Грубая, нахальная работа. Снег под окнами фотоателье истоптан, но уже и издали видно, что кое-какие следы можно взять. Видно, что ночной посетитель не очень боялся шума. Здесь же, под окнами, в снегу валяется большая, в полметра, металлическая буква, вероятно деталь оформления. Ею-то преступник и выбил окно. Причем то ли перепутал окна, то ли просто не знал внутреннего расположения фотоателье, но первый удар, видимо, пришелся в окно фотолаборатории, прочно заделанное изнутри листами текстолита. Потом только со звоном разлетелось второе окно.

На всякий случай, потому что знаю, бесполезно, пересматриваю на солнце осколки стекла. Следов, конечно, нет. Да и откуда бы им взяться? Ночь была холодной, этот «кто-то» наверняка был в перчатках, стекла бил не рукой, однако проверить все-таки не мешает. И я не торопясь так и этак верчу осколки стекла, подставляя их под яркое весеннее солнце.

Кстати, вполне мог бы этим не заниматься. Вместе с ребятами из райотдела приехал и районный эксперт Виктор Тяжелков — парень опытный, закончил криминалистическое отделение Московской средней школы милиции, а это среди людей нашей профессии фирма известная. Я слышу его голос через разбитое окно:

— Вот эта штука называется экран подсвета. Полотняный, следа не держит…

В разбитое окно врывается ветер, парусит желтую занавеску, перебирает на столе стопку квитанций.

Высокий костистый мужчина, фотограф, осторожно заглядывает в лабораторию, где орудуют наши, и, поминутно всплескивая руками, хлопает себя по бокам. При каждом ударе в воздухе на мгновение повисает тонкое облачко пыли.

— Как увидел, сразу к аппаратуре бросился, — горестно, ни к кому не обращаясь, говорит он. — И вот, нате вам, пожалуйста. «Зенита» нет, «Москвы» нет, и «Киева» — между прочим, только на днях получил — тоже нет…

В дверях показывается следователь.

— А еще что-нибудь взяли? — спрашивает он.

— Да вроде нет. Я вот чему удивляюсь! Тут на столе лежит объектив от павильонной камеры. Вещь дорогая, редкая. А ведь оставили!

— Напрасно удивляетесь, — говорит, выходя из лаборатории, Никодимов. — Брали что полегче, что пообычнее. Зачем им ваш объектив? Мертвый груз.

— Почему «им», Никодимов? — вмешиваюсь я. — Я посмотрел тут под окном. Один был. Позови Тяжелкова.

На улице я придирчиво расспрашиваю коллегу из райотдела. На выезде это входит в мои обязанности.

— Нашел что-нибудь?

— Есть кое-что. Пара отпечатков на столе. Отвертка, которой он внутренний замок сломал. Вообще-то грубая работа. Вломился, цапнул аппараты и тягу. Однако работы здесь! Пока все пересмотришь.

— Тебе помочь?

— Сам справлюсь. Вот, конечно, если бы ты следок со снега снял…

— Ну ты даешь, — говорю я. — Черную работу делает черный, белую работу…

— Да что ты! — притворно пугается Тяжелков. — Прошу исключительно в смысле показательной работы маэстро из управления перед молодым специалистом.

— Польщен. Будем считать, что уговорил.

— Благодарю, товарищ начальник! — вытягивается Тяжелков.

— Вольно. Пришли кого-нибудь с ведром воды. И баночку какую-нибудь ненужную попроси у фотографа.

Я вынимаю из машины мешочек с гипсом и, возвращаясь к окну, вижу, что фотограф уже принес ведро. От ведра идет тонкий парок.

Это не годится. Теплый раствор растопит след. Пригоршнями бросаю в ведро снег и жду. Потом засучиваю рукава пальто, хотя все равно знаю, что извожусь, и, размяв в марлевом мешочке гипс — комковатый попался, — осторожно опыляю сухим порошком след. Фотограф уважительно следит за моими манипуляциями.

От холодной воды сводит руки, но ничем, кроме собственных пальцев, такого гипса не разомнешь. Надо бы попросить, чтобы заменили… Лью раствор, подставляя под струю руку, чтобы не повредить следа. Когда он наполовину залит, выламываю из кустика рядом несколько веточек и кладу их для крепости в след. Потом заливаю до конца.

Здесь, в городе, эта возня с гипсом еще ничего. Можно помыть руки, почиститься, согреться. Одно из самых неприятных воспоминаний, связанных с работой, — это когда я снимал след машины километрах в сорока от заставы, ночью, в продуваемом со всех сторон февральском поле. Когда под утро мы вернулись домой, у меня на руках была такая гипсовая корка, что я с полчаса оббивал ее о край умывальника, не чувствуя пальцев.

Хороший получается следок, четкий. И рубчики там, на подошве, любопытные. Сорок первый — сорок второй размер, можно и линейку не прикладывать. Еще одна хитрая особенность у следа, я проверил и по другим, соседним, — похоже, человек прихрамывал. Во всяком случае, носок правой ноги всюду отпечатывается четче каблука.

Под окном натоптано здорово, но возле тротуара снег плотный, слежавшийся, человек шел уверенно, и можно измерить длину его шага. А раз так — можно приблизительно определить и рост преступника. Обо всем этом я говорю следователю.

Следователь да и Никодимов вроде довольны: для предварительной ориентировки — неплохо. Теперь дело за ними.

След у меня сфотографирован, после того как дело будет закончено, можно у следователя и слепок попросить. Пригодится Смоличу — у него сейчас как раз курсовая работа по отпечаткам ног. Подойдет ему этот следок — характерный, с особенностями…

Из окна доносится приглушенный голос моего коллеги:

— На лабораторном столе находится увеличитель, набор светофильтров, кюветы, составленные в стопку, конторская книга…