После рождения Лёни я не работала, но продолжала учиться. Академический отпуск брать не стала, по воскресеньям уходила на учебу и возвращалась только вечером. Всё это время с маленьким Лёней сидела мама, реже папа, иногда и у Бориса было свободное время. Лёня спал всегда хорошо, за исключением разве что самых первых дней. Месяцев в шесть он заболел. Была зима, и у него поднялась очень высокая температура. Этот момент я отчётливо помню. Во время болезни он почти не спал. Не спала и я. Не помню, сколько ночей это продолжалось. Я носила его на руках, пыталась успокоить, а он клал головку мне на плечо и так засыпал. У нас была родственница, детский врач, тётя Ида - Ида Яковлевна Фридман. Она приезжала к нам каждый день и делала маленькому Лёне уколы. Это продолжалось в течение недели. Благодаря ей наш Лёня быстро выздоровел.

После окончания института, в 1961 году, я начала искать работу. Лёне на тот момент было два годика, было решено, что в детский садик мы отдадим его в три, а пока с ним посидит мама. Тем более, что она совсем не была против. В этом же 61-м году я устроилась работать в интернат воспитателем.

В 1965-м Борис закончил институт и получил диплом. Однако при его устройстве на работу случилась неприятная история. Однокурсника Бориса, его хорошего товарища, приняли на работу в СКБ АНН, а Бориса нет, несмотря на то, что они вместе учились, и у них была одна специальность. Когда папа об этом узнал, он был страшно возмущён. Папа пошёл на приём к заместителю министра нефтяной промышленности. Фамилия его была, кажется, Кабанов. Этот самый заместитель министра папу принял и сказал, что, с точки зрения Ждановского райкома партии, в этом СКБ слишком много евреев и возникают «определенные трудности» с распределением. Тем не менее, Кабанов позвонил директору СКБ АНН, и через неделю Борис начал работать. Папа был ярым противником антисемитизма. В 50-е он, например, очень тяжело переживал разбирательства, связанные с антифашистским комитетом, делом врачей, космополитизмом. Переживал, но никогда не позволял себе обсуждать с кем-либо эти вопросы, не хотел никому причинять зла.

Возвращаясь к 1961 году, конечно, нельзя не упомянуть, что в тот год впервые в космос полетел человек - Юрий Гагарин. Я хорошо помню день, когда встречали первого космонавта планеты. Я гуляла с маленьким Лёней, он сидел в коляске. Гуляла по той самой аллее, по которой позднее он будет гулять вместе с моим отцом, своим дедом. На улице было много людей. Все находились в приподнятом настроении, держали транспаранты и размахивали флажками. Потом все стали кричать «ура!» - это показалась вереница машин с Юрием Гагариным. Этот апрельский день впечатался в мою память.

В интернате я проработала почти восемь месяцев, потом там началась какая-то странная реорганизация, и Боря мне сказал, чтобы я уходила. Он как-то очень настоятельно говорил об этом, и я послушалась. Всё лето очень старательно искала работу и устроилась, наконец, в школу. В это время мы всё ещё жили с родителями.

Когда Лёне исполнилось три года, он пошёл в садик. И сразу же начал болеть. Самая неприятная болезнь - это, конечно, ангина. И, как я понимаю, мы тогда так и не смогли её до конца побороть, поэтому и сейчас она то и дело даёт о себе знать.

Лёня как-то даже упрекнул нас, что мы отдали его в детский сад, а не оставили дома. Я ему объяснила, что сейчас другая жизнь, а тогда мы просто не могли не работать. Надо было жить на что-то, другого выхода не было. Единственное, что было хорошо - садик находился прямо в нашем доме.

В 63-м году мы с Борей переехали в кооперативную квартиру на улице Новаторов, которую нам купил папа, но взять с собой маленького Лёню не решились. Мы прекрасно понимали, что не сможем уделять сыну столько внимания, сколько нужно. Было решено оставить Лёню на попечении бабушки и дедушки. Всю рабочую неделю он был у них, а на выходные мы забирали его к себе.

Леонид Невзлин

Дед прилично зарабатывал, и его заработка хватало на всю семью: офицер, полковник и заведующий лабораторией. В сумме это были очень приличные деньги, не сравнимые с тем, что мама и папа тогда получали. Позднее, когда я уже работал, я часто вспоминал это время, время с дедом, сравнивал, пытался взглянуть на себя со стороны и понимал, что мне не надо даже анализировать. Бывает простое генетическое сложение нескольких людей. И в первую очередь - это дед, это его гены. Это от него. Это было понятно.

Наша с Борисом жизнь, и моя жизнь в частности, - это жизнь, наполненная работой. Многие знают, что работа в школе - это один сплошной энтузиазм и копеечная зарплата, поэтому я вынуждена была набирать часы, чтобы в итоге хоть что-то получать. Помимо этих набранных часов, я ещё давала частные уроки, ведь всё время нужны были деньги. Мы не бедствовали, но и лишнего себе не позволяли. Жили очень скромно. Пожалуй, как все советские люди в то время. Может быть, я повторюсь, но хочется подчеркнуть - мы жили как все советские люди. Например, пылесос мы купили, как только въехали в нашу кооперативную квартиру, и он у нас очень долго проработал, а вот стиральную машину приобрели только в конце 90-х. До этого бельё отдавали в прачечную, как многие москвичи. Это тем более было удобно, потому что прачечная находилась недалеко от дома.

Из «излишеств» можно разве что вспомнить такую традицию. Мы с друзьями в молодости каждый месяц откладывали небольшую сумму, примерно 10 рублей. Затем сбрасывались и шли в наш любимый ресторан «Центральный» на улице Горького. Занимали целый кабинет и очень приятно проводили время. У нас была устоявшаяся компания - три пары, то есть шесть человек. Маленький Лёня оставался в это время с моей мамой.

Леня вообще был спокойным мальчиком. Его не приходилось укачивать или уговаривать пойти спать. В девять часов вечера он уже лежал в кроватке. Мы говорили ему «спокойной ночи» и уходили, а он засыпал.

Лёню никогда не укладывали спать. Не укладывали в том смысле, что не укачивали и не уговаривали. В девять часов вечера он ложился, а мы уходили в другую комнату или на кухню, где общались и с Марком Исааковичем, и с Евгенией Семеновной, и с нашими прекрасными соседями - Алексеем Павловичем и Елизаветой Николаевной Щербаковыми.

Леонид Невзлин

Мне часто и совсем разные люди говорили, что я родился взрослым. Я сразу был взрослым и серьёзным. Взрослым и серьёзным мальчиком. Если откровенно, то я даже не помню себя ребёнком. Вот сейчас, став уже взрослым, мне гораздо легче сочетать своё физическое состояние и своё состояние эмоциональное, своё понимание окружающего мира. Одно соответствует другому. А тогда это не было соответствием.

Вот многие рассказывают, что научили своих детей читать в пять лет, в четыре года или даже в три. У нас в семье ничего такого не было. Лёня, как и многие дети, пошёл ровно в год, в это же время заговорил, причём не отдельными словами, а сразу фразами. Читать же он начал не рано, хотя тяга к книгам была. Он садился, перелистывал книги, разглядывал картинки, если они там были. Из газет и журналов обрывал буквы и называл их, это такая буква, это такая. До школы он уже мог читать, но пристрастился к чтению позже.

Когда Лёне пришло время идти в первый класс, мы с Борисом решили, что пора его забрать домой. Это был 1966 год. В сентябре Лёне должно было исполниться семь лет. Я работала тогда в школе, которая находилась у метро «Новые Черёмушки». Мне казалось, что будет правильно, если в первый класс он пойдет в мою школу. Я буду знать, что он рядом, и мне будет спокойно. Правда, ехать надо было на автобусе, с пересадкой. Это, конечно, было не очень просто, но, как говорится, сказано - сделано. И началось. Каждое утро я его будила, одевала, собирала портфель, собиралась сама, и мы ехали в школу. Там мы расставались - я шла на свои уроки, а он - в свой первый класс. Так продолжалось весь учебный год. В конце концов мне пришлось сделать неутешительный вывод, что эксперимент не удался. Получалось так, что после уроков Лёня оставался в группе продлённого дня, дожидался меня, и только после того, как я заканчивала работу, мы уезжали домой. Нашему маленькому первокласснику было тяжело. Этого я, конечно, не учла.

Был ещё и второй аспект. Я поняла на всю жизнь, что никогда нельзя работать в школе, где учится твой ребёнок. Никогда! Видимо, такова человеческая психология. Учителя знали, что мой сын учится в первом классе этой же школы, и каждый день, буквально каждый час, приходили ко мне с претензиями. То Лёня с кем-то переговаривался, то он был невнимательным, то он вертелся, то уронил карандаши. Я не знала, куда спрятаться от его учительницы. Как только она меня видела, она обязательно подходила ко мне и начинала на него жаловаться. Я сама педагог, много лет учила, была классным руководителем, очень хорошо знаю детей и очень хорошо знаю своего сына. Лёня всегда был очень спокойным, прилежным и хорошим школьником.

Одним словом, после первого класса мы его перевели в школу номер 611, которая находилась в десяти минутах ходьбы от нашего дома на улице Новаторов. Это, вероятно, была не самая лучшая школа, но, тем не менее, Лёня в ней проучился до девятого класса.

Сначала это было организовано так. Лёня учится, в школе же, на продлёнке делает уроки, обедает, затем за ним приезжает моя мама, забирает его домой и сидит с ним до моего возвращения. Я приходила с работы раньше Бориса, кроме того, он тогда довольно много времени проводил в командировках. В первые годы Лёню из школы встречала бабушка, а потом всё, что нужно, он делал уже сам, вполне самостоятельно.

Леонид Невзлин

Я до школы, лет с четырёх, жил с бабушкой и дедом. Когда пришло время идти в первый класс, родители меня забрали. Из школы меня приводила домой бабушка, она приезжала специально и была со мной, пока не возвращалась мама. Только бабушка не всегда могла приехать и дождаться маму, поэтому иногда я оставался один.

С класса третьего или четвертого я уже помню себя одного. Своё одиночество. Этого одиночества было много. Никакого чувства, что меня бросили, у меня не было. Это была та самая определенность, когда ребенок понимает - так, значит, так. Одна из тех самых моделей, которая воспринимается как нечто естественное. Ребенок же не знает другого, а сравнивать можно только постфактум.

Бабушка приехала, покормила, уехала. Я остался. Позанимался. Сделал уроки, пошёл гулять, пообщался с ребятами, вернулся, посмотрел телевизор. Как все. Только вот с некоторыми ограничениями. Потому что один.

И естественно, во мне это выработало привычку какую-то часть дня проводить одному. Мне желательно, чтобы каждый день у меня было своё собственное пространство. Хотя бы немного. И конечно же, я прекрасно понимаю, что это - наследие того одиночества.

Несмотря на моё одиночество, я маму очень любил и очень скучал. И очень ждал. Потом мама и папа приходили. Приходили уставшие, но радостные и весёлые.

А сейчас я скажу вещь, которая, я надеюсь, будет понятна. Мамы всё равно не было. Почему? Потому что ей надо было проверять тетрадки, надо было готовить подробный план завтрашних занятий.

Я абсолютно не имею к маме претензий. Прекрасно понимаю, что у неё была такая работа, много рабочих часов, потому что надо было зарабатывать. Но если бы даже не надо было зарабатывать, она всё равно бы «пахала». Одним словом, она трудоголик. Это то, что есть и во мне. Я ведь не сразу осознал, что в моём отношении к работе я очень и очень похож на маму. Работа отнимала и отнимает у меня много времени, которое всё же необходимо как-то более справедливо, наверное, распределять. Я имею в виду, между родителями и детьми. Конечно, я говорил с родителями на эту тему, говорил, чтобы снять все те вопросы, которые могли возникнуть. Наверное, многие знают, как у некоторых это бывает. Вот, мол, мои родители делали так-то и так-то, говорили то-то и то-то и таким вот образом заложили во мне комплексы, поэтому сейчас я вот такой, потому что они меня так воспитали. Со мной, мне кажется, всё совершенно иначе. Во-первых, у меня с родителями были совсем иные отношения, во-вторых, я понимаю, в чём настоящая проблема, и поэтому никаких комплексов у меня нет. Одним словом, проанализировав ситуацию и оценив меру моей ответственности и степень занятости, я решил, что мне просто необходимо делегировать больше времени семье и детям. Обязательно! Потому что в некотором смысле однажды уже было поздно. Во втором браке, когда я много работал. Я это особенно почувствовал, когда стал работать с Ходорковским. Не было такого, чтобы шёл домой по окончании рабочего дня. Я уходил с работы только когда знал - я сделал всё, что было в моих силах. Ну, или когда уж совсем падал с ног. Или если на дворе уже глубокая ночь. Так продолжалось в течение многих лет. И это, конечно, мамино. Что тут скажешь, генетика. Папа тоже ярко выраженный трудоголик и очень ответственный человек.

Я уезжала из дома без двадцати или без пятнадцати минут восемь, а возвращалась примерно к пяти часам дня. И разве можно сказать, что я по-настоящему отдыхала? Нет, конечно. Работа учительницы такова, что она продолжается и дома: надо проверить тетради, подготовить план завтрашней работы, подготовиться к новым занятиям.

Борис приходил домой после меня, часов в семь. Мы оба, конечно, уставали, но было бы несправедливо с моей стороны сказать, что Боря не помогал мне по дому. Помогал! И делал это с удовольствием. Он и пылесосил, и убирал, и мыл посуду. Дело в том, что суббота для Бориса была выходным днём. В то время как я работала, а Лёня был в школе, Боря занимался домашними делами.

И Лёня уже в свои одиннадцать-двенадцать лет был нашим помощником. Он помогал во всём: и убрать в квартире, и помыть посуду, и сложить вещи, а к четырнадцати годам стал настоящим моим советчиком. Вот мы, к примеру, решили купить стенку для книг, или диван поменять, или что-то новое приобрести для ванной комнаты - я обязательно советовалась с Лёней. Мы вместе ходили по магазинам. Борис ведь чаще всего отсутствовал - был или на работе, или в командировках.

Боря действительно много времени проводил в командировках - такая у него была работа. Он уезжал по нескольку раз в течение года на две-три недели, мог уехать и на месяц. Признаюсь, я была этим не очень довольна. Ведь мы оставались с Лёней вдвоём. В такие периоды я за Бориса беспокоилась. Просто мне хотелось, чтобы мой муж был рядом.

Самое главное, что в эти дни Лёня мне очень помогал. Так мы вместе поменяли стулья в нашей квартире, купили цветной телевизор «Рубин». У нас была большая бутылка из-под шампанского, куда мы собирали деньги на все эти покупки. Самое интересное, что Лёня ничего для себя не просил. Он понимал, что нам нелегко. Мы, конечно, покупали ему все самые необходимые вещи: брюки, рубашки, костюмы. Помню, как купили ему костюм на выпускной вечер.

Впрочем, однажды он попросил у нас денег. Мой папа, Марк Исаакович, в своё время окончил курсы английского языка и немного говорил по-английски. Он был глубоко убеждён, что знание иностранного языка Лёне просто необходимо. Этот язык, говорил папа, ему пригодится. И папа решил нанять учителя английского языка. Что и сделал. Он сам платил за уроки. Те занятия больше напоминали забавную детскую игру, а не фундаментальные занятия. Тем не менее, именно эти уроки и возникшая тогда любовь к английскому привели к тому, что Лёня, можно сказать, всю жизнь занимается языком. Он учил английский в школе, до седьмого класса занимался с репетитором, а потом сказал нам:

- Дайте мне денег, пожалуйста, я хочу пойти на курсы английского языка.

У него тогда уже была достаточно хорошая база. Денег мы ему, конечно же, дали. Он записался на эти курсы и, так как он знал язык лучше всех ребят, то он окончил их за полтора года вместо положенных двух. Я считаю, что у него очень хороший уровень. Лёня может со мной не согласиться, но я уверена, что в освоении английского языка ему очень многое дали именно эти курсы.

Так что начало, положенное папой, дало результаты. У них с Лёней были, конечно, свои особые отношения: их интеллектуальные беседы, их разговоры. Папа каждую свободную минуту старался быть рядом с внуком, и это оставило очень большой след в жизни Лёни.

Борис Невзлин

У маленького нашего Лёни были очень теплые и нежные отношения с бабушкой. А с Марком Исааковичем, с любимым дедом, были другие -интеллектуальные. Марк Исаакович общался с четырёх-пятилетним Лёней как со взрослым и разговаривал с ним на всевозможные темы: и про фотографию, и про книги, и про другие увлечения, которые могут быть у человека. Лёня его всегда внимательно слушал.

Я очень хорошо помню, как папа ходил гулять с Лёней, когда тот был ещё маленьким. Обычно это происходило в выходные. Папа в эти дни не работал, он очень любил эти прогулки. Гулять с дедом любил и Лёня. Это для них обоих был целый ритуал, который неукоснительно соблюдался. У нас на Ленинском проспекте была такая широкая аллея, заросшая с обеих сторон деревьями и кустарниками. Вот по этой аллее они и гуляли. Это была довольно забавная картинка. Неторопливо, заложив руки за спину, вышагивал папа. Рядом, пытаясь не отставать, но тоже заложив руки за спину, шёл Лёня. Помню, как все прохожие с улыбкой на них оглядывались, а они ни на кого не обращали внимания. Гуляли и разговаривали.

Леонид Невзлин

Мы гуляли и разговаривали. Разговаривали обо всём. Я задавал вопросы, которые меня тогда интересовали, и получал вполне понятные ответы. Наши прогулки имели и функциональное значение - мы обязательно посещали несколько магазинов. И в первую очередь - магазин «Кинолюбитель». Затем на пути следования были книжные магазины. Мы заходили туда непременно. «А вдруг там появилось что-то новенькое», - говорил дед. Дальше был магазин, который тогда поражал моё воображение. По-моему, он назывался «Олень», туда охотники сдавали всевозможную дичь - рябчиков, фазанов, мясо лося. Для меня эти впечатления были таким потрясением, таким неожиданным открытием, что стали даже причиной моего интереса к зоологии. А интерес к зоологии, в свою очередь, породил интерес к книгам.

И, конечно же, наша прогулка включала главный для нас с дедом магазин - «Букинист». Там просто «сносило» голову. В этом «Букинисте» продавались настоящие раритеты, изданные и пятьдесят, и сто лет назад. По тому времени они стоили просто неподъёмно. Например, по пятьдесят рублей - это больше, чем половина зарплаты. Вследствие этих походов в магазин «Букинист» и поскольку дома все читали, у меня появился интерес к книгам. Плюс к этому, мама - учительница русского языка и литературы. Благодаря деду и маме дома была хорошая библиотека, а запретов на какие-либо книги не существовало. «Это можно читать, а это - нет», - такого я никогда не слышал. Всё, что было в доме, можно было читать. Мопассана, например. Абсолютно мой писатель.

И любовь к книгам привил ему дедушка. Именно мой папа сделал для этого очень многое. У нас дома была хорошая библиотека, которую он с любовью и со знанием дела собирал. Обширное собрание русской литературы, подборка иностранных авторов и, конечно, детские книжки. Мы с Борей, несомненно, тоже сыграли свою роль. То, что я - учительница русского языка и литературы, может быть, и не имело решающего значения, потому что и без того я глубоко убеждена, что русская литература - великая литература. Начиная с Державина и Ломоносова. Я никогда не говорила Лёне что читать и что не читать. В доме были книги, много книг, и никаких запретов у нас не было. И я помню, что он читал с увлечением и большим интересом. Моим самым любимым писателем был и остается Толстой. Именно Толстой. Один только его роман «Война и мир» дал толчок новым веяниям в литературе, новому пониманию истории и человеческих взаимоотношений. Толстой, конечно же, великий писатель.

Леонид Невзлин

Cейчас скажу крамольную вещь, но искренне... Не всю русскую литературу я люблю безоговорочно. В ней для меня много воды, бесконечных и ненужных описаний. Именно за это не люблю Тургенева. Тот же Куприн мне кажется не очень глубоким, не очень тонким психологом, хотя есть прекрасные вещи, «Поединок», например. Хорош Антон Павлович Чехов. Очень точный, можно сказать, кинематографический.

Кому-то может показаться смешным, но вот «Евгений Онегин» произвел на меня, тогда мальчишку, сногсшибательное впечатление. Это может прозвучать банально, но Пушкин действительно гений.

А вот, что касается Толстого, то не люблю. Особенно «Войну и мир». Сказать такое в доме, где мама - учительница русского языка и литературы, - это действительно крамола. Хотя я бы с удовольствием прочитал «Войну и мир» в конспекте. История, конечно, интересная, но в конспекте. Любил Дефо, его «Робинзона», где есть событие и есть много действия.

Я говорил уже, что дедушка покупал много книг. Много... Все книги, которые купил дед, все они находятся у меня. Я ни одной не потерял. Я фактически уехал с одним чемоданом, но всё переправил потихоньку. Вот только одну книгу я потерял и не нашёл - «Грузинские народные сказки». Любил сказки, а эту книгу особенно.

Лёниной же любимой книжкой в детстве были «Грузинские народные сказки». Он читал и перечитывал её многие годы. Я не помню, когда и при каких обстоятельствах Лёня её потерял, но знаю, что он всегда сожалел об этой потере. И до сих пор то и дело о ней вспоминает.

Кажется, Лёне было почти четырнадцать лет, когда мы с ним вдвоём поехали в Ленинград. Поехали на неделю, или дней на десять, не помню. Жили у друзей и каждый день гуляли по городу. Побывали в Петергофе, в Павловске, в Ораниенбауме - одним словом, знакомились с достопримечательностями как самые настоящие туристы.

Во время одной такой прогулки Лёня вдруг остановился и предложил зайти в Музей зоологии. Я, конечно же, согласилась. Мы вошли, ходили по залам, рассматривали экспонаты - чучела всевозможных животных. И тут Лёня стал мне рассказывать обо всех этих животных, рассказывать так подробно и с таким знанием дела, что я просто потеряла дар речи. Я была искренне потрясена, что он так глубоко знает зоологию. Тогда я совершенно неожиданно для себя открыла собственного сына с другой стороны. И эта сторона его жизни была мне совершенно не знакома.

Леонид Невзлин

Зоология, биология - это моя любовь. Моя нереализованная мечта. То, что я полюбил сразу и навсегда, и чем по-настоящему увлекался. Приблизительно в том же возрасте появилось увлечение радиотехникой, шахматами и, конечно, английским языком. Увлечение языком осталось до сих пор.

Сильная сторона личности там, где ей интересно. У любого человека. Настоящий интерес всегда вызывает желание изучить и узнать как можно больше и как можно подробнее.

Мне очень нравилась химия. Мои результаты в ней были хороши, но особого желания работать в этой области я не чувствовал. Сопредельные же области, например, биология, очень меня привлекали. Анатомия мне не очень нравилась, но вот что касается зоологии, ботаники - эти предметы были моими.

Я мог по собственной инициативе проводить экскурсии, умел к ним серьезно подготовиться. Это мне было очень интересно. Я с удовольствием читал специальную литературу. Это во мне никто не воспитывал никто меня этому не учил, это просто было то, что мне хотелось читать. Читать художественную литературу и литературу специальную: по зоологии, ботанике и так далее.

Я, действительно, была потрясена и даже немного растеряна. Я увидела своего сына неожиданно взрослым, умным и образованным. И, может быть, тогда я стала задумываться над тем, что, наверное, всё же не всегда получалось уделить Лёне столько времени, сколько нужно, сколько необходимо, сколько важно. Я долго не могла успокоиться. Наверное, всё же надо было так выстроить свою жизнь, чтобы как можно больше времени уделять его развитию.

Правда, не все Лёнины увлечения становились для меня приятными сюрпризами. Он, например, любил радиотехнику: что-то паял, мастерил, собирал - я в этом ничего не понимаю. Из-за радиотехники он почти забросил занятия в школе, но всё же вовремя спохватился и в десятом классе всё наверстал.

Относительно недавно Лёня меня упрекнул, что мы его ни в какие кружки не записывали и не водили, и спортом он не занимался. Признаюсь, мне было очень обидно. Может быть, все это правильно, но дело в том, что тогда это не так было широко распространено. В школе были какие-то кружки, по-моему, не очень интересные, поэтому они и не привлекали моё внимание. Единственным солидным детским учреждением был Дом пионеров, или как он тогда назывался - Дворец пионеров на Ленинских горах. Там, конечно же, была интересная жизнь, но у нас не было возможности его туда возить, а маме было бы уже тяжело.

И хочу признаться, не было у нас тогда этих мыслей. Не думали об этом. Во-первых, я была с утра до вечера в школе, во-вторых, ещё подрабатывала частными уроками, да и Боря возвращался слишком поздно. Я никуда не рвалась и мне не нужна была карьера, но я очень любила свою работу, любила учеников. Одним словом, я занималась своим делом. Вела театральный кружок, хотя, можно сказать, не много в этом понимала. Мы ставили отрывки из пьес Н.В.Гоголя, А.П.Чехова, разные литературно-музыкальные композиции, посвящённые знаменательным датам и творчеству русских поэтов. И ребятам это нравилось.

Кроме того, я ходила со своим классом в походы по Подмосковью, на два-три дня с палатками и вечерними кострами. Это были хорошие вечера, с разговорами, с одной или двумя гитарами, песнями - лирическими и бардовскими. Лёня и Борис почти всегда были со мной и моим классом.

Леонид Невзлин

Мама привлекала меня к проверке тетрадей, диктантов, сочинений. Думаю, что я был тогда в восьмом или девятом классе. Может, в седьмом. В дело был вовлечён и папа. Мы с ним хорошо справлялись. Потом передавали тетради маме, и она завершала работу. Это было нашим общим делом, которое мы делали с удовольствием. Я хорошо помню, что мы были вместе - для меня это было главное. В принципе, я грамотно писал и хорошо проверял. Это занятие никак не обременяло. Наоборот. Тренировало интеллект и память. Мне это многое дало.

Но было и не очень любимое. Это походы с маминым классом. Походы на природу. Мы ходили в эти походы вместе с папой. На два-три дня. С рюкзаками, палатками, кострами.

Может быть, я не всегда уделяла Лёне столько времени, сколько хотелось бы, но, мне кажется, он меня понимал. Работа была для меня очень важным делом. Профессии учителя, педагогике, работе с учениками, школьному образованию я посвятила всю свою жизнь. И Лёня видел, как мы с отцом работаем, как каждый из нас увлечён своим делом и какими уставшими приходим мы с работы. И, я надеюсь, что такие качества, как трудолюбие, умение отдавать любимому делу всего себя, все свои способности перешли к нему не только от моего папы, Марка Исааковича, но и от нас. Тем не менее, произошло то, что должно было произойти в такой ситуации - Лёня стал самостоятельным.

Леонид Невзлин

Я хочу дать картину, несколько отличную от той, которую рисует мама. Не совсем другую, просто моя память, мои впечатления и мои тогдашние переживания оставили во мне иную картинку, как бы под другим углом зрения.

Я имею в виду мои детские и отроческие воспоминания. Эти воспоминания останутся неизменными. Там и отец, там и мама, которую я искренне люблю и буду любить всегда, и которая любит меня. Она моя мама, я её сын - и этим все сказано.

И всё же. Я попытаюсь объяснить. Для мамы и для папы время моего детства - это время их молодости, время ярких воспоминаний. Их активная работа, вечерние встречи, общение с друзьями по выходным дням и часы, которые они проводили со мной. Они это помнят хорошо, а я помню это чуточку иначе. Чуточку не так, как мама.

А что касается того, что я обижен... Это совсем другое. Этот разговор о разных кружках, о Дворце пионеров, о моей занятости, моей какой-то увлеченности, активной жизни среди своих сверстников... Мне кажется, что все эти проблемы были решаемы, но не были решены. Например, папа меня водил с собой на плавание - это правда. И я сам научился плавать. Плаваю неплохо, но не профессионально.

Все эти рассказы об упреках и обидах были бы, конечно, не нужны, если бы не один момент. В отношениях с людьми, особенно, в отношениях с мамой и папой, я очень аккуратный и осторожный человек. Я не хочу никого обидеть. Никого! А момент был такой. Когда я сказал про эти самые кружки, про Дворец пионеров, мол, то не получилось у вас, это не получилось, мама мне ответила:

- А что ты хотел? Что мы могли сделать? Я же всегда работала, а папа был часто в командировках. Тем более, что на мне было ещё и классное руководство.

Как же потом мама это сформулировала? Сейчас точно не вспомню, но прозвучало так, что она же должна была после уроков с ребятами то в музей сходить, то куда-то ещё. Я же в это время сидел дома. Один. Проблема не в том, что она так сказала, а в том, что так оно и было. Была такая система приоритетов. И сказать, что это совсем не обижает? Обижает.

Этот разговор произошёл относительно недавно. Она до этого несколько раз повторила, сколько она для меня сделала. Мама любит свои заслуги. Особенно передо мной. Я единственный, как бы неповторимый у неё. Наверное, так и есть.

Она ведь никогда мне не скажет, что чувствует вину. Кому-то другому скажет, но никогда не сделает этого в разговоре со мной. Не признает, что была неправа. Мама всегда будет себя защищать. Она вообще такая по характеру. Она хочет быть правой всегда.

Всё сказанное, и про упрёки, и про обиды, ничего ровным счётом не меняет. Я берёг родителей и буду беречь всегда. И не потому, что это сыновний долг, а потому что ничто в этом мире не отменяет моей любви к маме и отцу.

Что еще сказать про Лёнины школьные годы? Я уже упоминала, что мы с Борей называли Лёню «футболистом», потому что он очень активно толкался в период моей беременности. Так вот, наш «футболист» до девятого класса был маленького роста - стоял в классе вторым с конца. А после летних каникул так вымахал, что оказался уже в начале, был вторым по росту - 185 сантиметров.

Не помню, чтобы в школе была девочка, которая ему бы нравилась. Впрочем, была одна девочка, которая жила в соседнем доме. С её родителями я знакома не была. Очень была милая, темноволосая, с красивыми глазами. Еврейка. Кажется, у неё на щеках даже был румянец. Мне очень хотелось, чтобы он с ней дружил. Ведь у него никогда не было дружбы с девочками, хотя он учился уже в старших классах. Звали эту девочку Рита. Да, точно Рита. И она была влюблена в Лёню.

Леонид Невзлин

Нет, нет, мама ошибается. Это не она была в меня влюблена, а я был в неё влюблён. Безумно! И было это именно в старших классах. Она была хорошая девочка, очень скромная. И ко мне очень хорошо относилась. Но всё дело в том, что я не был инициативен. Я стеснялся. С годами эта стеснительность прошла, каким-то чудесным образом исчезла. Потом уже, позднее, я, например, на спор, на родном Ленинском проспекте мог легко познакомиться со ста девушками и взять у них сто номеров телефонов. Только, пожалуйста, не надо спрашивать, зачем и почему. Не надо! Во-первых, потому что это моя любимая тема и, во-вторых, это совсем другая история.

Когда Лёня учился уже в 7-м или 8-м классе, я стала думать об его высшем образовании. И так как школа, в которой он тогда учился, мне не очень нравилась, я решила перевести его в другую. Класс, правда, был у него очень хороший - хорошие ребята, умные, воспитанные, из интеллигентных семей, но вот учителя были не на высоте. Рядом с нашим домом располагалась еще одна школа с хорошим педагогическим составом. Директором там работала Нина Марковна, подруга моей хорошей знакомой. Одним словом, я подключила все связи, и Нина Марковна согласилась взять Лёню в свою школу. Было это, когда Лёня уже учился в девятом классе. Это была хорошая школа, а вот дети оказались хуже, чем те, с которыми он учился раньше.

Кроме того, надо было думать, куда поступать. И мы стали размышлять. Лёня очень хотел на биофак или на медицинский, но мы с отцом постарались ему внушить, что ни в МГУ, ни в медицинский он не поступит. Конечно же, мы имели в виду пятый пункт, графу «национальность». И почему бы не пойти по стопам отца и не поступать в Губкинский? Это такой же интересный ВУЗ, как и все остальные.

  Леонид Невзлин

Все эти вопросы - размышления о профессиональной ориентации, возможности поступления в ВУЗ, направления собственных интересов и многое другое - возникли у меня в старших классах. Надо было ясно и четко определиться с институтом, с репетиторами и некоторыми другими аспектами. Опять-таки, с учетом еврейской проблемы и выбранного направления. Я думаю, что мама это подтвердит: направление всех своих интересов я всё-таки выбирал сам. Не с подачи родителей - это сто процентов. Несомненно, что мама повлияла на мою внутреннюю организованность, дисциплину, умение сосредоточиться на одном конкретном деле и обязательном его завершении.

Я работала в то время в спецшколе с углублённым изучением английского языка. Почти все родители учеников были достаточно известными людьми, и они мне рассказали, что есть готовые списки. Эти списки кладутся экзаменаторам на стол, в них напротив определенных фамилий стоит знак плюс, значит, человека надо взять, или минус, значит, человек не поступит. Прорваться через этот фильтр было нельзя. Тем более, что мы - и я, и Боря - прекрасно знали, что национальность имеет значение. Большое значение. Лёня, конечно, мог попробовать свои силы на экзаменах в МГУ или медицинский. По времени экзамены там начинались раньше и, не поступив, можно было спокойно успеть в другой институт. С другой стороны, было понятно, что такой опыт будет травмой. Я Лёне откровенно об этом сказала. Ему такой опыт был совсем не нужен. Лёня всегда был мальчиком чувствительным, эмоциональным. Мы беспокоились за него. Папа стал объяснять, что в Институте имени Губкина открылись две новые кафедры - автоматизированных систем управления и прикладной математики. Уже спустя много лет Лёня всё же меня упрекнул, мол, я же мог поехать в провинцию и там поступить в медицинский. Я признаюсь - у нас этого и в мыслях не было, я узнавала, и мне сказали, что в провинции было то же самое.

Леонид Невзлин

Мама абсолютно напрасно переживает по этому поводу. Упрек, конечно, прозвучал с моей стороны, потому что я действительно мог попытать свои силы в провинции, но главное всё же не в этом. К моменту моего поступления в институт у меня было достаточно много информации. Я считаю, что мама и папа в определенном смысле меня недооценили.

К тому времени я побывал в различных приемных комиссиях, говорил с людьми, общался и со студентами, и с теми ребятами, которые только готовились поступать. Тогда же я познакомился с одним интеллигентным профессором, членом приемной комиссии МГУ на физфаке. Мы долго беседовали, говорили о вступительных экзаменах, о конкурсе. Он был очень искренним и доброжелательным человеком. И он откровенно спросил:

- У тебя в семье есть академики?

- Нет, - ответил я.

- А члены ЦК?

- Нет.

- Ну, а секретари райкомов партии?

- Нет, конечно, - опять ответил я.

И вот тогда он мне очень по-доброму сказал:

- Не трепи себе нервы, всё равно не получится.

Вот этому человеку я точно поверил. Конечно же, я многое знал и от своих друзей. Прекрасно знал, сколько есть институтов, куда берут, какие это институты и какие там наилучшие специальности. Например, я точно понимал, что я не математик, и мне надо выбрать такую специальность, в которой этой самой математики будет меньше всего. Главное, чтобы не было черчения и сопромата (сопротивление материалов). Ненавижу!

И когда папа предложил то, что он предложил, оказалось, что это было именно то, что нужно. Не хочу принижать достоинств института имени Губкина и многих других ВУЗов, но лично для меня этот вариант был лучшим из худших. А лучшим из лучших - биофак, медицина. Хорош я был и в физике.

Но было конкретное предложение - Институт нефти и газа имени Губкина. Факультет - автоматика и вычислительная техника. Специальность - автоматизированные системы управления.