляется. Мне помогает это упражнение с мячом.

Так что ищите каждый свое. Кто что потеряет, то пусть и ищет, то есть восстанавливает утерянную функцию, знание или умение.

Рассчитывайте только на свой энтузиазм! Пока Вы собой занимаетесь – Вы живете. И при этой болезни крылатая фраза «движение – это жизнь» приобретает особый, совершенно однозначный смысл.

 

Глава 8. Летние истории

После того, как я обошла, наконец, все необходимые инстанции и полгорода узнало и зафиксировало в своих отчетах, бумагах и компьютерах, что у меня болезнь Паркинсона, я смогла продолжить нормальную жизнь. Единственно, что ее омрачало – это ежемесячная охота за лекарством. Не могу сказать, что это мероприятие доставляло мне удовольствие или считалось развлечением. Это была борьба за существование в полном смысле этого слова.

– Говорите спасибо, что это бесплатно дают. Скоро все сами покупать будете, когда вся медицина перейдет на коммерческую основу.

Вот и начинаешь дергаться за несколько дней до конца срока: надо звонить в аптеку ежедневно. А учитывая ангельский характер нашей аптекарши, делать это вовсе неприятно. При личном присутствии она мне не хамит, но по телефону-то клиента не видно, а задатки «хорошего воспитания» никуда не спрячешь! Вот и получаешь каждый раз свою порцию хорошего настроения.

Наконец, лекарство появляется! Вот тут уж хватай ноги в руки – и стремглав несись в аптеку. Хорошо – пока из дома. А вот если с дачи! Ведь надо внучку с кем-то оставить, а это в будний день – проблема. А еще есть маленький нюанс: нет лекарства в аптеке – не выписывают рецепт. Есть лекарство – нет рецепта, потому что врач болен или работает в другую смену и его можно застать только завтра после обеда, да и то, когда она примет всех по записи. Летом народу в поликлинике мало, поэтому все проходит довольно легко и быстро. А вот зимой – это мероприятие на выживаемость!

Несколько месяцев моя неврологиня ворчала на меня, что я все время прихожу к ней без записи. Я проглатывала ее ворчание и не возражала. Потом мне это надоело, и я решила с ней объясниться, чтобы закрыть тему. Когда она в очередной раз проворчала:

– Хоть бы раз для приличия записались на прием! – «тут великого комбинатора понесло», и я разложила ее как цыпленка табака:

– Скажите, Вы считаете, что поставить подпись на рецепте, заполненным медсестрой, – это прием? Я что – прихожу к Вам на лечение или консультацию? Вы можете чем-то помочь мне в лечении болезни Паркинсона? Да Вы, как я успела заметить, не можете для меня сделать даже самого элементарного: дать направление в Боткинскую – не можете! Дать талон в наш ДКЦ на завтра, а не через полгода – не можете! Обеспечить меня лекарством вовремя – не можете! Дать направление в другую поликлинику нашего района, где можно бесплатно сделать МРТ головного мозга – не можете! И ради чего я должна записываться на такой «прием»? И если бы было можно получить лекарство сразу хотя бы на полгода, я бы не занимала эти минуты Вашего драгоценного времени. Но Вы и этого не можете! Поэтому уж потерпите меня в своем кабинете один раз в месяц, пока медсестра выпишет рецепт. А уж если Вас так раздражает мое присутствие, меня бы вполне устроил такой вариант: Вы выписываете мне рецепт 25-го числа каждого месяца и передаете его в аптечный киоск. И я буду дальше сама отслеживать поступление лекарства. Так Вас устроит?

Все это время, пока длился мой монолог, медсестра заинтересованно на меня смотрела и с любопытством оценивала реакцию врача. Врач слушала молча, не поднимая глаз от пустого стола. У нее даже карты моей не было на столе. Она у сестры лежала, и та, под разговор, выписывала мне рецепт. Когда я закончила свою речь, Ираида (такое редкое имя у медсестры) положила заполненный бланк рецепта перед врачом для подписи.

– Вот видите? Всего и дел, что подпись поставить. И зачем бы я занимала место в очереди к Вам? А кому-то действительно нужна срочная помощь, а человек из-за меня в этот день к Вам попасть не сможет!

Врач у нас молодая, где-то в районе тридцати. Спорить со мной она не стала – права я была на 100 %. А учитывая ее квалификацию, вернее – полное ее отсутствие, то и вовсе ей полагалось тихонько молчать и не возражать.

С тех пор она больше не требует от меня приходить по записи, а безропотно выписывает рецепт, а иногда просто достает из шкафа Проноран и отдает мне без всякого рецепта. Меня это очень устраивает. Жалко – редко бывает! А тут мне пришла в голову вообще гениальная идея. Я приспособилась посылать за рецептом мужа. Звоню в аптеку, узнаю, что лекарство есть, и муж идет за рецептом. С ним она ведет себя очень корректно, выписывает все, что мне нужно еще, кроме рецепта – направления, выписки для ДКЦ и прочее – и они расстаются вполне довольные друг другом. Вот так я решаю лекарственную проблему.

А на даче летом я вообще чувствую себя вполне здоровой. Особенно, когда сижу на диване-качалке с книжечкой – просто именины сердца! Но нужно признаться, что такая идиллия бывает не очень часто, так как грядки и клумбы требуют постоянной заботы, кучи сил и времени. Да и внучка не дает засидеться. Грядки очень хороши вместо лечебной физкультуры, а вместе с ней – еще лучше! Пока под кустами до каждой травинки дотянешься, такую растяжку получаешь для позвоночника – ни одно упражнение так не поможет. А тут – двойная польза: и себе и растениям.

Скоро начнется дачный сезон. Так хочется скорее тепла и солнца. В прошлом году потеплело раньше. Мы выехали на дачу уже в последней декаде мая, а в июне решили первый раз вывезти на дачу кошку, которая у нас появилась полгода назад. Проведя с ней всю необходимую медицинскую подготовку для выезда на природу, мы привезли ее на дачу.

Вот тут и началась концертная программа!

Все понимали, что кошка на даче должна гулять. Ловить мышек и птичек. Но никто не хотел взять на себя ответственность за то, что кошка не потеряется и не уйдет совсем, или не попадет в лапы бездомной своры собак и т. д. Мы беспокоились о ней как о ребенке. Кошка была всеобщей любимицей, и мы боялись, как бы с ней чего не случилось. Кошка у нас – пушистая голубоглазая красавица породы Невская маскарадная, и нам очень не хотелось, чтобы она испортила свою белоснежную шерстку в мокрой траве и уличной грязи.

– Бабушка, не выпускай Ланку из дома! – кричала моя пятилетняя внучка. – Если она убежит, у дедушки инфаркт будет!

Я попыталась вывести кошку гулять на шлейке. Ей это совсем не понравилось, но зрелище было очень забавное: кошка рвется во все стороны, путается в поводке, ей хочется залезть в какую-нибудь щель или под дом, а ее все время вытаскивают за поводок и пытаются объяснить, что ей никуда нельзя. Через неделю таких мучений мы отправили кошку с дедом обратно в Москву. Дед был доволен – он не очень любит бывать на даче, а кошку никто не спрашивал, но было видно, что она обиделась на нас за то, что ее отдых закончился, можно сказать, не начавшись. И для чего только мучилась и терпела все эти медицинские издевательства! Даже погулять не дали, садюги!

В этом году я решила, что кошку возьму на все лето, и пусть гуляет, где хочет. Теперь она уже совсем взрослая дама, и, надеюсь, инстинкт ей подскажет, куда можно пойти, а куда не стоит.

И бедная моя спина, учитывая леность хозяйки к занятиям лечебной физкультурой, уже жаждет начать прополку грядок на даче и уборку территории. Не люблю бессмысленно махать конечностями. Как говорил Аркадий Райкин – от всякого телодвижения должна быть польза!

Всех поздравляю с окончанием зимы, предстоящим Днем Победы и наступлением дачного сезона! Ура, товарищи!

 

Глава 9. Дневной стационар

Прошел год. Никаких особых изменений в своем самочувствии я не ощутила. За окном опять стояла обычная весна. Все нормальные люди готовились перебазироваться из зимних квартир в дачные домики. Я не была исключением. Но, как обязательный человек, я должна была через год показаться врачу на кафедре и окружному паркинсонологу, что я и сделала.

На кафедре новая аспирантка – сейчас она уже к.м.н., доцент кафедры – на меня даже не взглянула. Она была озабочена предстоящей турпоездкой в Болгарию, поэтому за те пять минут, что я провела в ее кабинете, она четыре раза поговорила по мобильнику, выясняя что-то про медстраховку, вид на море и класс отеля.

Она быстро нашла мою фамилию в компьютере, поменяла число и подпись и отдала мне распечатку – точную копию прошлогодней. Я не возражала. С первого же визита стало ясно, что здесь мной никто заниматься не будет, поскольку начальная стадия болезни и ее незначительные внешние проявления не представляют интереса с точки зрения научных исследований и написания диссертации, по крайней мере – для московских аспирантов этой кафедры.

В конце мая, при плановом посещении окружного паркинсонолога, удивившись, что у меня нет группы инвалидности, врач написала в рекомендациях, что мне необходимо пройти МСЭК – так теперь называется бывшая ВТЭК.

– Почему Вы до сих пор группу не оформили? Вам же положено.

– Я же не знала, что мне положено. Я думала, что для направления на МСЭК инициатива должна исходить от врача, в зависимости от моего состояния. А степень тяжести заболевания можете оценить только Вы.

– Глупости! Никто ничего делать не будет, если Вы сами не проявите инициативу. Я дам Вам направление в наш дневной стационар. Они любят, когда перед комиссией человек в больнице полежит. Вам лежать не придется, а вот капельницы поделать не помешает. И выписку дадут, и заключение. Я оказалась очень наивной, когда решила, что сейчас я запишусь и с понедельника начну лечение. Записалась-то я быстро, а вот лечение пришлось начать только в августе.

На бланке направления в дневной стационар в самом низу мелким шрифтом были перечислены все те анализы, обследования и процедуры, результаты которых должны быть приложены к этому направлению к первому визиту на капельницу. Их было столько, что я усомнилась в своих способностях вынести на себе всю эту кучу обследований. За всю свою жизнь я ни разу не проходила настолько полного обследования своего организма, даже тогда, когда мне это было необходимо. Вот тут и начались мои хождения по мукам.

Жить я переселилась в поликлинику. К восьми утра я, как на работу, каждый день отправлялась к какому-либо специалисту либо на запись, либо – на прием, потом шла на анализы или на УЗИ, ЭКГ, МРТ, ЭХО, Холтер монитор и т. д. и т. п.

Часто ходила 2–3 раза в день – в зависимости от расписания приема врачей и работы процедурных кабинетов. И на все это у меня ушло два месяца жизни, куча нервов и денег на ксерокопии всех полученных документов в трех экземплярах.

Когда, наконец, все бумаги были собраны, неожиданно пропала моя карта со всеми подлинниками документов. А на МСЭК принимают только подлинники. Я как представила себе, что мне придется всю эту кипу бумаг оформлять заново, – мне стало дурно. Двадцать семь листов только в дневной стационар, чтобы капельницы начали делать!

Я бегала по этажам и кабинетам, но карта моя как провалилась! И никто ничего не мог сказать и не хотел сделать. Мне предложили так называемый дубликат карты. Но это был просто новый чистый бланк карты с моей фамилией. И что мне было делать? Никто из врачей не хотел меня принимать с этим дубликатом и, собственно, они были правы. Мне нужно заключение на МСЭК, а в карте ни одной записи. Из чего же они будут делать заключение – из воздуха?

Я все понимала, но от этого моя бурная деятельность по подготовке материалов для МСЭК ничуть не продвигалась вперед.

Две недели я металась по поликлинике, обивала пороги кабинетов вплоть до главного врача, но карта не находилась. И вот, когда я уже совсем решила отказаться от этой затеи – оформлять инвалидность, мне позвонила зам. главврача по МСЭК и сказала, что карта нашлась и сейчас находится у нее. Оказалось, что карту взяли для проверки правильности выписки бесплатного лекарства. А уж кто ее брал и куда уносил или увозил – я интересоваться не стала. Нашлась – и ладно.

Согласитесь, такие небольшие встряски очень взбадривают организм! А поскольку инстанций много, и каждая из них как мать родная заботится о нашем здоровье, то вы все время находитесь в тонусе. Кровь так и играет, адреналин зашкаливает! Домой возвращаешься чуть живой – как будто на тебе пахали целый день. Но зато здоровье стало прямо выдающееся! Все болезни, по замыслу нашего государства, после такой терапии должны проходить сами собой и исчезать бесследно. Прямо вместе с пациентом. И куда-нибудь подальше и насовсем!

Теперь, когда все мои бумаги нашлись, можно было отправляться в дневной стационар на капельницы. Вставать приходилось в 6 утра, так как ехать мне почти час, да еще идти по территории и по корпусу, бахилы надеть – вот больше часа и получается. А хочется попасть в первую партию: там и места хорошие и ждать час под дверью не придется. Поэтому надо прийти хотя бы за полчаса. А поскольку таких желающих – почти все, и живут они значительно ближе, то и приходят раньше. Если я успевала приехать к половине восьмого, то редко была даже четвертой. Обычно – шестой или седьмой. Но это было хорошо – я попадала в первую партию.

Первый день не принес мне ничего, кроме разочарования. Заведующая дневным стационаром, – не то узбечка, не то киргизка, с непроизносимым именем, пристально изучала мои документы и все искала, к чему бы прицепиться. Ничего не нашла, но все-таки к следующему разу велела принести какую-то справочку, хотя ее не было в списке. Возражать я не стала – себе дороже. Я только попросила ее проконсультировать меня по некоторым вопросам, связанным с моей болезнью, на что получила вполне ожидаемый ответ в духе времени;

– Залезьте в Интернет, там сейчас масса всякой информации. Вот и читайте, а у меня нет времени на консультации!

Отличный ответ невролога, заведующей дневным стационаром Консультативно-диагностического центра!

Но это все было для меня вполне предсказуемо и ожидаемо, поэтому я даже не удивилась. Видно, уже закалилась в борьбе с нашей медициной. Зато медсестра, которая ставила капельницы, оказалось очень хорошей: и по характеру и по профессионализму. Капельницы прошли безболезненно и «бесследно», то есть без синяков на руках, за что я ей очень благодарна.

Еще один интересный момент – пациенты. У всех болезни и лекарства разные, Поэтому всегда было, что обсудить, узнать что-то новенькое.

А тут как-то попала я палату с одной относительно молодой женщиной. Как оказалось, – у нее куча болезней. Одна хуже другой. У нее было трое взрослых детей с внуками – у них тоже свои проблемы. Они звонили ей на мобильник, и женщина быстро «разруливала» ситуацию. Оптимизма в ней было столько, что мы даже позавидовали.

– А давайте споем что-нибудь! А то опять сейчас о болячках говорить будем целый час, – вдруг неожиданно предложила наша оптимистка, и пока мы растерянно соображали, можно ли петь на процедурах в дневном стационаре, негромко запела высоким чистым голосом любимую песню всех женщин и всех времен – «Ой, цветет калина».

Мы сначала замерли от неожиданности, а потом постепенно, по одной, стали присоединяться к ней. Все мы были разного возраста, но голоса слились очень удачно, и мы очень славно провели этот час с собственным музыкальным сопровождением. Вот это была терапия!

Я больше не попала на процедуры с этой женщиной, но она осталась у меня в памяти как образец оптимизма и коммуникабельности. Вот на таких оптимистках и держится мир!

Две недели пролетели незаметно. Я получила все свои десять капельниц, выписку из стационара и направление на МСЭК, и снова отправилась в районную поликлинику добирать недостающие документы и заключения специалистов, которых у меня еще не было. Но это – отдельная история.

 

Глава 10. Подготовка к МСЭК

Подготовка к МСЭК очень облегчалась тем, что мне пришлось собрать кучу документов для посещения дневного стационара в ДКЦ, и теперь они мне очень пригодились, Но много еще и пришлось доделать. И вот тут я поняла: для того, чтобы оформить инвалидность, нужно иметь железное здоровье, поскольку более бессмысленно организованной процедуры трудно найти!

Знакомые рассказывали мне о своих страданиях в период оформления инвалидности, но я как-то не очень верила, потому что не ощущала. Зато теперь я в полной мере на собственной шкуре ощутила всю нелепость организации этого мероприятия.

Во-первых, почему сразу не дать на руки пациенту обходной лист? Какой-то врач направит на дополнительное обследование, а если данный специалист сочтет тебя здоровым по своей части, или, наоборот – ты у него постоянный пациент, и он все о тебе знает, то почему он не может в первое же посещение сделать запись в этом листе? Так нет же! Сначала я должна записаться и прийти к нему, чтобы он сделал запись в карте, а потом второй раз записаться и прийти, чтобы он переписал это из карты в обходной лист. Просто бред какой-то!

Во-вторых, попасть к специалисту можно только через терапевта. Можете представить себе, какая теперь очередь к терапевту! Умнее ничего придумать не могли!

В-третьих, поскольку карту на руки теперь не дают, то ждать, пока медсестра ее донесет до кабинетов на втором этаже, приходится иногда по 20–30 минут. Уже и очередь прошла, а карты все нет. И главное, что дальнейшее их не волнует: никто не бежит искать эту карту. Они отнесли куда-то, а ты теперь ищи. И начинаешь ходить по кабинетам, жалостно мяукая в дверную щель:

– К вам случайно мою карту не положили?

И через какое-то время узнаешь, что вместо невролога карту положили к эндокринологу. Это, конечно, врач хороший, и попасть к нему на прием обычно сложно, но в данный момент мне нужно было посетить именно невролога, а не кого-то другого. А как только начинаешь выяснять отношения с регистратурой, то тебе сразу объяснят, что «вас много, нас мало», и вообще, если не нравится – лечитесь в платных клиниках. С этим и уходишь до следующей встряски.

В-четвертых, как выяснилось, врач начинает смотреть на тебя хоть с какой-то каплей интереса, если ты можешь ему как-то пригодиться.

Не знаю зачем, но в списке врачей, которых мне нужно было посетить, оказался и уролог. Записалась, пришла, сижу. Вокруг одни мужики, смотрят как-то подозрительно. Один все-таки не выдержал и поинтересовался:

– Простите, а Вы тоже сюда?

Я кивнула. Он помолчал, но потом опять спросил:

– А Вы за кем будете?

– За мужчиной с мобильником, – ответила я, выбрав самый корректный, с моей точки зрения, опознавательный знак.

Он кивнул и, кажется, успокоился. Наконец, подошла моя очередь, и я вошла в кабинет.

За столом сидел симпатичный мужчина средних лет, перед ним стоял включенный компьютер. Он быстренько ввел мои личные данные с карты и повернулся ко мне:

– Ну-с! На что жалуемся?

– На длинную очередь, бестолковую организацию процесса сбора документов для МСЭК, и на отвратительное, в связи с этим, настроение.

– Это все? И больше проблем нет? – улыбнулся он.

– Есть, наверное. Но они возрастные. И очень распространенные. Так что жаловаться на них бессмысленно. Пишите, что жалоб нет, и я пойду.

– Не-е-т, подождите! Я могу предложить Вам участие в одном эксперименте, который я сейчас провожу совместно с немецкими коллегами на базе 1-й Градской больницы. Как раз по Вашей теме!

Не возражаете? – возбужденно затарахтел он, увидев во мне потенциальную жертву.

– А каковы будут мои функции? – решила на всякий случай уточнить я.

– Ничего сложного! Вы будете принимать определенный препарат и раз в две недели приезжать в больницу и сдавать анализ крови. Эксперимент рассчитан на три месяца. Ну, что? Записывать Вас? – спросил он с нажимом.

На мне за мою долгую жизнь уже столько раз экспериментировали, после чего я годами «зализывала раны», а медики умывали руки, твердя: – Мы все делали правильно! – что я давно зареклась добровольно соглашаться на какие-либо эксперименты. Только, если в бессознательном состоянии или по глупости куда-нибудь опять влипну. Поэтому я отрицательно помотала головой и жалостно спросила:

– А если без эксперимента – ничего нет?

– Почему? Есть! – и он назвал какой-то препарат. – Только он не лечит, а только снимает симптомы, – голос его стал скучным, а глаза потухли, как фары у машины после того, как ее поставили на стоянку, и хозяин пикнул устройством установки сигнализации.

– Знаете, я, пожалуй, обойдусь пока снятием симптомов, – вежливо отказалась я, – А там видно будет.

Уролог, мгновенно потерял ко мне всякий интерес, что-то быстро записал в карте и в компьютере, и мы расстались, как минимум на год – до следующей МСЭК.

Продолжать список непредсказуемых глупостей в организации обслуживания населения нашей медициной можно еще долго. Но если бы в этот список хоть кто-нибудь из Минздрава заглянул и ужаснулся! Так нет! Оказывается, у нас с медициной все просто прекрасно! Поликлиники и больницы растут как грибы, оборудование в них самое новейшее, специалистов медвузы ежегодно пачками впускают!

Тогда почему поликлиники стали сливать по несколько вместе?

Почему ни к одному врачу нельзя попасть тогда, когда это нужно мне, а не тогда, когда у него есть пустая клеточка в журнале?

Почему все это хваленое современное оборудование простаивает, а заранее подготовить специалистов, которые могли бы на нем работать, как-то не удосужились?

Почему выпускники медвузов имеют такую низкую квалификацию, что пациенты боятся к ним идти с серьезными заболеваниями?

Почему во всех больницах прием начинается не как раньше – со слов «что у вас случилось?» или «с чем пожаловали?», а со слов «если у вас есть деньги, – мы Вами с удовольствием займемся!» или «эта операция будет стоить столько-то, если надумаете – приезжайте!»?

А еще недавно я услышала вообще потрясающую фразу. Моя знакомая ходила на консультацию в одну престижную больницу по вопросу операции по стентированию или шунтированию сосудов нижних конечностей. На вопрос о том, платная это операция или нет, ей ответили: – Все, что выше пояса – оперируем бесплатно, а что ниже пояса – за деньги. Шедевр, а?

Почему из больниц и поликлиник уходят хорошие специалисты с большим стажем и опытом, а принимаются на работу лица, которые не только правильно карту или рецепт заполнить не могут, они по-русски с трудом говорят? Их понять невозможно! А уж выговорить их имена и отчества – занятие не для слабонервных пенсионеров.

Почему врачи отфутболивают больных друг к другу, и никто не хочет серьезно заняться конкретным больным и его болезнью?

Почему за халатность, непрофессионализм и равнодушие никого никогда не наказывают?

Почему медики позволяют себе хамить пациентам, кричать на них, швырять документы?

Почему гоняют стариков за картами, если их не оказалось в кабинете, когда проверить наличие карт перед приемом – это обязанность медсестры?

Что-то я увлеклась! У меня осталось невысказанными еще сто тысяч «почему?», но я вас и так уже утомила.

Все это вылилось у меня на бумагу после того, как я прошла сама все эти круги медицинского ада. Раньше было как-то по-другому, человечнее что ли? Правда, тогда мы были моложе, болели меньше, меньше контактов с медучреждениями было. И все-таки был контроль высших инстанций, была высокая квалификация врачей, никто не мог сказать тебе: денег нет – иди, умирай! А сейчас даже умирающих детей не хотят лечить бесплатно! Что же это за государство такое! Что же это за хваленые свобода и демократия? Не дай Бог никому жить в эпоху перестройки!

Единственно, кому я хочу низко поклониться и от души поблагодарить – это работников скорой помощи! За всю свою жизнь мне ни разу не встречался медработник со «скорой», который не помог, не успокоил, не проконсультировал. Никто никогда не вымогал у меня деньги, чтобы отвезти меня или кого-то из моих родственников в больницу по выбору. Если была возможность – везли куда просила. Много раз просто консультировалась по телефону 03 со специалистами и всегда получала вразумительный совет, или присылали врача, если не могли дать совет без осмотра. Огромное спасибо всем вам! Только вы не дадите нам умереть раньше времени!

Еще одно лирическое отступление. Но оно того стоит!

Наконец, обошла я всех врачей, собрала в папочку все обследования и анализы, и пошла к зам. главврача по МСЭК за заветным обходным листом. Она занималась какой-то отчетностью и, несмотря на приемные часы, с раздражением взглянула на меня и буркнула, не поднимая глаз от бумаг:

– Что Вы хотели?

– Я и сейчас хочу. Обходной лист для МСЭК, – попробовала я разрядить обстановку, но, видимо, не очень удачно. Дама, опять не отрываясь от отчетности, процедила:

– Паспорт и полис давайте! Карта где?

Я подала ей карту, но она даже не взглянула на нее. Открыла паспорт, переписала данные в бланк и протянула мне назад все мои бумаги. Вся операция заняла не более двух минут, но потом отдуваться мне пришлось за них несколько дольше.

И начала я по второму кругу обход специалистов. Шел уже сентябрь. Все пенсионеры возвратились с дач и срочно занялись своим, пошатнувшимся на грядках, здоровьем, и попасть на прием раньше, чем через две недели, стало проблематичным.

Пришлось пойти на хитрость. Я заходила в очередной кабинет и говорила:

– Вы сказали, что с обходным листом Вы примете меня без записи. У меня жалоб нет. Может, можно быстренько заключение, а? – и делала скорбно-вопросительную физиономию. Обычно срабатывало безотказно. Современные врачи, несмотря на молодость и хорошую память, совершенно не помнят своих пациентов. А тем более – своих обещаний им! Поэтому второй круг я прошла относительно быстро.

В начале ноября я была готова к медкомиссии и понесла документы в диагностический центр по месту прописки. Это было 2 ноября 2012 года.

 

Глава 11. МСЭК

Документы на МСЭК я сдала без проблем – их было даже больше, чем нужно по списку – я положила туда все МРТ, какие делала в прошлом году, какие-то энцефалограммы и прочие непонятные бумажки. Так, на всякий случай, как говорит моя внучка, захватывая с собой на улицу игрушечного крокодила.

На комиссию мне было велено приходить 26 ноября в 10 утра. Почти месяц свободной от поликлиники жизни пролетел быстро.

И вот я сижу в коридоре диагностического центра вместе с такими же мучениками медицины. Все пациенты находятся в разной степени нетрудоспособности, но я кажусь сама себе совершенно лишней в этой компании. Я даже и не надеялась, что мне дадут какую-нибудь группу.

Ну, в лучшем случае – третью. Люди были на костылях, с какими-то невообразимыми опухолями, в преклонном возрасте и с таким набором болячек, что было удивительно, как они вообще еще живы. И всех их каждый год заставляют приходить на комиссию подтверждать инвалидность, предварительно собрав всю эту кучу документов. Как они в таком состоянии все это проделывают – для меня загадка!

В 10 меня, конечно, никто не принял, в 12 – тоже, и я начала волноваться, что придется приходить в другой день, потому что уже стали вызывать тех, кто по времени должен был идти позже меня, а я все сидела. Наконец, пригласили и меня. Вот тут и началась комедия с трагедией. Я не знаю более унизительной процедуры, чем прохождение МСЭК.

Врач сухо бросила, не глядя на меня:

– Проходите, садитесь!

Я по привычке прошла к стулу около стола врача. Но она рявкнула:

– Не сюда! – и указала на стул, который стоял метрах в двух от нее. Мне бы никогда в голову не пришло, что этот стул относится к ее столу. Я села. Врач, молча, листала мои бумаги. Я думала, что тут соберется действительно комиссия из разных специалистов, которые будут расспрашивать и осматривать меня. Все оказалось проще – как я поняла, решение уже было принято заранее, и документы были готовы. Но вот поиздеваться над человеком, показать свою значимость и безусловное превосходство, его зависимость от того, чего «моя левая нога захочет» – это у нас любимое развлечение людей, обличенных хоть малюсенькой властью.

В этой же комнате вела прием и другая врач, более пожилая и доброжелательная. Жаль, что я не к ней попала!

Моя «мымра», как я ее сразу окрестила, повернулась ко мне и спросила:

– Вы знаете свой год рождения? – ехидно спросила она меня.

– Естественно! 1950-й, – сказала я, не ожидая подвоха.

– А здесь что написано? – и она сунула мне в руки мой обходной лист.

А там моя заработавшаяся замша написала мне год рождения – 2011, т. е. год постановки основного диагноза. – Вы хоть проверяли или нет, что Вам тут понаписали?

– А почему я должна проверять за врачом, когда она специально паспорт требует и списывает все данные с него? – ошалело отбрыкивалась я, а сама мысленно ругала на чем свет стоит и себя, и эту «росомаху», за которой все нужно было проверять.

– Нет, ты послушай! – снова обратилась она к коллеге. – Они ей полуторную стадию поставили! Представляешь? – и она противно захихикала.

– А почему Вы не в нашем КДЦ наблюдаетесь? – снова стала цепляться она ко мне.

– Живу я в том районе. Там и лечусь! – перешла я тоже на раздраженный тон.

– Ну и что у Вас? Я что-то не замечаю у Вас признаков болезни Паркинсона. Я была лучшего мнения о вашем КДЦ!

Чувствую, что начинаю закипать. До каких же пор мне выслушивать ее язвительные замечания?!

– А Вы что, паркинсонолог? Кто разбирается, тот находит и видит! – я положила перед ней последнее заключение кафедры за подписью профессора Н. В. Федоровой. Она схватила его и сказала, что это и есть самый важный документ. И тут же добавила, что у меня и без Паркинсона целый букет других болячек. У меня был с собой еще один листочек, где я записала все свои жалобы и неприятные ощущения на данный момент, и предложила врачу ознакомиться с ним.

Я составила этот список для окружного паркинсонолога, чтобы уточнить, какие симптомы от основной болезни, а какие – просто возрастные или от других заболеваний.

На каждого пациента в ДКЦ приходится всего 10–15 минут! Поэтому я и составила такой список, чтобы, второпях, не забыть что-нибудь. По моему дилетантскому мнению и на МСЭК врачу будет гораздо удобнее прочитать этот список, чем задавать вопросы и ждать, пока я вспомню или соображу, что ответить.

А тут все по полочкам разложено. Пробежал глазами – и в курсе событий! Но «мымра» взглянула на лист и фыркнула:

– Еще не хватало мне тут Ваши опусы читать! – и вернула лист мне. Короче, еще какое-то время она повозила меня «фэйсом об тэйбл», потом закрыла папку с моими бумагами и, с чувством выполненного долга, сказала:

– Идите! Будет Вам вторая группа на год.

По-моему, я даже не попрощалась с ней, – такая была злая, – и вылетела из кабинета.

Еще где-то полчаса я прождала, пока меня пригласят на оформление документов. Потом еще ждала, пока все справки выпишут. И все это время, медленно приходя в себя от пережитого стресса, я думала, а стоит ли все это затевать на следующий год?

Я сочувствовала всем пациентам, которых видела сегодня, всем, кому только предстоит эта процедура, себе – потому что пришлось пережить весь этот кошмар. Я не понимала, кто разработал такие правила, когда вместо помощи людям, которым приходится оформлять все эти бумаги и терпеть унизительную процедуру прохождения МСЭК, они, эти правила, заставляют снова ежегодно доказывать каждому самодовольному павлину на комиссии, что у него за год – это надо же! – опять так и не отросла нога, ампутированная 10 лет назад. А у согбенной старушки – участницы ВОВ – так и не прошел ревматический артрит и еще куча болезней, а пальцы, кисти рук, и позвоночник к ее 90 годам почему-то так и не распрямились!

Почему врачи, работающие в этой комиссии, позволяют себе так по-хамски обращаться с больными? Пока не было необходимости посещать эту инстанцию, – опять повторюсь – я не очень верила, что оформлять инвалидность – это так сложно и неприятно, долго и унизительно.

И я бы никогда не стала больше этого делать, зная, что «дать или не дать» зависит от одного-двух человек и их настроения, воспитания, образования, квалификации и простого наличия или отсутствия сострадания к больному человеку. Ведь никаких «золотых гор» эта справка об инвалидности не дает. Лекарств бесплатных, как правило, в аптеке нет, и их все равно приходится покупать за свой счет, А те, что есть в списке, они почему-то совсем не лечат! Все серьезные обследования типа МРТ приходится все равно делать платно, операции – тоже платные. Единственно, что мне нужно было, когда я решилась начать эту процедуру оформления инвалидности – это льгота на проезд в электричке, потому что каждый год билеты так дорожают, что, при моем режиме поездок, я скоро всю пенсию буду на электричку тратить!

Я с ностальгией вспоминаю «доперестроечные» времена, когда я ездила на работу от Вешняков до Новой по Казанке и брала годовой проездной билет за 4 руб. 20 коп. при моей тогдашней зарплате 130–180 рублей в месяц. И эта цена не менялась лет 10 или 15! Путем несложных расчетов получается, что цена годового проездного билета составляла всего 0.2 % от зарплаты. А сейчас – 19,2 % только за один месяц! Я понимаю, что от Вешняков до Новой ехать 10 минут, а на дачу до Храпуново – один час, но я исхожу из своих потребностей пользоваться этим видом транспорта тогда и сейчас. Тогда у нас не было дачи, и надо было ездить на работу. Теперь мне не надо на работу, но появились внучка и дача. И мне нужно опять ехать на электричке. Одно время была скидка для пенсионеров на летнее время – с мая по сентябрь. Но ее быстренько ликвидировали. А цены на проезд стали расти как на дрожжах.

Так вот. Я все это к тому, что инвалидность дает мне право на льготный проезд на электричке, а лето уже не за горами. Только это и заставило меня идти на эту унизительную процедуру. Еще весной, когда я пришла из ДКЦ к неврологу нашей поликлиники и отдала ей выписку, где было рекомендовано пройти МСЭК, она даже не среагировала на этот пункт. А когда я попросила ее дать мне направления на анализы и список врачей, которых мне нужно пройти для МСЭК, она удивленно и сочувственно на меня посмотрела и спросила:

– И что? Будете оформляться?

– Попробую, если не умру в процессе, – ответила я.

Она с сомнением посмотрела на меня, будто оценивая мое физическое состояние: умру или все-таки доживу до МСЭК.

– Ну-ну, попробуйте! – скептически сказала она, набросала список этак позиций на 20–25 и вручила его мне.

– Успехов Вам, – сказала она, а я добавила:

– …в Вашем безнадежном предприятии?

– Ну, почему же? Некоторые все-таки оформляют! – попыталась взбодрить меня неврологиня, но улыбка у нее получилась сочувственная.

Но я все-таки Козерог. И уж если я упрусь рогами, то буду идти до конца!

Вот так я получила вторую группу, и теперь жду лета, чтобы воспользоваться своей льготой на проезд в электричке. Хоть что-то получить от нашего государства, которое поставило пенсионеров в такие условия, что жить и умирать настолько одинаково дорого – не знаешь даже – что выбрать!

Но все-таки начну, пожалуй, с первого. А вдруг получится?

 

Глава 12. День рождения

После того, как я, наконец, закончила свои мытарства с оформлением инвалидности, получила все справки, перерегистрировала Карту москвича, обошла все конторы, где полагалось оформить льготы, я пришла домой и доложила:

– Все! Можете меня поздравить: я – инвалид!

Кого другого это признание повергло бы в шок, но я за это время так привыкла к этому слову сама и приучила родных и знакомых, что они прореагировали адекватно и искренне меня поздравили с завершением хождения по мукам.

Но жизнь вдруг показалась мне какой-то скучной и пресной без ежедневных походов в поликлинику и другие медицинские организации. К счастью – это продлилось недолго. Жизнь с удовольствием подбрасывает мне всякие «развлекательные мероприятия»! Их оказалось несколько, что дало мне возможность бодро и весело перекантоваться до сего дня.

Во-первых, пока я металась по врачам, весь мир, оказывается, горячо обсуждал предстоящий конец света, а я совершенно отстала от жизни: даже места в бункере не забронировала! И как теперь быть? Все – там, а мы здесь? Спрашиваю мужа:

– Ну и как ты представляешь себе предстоящий конец света? Как отмечать будем?

Он был чем-то занят, поэтому, не отрываясь от компьютера, ответил лаконично, не вдаваясь в подробности:

– Как обычно, с друзьями! Ирину, соседку, тоже не забудь пригласить – она хороший человек. Я помолчала пару минут, переваривая информацию, потом опять осторожно спросила:

– А где? Дома или в э-э-э «общественном» месте?

– Да как хочешь! Меня устроит любой вариант. Решай сама – это ведь твой праздник!

Тут я замолчала уже надолго, с трудом соображая, почему конец света – это мой, да еще и праздник? Потом, путем долгих и напряженных размышлений и сопоставлений, я разработала более или менее связную теорию, но все-таки решила проверить ее право на существование.

Дело в том, что мой день рождения, – а меня угораздило родиться в самую длинную ночь в году – 22 декабря, в этом году должен был состояться (или – не состояться!) как раз на другой день после даты конца света. Поэтому друзья, уж не знаю – в шутку или всерьез, – неоднократно спрашивали меня:

– В связи с предстоящим концом света день рождения отменятся или нет? Подарки готовить или как?

– А как же! Банкет состоится «при любой погоде»! – отвечала я всем, искренне посмеиваясь над всем этим трёпом.

Однако, пока я беспросветно была занята собой и пыталась сохранить свое драгоценное здоровье для долгой и счастливой жизни, в мире, оказывается, уже без всяких шуток, готовились к концу света! И для чего же тогда были все мои муки и старания? Чтобы через 20 дней так же благополучно закончить свою земную жизнь?

Что-то в этом раскладе меня не устраивало, и я опять начала трясти мужа:

– Нет, ты мне все-таки скажи, как ты думаешь: конец света будет или нет?

– А что? Почему тебя это волнует? – опять отрешенно отозвался муж.

– Да только потому, что хотела уточнить: с пирогами возиться или так уж обойдемся, бутербродами на скорую руку? Думаю, в связи с таким предстоящим событием гости меня поймут!? – взъярилась я – Или ты действительно считаешь, что конец света – это только мой, личный, «праздник»?

Муж, наконец, оторвался от компьютера и повернулся ко мне:

– Ты о чем?

– Господи! Ты же сам уже полчаса доказываешь мне, что конец света – это мой праздник, и мы должны отмечать его с друзьями в ближайшем бункере! – завелась я. – Ты хоть немного меня слышишь?

– Не может быть! Это я так сказал? Ну, прости меня, я просто заработался. А вообще-то смешно получилось! – пытался отшутиться он.

– Ну да, ну да! Получилось очень смешно! Особенно мне! – ворчала я, но уже спустила пар.

Мы еще немного посмеялись над сложившейся ситуацией, впрочем, не очень веря во всю эту рекламную кампанию, и теперь я бодро сообщала всем любопытствующим, что отмечать конец света будем обязательно, но только называться этот праздник будет «Начало света», потому что после моего Дня рождения световой день начинает прибавляться. Пусть по минутке в сутки – но прибавляется. Не зря же меня Светланой назвали!

К счастью, все обошлось:

Но до лета было еще далеко.

В последние дни уходящего года я успела посетить свою паркинсологиню, согласовать с ней свою дальнейшую лекарственную терапию, дату очередного посещения, и мы расстались на 3 месяца вполне довольные друг другом. Она – тем, что со мной не надо особенно возиться, а я – тем, что никаких особых изменений она не нашла и новых лекарств и уколов не добавила. А это значит, что до апреля я совершенно свободна!

Но радовалась я, как оказалось, рано. В этот же день дочь сообщила «радостную новость»: ей позвонили с работы и поставили перед фактом: или после новогодних праздников выходи на работу или увольняйся. Дело в том, что последние три года, после законного отпуска по уходу за ребенком до 3-х лет, она еще три года оформляла отпуск за свой счет. В принципе, по закону, она имеет права сидеть за свой счет до исполнения ребенку 14 лет.

Ну, до 14-ти – вряд ли кто сидит, а до семи, до школы – многие. Но, в связи с реорганизацией НИИ и приходом нового директора настали и другие времена.

Поэтому и без обсуждения стало ясно, что на работу выходить ей придется, а с внучкой сидеть мне – это тоже не обсуждается! Вот такой новогодний подарок неожиданно свалился нам на голову. И мы с мужем стали думать, каким образом осуществить это физически.

 

Глава 13. Предновогодние воспоминания

Но, чтобы дожить до лета, надо было пережить новогодние праздники, а их у меня получилось как минимум три: непосредственно сам Новый год, Рождество и День рождения внучки – 10 января. Так что мне было, чем заняться. Когда была жива мама, 1-го января мы всегда собирались у родителей, потому что это был мамин день рождения. И когда ее не стало, этот день для меня всегда немного грустный. Прошло уже девять лет, как мы встречаем Новый год без мамы, и мне ее очень не хватает! Вроде я уже совсем большая девочка – седьмой десяток разменяла, а все равно так хочется услышать:

– Девочка моя, отдохни! Ты, наверное, устала? (А «девочке» в ту пору оставался год до пенсии.)

Она часто так говорила в последнее время, когда лежала после инсульта, а я каждый день прибегала к ней после работы, вихрем проносилась по квартире, делая все самое необходимое, и уносилась домой, где у меня лежала свекровь 92-х лет от роду с переломом шейки бедра и психическим заболеванием. Учитывая, что дорога занимала больше часа в один конец, времени у меня было в обрез. Я ехала в метро и вздрагивала, когда произносили фразу: – станция «Парк культуры». Тут я начинала лихорадочно соображать:

– А куда я еду? Если к маме, то сиди спокойно – тебе до Таганки, на пересадку. А если домой, то выскакивай! Тебе же на Университет!

И так полтора года в таком режиме. Я уже сама себя плохо ощущала. Мне казалось, что еще немного – и я просто сойду с ума от напряжения, недосыпа, переживаний и безысходности моих попыток поднять на ноги моих больных. Но когда мама умерла, на моих руках и почти в присутствии «скорой» – она только что уехала с «обнадеживающей» фразой:

– Готовьтесь. Сколько сердце выдержит, – я сразу поняла, что готова еще 10 лет жить в таком режиме, лишь бы она осталась жива! Но…

Господи! Ну почему мы не уделяем внимания родителям, пока они живы! И только потом каемся и каемся в том, что у нас именно на них никогда не хватало времени. Всегда находились какие-то неотложные дела – что б они сгорели! – и поездка к родителям откладывалась «на потом».

Конечно, мы ездили к ним, и часто, особенно в последнее время, когда они уже были неизлечимо больны. Но это получались, так сказать, – «хозяйственные» визиты: убрать, помыть, приготовить, постирать и – бегом домой, на другой конец Москвы. А вот остаться, сесть и просто поговорить, подержать за руку, прижаться, посмотреть в глаза – на это всегда не хватало времени!

А теперь этого времени навалом, хоть ложкой ешь. А родителей-то уже нет! Сейчас в родительской квартире живет наша дочь с семьей. И когда я прихожу к ним, подхожу к двери, – уже много лет не могу отделаться от ощущения, что сейчас на мой звонок откроет мама, как всегда – в красивом домашнем платье, такая родная и уютная. А в квартире – тоже как всегда – идеальная чистота и порядок. И обязательно пахнет чем-нибудь вкусным!

Ах! Как изумительно, как необыкновенно вкусно готовила мама! А уж как пекла! Это отдельная песня. С детства мне очень нравился запах дрожжевого теста. Он наполнял не только кухню. Но вся квартира начинала дышать каким-то праздничным, веселым настроением, этим наплывающим на тебя ощущением тепла и бесконечного счастья. Из такого дома не уходят, сюда рвутся, тянутся, летят на всех парусах!

Это дом, куда всегда возвращаются.

Я вспоминаю мамины руки в муке и в тесте, ее разрумянившееся от жаркой духовки лицо, ямочки на щеках и веселые, добрые глаза. А «королевские» плюшки и пирожки с моченой брусникой никогда у меня не получаются такими же вкусными как у нее.

Теперь все наши немногочисленные родственники предпочитают пересекаться у нас, а я уже не такая быстрая и ловкая, как была раньше, и энтузиазма стоять часами у плиты, чтобы удивить каким-нибудь новым необычным блюдом, как-то поубавилось.

В то же время, я рада, что родные нас не забывают и им нравится в нашем доме. У нас с братом были очень гостеприимные родители, и на все праздники обязательно собирались гости: родственники, знакомые, сослуживцы папы – бывшие и нынешние, соседи – некоторые еще со времени «коммунального сожительства» в разных городах. Они дружили десятки лет, хотя прожили в одной квартире иногда всего несколько месяцев.

У мамы был очень мягкий, «уживчивый» характер, прекрасные кулинарные способности и необыкновенная общительность. Через несколько часов после приезда на новое место службы отца, все соседи в ближайшем окружении уже были ее друзьями и помогали обживаться на новом месте. А через пару дней вместе с ними отмечали новоселье.

Что интересно, несмотря на частые застолья, – у нас за столом никогда не было пьяных, таких – чтобы «мордой в салат», чтобы дрались, ругались или уходили на четвереньках. Никогда не было сквернословия. Конечно, были бурные споры о политике, литературных и театральных новинках, последних событиях на работе, обсуждали кадровые перестановки и новые назначения. Но никогда не было сплетен, зависти, корысти. И сейчас я бесконечно благодарна родителям за то, что они воспитывали нас не ремнем и нравоучениями, а своим личным примером отношения к жизни, к людям, к событиям. Научили нас самостоятельно решать свои проблемы, и не давить на нас, если были с нами в чем-то не согласны.

Дать совет, высказать свое мнение по какому-то вопросу – это пожалуйста! Но принимать окончательное решение предоставлялось нам самим. Они уважали наш выбор, наше решение до тех пор, пока мы сами не убеждались в том, что это решение было действительно не очень правильным, или даже очень неправильным. А такие случаи были! Но это были наши собственные ошибки, и мы никогда не могли упрекнуть родителей в том, что из-за их нажима мы совершили неправильное действие и вот теперь мучаемся. Все, что мы сделали в своей жизни, это сделали только мы сами, благодаря или вопреки советам родителей. Так что и результатам мы обязаны только себе.

Так я это все к тому, что после смерти родителей, как старшая дочь, я стала «старейшиной» нашей семьи, и все застолья переместились на нашу территорию.

Хорошо, что никто из нашей кампании не настаивает на приеме в новогоднюю ночь. Несмотря на всю свою «совиную» натуру, гостей я приглашаю на первое число, часа на три.

Раньше я готовила «всего и много». Теперь же готовлю почти символически, потому что многие из нас, мягко говоря, «повзрослели», и не в состоянии съесть такой объем пищи, как раньше, а кто – поумнел и стал заботиться о фигуре, – они тоже едят совсем мало. Поэтому теперь я не особенно утруждаюсь, а преимущественно готовлю что-то из выпечки, мясо с гарниром, фрукты-овощи и сладкое, конечно! А то наготовишь всяких салатов, заливных да холодцов, а потом неделю все это доедаешь! К концу праздников еду уже видеть не хочется!

И тут начинаешь себе давать самые искренние обещания – прямо с завтрашнего дня начать новую жизнь: даже не смотреть на все эти пироги и беляши, эклеры и наполеоны, жюльены и штрудели! И чувствуешь себя просто героиней.

Но проходит несколько часов – пора принимать лекарство. А его надо пить во время или после еды, Значит, надо что-то «куснуть», хоть чуть-чуть! Начинаю оглядываться. Но, в глаза сразу бросаются не мандаринчик или бананчик, а тазик с беляшами и блюдо с плюшками, которые мы с внучкой напекли вчера по поводу приезда брата. За столом съели по паре штук, домой взять ребята отказались – тоже уже фигуры за 80 кг перевалили. Соседей угостила еще с утра, пока горяченькие были. Но еще штук 12 в тазике осталось, и запах – на всю кухню! Ну, как тут не закусить таблетку беляшиком! У меня просто слюнки текут, даже сейчас, – от одних воспоминаний. Я обожаю тесто, жареное в масле! Знаю, что вредно, но ничего сделать не могу. Сама стараюсь печь пореже, но уж если испекла – отдаю им дань на все 100 %.

Но время не ждёт. Пора составлять новогоднее меню, докупать подарки, кому еще не успела, заканчивать генеральную уборку и делать всякие прочие приятные мелочи, которых масса у каждой хозяйки перед Новым годом.

Особое место в этом списке занимает мытье хрустальной люстры. На это мероприятие я решаюсь только один раз в год – перед Новым годом.

Вся эта красота висит под потолком на высоте трех метров и имеет в наличии 360 отдельных элементов, каждый из которых надо сначала снять с крючочка, затем вымыть, вытереть и опять надеть в определенной последовательности, чтобы выдержать рисунок и форму. Тот, у кого есть такая красавица, – меня поймут! И с каждым годом делать это нам становится все трудней. Еще снять все эти висюльки – куда ни шло, а вот повесить обратно… но, традиции надо соблюдать, и я беру пластиковый тазик и лезу на стремянку. Муж контролирует ситуацию внизу. А вот вешать висюльки обратно – это его задача, и тогда мы меняемся местами. Пока носишься по квартире, стараясь чего-нибудь в суматохе не забыть, совсем забываешь про свои болячки. Но к вечеру они сами начинают напоминать о себе. Ага! Оказывается, я забыла выпить таблетку в 5 часов. Вот клуша! Хоть будильник ставь! И зарядку днем я, конечно, не делала. Вот спина и напомнила о себе – согнулась и ноет. Видно, пора ее спать укладывать и таблеточкой подкормить. Как объяснила мне врач, необходимый мне дофамин вырабатывается организмом во сне, именно с 11 часов вечера до часу ночи. И в это время уже желательно крепко спать. А я, как нормальная «сова» привыкла почитать подольше, или телевизор посмотреть ночью. Ведь именно ночью показывают все самые интересные передачи и фильмы. Что-то никак у меня с режимом не получается! Пора проводить с собой воспитательную работу, а то совсем разболталась!

И с этой, глубоко правильной мыслью я и укладываюсь спать. Но еще долго верчусь в постели, вспоминаю свою жизнь и засыпаю уже явно после часа ночи. Прощай, мой дофамин!

 

Глава 14. Новогодние праздники

Новогоднюю ночь мы с мужем провели спокойно, с небольшим коллективом соседей и большим количеством телефонных звонков в обе стороны. Опять радостно обсудили и отметили не состоявшийся «конец света», и через час-полтора после боя курантов, поздравления президента и, наконец, наступления Нового года, мы обменялись подарками и, быстренько убрав еду в холодильник, а посуду в раковину, отправились «баиньки», так как завтра предстоит прием гостей. Все бы ничего, вот только с каждым годом все тяжелее дается мне подготовка стола. Эти километры, которые наматываешь по пути из кухни в гостиную с тарелками, очень изматывают. К приходу гостей уже хочется плюхнуться где-нибудь в уголке и посидеть тихонько, чтобы никто не трогал.

Поэтому теперь, если в гости приходит 1–3 человека, я, предварительно извинившись десять раз, накрываю стол на кухне. Так мне быстрее и удобнее, и километры «пробега» сокращаются во много раз, и «бензина» расходуется меньше.

Конечно, по торжественным случаям и при большом скоплении народа этот вариант просто невозможен, поэтому новогодний стол я готовила с помощниками. Моя юная кулинарка – шестилетняя внучка Анечка, с удовольствием резала салат, расставляла посуду на столе, носила из кухни закуски, воду, сок, салфетки и прочие необходимые составляющие, чем очень помогла мне сэкономить силы для приема гостей.

Муж тоже принимал посильное участие в процессе: резал хлеб, открывал консервные банки с соленьями, ставил бутылки в холодильник, выносил мусор, который почему-то имеет тенденцию в таких случаях накапливаться очень быстро, и прочие мелкие поручения.

Я вообще-то не люблю, когда кто-либо предлагает мне помощь на кухне, предпочитаю все делать сама. Но, видимо, наступили такие времена, когда отказываться от помощи становится просто неразумно! И я спрятала подальше свой гонор, и с удовольствием приняла предложенную помощь.

Жаль, конечно, что силы уходят, но пока есть такие помощники – мы еще повоюем!

Просто теперь придется немного изменить «гостевой стиль» – принимать не по 10–12 человек сразу, а по 1–2 пары. Это лучше и для меня – не так много готовить и бегать, и для общения: и время больше, и поговорить с каждым успеешь. А то пока десятерых обслужишь – на разговоры уже времени не остается. Гости-то между собой пообщаются, а когда я, наконец, смогу присесть – всем уже расходиться пора. А все наши друзья и родные почему-то живут в разных концах Москвы, ехать всем далеко, поэтому позже десяти вечера обычно никто не засиживается.

Потом все звонят, благодарят за хороший прием, а я сокрушаюсь, что успела с гостями переброситься лишь парой фраз. Надо как-то менять эту практику.

Думаю, надо переходить к «тематическим» встречам. Например, приглашать друзей на пироги, на пельмени или манты, на беляши или чебуреки, на жаркое или курочку в сметане, а потом, естественно, чай-кофе – по вкусу. Этого вполне достаточно, чтобы не уйти голодным, и удобно для хозяйки: поставила сразу все на стол – и сиди себе беседуй, изредка отвлекаясь на кухню: чего-нибудь донести или подогреть. Надо обсудить эту мысль с народом. Думаю – поддержат!

Но это пока проект, а сегодня стол был забит всякими вкусностями собственного приготовления. У нас уже давно никто не ест покупные колбасы. Все предпочитают запеченную мною свиную шейку или карбонад, соленья и маринады собственного изготовления и всякую выпечку, сделанную по предварительному «спецзаказу»: семья дочери подсела на беляши, брат – не отказываясь от беляшей, очень уважает эклеры, а муж и внучка заранее намекают, что наполеон должен быть, независимо от всего остального. Вот такая у меня семейка!

Конечно, пока в состоянии – я исполняю их маленькие капризы, а дольше – уж как получится.

Мне очень нравится вся эта новогодняя шумная кутерьма! Смех, общий гомон, обмен подарками! Это так уютно и празднично! Все – таки жизнь сейчас более суровая что ли, все какие-то замученные и озабоченные, нерадостные какие-то! Поэтому разрядка в праздники просто необходима как лекарство от депрессии.

Особенно любит праздники наша внучка. Как всякий ребенок, она ждет подарков – разных и много! А уж в Новый год она их получает в изобилии. Поэтому весь вечер ей есть чем заняться, и она не требует к себе особого внимания, если только не надумает показать нам цирк или театр. Тогда – караул!

Всем выдадут билеты, всех рассадят по местам и, превратив меня в оркестр, дедушку в занавес или дверь, откуда выходят артисты, кошку – в охранника, и, раздвинув всю мешающую ей мебель, начнется цирковое представление или танцевальный концерт. Он может длиться довольно долго, в зависимости от терпения зрителей. Анюта будет изображать зверей по собственной программе или по заказу зрителей. Иногда у нее действительно получается очень здорово, и мы искренне ее хвалим.

Пережив Новый год, Рождество и День рождения внучки в течение десяти дней, можете представить степень моей усталости. Но это все – мелочи жизни по сравнению с тем, что мне предстояло дальше.

А дальше – дочь вышла на работу, а я стала работать бабушкой в полном смысле этого слова, причем – вахтовым методом! Поскольку мы с детьми живем почти в полутора часах езды друг от друга, то ездить к ним каждый день к семи пятнадцати, чтобы дочь успевала на работу к восьми пятнадцати – это немыслимо! Я попробовала пару дней и поняла, что так меня надолго не хватит.

И тогда муж принял героическое решение: отпустить меня к детям на постоянное пребывание с понедельника по четверг, пока мне нужно водить Анюту на занятия в Центр детского творчества. В четверг, сразу после последнего занятия, мы возвращаемся домой, а в субботу утром родители забирают Анюту домой. А с понедельника – все сначала. Для мужа это было нелегкое решение – он никогда не любил отпускать меня одну далеко и надолго. Но ради внучки он согласился, вернее – даже настоял на этом варианте, понимая всю тяжесть дороги для меня. Теперь каждый понедельник он провожает меня «до работы», а в четверг – встречает нас с Анютой у метро.

Но скоро предстоит еще более долгая разлука – выезд на дачу. Раньше я ездила туда, когда захочу, а дочь с Анютой жила там почти безвыездно. А теперь ее роль достается мне, и как все это будет – еще надо посмотреть. Муж не любит быть на даче, а оставлять здесь его одного так надолго – тоже не дело. Вот и решаю дилемму: как перевезти волка, козу и капусту, чтобы все целы остались. А до открытия дачного сезона осталось совсем немного времени, и решать надо уже сейчас. Ох, уж – эти проблемы! И когда они только кончатся! Не успеешь одну решить, как другая уже на подходе.

Вот так и живем. И, между прочим, очень хорошо живем. Несмотря на мелкие проблемы. Чего и вам желаем!

 

Глава 15. «Школа паркинсоника»

При последнем посещении окружного паркинсонолога мне назначили дополнительную терапию и велели показаться через три месяца. Но тут в феврале-марте «совершенно неожиданно» приключилась эпидемия гриппа, вклинились 23 февраля и 8 марта, не считая Дня всех влюбленных, и пары-тройки юбилеев у друзей, поэтому до конца марта я так и не собралась навестить доктора.

За всеми этими праздниками о болезни как-то забылось. Таблетки я честно глотала, витамины пила, для сосудов что-то проколола и с чувством выполненного долга в конце марта позвонила в ДКЦ, чтобы записаться к врачу, но она оказалась больна. Посещение откладывалось дважды, и к врачу я попала только 19 апреля.

Но этому визиту предшествовало одно интересное событие.

Мы с внучкой возвращались с занятий и были уже почти около метро, когда у меня зазвонил мобильник. Я остановилась, достала телефон и посмотрела на дисплей: номер был незнакомый. Поколебавшись, я ответила.

В трубке зазвучал молодой женский голос:

– Здравствуйте! С Вами говорят из Боткинской больницы с кафедры паркинсологии. 12 марта состоится «Школа паркинсоника» в 14 часов в зале «Москва» гостиницы «Ренессанс» на Проспекте Мира. Вы сможете прийти?

Я молчала в нерешительности. Два года про меня никто не вспоминал, а теперь вдруг приглашают. Я, на всякий случай, спросила, как зовут моего абонента, уточнила – какой это будет день недели, и, решив, что я ничего не теряю, пообещала прийти. Девушка вежливо продиктовала мне точный адрес гостиницы и программу встречи, и мы распрощались.

Дома я сразу же залезла в Интернет и нашла сайт кафедры. Действительно, такое мероприятие планировалось провести, и приурочено оно было к Всемирному Дню борьбы с болезнью Паркинсона, который отмечался 11 апреля. Программа совпадала, участники тоже, – значит не липа. А посвящена она была вопросу, до которого я еще не «доросла», но для общего развития послушать не мешало. Тема называлась примерно так: «Вегетативные нарушения при болезни Паркинсона, их проявления и побочные явления при применении противопаркинсонических препаратов», Освещала ее профессор Н. В. Федорова, зав. кафедрой паркинсологии Боткинской больницы – очень симпатичная женщина, знающая предмет, о котором говорит. У нее было столько регалий и званий, что я просто не могла сомневаться в ее компетенции в данном вопросе. Но об этом – чуть позже.

Мы с мужем съездили посмотреть, как добраться до этой гостиницы, чтобы я могла рассчитать время и не бежать потом сломя голову. Бежать – это, конечно, громко сказано. Отбегалась я. Теперь ползаю как полупридушенная черепаха. Поэтому часто, по старой памяти, когда рассчитываю время, беру прежние показатели, когда я еще действительно бегала легко и быстро. Не считая «мелких брызг», меня сейчас беспокоят две вещи: боль в спине, которая сгибает меня и не дает ходить прямо, и скованность в ногах – походка Буратино, как я это называю. Шаг стал мелким, и быстро ходить я не могу – ноги просто перестают двигаться, приходится опять переходить на мелкий шаг. Рука почти не беспокоит, даже отмашку небольшую иногда делает. Только она немного неуклюжая и чуть дрожит при попытке достать что-то с верхних полок, но держит. Так что пока – грех жаловаться.

12 апреля около двух часов дня я уже была в гостинице «Ренессанс» и, не глядя на объявления, поднялась на четвертый этаж в зал «Москва». Там проходила, судя по вывеске перед залом, какая-то международная конференция с присутствием иностранных журналистов. Я покрутилась там, но никакого объявления о переносе нашего мероприятия не нашла. Хотела прояснить ситуацию у снующего младшего персонала, но они были настолько узко ориентированы, что знали направление только к своей цели и не имели ни малейшего представления о том, что делается в двух шагах от них.

Я попыталась найти кого-нибудь из старшего персонала, но – увы! А время неумолимо приближалось к двум часам. В растерянности я спустилась вниз и попыталась что-то узнать у пары встречных мужчин, но они оказались иностранцами и только мило извинились по-английски.

– Да, весело! – подумала я. – Надо же было проделать столько работы и вернуться ни с чем!

Вдруг я увидела высокого мужчину, который вошел в холл. Я сразу поняла по его внешнему виду, что мы пришли на одно мероприятие.

Я бросилась к нему, чтобы предупредить, что на четвертый этаж подниматься бессмысленно, но тут мне на глаза попался листок бумаги, небрежно приколотый к доске объявлений, на котором карандашом было написано, что «Школа паркинсоника» переносится в зал под первым этажом. До начала оставалось три минуты. Боковым зрением я увидела, что дядечка объявление прочел и теперь не заблудится, и поскакала вниз по лестнице.

Внизу, перед залом, стояло несколько столов с рекламной продукцией разных фирм, выпускающих лекарства. Я пробежала мимо них, по пути хватая из каждой стопки по одному рекламному листочку, блокноту, ручке или пакету – потом разберусь, что нужно, а что можно здесь же и выбросить, – и влетела в зал. Только плюхнулась на ближайший стул, как наше мероприятие объявили открытым.

Несколько милых девушек прошли по рядам, (а в зале собралось человек 200) и вручили каждому по тюльпану. Оказывается, тюльпан является символом Дня паркинсоника. Я очень люблю тюльпаны, но никогда не знала, что они имеют отношение к моей новоприобретенной болезни. Надеюсь, что это ничуть не умаляет всех достоинств этого цветка.

Наконец, когда лирическая часть была окончена, выступил представитель Украины и рассказал о симпозиуме в Киеве, на котором он присутствовал накануне, и достижениях в области исследований лечения болезни Паркинсона новыми препаратами и хирургическими методами. Затем выступила профессор Федорова и подробно рассказала о перспективах нашего «развития» в части вегетативных расстройств и методов их лечения. Вот тут-то я и услышала самую интересную информацию, которая меня сразила наповал! Оказалось, что препараты, которые мы принимаем непосредственно для стимуляции выработки недостающего дофамина или прямые его заменители, косвенно влияют и на стимуляцию деятельности отдельных участков головного мозга, отвечающих за различные виды деятельности человека. Среди «побочных явлений» типа игромании, клиптомании, потребности в извращенном сексе и прочих прелестях жизни, у паркинсоника может возникнуть графомания – то есть стимулируется участок мозга, отвечающий за возникновение способностей (или потребности) к творчеству, и в частности – к литературной деятельности.

Это заявление просто повергло меня в шок!

Год назад, ровно через год после постановки диагноза и годичного же приема противопаркинсонического препарата, я вдруг начала писать стихи. Это было удивительное явление, которому я не могла дать никакого вразумительного объяснения. Да, я всегда много читала, хорошо писала сочинения по литературе, в институте на летней уборке помидоров под Астраханью в 1970 году даже написала какой-то гимн отряда в стихах на знакомую мелодию – и все! На этом мои литературные упражнения и закончились. А с развитием мобильной связи и Интернета я даже письма писать перестала. Поэтому, когда я вдруг стала рифмовать все подряд, а потом и писать стихи, причем – обо всем, по делу и просто так, – удивлению моему не было предела. И что интересно – я не помню наизусть ни одного своего стихотворения! Как будто мне его в голову кто-то вкладывает, я честно записываю – и все, на этом моя миссия заканчивается. Я почти все пишу начисто, не переделывая и не вымучивая фразы. Как написалось – так пусть и живет. Просто пробегусь по тексту, чтобы опечатки исправить и синтаксис проверить – и все: гуляй, мое детище!

Это занятие меня захватило, и главное – писалось мне легко, без напряжения, темы просто сами лезли в голову. А поскольку навыки стихосложения у меня были минимальные, в пределах школьной программы шестидесятых годов, то первые стихи были написаны, как теперь говорят – больше сердцем, чем головой. Окончания прыгали под ударениями то на первый, то на второй, то на последний слоги. Но мне очень нравился сам процесс, и я им наслаждалась, не особенно заботясь о качестве «готового продукта» и мнении окружающих.

Раньше я с удовольствием шила, вязала, неделями с упоением собирала пазлы, делала панно из сухих цветов и другие мелкие поделки, но все это разом было заброшено ради новой страсти – сочинительства. Я-то думала, что вот талант вдруг проснулся на старости лет! А он не проснулся, его разбудили! «Пенделя» дали, вот он и зашевелился. И стихи, конечно, дилетантские. Но мне нравится сам процесс, и я не знаю, стоит ли насильно бросать стихосложение. Может, оставить ему жизнь, но в пределах ограниченного пространства?

Потому что параллельно со стихами я начала писать прозаические произведения, которые у меня, по-моему, получаются лучше, чем стихи.

Я не сама это определила: через два месяца после моего появления на сервере «Проза.ру» мне прислали письмо из редакционной коллегии с сообщением, что я номинирована на премию «Писатель года 2013».

Несказанно удивившись этому посланию, я даже немножко нос задрала, но участвовать в этом мероприятии по финансовым соображениям не могу. Платить 750 рублей за страницу текста, который должен быть напечатан в Альманахе для конкурсного жюри, для меня неприемлемо. Конечно, 15–20 тысяч рублей я бы нашла, но тратить такие деньги из семейного бюджета на мероприятие, отрицательный результат которого заранее известен, как-то жалко. Может быть, я очень пессимистично оцениваю свои шансы, но если я не уверена в результате, то лучше и не начинать это «безнадежное предприятие», тем более – требующее больших материальных затрат.

Но, – вернемся в зал. Последняя часть выступления профессора Федоровой вызвала большое оживление среди присутствующих. Все стали вспоминать, какие «последствия» они заметили у себя, что это значит, и главное, как с этим бороться. На последнюю часть вопросов профессор дала уклончивый ответ:

– Если эти проявления не мешают жить окружающим, то пусть они себе потихоньку существуют, а вот если игроман начинает продавать вещи из дома, – то надо пресекать его бурную деятельность, – но не объяснила как.

После этой фразы из зала раздался ехидный мужской голос:

– А с извращенным сексом как быть?

Но докладчик проигнорировал этот вопрос.

Я решила, что еще легко отделалась – одним графоманством, оказывается – могло быть и хуже. И, по крайней мере, я теперь знаю, откуда растут ноги моего безудержного сочинительства. Раньше я все сваливала на кошку, которая своим громким мявом поднимает меня в 3–5 часов ночи, я встаю, сажусь к компьютеру и тихонечко что-нибудь пишу. Совершенно тихое и безвредное занятие. Но оказалось, что если бы кошки и не было, и я могла спать до утра как все нормальные люди, то я бы все равно начала писать, но делала бы это в другое время суток. Меня очень поразило это сообщение: выяснилось, что в возникновении у меня этой болезни есть один, пусть и маленький, но очень важный для меня, положительный момент. Я отрыла себя с такой стороны, с какой никогда не знала. Оказывается, писательская деятельность доставляет мне огромное удовольствие. И мне очень приятно, что мои произведения читают. Особенно, когда один и тот же читатель возвращается неоднократно.

Недавно на сервере «Проза. ру» я наткнулась на гневное письмо одного автора. Она чуть не с проклятиями обращалась к «неизвестным читателям», которые посещают ее страничку. Уж как она их несла! Они, оказывается, за ней подглядывают, приходят «инкогнито», без приглашения, как воры и читают ее бесценные сочинения, не оставляя отзывов! Но, насколько мне известно, незарегистрированные читатели и не могут оставлять отзывов. Они просто заходят почитать, а не давать критическую оценку, разбирая по косточкам твое детище. И они не писатели, а именно читатели, которым мы должны быть благодарны, что они пришли к нам в гости и читают нас, неизвестных писателей! Низкий Вам поклон, Неизвестные читатели! Заходите чаще, я всегда Вам рада!

Я опять отклонилась от темы. Вечно меня куда-то уносит. Хочется рассказать обо всем и сразу, вот и расплываюсь «мыслью по древу».

Контингент присутствующих был примерно от шестидесяти и старше, в основном женщины. Поэтому, когда объявили, что 2 раза в неделю для больных паркинсоников будут организованы занятия в школе танцев – женщины потянулись к столу записываться. Мероприятие это платное, но говорят, что занятие танцами – это один из видов терапии при болезни Паркинсона, который дает хороший эффект для поддержания двигательной активности. Одна женщина пришла вместе с больным мужем и выступила с ярким призывом к занятиям танцами:

– Мы уже 18 лет боремся с этой тяжелой болезнью, танцами занимаемся второй год и положительный результат налицо: муж стал двигаться гораздо легче и дольше не устает.

Я тоже читала про танцы в специальных брошюрах, которые мне дали на кафедре. В молодости я много занималась бальными танцами и получала от этого большое удовольствие. Но и подумать не могла, что когда-нибудь мне предложат вернуться к этому занятию в качестве лечебной процедуры.

Да-а! Неисповедимы пути Господни!

Потом ведущая сообщила нам, что занятия «Школы паркинсоника» планируется проводить каждые три месяца. Вот только обзванивать всех у них нет возможности, поэтому надо следить за информацией на сайте кафедры. Следующее занятие ориентировочно – в сентябре.

Наконец, официальная часть мероприятия подошла к концу, народ потянулся к столу «президиума» с личными вопросами, а всех присутствующих пригласили пройти в буфет, где был организован небольшой «фуршет». Нам предлагались напитки – чай, кофе, апельсиновый сок, бутерброды с ветчиной и рыбой и выпечка в ассортименте. Народ, видимо, пропустив прием пищи в обеденное время, проголодался и с аппетитом навалился на еду. После всего услышанного, мне есть почему-то не хотелось, а во рту все пересохло, и организм требовал жидкости. Я с удовольствием выпила полный стакан сока и поехала домой, чтобы скорее рассказать мужу о своем открытии – почему я стала графоманкой!

 

Глава 16. Спустя несколько дней

Наконец-то выздоровела моя паркинсологиня, и я записалась к ней на 19 апреля на 14 часов. Пришла в ДКЦ немного раньше назначенного времени, но под дверью кабинета уже сидел мужчина и раскладывал свои документы по кучкам – готовился к приему. У меня документов было по минимуму: паспорт, полис, направление и выписка из поликлиники и её же последнее заключение. Все уместилось в один файлик, поэтому я сидела смирно и перебирала в уме все вопросы, которые я собиралась ей задать.

Дело в том, что в тех брошюрках, которые я, не глядя, похватала перед заседанием «Школы паркинсоника» было много рекламных проспектов новых лекарств от болезни Паркинсона. Естественно, – каждый «кулик» хвалил свое «болото», но я хотела узнать, что правда, а что – просто рекламная «утка».

По описанию в проспекте меня очень заинтересовал препарат «Азилект», который был рекомендован к применению на ранних стадиях заболевания и рекламировался как безвредный – в смысле побочных эффектов, удобный – в смысле приема (1 раз в сутки), и дающий стойкий терапевтический эффект. Единственным его «недостатком» является цена. «Азилект» в Москве стоит в районе 6000 рублей за упаковку в 30 таблеток.

Естественно, в списке льготных лекарств «Азилекта» нет. И, как сказала мне врач, надо посоветоваться дома, короче – «согласовать вопрос», и если семья не возражает против таких затрат из семейного бюджета, то тогда она выпишет рецепт. «Семья», конечно, не возражала, а наоборот, удивилась, что я еще раздумываю: брать или не брать – такой вопрос не возник. Возник другой вопрос: где брать, чтобы не нарваться на подделку? Время сейчас такое, что даже по официальной статистике до 70 % лекарств в стране – это подделка. В Москве этот процент может быть и ниже, но ведь никто теперь не контролирует качество препаратов при поступлении в аптеки, поэтому вполне возможен вариант, когда будешь глотать какую-нибудь дрянь и удивляться, что она не помогает.

Пока я размышляла, врач начала прием. Пробежав быстрым взглядом мои документы, она бодренько спросила:

– Ну, как дела? Какие жалобы? Рассказывайте!

Я, так же бодро, сказала, что опять болит спина и плохо стала ходить на улице: быстро устаю, и спина сгибается. Она предложила мне пройтись по кабинету, а потом безапелляционным тоном сказала:

– От этой болезни спина БОЛЕТЬ не должна! Сгибаться – да, но за осанкой надо следить, стараться ходить прямо. Походка меняется – да, но старайтесь ходить спокойно, не торопясь, тем более – не бежать, а выбирать для себя комфортный темп ходьбы. Ну-ка, разденьтесь до пояса и ложитесь на кушетку лицом вниз: я посмотрю вашу спину. Я разделась и улеглась на кушетку. Врач быстро провела рукой по позвоночнику и, мгновенно поставив диагноз – ну, конечно, вот позвонок выскочил! – она двумя руками надавила мне на спину, и я с ужасом услышала, как у меня сломалось ребро.

Женщина она крупная, сил много, а мои хрупкие ребрышки не выносят такого «зверского обращения». Я ойкнула, а потом сообщила:

– Вы мне ребро сломали!

– Этого не может быть! Я не могла ничего сломать! Значит у Вас остеопороз! – безапелляционным тоном заявила паркинсологиня.

– Может и не могли, но сломали! – вякнула я, стараясь побыстрее слезть с кушетки во избежание еще каких-нибудь травм.

Позвонок этот у меня еще с детства травмирован. И не то на нем нарост образовался, не то – он действительно несколько сместился, но он всегда первым попадался на глаза эскулапам, и они, ничего не уточняя, сразу хватались его вправлять, считая его виновником всех бед.

А произошло вот что.

Мне было лет 7–8, мама ушла в магазин, а меня оставила гулять во дворе. Это были те чудесные времена, когда родители спокойно оставляли детей одних гулять на улице и даже подумать не могли, что с ними может что-то случиться. Мы целыми днями носились во дворе, играли вместе и малыши и старшие ребята, которые учили нас кататься на двухколесных велосипедах, на коньках, прыгать через скакалку разными «заковыристыми» способами, играть в «пляжный» волейбол, вышибалу и многие другие игры, о которых современные дети уже не знают. Потому что время наступило такое (спасибо демократам и перестройке!), что страшно не только ребенка во дворе на пять минут оставить, страшно его руку из своей выпустить!

Так вот, мама ушла, а я увидела в конце двора девочку-ровесницу, которая стояла на незакрепленной крышке люка и осторожно качалась на ней. Я подошла и, по своей наивности или глупости, нахально заявила:

– Кто же так катается! Слезь, я сейчас тебе покажу как надо!

Девочка осторожно сошла с люка, а я встала на крышку и сильно нажала одной ногой на край. Результат не замедлил сказаться. Крышка моментально перевернулась, и я юркнула в люк! Каким чудом, какой инстинкт самосохранения вдруг все-таки проснулся во мне и где он был раньше – сказать не могу. Но в последний момент я успела выставить руки и задержала падение. В результате на поверхности земли осталась моя голова и руки, цепляющиеся за эту землю, тело уже болталось в люке, ноги висели в воздухе, не находя опоры, а крышка люка, перевернувшись, больно стукнула меня по спине и я почти перестала дышать. Прошло больше полувека, а эти ощущения я помню, как будто все было вчера.

Я здорово испугалась тогда. Кричать я не могла – дыхание сбилось.

Девчонка, которую я хотела потрясти своей смелостью (и потрясла-таки!), стояла, онемев от ужаса, и глядела на меня как на инопланетянку. Я из последних сил хваталась за землю, но она была сухая и гладко утоптанная, без растительности, и зацепиться было не за что!

– Позови кого-нибудь из взрослых! – еле прохрипела я. Девчонка вышла из ступора и огляделась по сторонам. Время было рабочее, и во дворе было пусто. Только где-то вдалеке играли в волейбол несколько подростков.

Девчонка бросилась к ним, что-то крича на бегу. Они сначала не обратили внимания на ее крики, потом оглянулись и побежали ко мне. Спасение пришло вовремя – я уже была готова лететь вниз.

Ребята схватили меня за руки, отодвинули крышку люка и вытащили наверх. Видимо от испуга, я даже не плакала. Сильной боли в спине я тогда не почувствовала. Больше мне досаждала огромная, величиной с кисть руки взрослого человека, ссадина на бедре, Она была грязная и очень щипала.

По-моему, даже не поблагодарив своих спасителей, я поплелась домой «зализывать раны» в полном смысле этого слова. И физические и душевные.

Конечно, я здорово испугалась! Это был канализационный люк, упав в который я бы уже вряд ли писала эти строки. Соседка по квартире ахнула, увидев меня в таком виде, а я, оказавшись дома, наконец, разревелась от души и какое-то время не могла ничего сказать. Тетя Женя умыла меня, чем-то обработала ссадину, и к приходу мамы я выглядела уже вполне сносно.

Мама тоже получила свою порцию адреналина. Когда она вернулась из магазина и шла к подъезду, мои спасители хором сообщили ей радостную новость:

– А Ваша Света в люк провалилась!

И видя, что мама вдруг побледнела и готова рухнуть в обморок, так же дружно добавили:

– Но мы ее вытащили, и она пошла домой!

Мама сразу передумала терять сознание и побежала домой.

Дальнейшее я уже не помню: ругали меня или нет, как долго заживала ссадина, и ходили ли мы к врачу обследовать позвоночник? Только знаю, что до недавних пор этот позвонок абсолютно не мешал мне жить, и я о нем не вспоминала.

Я всегда чувствовала рукой, что он немножко выпирает из общего строя. И этот несчастный позвонок вечно приносил мне одни неприятности. И не тем, что болел или мешал, он вел себя очень хорошо все 55 лет после травмы, да и сейчас не он является виновником болей – я же это чувствую! Но как только я появлялась у хирурга или невролога с жалобами на боли в спине, они тут же начинали пытаться вправить мне этот несчастный позвонок, без всякой тени сомнения в правоте своих действий и даже не удосужившись спросить меня, что с этим позвонком, и почему он не такой как все.

Так вот, пока я одевалась, я утвердилась в своем мнении – ребро паркинсологиня мне сломала. Это точно. Надо будет все-таки еще раз провериться на наличие (или отсутствие) остеопороза, а то что-то часто мне стали ребра ломать. Спорить с доктором я не стала – ребро заживет через три недели, а доказывать ей то-то без рентгеновского снимка бесполезно.

После этого «лечения» доктор посоветовала мне проколоть 20 уколов препарата «Нейрокс», а через месяц прийти к ней: она подумает, что делать с моей спиной. Ну, пусть думает!

В общем, я поняла, что меня считают практически здоровой, и все мои претензии не имеют под собой, по мнению доктора, никакой почвы. В результате в своем заключении она поставила мне первую стадию заболевания, хотя 4 месяца назад она в этом же кабинете поставила мне третью стадию, чем очень меня огорчила – мне бы не хотелось такого быстрого прогресса болезни. В этот раз доктор сказала, что не видит необходимости менять назначенную лекарственную терапию – ну и прекрасно! Хотя я уверена, что стадии болезни в обратную сторону не возвращаются. По моим скромным сведениям, можно какими-то средствами некоторое время держать болезнь на данном уровне, но потом она все равно будет прогрессировать. Болезнь неизлечима, и регресс невозможен, как бы нам этого не хотелось!

Я думаю, что причина такого заключения только в том, что никто не занимается нами серьезно. В этом диагностическом центре у меня нет даже карты, где можно было почитать и вспомнить пациента и его историю болезни. Я прихожу раз в полгода. Таких пациентов у нее сотня или больше. Она физически не может помнить, как я выглядела полгода назад, и что она мне написала в заключении прошлый раз. Каждое посещение как на новенького: встаньте, пройдитесь, присядьте, покажите руки, сожмите мою руку, перебирайте пальцами, поочередно соединяя их определенным образом – это максимум, что от меня требуется. Вот и получается какая-то картина, запомнить которую невозможно.

Поговорили мы и об «Азилекте». Она препарат похвалила, но на цену мое внимание обратила. Еще назвала мне один украинский препарат, аналог «Азилекта», и стоит он в переводе с гривен примерно 300 рублей. Но Россия его не закупает по каким-то политическим причинам, а скорее – по требованию монополистов – олигархов, которые удавятся за свою прибыль, а на больных им плевать с высокой колокольни!

Когда мне становится хуже, я уже готова перейти на «Азилект», несмотря на брешь в семейном бюджете, которую он неизбежно пробьет А когда чувствую себя сносно, то решаю пока остаться на «Проноране». А вообще-то, надо всё-таки сходить в Боткинскую к Поповой – что она посоветует. Если скажет, что «Азилект» лучше, то буду пить его. Я Поповой очень доверяю, да и принять очередную дозу оптимизма мне не помешает!

Так что закончился мой визит к окружному паркинсогологу с несколько расплывчатым результатом: спина болит больше, походка стала хуже, а стадия болезни уменьшилась до первой, тогда как при первичном осмотре в Боткинской мне уже поставили 1,5!

Ох! Чудны дела твои, Господи!

Вернувшись от врача, я стала прикидывать, как мне быть с уколами. Поскольку я теперь постоянно сижу с внучкой на ее территории, то уколы в своей поликлинике я успеваю делать только один раз – в субботу. Но именно суббота мне и не нужна: мой режим инъекций – пять дней колоть, 2 дня перерыв. Поэтому я сразу сообщила дочке: хочешь, чтобы я сидела с Анютой – учись делать уколы! Она у меня – не из пугливых, поэтому бодро ответила:

– Не боись! Надо – сделаем!

Её уверенность меня успокоила, и я пошла к мужу с тем же предложением – учиться делать уколы, поскольку тут вклинивались майские праздники, я буду дома, и вовсе не очевидно, что в поликлинике будет работать кто-то, кроме дежурного терапевта. Да и вообще, уколы надо учиться делать самим! Возраст наступил уже такой, что поликлиника становится родным домом. А если еще и уколы там делать, то забудешь, где живешь! Многие мои подруги и их мужья уже давно освоили этот процесс, и своим больным родителям и друг другу делают внутримышечные уколы сами, причем – не хуже, чем в поликлинике, а часто и лучше: без синяков и инфильтратов. А мы что – рыжие?

Вперед! Все на практические курсы по изучению «уколовведения»!

И народ потянулся за знаниями! Объект тренировки был в наличии, лекарство, шприцы и проспиртованные салфетки я купила, и обучение началось.

Первый удар мне «нанесла» дочь. Она тщательно протерла руки спиртом, долго разглядывала ампулу, пытаясь нежно ее открыть. После нескольких неудачных попыток и при отсутствии специального резца для открывания ампул, она резко нажала на носик и отломила его. Победа! Набрав лекарство в шприц, и выдавив из него воздух, она подошла ко мне.

Я тоже оказалась не робкого десятка и спокойно подставила ей объект для практики. Дочь немного помедлила, потом глубоко вздохнула и всадила в меня шприц!

– Ну, как? Больно? – спросила она, вливая в меня содержимое шприца.

– Ничуть! – бодро ответила я, и вовсе не соврала. Шприц вошел совершенно безболезненно и быстро, и лекарство она ввела медленно, все как учили. Так что первый экзамен был сдан на «отлично». Я была довольна не меньше испытуемой.

Теперь экзамен предстоял мужу. Майские праздники приближались, и он немного нервничал, хотя виду старался не показывать. А поскольку он тоже параллельно со мной делал уколы в поликлинике, то на всякий случай, проконсультировался у своей медсестры. Та оказалась женщиной отзывчивой, все ему рассказала и показала, даже дала пару шприцев и десяток пакетиков с проспиртованными салфетками – уж не знаю, для уколов или для тренировки на подушке – но он пришел домой окрыленный и готовый к подвигу!

На майские праздники поликлиника оказалась в работоспособном состоянии все дни, кроме 9 мая. Вот тогда и состоялся дебют моего мужа.

Он тоже тщательно подготовился, но волновался больше, чем дочь и, видимо поэтому, всадил шприц не глубоко и лекарство влил быстрее. Было немного больно, но вполне терпимо, и я его похвалила за смелость.

Так что теперь я обеспечена медицинской помощью, даже в двух экземплярах.

Вот и закончилась первая часть моего повествования. Теперь и вы знаете, с чего все началось. Следующую часть я планирую писать в виде дневниковых записей о наиболее интересных событиях, которые будут происходить в моей жизни в связи с наличием моей экзотической болезни и не только об этом. Конечно, при условии, что это будет кому-то интересно или полезно, в основном – в смысле моральной поддержки в момент хандры, которые бывают у всякого.

Я, как оказалось, вполне даже оптимист. В обмороки не падаю, слезы больше не лью. Хочу жить как все люди – общаться, любить, растить внучку, встречаться со старыми друзьями и приобретать новых. Я не зануда, люблю людей, всем желаю только добра и всегда открыта для общения.

А Паркинсон? Да ну его в болото!

Люди! Радуйтесь жизни и будьте счастливы!

Ваша Лана Москва 26 мая 2013 года