1

Да, такого со следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Александром Борисовичем Турецким за более чем полтора десятка лет службы еще не бывало! Хотя каких только приключений и авантюр, подчас смертельно опасных, не вместили в себя эти незаметно пролетевшие годы… Но чтобы вот так, почти в открытую, прочно и неотступно «села на хвост» женщина! Да еще молодая и красивая! Такого он не припомнит.

Светофор моргнул желтым глазом и тут же вспыхнул зеленым. Турецкий вздохнул, медленно тронул с места свой верткий синий «пежо» и, едва проехав с десяток метров, снова встал: пробка на подъезде к «Павелецкой» образовалась знатная, до угла, где необходимо свернуть, дабы попасть на Большую Пионерскую, ползти не менее двадцати минут.

Александр Борисович скосил глаза на зеркальце заднего вида и хмыкнул: черный «БМВ», сверкающий новенькими боками в лучах утреннего июньского солнца, находился за две машины от «пежо». И хотя стекла автомобиля были тонированные, Турецкий прекрасно знал, кто именно находится за рулем «бээмвухи». Ее хозяйку он разглядел несколько дней назад, только-только обнаружив странную слежку за своей персоной.

И где! Не больше и не меньше, как на Садово-Сухаревской, в Таможенном комитете, куда заехал поздравить с заслуженной наградой давнего приятеля, начальника этой службы, дававшего по случаю награды небольшой банкет…

Тогда у Александра Борисовича еще не было полной уверенности, что новенькая «БМВ» его и впрямь преследует. В конце концов, это могло оказаться случайным совпадением. Тем не менее, приметив то же авто паркующимся вслед за ним на стоянке, Турецкий решил дождаться момента, когда водитель «БМВ», оказавшийся довольно высокой и несомненно привлекательной молодой женщиной, покинет свою машину.

Тогда у Турецкого еще были сомнения насчет слежки, а увидев хозяйку «БМВ», он и вовсе успокоился: на что он сдался этой явно богатой красотке с большими миндалевидными глазами, стильной прической и стройными, наверняка благодаря дорогому фитнесу, бедрами?

Нет, женским вниманием в свои всего-то сорок с небольшим подтянутый, подвижный Турецкий обделен не был — боже упаси! Мужик он еще хоть куда, так что дамы, как и в дни далекой юности, по-прежнему от Турецкого млеют и тают… Однако сия дамочка была, во-первых, брюнеткой, а весь его немалый опыт по данной части свидетельствовал, что западают на Сан Борисыча чаще всего блондинки — так же, как и он на них. Во-вторых… Во-вторых, прямо скажем, на влюбленную женщину незнакомка как-то не походила. Чем не походила? А ничем! Тонкая интуиция Турецкого свидетельствовала о том, что интерес к нему на сей раз либо чисто деловой, если он вообще есть, либо…

Да, несколько дней назад он был куда спокойней, чем сегодня. И не отнесись он тогда столь легкомысленно к едва зарождающимся подозрениям, давным-давно знал бы, что за птичка вокруг него кружит. Чего-чего, а подозрений по этому поводу на сегодняшний день у Турецкого набралось предостаточно. Женщина могла быть кем угодно, в том числе «кровавой мстительницей», — например, любящей женой или дочерью одного из тех, кого Александр Борисович собственноручно отправил в места иной, или даже постоянной, изоляции от законопослушных граждан… В конце концов даже террористкой могла быть: у них с Турецким тоже свои счеты — и немалые! Словом, отправив жену Ирину с дочкой в Прибалтику, Александр Борисович, обычно сразу начинавший скучать по семье, впервые испытал даже облегчение: случись что, его «девочки» по крайней мере не пострадают.

Кроме того, руки у него теперь развязаны — самое время вплотную заняться странной незнакомкой. То бишь собственной безопасностью. Другой вопрос, что к своему начальству — давнему другу и коллеге, возглавляющему Управление по расследованию особо важных дел Генеральной прокуратуры, фактически заместителю генпрокурора Косте Меркулову Турецкий в данной ситуации не обратился бы и под угрозой расстрела: Константин Дмитриевич с его «правильным» отношением к женскому вопросу не преминет поиздеваться над своим старшим следователем, попросившим защиты… от дамы! Это Турецкий-то, всем известный ходок со стажем! Другое дело — Славка Грязнов, который вряд ли удивится странной просьбе старого друга.

Правда, с тех пор как в МВД началась своя собственная перестройка, грозящая затянуться до бесконечности, и Славу «осчастливили» новой должностью начальника Главного управления собственной безопасности, Турецкий что-то не припомнит, чтобы настроение его друга хотя бы раз за несколько месяцев поднялось выше отметки «ноль». Такого рода повышение генерал-майора Вячеслава Ивановича Грязнова явно не обрадовало… Да и какого, скажите на милость, приличного человека вдохновит необходимость отслеживать грешки и грехи своих же собственных коллег? Особенно после прогремевшего на всю Россию дела «оборотней в погонах»? Уж точно не Славку с его принципиальностью, с его так и оставшейся романтически чистой душой, беззаветной преданностью долгу, с одной стороны, и упрямой верой в праведность своих коллег — с другой.

Так вот и попал несчастный Грязнов между молотом и наковальней. Еще в самом начале как-то между делом жаловался он Турецкому на кипу дел по служебным проверкам, встретившую его на новом рабочем месте. А после и жаловаться перестал, помрачнел и замкнулся, что вообще-то для Грязнова нехарактерно.

…Пробка наконец начала рассасываться. Еще парочка светофоров — и можно будет сворачивать на Большую Пионерскую.

Александр Борисович вновь покосился на маячивший сзади «БМВ» и полез в карман за сигаретами. Увы!.. В отсутствие Иринки некому было напомнить рассеянному по утрам «важняку» перед выходом из дома проверить свои карманы. И вот результат: сигареты остались, вероятнее всего, на кухонном столе. Хорошо еще, что успел перестроиться в крайний ряд. И уж вовсе можно счесть везением то, что и табачный киоск оказался рядом, не более чем в трех метрах от обочины.

Заглушив движок, Турецкий вылез из машины и двинулся к киоску, стараясь не смотреть в сторону «БМВ». Ну не станет же она стрелять в него, стоя в пробке?!

Так думал Александр Борисович, неторопливо извлекая на свет божий бумажник и радуясь, что хоть деньги дома не забыл — за это самому себе отдельное спасибо…

— Александр Борисович? — Голос, раздавшийся за его плечом, был удивительно мелодичным, с теплыми такими обертонами. Женский, конечно. Несколько удивленный обращением к нему по имени-отчеству среди уличной толпы, Турецкий обернулся. И при всем своем самообладании изумленно замер на месте: перед ним стояла его преследовательница собственной персоной! Бархатистые карие глаза смотрят чуть ли не с умоляющим выражением. Как говорится, здравствуйте — приехали!

— Ради бога, простите, — незнакомка заговорила вдруг торопливо, почти шепотом — насколько это позволял уличный гул, — но… пожалуйста, очень вас прощу, уделите мне немного времени… Дело очень важное! Очень!..

Взявший себя в руки и успевший оправиться от изумления, Турецкий не собирался демонстрировать незнакомке, насколько ему самому важно любое дело, с которым она. к нему обратится, поскольку уже пора пролить свет на ее странное поведение. Слегка пожав плечами, он демонстративно глянул на часы и, вполне искренне улыбнувшись, развел руками:

— Простите, но…

— Меня зовут Тамара Владимировна Березина, — перебила она его, — я понимаю, вы… Словом, все выглядит нелепо, но у меня просто нет выхода: поверьте, дело, о котором я говорю, действительно государственной важности!.. Вам моя фамилия ни о чем не говорит?..

Она жалобно улыбнулась.

— А должна?

Турецкий пристально посмотрел на свою преследовательницу. Ибо фамилия ее и впрямь ему что-то говорила, хотя весьма смутно и неопределенно. Не то чтобы память подводила, но… Мало ли людей со столь распространенной русской фамилией попадалось Александру Борисовичу?

Вроде бы есть в МВД даже генерал такой — Березин. Во всяком случае — был, сейчас же, когда все структуры министерства трясут да перестраивают, половина должностей оказалась и вовсе за штатом… Кто его знает?! А главное — при чем тут незнакомка?

— Я Тамара Владимировна Березина, — повторила женщина, — невестка генерала Березина из МВД, вы его должны знать, хотя… Скорее, я уже бывшая его невестка…

Турецкий молчал, и Тамара скороговоркой закончила фразу:

— С его сыном Юрием мы последние полгода живем отдельно…

Александр Борисович вновь посмотрел на часы и вздохнул, всем своим видом демонстрируя недовольство тем, что его, чрезвычайно занятого человека, чуть ли не силой отрывают от несомненно важных и срочных дел. Хотя на самом деле намеченный на утро визит к Славе Грязнову на данном этапе свой смысл потерял в виду открывшейся перспективы самому разжиться необходимой информацией.

— Пожалуйста… — прошелестела Тамара Владимировна. Недовольно поморщившись, Турецкий нехотя кивнул головой:

— Только учтите, госпожа Березина, больше двадцати минут уделить вам я вряд ли смогу.

— Я понимаю! — Карие глаза моментально заискрились искренней радостью. — Я постараюсь уложиться! Тут буквально в двух шагах есть очень приличная кофейня. Вы не против?

Турецкий с видимой тоской глянул на свой припаркованный у обочины «пежик» и, еще раз вздохнув для верности, хмуро кивнул. К этому моменту он почти не сомневался, что «дело государственной важности», о котором упомянула Тамара, наверняка плод ее домыслов и дамских фантазий. Сколько таких бредовых историй довелось выслушать ему на своем веку! Эта отличается разве что возможностью, предварительно выяснив причину, по которой Тамаре Владимировне вздумалось следить за Турецким, отвязаться наконец от этого «хвоста», пусть и весьма привлекательного внешне.

Александр Борисович Турецкий даже представить не мог, до какой степени он заблуждается, когда вслед за Тамарой Березиной вошел в пустое с утра кафе и прошествовал в дальний угол зала — за столик, который выбрала его спутница.

«А фигурка у нее, можно сказать, высший класс!» — подумал он, оглядывая Березину, торопливо цокающую каблучками впереди него. Внешне Тамаре Владимировне можно было дать не больше двадцати пяти, но опытный Александр Борисович, мысленно накинул еще годика три-четыре. А возможно, и все пять. Состоятельные дамочки пользуются услугами специалистов, соответствующих содержанию их кошелька. Результат, как правило, бывает в самом прямом смысле слова налицо.

— Если вы не против, — начала Березина, едва официант, подавший им кофе, отошел, — я буквально в двух словах скажу, кто я и что я… Нет-нет, насчет свекра — правда, — среагировала Тамара на слегка приподнявшиеся в удивлении брови Турецкого. — Но ведь невестка — это не профессия, верно?

— Для некоторых профессия! — невольно усмехнулся Александр Борисович.

— Но не для меня! — твердо возразила Тамара. — Меня с детства приучили к мысли, что человек должен быть самодостаточным…

— Должно быть, ваши родители — мудрые люди, — осторожно заметил Турецкий.

— Были мудрыми… — Тамара вздохнула. — Да нет, мама и отец оба, слава богу, живы, а вот по части мудрости, особенно у отца… Вы о нем, кстати, тоже, наверное, слышали: Владимир Кропотин…

Турецкий, вознамерившийся было отхлебнуть свой кофе, поставил чашку на стол и посмотрел на свою собеседницу с интересом:

— Вы хотите сказать, что вы дочь того самого Кропотина?.. Если не ошибаюсь, Владимира Александровича?..

Березина кивнула и грустно улыбнулась, а Турецкий подумал, что женщина, сидящая перед ним, вполне могла бы вдеть в свои изящные ушки вместо маленьких сережек с крошечными бриллиантовыми искорками настоящие алмазные подвески, достойные королевы…

Дело в том, что Владимир Александрович Кропотин был довольно известным фабрикантом, владевшим в числе прочего производством по обработке якутских алмазов… Настоящий магнат, хоть и не из числа первых — непременных участников кремлевских совещаний… Впрочем, как раз на последнем Кропотин точно присутствовал. В свете данного обстоятельства слова его дочери о «деле государственной важности» начинали приобретать несколько иную окраску.

Нет, на то, что девушка выложит сейчас перед ним какой-либо компромат на собственного папашу или пусть и бывшего, но властного свекра, он не рассчитывал. Однако все тайны, возникающие рядом с алмазами, имеют обыкновение тяготеть к криминалу…

Эта мысль начисто выбила из головы Турецкого первоначальное намерение выяснить в первую очередь причины, по которым Тамара устроила за ним слежку. Женщина заговорила об этом сама.

— Прежде всего хочу извиниться за то, что следила за вами… Просто другого выхода не нашла. Если те сведения, которые я собираюсь вам изложить, попадут в дурные руки — мне конец.

«Начинается! — мысленно затосковал Турецкий. — Сейчас последует какая-нибудь душещипательная женская история, которая и окажется «государственной тайной»…

— У меня есть старшая подруга — юрист, — продолжила Березина. — Она мне порекомендовала вас как очень профессионального, а главное — абсолютно честного человека. Но я в последнее время и самой-то себе доверяю через раз… Вот и решила понаблюдать, какой вы, с кем общаетесь и… Словом, простите за недоверие. К тому же я должна была выбрать удобный момент, чтобы поговорить с вами не в стенах прокуратуры.

— Нельзя ли ближе к делу?

— Да, конечно! Я по образованию экономист — кончала МГУ. Сейчас учусь в Высшей школе экономики в Лондоне, а в Москве, как вы понимаете, бываю наездами… В основном из-за мамы, она у меня очень нездорова. Ну а что касается личной жизни — тут история особая… Только не нужно думать, что я собралась кому-то мстить… Речь идет о моем бывшем свекре, его сыне и…

Тамара на мгновение умолкла, но завершила фразу твердо:

— …О моем отце. О том, чем все они занимаются на самом деле…

— И чем же? — осторожно поинтересовался Турецкий.

— Убийствами. Бандитизмом. Хищениями в особо крупных размерах.

У Турецкого немедленно возникла мысль, что дамочка в своих фантазиях явно перегнула палку: тут тебе и контрабанда, и убийства, и… Может, она того — спятила?! Да и где это видано, чтобы кто-то из членов, если верить ее же словам, мафиозной семьи нарушил омерту — как называют в Италии обет молчания.

Но в следующее мгновение глаза Турецкого и Тамары встретились, и, к своему изумлению, следователь вдруг понял, что Березина не фантазирует: в глазах женщины была такая усталость, что сразу стало заметно — лет ей никак не двадцать пять, а как минимум тридцатник. Но если даже хоть что-то из сказанного ею правда, все равно не понятно, что могло толкнуть Березину на предательство, в сущности, собственных интересов… Тамара как будто подслушала его мысли.

— Знаете, я много думала, прежде чем пойти на такой шаг… И если вы возьметесь за это дело, то наверняка решите, что для меня вся суть в мести…

— ?!

— Видите ли, я ведь говорила, что мы с мужем последние полгода живем отдельно?.. Ну так вот: у него появилась новая пассия, некая Татьяна Монахова… Поверьте, мне было бы глубоко наплевать на то, с кем на данном этапе своей паршивой жизни спит Юрий, если бы эта женщина не была второй женой моего собственного отца! Который к тому же абсолютно на ней помешался!..

«Положим, и без этой пикантной детали «наплевать» на то, с кем спит твой муженек, тебе не было бы, — позволил себе усомниться в Тамариных словах Александр Борисович. Разумеется, мысленно! — Где это видано, чтобы хоть одна женщина на свете не была яростной собственницей? А тут еще и ситуация почти кровосмесительная… Ну и ну! Воистину неймется богачам, не могут они жить как все люди, даже в собственной постели подавай им какую-никакую чудинку, да не простую, а непременно гаденькую…»

— И давно эта самая Монахова является супругой вашего отца? — поинтересовался он вслух.

— Нет. — Тамара невесело покачала головой. — Всего-то около года. До этого была… скажем так: наложницей моего свекра… Не удивлюсь, если сейчас обслуживает и сыночка, и его папашу. По своей побочной профессии она переводчица, а по основной — шлюха!.. Простите… Но попытайтесь все-таки поверить — дело не только в ней.

Я ни в коем случае не претендую на звание человека честного и принципиального, но… с того момента, как мне стало известно об убийствах и о том, чем фактически занимается отцовская фирма благодаря стараниям Юрия и его проклятого отца… Словом, ни одной ночи я не спала спокойно. Есть и второе обстоятельство, толкнувшее меня к вам…

— А именно?..

— Я долго думала и поняла, что, с тех пор как Юрий связался с этой… Монаховой, в опасности и моя жизнь, и, скорее всего, папина тоже… Дело в том, что, несмотря на развод с моей мамой, отец написал завещание в мою пользу…

— То есть, случись с ним что, не дай бог, конечно — все его состояние, включая алмазную фабрику, наследуете вы?

— Да! — спокойно кивнула Тамара. — Сейчас на фирме почти всеми делами заправляет Юрий, а это все равно что его отец… Но формально совладельцем он не числится! Конечно, небольшой пакет акций у него есть, но не толще, чем у остальных основных акционеров. Контрольный пакет в руках моего отца, во всяком случае, пока… Ну а если ни меня, ни моей мамы на свете не будет, а с папой, как вы сказали, не дай бог, что-то случится, единственной законной наследницей станет Монахова…

Я вам больше скажу: то, что никакой любви к отцу эта тварь не испытывает, и так понятно. Но я ничуть не сомневаюсь еще и в том, что их брак был организован господином генералом и моим супругом как раз с этой целью. Они убийцы, понимаете? Настоящие убийцы и бандиты!

— У вас есть доказательства их… деятельности? — прямо поинтересовался Турецкий.

— Я… Я могу показать место, неподалеку от нашего загородного дома, в лесу, где они зарыли убитого ими человека…

— Вы полагаете, на трупе имеется табличка с именами убийц?

— Нет, но Юрий сам проговорился мне об этом, видимо, рассчитывал для начала убить морально… Я, кажется, не сказала, что человек, которого они убили, — мой родной дядя… Он сейчас числится в розыске как без вести пропавший… Даже маме я не могла сказать правду, маме — особенно, она бы снова слегла…

В сразу потемневших глазах Тамары блеснули слезы, Александру Борисовичу захотелось немедленно провалиться на месте: дернул его черт за язык насчет таблички на трупе! Вот она — оборотная сторона профессионального цинизма, рассуждать о трупах с тем же спокойствием, что и о прочих вещдоках… Как-то забываешь, что каждый погибший — чей-то близкий человек… С другой стороны, если об этом думать, работать вообще не сможешь, так и будешь предаваться сочувствию и горевать вместе с каждым пострадавшим…

— Простите, — смущенно пробормотал Турецкий.

— Это вы меня простите. — Тамара взяла себя в руки. — Дядя Моня был папиным компаньоном, понимаете? Собственно говоря, с него-то на самом деле и начались наши беды… И не подумайте, что так уж сильно задели мои родственные чувства. Маму я обожаю, не просто люблю, дрожу над ней — особенно после того, как отец ее бросил, предал, оплевал… Никогда ему маму не прощу!

Она невольно сжала изящные пальчики в кулачки.

— Но к дяде Моне никаких особых чувств я не испытывала: он выехал в Израиль еще до моего рождения, кажется, в шестьдесят восьмом… А вернулся, когда я уже училась в университете. Именно тогда все и началось…

— Тамара Владимировна! — Турецкий на этот раз посмотрел на часы вполне искренне: его желудок, в котором с утра не было ничего, кроме чашки кофе, вот уже минут двадцать как заявлял хозяину протест против подобного обращения. — Мне кажется, поскольку наш разговор и впрямь оказался куда серьезнее, чем я предполагал, есть смысл переместиться в соседний ресторан… Кстати, совсем неплохой, я там был пару раз. Как вы относительно обеда?

— При одном-единственном условии: плачу я!

— Обижаете-с! — нахмурился Александр Борисович. — К тому же взяток, даже борзыми щеночками, не берем!..

— Александр Борисович, — в голосе Тамары вновь послышались умоляющие нотки, — ведь это я вас втянула в разговор! Верно?.. Ну значит, я обязана оплатить время, которое вы на меня тратите!

Она слегка покраснела и твердо посмотрела Турецкому в глаза:

— Что касается обид… Очень прошу, отнеситесь ко мне не как к женщине, а как к обычной… то есть наоборот — необычной заявительнице.

— Вот как раз с заявительницами-то я и не посещаю рестораны, во всяком случае, за их счет!

— Ну как хотите! — неожиданно сдалась Березина. И до самого ресторанчика, действительно расположенного в полутора минутах ходьбы от кафе, молчала.

Очевидно, обдумывала свой дальнейший рассказ. Потому что после того, как приятно удивленный появлением первых посетителей в столь ранний час официант принял заказ и удалился, продолжила Тамара точнехонько с того места, на котором остановилась в кафе.

— Я остановилась на том, — произнесла она задумчиво, — что на самом деле вся наша жизнь — я имею в виду и отца, и маму, и нашу семью… Словом, все-все изменилось как раз с того момента, как дядя Соломон, или Моня, как называла его мама, вернулся из Израиля…

Александр Борисович вслушивался в глубокий голос своей собеседницы. Он начинал верить ей, а еще больше — себе самому: тому внутреннему острому холодку, что неизменно появлялся перед началом действительно важного и опасного дела.

 

2

Всю свою жизнь, насколько хватало Тамариной памяти, она была самой настоящей «маминой дочкой». Ее мама, Регина Михайловна Кац, была для нее самым главным человеком. Да разве только для нее? А что делал бы отец, в те годы — заурядный инженер одного из многочисленных геолого-разведочных трестов — без мудрых советов своей умницы жены?..

То, что всем в доме руководила мама, в глазах ее очаровательной дочки Томочки было и нормально, и справедливо. Какая же счастливая пора — ее детство! Сколько раз потом в своей взрослой жизни будет вспоминать она их тихое и какое-то удивительно правильное существование прежних лет в старой квартире недалеко от Дмитровского шоссе!

Квартира была небольшая, двухкомнатная, зато с высокими потолками и стенами, на которых так замечательно смотрелись узорчатые ковры, называемые персидскими, хотя конечно же к Персии они никакого отношения не имели. Два из них были еще маминым приданым. А третий, следуя строгому наказу жены, привез папа из своей единственной за советские годы зарубежной командировки в Польшу. Вместе с хрустальной салатницей, набором фужеров и двумя наборами рюмочек. Больше всего Томочке, тогда еще ученице четвертого класса, понравились самые крошечные из них, под названием «ваньки-встаньки». Их действительно совершенно невозможно было опрокинуть благодаря округлому, толстому дну тяжелого хрусталя.

Пользоваться замечательными рюмочками кому бы то ни было по их прямому назначению было запрещено. Но Тамаре Регина Михайловна иногда позволяла немножко подержать в руках эту сверкающую красоту, собственноручно достав «ванек-встанек» из святая святых— старинного серванта… Бог весть почему, но именно эти рюмочки и застряли в Тамариной памяти как символ той счастливой поры.

По вечерам, после того как она укладывалась спать (всегда ровно в десять часов), мама, соблюдая своеобразный ритуал, целовала дочь в лобик, а после уходила, оставив в двери щелочку, из которой на паркет падала уютная полоска света. Тамара обычно еще какое-то время лежала, прислушиваясь к голосам родителей в соседней комнате.

Разговаривали они негромко, но слышно было почти все, и девочка, прикрыв глаза, словно видела их обоих, сидящих за круглым, накрытым белоснежной скатертью столом, под трехрожковой люстрой: отца и пышногрудую красавицу маму с такими же, как у самой Тамары, бархатисто-карими глазами, изящным прямым носиком, со смуглой, почти оливковой кожей и густыми вьющимися волосами, собранными на затылке в небрежный узел. Регина Михайловна была красивой, яркой женщиной — разве что слегка полноватой для своих лет. Она рассказывала дочери, как удивлялись все ее друзья и знакомые, не говоря о родственниках, когда та выходила замуж за отца.

Что отыскала веселая, энергичная Регина, не знавшая отбоя от поклонников, в этом хилом на вид, уже тогда начинавшем лысеть, заурядном, как выражалась Томина бабушка, «инженеришке», так и осталось для всех загадкой. Особым умом он тоже не обладал, единственное достоинство — беззаветная, молчаливая влюбленность в жену и готовность следовать ее советам. Так ведь и советы того стоили!

— Слушай меня, — тихо, но твердо говорила мама, а Тамара, лежа в постели, представляла, как отец в ответ покорно кивает головой, сидя, ссутулившись, напротив жены. — Общий подарок от коллектива — это ерунда. Подаришь ему отдельно от себя, я еще подумаю, что именно, время пока есть.

— Но, Региночка, Кулемин может подумать, что я лизоблюд… Да и перед коллективом неудобно…

— Что значит — лизоблюд?! — Мама слегка повышала голос. — Поменьше читай свой дурацкий «Крокодил», лучше вспомни, что только благодаря Кулемину ты съездил в Польшу! Вполне мог послать на то совещание Рудницкого, а послал тебя… Надо быть благодарным, это ценится… А коллективу знать про отдельный подарок не обязательно… Надо же, что выдумал: лизоблюд! А хотя бы и так? Ты, Кропотин, запомни: самый умный человек не в состоянии устоять перед особыми знаками внимания, так же как и перед лестью! А ваш Кулемин, хоть и дожил до круглой даты, далеко не самый умный…

Мамин голос звучал все тише и тише. Отдельных слов Тамара уже не различала, отдаваясь на волю сонных волн, уносящих ее в смутные, но приятные и спокойные сны, ночь пролетала быстро, как одна минута, а все утра того времени помнились ей позднее солнечными и теплыми. Словно в Москве тогда не было ни осени, ни зимы, а царило одно сплошное лето.

У всех пятнадцатилетних девочек на свете есть свои секреты, делятся которыми только с подружками. Но Тамара и тут была исключением. Во-первых, никаких подружек у нее не водилось: зачем, если есть мама — умная, красивая, надежная, всегда готовая дать дочери мудрый совет. Во-вторых, и секретов-то толком тоже не было.

Училась Тамара хорошо, а что касается мальчиков… Конечно, за ней, унаследовавшей мамину красоту, парни бегали — и еще как! Однако девушка была целиком и полностью согласна с Региной Михайловной в том, что «растрачивать» свои чувства на кого попало просто-напросто нет смысла. Одно дело сходить в кино или на танцы с кем-нибудь разок-другой. Другое — ходить туда все время с одним и тем же поклонником. Это накладывает на девушку определенные обязательства, а все мужчины — собственники… Неприятностей в конце концов не миновать!

То, что мама абсолютно права, Тамара и так знала. Но окончательно убедилась в этом на втором курсе университета, впервые в жизни влюбившись, как ей тогда показалось, без памяти и навсегда.

Обнаружив это, Регина Михайловна и тут оказалась на высоте. Мальчик по ее инициативе был приглашен в дом и встречен со всем возможным гостеприимством. После чего впервые в жизни на взволнованный вопрос дочери «Ну как он тебе?!» Регина Михайловна не ответила.

— Девочка моя, — сказала она, тщательно моя посуду после «званого обеда», — дело не в том, как он мне. Дело в том, как он тебе. У меня единственная просьба — не позволяй вашим отношениям заходить слишком далеко… Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?..

Конечно, она понимала. Но… В первый и в последний раз в жизни не послушалась маму. И неприятность не заставила себя ждать. История вышла самая что ни на есть банальная, можно даже сказать — пошлая. Особенно ужасным был финал: узнав, что Тамара беременна, «возлюбленный», предварительно объяснив девушке свою неготовность жениться в слишком юном возрасте, просто исчез из ее окружения, переведясь на аналогичный факультет в Питер.

Ни укорять дочь, ни напоминать о том, что предупреждала ее, Регина Михайловна не стала. Вместо этого со свойственной ей энергией и заботой нашла «самого лучшего» в Москве доктора, «самое лучшее» из имеющихся обезболивающее средство и сделала все, для того чтобы операция прошла для Тамары без дурных последствий. А в том, что в результате ее дочь сделалась бесплодной, ни вины Регины Михайловны, ни даже вины «самого лучшего» доктора не было: такой уж оказался у Тамары организм. Предвидеть это заранее не мог никто…

Никто, включая отца, о случившемся не узнал. Отлежавшись под предлогом гриппа целую неделю дома, Тамара вернулась к учебе совсем другим человеком — навсегда оставившим позади беззаботность юности. Шел 1993 год. И в нем же, ставшем, как выяснилось много позже, роковым для их семьи, и произошла основная перемена в жизни Кропотиных.

…Осень в том году выдалась теплая, ясная, солнечные лучи, в которых купалась столица в конце сентября, куда более приличествовали жаркому августу. Занятия в университете еще не вошли в полную силу, и Тамара в тот день явилась домой рано, почти сразу после полудня. Открыв двери своим ключом, она недоуменно замерла на пороге, словно споткнувшись о громкие голоса, доносившиеся из гостиной, исполнявшей заодно роль родительской спальни. Точнее — голос. Совершенно незнакомый, произносивший слова на одесский лад.

— Слушай сюда! — говорил неизвестный с интонациями из анекдотов. — Когда говорят умные люди — а видит Бог, моя сестра всегда была женщиной с головой, — не надо суперечить, Волька!..

«Волька», то бишь Владимир Александрович Кропотин, пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

— Нет, ты суперечишь! — возразил ему незнакомец. — Деньги не вопрос… Конечно, в определенной мере. Как думаешь, что я здесь делаю? Я что, по родине стосковался, что сюда явился?.. Другой вопрос, в России сейчас для бизнеса времени лучше не бывает…

— Монечка, да ты ешь, ешь! — послышался голос матери. — Говори, но и кушать не забывай, ты ж с дороги!

Тамара только сейчас обратила внимание на огромный чемодан на колесиках, приткнувшийся в углу прихожей. Вот это да! Неужели дядя Соломон, старший мамин брат, выехавший в Израиль еще до Томиного рождения, действительно, как и обещал уже около года, вернулся?!

Девушка сбросила туфли и кинулась в гостиную. Она столько слышала от мамы о ее любимом старшем брате! В детстве он был в Тамарином представлении личностью абсолютно мифической и таинственной: тайной и чем-то праздничным, «сюрпризным» веяло от необыкновенных на вид голубых конвертов, сплошь заклеенных нарядными марками с непонятными, похожими на иероглифы буквами и замечательными картинками. Чтение писем от дяди Соломона, или, как звала его мама, Мони, было еще одним семейным обрядом.

Вначале мама прочитывала письмо сама. А вечером, когда папа возвращался с работы (всегда в одно и то же время), сразу после ужина Регина Михайловна убирала посуду в раковину, но не мыла ее сразу, как обычно. А Тамара и отец не уходили из-за стола, а устраивались поудобнее, чтобы послушать, как мама будет читать дяди-Монино письмо вслух…

Неизвестно, каким представлялся ей мамин брат в жизни. Но уж точно не таким, каким оказался. Соломон Михайлович был чрезвычайно, почти неправдоподобно толст и ни капельки не походил на свою сестру. Ну разве что глаза такие же большие, темные и миндалевидные, как у мамы. Но на его лице с крупными чертами и увесистым носом они напоминали почему-то две черносливины. Впрочем, если дядюшкина внешность поначалу чем-то и разочаровала племянницу, спустя полчаса Тамара уже была от него в полном восторге.

Соломон Михайлович Кац оказался не только удивительно веселым, но и очень энергичным, шумным человеком, к тому же племянница с первого взгляда привела его в искреннее восхищение.

— Ай, какая же она у тебя красавица! — обращался он, конечно, к сестре. — Ты глянь, глянь, она ж копия наша мама в молодости, а мама была настоящей красавицей! И умницей… Регина, она у тебя умница?.. Ну да, что я спрашиваю, если и так видно, что умница!..

К разговору, прерванному появлением Тамары, они, на этот раз вчетвером, вернулись уже вечером — за ужином.

Дядя Моня знал, что делал, когда ехал назад в Россию, и главная цель, как выразился он сам, «вразумить зятя». По профессии Соломон Михайлович был специалистом по обработке алмазов. А муж сестры, как ему было хорошо известно, много лет трудился в тресте, непосредственно связанном с якутскими алмазами. Даже одной его, Мониной, головы вполне хватило бы на то, чтобы сложить два и два. А ведь есть еще и умная женщина — его сестра. От зятя мало что потребуется помимо его связей. Хорошенько изучив новое российское законодательство, Соломон Кац понял, какое немереное поле деятельности и какие радужные перспективы открывает подобный союз: мозгов, связей и его личных средств, разумеется, в разумных пределах!

Соломон Михайлович и в мыслях не имел намерения вступать в серьезное противоречие с законом — боже упаси! Конечно, чтобы раздобыть лицензию на экспорт замечательных якутских алмазов, взятки, и немалые, давать придется… Но разве это не обычные российские «дела»? Кроме того, во сколько бы ни обошлась регистрация столь солидной экспортной фирмы — все это непременно окупится! Теперь уже за счет личных его, Соломона Каца, израильских связей с ювелирными мастерскими и фабричками…

Кстати насчет фабрик! Зная Переменчивую, словно флюгер на ветру, человеческую натуру, предусмотрительный Соломон Михайлович решил подстраховаться: конечно, израильские партнеры — люди надежные. Но кто их знает? Вдруг да заартачатся, например, захотят снизить цены на сырье?..

— На этот случай регистрировать будем не просто фирму, а фабрику, — подвел итог дядя Моня. — Я тебе говорю, а ты слушай!

Владимир Александрович слушал — молча, с написанным на физиономии недоверием, но слушал…

— Кое-какое оборудование, парочка специалистов, помещение… Регина, бери бумагу и ручку, будем считать!

И дядя Моня подмигнул племяннице, никакого участия в разговоре не принимавшей, но полностью одобрявшей вслед за мамой замечательную идею дядюшки по созданию семейного бизнеса.

Предусмотрительность Соломона Каца очень пригодилась несколько лет спустя, когда в 1996 году экспортировать за рубеж необработанные алмазы частным фирмам было категорически запрещено… Но и тут Соломон Кац даже в мыслях не имел вступать в противоречие с законом! Другой вопрос, что обойти его, как это всегда происходило, происходит и будет происходить в недотепистой России, можно легко. Нельзя вывозить за рубеж необработанные алмазы? А и не надо! Другое дело, слегка тронутые первичной обработкой алмазы — то, что вполне может сойти за бриллианты. То есть не сырье, а обработанное сырье… А в самом Израиле у Соломона Михайловича Каца, видит Бог, по-прежнему полно друзей, всегда готовых поучаствовать в выгодном деле, сулящем солидный гешефт…

Регина Михайловна по-прежнему смотрела на своего брата с любовью, искренне преклоняясь перед его талантом бизнесмена. Сама она была не просто домохозяйкой, не просто женщиной с головой, но еще и обладательницей диплома о высшем экономическом образовании, что и пришлось с самого момента основания фирмы как нельзя более кстати.

— Фирму назовем коротко и просто: «Русский алмаз»! — произнесла Регина Михайловна в тот первый вечер безапелляционным тоном, даже не взглянув на мужа.

— Как думаешь, Монечка, — обратилась она к брату, — на кого ее лучше регистрировать?

— Не на меня! — поспешно ответил Соломон Михайлович. — Ты ж понимаешь, в этой стране при любой власти «возвращенцы» всегда люди подозрительные… Конечно, в число акционеров я войду… Но я так думаю, что лучше всего оформлять все на Вольку. Почему нет?

Дядя Моня обвел глазами внимавшее ему семейство.

— Впрочем, Устав «Русского алмаза» мы еще продумаем… Допустим, завтра. Слава богу, мы одна семья, кого нам опасаться? И мы таки сделаем это дело… А сейчас предлагаю по русскому обычаю обмыть наше ныне основанное алмазное предприятие, а то у будущего великого бизнесмена вид совсем не державный… Волька, ты хочешь быть алмазным королем? Так будешь! Это говорю тебе я — Соломон Кац!..

 

3

Время давно уже перевалило за полдень, когда Тамара Владимировна завершила свой рассказ. Нельзя сказать, что у Турецкого, по мере того как перед ним разворачивалась картина Тамариной жизни и история «Русского алмаза», давным-давно переименованного в ныне хорошо известный «Kropotin — Katz Diamonds», не возникало вопросов к его собеседнице. Возникало, и еще сколько! Однако задавать он их не спешил, решив, уже в самом конце, ограничиться одним-единственным.

— Тамара Владимировна, — поинтересовался он, — вы хоть понимаете, до какой степени рискуете, обратившись ко мне и рассказав то, что рассказали?

— Что вы имеете в виду? — В глазах девушки мелькнула тревога.

— Не то, что вы подумали! — усмехнулся Александр Борисович. — Я имею в виду, что, если все рассказанное вами правда, за вами, возможно, давно уже установили слежку… Сами говорите, что охрана, навязанная фирме Березиными, — обыкновенные бандиты. Вряд ли вас тронут, пока, вы числитесь женой Юрия, а вот последить, чем вы заняты, с кем встречаетесь…

— Я поняла! — прервала Турецкого Тамара и на сей раз глянула на него укоризненно: — Вы меня, Александр Борисович, недооцениваете. Неужели вы полагаете, что собственная жизнь мне недорога? Конечно, я приняла меры!

— Могу я услышать какие?

Тамара неожиданно хихикнула и кивнула:

— Только не смейтесь надо мной… В общем, моя приятельница — модельер-дизайнер, довольно известный — Татьяна Кломина… Ну у нее дом, в котором она живет, очень удобный, помимо парадного есть черный ход… Я сегодня с утра отправилась к Тане — на другой машине, не на этой… Эта числится с позавчерашнего дня на профилактике в автосервисе, но я накануне попросила мастера подогнать ее к Татьяниному дому со стороны черного хода, но не прямо к нему, а на параллельную улицу… Вот! Если за мной кто-то из этих отморозков и следил, то и по сей момент караулит мою старую машину!

Тамара посмотрела на Турецкого с торжеством: вот, мол, я какая умная! А тот только покачал головой, после чего достал свой мобильный и набрал номер Дениса Грязнова: Славин племянник руководил детективным агентством «Глория», к услугам которого частенько прибегали и Турецкий, и сам Вячеслав Иванович, когда не хотели пользоваться официальными каналами.

— Денис, ты сейчас где? — поинтересовался Турецкий, услышав знакомый голос. — Обкатываешь «лексус» после ремонта?.. Вот что, коли ты так свободен — подъезжай как можно быстрее к ресторану…

Объяснив Денису, как добраться, Турецкий вновь посмотрел на свою собеседницу, все еще сидевшую напротив него с хвастливым выражением на лице.

— Вот что, уважаемая Тамара Владимировна…

— Лучше просто Тамара…

— Принято… В общем, все ваши уловки с машинами для настоящих профессионалов — семечки. Воспользоваться этим один раз — куда ни шло, но далее… Сейчас сюда приедет один весьма обаятельный молодой человек, чьи услуги вам в ближайшее время, несомненно, понадобятся. Он владелец лучшего в Москве детективного агентства, с которым вам предстоит договориться о сотрудничестве в настоящий момент об охране вашей персоны… Надеюсь, расценки вас не смутят.

— А… вы?

— Со мной связь будете держать по мере надобности исключительно через Дениса, все необходимое вам я тоже буду передавать через него… А вот и наш детектив собственной персоной!

Денис и в самом деле с должным эффектом, то есть бесшумно, словно из-под земли, вырос возле их столика. Выглядел он на все сто в светло-сером элегантном костюме, в темных очках, которые, увидев очаровательную спутницу Турецкого, тут же снял и теперь небрежно поигрывал ими. Ни дать ни взять плейбой!

Турецкий хмыкнул, но комментировать облик «рокового мужчины» не стал, просто представил их с Тамарой друг другу и перешел к делу:

— Ну-с, господин Грязнов-младший, как ты уже, вероятно, понял, я тебе в очередной раз подыскал клиентку…

— Не дурак — сообразил, — улыбнулся Денис. — Что ж, ребята, правда, загружены выше крыши, но для вас, Сан Борисыч… Охрана?

— Пока да, — кивнул Турецкий. — Если обнаружите за дамой слежку, выясните, кто ею интересуется. Но учтите, что ребята там должны быть серьезные.

— Обижаете, Сан Борисыч! — нахмурился Денис.

— Просто предупреждаю, чтобы не расслаблялись! Сейчас поступите следующим образом… Тамара, это и вас касается: видите за окном серебристый «лексус»?

Девушка кивнула.

— Это машина Дениса. Сейчас он выйдет, сядет в нее и поедет в свое агентство, а вы — за ним… Надеюсь, не потеряетесь — опыт у вас на сей счет имеется, — не удержался и поддел Березину Турецкий. — В агентстве — оно, кстати, называется «Глория»— вам придется как можно короче повторить господину Грязнову то, что рассказали мне. После чего вы едете к своей подруге-модельеру и, проделав фокус с машинами в обратном порядке, отправляетесь домой — уже в сопровождении ребят из «Глории»… Как только мне будет что вам сообщить, я это сделаю — через Дениса.

И, подмигнув Грязнову-младшему, Александр Борисович поднялся наконец из-за стола.

Александр Борисович бегло оглядел стены кабинета своего давнего друга — генерал-майора Вячеслава Ивановича Грязнова, задержав на некоторое время взгляд на отличной копии Айвазовского, висевшей над весьма удачной имитацией камина, и удовлетворенно кивнул головой:

— Недурственно-с… Сдается, в прошлый раз этого произведения искусства здесь не было.

— Наблюдательный ты наш… — проворчал Грязнов и хмуро покосился на картину, после чего перевел взгляд на собственный стол, наводивший своей основательностью на мысль о временах «сталинского ампира». На столе высились три аккуратные — хоть линейкой измеряй — стопки папок.

Александр Борисович пристально посмотрел на друга и еле заметно покачал головой. Всегда подтянутый, подвижный и энергичный, внешне напоминавший рыжего сатира. Славка за последние месяцы явно сдал. Заметно поредела его знаменитая на весь МУР шевелюра, слегка обозначился животик, напоминающий, что генерал-майору Грязнову уже катит под пятьдесят, а ведь когда-то казалось, что молодость с ее оптимизмом, бодростью и непременным романтизмом вечна… Но особое беспокойство вызвало у Турецкого мрачное выражение Славкиной физиономии.

Грязнов наконец отвлекся от созерцания трех бумажных монбланов на своем столе и, перехватив взгляд Турецкого, усмехнулся:

— Что, не нравлюсь?

— Не нравишься. — Александр Борисович тоже усмехнулся. — Вроде бы сейчас у нас на дворе не пост, а рожа у тебя аккурат для поста… Что, так все плохо?

— Как тебе сказать…

Вячеслав Иванович вылез из-за стола и начал вышагивать по кабинету — самому просторному из всех, какие на памяти Турецкого Славке приходилось обживать.

— Вроде как, если учесть наши нынешние перетряски, радоваться должен, что ненароком за штатом не оказался и никто из вышестоящих на выслугу не намекнул… Только, Сань, гадкое это дело, доложу я тебе!..

Он с отвращением кивнул на папки.

— Как тебе — сорок отстранений от занимаемой должности за полгода?

— Результативно, — осторожно протянул Турецкий.

— Еще двое уволены после служебных проверок подчистую… Чего только не творят, мерзавцы! Крышу-ют, взятки и от подследственных, и от бандитов берут, не поверишь — один так обнаглел, что на «стрелки» вместе с братками, да еще на служебных колесах, ездил…

— Ну так ведь, судя по твоим же словам, отъездился?

— Угу… Теперь на собственном «мерсе» будет туда же ездить. А все почему?

— И почему?..

— А потому, друг ты мой драгоценный, что все эти, с позволения сказать, служебные расследования завершаются, едва дойдя до сути проблемы… Только не напоминай мне, Христа ради, об этих самых «оборотнях в погонах», у меня от них и так оскомина! «Оборотни» эти, коли хочешь знать правду, капля в море…

— А ты не преувеличиваешь?

— Если и преувеличиваю, то не столь существенно, как ты предполагаешь… Кстати, ты ж по телефону вроде бы о каком-то деле упоминал личном, а я все о своем да о своем… Баста! Хватит о грустном… Что там у тебя?

Грязнов прекратил наконец бродить по кабинету и вполне целенаправленно двинул к полированному секретеру, украшавшему один из его углов. Легко открыл дверцу, за которой обнаружился небольшой, но плотно забитый бар, и вскоре перед Турецким, устроившимся возле окна за невысоким журнальным столиком, возникло блюдце с заранее аккуратно нарезанными дольками лимона, две изящные рюмочки из чешского стекла и бутылка великолепного даже на взгляд «Ар-маньяка».

— Высший класс, — произнес Сан Борисыч завистливо и не удержался, съехидничал: — Взятки, говоришь, ваш брат мент берет?.. Ну-ну!

— Дурак ты, Саня, — беззлобно отмахнулся Славка. — Ну, так что там у тебя случилось с очередной твоей красоткой?..

— С чего это ты взял, что с красоткой? — ухмыльнулся Турецкий.

— Сам говорил — дело личное…

Грязнов аккуратно разлил напиток, благородно отливающий красным деревом, и приподнял свою рюмку:

— Ну — прозит!..

И не дожидаясь, когда его друг выразит вслух восхищение отпробованным, снова поинтересовался таинственным «личным делом».

— Не такое уж оно и личное… Это я с утра думал, что личное, — Турецкий одобрительно посмотрел на бутылку. — С тех пор кое-что поменялось — во-первых.

— А во-вторых? — усмехнулся Грязнов, вновь наполняя рюмочки.

— Ну, а во-вторых, выслушав сейчас твой монолог, вполне, должен тебе сказать, душещипательный, я с полным основанием заподозрил, что явился к тебе с чем-то вроде дара небес… Во всяком случае, не с пустыми руками.

Славка посмотрел на Турецкого подозрительно и поставил свою наполненную до краев рюмку на стол.

— И что же ты, небесный посланец, заготовил для меня на сей раз? — Он насмешливо сощурился. — Это надо же, а… Слова в простоте не скажет, тоже мне, закадычный дружок называется. Нет бы хоть раз заявиться — и с порога что-нибудь этакое: «Славка, с какой я тебя классной бабой познакомлю! Умница, красавица и замуж ни за кого не хочет…»

— А почему это ты решил, что в моем деле именно такая женщина не присутствует?.. Вот только со знакомством, пожалуй, придется погодить… Лучше скажи, ты с таким генералом — Березиным — знаком?

— А что? — Грязнов моментально насупился и одним махом проглотил свой арманьяк.

— Спрашиваю!

— Слышу, что спрашиваешь… Есть у нас такой господин, но сказать что я с ним знаком или там жажду познакомиться, не могу. Лучше издали…

— Что так?..

— Как тебе сказать… — Грязнов снова наполнил свою рюмку, по-видимому автоматически, поскольку взгляд у него сделался Отсутствующий. — Ходят тут о нем слушки всякие, но ничего определенного… Однако сидит он крепко. Раньше в центральном аппарате МВД курировал какие-то регионы по части экономических и налоговых преступлений…

— Хочешь, угадаю, где он промышлял по части этих самых налоговых и экономических?.. Держу пари: на Севере диком. А конкретно — в славном алмазном городке Якутске…

Грязнов присвистнул, в его глазах — таких же рыжих, как и шевелюра, вспыхнула хорошо знакомая Турецкому искорка.

— В общем, — самодовольно улыбнулся Александр Борисович, — как говорят в Одессе, слушай сюда…

Пересказ всего, что ему довелось сегодня услышать, занял у Турецкого куда меньше времени, чем рассказ самой Тамары. Тем не менее, когда он завершил свой монолог, от божественного напитка осталась ровно половина.

Некоторое время друзья помолчали, размышляя. Когда нарушивший молчание первым Грязнов заговорил, Александру Борисовичу, в сущности, оставалось лишь кивать головой.

— Я о чем думаю? — протянул Слава. — Прежде всего о том, что на данный момент, помимо твоей уверенности, что дамочка излагает чистую правду, никаких улик против этой шайки-лейки у нас нет. Так? Так! Это первое. Второе: если мадам напишет заявление, необходимо начинать служебное расследование вполне официально…

— Не годится! — встрял Турецкий.

— Совсем не годится, — уточнил Грязнов. — Ибо кто сказал, что столь оглушительная информация моментально не просочится в сторону Березина?.. Дядечка еще тот, у него тут много чего и много кого схвачено… М-да!.. Теперь в-третьих. Разлюбезная наша Генпрокуратура, как известно, в соответствии с действующим законодательством, подключаться на этапе служебной проверки к нам, как известно, прав не имеет — исключительно на этапе следствия, то есть, когда обвинение подозреваемому уже предъявлено…

— Сам знаешь — это-то как раз формальность.

— Допустим! Но я ж и говорю сейчас о формальной стороне дела… Есть и в-четвертых.

— В-четвертых я тебе и сам назову, — усмехнулся Турецкий. — Поскольку речь идет о человеке, занимающем должность едва ли не на уровне замминистра, докладаться наверх, а возможно, и на самый верх, все равно придется… Дабы застраховаться от противодействия подозреваемого, если информация все же до него дойдет.

— Зришь в корень, — кивнул Грязнов. — А теперь вывод?

— С выводом я тебя немножечко опередил — уж прости по старой дружбе… К дамочке охрану я приставил — как раз из Денискиных ребятишек. Как думаешь, Меркулов меня сразу убьет или для начала подвергнет какой-нибудь изощренной, китайской пытке, если я к нему приду с заявлением на очередной отпуск?..

— Костя тебя поймет… Поворчит, конечно, но, помяни мое слово, самолично отправится к генеральному — и о деле докладать, и тебя выклянчивать… Он что, дурак? Не понимает, что либо генеральный, либо его зам обязаны о столь вопиющей ситуации доложить самому?.. А господин президент тебя помнит еще с тех пор, как ты с теми бабами-террористками разобрался, и не только с ними… И по-любому тебе от этого дельца, которое сам же в клювике и принес, не отвертеться… Так куда ты, друг Турецкий, в отпуск-то собираешься?..

— Эх… Не трави душу! Порыбачить на сибирских озерах я еще в позапрошлом годике мечтал… А что, у тебя есть варианты?

— Конспиративных квартир у меня, которые и впрямь конспиративные, сейчас две… Хотя нет, одна. На Гостиничной улице… Устроит?

— Это рядом с Петровско-Разумовским?

— Точно. Теперь группа, которой будешь руководить… Конечно, помимо Дениски и его ребятишек… Дам я тебе попозже кое-кого из своих.

— Уверен, что надежные?

— Сам увидишь! — В глазах Грязнова мелькнула усмешка. — Так что, к Меркулову сейчас прямиком едешь или мне ему позвонить, как думаешь?..

— Сам… Как только с Костей утрясу, дам знать. Ты лучше Дениса предупреди, как только переберусь «в отпуск», соберу у себя всех, как обычно… А за арманьячок — спасибо! Не напиток — амброзия…

 

4

Дядя Моня оказался человеком не только слова, но и дела: создание семейной фирмы всеобщей эйфорией за обеденным столом не ограничилось — работа и впрямь закипела, буквально со следующего после приезда Соломона Каца дня.

Впрочем, если уж говорить об эйфории, Тамара ее больше не разделяла ни единой секунды. Мамин брат, которого Регина Михайловна так любила, ей с некоторых пор разонравился. Она никак не могла понять, как можно любить столь шумного, многословного, не в меру самоуверенного человека. А возможно, Тома просто ревновала к дядюшке мать, поскольку до его появления была главной ее любимицей?

Впрочем, надо отдать должное Соломону Михайловичу: если бы не его предприимчивость, чудом сохранившиеся связи с «нужными людьми», а главное — если бы не его деньги, ничего бы с их затеей не вышло. Что касается энергии, ее и впрямь было так много, что дядюшке удалось заразить ею даже Тамариного отца — человека, как полагала его дочь, вялого, безвольного и не отличающегося большим умом… Впрочем, и прежде, и теперь мозговым центром всего происходящего была и осталась Регина Михайловна — ее-то ума точно хватало на двоих!

Зато выяснилось, что и у Владимира Кропотина есть свои бесценные связи — с той поры, когда отец по делам треста частенько вынужден был мотаться в командировки в далекий Якутск. Конечно, если бы не дядя Моня, а главное — не Регина Михайловна, вряд ли бы эти связи оказались приведенными в действие… Однако Тамара в детали происходящего не вдавалась: у нее было свое собственное «дело» — учеба в университете, а когда защита диплома осталась позади, далеко позади оказались хлопоты с оформлением их фирмы: «Русский алмаз» успел превратиться в компанию с довольно скромным годовым оборотом капитала — около тридцати пяти миллионов долларов, зато стабильную и перспективную!

И вновь сыграл свою роль недюжинный ум Регины Михайловны: уж она-то хорошо понимала, в какой стране и в какое время живет! Потому и заботилась не только о делах фирмы, но и о статусе своего простоватого, как полагала Регина Михайловна, супруга.

— Мало ли, что ты знаком с Нечаевым! — поучала она мужа. — Конечно, знаком! Все, кто занимается камушками, с председателем Алмазной палаты знакомы!.. Нет, ты должен, обязан стать для него своим… понимаешь? Своим человеком!.. Ты что, не знаешь, как у нас все делается? Ну так я тебе скажу как: правой рукой за левое ухо — через голову!.. Сегодня они нам дают жить, а завтра выйдет какой-нибудь проклятый закон или поправка — и тю-тю!.. Словом, я выяснила, через неделю день рождения его супруги. Подарок я уже присмотрела…

— Не, Региночка, подумай сама, с какой стати? Неудобно же, что он подумает? — слабо отбивался Владимир Александрович. — Мы ж с ним только по делам… И вдруг — подарок, к тому же не ему самому, а жене.

— А я о чем?! Я как раз о том, что только по делам — это как все, этого мало! И что ж тут неудобного, если ты хочешь сделать человеку приятное? Это даже не взятка, мой милый… Говорят, он свою супругу обожает…

И вновь права оказалась мама! Не сделайся с ее помощью Владимир Александрович Кропотин своим человеком в доме Нечаевых, разве нашлись бы люди, вовремя предупредившие его о новом законе, фактически запрещающем экспорт необработанных алмазов за границу? Вот тут-то и пригодилась идея Соломона Каца. Если до сих пор в российско-израильской фирме «Русский алмаз» огранка камушков происходила за рубежом, теперь было спешно закуплено какое-никакое оборудование, непосредственно в России наняты мастера. И к тому моменту, когда на вывоз необработанных алмазов был наложен запрет, фирма «Русский алмаз» превратилась — во всяком случае, документально — в фабрику по их обработке, заодно поменяв название.

Но даже Тамара, не вникавшая в дела «фабрики», понимала, что, по сути, не изменилось ничего: едва тронутые первичной огранкой камни, поступавшие из Якутии по хорошо налаженным каналам, проходили как обработанные только по документам. Фактически за рубеж — помимо Израиля Владимир Кропотин теперь экспортировал свои «изделия» еще и в Голландию, и в США — уходили алмазы. Сырье, запрещенное к вывозу… Тамара это понимала, но почему-то слово «контрабанда» ей в голову тогда не приходило.

Вероятно, пришло бы — живи она по-прежнему вместе с родителями. Но чета Кропотиных давным-давно уже перебралась в загородный дом, приобретенный в престижном Переделкине. Да и второй московской квартирой тоже успела обзавестись. Регина Михайловна предлагала дочери либо переехать вместе с ними, либо «прикупить» еще квартирку в любом элитном доме, но Тамара впервые в жизни не приняла мамин совет…

Она вдруг поняла, что не желает расставаться с родными стенами, в которых прошла вся ее жизнь, а главное — такое счастливое, уютное и надежное детство! Возможно, это и было сентиментальностью, но… Тут уж ничего не поделаешь, не хочу — и все! Словом, поступили по примеру людей своего круга, точнее, круга, ставшего для Кропотиных своим за прошедшие годы. Владимир Александрович выкупил для единственной дочери соседнюю трехкомнатную квартиру и после должного ремонта и перепланировки Тамара сделалась обладательницей вполне достойной жилплощади… Лучше бы всего этого не было никогда… Ведь именно на своем новоселье, затеянном по настоянию Регины Михайловны и исключительно для «нужных» родительских гостей, Тамара и познакомилась со своим будущим мужем Юрием Березиным.

Все годы, прошедшие с момента случившейся с Тамарой беды, девушка не сомневалась, что полюбить кого-либо по-настоящему просто не сможет. Где-то в самых потаенных глубинах ее сознания поселился страх, из-за которого Тамара моментально пресекала любые попытки окружавших ее молодых людей затеять отношения, выходившие за рамки обыкновенной дружбы… Несмотря на яркую внешность и сексапильную фигуру, среди однокурсников она прослыла сухарем, эдакой снежной королевой, лишенной нормальных женских чувств.

Так вот и вышло, что на свое «новоселье» Тамара пригласила парочку подруг, а молодых людей, которые были бы вхожи в ее дом, просто-напросто не нашлось. Поначалу Тамара не обратила внимания на молодого человека, рядом с которым оказалась за столом, — ей было все равно, она даже не удосужилась как следует разглядеть его… Много позже, спустя годы, ей предстояло понять, что все действительно было спланировано в тот день заранее.

— Виновница торжества, только делающая вид, что пьет… могу я за вами, несмотря на это, поухаживать?

Немного насмешливый басок над своим ухом Тамара услышала только после второго тоста и, слегка вздрогнув от неожиданности, поглядела наконец на своего соседа, приготовившись привычно «отбить» его реплику какой-нибудь фразочкой поязвительнее. Она уже открыла рот и… промолчала.

На нее абсолютно беззлобно смотрели ярко-голубые глаза, сиявшие на простодушной физиономии неправдоподобно огромного белокурого молодого человека. Весь его вид — от этой самой физиономии до совершенно чужеродного на могучих плечах дорогущего костюма наводил на одну-единственную ассоциацию. С белым медведем… И Тамара, не справившись с собой, рассмеялась.

— Попробуйте, — ответила она. — Посмотрим, что из этого выйдет…

Ей, дурехе, понравилось тогда, что в глазах неизвестного гостя не светится обязательное для таких случаев подчеркнутое восхищение ее «неземной красотой». Понравилось, как просто он кивнул, не придав никакого значения ее словам, прозвучавшим чуть ли не намеком. Понравилось, что никакого внимания не обратил на то, как девушка слегка покраснела.

Деловито положив на ее тарелку три ложки трех разных салатов, он и представился ей как-то между делом:

— Меня зовут Юрой… Вот, кушайте на здоровье, а то даже от тех двух глотков, которые вы приняли, запросто опьянеете. Совсем не пьете?

— Почти. — Тамара и не заметила, как приняла его заботливый тон и начала отвечать на вопросы.

— Я и сам небольшой любитель светских мероприятий, — сказал он, словно угадав настроение девушки. — Да и служба не сильно позволяет.

И, перехватив ее вопросительный взгляд, спокойно растолковал:

— Звание — майор, служба осуществляется в спец-войсках не любимой народом ФСБ… Вы как — с народом или против?

— Я никак! — Тамара искренне рассмеялась, уже во второй раз за их краткую беседу. — Лишь бы человек был хороший… Это ведь, кажется, как раз народ и сказал?

— Человек я неплохой. — Юрий улыбнулся открытой улыбкой, продемонстрировав ровные, белоснежные зубы. «Наверное, он сибиряк», — подумала почему-то Тамара.

— Можете, если не верите, спросить у моего папеньки… Кажется, вы с ним знакомы?

Тамара проследила за взглядом Юрия: на противоположном от них конце стола о чем-то тихо беседовал с дядей Моней, ставшим за эти годы еще толще и говорливее, человек, которого она и вправду встретила однажды в доме родителей.

Кажется, тогда он тоже был у них не один, а с Соломоном Кацем. Тамаре смутно помнилось, что она вроде бы оказалась некстати, заявившись к отцу с матерью без предупреждения по какому-то своему делу. Во всяком случае, когда девушка влетела в гостиную, собравшаяся там компания моментально умолкла.

Чуть позднее смущенная Регина Михайловна, поднявшаяся с дочерью в свою комнату на втором этаже особняка, пояснила:

— Это очень важный человек, большая шишка… Генерал МВД, представь сама, насколько важны подобные связи… Моня просто золото, а не человек! Представить не могу, где он его нарыл… Кажется, еще при Советах они были знакомы по Якутску… Вроде бы он там над чем-то таким был московским шефом. Ну что ты, в самом деле, морщишься? Словно не понимаешь, как важны подобные связи для нашей фирмы! Девочка моя, ведь это не только наше дело, рано или поздно оно станет твоим!..

Наверное, тогда Регина Михайловна называла и фамилию генерала, но, разумеется, Тамара ее не помнила. И теперь, смущенно пожав плечами, покачала головой:

— Вашего отца я видела всего раз, и то мельком…

— Да ну? — Юрий искренне удивился. — А я-то думал, что генерала Березина в Москве каждая собака знает… Не говоря о семье Кропотиных.

— Я не собака, — обиженным тоном сказала Тамара и, увидев, каким огорченным сделалось из-за допущенной им совсем не светской оплошности лицо Юрия, улыбнулась: — Не расстраивайтесь, я пошутила. И тоже нелучшим образом…

К концу вечера Тамара, не привыкшая себя обманывать, с изумлением поняла, что, кажется, с ней, признанной снежной королевой, случилось невероятное: она влюбилась… Влюбилась в человека, которого увидела впервые в жизни! Получалось, что пресловутая любовь с первого взгляда, в которую она решительно не верила, действительно существует! И жертвой ее оказалась не какая-нибудь шестнадцатилетняя легкомысленная дурочка, а она— Тамара Владимировна Кропотина, экономист с дипломом университета, намеревающаяся продолжить свое образование за границей… Вот это был сюрприз так сюрприз!

Воистину самый страшный враг каждого человека — он сам.

Заместитель генпрокурора Константин Дмитриевич Меркулов был зол. Старший помощник генпрокурора Александр Борисович Турецкий понял это, едва взглянул на спину шефа (а вообще-то давнего своего наставника и друга Кости), войдя в знакомый кабинет. Из этого можно было с легкостью сделать единственно возможный вывод: пока Сан Борисыч прорывался сквозь многочисленные пробки к месту своей службы, Славка Грязнов не утерпел-таки и звякнул Меркулову…

— Здравия желаю! — нарочито веселым голосом провозгласил Турецкий и, не дожидаясь особого приглашения, двинул к одному из кресел, в котором и расположился со всеми возможными удобствами. При полном молчании шефа, продолжавшего стоять возле окна спиной к входной двери.

В кабинете повисла пауза, нарушил которую Александр Борисович:

— Что, решил выяснить, кто кого перемолчит?.. Костя, мы же взрослые люди!

— Неужели? — Меркулов моментально развернулся на сто восемьдесят градусов и уставился на Турецкого с искренним возмущением. По тебе этого, так же как и по твоему Грязнову, ни за что не скажешь! Когда-нибудь вы оба доиграетесь, помяни мое слово, со своими… затеями!

— Какими еще затеями? — Турецкий с самым невинным видом удивленно поднял брови. — Тоже мне затея — впервые за хренову тучу лет взять отпуск не в слякотном ноябре, а, как положено белым людям, при ясном, теплом солнышке… Неужто откажешь? Да на мне сейчас и дел-то особых нет, сам знаешь — надвигается мертвый сезон, вся клиентура в сторону Канар да Мальдив двинула… А если ж и есть — раскидаешь по нашим ребяткам — справятся ничуть не хуже меня.

Меркулов издал неопределенный звук и, покинув наконец свой пост у окна, грузно опустился против Турецкого точно в такое же кресло, проигнорировав свой рабочий стол — что было в глазах Сан Борисыча добрым знаком: похоже, злость начальника пошла на убыль. Он не ошибся.

— Давай выкладывай, что там у вас опять стряслось, что за баба у тебя очередная с бредовой историей?..

Турецкий не выдержал и улыбнулся. Причина начальственного недовольства наконец высветилась. Прекрасный семьянин, любящий муж и нежный отец своей приемной дочери, Меркулов крайне не одобрял левые заходы младшего, порой и впрямь не в меру легкомысленного друга и соответственно подозревал их даже там, где ни о каком случайном романе и речи не шло.

— Костя, это совсем не то, что ты думаешь. — Турецкий подавил улыбку. — Речь идет о наверняка небезызвестном тебе генерале Березине. Если верить словам заявительницы — а я ей верю, — нашим «оборотням в погонах» до упомянутого персонажа далеко…

— Еще б ты бабе — да не поверил! — все еще ворчливо произнес Меркулов, однако нотка заинтересованности в его голосе не ускользнула от Турецкого, и все последующее он изложил Косте коротко, но вдохновенно, ничуть не сомневаясь в том, что Меркулов слушает его со всем возможным вниманием, фактически уже включившись в работу. Об этом свидетельствовали резко обозначившиеся вертикальные морщинки на лбу Меркулова, всегда сопровождавшие у этого старого, опытного «важняка важняков», как любил иногда поддразнивать его Грязнов, напряженный мыслительный процесс.

— Костя, — завершил свой рассказ Турецкий, — мне что, в сотый раз говорить тебе вслух о том, каково работать с такими делами в стране, где закон не предусматривает программу защиты свидетелей?! Все это ты и так знаешь не хуже меня. Так что решай…

Меркулов помолчал, после чего тяжко вздохнул.

— По словам этой твоей… дамы получается, что Березин фактически возглавляет некую неведомую нам криминальную структуру… Я правильно понял?

— Ну почему так уж и неведомую? Тамара Владимировна упоминала, что у ее супруга давние, чуть ли не с отроческих лет, связи с Одинцовской ОПТ…

— …Которой сейчас, считай, практически не существует!

— Практически— не значит полностью. Если память мне не изменяет, ни самого Клима, ни двух его ближайших подручных так и не взяли?

Меркулов промолчал, и Турецкий продолжил:

— Кроме того, речь идет не о старой структуре… Кстати, ограбление ювелирного на Тверской с тремя трупами и суммой двести тысяч баксов, растаявшей в голубой дали вместе с преступниками, уже, сдается мне, четвертый месяц тухнет?.. А магазинчик, между прочим, принадлежит конкурирующей с нашими героями фирме…

— Если не ошибаюсь, основной герой пока что Кропотин, — возразил Меркулов.

— Ага… И некий Соломон Кац, его партнер, около месяца находящийся в розыске по заявлению родственников… Место, где зарыт труп исчезнувшего бесследно Каца, Тамара Владимировна берется показать — со слов супруга… Что касается реальных владельцев алмазной фирмы, по ее же словам, это уже давно Березины.

— Надо полагать, ты и сам понимаешь, что бывшая невестка и обиженная жена сказать может что угодно… А на трупе, если он и впрямь имеет место быть…

— …Не написано, кто именно его замочил, — закончил Турецкий. И, как ни в чем не бывало, продолжил: — Судя по всему, прибирать фирму к рукам Березины начали с того, что по настоянию новоявленного зятька была произведена смена охраны — в целях избавления от прежней крыши.

— Избавили?

— Угу… Тамара Владимировна называет нынешнюю охрану фирмы «бандитский спецназ», а ситуация, если верить ее словам, — преоригинальная…

— Что ты имеешь в виду?

— С одной стороны, этот «спецназ» сам крышует фирму. С другой — фирма крышует его… Бандюки там, по ее словам, отменные, сдается мне, профессионалы… бывшие, конечно. И подчиняются формально Березину-младшему.

— А фактически?

— А фактически нам еще предстоит выяснить — так же как и то, какими именно делишками под видом охраны фирмы они занимаются, от кого получают задания и какие именно…

— А также где тут факты, а где — фантазии обиженной жены! — хмуро буркнул Меркулов.

— Костя, — голос Турецкого приобрел вкрадчивые интонации, — ты можешь припомнить хотя бы один случай, когда я вытянул пустую карту?..

Константин Дмитриевич слегка пожал плечами и вздохнул:

— Ты ж не можешь отрицать, что у дамочки имеется свой интерес? Она, между прочим, о делишках своего папаши и иже с ним не вчера узнала! Не поздновато совесть-то в ней заговорила?..

— Скорее — страх, — покачал головой Турецкий. — После того как господин Кропотин поменял свою верную и преданную, но тяжко болящую супругу на новую — молодую и, вероятно, красивую, являющуюся давней и близкой приятельницей господина Березина-старшего, а ныне — еще и любовницей Березина-младшего… Как тебе такой расклад с учетом завещания., по которому все достояние Владимира Александровича Кропотина в случае его смерти отходит к дочери?..

Меркулов присвистнул и тяжело откинулся и на спинку кресла.

— То-то и оно, — произнес Александр Борисович. — То-то и оно, Костя… Так что придется тебе, друг мой, все же пойти к генеральному с докладом, а мне — готовить удочки, дабы провести отпуск с пользой, изловив рыбку, промышляющую в мутной водице…

— Уверен, что изловишь? — невесело усмехнулся Меркулов. И, не получив ответа, покачал головой: — Береги себя, Саня… Без надобности не подставляйся — не мальчик уже… Волчарам твоим из «Глории» поклон…

 

5

Конспиративная квартира, организованная Вячеславом Ивановичем Грязновым, вполне удовлетворяла всем требованиям, предъявляемым к такого рода жилищам.

Располагалась она на третьем этаже красного кирпичного дома старой постройки в тихом, тенистом, но достаточно широком переулке, соединявшем Гостиничный проезд с комплексом гостиниц «Восток». Две скромно обставленные комнаты, просторная, чистая кухня с минимумом бытовой техники, два телефонных аппарата, зарегистрированные под разными номерами, и, что немаловажно в случае возможных неожиданностей, от которых никто не гарантирован, — два выхода: парадный, из прихожей, выходил в конечном счете в просторный и тоже тенистый двор с детской площадкой посередине. Черный из кухни, — на противоположную от гостиниц сторону, к задам вещевого Петровско-Разумовского рынка, увешанным коврами, заваленным разноцветными рулонами дорогого ковролина и дешевого линолеума.

Александр Борисович Турецкий, расположившись за основательным, как памятник, письменным столом, явно попавшим сюда из какого-нибудь начальственного кабинета советской эпохи, бегло оглядел собравшихся людей, прежде чем приступить к делу. Команда, сидевшая перед Турецким, уже не один десяток раз могла взять Гран-при на каком-нибудь сыщицком фестивале, ежели б таковые проводились… Эта мысль заставила Александра Борисовича слегка улыбнуться.

Агентство «Глория» помимо его владельца Грязнова-младшего на данный момент представляли трое — из тех, кого Костя Меркулов и назвал «волчарами», припомнив ныне уже подзабытую кличку, которую эти ребята заполучили в свое время еще в Афгане и блестяще подтвердили во время первой чеченской… «Русские волки»… Помнится, за голову каждого члена грозной «стаи» боевики объявили награду, исчислявшуюся десятками тысяч баксов.

Спокойно, чуть ссутулившись, сидел, поглядывая в окно, щуплый на вид, белобрысый и голубоглазый Филя Агеев. Кому ж, глядя на него, придет в голову, что в этом незаметном парне таится такая взрывная энергия и сила, какая и не снилась иному бритоголовому качку? Или взять Севу Голованова, бывшего майора ГРУ, по прозвищу Головач? Практически та же картина. Совсем уж особенный и абсолютно бесценный человек, задумавшийся о чем-то своем, изящно расположившийся в кресле в самом дальнем от Турецкого углу красавец Крот… То бишь Кротов Алексей Петрович — бывший разведчик, работавший за рубежом, в основном в Штатах… Впрочем, бывший ли? Клясться в этом Турецкий с учетом периодически куда-то исчезающего в очередной «отпуск за свой счет» Крота не стал бы…

А ведь есть еще и Щербак, и Демидов… А лучший хакер России Макс— гений, чучело бородатое, не вылезающее из своего обожаемого подвала на Неглинной, забитого столь сложной и хитрой электроникой, что несколько компьютеров, имеющихся в распоряжении Макса и его фанатичного помощника Алика, смотрятся среди имеющегося разнообразия примерно как простые арифмометры.

— Может, приступим?

К реальности Александра Борисовича Турецкого вернул Грязнов-старший, уже минут пять маявшийся напротив своего друга на подозрительно скрипевшем под тяжестью генерала стуле.

— Есть, товарищ генерал, приступить! — ухмыльнулся Турецкий и тут же стер с лица следы веселья. — Меня интересует, все ли из присутствующих в курсе задачи, которую нам предстоит решить?

— В общем и целом, дядь Сань, — отозвался Денис, тряхнув столь же рыжей, как и у дяди, шевелюрой. — Хотелось бы поконкретнее…

— Поконкретнее так поконкретнее, — кивнул Турецкий. — Итак… Исходя из того, что сообщила наша заявительница, картинка рисуется не только малоприглядная, но и весьма сложная. Небезызвестный нам всем — кому лично, а кому понаслышке — генерал Валерий Березин, если сведения, предоставленные его невесткой, достоверны, является не столько начальником известного вам Управления МВД России, сколько главой криминальной группировки, опосредованно связанной с Одинцовской ОПГ…

— Сан Борисыч, — поднял руку Денис, — простите, что значит — опосредованно?

— Это значит, что по поводу генерала у нас с вами есть исключительно одно, голословное утверждение заявительницы, доказать которое она не может. Это во-первых. Во-вторых, непосредственно руководит, по ее же словам, бандитами, являющимися официально охранной структурой алмазной фирмы, принадлежащей господину Кропотину, бывший супруг заявительницы, сын генерала Березина Юрий…

— Еще одно голословное утверждение, — пробормотал Филя и тяжко вздохнул.

— Почти… Тамара Владимировна уверена, что ее дядя, совладелец фирмы Соломон Кац, находящийся в розыске как без вести пропавший, убит и захоронен в лесу: место захоронения заявительнице показал Березин-младший… Очевидно, в целях устрашения жены. Это просто к сведению, поскольку пока проверкой данного факта мы заниматься не будем. Вторая сторона дела и, как мне представляется, самая главная. Фирма «Kropotin — Katz Diamonds» уже давно приобрела в России известность как один из основных экспортеров обработанных алмазов за рубеж, преимущественно в Израиль. Официально алмазы экспортируются для нужд ювелирных фирм, производящих украшения. Доход от деятельности «Диамонда» растет постоянно, в том числе в бюджетной части…

— То есть налоги платят исправно, — уточнил Грязнов-старший.

— Проверять данное обстоятельство все равно придется, — заметил Турецкий, — по неофициальным каналам… Твоим, Слава, уж ты постарайся… Дело, однако, в том, что, как утверждает наша заявительница, на самом деле фирма занимается под прикрытием своей фабрики по обработке алмазов их контрабандой за рубеж — вновь по преимуществу в Израиль… Как, каким образом все это происходит, нам с вами предстоит выяснить… Дальше…

— Что, еще и дальше есть? — Реплику на сей раз подал Крот.

— Не сомневайся… Дальше осталась у нас уже чистая уголовщина…

— А что, убийство Соломона Каца не уголовщина?

— Это тоже предстоит выяснить… Но сейчас я имею в виду другое. Не так давно владелец фирмы господин Кропотин женился во второй раз — на давней приятельнице генерала Березина, заодно сделавшейся полгода назад любовницей его сына… Некая Татьяна Монахова, как представляется мне лично, — фигура в данном деле весьма значимая… Во-первых, дамочка напрямую связана с самим генералом. Во-вторых — с владельцем фирмы, в-третьих — с его бывшим зятем… Именно из-за нее и разошлись, правда пока неофициально, молодые Березины…

— А поскольку существует завещание господина Кропотина, — подхватил Денис, — по которому все капиталы плюс недвижимость отходят в случае смерти или внезапной гибели владельца к дочери, то есть к нашей заявительнице, ясное дело, что ее жизнь, коли там и впрямь собралась такая шайка-лейка, в опасности…

— Кстати, Денис, что там с охраной Тамары Владимировны? — поинтересовался Турецкий.

— Пока все чисто, дядь Сань. Никакой слежки за ней нет…

— Ладненько. Но глаз с нее не спускать…

— Обижаешь, дядь Сань!

— Ну извини! И давайте определяться с конкретными задачками, пока что арифметическими… Вы что-то хотели сказать, Алексей Петрович?

— Хотел, — кивнул Кротов. — Например, поинтересоваться, каким образом вы, Сан Борисыч, намерены собирать улики по этим бандюкам на фирме…

— Тамара Владимировна называет их простенько и незатейливо «бандитский спецназ»… У вас есть соображения?

— Кое-что, — улыбнулся Кротов. — Понятно, что Макс из своей паутины кой-какую информацию по этому «спецназу» выловит… Только «вряд ли там плавает то, что нас интересует… Судя по скудости сведений, тобою изложенных, ребятки вряд ли засвеченные…

— Я понял, к чему вы… Крот предлагает внедрить «крота»… Так?

Алексей Петрович кивнул и умолк.

— Может, у вас и кандидатура подходящая имеется?.. — поинтересовался Турецкий. — Дело-то ой какое рисковое!

— Пожалуй, — неожиданно заговорил доселе молчавший Слава Грязнов, — кандидатура подходящая есть у меня!

Все присутствующие уставились на генерала с интересом.

— Только, Сань, не говори сразу «нет»…

— А что, думаешь, скажу? — насторожился Турецкий.

— Шурочку нашу помнишь?..

По лицу Александра Борисовича пробежала тень, опустил голову Денис, взгляд Крота, продолжавшего разглядывать что-то за окном, переместился и уперся в пол.

Шурочка Романова… Умница, преданная, честная, надежная, безотказная… Это под ее началом шел к тому, кем он стал нынче, Слава Грязнов. По нему более всех ударило то, что случилось уже после того, как Александра Ивановна Романова ушла в отставку с поста начальника МУРа. Сын, которым Шурочка так гордилась, занимавший к тому же тогда один из немаловажных правительственных постов, оказался полным подонком… Александра Ивановна, узнав правду, предпочла уйти из жизни по собственной воле. Вместе с ним…

Вячеслав Грязнов откашлялся, словно внезапно и беспричинно охрип. Но когда заговорил, голос его был тверд и спокоен.

— Значит, так. Я действительно намерен рекомендовать вам человека, которому доверяю абсолютно, девочка росла на моих глазах, хотя и в Краснодаре, но к Шурочке приезжала часто…

— Девочка?!

— Почему нет? Галя, между прочим, у меня уже два месяца работает, отличная девчонка… Да и женщину вряд ли заподозрят — тем более такую красотку, как Галя. И образование у нее самое что ни на есть подходящее: экономический колледж плюс юрфак Кубанского университета. В Москве ее пока, считай, никто не знает… Я за девочку ручаюсь!

— И как же ты предполагаешь ее внедрять, Слава? — поинтересовался Турецкий.

— Внедрять Галю будешь ты, через, эту свою заявительницу… Надо полагать, ее папенька пока что не совсем утратил влияние на собственной фирме?

— Сама-то Романова согласится?

— Уже…

Турецкий покосился на своего друга, но ничего не сказал. Он и не предполагал, что Славка с его характером все эти несколько дней, пока Меркулов докладывал генеральному возникшую ситуацию, пока получал в том числе и высочайшее добро на всю их затею, будет сидеть сложа руки. Наверняка в его рыжей упрямой башке уже сложился свой план расследования, мало напоминающий обычную служебную проверку.

И конечно, то, что у неведомой пока Турецкому Гали Романовой было экономическое образование, в этот план вписывалось целиком и полностью. Так же как и самого Турецкого, так же как и Меркулова, Грязнова больше всего сейчас интересовала контрабанда алмазов, на которой государство наверняка теряло бешеные деньги.

— Принято, — сказал он вслух коротко и повернулся к Денису: — Попроси Макса скачать о фирме Кропотина все что можно. А также о фирме «Алмаз»… Записал? Поясняю: это посредническая фирма, связанная с Якутском через одно из подразделений, у которой, собственно говоря, Кропотин и закупает сырье… То бишь необработанные камушки, которые затем якобы обрабатывает. Или действительно обрабатывает… Слава, когда я буду иметь счастье видеть Шурочкину племянницу?

— Завтра в девять ноль-ноль тебя устроит?

Турецкий кивнул и продолжил:

— Крот, теперь вы… Как насчет ваших израильских связей?

Алексей Петрович ненадолго задумался, после чего поинтересовался:

— Вас, Александр Борисович, если я правильно понимаю задачу, интересуют в первую очередь связи в сфере ювелирного бизнеса? — Турецкий кивнул. — Пожалуй, ближе к вечеру я смогу ответить на ваш вопрос, особенно если вы назовете хотя бы одну конкретную фамилию.

— Одну назвать могу, — хмыкнул Турецкий. — Йоси Гирш, президент израильской алмазной биржи… Тамара Владимировна упомянула, что с ее отцом господин Гирш не просто знаком, а чуть ли не дружен…

Во всяком случае, ценит его чрезвычайно… Однако вряд ли твои завязки окажутся рядом с этим, кстати, малодоступным господином… Определиться тебе поможет, я думаю, Макс — после того как пошерстит их банки… Ему не впервой. Определитесь — свяжешься со мной, тогда и поговорим более конкретно — чай не маленький, сообразишь, что к чему! Что еще нам необходимо выяснить, ребятушки, на первом этапе? Прежде всего — конкретизировать эту порочную цепочку Якутск — Москва — Израиль…

— Теряешь время, Сань, — поморщился Грязнов. — Макс с Аликом уже сутки как из своего подвала не вылезают…

— Повторение — мать учения, — отмахнулся от друга Турецкий. — А ежели они на вторые сутки перевалили… Не многовато?

— В самый раз! — вмешался Денис. — Они ведь не волшебники, дядь Сань…

Турецкий хмыкнул и покосился на Дениса:

— Ну что ж… Коли не волшебники, будем ждать первых результатов… Кто у тебя сейчас Тамару Владимировну охраняет?

— Щербак с Демидовым.

— И смените их, как я понимаю, вы? — Турецкий повернулся к Филе и Севе Голованову.

— Точно, — кивнул Голованов и, взглянув на часы, уточнил: — Ровно через час сорок минут.

— Если слежку все-таки обнаружите, один остается при Березиной, второй выясняет фигурантов, любопытствующих относительно ее перемещений. И последнее, но весьма важное: очаровательная блондинка Татьяна Монахова… Денис, сия дама на твоей совести. Выяснишь о роковой красотке все что возможно… И. конечно, всем ясно, что любая информация, всплывающая в процессе, важна для нашей копилки… На связи со мной ты, Денис. Так же как и с Тамарой Владимировной. Докладываешь ежедневно после восемнадцати и… до бесконечности, в зависимости от обстоятельств. Заявляться сюда самолично — в крайнем случае или по вызову… Мои реквизиты у всех есть?.. Тогда на сегодня все.

— Ну что, Славик? — поинтересовался Турецкий у своего друга спустя десять минут, когда они остались вдвоем, дав возможность своей команде рассосаться поодиночке через имеющиеся два выхода. — О чем кручина?

— Ты в стол-то свой заглядывал?

— Нет пока.

— А ты загляни… Да не туда, балда! Правая тумба, дверцу-то открой!

— Ух ты! — искренне восхитился Турецкий, последовавший совету Грязнова. — Это что, взятка или ты из особого фонда своего раскошелился?

— Особый фонд, мой милый, только у вас в Генпрокуратуре существует, не забыл, часом?.. Я это к тому, что Меркулова твоего, ежели дело до зарубежных командировок дойдет, потрясти на сей предмет будет твоей задачей: не может же Березина оплачивать все перемещения ребят?.. Так что пей на здоровье…

— Сейчас, пожалуй, и приступим-с! Так об чем кручина-то? И почему про Галочку Романову я имел честь услышать только сегодня?

Грязнов между тем успел уже вынуть все из той же правой тумбы необъятного письменного стола не только коньяк, но и рюмки и, наполнив их, придвинул свой стул поближе.

— Насчет Галочки я и сам пару часов назад определился. А по части кручины— это тебе показалось… Просто думаю-размышляю… Справиться-то она справится, только не маловато ли ее одной на эдакую прорву работы будет, как полагаешь?

— Я полагаю, улыбнулся Турецкий, — что пока нам с тобой задаваться подобными вопросами рано, информации-то почти ноль — не находишь? Вот послушаю твоих молодцов завтра, тогда и решим. С племянницей Шурочкиной повидаюсь… Думаю, мы с тобой главную нашу задачу понимаем одинаково: докопаться до господина генерала и прихлопнуть алмазную шайку… Нет, Слав, ты скажи: как такое возможно, а? Под носом, можно сказать, у властей предержащих — сотни миллионов… А ведь не меньше, а? Чтоб такие бабки — и спокойно вместо казны в карман!

— Еще как возможно, — хмуро произнес Грязнов. И зло добавил: — Каждого из этих продажных шкур… собственными бы руками!..

— Ладно, — вздохнул Турецкий и приподнял слегка свою рюмку. — Авось так и выйдет… Прозит!

— Прозит! — отозвался генерал Грязнов.

 

6

— Доброе утро, Татьяна Николаевна… Девять тридцать, как вы приказывали…

Угодливый голос горничной Кати, водворившейся в особняке Кропотиных одновременно с новой супругой бизнесмена, ворвался в сонное сознание Татьяны, прервав ночной кошмар.

Собственно, в прямом смысле слова кошмарным навязчивый сон, снившийся ей едва ли не через ночь, не был. Но осадок от него оставался пренеприятнейший! Да и кому понравится часами красться по нескончаемым, путаным, полутемным коридорам с колотящимся от страха сердцем, в полной уверенности, что где-то в этом лабиринте ее, Татьяну Монахову, поджидает неведомая опасность?

Женщина с трудом разлепила веки, и ее еще не отделавшийся от ночного видения взгляд выхватил круглое лицо горничной, стоявшей с самым покорным видом рядом с широченной супружеской кроватью. В руках Катя держала поднос с традиционным утренним кофе, к которому полагались слегка подсушенные, безвкусные хлебцы — числом две штуки. Весь последний год Татьяна вынуждена была соблюдать строжайшую диету: для сохранения фигуры одного фитнеса оказалось мало… Коварная штука — гены… Конечно, детей она, как ее мамаша, не рожала, 9днако унаследованная склонность к полноте, приметная лишь для нее самой, пусть робко, но в конце концов о себе заявила…

Сделав усилие, Татьяна заставила себя разомкнуть полностью густые темные ресницы и, хмуро глянув на горничную неожиданно темными для платиновой блондинки глазами, села среди подушек — с удовлетворением отметив, что в постели она одна: старый хрыч, как обычно, поднялся на рассвете и теперь, вероятно, умотал на свою фирму. Делать вид, что он там хозяин.

Мысль об этом невольно тронула ехидной улыбкой пухлые, все еще яркие и четко очерченные губы женщины, и она уже вполне благосклонно, приняв из Катиных рук поднос, отпустила горничную. Остатки сна улетучились как предрассветный туман под порывами ветра, и, потягивая кофе, Татьяна Николаевна Монахова, в супружестве Кропотина, слегка хмурясь время от времени, мысленно прикидывала планы на грядущий день.

День предстоял весьма плотный, можно сказать, до отказа забитый. Увы, единственным приятным событием в течение него обещало быть свидание с Юрием. Да и то омрачаемое в последний месяц мыслью, что на самом деле Старик, как с незапамятных времен называла она про себя генерала, давно догадался, какие отношения связывают его давнюю любовницу и его же собственного сына… Был вариант и похуже, который Татьяна старалась до поры до времени не принимать в расчет: что, если ее роман с Юрой запланирован самим Березиным, так же как был запланирован в свое время роман и брак со слюнтяем Кропотиным?..

Эта мысль изредка все же мелькала в ее голове и, тут же изгнанная, оставляла после себя мерзкий, противный холодок в душе, памятный Татьяне по тем годам, о которых она постаралась забыть. И которые периодически все же всплывали в ее цепкой, отточенной за годы общения с Валерием Андреевичем Березиным памяти — как это случилось и нынешним утром. Наверное, и мысль о напомнившей о себе наследственной полноте, а значит, о ее, Татьянином, возрасте, каким-то хитрым «подкожным» образом была связана как раз с проклятой памятью о прошлом.

Поставив поднос на половину кровати, принадлежавшую ее мужу, женщина выскользнула из-под одеяла и шагнула к огромному зеркальному шкафу-купе, занимавшему целиком одну из стен спальни. В который раз подумав о том, что шкаф этот следует выбросить, соединив вместо него спальню с соседней комнатой, превратив ту в гардеробную. Что вообще все здесь, в этом богатом, но безвкусном и неудобном особняке следует переделать, перекроить, перестроить… После того как их план осуществится полностью. Самое время его осуществить до конца, а Березин-старший между тем отчего-то тянет и тянет, не считаясь с тем, что терпению Татьяны тоже может наступить конец…

Женщина тряхнула пышными белокурыми волосами и замерла перед зеркалом, придирчиво вглядываясь в свое обнаженное тело. Спать обнаженной ее когда-то приучил Старик… Неужели… Неужели это было так давно?!

Истинного возраста Татьяны Николаевны Монаховой не знал никто, кроме Березина-старшего и ее самой, но в последние годы ей, перевалившей за третий десяток, все сложнее было поддерживать этот имидж вечно молодой, почти юной, хрупкой и нежной женщины-девочки.

Она родилась и выросла на берегу Камы — в городке, воспоминания о котором и по сей день заставляли Татьяну внутренне содрогаться. И было от чего. Даже в советские времена деревянный, разваливающийся городок, принадлежавший административно русской окраине Удмуртии, поражал своей убогостью на фоне сотен таких же районных и заштатных. Их домишко от соседних развалюх не отличался ничем: те же бревенчатые стены, оклеенные давно потерявшими первоначальный цвет, отстающими по углам обоями, ободранная, едва ли не образца пятидесятых, мебелишка, за окнами — палисадник с хилыми мальвами, сквозь которые просматривалась лишенная асфальта улица с расшатанными, дощатыми тротуарами и огромной, не просыхающей даже в жару лужей посередине.

Семья Монаховых тоже ничем не отличалась от обитающих по соседству: пьющий папаша, работающий в перерывах между запоями не пойми кем на маленькой местной пристани. Рано постаревшая в тяжких трудах по воспитанию троих дочерей мать. Татьяна была младшей, родившейся, как говаривала мамаша, «под завязку», когда старшая из сестер собиралась замуж, а средняя успела «заневеститься» — так это называлось в городке. К тому моменту, как Татьяна начала более-менее осознанно воспринимать окружающее, у старшей уже было двое сопливых ребятишек, чьи имена Монахова успешно позабыла за прошедшие годы, а вторая из сестер, так и не нашедшая себе жениха, превратилась в настоящую грымзу, постоянно ссорящуюся с матерью и однажды на глазах Татьяны избившую до «красной юшки» вусмерть пьяного папашу.

И городок, и дом, в котором она выросла, и родителей, и сестер она ненавидела всегда. Так ей, во всяком случае, казалось, что всегда. И всегда мечтала только об одном — сбежать отсюда, чтобы вся эта убогая жизнь с глаз долой на веки вечные… И чем старше, а заодно и красивее становилась девушка, тем сильнее крепла в ней эта ненависть. И решимость добиться для себя другой — красивой, богатой жизни. Ради которой она была готова на все. В самом деле — на все!

Но для начала следовало учиться не просто хорошо, а лучше всех, чтобы закончить школу с золотой медалью, а следовательно, по существующим в те годы правилам, поступить в институт, преодолев всего один экзамен — по будущей специальности… Вне всяких сомнений поступать она будет в Москве. Безусловно — в МГУ. Нет никаких сомнений — на романо-германский факультет. Еще в подростковом возрасте Татьяна пришла к убеждению, что по-настоящему красивая и благополучная жизнь возможна только в Москве и нигде больше. А владение английским — одно из обязательных условий успеха. Бог весть откуда взялось это убеждение у четырнадцатилетней девчонки, но оно было, оно и определило ее главную цель. А добиваться своего Татьяна умела — это выяснилось очень скоро.

«Англичанка» в их школе была столь же убога, как и остальные учителя, и навряд ли знала язык лучше, чем ее выпускники. Конечно, репетиторы в городке имелись, но оплачивать их Татьянина мать, во-первых, ни за что не стала бы, во-вторых, ей, уборщице местного ресторанчика, даже решись она на подобное «баловство», оплачивать дополнительные уроки было нечем: отец пил уже почти беспробудно, нигде не работал, поскольку с пристани его давно выгнали. Значит, позаботиться о себе предстояло самой. И Татьяна позаботилась.

Внимательно изучив объявления в местной газетенке, она отчеркнула два из имеющихся пяти: те, где репетиторство предлагалось мужчинами. И отправилась по адресам — якобы для консультации. Подходящим оказался второй из них, в котором указывался помимо адреса еще и телефон, что для их дыры считалось роскошью.

Дом, где жил преподаватель, производил впечатление, выражаясь местным наречием, «справного»: не такой кособокий, как соседние, с чисто вымытыми стеклами, высоким забором, выкрашенным голубой краской, с кнопкой звонка на воротах. Подивившись такому невиданному доселе удобству, Татьяна, не колеблясь, нажала кнопку — в полном соответствии с табличкой «Звонить» под ней. Спустя минуту за воротами раздались шаги, врезанная в них небольшая дверь распахнулась — и на девушку уставились слегка прищуренные светлые глаза мужчины с немного насмешливым лицом — вполне подходящего для ее затеи возраста «за тридцать». Одет он был в аккуратный новенький спортивный костюм.

— Здравствуйте, — Татьяна слегка покраснела и подняла на мужчину яркие глаза, так и светившиеся невинностью, — я по объявлению… Если вы Николай Григорьевич…

— Прошу… — Мужчина отстранился, впуская девушку с несколько ироничной галантностью. И она вошла.

Конечно, ей удалось договориться о том, что за уроки она будет платить не вперед, а в конце месяца. И то ли Татьяна действительно рассчитала все верно, то ли ей просто повезло наткнуться на своего Коленьку, заядлого холостяка, проживавшего в «справном доме» с матерью и младшим братом, только как раз месяц-то ей и понадобился, чтобы соблазнить Николая Григорьевича Рубцова, в итоге влюбившегося в нее слепо и неистово… Своего первого в жизни мужчину Татьяна забыла в тот миг, когда поезд, на который он же ее и посадил, довезя до задымленного, неуютного Ижевска на собственной раздолбанной тачке, отошел от перрона в сторону Москвы. Даже чувства благодарности за бесплатные занятия (какие же они бесплатные, если успел всласть попользоваться юным телом?!), за то, что билет до столицы купил на свои деньги, да и с собой деньжат на первое время дал, — в общем, никакого даже намека на благодарность в душе Татьяны к Коленьке не осталось.

Вместе с ним вычеркнула она раз и навсегда и свое убогое детство, и не менее убогое отрочество, и, конечно, проклятый городишко на вечно хмурой Каме, родителей и сестер. Впереди была совсем иная жизнь! И как ни странно — наверное, у Коленьки оказалась легкая рука, — эту самую иную жизнь ей удалось себе создать! Хотя был момент, когда казалось, что все летит в тартарары…

В заветный МГУ Татьяна поступила фактически вне конкурса, который в тот год был огромен. Во-первых, как девушка из далекой Удмуртии, она попадала в тот самый процент «нацменьшинств», который считался обязательным для каждого потока — это тогда строго контролировалось: дружба народов и прочее в том же духе. Во-вторых, золотая медаль. Ну и конечно, в-третьих: язык она действительно знала, кроме того из всех абитуриентов у Татьяны было едва ли не самое лучшее произношение — спасибо Коленькиным зарубежным пластинкам, которые по его настоянию слушала часами, затем проговаривая чистейшие английские тексты, звучавшие на них. В первые же дни, когда начались занятия, Татьяна присмотрела себе подружку. На фоне даже столичной части однокурсников Элла выделялась не только внешностью (в основном за счет дорогих и явно не наших тряпок), но и манерами, которым — Татьяна это поняла моментально — стоило поучиться. Ради достижения своей цели девушка способна была и поунижаться для начала перед этой «штучкой», поскольку не сомневалась: ни одна девица на свете, даже такая заносчивая, как Элла, не в состоянии устоять перед грубой лестью и «искренним» восторгом. Их Татьяна продемонстрировала ей в первые же дни знакомства. Элла и не устояла, хотя откровенной дурой не была, к тому же повидала на своем веку предостаточно, пожив за границей с отцом, сотрудником советского посольства в Штатах, целых десять лет из своих семнадцати. Но кому, как не провинциальной девчонке, можно продемонстрировать все то, чем старых подружек, закончивших с ней престижную спецшколу, не удивишь? Роскошную квартиру в центре, невиданного в Союзе красного цвета холодильник и прочие чудо-приборы, вывезенные из-за бугра? Не говоря уж о шикарных тряпках, классных записях, звучавших на полную мощь из музыкального центра (еще одно чудо техники!), отцовской машине редкостной иностранной марки и прочего, и прочего, и прочего…

И Татьяна не обманула ожиданий своей «повелительницы», исправно и даже искренне ахая, охая, восторгаясь… Всей душой она ненавидела эту стервозу, которая и мизинчиком не шевельнула, чтобы обрести все это богатство, — всего лишь родилась в нужное время в нужном месте. Ну ничего, ее время еще придет, и тогда она уж постарается — растопчет эту избалованную дрянь так, что и мокрого места от «людоедки Эллочки» не останется!..

Ее время наступило спустя два года, в самом конце второго курса, когда подружка наконец смилостивилась и пригласила Татьяну на свой день рождения вместе со «взрослыми» гостями. К тому моменту Монахова держалась из последних сил в ожидании звездного часа. Стипендии хватало, как ни экономь, от силы на неделю — ведь надо было еще хоть как-то одеваться, не все же время ходить в Элкиных обносках, которые та милостиво презентовала подружке время от времени. Приходилось подрабатывать по вечерам в том же универе уборщицей, что вовсе не добавляло Татьяне красоты и радости.

Да, она могла к тому моменту обзавестись если и не богатым, то хотя бы состоятельным по советским меркам любовником: мужчины ее замечали, не то что сопляки студенты, даже преподаватели пытались ухаживать за красивой, стройной, но абсолютно неприступной девушкой. Однако Татьяна умела принимать решения, а главное — выполнять их. Она и раньше отлично знала, что только мужчины могут помочь ей в осуществлении заветной мечты о роскошной жизни — такой, которой Элкина жизнь и в подметки не годится. Но, познакомившись с Элкой, войдя в качестве доверенной подружки в ее дом, Татьяна быстро поняла, что расплывчатые мечтания отрочества — пустяк, ерунда по сравнению с тем, чего следует хотеть на самом деле… Да, ей нужен был мужчина, муж! Но какой? Уж никак не из тех, что окружали девушку в университете! Пусть старый, пусть даже страшный (в любовь и прочие «сопли-вопли» она не верила категорически), но избранник должен быть куда выше всех, кого она знала. И Татьяна готова была полы мыть у Элки, чтобы та наконец ввела ее в свою, еще школьную, компанию, сплошь состоявшую из «сыночков» и «дочек». Не вводила, гадюка! Словно предчувствуя, что лишится таким образом своей покорной поклонницы.

Знала бы она, что именно этим-то и рискует, пригласив «дурочку Монахову» на свой день рождения! Ведь и пригласила-то исключительно для того, чтобы окончательно не сдохнуть с тоски среди папашиных гостей и их спутниц — маменькиных приятельниц! И посадила ее возле себя, чтобы была возможность шепоточком посплетничать с Танькой, слушавшей ее всегда с разинутым ртом… Хоть так поразвлечься! Ну а то, что по другую сторону от Монаховой сидел старинный отцовский приятель, кажется, какой-то мент, — на это Элла и вовсе не обратила внимания. Как выяснилось очень скоро — совершенно напрасно!

В пробку Татьяна попала неожиданно для себя, поскольку час пик к тому моменту по любым прикидкам должен был миновать. Однако что-то стряслось на Киевской, отчего при въезде на вокзальную площадь собралось непробиваемое количество машин. Татьяна, задумавшаяся о своем, заметила, что происходит, поздновато, только-только проскочив Второй Брянский. И теперь единственное, что оставалось, — смириться с неизбежным опозданием на встречу со Стариком, важную не столько для него, сколько для нее: Монахова решила наконец поставить перед ним вопрос о не выполненных пока что генералом обещаниях…

Старик в последние годы стал не в меру хамоват, — зарвался, скотина… Вряд ли даже выслушает причины опоздания. Значит, разговор сорвется!..

Татьяна в бессильной досаде ударила по рулю сжатым кулачком: ну почему, почему она вовремя не свернула хотя бы в правый ряд?! Тогда можно было бы заглушить движок, оставить машину где стоит, добраться пешком до метро. Она бы уложилась — ну разве что опоздание свелось бы к каким-то несущественным минутам! А теперь… Татьяна невольно глянула направо и слегка вздрогнула.

Рядом с ней, крыло в крыло, стоял в точности такой же серебристый «лексус», как и ее собственный. Водительское стекло было опущено, из машины слышалась негромкая приятная музыка, — кажется, одна из старых записей Стинга. За рулем вальяжно развалился молодой мужик приметной внешности: худощавое лицо с выдающимся «клювистым» носом, пышная рыжая шевелюра, сонный взгляд человека, который, в отличие от нее, никуда не спешит.

Татьяна колебалась недолго. Опустив стекло пассажирской дверцы своего «лексуса», она, недолго думая, окликнула товарища по несчастью:

— Эй, коллега… Привет! — И улыбнулась слегка вздрогнувшему от неожиданности соседу одной из самых безотказных своих улыбок, демонстрирующих в полном великолепии ее безупречные зубки.

Сонный взгляд «коллеги» переместился из того «никуда», в которое до этого был устремлен, на Татьяну. И та с удовлетворением отметила моментально вспыхнувшую в прозрачно-серых глазах владельца близнеца-«лексуса» искорку восхищенного интереса: так, и только так, должен был реагировать на нее любой нормальный мужчина! Сосед по пробке, к счастью, оказался нормальным. Сейчас ведь напороться на какого-нибудь «голубого» — как нечего делать! Значит, повезло.

— Послушайте, — Татьяна ловко переместилась на пассажирское сиденье — поближе к своему собеседнику, — вы не могли бы меня выручить?.. У меня важнейшая встреча, потом еще одна, тоже очень важная, и я уже опаздываю…

— Весь к вашим услугам, — лицо рыжего осветила обаятельная улыбка, — но… чем же я могу вам помочь? Как видите, я и сам в том же положении…

— Немного не в том, — мягко возразила Татьяна. — Вы же в крайнем ряду, в отличие от меня! И если куда-то спешите…

— Не сказал бы, что я куда-то спешу, — вставил собеседник, — еду домой из-за города — всего-то…

— Очень хорошо, значит, вы согласны?

— Согласен — на что? — Брови рыжего приподнялись от удивления.

«Вот тупица!» — раздраженно подумала Татьяна, улыбнувшись при этом еще ласковее, хотя этот обмен улыбочками успел ей надоесть.

— Я понимаю, звучит дико, но у меня и правда пожарная ситуация… Дело в том, что я хотела вас попросить… Не могу же я, устремившись в метро, оставить машину в этом ряду? Ну вы понимаете, непременно найдется персонаж, который вызовет эвакуатор…

— Вы что же, — сообразил наконец ее собеседник, — хотите, чтобы я пересел в вашу машину?!

— Ну сами подумайте, — нервно хихикнула Татьяна, — ваше авто я видела, номера, надеюсь, у вас нефальшивые… Конечно, хорошо бы при этом глянуть и на ваши документы… — Голос Монаховой стал жалобно-просительным. — Правда, я и так вижу, что вы вполне приличный господин, но…

«Приличный господин» тряхнул рыжей шевелюрой и заразительно расхохотался:

— Ну и ну! И до чего ж вы, женщины, изобретательны! Лично мне в жизни бы не пришло в голову ничего похожего!

Он посмотрел на Татьяну с уважением и, снова расхохотавшись, полез во внутренний карман пиджака:

— Мое водительское удостоверение… Документы на Машину тоже могу показать… Устроит?

— Удостоверения достаточно! — просияла Татьяна. — Номер вашего «лексуса» и так запомню, у меня хорошая память, не сомневайтесь. И спасибо вам огромное… господин… господин Грязнов! — Она бросила на водительские права, протянутые ей, короткий, но внимательный взгляд.

— Вы удивительная женщина! — воскликнул Денис. — Но так мне почему-то и не представились… Кому я, по-вашему, должен докладывать, где именно припаркована машина?

— Ох, простите! — Монахова повернулась к Денису. — Это все оттого, что я действительно спешу… Татьяна Кропотина, я переводчица, и, к слову сказать, неплохая… А вы?.. Вот, кстати, моя визитка, вечно я их куда-то деваю.

— У меня небольшой бизнес, — вполне искренне ответил Денис. — Удачи вам!

Он аккуратно положил в карман визитку и наблюдал за стройной фигуркой Монаховой, пока женщина не скрылась окончательно в толпе пешеходов.

Сев за руль, столь бездумно предоставленный ему Монаховой, Денис поднял тонированные стекла машины, не забыв при этом включить кондиционер.

Еще через три минуты, когда его ряд наконец медленно тронулся навстречу светофору, Грязнов, ловко маневрируя среди авто, припарковал вверенный ему «лексус», подивившись еще раз про себя Татьяниной безалаберности: оставить такую машину на чужого дядьку, случайного знакомого… Может, эта дамочка сумасшедшая?.. Или впрямь от встречи, на которую так спешит и куда ее, увы, так и не удалось «проводить» Денису, зависит нечто столь важное, что дорогая иномарка по сравнению с этим — сущий пустяк?..

Вернувшись за свой родной руль, Денис извлек из бардачка мобильный и набрал номер Турецкого:

— Дядь Сань? Это я! Тут вот какая история…

Его доклад Турецкому занял не более пяти минут, завершившись комментарием все на ту же тему:

— Либо она ненормальная, дядь Сань, либо встреча суперважная… Черт бы побрал эти пробки!

— Надеюсь, «жучок» ты ей навесил? — Эмоции Дениса Александр Борисович проигнорировал.

— А то! — обиженно ответил Грязнов-младший. — И «маячок» на всякий случай тоже… Все равно полный идиотизм… Так глупо засветиться, да еще не по своей вине!

— Уймись, — посоветовал Турецкий. — Приставишь к мадам Филю. А данная ситуация нам еще пригодится, и не раз… Кстати, тебе не кажется, что дамочка двигала в сторону Смоленской?

— Черт… Вы хотите сказать, у нее свидание с нашим генералом, да еще непосредственно на месте его работы?

— Скорее — где-то рядом с его управлением, там же кафешек хренова туча… Звони Филе, или кто там у тебя поближе… Глядишь, повезет!

В трубке послышался щелчок, означающий конец связи.

— Как же я сам не сообразил? — пробормотал Денис, хмуро глядя на телефон. Однако предаваться самобичеванию времени не было, и он тут же начал набирать телефон «Глории», моля Бога, чтобы предположение Турецкого оказалось верным. А если нет… Что ж, рано или поздно Татьяна Монахова здесь объявится, рядом со своим «лексусом», припаркованным там, где они и договорились. Телефон он у нее выпросил, а на всякий случай, для правдоподобности, обменял его на собственную визитку — с телефонными номерами, дозвониться по которым пока что не удавалось никому.

 

7

— Короче, дядь Сань, правы вы оказались на все сто, встречалась она с нашим главным клиентом. — Денис снял полюбившиеся ему в последнее время темные очки и улыбнулся Турецкому, невозмутимо продолжавшему перебирать бумаги на письменном столе.

— Присаживайся, — пробормотал Турецкий; — чувствуй себя как дома… Так что там за здыбанка, как говаривала наша Шурочка, имела место?

Он поднял наконец голову и, прищурившись, остро глянул на своего визитера, успевшего расположиться верхом на: стуле и уже раскрывшего небольшой черный «дипломат» с кодовым замком.

— Вот… — Денис извлек на свет несколько сколотых листочков. Держите, это отчет Головача, засек он их уже в кафе «Мотылек»… Знаете такое? Недавно открылись, они как бы ресторанного типа и цены там поднебесные… Сева клянется-божится, что всего-то и выпил чашечку кофе, а счет на двести пятьдесят рубликов…

— Смотря какой кофе и с чем… Счет, надо полагать, у тебя с собой? Давай сюда!..

Александр Борисович необыкновенно быстро пробежал глазами отчет Севы Голованова. Со стороны могло показаться, что он просматривает его исключительно по диагонали, но Денис на сей счет не заблуждался, прекрасно зная, что Турецкий способен ухватить суть в считанные секунды. И терпеливо пережидал возникшую вслед за этим паузу, во время которой тот о чем-то напряженно думал, глядя в никуда.

— Ну что ж… — вернулся наконец к действительности Александр Борисович. — Это хорошо, что разговор между ними носил, как выразился Сева, «нервный характер»… Что он тебе-то сказал — поссорились или все-таки нет?

— Конфликт у них вышел почти в самом начале, потом дамочка скисла и примолкла, расстались спустя семнадцать минут, на взгляд Севы, мирно. Хотя госпожа Монахова, ушедшая первой, явно была не в себе…

— Что значит — не в себе? В отчете об этом ни слова!

— Там написано, что кафе Монахова покинула в мрачном расположении духа… Словом, результат разговора ее явно не удовлетворил — в отличие от генерала: после ухода дамы он пробыл в кафе еще около десяти минут. Спокойно оплатил свой заказ и вернулся в управление… С этим все.

— Принято, — кивнул Турецкий. — Если в рядах противника наметился раскол, нам это только на руку… Бумажки с отчетами оставишь мне, сейчас давай излагай, что еще успели нарыть.

— Дядь Сань, у меня не очень хорошая новость есть: за Тамарой Владимировной слежка все-таки установлена… Мне ребята по телефону доложили, буквально двадцать минут назад… Деталей пока не знаю.

— Что ж, следовало ожидать… Что у Макса?

— Как вы и просили, цепочку Якутск — Москва — Израиль они с Аликом проследили… Только цепочка та начинается не в Якутске, а в Ленске — там и по сей день открытые разработки функционируют… Словом, сырье из Ленска идет в Мирный, там расформировывается на партии, затем одна из них отправляется в Якутск и далее — в нашу столицу… Начиная с базы в Мирном контроль за нашими камушками осуществляет некая фирма, основанная восемь лет назад на базе одного из подразделений «Якутск-алмаза», с названием, напоминающим название кропотинской конторы. «Диамант»… Но пишется по-русски, а не на западный манер, как у них. Хозяин — некто Ойунский Платон Кирович…

— Язык сломаешь, — буркнул Турецкий. — Что за птица — выяснили?

— Дядь Сань, ну вы в самом деле… Время нужно, чтобы выяснить, пока что ясно одно: именно кропотинские алмазы курирует сам Ойунский. Все документы, кстати, вполне официальные, подписываются только им… В прежние времена начинал работать на «Якут-алмазе» бухгалтером, затем на должности председателя профкома, так что по определению должен был отхватить кусок если и не жирный, то уж и нетощий… Остальное пока неясно…

— Постарайтесь выяснить все, что возможно, о его прежних связях с нашими фигурантами, и как можно быстрее… А вообще-то, похоже, в Якутск придется лететь, не находишь?

— Я тоже так думаю… Дальше продолжать?

— Сейчас… Давай-ка я тебе сам добавлю информации, авось пригодится… Дядюшка твой тоже сложа руки не сидел. Насчет налоговых отчислений все на первый взгляд чисто… Как говорят бухгалтера, дебет кредиту не противоречит… Интересная деталь: начальник таможни, через которую уплывают то ли алмазы, то ли бриллианты, — некто Литвицкий Борис Ильич, — давний знакомец Кропотина как раз по Якутску: Литвицкий оттуда родом. В послужном списке есть оч-чень Интересная подробность: работа в Ленске в качестве начальника охраны на одной из шахт, причем как раз в период, когда этот регион курировал генерал Березин… Возьми на карандаш!

— Хорошо дяде Славе, — вздохнул Денис, — у него возможности не то, что у нас…

— Ну-ну! Не прибедняйся, дорогой, — усмехнулся Турецкий. — У твоего дяди Славы нет, например, возможности взять на прослушку телефон Валерия Андреевича…

— Это что, в качестве задания? — хитро сощурился Денис.

— Ты умный — догадаешься! — Турецкий подмигнул Денису и продолжил: — Давай-ка вернемся к нашим баранам… У нашего вездесущего Крота связь в далекой стране Израиль, если ты не в курсе, нашлась, звонил он мне вчера… Следовательно, господина Гирша, председателя их алмазной палаты, щупать будем с двух сторон. Пусть Макс с Аликом попробуют добраться до его счетов…

— Это сложно… — вставил Денис. — Но, наверное, попробовать можно.

— Нужно!

— Дядя Саня, я в курсе, что Кротов отбывает туда завтра, он мне доложился… Сообщил, что о деньгах я могу не беспокоиться… Везет же людям!

— Если б ты в свое время пошел служить туда, где служил он, и твои международные гонорары были б не хуже… Да и фирма его жены какой-никакой доход дает… Э-э-э, брат… Уж не завидуешь ли ты нашему Кроту?

— Еще чего! — Денис вспыхнул от негодования и с упреком посмотрел на Турецкого. — Просто всякий раз, как он по нашим делам на свои бабки мотается, чувствую я себя, прямо скажем…

— А ты не чувствуй! — Александр Борисович сердито глянул на Грязнова-младшего. — Ты радуйся, что пока что такие вот Кроты не перевелись, ископаемой редкостью не стали… Ладно! Список этих бандюков из «спецназа» кропотинской фирмы я видел… Неслабые ребятки: двое бывшие «афганцы», остальные «чеченцы»… Значит, так: скажешь Максу с Аликом — полное досье на каждого. Теперь насчет Березина-младшего. Наружку за ним установили?

— Еще вчера вечером, Александр Борисович, — переходя на официальный тон, кивнул Денис. — И «маячок» к машине прицепили.

— Займитесь и его телефонами, не только генеральскими… Его, пожалуй, в первую очередь. Необходимо выяснить нынешние связи с одинцовскими… Ну это все еще вчера проговаривали. А вот теперь давай-ка вернемся к Тамаре Владимировне Кропотиной… Насчет Галочки успел договориться?

— Вы уже с ней виделись? — поинтересовался Денис. — А договориться успели, я с Томой вчера виделся, уже после полуночи был у них с матерью…

— Надеюсь, все чисто?

— «Хвоста» за собой точно не привел и оттуда не увел, если вы об этом… А вообще-то у этой Кропотиной мозги очень даже ничего… Предлагает разыграть карту с одной из бухгалтерш…

— То есть?

— Есть там одна, Кропотина… то есть Березина знает ее давно. Уверена, если той заплатить определенную сумму, место свое она освободит с радостью, вроде бы давно боится, что ее во что-то втянули и задумали в случае чего подставить…

— Рискованно, но другого выхода пока не просматривается… Девица ведь и проболтаться может… Кстати, о какой сумме идет речь?

— Об этом Тамара не говорит, считает — ее забота.

— Ну-ну… Вы, я вижу, успели сдружиться и даже на брудершафт выпить…

— Она сама попросила ее по имени и на «ты»… — Денис смущенно отвел глаза.

— А ты и рад!.. Ладно, шучу… А если серьезно, то слежка за ней — симптом плохой… Предупреди ребят, чтоб были повнимательнее: Березину по логике вещей убрать им, если ситуация такова, как она нам изложила, следует до официального развода с муженьком… Словом, женщина на нашей совести!.. И — предельная осторожность. Все, Денис, иди работай!

— Дядь Сань, вы не ответили, эта Галя…

— Красотка и умница! — отрезал Турецкий.

И по тому, как вновь помрачнело его лицо, Денис понял наконец причину плохого настроения Александра Борисовича: затея с Шурочкиной племянницей следователю явно не по душе, и вновь — иного выхода пока что не просматривалось, внедрять в фирму женщину в любом случае было куда надежнее, чем мужчину. Особенно если Александр Борисович не преувеличивает и Галя Романова действительно «красавица и умница»…

Ни красавицей, ни умницей сама Галя Романова себя не считала. Что касается ума, главное, что она чувствовала сейчас, после визита к старшему следователю Александру Борисовичу Турецкому, о котором столько слышала с самого детства от своей любимой тетушки, было ощущение уверенности в своих силах. И конечно же с трудом сдерживаемая радость, оттого что наконец-то — наконец-то! — она участвует в по-настоящему важном и даже опасном деле! Работа под руководством дяди Славы Грязнова уже начала ее потихоньку разочаровывать, поскольку за три месяца ее столичной жизни ничего сколько-нибудь приметного с ней не произошло — сплошная рутина, в основном бумажная возня… И вдруг такое везение!

Надо сказать, что во время визита на конспиративную квартиру Галя куда больше смотрела, чем слушала, разглядывая легендарного «важняка», поразившего ее тем, что он оказался куда моложе, чем Галя думала, воображая Турецкого почему-то едва ли не стариком. Мудрым, морщинистым, возможно, даже лысым… А перед ней оказался вполне молодой, подтянутый мужчина с немного насмешливыми глазами, под оценивающим взглядом которых девушка невольно покраснела… Словом, посмотреть было на кого и на что: на конспиративной квартире она оказалась тоже впервые в жизни.

Квартира как квартира, немного неуютная, а так вполне обычная. И многочисленные предупреждения насчет необходимой осторожности в случае если ее удастся устроить на фирму, начали в конце концов девушку раздражать, что и уловил немедленно Турецкий. Галя смутилась и дальнейшие инструкции, по-прежнему казавшиеся ей излишне многословными и даже «занудными», выслушала с самым смиренным видом, но вполуха… Она ж не дурочка, понимает, что опасность есть! А вот они — и дядя Слава, и оказавшийся таким обаяшкой Турецкий, видимо, как раз и исходят из того, что она дурочка… Ничего, она им обязательно докажет, насколько ошибочное мнение о ней составлено!

На все вопросы Турецкого она постаралась ответить максимально коротко и четко, начав тем самым процесс «доказательств», не сходя с места… Александра Борисовича интересовало все: где училась, как училась, почему решила в итоге работать в системе МВД, а, скажем, не в какой-нибудь фирме — ведь экономисты с юридическим образованием все еще нарасхват! И деньги платят более чем приличные… И только при упоминании имени покойной тети Шуры насмешливая, ироничная искорка исчезла наконец из глаз Александра Борисовича. Хотя тревожное напряжение, исходившее во всё время их разговора от Турецкого, Галю так и не отпустило. Неужели она ему не понравилась?..

На работу, как ей и велел Александр Борисович, Галя не поехала. И когда она теперь объявится в управлении — вообще неизвестно. Инструкции ей были даны четкие и ясные: сидеть дома и ждать звонка от дяди-Славиного племянника Дениса, с которым она пока что незнакома.

Легко сказать «сиди дома и никуда не отлучайся». Для девушки, буквально переполненной кипучей, захлестывающей ее энергией, безделье было самым тяжким наказанием на свете… Но ничего не поделаешь, она теперь человек служивый, а приказ есть приказ!

Галя прошлась по комнате, обставленной старомодной, но удобной мебелью, доставшейся ей по завещанию покойной тети Шуры вместе с квартирой. Вздохнула, задержавшись ненадолго перед уж и вовсе ставшим антиквариатом трюмо. За три месяца московской жизни единственное, что она сделала, — прибрала здесь, все перемыла и перетерла, но никаких новых приобретений не сделала. Гале казалось, что стоит даже хотя бы переставить по-другому стол со стульями или то же трюмо, и теплые воспоминания ее детства, связанные с поездками к любимой тетке, разрушатся необратимо… А она этого не хотела!

Бывшая квартира тети Шуры официально была оформлена на Галиного отца, младшего брата Александры Ивановны, давным-давно. Теперь это пригодилось. Гале не придется менять ставшую окончательно родной за эти месяцы квартиру на другую, такую же конспиративную, как у Турецкого. Можно и дальше жить здесь, отчего легенда, с которой она собиралась в случае удачи прийти на фирму Кропотиных, становилась только надежнее.

Галя должна была в соответствии с ней стать дочерью бизнесмена, купившего эту квартиру для единственного чада, жаждущего самостоятельности во всем и всегда — наплевать, какими именно средствами и ценой. Она и раньше любила приезжать в Москву, именно в один из таких приездов, на очередном светском приеме, где присутствовала вместе с отцом, и познакомилась с Тамарой Кропотиной, поддерживала с ней время от времени связь…

Галя задумчиво посмотрела на себя в зеркало. Говорят, Кропотина — очень красивая женщина. А вот она, Галя… Собственная внешность никогда не казалась Гале выдающейся, хотя мужским вниманием обойдена она не была. Черные как смоль волосы, яркие синие глаза на слишком круглом, по ее мнению, лице, и главный предмет недовольства — пухленькая фигурка.

Огорченно оглядев «себя в тети-Шурином трюмо со всех сторон, девушка махнула рукой и направилась на кухню — ставить чайник.

 

8

Сева Голованов по прозвищу Головач ошибся, когда решил, что, в отличие от Татьяны Монаховой, генерал Березин после встречи в кафе остался невозмутимым. Долгие годы двойной жизни научили Валерия Андреевича умело прятать свои истинные чувства за маской внешнего спокойствия и уверенности. На самом деле в данный момент генерал был зол как никогда.

В последнее время он стал доверять Татьяне все меньше, почти успев пожалеть, что сделал ставку в этой игре на бабу, когда-то и впрямь преданную ему душой и телом, однако в итоге возомнившую о себе чересчур много… Валерий Андреевич в принципе не доверял никому — включая собственного сына, с которым и затеял операцию по присвоению кропотинской фирмы. И был готов, как ему всегда думалось, к любым неожиданностям. Но что эта шлюха, обязанная ему решительно всем, эта шалава, выведенная им из грязи в князи, то бишь в княгини, посмела выставлять ему — ему! — генералу Березину, какие-то странные требования, все-таки выбило Валерия Андреевича из колеи.

Вернувшись к себе, Березин приказал секретарше ни с кем его не соединять и, запершись в кабинете, извлек из бара бокал и початую бутылку первоклассного виски. Разбавлять не стал. Плеснув в хрустальную посудину двойную порцию напитка, Валерий Андреевич подошел к окну и, слегка раздвинув тяжелые портьеры, проглотил виски одним махом, не поморщившись, после чего внимательно глянул вниз.

Внизу, словно густой суп в кастрюле, кипела и булькала жизнь московского центра, тот кажущийся хаос, в котором только опытный глаз улавливает систему, слаженность, устремленность к определенной цели. Обычно наблюдение за этой трепещущей толпой и потоком машин, составляющими одно целое, живое, шевелящееся тело, приводило его в хорошее расположение духа. Ведь у его ног, словно поверженная армия противника, лежал огромный, своенравный, непредсказуемый мегаполис, который когда-то, кажется, тысячу лет назад, Березин поклялся покорить и смирить, и сделал-таки это… Сделал!.. Так что же именно сегодня мешает Березину радоваться своей великой победе? Ведь, если не считать Татьяниного наглого взбрыка, вполне объяснимого, например, тем, что она втюрилась в Юрку, как кошка, все идет хорошо… «Слишком хорошо!» — подумалось ему. И Валерий Андреевич отошел от окна.

…Если бы сорок с лишком лет назад, году эдак в 1960-м, участковому орехово-зуевского отделения милиции № 3 Ивану Звягинцеву сказали, кем именно станет один из самых буйных подростков на вверенной ему территории, он бы, наверное, просто рассмеялся в лицо подобному ясновидцу.

Памятуя о том, сколько хлопот доставил ему в свое время Валерка Березин, попавший на милицейский учет еще в нежном девятилетием возрасте, семидесятивосьмилетний Иван Васильевич и сегодня не поверил бы в то, что красно-кирпичный генеральский красавец особняк, обнесенный высоченным забором, выстроенный неподалеку от старого центра на высоком, прихотливо изгибающемся берегу Клязьмы, принадлежит не кому-нибудь, а ему — тому самому Валерке Березину. Конечно, в свое время до него дошел слух, что растаявший в голубой дали, как сказали бы нынче, «на всю голову отмороженный» пацан якобы устроился работать в московскую милицию, использовав давнюю дружбу своего покойного отца с кем-то из бывших ветеранов ВОВ.

Но Звягинцев счел подобное столь невероятным, что даже проверять глупую выдумку не стал, а только, будучи по убеждениям атеистом, не выдержал и перекрестился, возблагодарив то ли Бога, то ли судьбу, избавившую его от Березина и его шайки-лейки, очень быстро рассыпавшейся в отсутствие вожака.

Андрея Петровича Березина, отца Валеры, Звягинцев знал хорошо, можно сказать, приятельствовал с ним — особенно после того, как оба они оказались демобилизованными с фронта в одном и том же 1944 году. Разница заключалась в том, что Иван Васильевич по молодости лет и повоевать-то как следует не успел: ранение получил по дороге на фронт, когда их эшелон был разбомблен почти подчистую противником. Андрей Петрович успел, да и ранен был неоднократно. Домой вернулся, можно сказать, инвалидом. Что не помешало им с верно ожидавшей мужа супругой обзавестись еще тремя детишками, последний появился на свет в 1948-м. А в 1949-м Андрей Петрович Березин помер в одночасье: осколок, застрявший в груди от последнего ранения, внезапно сдвинулся с места и задел сердце…

Заботу о младших детях с убитой горем матерью разделила старшая, родившаяся еще до. войны, дочь. Она-то и увезла в конце концов всю семью из Орехово-Зуева в деревню Дулево через пару лет после того, как исчез младший братец. Вроде бы вышла туда замуж за какого-то состоятельного вдовца, согласившегося на переезд семьи Березиных. И то сказать: оставшиеся двое детей были девочками, точнее, тогда уже девушками, а лишние рабочие руки в деревенском хозяйстве никогда не помешают. Что было дальше с семьей, Звягинцев не знал, да и, честно говоря, не слишком интересовался: забот у участковых послевоенной поры и без того хватало.

И единственное, что объединяло на сегодняшний день генерала Березина с тихо доживающим свой век в подмосковном Орехово-Зуеве бывшим участковым, немало попортившим в свое время крови будущему генералу, — так это упомянутое незнание о, судьбе семьи, покинувшей городок. Но если Иван Васильевич Звягинцев, перебирая в памяти свою долгую и нелегкую жизнь, все же вспоминал Березиных и даже размышлял о том, где они нынче и что с ними, то Валерий Андреевич, так же как и его протеже Монахова, давным-давно выкинул из головы своих ближайших родственников. И даже в своем ореховском особняке, построенном скорее как знак победы над прошлой жизнью, чем в силу необходимости, бывал крайне редко.

Березин допил виски и отошел от окна, после чего нажал кнопку селектора, соединявшую его с секретаршей.

— Минут через двадцать уезжаю на важную встречу, — буркнул он, услышав ее голос. — Вряд ли сегодня буду… Свяжи меня с Верой Гавриловной!

— Сию минуту, Валерий Андреевич! — пискнула секретарь и торопливо затыкала наманикюренным пальчиком в нужные клавиши, набирая домашний номер шефа.

Трубку жена взяла почти сразу, после первого же гудка, и генерал невольно поморщился, услышав ее бесцветный, почти начисто лишенный интонаций голос.

Свою жену Валерий Андреевич не понимал, особенно в последние годы, когда Вера Гавриловна вдруг ударилась то ли в религию, то ли еще какую мистику — в детали Березин не вникал, слишком мало его волновала собственная супруга, хотя не согласись тогда, много лет назад, жизнерадостная толстушка Верочка сделаться его женой, кто знает, как сложилась бы жизнь, а главное, карьера нынешнего генерала. Но она согласилась, не просто влюбившись по уши в статного парня с гипнотическим взглядом прозрачных серых глаз, от которых буквально сходила с ума, но еще и почти погибая от чувства благодарности за то, что на нее — некрасивую и слишком пышную для своего возраста, ничем не выдающуюся девушку, обратил внимание этот красавец…

Возможно, кто-то и прежде позарился бы если не на Верочку, то на ее папу — известного и властного партийного деятеля. Но беда состояла в том, что девушку с пеленок окружали в точности такие же, как она, «детки», которым ее папочка был по барабану — имелись свои. Так же, как она, Верочкины ровесники воспитывались с дорогими нянями, учились в единственной на всю Москву знаменитой спецшколе, абсолютно закрытой для обычных детей, а впереди ее ждал не менее престижный, чем упомянутая школа, факультет МГУ… Возможно, именно там-то, столкнувшись наконец с «обычными людьми», девушка и обрела бы наконец свою судьбу.

Но до факультета дело не дошло. Больше всего на свете Верочка любила собак вообще и собственную овчарку Дели в частности. Любила настолько, что гуляла с ней всегда сама, даже по вечерам. Даже эти прогулки ей пришлось «выбивать» из родителей истерикой. Конечно, охранник, приставленный отцом, находился неподалеку. Во время одного из таких вечеров к Верочке и Дели и подошел неожиданно красавец парень в милицейской форме — подошел, смущенно улыбаясь, как пояснил сам, всего лишь чтобы полюбоваться на овчарку вблизи: служит он в ГАИ, его пост рядом с их престижным, тщательно охраняемым домом. И он, оказывается, тоже обожает собак и давно заприметил ее — «симпатичную девушку с овчаркой». Все это он успел сказать вспыхнувшей, словно маков цвет, Верочке, прежде, чем Покуривающий в стороне охранник заприметил неладное. И хотя Валерий был в форме, отбросил папиросу и зашагал к ним с самым решительным видом.

И Верочка, сама поражаясь своей смелости, не дала этому самому охраннику и рта открыть, сердито попросив оставить их в покое и тут же на ходу солгав, что разговаривает со знакомым… Охранник пожал плечами и отошел, а девушка, глянув в светлые глаза парня, в которых удивление сменилось восхищением, окончательно смутилась, ощущая горячую волну стыда, охватившую, кажется, все ее тело.

— Так вас что, охраняют?.. — растерянно поинтересовался он. И добавил: — Ну и ну… Простите, если побеспокоил… Меня, кстати, Валерием зовут. А вас?

—. Верой, — пролепетала она. — Не обращайте внимания, это все папа…

— Охрану к вам приставил? — Валерий улыбнулся, и Вера робко ему ответила. — Что, так за вас боится?.. Хотя правильно, наверное. Вы такая симпатичная девушка, наверняка наш брат проходу не дает…

В голосе парня послышалась грусть, и девушка вдруг впервые в жизни почувствовала нечто доселе неиспытанное — какую-то особую женскую свою власть, о которой прежде не подозревала, над этим красавцем-гаишником…

А я-то хотел у вас телефончик попросить, дурак… — протянул Валерий. И Верочка неожиданно, в один момент, перестала стесняться и даже рассмеялась над разочарованием, явственно прозвучавшим в его голосе, прежде чем продиктовать Валерию свой «телефончик»…

Конечно, после было много всего — ой как много!.. Но отец с матерью, обожавшие свою единственную «дочуру», в итоге сдались — с условием, что Верочка, несмотря на мезальянс с гаишником, обязательно будет поступать в университет на следующий год. Само собой, сказано все это было после ежедневных Верочкиных истерик, когда родители поняли, что девушка и впрямь от своего не отступит. Конечно, родители предполагали, что дурацкий, да к тому же слишком ранний брак долго не продержится… Особенно надеялся на это отец, ни минуты не веривший в то, что наглый ментяра и впрямь влюбился в его дочь.

Едва увидев будущего зятя, искушенный в придворных и прочих подковерных интригах Верочкин отец ни на секунду не усомнился в том, что знакомство дочери с этим наглецом, притворяющимся записным скромником, не было случайным: наверняка негодяй собрал все возможные сведения о Верочке, присмотренной им во время бдений на посту у элитного дома, заранее… В этом властный папа не ошибся. Ошибся он в другом — в своих надеждах на скоротечность брака. Спустя год после более чем скромной свадьбы, на которой присутствовали исключительно ближайшие и шокированные не меньше главы семейства родственники, Верочка родила очаровательного мальчонку, одномоментно сделавшегося главным человеком для всех членов семьи без исключения: даже Валерий оказался, к удивлению тестя, любящим отцом…

Шел 1970 год. Папа был по-прежнему у власти и, повздыхав в последний раз возле колыбели внука, принял наконец решение, которого так долго и так нетерпеливо ожидал Березин, продолжавший мужественно прозябать в своем ГАИ и уже уставший изображать из себя глубоко принципиального советского парня. Верочкин отец занялся наконец карьерой своего зятя, для начала выбив тому рядовую, но неплохо оплачиваемую должность в МВД СССР и поспособствовав одновременно зачислению Березина на юридический факультет МГУ.

— Юрий дома? — сухо поинтересовался Валерий Андреевич.

— Только что встал, — голос Веры Гавриловны по-прежнему был бесцветным и равнодушным. Неизвестно, любила ли она своего мужа по сей день, но многочисленные измены и пренебрежение, которое он давно уже не скрывал, сделали свое дело: супруги еще много лет назад стали чужими друг другу.

— Снова гулял всю ночь? — зло поинтересовался генерал.

— Не знаю… Я рано легла, не слышала, когда он пришел, — вяло отозвалась жена.

— А когда ты хоть что-нибудь знаешь?! — Березин начал закипать. — Давай его сюда!

Вера Гавриловна на грубость ничего не ответила, и вскоре в трубке раздался голос Юрия, против ожидания, довольно бодрый.

— Хорошо живешь! — рявкнул генерал.

— Не жалуюсь, — хмыкнул Юрий. — Что-то случилось?

— Почему так решил?

— Ну с чего бы тебе иначе с утра пораньше на меня наезжать?

Генерал, несмотря ни на что, не любил жаргонных словечек, вызывавших у него смутные ассоциации с его нищенским отрочеством. Но делать замечание сыну не стал.

— Случилось — не случилось… Я виделся с Татьяной.

— И что?.. — невнятно отозвался Березин-младший, похоже, что-то жующий одновременно с разговором.

— Ты с ней когда увидишься?

— Ну сегодня… Вечером… А что?

В голосе сына генерал уловил недовольные интонации: Юрий терпеть не мог вопросов, касающихся его личной жизни, даже если жизнь эта была заранее спланирована ими вместе…

— А то! Укороти эту бабу, обнаглела вконец!

— Да что случилось-то?! — Юрий наконец встревожился.

— Пока ничего особенного. Но первая порция претензий уже предъявлена, — буркнул генерал. — Я, да и ты тоже, видишь ли, медлим, требует, Чтобы разобрались наконец с доченькой…

— «Уж замуж невтерпеж!»… — хмыкнул Юрий. — Лезет, дура, куда не просят… Ладно, отец, это мои проблемы!

— Смотри, чтобы они и впрямь не стали проблемами для нас…

— Да не беспокойся ты! Танька влюблена в меня как кошка, сам не ожидал одержать такую победу! Не волнуйся — все будет тип-топ, а что торопит… Ну поясню я ей, почему тот, кто спешит, только людей смешит… Так ведь и ее понять можно! Старик ее своей слюнявой любовью во как достал!

— Ну так напомни, ради чего и ради кого она ему на эти слюни своими собственными слюнями отвечать обязана… Ясно?!

— Куда яснее… Я ж сказал тебе— мои проблемы! Падла буду, если она еще хоть раз возникнет!..

— Следи за языком, Юрий! — рявкнул генерал и, не прощаясь, положил трубку.

Настроение у Валерия Андреевича Березина было хуже некуда, разговор с Юркой чем-то Здорово не понравился ему, хотя чем именно, сказать он не мог. И от этого — от мутных подозрений в адрес сыночка, который, похоже, сам и натравил на него эту шлюху в жажде дорваться наконец до желаемого, стало и вовсе тошно. Неужели только он один и понимает, что торопиться в этом деле ну никак нельзя?.. Неужели Юрка, сыночек родной и единственный, купился на эту сучку и задумал обставить на финише собственного отца?! Нет. Не может быть — просто потому, что не может быть никогда… Даже саму мысль об этом следовало выкинуть из головы, во всяком случае, сейчас, когда генералу предстояла действительно важная встреча.

О накладке, произошедшей неделю назад в Якутске, говорить сыну он не стал. Дабы прояснить ситуацию, и отправлялся сейчас Березин на эту встречу — в маленький закрытый ресторанчик на окраине Москвы, принадлежащий ему лично, разумеется, через целую цепочку подставных лиц.

Выйдя из здания Комитета, Валерий Андреевич отпустил охрану и водителя и сам сел за руль служебного джипа с мигалкой.

Выезжая уже на Кольцо, привычно огляделся и слегка насторожился: ему показалось, что раздолбанный на вид, но весьма шустро лавирующий в потоке машин «жигуленок» висит у него на хвосте… И прежде чем вырулить на нужное шоссе, генерал решил перепроверить: что, это и впрямь сдают нервы, или… Спустя нисколько минут он с облегчением вздохнул: «жигуленок» свернул на первом же светофоре, обогнав джип…

«Похоже, нервишки…» — вздохнул Березин и, покосившись на часы, включил сирену: из-за нелепых подозрений он уже явно опаздывал на встречу с Петром Сергеевичем Лагутиным — генеральным директором и владельцем фирмы «Фианит»… Ничего, подождет!

Свернув в ближайший переулок, Сева остановил свои «Жигули» и включил рацию.

— Первый? Я Второй… Слышь, похоже, старый змей меня приметил. Принимай его на Киевском, туда дунул: черный джип с мигалкой, номерной знак… Все, пока, до связи!

 

9

Петр Сергеевич Лагутин нервничал. И хотя предупредительный, как обычно, метрдотель отвел его к заранее заказанному хозяином заведения столику со всем возможным почтением, Лагутин лишь мельком глянул на моментально возникшую перед ним бутылку аперитива, после чего уставился на то ли. старинные, то ли мастерски сработанные под старину часы, мерно покачивающие напротив него тяжелым маятником, и замер. Генерал опаздывал — чего ни разу не случалось за все проклятые годы их знакомства. И теперь бизнесмен с тревогой размышлял, что бы это могло значить. И чем больше размышлял — тем вернее казалось ему, что пренебрежение точностью со стороны педантичного Березина — дурной знак…

Петр Сергеевич генерала ненавидел и боялся, в руках этого подонка находился компромат, которого вполне хватило бы, чтоб упрятать бизнесмена в места не столь отдаленные на добрый десяток лет… И что с того, что на сегодняшний день и у Лагутина имелось кое-что на заклятого вражину, если это «кое-что» делало его соучастником генерала как минимум по двум статьям Уголовного кодекса? Ведь никому и никогда не расскажешь, что все, что делал в последние годы Лагутин, делалось им под давлением шантажа, то есть под угрозой либо прочно сесть на нары, либо и вовсе распрощаться с жизнью!..

Петру Сергеевичу вдруг показалось, что в ресторане сегодня необыкновенно жарко и душно, и, убедившись, что лоб у него мокрый, он полез в карман за платком. Внешне Лагутин представлял собой коротенького, круглого человечка с отчетливо наметившейся лысиной, заурядной физиономией и темными, напоминающими глубоко засевшие в тесте изюмины глазками.

Вытерев лоб, а заодно и лысину, он аккуратно сложил платок, собираясь положить его на место, и в этот момент за его спиной раздался до дрожи знакомый голос генерала:

— Молодец, не опоздал… Привет!

Петр Сергеевич вздрогнул и обронил платок на пол, а Березин, уже устраивающийся напротив него, брезгливо поморщился:

— Что-то ты, радость моя, нервный сегодня, как институтка… Или хвост нечист?

— Бог с вами, Валерий Андреевич! — засуетился Лагутин. — Жарко просто сегодня… Да и вы так неожиданно подошли…

— Да ну? — Генерал насмешливо посмотрел на своего собеседника и покачал головой: — Ладно, насчет хвоста после, жрать хочется до смерти… Что у нас там сегодня?

Вопрос адресовался, разумеется, не Лагутину, а официанту, стоявшему все это время рядом С их столиком в почтительной позе. Генерал любил почтительное отношение к себе, а откровенной угодливости на дух не переносил, и весь персонал ресторанчика знал это прекрасно.

Петр Сергеевич не только не слышал, что именно заказал генерал, заказ которого попросил официанта повторить для него самого, но и вкуса еды, кажется, тоже не почувствовал. Реплика насчет «грязного хвоста» прозвучала намеком более чём прозрачным. Лагутин, от всей души желая, чтобы претензии, которые ему — это ясно как божий день — намеревался предъявить генерал, касались Якутии, и ничего иного. По части случившейся накладки у него были заготовлены вполне весомые объяснения. И когда Березин, покончив с десертом, заговорил, Петр Сергеевич даже почувствовал что-то вроде облегчения.

Да, он в курсе, что на базе в Якутске произошла довольно серьезная накладка и целая партия необработанных алмазов проплыла мимо носа… Но разве он виноват, что его так подвел поставщик?

Обязанностью поставщика было предоставлять «Фианиту» в точности такую же тару, В какой из Якутска отправлялись на различные ювелирные фабрики алмазы для их дальнейшей шлифовки — после того как были проверены и отобраны специалистами. В обязанности Лагутина, навязанные ему проклятым генералом, входило, заполнив искусственными камнями металлические упаковки, отличающиеся от подлинных небольшой спецмаркировкой, отправлять их под видом пустой тары по двум адресам, — в Якутск и в одну маленькую подмосковную ювелирную фирму… Жадный генерал за счет него, несчастного и безответного, получал двойную выгоду, ухитряясь при этом оставаться в стороне. Зато он, Лагутин… Конечно, Петр Сергеевич догадывался, что происходило в том же Якутске дальше: где-то на одном из этапов настоящие алмазы крали, заменяя фианитами, и, судя по всему, возможно, вместе с подлинными камнями отправляли в Подмосковье…

И это не считая того, что туда, в этот паршивый городок, его тара уходила тоже отнюдь не пустой… Всплыви эта махинация, и кто пойдет под суд, чего доброго, и вовсе на пожизненное?.. Он, Петр Сергеевич Лагутин, а вовсе не проклятый, ненавистный генерал! Ну а то, что пойдет он туда в компании с владельцем подмосковной ювелирной фабрики, его решительно не утешало и души не грело… Конечно, и тот дурак тоже получит, скорее всего, под завязку. Наверняка ведь фианиты, используемые на фабрике, расходятся затем по торговым точкам как бриллиантовые кольца, серьги и медальоны… И с точки зрения закона он, Лагутин, тоже к этому факту причастен!..

Правда, за все эти годы система, созданная генералом, не дала сбоя ни разу, якутские подельники работали четко и надежно. Что касается Петра Сергеевича, его противоречие с УК РФ за то же время и впрямь выросло непомерно: чтобы восполнить дефицит фианитов, уплывавших вместе с тарой, Лагутину пришлось искать не только левые, неучтенные источники сырья, ни и обзавестись, соответственно, второй, а на самом деле уже третьей бухгалтерией и таким образом попасть в зависимость еще от нескольких людей… Конечно, людям он платил, однако в итоге близкого знакомства с генералом Березиным уже не первый год едва сводил концы с концами, работая на того, по большому счету, бесплатно, рискуя своей непрочной свободой, в страхе за которую давно уже не засыпал без снотворного.

И вот — мало ему было того, что уже имеется в избытке, так теперь еще и поставщик тары действительно подвел, не доставил вовремя свой товар, к тому же намекнул на то, что цены на него в ближайшее время вырастут.

Валерий Андреевич выслушал Лагутина крайне внимательно, попивая свой кофе и изредка даже кивая головой, как показалось Петру Сергеевичу, сочувственно. Наконец кофе был выпит и последовало резюме, без остатка раздавившее вспыхнувшую было в сердце Петра Сергеевича надежду.

— Что ж… — произнес Березин, явно завершая их беседу. — С поставщиком будешь разбираться сам. Или искать нового… Впрочем, если заартачится, дай знать Юре… Только в этом случае нового подыщи заранее…

Ну а что касается убытка в пятьсот тысяч евро — ты ж и сам понимаешь, что должок твой?..

Петр Сергеевич Лагутин ничего не ответил. Не потому, что «понимал», нет. Более того, партия на этот раз была маленькая, всего ничего, и он с полным основанием мог предположить, что должок завышен минимум вдвое… А промолчал он потому, что онемел от неожиданности и тут же начавшего зарождаться в его душе ужаса.

Наскрести названную сумму, да еще, как уже на ходу бросил генерал, в течение месяца, ему было сейчас не под силу… Никаких его объяснений, что и так концы с концами едва сводятся, Березин слушать не станет. Более того: если Лагутин начнет возражать, с ним, скорее всего, разберутся быстро и кардинально — способом, который был предложен для укрощения поставщика тары. Вот уж в этом Петр Сергеевич ничуть не сомневался! Он не глухой и не слепой, о ребятках из кропотинской фирмы и об их специализации наслышан не хуже других…

А заменить его Березину — на раз-два! Таких, как Лагутин, у него про запас на крючке висит наверняка немерено.

Тамара аккуратно и по возможности бесшумно заперла двери на все три замка и задвижку и, скинув изящные туфельки, осторожно двинулась через холл.

— Доченька, ты?..

Тамара на мгновение замерла, а затем принужденно рассмеялась и, уже не таясь, вошла в комнату матери:

— Я думала, ты спишь… Как ты, мамусь?

— Я и спала…

— Ну и слух у тебя! — Тамара присела на краешек широкой кровати, поправила одеяло, под которым сильно исхудавшее за время болезни тело Регины Михайловны обозначалось едва приметным холмиком. И с болью вгляделась в лицо матери, после инсульта все еще почти лишенное мимики, хотя восстановительный период длился уже около года. — Как твоя ручка?

Вместо ответа Регина Михайловна с заметным усилием извлекла из-под одеяла правую руку и, медленно опустив ее, слегка пошевелила пальцами, после чего с гордостью посмотрела на дочь.

— Класс! — Тамара наклонилась и с нежностью поцеловала Регину Михайловну в лоб, сделавшийся за прошедшие месяцы сухим и жестким… А ведь у мамы, всегда была такая нежная, мягкая кожа!.. Женщина привычно сдержала готовый вырваться вздох и улыбнулась.

— Скоро Георгий Кирович придет, он будет рад… Ты, мамусь, прямо на глазах восстанавливаешься… Скажи, ведь правильно же мне рекомендовали Доронина, да?

— Георгий Кирович замечательный доктор… Томочка, скажи мне правду, очень он дорогой?..

Тамара укоризненно посмотрела на мать и покачала головой:

— Ну, мамуля, теперь я точно знаю, что ты поправляешься — начала денежки считать… Выкинь из головы, а? Ну нет у нас такой необходимости. И не будет! Со мной-то ведь отец не разошелся!..

Регина Михайловна ответила ей долгим и задумчивым взглядом.

— Это, дочура, пока… Помяни мое слово, та женщина своего добьется… Володя всегда был слаб духом, а она конечно же и красивая, и молодая, и — зубастая. А значит, все сделает для того, чтобы он и тебе перекрыл кислород…

— Что ты имеешь в виду?

— Все, включая лондонские субсидии…

— Чушь, — твердо произнесла Тамара. — Отец сам захотел, чтобы я продолжила образование в Лондоне!

И вообще, прекращай этот разговор, тебе нельзя волноваться — во-первых, а во-вторых… Чья это любимая поговорка насчет того, что проблемы следует решать по мере их поступления?..

Регина Михайловна неуверенно улыбнулась, с заметным усилием раздвинув губы:

— Точно, моя… Мой принцип…

— То-то!

Тамара еще раз поцеловала мать — на сей раз в щеку и поднялась, намереваясь покинуть спальню.

— А теперь будь добра поспать… Надеюсь, Ольга тебя покормила, прежде чем отправиться по магазинам?

— Конечно… А ты куда?..

— Пойду переоденусь, потом немного позанимаюсь, а дальше ко мне должна прийти гостья — одна милая девушка… Ей нужна работа, а у нас на фирме как раз вот-вот будет место…

— Ты, доченька, правильно делаешь, что бываешь там, — серьезно произнесла Регина Михайловна.

— Ну ты ж сама мне посоветовала побольше мелькать на фирме, присматриваться, вникать в папины дела…

— Не всякий человек следует разумным советам. — Регина Михайловна вновь слабо улыбнулась.

— Не всякий! — согласно кивнула Тамара. — Но у меня есть опыт: именно твои советы помогли отцу создать фирму…

— И Монечкины! — напомнила ей мать. — Кстати, Томочка, он все еще в командировке?..

— Да, мамуль. — Тамара отвела глаза.

— Странно, что за столько времени ни разу не позвонил… — недоуменно прошептала Регина Михайловна.

— Он перед отъездом предупреждал, что на этот раз будет мотаться по всему Израилю, времени на связь почти не будет… Впрочем, он дважды звонил мне на мобильный…

— Да-да, ты говорила… А все же мне эта идея — открыть там наш филиал — кажется странной… Впрочем, о чем я? Какой там «наш»?.. Уже не наш…

— Мамуля, я сейчас на тебя рассержусь! — Тамара нахмурилась. — Тебе Доронин что сказал? Не волноваться ни в коем случае! Забыла, что именно из-за волнения твоего все это и случилось? К тому же совершенно напрасного!.. Ведь никаких санкций нам тогда налоговая не предъявила, все у нас было в порядке — за исключением того, что грянул твой инсульт… Ты что, хочешь пойти по второму кругу?..

— Все-все, молчу… И даже ни о чем таком не думаю… — Регина Михайловна по-детски торопливо прикрыла глаза, Тамара ласково улыбнулась:

— Ну ты и притворяха… Ладно, мамусь, в самом деле попытайся уснуть…

Она поправила одеяло и наконец выскользнула из спальни… Видит Бог, каких усилий стоит ей этот обман насчет дяди Соломона! Ведь сама она ничуть не сомневается, что Юрий в тот последний вечер их общения, когда внезапно нагрянул в загородный особняк, основательно подвыпивший, не обманул ее и не просто запугивал. Слишком хорошо знала Тамара своего мужа, чтобы допустить, что он не рассчитал все, включая ее реакцию, заранее… Да и пьяным он, скорее всего, был вовсе не до такой степени, как прикинулся! В Передел-кино Юрий тогда приехал один, на своем любимом джипе, сам был за рулем. Тамара прекрасно помнила тот ужасный вечер… Счастье, что мама уже спала после укола, который сделала ей сиделка, присланная профессором Дорониным, и впрямь едва ли не самым дорогим доктором в столице.

В какой-то момент, после того как Юрий вломился в дом, она почти не сомневалась, что приехал он с единственной целью— убить… Убить ее, Тамару, уничтожить физически уже уничтоженную морально, униженную донельзя женщину, которой когда-то клялся в вечной любви. Тамаре навсегда запомнился этот момент, когда Березин-младший, полупьяный, полуобезумевший, тащил ее под проливным дождем, по грязи, по колючему, твердому, как мрамор, не до конца стаявшему снегу в соседний лесок, который и леском-то не назовешь… Как швырнул ее на приметно возвышающийся среди голых стволов холмик, заявив, что если она жаждет повидаться со своим родным дядюшкой, то может этот холмик разрыть… Кажется, в какой-то момент Тамара потеряла сознание. Потому что следующее, что ей запомнилось, — она сама, мокрая, дрожащая от ледяного холода и ужаса, у распахнутых настежь ворот особняка. И его машина, отъезжающая в сторону шоссе.

Всей своей объятой ужасом душой Тамара в тот момент желала одного: чтобы Юрий вместе с проклятым джипом не добрался до Москвы, чтобы — будь он проклят! трижды проклят! — врезался на полной скорости все равно во что: в столб, чужую машину, а еще лучше — в бензовоз… Да пропади пропадом хоть весь мир, лишь бы вместе с ним сдох он и эта тварюга — папашкина жена и, как выяснила Тамара лишь накануне жуткого ночного визита, ее собственная соперница… Да ведь и приехал он тогда после ее, Томиного, истеричного звонка, поняв, что жена знает все…

Тамара не помнила, как добралась тогда до дома, как едва не завопившая при виде ее тетя Оля, их верная и преданная домоправительница, долго, поминутно всхлипывая, отмывала Тамару в горячей ванне, едва ли не на руках потом отнесла в постель, пыталась напоить каким-то из своих любимых травяных отваров.

Последовательность больших и малых событий ужасного вечера Тамара восстановила лишь на следующее утро. Все ее тело болело и ныло, ноги оказались исцарапанными и избитыми, руки — в синяках. Тем не менее женщина, кое-как натянув джинсы, свитер и куртку, вопреки Ольгиным протестам, вышла из дома и дотащилась до той лесопосадки… Холмик она нашла сразу. И с первого взгляда поняла, что он действительно свежий, что землю здесь действительно копали уже после того, как начал таять снег. Значит, все правда…

Соломон Кац никогда не вызывал в душе своей племянницы особо нежных чувств. Но именно там, на его предполагаемой могиле, Тамара поклялась, буквально погибая от захлестнувшей ее ненависти, отомстить «за все, им всем»… Прежде всего проклятой твари, с которой, по Томиному разумению, все и началось. Если понадобится — то и собственному отцу, так низко и грязно предавшему мать, а значит, и ее, свою единственную дочь, — тоже.

Тамара настолько углубилась в эти внезапно нахлынувшие воспоминания, что не сразу отдала себе отчет в том, что домофон уже довольно длительное время вызванивает свою, ею же запрограммированную, мелодию. Бросившись к небольшому экрану, на котором высвечивалась часть улицы за высокими металлическими воротами, возведенными сразу же после того страшного вечера, Тамара увидела маленькую женскую фигурку, переминающуюся перед глазком камеры с ноги на ногу.

— Открываю, входите, — почти крикнула она в микрофон, одновременно нажимая нужную клавишу. Никакой охраны, после того как отец ушел от них, бросив внезапно совершенно тогда неподвижную после обширного инсульта жену, в особняке не было. Однако сложное устройство, привезенное Тамарой из Англии и привычно называемое и ею, и Ольгой домофоном, являлось вполне надежной, по мнению обеих, защитой. Да и новые металлические ворота, сработанные по специальному заказу, сделаны на совесть. А высокий кирпичный забор с колючей проволокой по периметру всего участка возведен был еще самим Кропотиным вместе с особняком.

Тамара распахнула двери, выходившие на веранду, никогда не запиравшуюся и оттого служившую прихожей перед холлом, и с улыбкой уставилась на крепенькую черноволосую девушку с яркими синими глазами и серьезной круглой мордашкой.

— Ну входи… подружка… Ничего, что я так вот сразу на «ты»?

— Здравствуй! Не «ничего», а как раз то, что надо, ведь по легенде мы действительно подруги…

Галя Романова, пройдя вслед за Тамарой в холл, с любопытством огляделась: в «новорусском» доме девушка была впервые в жизни, хотя читала о таких особняках много, честно говоря, еще и обожала втайне разглядывать в «Семи днях» публикующиеся там регулярно фотографии подобных жилищ — веря, и не веря, что некоторые люди и впрямь живут так, как там описывается… Да-а-а… Получается, все правда! Во всяком случае, шикарно и стильно обставленные холлы с каминами и винтовыми лестницами, уходящими прямо в потолок первого этажа, точно правда… Хотя ей, Гале, все равно ни в жисть не понять, для чего человеку нужны такие площади в сотни метров, на которых просто невозможно чувствовать себя уютно и спокойно! Разве что за стальными воротами, как здесь…

— Давай я тебе для начала покажу дом, — предложила Тамара, оказавшаяся, как Галя и предполагала, настоящей красавицей. — Ведь если мы с тобой знакомы давно, ты наверняка должна была побывать здесь не раз… Ну а потом попьем чайку или кофейку, потом…

Она внимательно оглядела Галю с головы до ног:

— Потом рванем в Москву: вначале в мой любимый бутик, а уж потом на фирму…

— Ты считаешь, что я… не так одета?.. — Галя мгновенно вспыхнула, невольно сжав руки в кулачки: все утро девушка простояла перед тетушкиным трюмо, подбирая одежду, — и вот пожалуйста? От обиды у нее на глазах едва не выступили слезы.

— Не обижайся. — Тамара мягко коснулась ее руки. — Просто, если твой отец бизнесмен, как это предложил Денис… Ты не подумай, одета ты замечательно, со вкусом, нам понадобится, может быть, даже похожая на твою одежда, но только дорогая, из хорошего бутика, понимаешь! Нельзя же проколоться.

— Тебе бы в разведке работать, — пробормотала Галя. — Ладно, давай показывай свой дворец!..

— Ну до дворца ему далеко, в этом можешь не сомневаться. Иначе эта шлюха вряд ли бы смирилась с тем, что отец оставил дом нам. Я слышала, ей даже наш второй особняк, выстроенный позже, когда у отца уже были деньги, и то не по нраву… Впрочем, этот дом записан на самом деле на мою маму… Ты уж извини, но знакомить вас я не стану, она сейчас спит. Мы с Олей перевезли маму сюда только вчера, так что ей нужно отдохнуть…

— А где тот, второй, дом? — поинтересовалась Галя, направляясь вслед за Тамарой к винтовой лестнице.

— К сожалению, тоже в Переделкине, неподалеку отсюда… Мама, конечно, мечтала о Николиной Горе, но это был тот самый редкий случай, когда отец сумел настоять на своем… Понимаешь, он просто сдвинут на знаменитостях, тут их пруд пруди…

— Насколько я слышала, и на Николиной тоже, — усмехнулась Галя.

— Отец, сколько его помню, всегда был книгочеем. — Тамара вздохнула. — Для него слово «знаменитость» означает исключительно тех, кто сумел прославиться по данной части — не важно, поэт это или прозаик…

Спустя час девушки благополучно допили кофе, поданный вернувшейся после похода по магазинам Ольгой. И, вполне довольные друг другом, почти поверившие в то, что и впрямь являются давними знакомыми, садились в небольшую ярко-красную «японочку», как называла её Тамара, привезенную из Англии. Руль, конечно, пришлось переносить, и это обошлось в кругленькую сумму. Зато в результате получилась не только красивая, но и очень подвижная, легкая, удобная, настоящая «женская» машина. Тамара обожала ее — в отличие от «БМВ», на котором ей из соображений конспирации приходилось осуществлять свою слежку за Турецким…

Галя, прежде чем опуститься в мягкое, обитое прямо-таки атласной кожей кресло, оценивающе оглядела транспортное средство «подружки».

— Слушай, — поинтересовалась она, — вот ты говоришь, ради легенды меня нужно переодеть… А что у меня нет собственных колес — это не прокол?..

— Денис говорил, что по легенде ты просто-напросто не умеешь водить… Хотя, если честно, я не понимаю: что, в этих самых ваших органах не могут машину подходящую, что ли, найти?..

— «Органы» не только наши, но и ваши, — сухо возразила Галя. — Машину найти, разумеется, могут. Вот только никакой гарантии, что в итоге она не станет ниточкой, потянув за которую можно засветить всю операцию, нет… Мы с Александром Борисовичем и дядей Славой все это обдумывали и обсуждали раз, наверное, сто…

— Кто это — дядя Слава? — полюбопытствовала Тамара.

— Не важно, — серьезно покачала головой Галя. — Пословицу «меньше знаешь — крепче спишь» слышала?

Тамара в ответ поморщилась:

— Я думала, ее только бандиты употребляют…

— Так ведь с кем поведешься… — хихикнула Галя.

Тамара извлекла из сумочки пульт и направила его в сторону ворот.

Спустя несколько минут ярко-красная, обтекаемой формы, маленькая двухместная машина уверенно скользила по шоссе в сторону Москвы. Скорость Тамара со своими сопровождающими обговорила заранее. Тем не менее Володя Демидов, тут же двинувший следом свой вполне приличный на вид сорок первый «Москвич», недовольно поморщился и толкнул в бок работавшего сегодня в паре с ним Самохина:

— Не спи, замерзнешь… И куда так мчит, скажи на милость?!

— А?.. — И впрямь слегка придремавший Коля Самохин тряхнул головой и уже вполне бодрым голосом возразил: — Могу поспорить, что, во-первых, не мчит, а держит, как и договорились, не выше восьмидесяти, а во-вторых — держу пари, едут наши девушки не на фирму, а либо в магазин, либо в парикмахерскую…

— Ну да? — Демидыч фыркнул и насмешливо покосился на напарника. — Надо же, какой ты умный. А то я не знаю, что Денис заранее сговорился с нашей дамочкой переодеть Романову… Ясен пень, на надлежащий прикид денег у девчонки нет, так что спи уж пока дальше, ясновидец ты наш!..

 

10

Шел третий день добровольного заточения Александра Борисовича Турецкого на Гостиничной улице, и понемногу его начинал раздражать и довольно унылый, темноватый дворик с пустующей детской площадкой, который он видел всякий раз, подходя к окнам, и повешенная кем-то из предшественников старомодная дешевая чеканка напротив письменного стола.

Конечно, заточением в полном смысле слова его нынешняя жизнь не была. Каждый день Турецкий, отодвинув в сторону свои записи, обновлявшиеся ежедневно за счет Денисовых и Славиных звонков, отправлялся на прогулку.

У него даже появился постоянный маршрут — мимо задов рынка, затем налево — к единственному понравившемуся ему магазину под названием «Сделай сам». Впервые Турецкий заглянул сюда из любопытства, заинтересовавшись, что же в наше время полного отсутствия дефицита можно предложить людям сделать собственноручно. И неожиданно ему здесь понравилось: запах свежеоструганного дерева, идущий от досок и не до конца обработанных книжных полок и дверей, перемешивался с запахом краски или лака… Отчего-то все, вместе взятое, складывалось в атмосферу особого, надежного уюта, неизмеримо далекого от того, чем приходилось заниматься Турецкому в данный момент…

Словом, в смешном магазинчике со смешным названием он и впрямь расслаблялся и возвращался на казенную квартиру почти что в благодушном настроении. Тем более сегодня, когда Александр Борисович ожидал к себе обоих Грязновых — старшего и младшего. В честь грядущих гостей заранее были куплены готовые шашлыки, которые, по словам продавщицы, нужно было всего лишь сунуть на пять минут в духовку, а вслед за этим сразу и употреблять.

Вот как раз шашлычный запах и встретил несколько удивленного Турецкого, едва он переступил порог своего временного жилища. А с кухни доносились недвусмысленные звуки, явно сопровождавшие возню у плиты…

— Ты, Саня?.. — Взъерошенный, раскрасневшийся генерал Грязнов возник на пороге без пиджака, с рубашкой, выбившейся с одной стороны и с вилкой, зажатой в левой руке. Нахмурившийся было Турецкий невольно улыбнулся, увидев друга в столь необычном для того виде.

— Не знал, что у тебя есть ключи, — бросил он вместо приветствия.

— Что ж тут удивительного? — Слава пожал плечами. — Квартирку-то я ведь предоставил, если помнишь. У кого ж еще им быть-то?.. Проходи, не стесняйся, будь как дома! Денис подъедет через пару минут… Слушай, а ты уверен, что эти твои шашлыки можно есть?.. Что-то вид у них…

— Дареному коню воспитанные люди в зубы не смотрят! — напомнил Турецкий, нахмурив брови. — И вообще, чего это ты на чужой кухне расхозяйничался?!

Ответить Грязнов-старший не успел, поскольку за его спиной в замке двери «черного» входа послышался щелчок, затем дверь распахнулась— и Грязнов-младший, радостно улыбаясь, присоединился к своему дяде и Турецкому, потерявшему на несколько секунд дар речи.

— Ух ты! Вкуснятина какая… Здорово, я как раз голоден, как собака… Что-то случилось? — Денис задал вопрос, едва взглянув на Александра Борисовича.

— Та-ак… — протянул тот и прищурился. — Говоришь, квартирка твоя… Похоже, на паях с племянничком?..

— Сань, ты что, спятил? — Грязнов-старший пожал плечами.

— Слушай, генерал… Мне тебе что, нужно объяснять, что такое конспиративная квартира?.. И в чем разница между нею и проходным двором?.. Ну старик, расслабился ты, я вижу, на своих начальственных должностях! Ну-ка давайте сюда ключи — причем оба!

Грязновы быстренько переглянулись, и Денис поспешно протянул Турецкому ключ, спрятать который в карман еще не успел.

— Извините, дядя Саня, вы правы…

Побагровевший от. обиды Вячеслав Иванович, поколебавшись с минуту, пожал плечами и бросил на кухонный стол свой комплект:

— Приветлив, ничего не скажешь…

— Славка, ты ж понимаешь, — моментально смягчился Турецкий, — инструкции пишут вовсе не дураки… Ключи в соответствии с правилами должны быть только у меня — вплоть до момента, когда надобность в квартире отпадет, или она перестанет быть явочной вследствие провала операции…

— Типун тебе на язык! — вздохнул Грязнов-старший и покорно повернулся к плите.

— Типун тут ни при чем. — Александр Борисович ласково поглядел на широкую спину своего друга. — Мы с тобой оба знаем, что и проваливают операции, и гибнут в девяти случаях из десяти те, кто как раз и нарушает эти самые ненавистные нормальным людям инструкции… Ладно, все, господа Грязновы: судя по этому почти непереносимому аромату, яства готовы… Слав, тебе помочь накрыть?..

— Обойдусь без сопливых, — буркнул генерал, впрочем никакой обиды уже не испытывая, поскольку уж кто-кто, а он-то правоту Турецкого прекрасно осознавал.

Как ни странно, ужин удался на славу, и спустя полтора часа мужчины были готовы к работе. Первым докладывать предстояло Денису, в руках которого сосредоточивалась вся оперативная информация.

— …К этому ресторанчику я подъехал минут на тридцать позже Фили…

— Ты уверен, что Березин засек Севу? — поинтересовался Турецкий.

— Нет, но, как известно, береженого Бог бережет… Наш основной клиент обедал там в обществе некоего господина, владельца фирмы «Фианит», никаких дел с Кропотиным не ведущей…

— Откуда сведения?

— Ну Филя, когда я подъехал, попытался проникнуть в заведение. Но ему популярно объяснили, что впускают туда исключительно по специальным карточкам, якобы существует оно для конкретного круга бизнесменов и их гостей, открывших его на свои средства… Ну а пока наш опер базарил с охранником, ему и удалось углядеть эту парочку. Генерала и господина Лагутина, которого он передал мне… Остальное, как вы понимаете, дело техники.

Сопроводив господина Лагутина до его фирмы и отметив, что он пребывает в состоянии легкой невменяемости, я свистнул Максу… Вот что по его распоряжению нарыл Алик, а затем и дядя Слава подтвердил. Петр Сергеевич Лагутин около пяти лет назад проходил свидетелем по делу своего тогдашнего партнера по фирме, некоего Любенко. То есть поначалу дело было заведено на обоих, однако в процессе следствия в качестве обвиняемого в ряде махинаций, связанных с искусственными бриллиантами, остался один Любенко, и по сей день пребывающий в одном из номерных заведений далекой Башкирии… Лагутину повезло — переквалифицировали в свидетели…

— Кто работал по Делу?

— Поташин из МУРа, — вмешался Вячеслав Иванович. — Я его, как ты понимаешь, неплохо знаю — довольно скользкий тип, но… Как говорится, не пойман — не вор.

— Дальше?

— Ну что еще… — Денис задумчиво поглядел на Турецкого. — Этот Лагутин выглядел после обеда с генералом чуть лучше покойника. На своей фирме пробыл минут двадцать, потом водитель отвез его в ресторан «Индиана» — знаете, тот, что неподалеку от основного офиса Гута-банка?.. Ну а спустя два с половиной часа состоялся вынос тела и доставка господина Лагутина по месту жительства — в элитный дом на улице Бутырской… Пока все.

— Что ж… — Турецкий кивнул. — Этого господина из виду не терять. Похоже, Березин его чем-то поприжал, причем всерьез…

— Угу, мне тоже так показалось… Дальше — Монахова. Как мы с вами и договаривались, перезвонил я ей через день — якобы узнать, все ли в порядке с машиной. А тогда дамочку сопровождал Коля Самохин — я имею в виду, после ее нервной беседы с генералом. Едва добравшись до машины, она начала названивать Березину-младшему, ругала его папашу на чем свет стоит — ни в жисть не скажешь, глядя на нее, что наша красотка знает такие словечки… Впрочем, сынок тоже не отставал.

— В чем суть, Денис? — поморщился Турецкий. — Форма их общения меня, извини, мало волнует…

— Насчет сути не совсем ясно, — смущенно улыбнулся Грязнов-млаший. — Я вам распечатку принес… Понятно, что речь идет о какой-то просьбе, которую Березин-старший медлит выполнить, хотя обещал. Единственный настораживающий момент — было упомянуто завещание, скорее всего, кропотинское…

— Конкретнее!

Денис поспешно перелистал пачку страниц, лежащую у него на коленях.

— Цитирую по записи:

«О н. Ладно, не волнуйся, проблему можно и без старого козла решить… Будет упираться — сам займусь…

О н а. Он тебе займется… Я даже копию завещания достала, думала, для него это аргументом послужит, — ни хрена!..

О н. Много отдала за копию?

О н а. А ты думал?..»

Ну дальше неинтересно.

— Вот что, — заговорил молчавший до сих пор Вячеслав Иванович, — мне кажется, нужно привлекать Гордеева. Если дамочка и впрямь раздобыла копию Кропотинского завещания, Юрий Петрович ее тем более достанет… В крайнем случае посмотрит, в чем там дело и насколько велика в этой связи опасность для нашей клиентки.

Юрий Петрович Гордеев, бывший сотрудник Генпрокуратуры, давно уже занимавшийся адвокатской практикой, частенько помогал и Турецкому, и ребятам из «Глории». Его связи, столь же немыслимые, как и непредсказуемые, помогли раскрыть не одно дело из тех, от которых за версту несло классическим висяком.

Услышав имя своего старого приятеля, Турецкий одобрительно кивнул, а Денис продолжил:

— Вот, теперь то, что нарыли Макс с Аликом… Знаете, дядь Сань, в Якутск лететь все же придется, я собираюсь Филю послать, а то он уже устал — у него в последнее время сплошная наружка… Конечно, Кротов бы лучше, но он вчера улетел в Израиль, на связь пока не выходил.

В общем, и на первый взгляд, и на второй с поставкой камушков все в порядке вроде бы — все гладенько, по закону… Кстати, фабрика по огранке не только на бумаге существует, я самолично по юридическому адресу съездил… Небольшая, но есть, после конца смены человек сто точно из проходной вывалило… Охрана, так же как и в офисе, звери! Похоже, из того самого бандитского спецназа.

— Слава, — прервал Дениса Александр Борисович, — что там насчет спецназа выяснил?

— Долго рассказывать, — усмехнулся Грязнов-старший, — Посмотришь потом сам — все двадцать папок… Как и обговорили, на каждого бойца, то бишь бандита, по одной, начиная с начальника охраны, обладателя весьма прихотливой фамилии Куролепов и не менее прихотливой биографии… Насчет биографий, правда, Макс постарался — не я…

— «Афганец»?

— Точно. Затем какое-то время служил в тогда еще нашей Средней Азии, где с ним вышла оч-чень нехорошая история, едва не закончившаяся тюрягой. Однако не закончилась: доказать, что он, как настаивало обвинение, вначале изнасиловал, а затем придушил жену своего командира, с которым вступил в конфликт, не удалось. Но и остаться в части ему тоже не удалось. Демобилизовался, уехал в Москву к матери, затем какое-то время не работал. Потом следы его и вовсе теряются, вплоть до девяносто второго года, когда Иван Куролепов всплывает в качестве совладельца некого охранного бюро, на самом деле занимавшегося рэкетом мелких рыночных торговцев. На этом едва не погорел снова, бюро было закрыто, затем открыто еще одно такое же — так два раза, пока не был принят в охрану кропотинской фирмы, уже при Березине-младшем.

— Ладно, с этими твоими папочками я после сам поработаю. Денис, как прореагировала на твой звонок Монахова?

— Поначалу вроде не признала, кто звонит, — фыркнул Денис. — Потом якобы вспомнила, но разговаривала весьма сухо. Сообщила, что с машиной все в порядке, поблагодарила и отключила связь — я даже слова не успел вставить. Дамочка, доложу я вам, что надо, палец в рот не клади. А все же жаль, что так вышло!

— Рано жалеешь, — ухмыльнулся Грязнов-старший. — Сан Борисыч прав — зато теперь, коли засветишься, всегда найдется подходящая версия, почему вдруг ты у нее на «хвосте» повис: любовь с первого взгляда!

Денис и не подумал среагировать на иронию, прозвучавшую в голосе генерала, и вполне серьезно заверил, что Монахова, несмотря на всю свою платиново-бриллиантовую красоту, не в его вкусе.

— Вот что, Слава, — Турецкий пресек в корне пикировку дяди с племянником, — думаю, Кропотина следует в ближайшее время прощупать вполне официально. Повод искать придется тебе.

— Может, на него налоговую натравить?

— Долго и бесполезно, — поморщился Александр Борисович.

— Ну, мой милый, — Грязнов развел руками, — в таком случае остается любимый друг Костя. Не смотри на меня такими страшными глазами! У Меркулова возможностей найти повод и пригласить к себе крупного бизнесмена на собеседование море! А у меня что? Если б я на своей прежней должности сидел — тогда да, а так… Да не съест тебя твой Костя, если ты у него на пару часиков выпросишь ну, скажем, Поремского.

— Он меня не просто съест — уволит! — убежденно возразил Турецкий. — Особенно за Поремского.

— Может, сам с этим типом побеседуешь? Не можешь же ты вечно находиться в отпуске? Да и где это видано, чтобы хоть один «следак» хотя бы раз в жизни отгулял свой отпуск целиком и полностью?

— «Возвращаться» мне пока рано, — покачал головой Турецкий. — А что касается Меркулова, пока у нас не будет нарыто хоть что-то конкретное, о нем забудь. И не прибедняйся: все знают, что у тебя лучшая во всем МВД агентура! Звякни кому надо — и повод пощупать господина Кропотина найдется за полчаса.

Вячеслав Иванович слегка порозовел от удовольствия, услышав комплимент в адрес своей и впрямь легендарной агентурной сети, и сдался моментально:

— Ладно, твоя взяла, будет тебе и повод, и причина, и собеседование.

— И желательно, не позднее, чем на этой неделе, — не дал своему другу долго предаваться тщеславным чувствам Турецкий. — Костя на все про все отпустил нам десять дней! Если за это время мы не предъявим ему ничего стоящего ни на Кропотина, ни на Березина, частную лавочку нам прикроют. Денис, Тамара Владимировна что, командировку в Якутск тоже оплатит?

— Нет, дядь Сань, тут мы сами. Да не волнуйтесь вы об этом, мертвый сезон еще не начался, так что деньжата пока более-менее имеются. За счет кого возместить — найдем потом.

— Если все сложится, Костя сам вам все оплатит из спецфонда. В общем, пока, как это ни печально, все по-прежнему: Тамару Владимирову охранять как зеницу ока, с телефоном генеральским не тянуть. Сынок теперь что, с родителями живет?

— Иногда с родителями, иногда ночует в квартире Монаховой. Да и родители, надо сказать, под одной крышей ночуют нечасто — во всяком случае, по словам консьержа.

— Денис, Агеева своего отправляй в Якутск как можно скорее. Есть там у вас кто-нибудь?

— Если поискать как следует, найти всегда можно, — неопределенно ответил Денис. — Филя улетит завтра.

— А искать когда собрался?

— Так еще же весь вечер и ночь впереди! — удивился Грязнов-младший, заставив Турецкого усмехнуться.

— И впрямь времени навалом. — Александр Борисович с трудом подавил в себе желание дернуть Дениса за рыжий вихор. — И вот что… Прояви-ка ты настойчивость по отношению к этой дамочке Монаховой.

— То есть?

— Ну выясни, когда она в ближайшие дни отправится куда-нибудь на люди, подойди к ней с радостью несказанной на физиономии и… Мне что, надо тебя учить, как баб обхаживать?! — с нарочитой свирепостью в голосе поинтересовался Турецкий.

— Мне ее — обхаживать?!

На лице Дениса отразился искренний ужас.

— Успокойся, мой милый, невинный юноша, — Александр Борисович не выдержал и расхохотался, — не для себя тебе ее обхаживать придется, а для меня!

— Для вас?! — теперь на лице Дениса обозначилась уже настоящая паника.

— Точно — для меня. От тебя если что и требуется, так это прицепиться к ней как банный лист, с тем чтобы познакомить меня с этой красоткой. Платиновые блондинки как раз в моем вкусе!

Турецкий переглянулся со Славой Грязновым, и теперь расхохотались уже оба, а ничего не понимающий Денис молча переводил взгляд с лица дяди на лицо Турецкого: уж не спятили ли они оба?

— Ладно, Сань, кончай морочить Деньке голову, — вступился за племянника Грязнов. — А ты считай это своим заданием: как бы случайно, желательно на какой-нибудь светской или полусветской тусовке, познакомить Сан Борисыча с этой самой акулой. Наш друг, судя по всему, полагает, что сия дамочка и впрямь крупная фигура в данной игре, вот и хочет получить собственные впечатления от фигурантки. Я прав?

— Ты прав, мой генерал! — подтвердил Турецкий. — Единственное уточнение — попробуй, Денис, спланировать эту якобы случайную встречу на конец недели, не раньше чем денька через три.

— Думаешь, к тому моменту у нас будет уже что-то конкретное? — поинтересовался Слава.

— Будет! — Турецкий уверенно кивнул. — Когда сети раскидываешь широко, хотя бы одна рыбешка в них да запутается. А нам пока что больше и не надо! Мы помаленьку-потихоньку… Но и медлить тоже не будем!

Выпроводив Дениса, друзья, не сговариваясь, отправились на кухню, и Александром Борисовичем был немедленно извлечен на свет традиционный коньячок.

— Не слишком мы перестарались-пересекретились? — вздохнул Слава, наполняя рюмки.

— Это ты насчет Дениса? Нет, не думаю. Пусть работает со своими ребятишками независимо от имеющейся у нас информации.

Турецкий поставил на стол третью рюмку — и как раз вовремя, поскольку именно в этот момент раздался звонок в дверь, и спустя минуту на кухню уже входил, основательно запыхавшийся после подъема на третий этаж Костя Меркулов.

— За что я не люблю эти старые дома — так это за их лестницы! — Меркулов тяжело опустился на жалобно скрипнувший под ним табурет и, глянув на бутылку с коньяком и столь же традиционное блюдечко с ломтиками лимона, усмехнулся: — Ну, генералитет, вижу, к заседанию вы и впрямь готовы. Наливай и начинай!

— Слово шефа — закон! — подмигнул Турецкий.

— Ну, прозит! — Меркулов осушил свою рюмашку в один глоток и, довольно крякнув, вопросительно уставился на Александра Борисовича.

— Итак, госпожа Монахова. Кстати, Слава, — он повернулся к Грязнову, — о твоем запросе по поводу тех двух ограблений, — похоже, ты попал в десятку!

Вячеслав Иванович довольно улыбнулся и, кивнув, посмотрел на Турецкого:

— А я тебе что говорил?

— С этого места, пожалуйста, поподробнее, господа, — попросил тот, вновь наполняя рюмки.

— Значит, так. — Грязнов вмиг посерьезнел. — В связи с устным заявлением Тамары Владимировны Кропотиной, нами были взяты в разработку сразу несколько названных ею лиц — в том числе и Монахова Татьяна Николаевна.

— Давай-ка ближе к делу, — предложил Меркулов.

— Ближе так ближе. Итак, Монахова Татьяна Николаевна, семьдесят четвертого года рождения, уроженка Удмуртии. Покорять столицу приехала аккурат в достопамятном девяносто первом году, тогда же поступила на романо-германское отделение МГУ. Предположительно вполне законным путем, разве что с помощью еще действовавшей тогда в университете негласной традиции, в соответствии с которой определенный процент мест заранее предназначался для нацменьшинств.

— Она что же, удмуртка? — поинтересовался Меркулов.

— Да нет. Сработало, скорее, место рождения. Дальше, примерно год или полтора года спустя, состоялось знакомство девушки с Березиным-старшим. Где они познакомились— неясно, однако однокурсницы Монаховой отлично помнят, что к концу второго курса Татьяна частенько приезжала на занятия по утрам на березинской «Волге». Сам основной наш фигурант в то время генералом еще не был — успел дослужиться до подполковника. Однако после девяносто первого карьера его заметно ускорилась. Удержаться в министерстве удалось не только ему: свекор господина Березина, несмотря на свое положение до переворота, а возможно, как раз благодаря ему ухитрился не растерять ни нужных связей, ни благосостояния. До самой своей смерти, последовавшей в девяносто шестом году, сразу после августа, занимал видное положение в нынешней компартии. Впрочем, к тому моменту Валерий Березин в его помощи уже не нуждался. Но вернемся к Монаховой.

Итак, МГУ остался позади. Перед девушкой стал вопрос трудоустройства. Впрочем, «стал» — сильно сказано: властный любовник и устроил ее тогда в МИД переводчицей, для чего ему, образно говоря, нужно было всего лишь шевельнуть мизинцем. Судя по всему, на Монахову у него уже тогда были вполне конкретные планы.

— Можно сказать, — усмехнулся Турецкий, — эти двое просто нашли друг друга! Смотри, Слав, у них даже биографии схожие: оба из провинциальных городков, из многодетных семей, с которыми не поддерживают никаких отношений. Про Березина-то в его родном Орехово-Зуеве вообще всего один человек помнит — бывший участковый, говорят, славный старикан. К нему Коля Самохин ездил, рассказывал — тот никак поверить не мог, что известный ему Валерка Березин и нынешний генерал — одно и то же лицо. Наконец, оба циничны донельзя, для обоих жизнь человеческая по сравнению с собственными крокодильскими амбициями — ничто.

— М-да, славная парочка, — покачал головой Меркулов.

— Еще какая славная, — продолжил Грязнов, — кстати, и ума обоим не занимать, если уж на то пошло. Ведь что мы имеем? Наша Татьяна, судя по всему, до того как Березины решили проглотить жирный кусок в виде кропотинской фирмы, осуществляла с помощью древнейшего сугубо женского метода поиск клиентов для своего генерала. Кстати, Костя, неплохо бы проверить еще ну хотя бы с пяток ее поездок, ты как?

— «Как», «как»! Ты хоть представляешь, до какой степени в отсутствие твоего любимого друга, — Меркулов сердито кивнул на Турецкого, — загружены мои ребята! Обещать ничего не могу, видно будет.

— Видно так видно, — легко согласился Грязнов, нимало не сомневающийся в том, что просьба его будет выполнена. — Схема ловли будущих кандидатов в клиенты, а то и вовсе в покойники, тоже давно известна. Поскольку Монахова действительно первоклассная переводчица, группы ей в основном доверялись весьма серьезные, а на деловые переговоры наши бизнесмены, особенно в последние годы, выезжают часто — в основном в качестве гарантов. С ее внешностью стать любовницей практически любого мужика Татьяне Николаевне раз плюнуть.

— Могу держать пари, — вмешался молчавший до этого Турецкий, — что охмуряла она не всех, а исключительно тех, в чьем владении находились большие ювелирные магазины, аналогичные ограбленному на Тверской. Что, Костя, еще два случая ее знакомства с такими же пострадавшими установлено?

— И оба, точно так же, как на Тверской, тухляки полные, — кивнул Меркулов.

— Как думаешь, почему именно ювелирные? — поинтересовался у Турецкого Грязнов.

— Тебя интересует мое личное мнение? Ну в таком случае скажу. Помимо того, что ювелирные изделия легче реализовать — не говоря о чистом доходе, — Здесь наверняка сработала психология. Я вот что имею в виду: могу поспорить, что первое дело этой парочки было связано с каким-нибудь владельцем золотишка и камушков. Грабанули удачно, а далее — по проторенной дорожке, такова уж традиция преступников: работай в той области, где повезло сразу! Они же, сволочи, все суеверные — независимо от уровня интеллекта и образованности, ежели таковая имеется. А вообще-то лучше проконсультироваться у наших психологов. И что там, Костя, с этими твоими тухляками?

— Главное с ними то, что оба владельца в разное время выезжали от МИДа за рубеж, а переводчицей у них была Монахова… Далее — один и тот же метод ограбления: посреди бела дня, всех на пол, кто рыпается, расстреливают на месте. В обоих случаях — так же как и на Тверской — есть трупы. Далее, количество бандитов, их прикид, манера, профессиональное умение моментально рассредоточиваться по помещению так, чтобы на прицеле оказались буквально все присутствующие. Наконец, еще один момент: для владельцев магазинов во всех трех случаях ювелирный бизнес далеко не основной — нечто вроде хобби. Основной — бери выше, вплоть до нефтяных качалок. Следовательно, во всех случаях претензии к следствию, после того как оно явственно заходит в тупик, — вялые. У упомянутых бизнесменов и других хлопот хватает. Несмотря на то что ущерб от ограбления, например на наш с тобой, Саня, взгляд, огромный.

— Тоже мне нашел критерий — наш взгляд! — фыркнул Турецкий. — Давай дальше, Слава.

— Ну дальше тебе в общих чертах известно. Где-то с год тому назад наша дамочка принялась за Кропоти на — единственного своего клиента, познакомилась с которым не по работе, а частным порядком. Не сомневаюсь, что знакомство организовано непосредственно Березиным, полагаю, эту операцию Валерий Андреевич замыслил на пару с сыночком.

— Ну что за мужики такие, а? — вздохнул Александр Борисович. — Судя по рассказу Тамары, ее папенька всю жизнь был стопудовым подкаблучником, в рот своей Регине смотрел. А стоило той попасть в беду, как объявляется наша Монахова. Нет, поначалу он и суетился вокруг супруги, и докторов самых дорогих вместе с лекарствами оплачивал. Но как только Регине Михайловне стало чуть лучше, преподнес им с дочерью сюрприз. Кто-то из ЗАГСа, видать, за бешеные бабки оформил ему заранее, еще до разговора с дочерью, развод. Короче, сюрприз был что надо.

— Слушай, — перебил Турецкого Вячеслав Иванович, — а вдруг у него там и впрямь того, любовь? Да и деньги на лечение бывшей жены он, насколько я знаю, давать продолжал. Тамара Владимировна поначалу отказывалась — так стал напрямую переводить на счет Регины Михайловны.

— Какая еще любовь при больной жене, которой к тому же обязан, можно сказать, всем?! — Меркулов возмущенно уставился на Грязнова.

— Э-э-э. Стоп! Брэк, господа, — рассмеялся Турецкий, которого всегда забавляло вечное противоречие по части нравственности между гуленой Славкой и праведником Костей, полагавшим к тому же, что его, Александра Борисовича Турецкого, в этом отношении испортил и продолжает портить не кто иной, как Грязнов-старший. — Вернемся к нашим баранам, а то коньячок вот-вот кончится! — напугал друзей Турецкий. — Итак, давайте рассмотрим нынешнюю ситуацию, времени и правда мало.

— Черт! — выругался Меркулов. — А мне, между прочим, еще на работу возвращаться… Ладно, давайте дальше, и побыстрее.

— Теперь моя очередь, — оповестил Турецкий. — Итак, на сегодняшний день путем оперативной слежки установлено: Татьяна Николаевна Монахова, покинувшая сразу после заключения брака с Владимиром Александровичем Кропотиным место своей службы; ведет тем не менее весьма активный образ жизни. С того момента, как за ней было установлено наружное наблюдение, ни одного дня в стенах кропотинского особняка целиком и полностью наша фигурантка не провела. Помимо ежедневных встреч с Юрием Березиным, которые происходят на ее прежней квартире в разное время в течение дня и длятся по два-три часа, госпожа Монахова за прошедшие почти пять дней трижды побывала на фирме своего супруга. Один раз — в его отсутствие. Вечерами мадам чаще всего отправляется в казино, которое через подставных лиц — ты, Костя, сам это проверил — принадлежит не кому иному, как генералу Березину.

— В сущности, — вставил хмуро Меркулов, — одного этого уже достаточно, чтобы отстранить его от должности.

— Ага! — насмешливо кивнул Турецкий. — А камешки пусть и дальше плывут себе за рубеж — прямиком к нашим лучшим друзьям.

Ответить Константин Дмитриевич не успел, поскольку у Турецкого неожиданно резко заверещал мобильный и тот, извинившись, извлек из кармана телефон.

Некоторое время Александр Борисович слушал молча, но друзья, прекрасно его знавшие, моментально насторожились: по тому, как напряглось лицо Турецкого, каким жестким стал его взгляд, оба поняли — случилось нечто непредвиденное.

Никаких вопросов, после того как связь была отключена, они не задавали.

— Вот суки. Ну су-уки! — Турецкий шарахнул кулаком по столешнице, но, тут же взяв себя в руки, сухо произнес. — Только что стреляли в Тамару Владимировну Кропотину-Березину. Ранен Щербак, у нее, конечно, шок, но цела.

— Что с Колей? — тихо поинтересовался Слава.

— Денис говорит, что все обойдется, он сейчас в больнице, поехал с Николаем, срочно вызвав к Тамаре Владимировне Демидова с Севой.

— Когда это случилось? — Меркулов поднялся со своего места и, уже стоя, на ходу, допил оставшийся в рюмке коньяк.

— Час двадцать назад, — ответил Турецкий, покосившись на часы.

— Наглые, сволочи, можно сказать, средь бела дня. Какие подробности?

— Подробностей негусто, знаю только, что стреляли возле дома, в котором расположена их городская квартира, киллер, похоже, скрылся. Зачем туда отправилась Тамара Владимировна, как именно все происходило, в деталях Денис расскажет позже, когда Николаю пулю извлекут. Слава Богу, из предплечья, из мягкой ткани. Это все!

— Ну, кто как, а я по коням. У меня сегодня Поремский дежурит, пошлю его на место действия, пусть разберется. Дай-ка мне твою трубу, Саня, моя в комнате осталась…

Турецкий молча кивнул и протянул Меркулову свой мобильник.

Сутками позже буквально окоченевший от ледяного ветра, которым его встретил Якутск, Филя Агеев сидел в милицейском «уазике» ископаемой, как определил про себя он сам, модели. «Уазик», подпрыгивая на невидимых выбоинах, мчал по широким просторным улицам, застроенным деревянными то ли домами, то ли бараками.

В Якутске Агеев был впервые в жизни. Стояло раннее утро, и, пытаясь вслушаться в болтовню встретившего его в аэропорту земляка каких-то знакомых Паши Котова, лейтенанта одного из РОВД города, Агеев испытывал смутное чувство вины перед говорливым коллегой: встать в такую рань по эдакой холодрыге, чтобы встретить московского гостя, даже приблизительно не зная, за каким лешим того принесло сюда.

Филю к тому же представили по телефону как сотрудника МВД, снабдив стараниями Вячеслава Ивановича соответствующими документами.

— Вы не думайте, это еще не город! — Паша Котов и впрямь говорил почти не останавливаясь и тактично не задавая Агееву вопросов по поводу цели приезда. — Во! Видите, впереди и справа? Вот это уже настоящая городская окраина, а еще правее, видите, полоска такая блестящая? Это Лена!

Впереди и впрямь показались, а затем начали приближаться с каждой минутой типовые серые девятиэтажки, рядом с которыми торчали железобетонные кубы, ощерившиеся в неприветливое, низкое небо металлическими сваями.

— Что это за стройка? — вежливо поинтересовался Агеев, молчавший, как показалось ему самому, неприлично долго.

— Это-то? А-а-а. Один из наших долгостроев, еще с восемьдесят девятого тухнет. Никогда не видели, как дома на вечной мерзлоте возводят? Вот с таких вот свай и начинают, знаете, на какую глубину они в землю уходят?

Вскоре и долгострой, и каменные окраины остались позади, и антикварный «уазик» с брезентовым верхом въехал наконец в настоящий город. Улицы и здесь были просторными, но чем ближе к центру они подъезжали, тем больше архитектурных излишеств попадалось на домах явно старой, если не старинной застройки.

— Вот это и есть настоящий Якутск! — произнес Паша Котов, резко сбавляя скорость. — Погодите, еще не то увидите! Вечером я вас в порт свожу, а завтра можно на пароходике мимо Столбов по Лене прокатиться — такую красотищу вряд ли где увидите! Лена-то у нас уже неделя как вскрылась. Хотя навигации пока нет, я вам обязательно организую. А это площадь Орджоникидзе, наше РОВД — рядом, и квартиру мы вам тоже рядом приготовили.

— Зря вы столько хлопотали, я к вам на пару дней, — смущенно пробормотал Филя, — вполне мог в гостинице перекантоваться.

— Ну это вам только кажется — насчет наших гостиниц. Куда прикажете доставить — в Управление или…

— Вот что, Паша, — Филипп положил руку на плечо лейтенанта, — давай-ка без этих самых «куда прикажете» — раз, переходим на «ты» и по именам — два. Друзья меня кличут просто Филей, присоединяйся.

— Ну что вы! — Котов порозовел от смущения, чем окончательно расположил к себе Агеева.

— И вези-ка ты меня туда, где без посторонних ушей можно побазарить.

— Тогда на квартиру. — И окончательно покраснев, признался: — На самом деле это квартира моей невесты Наташки, а она временно ко мне перебралась.

— Ты ведь, если не ошибаюсь, сыскарь? — поинтересовался Филя. — И много у тебя сейчас дел в разработке?

— Вообще-то хватает, — вздохнул Котов, заруливая в один из дворов на улице, начинавшейся сразу за площадью. — Я уже год, как по особо тяжким, а у нас, сами знаете, соблазнов для всяких отморозков выше крыши! Это при советской власти те же разработки и золотишка, и алмазов охранялись как зеница ока. А что там сейчас делается — не приведи господи! Трупы, почитай, каждый второй оттуда ножками растут. А тронуть всерьез — ну кто нам даст-то?

«Уазик» остановился возле подъезда огромного, выстроенного ломаным «покоем» дома, и Котов заглушил движок.

— Кто мы такие, чтоб нам, значит, волю давать? Вот сами видите, на чем ездим. Конечно, по нашим дорогам он самый что ни на есть проходной, да только представьте себе, каково даже просто по улице проехать, когда мороз за пятьдесят, а у тебя над башкой брезент образца пятидесятых. Конечно, по зимнему времени у нас другие колеса и парочка вездеходов в наличии имеется. А все равно противно!

«Похоже, парня прорвало!» — про себя отметил Агеев, а вслух поинтересовался:

— Говоришь, каждый второй труп с шахтами и приисками связан? А как насчет такого вот гражданина по имени Ойунский Платон Кирович не слышал, часом?

Котов развернулся к своему собеседнику и внимательно поглядел Филе в глаза:

— Неужто вы… ты и впрямь по его душу прибыл?! А насчет «слышал» — так это не только я, каждая собака про него здесь наслышана.

— Если бы я прибыл, как ты выразился, «по его душу», вряд ли бы это был я! — усмехнулся Агеев. — А вот насчет информацией разжиться так это да. Ты как?

— Пойдем-ка в дом, — торопливо оглядев двор, сказал Котов. — Холодновато сегодня что-то, не находишь?

Агеев, действительно так и не сумевший отогреться, охотно вылез из «уазика» и, пока Паша запирал антикварное средство передвижения, слегка размялся, затем тоже оглядел абсолютно пустой двор и наконец потянул носом воздух.

— Слушай, — поинтересовался он у Котова, — а чего это у вас тут так пахнет? Вроде как паровозами, что ли…

Паша вслед за московским гостем удивленно принюхался, очевидно не находя в витавшем в воздухе аромате ничего странного.

— А-а-а… — протянул он наконец, — это не паровозами. Газ горит, а ветер сюда дует. У нас тут, между прочим, не только золотишко и камушки, у нас тут такие недра — кладовая с сокровищами настоящая. А ты хочешь, чтобы при нынешнем бардаке и таких подземельях еще и трупов не было!

Агеев решительно не помнил, когда выразил желание насчет отсутствия трупов, но останавливать на данном обстоятельстве внимания не стал:

— Газ, говоришь, горит?

— Ну или нефть…

— Гм! А разве это не вредно?

— Вредно, наверное, — покладисто кивнул Паша. — Только ветру уж точно не прикажешь, куда дуть. Да и запах-то только вы, приезжие, слышите, а мы, значица, давным-давно тут живущие, привыкли, не замечаем… Пошли?

И он браво зашагал к подъезду самого что ни на есть ободранного и непрезентабельного вида.

 

11

— Мастера вызывали?

Вера Гавриловна безразлично глянула на экран домофона и нажала нужную клавишу, впуская представителя АТС. Телефон умолк наглухо еще рано утром. Самой Вере Гавриловне было все равно — работает он или нет, тем более что дома имелись два мобильных. Но генерал терпеть на мог, когда в доме что-либо было не в порядке, поэтому, дабы не слышать лишний раз крика и упреков в никчемности в свой адрес, она и позвонила на АТС.

— Входите, — Вера Гавриловна дождалась, когда мастер поднимется на этаж, миновав сонного консьержа-охранника, предупрежденного ею о визите, открыла дверь и вежливо улыбнулась белокурому мужчине с веселыми и умными глазами.

— Что у вас случилось? — Мастер оказался человеком воспитанным и, задавая вопрос, уже снимал обувь, очевидно отметив сияющий паркет холла, и впрямь только что натертый.

— Да вот все три аппарата молчат. — Вера Гавриловна виновато вздохнула, словно именно из-за нее и отказал в доме генерала Березина телефон. И поинтересовалась, все ли в порядке на линии..

— А вот сейчас и проверим! — Мастер подмигнул хозяйке, продолжая демонстрировать свой явно жизнерадостный характер. — Вначале аппараты посмотрим.

— Разве так бывает, чтобы все сразу повредились? — поинтересовалась Вера Гавриловна.

— Бывает, если происходит скачок напряжения на линии, — уверенно произнес тот и деловито шагнул к аппарату, белевшему слева от входа на столике в глубине холла.

Проверка много времени не заняла. По словам мастера, телефоны и впрямь подверглись мгновенному перепаду напряжения, требовалось всего-то заменить одну маленькую детальку.

— Я заплачу, — поспешно вставила Вера Гавриловна, абсолютно ничего не понимавшая в технике, зато прекрасно знавшая повадки таких вот мастеров и прочих слесарей-сантехников. Все они были настоящими вымогателями, да и как не стребовать деньжат с «проклятых буржуев», проживающих в этих недоступных простому человеку элитных домах?

Однако на сей раз мастер ей попался исключительный — из тех, кто подтверждает своим существованием общее правило: от денег он отказался категорически, заявив, что детальки такого рода выдаются им на АТС бесплатно. И починив аппарат, позвонил по собственному мобильному какому-то Андреевичу, должно быть как раз на АТС, после чего телефонная связь в доме генерала Березина и впрямь восстановилась, а единственный, должно быть, на всю Москву бескорыстный мастер исчез, не забыв вежливо попрощаться с хозяйкой.

Вера Гавриловна облегченно вздохнула и даже перекрестилась: по ее вызову пришли на удивление быстро, и слава богу, теперь мужу о случившейся поломке и вовсе можно не говорить. Юрию-то все равно, он и при работающем телефоне предпочитает пользоваться мобильником. Ох, Юра. Вера Гавриловна при мысли о сыне почувствовала знакомую боль в сердце. О делах сына, так же как и о делах мужа, она не знала ничего, но всей душой чувствовала, что занимаются оба не просто чем-то противозаконным (а откуда ж иначе все их нынешнее богатство?!), но и опасным, смертельно опасным! Вот и с Томочкой сын разошелся, хотя разве можно желать лучшей, чем она, жены? Невестка была единственным членом семьи, уважавшим, а возможно, даже любившим Веру Гавриловну. А теперь вот и ее не стало. Ох, знать бы — знать бы, за какие такие грехи Господь ее наказывает.

Женщина вздохнула и побрела на кухню. Генерал обещал сегодня обедать дома, а готовила она всегда в таких случаях сама. Погруженная в свои невеселые мысли, Вера Гавриловна очень скоро забыла и про вежливого телефонного мастера, и про сами телефоны, так внезапно умолкнувшие и столь же быстро да еще и бесплатно исправленные.

Что касается «мастера», именно в этот момент Володя Демидов, пристроившийся в видавших виды «Жигулях» неподалеку от элитного дома и успевший не только выслушать своего коллегу Колю Самохина, отчитавшегося за визит, но и настроить аппаратуру, покачал головой:

— Надо было взять денежки-то! Какой же ты работник АТС, коли в таком богатом доме не содрал с хозяев все, что положено и не положено? Прокол, Коля!

— Ну не смог — и все тут, — буркнул сразу скисший Самоха. — Ты ж ее не видел — вид у нее… Словом, на генеральшу никак не тянет. Да и больная, видать. Представь себе, по дому этому шикарному в платке ходит, словно простая баба! Ни тебе маникюра, ни прочих причиндалов. Я поначалу, когда она дверь открыла, думал — домработница.

— Может, и правда домработница? — усомнился Володя.

— Ни фига! Она, пока я в аппаратах ковырялся, обронила, что, мол, муж не переносит беспорядка в доме, а мы вот так быстро приехали на вызов. Благодарила.

— Ладно, будем надеяться, что она и впрямь ничего не заподозрила. Давай, Самоха, дуй, куда Денис велел, сменишь меня в восемнадцать нуль-нуль.

— Жрачки тебе хватит? — заботливо поинтересовался Коля, прежде чем покинуть «Жигули».

— Еще и тебе останется! — заверил его Володя и, натянув наушники, вольготно развалился на сиденье, прикрыв глаза: ну расслабляется мужик — музыку слушает в ожидании какого-нибудь друга-приятеля.

— Через час дома! — рявкнул Валерий Андреевич и, не слушая возражений сына, отключил связь.

Какое-то время Березин сидел за своим рабочим столом, глядя перед собой невидящим взглядом, стараясь справиться с приступом обуявшей его ярости. Как этот сосунок посмел действовать за его спиной?! Впрочем, ответ он знал преотлично: во всем виновата эта шлюха, эта шваль, поднятая им из грязи, выпестованная, выученная, накормленная до отвала, сучка проклятая, на которую он имел неосторожность сделать ставку в своей самой крупной за последние годы игре!

Ах, как сейчас жалел генерал Березин о том, что по старой памяти доверился этой твари, служившей ему, как он полагал, верой и правдой, купленной им в свое время с потрохами — а как оказалось, не с потрохами, а возможно, и вовсе не купленной. Какая-то ничтожная, пошлая баба смеет его — его, генерала Березина! — не просто обойти и повернуть всю игру по-своему, но еще и фактически отнять у него сына?! Юрку, ради которого и было все затеяно, а теперь вот-вот грозит рвануть и разлететься на мельчайшие кусочки, и кто знает, не ранит ли по дороге эта шрапнель и самого Валерия Андреевича?! Это был, вероятно, первый просчет за всю долгую жизнь и деятельность Березина.

Генерал опустил глаза и удивленно уставился на свои руки, лежавшие на столешнице: руки дрожали, и это тоже впервые в жизни.

Валерий Андреевич резко поднялся из-за стола, подойдя к бару, налил полстакана виски и, не разбавляя, одним глотком проглотил обжигающую и, как ему показалось, вонючую, словно самогон, жидкость. Поморщившись, на мгновение зажмурился и задержал дыхание. Через минуту проверенный за много лет способ сработал — самообладание вернулось к Березину. И, предупредив секретаршу, что уезжает на важное совещание и сегодня вряд ли вернется, Валерий Андреевич, вызвав водителя и охранника, оплачивал которого лично, из собственного кармана, отправился в сторону своей городской квартиры.

Из-за неудавшегося покушения на его невестку, благодаря которому стало ясно, что Томка Кропотина вовсе не дура и, видимо, сообразив, что к чему, наняла какую-то не замеченную даже профессионалом киллером, наблюдавшим за женщиной несколько дней, охрану, интуиция самого Березина заработала на пределе. И словно опытный вожак волчьей стаи, чующий охотника за несколько верст, Валерий Андреевич всей шкурой ощутил чей-то чужой, враждебный взгляд, направленный ему в спину. Нет, ничего и никого подозрительного он конкретно не приметил — ни выйдя из Комитета, ни по дороге к дому, ни возле самого дома. Никого и ничего! Это было всего лишь ощущение, но в какой-то момент настолько сильное, что Березин приказал водителю припарковаться возле ближайшего табачного киоска. И пока тот бегал за сигаретами, внимательно просеял взглядом двигающийся мимо поток машин.

Ни одна из них не сделала попытки не только припарковаться вслед за его джипом, но даже не замедлила ход. Несмотря на близость светофора, пробок в этот час еще не было, и за то время, пока водитель бегал за решительно ненужной генералу пачкой «Парламента», ни одна из скользивших мимо машин не показалась Березину подозрительной.

«Неужели сдают нервы? — Валерий Андреевич в последний раз оценивающе глянул в зеркало заднего вида. — Что ж, с учетом Юркиного шоу — ничего удивительного. Ну, засранец, погоди!»

Возле дома тоже все было, во всяком случае на первый взгляд, как обычно, но, хотя ничего необычного генерал не приметил, вопреки обыкновению, прежде чем выйти из машины, послал вперед себя охранника. Удивленный необычным поведением шефа, тот тем не менее шустро выскочил из джипа, подчеркнуто старательно просканировал пространство перед подъездом, затем вошел в подъезд. Березину показалось, что находился он там слишком долго, однако объявившись наконец снаружи, тот, открыв дверцу и объявив с важным видом, что «все чисто», пояснил, что, не удовлетворившись вопросами к консьержу, поднимался в квартиру генерала.

Спустя несколько минут Березин уже стоял перед своей дверью, нервно набирая дополнительный электронный код входа.

Вера Гавриловна, едва муж переступил порог, моментально поняла, что Валерий Андреевич взвинчен как никогда, еще раз порадовалась, что с телефонным мастером вышло так удачно.

— Где Юрка?!

Против обыкновения, супруг, не проходя в кабинет, объявился на кухне, где Вера Гавриловна нарезала овощи для салата — его любимого, из красного перца, помидоров и маринованных шампиньонов, который сама терпеть не могла.

— Как — где? — Она растерянно посмотрела на мужа. — На работе, должно быть. Обед подавать? У меня все готово.

— Пошла ты со своим обедом! — рявкнул генерал, — Как только объявится, пусть сразу идет ко мне, сукин сын!

— О Господи… — Вера Гавриловна почувствовала моментальную слабость, автоматически опустилась на табурет. — Что случилось? С ним что-то случилось?

— Не твоего ума дело! — Но, глянув на побелевшее лицо жены, слегка смягчился: — Да жив твой Юрочка и здоров. Даже слишком здоров!

Что означала последняя фраза, Березин и сам не мог бы ответить, однако Веру Гавриловну она неожиданно успокоила. Юрочка жив-здоров, а все остальное ее и впрямь не касалось. Пока. Наверное, как это часто случалось в последнее время, сделал что-то наперекор отцу, вот тот и злится.

«Господи, спаси, сохрани и помилуй мое чадо!» — привычно взмолилась она мысленно, возвращаясь к тоже привычному состоянию тихой тревоги, в которой и жила все последние годы.

Тамара слегка потянула носом воздух и невольно поморщилась: в кабинете отца навязчиво и, как ей казалось, отвратительно пахло одеколоном «Эгоист», которым он начал пользоваться не так давно, — видимо, с подачи этой твари. Между тем Владимир Александрович прекратил наконец метаться по собственному кабинету и упал в кресло напротив своей дочери, терпеливо выслушивающей его жалобы в течение последних десяти минут.

— Такие вот дела, — выдохся наконец Кропотин. — Как видишь, худшего времени, чем в данный момент, когда грядет эта треклятая проверка налоговой, наша Нинель, чтобы загреметь в больницу, выбрать не могла!

— Успокойся, папа. — Тамара постаралась придать своему голосу ласковые интонации. — Я и пришла, как раз чтобы тебе помочь. Нинель, перед тем как ее увезла «Скорая», успела мне позвонить.

— Тебе? — На физиономии Кропотина мелькнуло удивление.

— Ни до тебя, ни до Юрия она просто не дозвонилась. Привела я тебе бухгалтера, успокойся!

— Ты — мне? — продолжал удивляться Владимир Александрович. До сих пор дочь не то что участвовать в делах фирмы — вообще старалась держаться в стороне от нее. И не только из-за Юрия, так было всегда.

— Ну и что тут особенного? — Тамара пожала плечами. — Просто совпало: у тебя внезапно заболевает бухгалтер, а у меня подруга, классный экономист, ищет приличную работу. Она, кстати, у тебя в приемной сидит ждет.

— Н-но… Томочка, ты понимаешь…

— Все я отлично понимаю, и давным-давно! — зло бросила, не сдержавшись, Тамара. — Двойная бухгалтерия и все такое. Успокойся, папуля, у Галки отец бизнесмен, правда не в Москве, а в Краснодаре, но, в отличие от меня, она чуть ли не с шестнадцати лет у него на подхвате была. Галка вполне надежный человек и, что такое коммерческая тайна, знает не понаслышке. К тому же ей жутко нужна работа, поскольку с папашей она поцапалась и жаждет самостоятельности. Не думаю, что ее хватит надолго, но ведь и Нинель не навечно улеглась в больницу! Да и твой главбух вряд ли доверит ей что-то существенное.

— Ну не знаю. Надо бы с Юрой посоветоваться.

— При чем тут Юра?! — Тамара вспыхнула до ушей и вскочила из кресла. — Может быть, ты еще и у своей новой супруги испросишь разрешения?!

— Тома, как ты со мной разговариваешь? — Владимир Александрович обиженно нахмурил брови.

— Как с хозяином фирмы я с тобой разговариваю! — отрезала Тамара, переходя в наступление: тактику, с помощью которой от отца можно было добиться желаемого результата, она в свое время прекрасно усвоила от мамы. — Или ты здесь уже не хозяин? И кто тогда здесь я?!

Обнаружив, что на глазах дочери уже закипают злые слезы, Владимир Александрович, более всего на свете боявшийся женских истерик, сдался моментально, замахав на дочь руками:

— Ты с ума сошла, что это ты себе вообразила? Давай сюда твою подружку! Как, говоришь, ее зовут?

— Галя. Галя Романова.

Тамара резво вскочила со своего места и, распахнув дверь в приемную, махнула рукой:

— Галчонок, иди сюда!

Владимир Александрович встретил вошедшую в его кабинет девушку настороженно, но буквально через секунду взгляд бизнесмена смягчился: подружка дочери оказалась очаровательным существом с сияющими синими глазами, белозубой улыбкой и круглым личиком, отмеченным печатью наивной невинности.

Спустя час Тамара покинула отцовскую фирму, а Галя Романова с копией приказа, подписанного лично Кропотиным, в соответствии с которым она принималась на работу в качестве помощника главного бухгалтера с испытательным сроком месяц, спокойно двигалась по длинному, устланному золотистым ковролином коридору фирмы в сторону бухгалтерии, внимательно вглядываясь в таблички на дверях, попадавшихся ей по пути.

Ничего особенного в этом не было, если охранники, довольно часто встречающиеся ей по пути, спросят, почему она так внимательно вчитывается, Галя скажет, что забыла номер нужной ей комнаты, и даже попросит проводить ее туда. Но никто ни о чем девушку не спросил, хотя идущие ей навстречу люди — в основном это были мужчины — оглядывали Галю с заметным интересом. Никому из них и в голову не пришло, что синеглазая пышечка, шествующая по коридору с едва заметной наивной улыбкой на пухлых губах, обладает хорошо тренированной памятью. И пока добралась до нужного ей кабинета, успела запомнить не только все попавшиеся ей на глаза фамилии с их должностями, но и порядок, в котором шли по мере удаления от кабинета хозяина фирмы. Особо отметив, что кабинет заместителя гендиректора по безопасности Юрия Валерьевича Березина находится сразу рядом с приемной Кропотина.

— Как ты посмел, щенок сопливый, за моей — моей! — спиной попытаться обделать такое дело?! Ты что, совсем спятил от этой дешевой проститутки, а? Я тебя спрашиваю: совсем спятил?!

Никогда в жизни Вера Гавриловна, замершая возле кабинета мужа, кажется, вовсе потерявшая всякую возможность двигаться, не слышала, чтобы генерал так орал на сына, а Юрий при этом молчал… Господи, да что же такое сделал Юрочка, что?!

Ответ на свой вопрос несчастная женщина получила сразу.

— А если б этот твой…ный киллер попался, а?! Ты хоть понимаешь, идиот проклятый, что было бы, если б провал оказался полный?!

— Виктор никогда не попался бы, отец, — хрипло возразил Юрий. — Он профессионал, ты же знаешь.

— Ах, профессионал?! А что ж этот твой…ный профессионал в таком разе не углядел, пока бабу твою выслеживал, что за ней филеры таскаются?! А?! Выходит, филеры точно профессионалы, а этот твой отморозок…

С этого момента Вера Гавриловна уже ничего не слышала. Липкий туман, неведомо откуда вдруг взявшийся в гостиной, начал заволакивать комнату, мебель, дверь мужнина кабинета, одновременно словно ватой закладывая ей уши.

Каким-то чудом она оказалась на кухне, упала на уголок, занимавший место между холодильником и окном, потом туман начал понемногу рассеиваться, и сквозь него Вера Гавриловна расслышала перепуганный голос Галины Петровны — своей помощницы по хозяйству, уже собравшейся было идти домой: она сама сказала Петровне, что та ей сегодня больше не понадобится.

— Господи, Верочка Гавриловна, как вы меня напугали! Счастье какое, что я вернулась, чтоб пакеты прихватить мусорные, забыла… Господи, я сейчас врача… «скорую»…

— Нет. — Каким-то немыслимым усилием воли Вера Гавриловна заставила себя разлепить онемевшие губы. — Помоги… до спальни.

Галина Петровна привыкла слушаться своих хозяев беспрекословно. В отличие от Веры Гавриловны, она давным-давно понимала, что и генерал, и его ненаглядный сыночек занимаются темными, как она определила для себя, делишками. Юрка — тот и вовсе настоящий бандит. И только Вера Гавриловна, святая душа, может этого не замечать. А прислуга — она много чего и видит, и слышит, а ежели место сохранить хочешь — считай, что у тебя, как у красной девицы, ушки золотом завешаны. Сохранить свое место Галина Петровна хотела. После смерти дочери у нее на руках осталось сразу двое внуков, разве на пенсию их вытянешь? А платили здесь ой как хорошо, даже лучше, чем у других «новорусских».

То, что деньги-то, скорее всего, были бандитские, Галину Петровну решительно не волновало: на них не написано, откуда взялись, главное, чтоб были. Такое уж нынче время — каждый за себя. И к хозяину, и к его сыну Галина Петровна была равнодушна, разве что слегка побаивалась обоих и потому старалась поменьше попадаться им на глаза. А вот Веру Гавриловну если и не любила (кроме внуков, она не любила вообще никого), то все-таки, может, против собственной воли жалела. И поэтому, прежде чем помочь хозяйке подняться и дойти до спальни, все же поколебалась насчет врача: вызвать — не вызвать…

Так и не решив, она уложила ее в кровать, закрыла теплым, пушистым пледом, оказавшимся под рукой, и нерешительно присела на краешек широкой кровати.

— Может, хоть лекарство какое дать? — спросила она у глухо молчавшей Веры Гавриловны.

— Нет, — та снова с явным трудом разлепила губы. — Иди, Петровна, домой. Завтра как обычно… Иди.

Галина Петровна поднялась на ноги, еще немного потопталась возле хозяйки, лежавшей на спине очень ровно, с закрытыми глазами, серым, словно у покойницы, лицом. Потом слегка пожала плечами и все-таки решила послушаться, направившись в прихожую. Мимо кабинета, из которого все еще доносился разъяренный бас хозяина, она проскочила как можно быстрее, постаравшись, против обыкновения, не вслушиваться, о чем там речь и за что тот так орет на Юрку.

«Меньше знаешь — крепче спишь», — успокоила себя Галина Петровна; осторожно прикрывая дверь березинской квартиры, которую за хитроумное множество кнопок, замков и прочих малопонятных приспособлений, включая видеокамеру, называла «крепостью».

 

12

И натурой, и характером Юрий Валерьевич Березин, как выражалась когда-то его покойная бабка, был «весь по батюшке» — то бишь в отца. Если уж он впадал в ярость, сама по себе она у него не проходила: ему непременно требовалось ее на ком-нибудь сорвать. Именно поэтому обедать дома он не стал — тем более что и стол почему-то накрыт не был, хотя обычно мать старалась все сделать к приходу отца.

Но сейчас семейный обед не полез бы Юрию в глотку, поскольку в нем кипела и клокотала в поисках выхода та самая ярость. И, едва дождавшись конца пренеприятнейшего разговора, в процессе которого он вынужден был вести себя как нашкодивший пацан, попытавшись не более двух раз проблеять что-то в свое оправдание, Юрий, не обращая внимания на отца, который вновь вскипел, обнаружив пустой обеденный стол, и отправился в глубь квартиры искать и наказывать виновницу, вылетел пулей из квартиры.

Дорога к офису фирмы, на которой он ощущал себя уже почти хозяином, показалась Березину-младшему длиннее по меньшей мере вдвое против обычного. Не ответив на приветствие охранника, только что заступившего на пост, Юрий пулей, не дожидаясь лифта, взлетел на третий этаж, где располагались административные кабинеты и бухгалтерия. И… возмутился увиденным. Возле его двери, украшенной табличкой «Заместитель генерального директора по безопасности Березин Ю. В.» терлась какая-то совершенно посторонняя бабенка. Именно что терлась, то дергая дверь за ручку, то, как показалось Юрию, и вовсе припадая к ней то ли ухом, то ли щекой.

— В чем дело?! — Юрий в два. прыжка достиг своего кабинета и, бесцеремонно схватив за плечо, резко развернул взвизгнувшую от неожиданности незваную гостью к себе лицом. — Какого черта вы тут…

На этом месте Юрий Валерьевич осекся, поскольку круглое девичье лицо с огромными испуганными глазами необыкновенного василькового цвета ну никак не могло принадлежать злоумышленнице. А обнаружив, что на упомянутых синих очах неотвратимо проступают самые настоящие слезы, Березин-младший окончательно смешался.

— Прошу прощения! — буркнул он. — Мне показалось… Собственно говоря, посторонним на этот этаж вход воспрещен.

— Я не посторонняя. — Девушка все-таки всхлипнула. — Я Галя Романова, познакомиться пришла. То есть хотела познакомиться.

Она с видимым усилием взяла себя в руки и уже спокойнее закончила фразу:

— Я ваш новый помощник главбуха. А вы Юрий Валерьевич? Вы меня тоже извините, я не знала, что вас в кабинете нет, я постучала, а там тихо, вот и стала прислушиваться. Вдруг вы там?

— Как это — помощник главбуха? — Юрий вновь насторожился. — А Нинель Акимовна что же?

— Не знаю. — Девушка растерянно пожала плечами и неуверенно улыбнулась, отчего лицо ее сделалось еще моложе. — Кажется, она в больницу попала, вот Владимир Александрович меня и взял.

— И где ж он вас, Галя Романова, такую взял? — Юрий нахально оглядел девицу, которая произвела на него впечатление круглой дуры с ног до головы. — Впрочем, не важно, хотя такие вопросы Владимир Александрович обязан утрясать со мной. Надеюсь, оформлены вы нештатно?

— На месяц. Но потом, если буду хорошо работать, Владимир Александрович обещал…

— Владимиру Александровичу лучше бы не раздавать направо и налево пустых обещаний! — Временно утихшая ярость вновь напомнила о себе, шевельнувшись в душе Березина-младшего ядовитым змеенышем. — Да и вряд ли вы будете хорошо работать, если станете тратить драгоценное время на знакомство с коллегами!

Девушка молча вспыхнула и, круто развернувшись, зашагала в сторону бухгалтерии, подчеркнуто выпрямив спину и едва ли не печатая шаг.

«И где он только отыскал эту идиотку?!» Юрий отпер кабинет ключом, который существовал в единственном экземпляре и всегда находился при нем, и прямо с порога, прежде чем сесть за стол, метнулся к селектору, связывающему его с комнатой дежурных охранников.

— Куролепова ко мне! — рявкнул Юрий в точности с такими же интонациями, с какими еще совсем недавно требовал к себе его самого Березин-старший.

Собственно говоря, и сцена, разыгравшаяся в кабинете Юрия, после того как начальник охраны Иван Куролепов, заваливший накануне покушение на его бывшую жену и едва не засветивший своего лучшего стрелка перед неизвестными филерами, переступил порог, почти в точности повторяла сцену в кабинете генерала. С той разницей, что в роли палача выступал сам Юрий.

Наконец, когда ярость его выдохлась, он произнес ту единственную фразу, ради которой и вызвал Куролепова, стоявшего сейчас перед ним с белым, как лист бумаги, лицом — то ли от страха, то ли от злобы. С учетом того, что начальник охраны был из «афганцев» и с детства страдал болезненным самолюбием, второе было вернее. Руки Ивана Куролепова давным-давно были по локоть в крови, ни одно дело, после которого на месте действия «спецназа» оставался труп, без его участия не обходилось.

— Вот что, Иван, — Юрий иногда и сам побаивался своего непосредственного подчиненного, — дело серьезное, так что, если я и перегнул где-то палку, стерпи. И самое главное: девку свою отзывай, придется пару дней переждать!

Куролепов поглядел в лицо Юрию с непонятным каким-то выражением, затем перевел взгляд на электронные часы, висевшие за спиной шефа, потом вновь поглядел на него и неожиданно для Юрия криво ухмыльнулся:

— Девку отзывать поздно, Юрий Валерьевич. К тому же и девка-то не моя… — В голосе начальника охраны звучала издевка. — Она еще полчаса назад отзвонилась — дело, как вы и приказали после неудачи с… ну сами знаете с кем, сделано… — И вновь добавил: — Ровно полчаса назад.

— …Тебе все понятно, я спрашиваю? — Главбух фирмы, крупная седоволосая женщина с мужскими усами строго поглядела на Галю. И, дождавшись, когда та кивнет, распорядилась: — В таком случае садись за компьютер и приступай! И запомни: рабочий день у нас ненормированный, пока не подведешь итог, домой не уходишь!

Галя снова кивнула и опустила голову, чтобы усатая не видела ее улыбки, которая невольно тронула губы девушки. Галя Романова была страшно довольна собой. «Валять Маньку» ей посоветовал Турецкий, но, пока не дошло до дела, она и не подозревала, что способна разыграть из себя наивную дурочку столь правдоподобно. Кроме того, она по-настоящему гордилась собой за то, как ловко вывернулась из ситуации, когда этот бандюк Березин застал ее возле своей двери. Ему и в голову не пришло, что она не знакомиться с ним пришла, а еще раз повнимательнее осмотреть замок. Александр Борисович словом не обмолвился насчет необходимости побывать в кабинете Березина в отсутствие хозяина. Но Галя и сама ведь не вчера родилась! Понимает, что если в стенах фирмы и имеется компромат, то, скорее всего, именно там, за запертой дверью кабинета заместителя по безопасности.

— Долго будешь примериваться? — ворчливо поинтересовалась усатая начальница. — Говорила, что программу эту знаешь, тогда чего сидишь?

— Простите, я просто задумалась! — Галя мысленно* обругала себя мечтательной идиоткой и, нахмурившись, сосредоточенно уставилась на монитор.

Отпустив наконец Куролепова, Юрий некоторое время сосредоточенно размышлял о том, каким образом можно отмазаться от отцовских претензий, которые последуют неотвратимо, едва он узнает про «девку». Березин-младший искренне не понимал причин бешенства, в которое пришел генерал, узнав об их с Татьяной затее. Единственное, что ему было ясно, — папаша впервые на его глазах перетрусил. С какой это стати он решил, что подозрения непременно падут на него, Юрия? В конце концов, официально они с Тамарой не разведены, а то, что на данный момент вместе не живут — что ж. Как говорится, милые бранятся — только тешатся. Конечно, встречи с Татьяной придется временно прекратить, но ведь они с самого начала собирались сделать это после завершения «операции»? Кстати о Татьяне!

Юрий взял трубку городского телефона и набрал знакомый номер.

— Слушаю, милый!

— Ты уже в курсе?

— Да, мне очень жаль. — Говорить прямо она явно не могла, должно быть, рядом с его любовницей находился кто-то посторонний. — А что… номер два?

— К сожалению, о’кей.

— К сожалению?

— Папаша будет в ярости, когда узнает, что «номер два» удался.

— Да пошел он! — Татьяна заговорила наконец с естественными интонациями, должно быть, отошла с телефоном подальше от чужих ушей. — Твоему старому хрычу это только полезно, давно пора было поставить его на место!

— Ты где сейчас? — поинтересовался Березин-младший.

— В салоне на Тверской, маникюрша наконец доперла, что у меня личный разговор, и свалила. Мы сегодня увидимся?

— Кыса, мы же договаривались! — Юрий почувствовал раздражение. — Отец, конечно, старый идиот, однако осторожность сейчас не помешает. Увидимся завтра — на тусовке у этого твоего зампрокурора.

— И сколько тебе раз повторять, что он, во-первых, не мой, во-вторых, не зам! — В голосе любовницы Березин уловил сердитые нотки. — Луганский — начальник Комитета, если ты не забыл, именно благодаря ему я чаще всех наших бездарных дур выезжала с группами. Он же близкий друг моего шефа! Юрчик, ты что, тоже перепугался? Забудь! Ни меня, ни тебя Луганский в обиду не даст!

— При чем тут это?! — Юрий вновь ощутил закипавшую в душе злость, на этот раз на «Кысу».

В отличие от Монаховой, Березин-младший успел расстаться с эйфорией их первых свиданий давным-давно. И не будь его жена Тамара упрямой идиоткой с железным, в отличие от ее отца, характером, кто знает, возможно, все сложилось бы иначе. Преимущество Тамары перед Монаховой заключалось в том, что со своими нежностями она ему отродясь не навязывалась. Но, досконально изучив характер жены, Юрий ни на секунду не сомневался: сделайся она главой фирмы, как это предусматривало кропотинское завещание, вся хорошо отлаженная система, благодаря которой Березин-младший уже несколько лет никогда ни в чем себе, любимому, не отказывал, рухнет в одночасье. Мало того, эта паршивка скорее всего и вовсе продаст фирму, а ему, Юрию, из всего капитала и жалкого цента не достанется.

Одна мысль о том, что придется зависеть от супруги, воспитанной к тому же в самых что ни на есть пуританских понятиях, приводила Юрия в состояние бешенства. Женщин он презирал в принципе, даже его отношение к собственной матери, несмотря на то что ее он по-своему любил, не являлось исключением. Презрение это брало начало еще со школьных времен, когда на видного, выглядевшего старше своих ровесников Юрия начали заглядываться не только ровесницы, но и молодые учительницы. Одна из них, казавшаяся Юре Березину недоступной красавицей из какой-то небывалой, фантастической жизни, и стала его первой любовницей. «Недоступная красавица» оказалась на деле ревнивой кошкой, в итоге их отношения сделались, как говорили тогда, «достоянием гласности». Учительница вылетела из школы без права преподавания где-либо вообще, а Юрия мать, пришедшая в ужас от случившегося, перевела из их «закрытой» школы в обычную районную. Скандал получился знатный! Еще много лет подряд Березин-младший вспоминал о нем с тайным удовольствием.

Что касается его отца, никакой реакции, помимо нескольких ухмылок, история с учительницей у него не вызвала, и матери стоило немалого труда уговорить мужа на перевод в районку, да еще всего-то за полгода до выпуска. Однако это был, пожалуй, единственный случай на памяти Юрия, когда Вера, Гавриловна взяла верх над своим супругом, в итоге уставшим от ее бесконечных слез и махнувшим на перевод рукой.

Юрий Валерьевич Березин настолько погрузился во внезапно нахлынувшие на него по неясным причинам воспоминания, что перестал вслушиваться в голос любовницы и уловил только последнюю ее фразу:

— Не сомневайся — я обиделась. И попробуй только не прийти еще и к Луганскому!

— Дорогая, — недовольно поинтересовался Юрий, — может, пояснишь, что это ты обиделась?

— Ты меня что, не слушаешь?! — Татьяна возмущенно фыркнула. — Ладно, поговорим при встрече. И не забудь, о подарке придется позаботиться тебе самому!

— Слушай, — внезапно заинтересовался Юрий, — а что, твой Кропотин по-прежнему ничего не подозревает?

Монахова расхохоталась тем самым своим серебристым смехом, который поначалу так возбуждал Юрия, буквально сводя его с ума.

— Милый, ты о чем?! Мой олух ничего не заподозрит, даже если застанет нас с тобой в собственной постели! Господи, если б ты знал, как мне осто… этот старый слюнтяй!

— Все, милая, ко мне пришли, — поспешно соврал Юрий, которого жалобы Татьяны на Кропотина начали доставать в последнее время. В какой-то степени именно этим объяснялось то, что он пошел на поводу у своей любовницы, решившись ускорить события за спиной генерала. Хотя куда важнее было, разумеется, его собственное нетерпение: Березину-младшему еще несколько лет назад надоело жить по указке и в полном соответствии с командами Березина-старшего. Надоело, словно сопливому мальчишке, побаиваться собственного отца, стыдясь признаться в этом даже самому себе.

Татьяна Монахова находилась в той же ситуации, что и он, потому-то они так хорошо поняли друг друга очень скоро после того, как генерал, обговорив это с сыном предварительно, свел их. Валерий Андреевич не хуже, а возможно, гораздо лучше Юрия понимал, что выгодный брак с Тамарой, также организованный им, рушится необратимо. А главное — даже в случае, если брак этот удастся сохранить, алмазной фирмы ни Юрию, ни ему не видать как своих ушей.

Монахова оказалась прекрасной любовницей и в Березина-младшего влюбилась всерьез. Впервые в жизни с Татьяной произошло то, что с другими случается в нежной юности, но в ее возрасте первая любовь постепенно обрела формы и силу, в итоге начавшие пугать Юрия. Согласившись с планами отца, не предполагавшими брачный союз с генеральской давней, как выразился сам Березин-старший, «наложницей», Юрий дал себе слово, что идет на поводу у своего папаши в последний раз в жизни. Полагая, что отделаться от Татьяны, когда семейство Кропотиных будет наконец уничтожено, легче легкого. А став единоличным владельцем дела, он и с отцом начнет разговаривать иначе, совсем иначе! Березин-младший действительно унаследовал генеральский характер, но отнюдь не его мозги — и как-то не учел, что даже в самый идеальный план, составленный человеком, жизнь обязательно вносит свои коррективы.

…Татьяна выключила свой мобильный и, протянув возвратившейся маникюрше руку, задумалась. Она ничуть не удивилась ни реакции генерала Березина на неудавшееся, к несчастью, покушение, ни его панике, ни тому, что и ее любовник, судя по всему, перетрусил. Сама Монахова не боялась ничего — как раз благодаря Константину Степановичу, с которым благосклонная судьба случайно свела ее отнюдь не по воле генерала Березина пять лет назад и на юбилейном банкете которого она собиралась присутствовать завтра.

Для честного служаки генерала Луганского, возглавлявшего в Генеральной прокуратуре России один из основных отделов, Монахова была чистейшей души человеком, не просто переводчицей, прослужившей в МИДе в подчинении у его лучшего друга много лет, но чуть ли не единственной, кому можно было доверять важнейшие государственные переговоры. О ее тесном знакомстве с Березиными он понятия не имел, да и знаком был только со старшим из них, причем шапочно. Так что приглашение на банкет для Юрия Татьяне пришлось извлекать из Константина Степановича под предлогом внезапной болезни мужа, не позволяющего ей якобы появляться в общественных местах без охраны и отрядившего с этой целью своего заместителя по безопасности.

На знакомство Луганского с Юрием у Монаховой были свои планы. Поэтому уклончивые ответы любовника относительно его присутствия на банкете ее насторожили.

В свое время Татьяна приложила немало усилий к тому, чтобы создать у Константина Степановича о себе столь лестное мнение. И ей это удалось настолько, что около полугода назад тот даже ввел ее в дом самого генерального. Правда, привез он ее туда по строго конфиденциальному делу как переводчицу, и этим знакомство Татьяны с первым лицом прокуратуры ограничилось. Однако главным было то, что Сам не только принял ее в своем доме, но и наверняка запомнил. Ну а с учетом давних отношений с Константином Степановичем, этого, с точки зрения Монаховой, было достаточно, чтобы чувствовать себя при любых обстоятельствах защищенной во всех смыслах. В том числе и от претензий генерала Березина, понятия не имевшего ни о приятельских отношениях его протеже с Луганским, ни о том, полугодовой давности, визите. Березин-старший по-прежнему полагал, что Татьяна куплена им с потрохами раз и навсегда и принадлежит ему душой и телом. Что ж, пусть так и считает. Пока что Монахова не собиралась разрушать его иллюзий: ее тайная ненависть к Березину-старшему, превратившаяся в последние годы во что-то вроде хронической болячки, требовала настоящего отмщения — внезапного, с помпой, с полным крушением проклятого «благодетеля».

Маникюрша завершила свой ювелирный труд, и Татьяна, расплатившись, заспешила к своему «лексусу». Ее мобильный зазвонил снова. Но, глянув на определитель, она лишь поморщилась и отключила трубку: звонил этот придурочный мужик, владелец в точности такого же авто, как у нее самой, который помог ей несколько дней назад не опоздать на встречу с Березиным-старшим. Влюбился, конечно, и даже успел уже достать ее своими звонками и предложениями встретиться. Обычная история.

Татьяна улыбнулась и, бросив отключенный мобильный на соседнее с водительским сиденье, завела движок. В другое время она, возможно, и поговорила бы с этим самым Денисом, но сегодня ей было не до него: Монахова собиралась объездить несколько дорогих бутиков, дабы приобрести подходящий прикид для грядущего юбилея Луганского. А эта задача была совсем не простой: одеться предстояло, с одной стороны, шикарно, поскольку она теперь жена известного бизнесмена. С другой — достаточно сдержанно, поскольку именно скромность и «чистоту души» ценил в своей молодой приятельнице Константин Степанович.

 

13

Серебристый «лексус» Дениса, мягко шурша шинами, неторопливо катил в сторону Переделкина по Киевскому шоссе.

— А вы уверены, что ваш отец не сообщит Юрию, кто именно привел Галю Романову на фирму? — поинтересовался Грязнов у своей спутницы.

— Уверена! — Тамара горько усмехнулась. — Мой папенька, знаете ли, оказался не только безвольным типом, но еще и трусливым. Как вы и просили, о покушении я ему не сказала ни слова, так что заговорить обо мне с Юрием у него нет никакой причины. Дразнить гусей, то бишь Березиных, упоминаниями о неугодной, да и вообще бывшей, невестке отец не станет.

— Но ведь вы его дочь! Да еще и наследница. Как же так?

— А вот так. — Тамара пожала плечами. — К несчастью, отец молится на эту свою гадючку. А Юрия он боится давно, почему — я понимаю не слишком хорошо. Ведь и Березины тоже участвуют в этих грязных делишках с камушками! Точнее, если раньше инициатива исходила от дядюшки, то теперь они ее перехватили целиком и полностью. Иногда я думаю, что есть еще что-то, из-за чего отец трусит, что-то, о чем я не знаю. Хотя главное действующее лицо здесь в любом случае Монахова.

— Если новая супруга имеет на Владимира Александровича такое влияние, почему бы ей просто-напросто не добиться нового завещания — в свою пользу?

— Потому что ей нужен весь кусок! А отец, если перепишет завещание, по меньшей мере половину оставит все равно мне. Видите ли, я ведь с самого начала, так же, как и мама, числюсь в совладельцах! Правда, на нас с мамой на обеих приходится где-то около четвертой части всего пакета акций. Еще одна четверть принадлежала дяде Моне, у которого вообще нет никакого завещания, зато единственные родственники — мы с мамой. Ну а все остальное, не считая сущей мелочовки, папино. Моя мама и ее брат когда-то, в самом начале, доверяли отцу полностью.

— Вот теперь понятно, каким образом вы стали для них костью в горле. — Денис задумчиво покачал головой. — Александр Борисович был прав, настаивая, чтобы вы уехали на это время в Англию. А я бы добавил — вместе с вашей мамой!

— Я же сказала ему, что подумаю.

— Неужели даже после покушения на вас, Тамара Владимировна, вы не поняли, что думать на самом деле некогда?

Тамара промолчала, а Денис покачал головой. Впереди мелькнул последний указатель с названием «Переделкино», и в этот момент зазвонил Тамарин мобильный, избавив ее от необходимости отвечать.

— Да?

Денис мельком глянул на лицо своей спутницы, прижимавшей к уху трубку, и резко свернул на обочину: до сих пор он ни разу в жизни не видел, чтобы человек в считанные секунды сделался белее бумаги, чтобы лицо его буквально на глазах помертвело.

— Тамара, что случилось?!

Женщина молчала, продолжая прижимать к себе телефон, из которого громко и отчетливо доносились женские рыдания. И, так и не издав ни звука, внезапно обмякла и повалилась на Дениса.

Тот, придерживая одной рукой Тамару, потерявшую сознание, схватил выпавшую из ее рук трубку:

— Алло! Немедленно прекратите рыдать, скажите, что произошло! Я друг Тамары Владимировны, мы подъезжаем в данный момент к Переделкину. Алло?!

Звонившая женщина, видимо, сумела взять себя в руки, потому что почти сразу же заговорила, лишь изредка всхлипывая. Спустя несколько минут Денис, пристегнув ремнем к сиденью продолжавшую находиться в обмороке Тамару, выскочил из машины и набрал номер Турецкого.

Александр Борисович отозвался сразу — словно ждал звонка.

— Дядь Сань, — Денис сглотнул ком, внезапно образовавшийся в горле, — у нас беда. Убита Регина Михайловна. Да, только что. У нее были ежедневные уколы, приходила медсестра. Да, всегда одна и та же — за особую плату. Да, вы угадали, сегодня пришла другая; заявив, что ее коллега больна. Там была домработница — и вот итог. Я понимаю, что прокол. Нет, девица ушла довольно давно, Регина Михайловна скончалась через минут, как говорит эта их домработница, двадцать после укола. «Скорая» подозревает отравление, увезли сразу же на Ленинградку, в судмед. Если можно, позвоните дяде сами, ладно? А то у меня тут Тамара в обмороке, мы как раз рядом с Переделкином.

— Так что, Филя, теперь ты и сам видишь — дела наши неважнецкие. — Паша Котов, слегка раскрасневшийся от двух стопок водки, выпитых за знакомство и за удачу, вздохнул и расслабленно откинулся на спинку стула. Квартирка его невесты Наташи оказалась крохотной, но вполне уютной и очень чистенькой. Свои посиделки мужчины устроили на сиявшей первозданной белизной кухне.

Ориентировался на ней Паша прекрасно и в два счета накрыл на стол, причем закусон оказался знатный, явно специально заготовленный для московского гостя. А вот разговор… Да, с этим, как выяснилось, дело обстояло значительно хуже.

Филипп вздохнул и покачал головой.

— Ни в жисть не поверю, — принял он тон своего расслабившегося собеседника, — что к этому вашему барину Ойунскому так-таки никаких подходов не существует.

— Это потому, что вы там, в столице, маленько зажрамшись, — ухмыльнулся Котов.

— Но-но! — попытался упредить Агеев традиционный выпад провинциального коллеги: «географические» претензии к избалованным москвичам ему приходилось в своей жизни выслушивать несчетное количество раз, едва ли не в каждой командировке по немереным российским просторам. Но Паша продолжал гнуть свою линию:

— Ну что «но-но»-то? Москва ваша — она огроменная, народу там у вас — многомиллионное количество! Отсюда вы и такие вот все из себя вроде как независимые…

— Так ведь и Якутск тоже не деревня? — усмехнулся Филя.

— А-а-а… Это как сказать… Я вот тут сразу после школы, значит, объявился, так и то меня, можно сказать, любая здешняя собака в лицо знает. А ежели кто и вовсе тут родился? То-то!

— Не понял…

— А чего ж тут непонятного? — Котов налил себе еще стопочку, потянулся было и за агеевской тарой, но Филя аккуратненько прикрыл свою рюмашку, давая понять коллеге, что пора бы и тормознуться с этим делом. Настаивать тот не стал, но свою порцию оприходовал в один глоток и, подцепив вилкой кусок красной рыбки, продолжил: — Вот представь себе, что я, Павел Петрович Котов, совершенно случайно — подчеркиваю, случайно! — нарываю кое-какой мелочишки на того же господина Ойунского Платона Кировича.

— Ну и…?

— Мой следующий шаг — доложиться начальству: вот, мол, так и так… А начальство — оно с господином Ойунским Платоном Кировичем ведь не просто, вот, как мы с тобой сейчас, за одним столом, водяру потребляет. Оно, начальство то есть, Платону Кировичу хоть и дальняя, а родня! А в силу занимаемой должности даже и дальняя, можно сказать, ближе некуда… И что мне оно в ответ на мое случайно нарытое говорит? Правильно! Интересуется, а не хотел бы я пойти на…! И, к слову сказать, правильно делает.

— Ну это как посмотреть.

Сам Агеев в этот момент посмотрел на своего собеседника задумчиво и в свою очередь поинтересовался:

— Допустим, Паша, все так и есть. Но вот вопрос: а если бы начальство твое не было родней ни близкой, ни дальней и, скажем, придерживалось бы на ситуацию диаметрально противоположной точки зрения. Совпало бы лично твое мнение о вашем великом Платоне с его или тебя больше устраивает первый вариант?

— Меня? Устраивает?! — Котов совершенно неожиданно для Фили побагровел и, сжав пальцы в кулак, грохнул им по столу. — Да лично я б этого поганца Ойунского, дай мне волю!..

— Но воли, как я понял, не дают! — перехватил Агеев инициативу, и Паша скис так же моментально, как и вспыхнул:

— Не дают. Давай еще по маленькой?

— Да нет, я так думаю, пока что хватит. Ну а раз воли не дают, придется по-партизански.

— Как это?

— Если уж вы тут все родня, близкая и дальняя, пожалуй, ты, Паша, сумеешь помочь мне устроиться на эту их гребаную фирму. Скажем, грузчиком?

— Как это — грузчиком? — Котов воззрился на Филю с немалым изумлением. — Вы — и грузчиком?

— Мы что, опять на «вы» перешли? — усмехнулся Агеев. — Не понимаю, что тебя так удивляет! «Легенду» какую-нибудь простенькую сочинить — и вся недолга. Допустим, приехал к твоей невесте родич из той же Москвы: мол, надо парню пару месячишек отсидеться подальше от кремлевских курантов. Судя по тому, что ты рассказываешь, такая версия здешним вашим барам вполне по нутру будет. Надеюсь, ты своему начальству о моем приезде не докладывал?

— Так ведь просили ж не докладывать.

— Точно! — кивнул Филя. — Вот и молодец, что прислушался. К слову сказать, документики запасные у меня при себе имеются — комар носа не подточит.

— Высший класс! — Котов неожиданно поглядел на Агеева абсолютно трезвыми глазами и улыбнулся: — А потянешь ты грузчиком-то? Вроде с виду не силач.

— Ну уж как-нибудь. Да и не думаю, что это надолго. Значит, устроишь?

Паша почесал затылок и хитро подмигнул Филе:

— Это наше вам пожалуйста! У меня там грузчиком дальний Наташкин родич пашет, так у него есть очень подходящий недостаток: примерно раз в полгода уходит в запой. Потом его, тоже по блату, назад берут, поскольку силен как медведь и работник, не считая пристрастия к народному русскому напитку, хороший.

— Подходяще! — кивнул Филя. — Вот теперь можешь и мне плеснуть за удачу нашего только что задуманного мероприятия!

…Александр Борисович Турецкий с некоторым недоверием попробовал свою порцию жаркого и удовлетворенно кивнул головой:

— Надо же, действительно ничего… Не сиди, Галочка, ешь!

Кафе, в котором он назначил встречу Гале Романовой, находилось неподалеку от конспиративной квартиры и было единственным на всю округу. Потому и удивился Александр Борисович съедобности рекомендованного официантом блюда. Народа в этот послеобеденный час тут было совсем немного: пять столиков из имеющихся семи пустовали.

— Я вообще-то неголодная. — Галя смущенно посмотрела на Турецкого.

— А это ничего, — усмехнулся он. — Не помню уж, в какой пьесе Островского героиня утверждала, что вредно вообще не обедать, а вот обедать два раза — как раз и невредно!

Галя улыбнулась и взялась за вилку. И не заметила, как ее тарелка, вслед за тарелкой Александра Борисовича, опустела.

— Вот видишь! — назидательно произнес тот, дождавшись, когда подавший кофе и две крохотные рюмочки с ликером официант отойдет подальше. — На сытый желудок разговаривать с начальством сподручнее, начальство от сытости добрее бывает. Ну рассказывай.

— Я, Александр Борисович, ведь только второй день сегодня работала. — Девушка снова смутилась. — Единственное, что пока бросилось в глаза, нервные там все какие-то. Особенно Юрий Березин.

— А я и не жду от тебя ничего конкретного и уж тем более не жду никаких подвигов! Насчет подвигов — боже упаси, — нахмурился Турецкий. — Меня интересует общее впечатление. Нервные, говоришь?

— Ну да. Березин — тот и вовсе налетел на меня как коршун…

— Ну-ка давай с этого места поподробнее: когда, как и за что он на тебя налетел?

Галя поняла, что проговорилась, и, помявшись, выложила Турецкому и то, каким образом столкнулась с Юрием у дверей его кабинета, и, делать нечего, причину, по которой там оказалась. После чего наконец подняла глаза от своего остывающего кофе и посмотрела на Александра Борисовича. Лучше бы она этого не делала! Взгляд у старшего следователя, устремленный на Галю Романову, был таков, что девушка моментально поверила в слух, который до этого считала легендой. Мол, у Турецкого на допросе колются и начинают петь настоящие арии даже закоренелые бандюки — стоит ему на них только поглядеть.

Пауза, повисшая за столом, показалась Гале Романовой вечностью. А очень тихий голос Александра Борисовича, которым он произнес небольшую фразу, последовавший за этой паузой, — громом небесным.

— Еще раз проявишь подобную инициативу — отзову. Вы меня хорошо расслышали, старший лейтенант Романова?

— Да, товарищ генерал, — пролепетала обалдевшая от неожиданности Галя, ощутившая себя в этот момент глупой пятилетней девчонкой, которую застукали за воровством сладостей. — Есть, товарищ генерал.

— Что — есть? — все тем же ужасным голосом переспросил Турецкий.

— Не проявлять инициативы.

— И вообще, забыть про любую самодеятельность, — добавил он.

— И… и самодеятельность… — пролепетала Романова, более всего на свете желавшая в этот момент оказаться на расстоянии длиной не менее чем световой год и от Александра Борисовича, и от этого враз разонравившегося ей кафе.

Турецкий вздохнул и посмотрел на часы.

— Возможно, я был неточен, определяя твою задачу. — Голос у него немного смягчился. — На всякий случай повторю: ты пока только глаза и уши, не менее и ни в коем случае не более того. Собственных ситуаций не создавать под угрозой лишения одной из звездочек, украшающих твои девичьи плечи. Помнить постоянно о том, что рядом с тобой работают не просто убийцы, а люди, для которых лишить человека жизни — все равно что для тебя выпить эту чашку кофе. Кстати о кофе: допивай и свободна, тебе пора. Да и мне тоже.

Позднее Галя Романова никак не могла понять, каким образом ей удалось под тяжелым взглядом Турецкого проглотить свой кофе и покинуть наконец место их встречи.

На всех парусах спеша в сторону метро, девушка из последних сил сдерживала слезы: слишком сильным было разочарование! Она-то думала, что Турецкий похвалит ее за инициативу, даже, возможно, порасспрашивает, насколько, с ее точки зрения, трудно будет в итоге проникнуть в кабинет Березина и добраться до его компьютера. Собиралась заверить его, что справится с обеими задачами. И вот, что из этого получилось в результате!

Со своей обидой Галя кое-как совладала, только переступив порог фирмы. На рабочем месте ее поджидал в первую очередь злобный взгляд усатой бухгалтерши.

— Ты опоздала на семь минут! — пробасила вредная старуха. — У нас это не принято! Еще раз — и я пишу докладную Владимиру Александровичу.

— Извините, — пробормотала Галя, поспешно садясь за стол и включая компьютер.

Нет, день этот явно не задался. Неужели гороскопы не врут и у каждого человека действительно миниум десяток дней в месяце черные?

Галя вздохнула и уставилась в монитор, на котором уже проступила черно-белая таблица с колонками цифр. Работа, которая ей здесь досталась, была самой обычной бухгалтерской рутиной, которую Галя воспринимала как занятие невыносимо скучное. Но ничего не поделаешь — взялся за гуж… Она вздохнула и клацнула мышкой.

Девушка ничуть не удивилась бы, узнай она сейчас, что у Александра Борисовича Турецкого в настоящий момент настроение ничуть не лучше, чем у нее, что он тоже размышляет хоть и не о гороскопе с черными днями, но уж о черной полосе невезения в этом деле— точно. Слишком много проколов последовало подряд за какие-то двое суток! Начиная с момента, когда ребята Дениса, углядевшие «хвост» за Тамарой, не заметили при этом киллера, которого те явно прикрывали, отвлекая на себя внимание. И кончая настоящей катастрофой с убийством Тамариной матери, которое прохлопали не только ребята, но и он, Турецкий.

Оправдание, правда, было: рассказывая Александру Борисовичу о завещании своего отца, Тамара Владимировна не упомянула, что часть акций изначально принадлежала ей и, главное, Регине Михайловне. А в итоге усилия по охране были сосредоточены исключительно на дочери Кропотина, а никак не на его бывшей жене. Если следовать преступной логике, которой руководствуются Березины и Монахова, наибольшую опасность для их замысла представляла именно Тамара. Конечно, сумей они расправиться с ней, по закону Регина Михайловна наследовала бы часть акций дочери. Но тут вновь вопрос упирался в то, что истинное положения с дележом фирмы известно следствию не было.

Тем не менее тот факт, что не догадались его прояснить сразу, доверившись словам заявительницы, очевидно не придававшей значения своей формальной доле, и уж тем более доле матери, было ошибкой крупной, с точки зрения Турецкого, непростительной. Причины, по которым сама Тамара сосредоточилась исключительно на завещании отца, стали известны Турецкому за час до встречи с Галей Романовой: оказывается, в какой-то момент, когда Регина Михайловна была очень плоха и врачи сочли ее положение фактически безнадежным, Владимир Александрович Кропотин — нет никаких сомнений, что с подачи Березиных, — оформил над своей тогда еще законной женой опеку. Разве могло прийти в голову Тамаре, что ее заботливый и покорный по отношению к матери отец сразу после этого превратится в чужого, безразличного к ней человека?! Тем более что участвовать в делах фирмы Регина Михайловна и впрямь больше не могла.

В настоящий момент акции, принадлежавшие Регине Михайловне, находились в руках ее бывшего мужа, и Тамара почти не сомневалась в том, что они давным-давно либо аннулированы, либо переоформлены на его нынешнюю супругу. Ведь фирме Владимира Александровича закон уже много лет не писан! В распоряжении Кропотина к тому же целая команда ушлых юристов, готовых подвести правовую базу под любое действие хозяина, не согласующееся с законодательством. В общем, хотя с момента развода родителей опека Владимира Александровича над бывшей женой прервалась автоматически, дело было сделано, акции Регины Михайловны растворились в воздухе, и Тамара махнула на эту ситуацию рукой. Тем более что в деньгах они не нуждались: Кропотин регулярно и даже щедро пополнял личный счет дочери.

Вернувшись на квартиру, Александр Борисович Турецкий созвонился с Грязновым и Меркуловым, договорившись встретиться и обсудить сложившуюся ситуацию на следующий день ровно в полдень, пригласив заодно и Дениса. После чего начал придирчиво пересматривать прихваченные с собой рубашки и галстуки: этим вечером им с Грязновым-младшим предстоял светский раут. На нем Турецкий намеревался впервые за все время взглянуть в глаза женщине, которую Тамара Владимировна Березина считала основной причиной свалившегося на нее несчастья, а следовательно, если Тамара права, являющуюся и убийцей ее матери.

Александр Борисович почти не сомневался в том, что Татьяна Монахова действительно имеет отношение к последним трагическим событиям. Что эта пока еще неведомая ему женщина ведет свою, судя по всему, смертельную игру.

 

14

Начальник службы криминальной полиции генерал Константин Степанович Луганский никаких празднеств по поводу своего пятидесятипятилетия поначалу не хотел категорически. Но если с друзьями и сослуживцами еще можно было договориться, то с супругой генерала Ниной Ивановной данный номер не прошел.

Окончательно же все стало на свои места, когда Константину Степановичу позвонил не кто-нибудь, а сам заместитель генерального прокурора Константин Дмитриевич Меркулов. Он поздравил генерала с юбилеем и, извинившись, попросил его не слишком удивляться, если гостей на предполагавшемся банкете окажется на пару человек больше, чем запланировали супруги Луганские. И хотя Меркулов пояснять ничего более не стал, Константину Степановичу и так было ясно: происходит нечто весьма важное, и кто-то из приглашенных им на банкет друзей и знакомых находится под колпаком, а его, генерала Луганского, при этом собираются использовать втемную.

И говорить не стоит, что старый служака поначалу здорово разобиделся — тем более что речь шла о мероприятии сугубо личном. Но, как следует поразмыслив над звонком Меркулова, вынужден был признать, что вряд ли его коллеги из прокуратуры решились бы на подобное по пустяковой причине. Так кто же, кто из близких ему людей является на самом деле, если верить Генпрокуратуре, волком в овечьей шкуре?!

Словом, настроение у юбиляра к тому моменту, как гости начали понемногу заполнять просторную генеральскую квартиру, назвать праздничным было трудно. Хотя счастливого именинника он изображал изо всех сил, но Нина Ивановна, полностью изучившая своего супруга за тридцать лет совместной жизни, моментально раскусила мужа.

— Костя, что с тобой? — тихо спросила она, оказавшись рядом с генералом, ухитряясь при этом продолжать улыбаться прибывающим гостям.

— А что со мной? — Луганский приподнял брови и тоже улыбнулся как можно шире кому-то из прибывших.

— Прекрати, меня не обманешь. Что случилось? Что-то серьезное? Здравствуйте, Александр Александрович, рада вас видеть!

— Абсолютно ничего, отвяжись! — неожиданно зло буркнул Луганский. И как раз в этот момент увидел ту самую «дополнительную парочку», о которой предупреждал Меркулов. И сердце генерала тут же ухнуло вниз, ибо дело-то, судя по всему, и впрямь было серьезнее некуда! Молодой человек с рыжей шевелюрой был ему неизвестен, а вот его спутник… С Александром Борисовичем Турецким генералу лет, пожалуй, уже восемь назад, пришлось сотрудничать по одному прехитрому и весьма запутанному делу. А еще Луганский знал абсолютно твердо: Турецкому простые дела не достаются, о помощнике генерального прокурора совсем не напрасно ходили легенды, из коих по меньшей мере половина — истинная правда.

С этой минуты Константин Степанович, кое-как взявший себя в руки, чтобы просто улыбнуться и в точности как остальным гостям кивнуть Турецкому и его спутнику с самым добродушным видом, на самом деле не выпускал посланцев Меркулова из виду ни на секунду: недаром же он когда-то начинал в обычном отделении милиции простым опером! О его напряженном и пристальном внимании к этим двоим никто, кроме Нины Ивановны, так и не догадался. Тем более что с половиной присутствующих Турецкий был знаком или почти знаком. Так что никаких вопросов о его близком знакомстве с Луганским ни у кого не возникло.

На юбилейном банкете Константина Степановича был еще один гость, точнее, гостья, не менее тщательно, чем виновник торжества, скрывавшая свое подлинное настроение. Татьяна Монахова пребывала, несмотря на свою сияющую, как ювелирная экспозиция, улыбку, в ярости. Буквально за пару часов, перед тем как они с Юрием должны были встретиться, чтобы отправиться сюда, Березин-младший позвонил своей любовнице и замогильным голосом сообщил, что он в данный момент находится в больнице, куда только что с обширнейшим инфарктом доставлена его мать, и что, пока ситуация с ней не прояснится, никуда он с места не двинется — тем более на чей-то там банкет, который ему, Юрию, по сравнению со случившимся по фигу.

Объяснять упрямому, как сам дьявол, Юрию, насколько важно и необходимо ему знакомство с этим, как он выразился «сраным ментом», Татьяна не стала — бесполезно! Она давно догадывалась, что эту старую калошу, свою мамочку, Юрий на самом деле если и не обожает, то дорожит ею куда больше, чем отцом. Так что не такой уж он оказался железобетонный и надежный, ее Юрочка. Тем важнее становилось в глазах Монаховой его знакомство с Луганским, который за своих друзей при любых обстоятельствах стоял горой, для которого слова «это мой товарищ» были равносильны словам «святой человек». И какой прекрасный, вполне естественный повод для знакомства, когда теперь еще представится случай? Не исключено, что и вовсе никогда: Монахова потому и торопила старика Березина, потому и подбила Юрия на самостоятельный шаг за спиной генерала, что шкурой чуяла: время поджимает.

Спроси ее кто-нибудь, почему и каким образом, — объяснить Монахова это не сумела бы. Однако вся ее интуиция, натренированная за годы негласной службы, а по сути, настоящего рабства у Валерия Андреевича Березина, вопила именно об этом. Уж чему-чему, а своей интуиции Татьяна доверяла целиком и полностью, по причине того, что та ее ни разу в жизни не подводила!

Монахова сердито тряхнула дивной платиновой гривой, протянула руку, украшенную перстнем с крупным сапфиром, окруженным не самыми мелкими бриллиантами, и изящным движением взяла с подноса проходившего мимо официанта бокал с шампанским. И в этот момент почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Неторопливо повернувшись; Татьяна безразлично глянула на ближайшую к ней горстку гостей, и тут же ее бровки едва заметно удивленно дрогнули: из толпы друзей Луганского ей радостно улыбался — кто б мог подумать? Тот самый Денис, фамилию которого она решительно не помнила, бизнесмен, выручивший ее тогда с застрявшей в пробке тачкой. Вот уж неожиданность так неожиданность! Что ж, как говорится, что ни делается… Прекрасная возможность хоть так отомстить Юрочке, отдавшему предпочтение своей курице мамаше. Почему нет? Судя по настойчивым звонкам, рыжего бизнесмена не миновала судьба большинства ее знакомых мужчин: влюбился по уши!

Татьяна поначалу почти не обратила внимания на то, что Денис двинулся ей навстречу не один, а в обществе еще одного господина — постарше его, однако весьма подтянутого и элегантного.

— Это судьба! — Денис сиял и светился не хуже Татьяниного перстня, на который успела завистливо покоситься уже Не одна из присутствующих дам. — Здравствуйте, Танечка! Страшно рад вас видеть в доме своего друга. Ох, простите! Знакомьтесь — это еще один мой старый друг. Даже точнее — старший друг. Александр Турецкий.

— Весьма рад! — Вот тут Монахова наконец и взглянула на спутника рыжего бизнесмена. На какое-то мгновение взгляды их встретились, и Монахова неожиданно ощутила легкий холодок, пробежавший по ее полуобнаженной, идеальной формы спине. Где-то она слышала эту фамилию. Где?!

Казалось, Турецкий каким-то таинственным образом прочел мысли женщины:

— Не мучайтесь, Татьяна Николаевна. — Он усмехнулся, слегка прищурившись. — Я вам подскажу, где вы могли слышать мое имя: от вашего шефа. Вы ведь до недавнего времени работали в МИДе? Я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. — Татьяна тоже слегка прищурилась, стараясь удержать взгляд Турецкого. Сцена напоминала небезызвестную детскую игру в гляделки.

— Ну вот там и слышали. — Голос Александра Борисовича, в отличие от холодного, тяжелого взгляда, был самым что ни на есть добродушным. — Напомню: я первый помощник генпрокурора.

— «Важняк», — бросила автоматически Татьяна.

— Что ж. Так нас тоже изредка называют. Вы, я смотрю, ориентируетесь в нашей среде.

— Если учесть, что среди моих знакомых, — отчетливо произнесла женщина, — числится ваш шеф, наш генпрокурор, — ничего удивительного!

Она усмехнулась и с презрением дернула мраморным плечиком.

— Прошу прощения. — Не глядя больше на Турецкого, словно того тут и вовсе не было, Монахова обернулась к Денису: — К сожалению, радость ваша минимум наполовину напрасна. Я сейчас поздравлю персонально нашего именинника и, к сожалению, должна буду покинуть вас.

— Ну вот. — Денис с искренним огорчением развел руками. — А я-то думал…

— Мне очень жаль, — Татьяна ласково улыбнулась, — но у меня ужасно ревнивый муж, позволил только заехать сюда — поздравить старого друга. Сам он страшно занят, я же должна дожидаться его дома, так уж у нас сложилось. Всего вам доброго!

Круто развернувшись, она поставила так и нетронутый ею бокал с шампанским на ближайший столик, после чего начала пробираться, не слишком торопливо, но и не медля, в противоположный угол гостиной к юбиляру, окруженному о чем-то оживленно болтающими гостями.

Константин Степанович Луганский, наблюдавший эту мимолетную, занявшую не более нескольких минут сцену от начала и до конца, поначалу склонен был счесть ее чистой случайностью: милая, скромная, надежная и выдержанная Танечка Монахова, идеальная во всех отношениях, с его точки зрения, сотрудница МИДа, ну никак не могла быть тем самым «объектом», ради которого на его личном банкете появился сам Турецкий! Очевидно, спутник Александра Борисовича — старый знакомый Тани, вот и познакомил ее с генералом из чувства вежливости. Первые сомнения в собственной правоте Луганский почувствовал в тот момент, когда Монахова, совершенно неожиданно и как раз после увиденной им сцены, вдруг начала прощаться, даже не дождавшись банкетного стола.

— Как же так, Танюша? — На лице Константина Степановича отразилась растерянность. — Сейчас, кстати, и ваш шеф бывший приедет.

— Константин Степанович, солнышко мое, — жалобно произнесла Монахова, — клянусь, я не нарочно. Позвонил муж, ему срочно требуется моя помощь, я даже толком не поняла, что случилось. Простите меня, Христа ради. Клянусь, специально приеду к вам в гости еще раз и по этому же поводу — прямо на днях.

И, легко коснувшись губками щеки именинника, Татьяна почти моментально скрылась в толпе гостей.

Последние сомнения по части того, кто именно интересовал Турецкого на его банкете, оставили Луганского спустя ровно пятнадцать минут после исчезновения Монаховой. На этот раз к нему подошел Александр Борисович — уже один, без неизвестно куда исчезнувшего своего рыжего спутника.

— Разрешите вас поздравить, — мягко произнес Турецкий, — и откланяться. А также примите наши извинения и извинения Меркулова. Надеюсь, мы не слишком спутали ваши банкетные планы? Не сомневаюсь, что посвящать в неожиданные для вас дополнительные обстоятельства вы, генерал, никого не собираетесь.

— Естественно, — Луганский с тоской глянул в глаза Турецкого. — Простите меня, старика, но вы уверены…

— Ну какой же вы старик, прости, господи! — возмутился Александр Борисович. — Пятьдесят пять лет — это для нас с вами не что иное, как возраст расцвета карьеры. Удачи вам, генерал!

Более Турецкий не добавил ни слова, сделав вид, что Луганский и не пытался у него что-то спросить. И вскоре гости были приглашены Ниной Ивановной к банкетному столу — самым оживленным тоном, какой только имелся в ее арсенале.

Однако генерал Луганский прекрасно видел огонек тревоги в глубине ее глаз. Судя по всему, разыгравшаяся здесь мизансцена не укрылась от внимания генеральши. Перехватив взгляд жены, Константин Степанович тут же отвел свой собственный: огонек тревоги сменился другим — торжествующим, на человеческий язык это переводилось одной-единственной фразой: «А что я тебе, старому дураку, говорила?!» Дело в том, что Нина Ивановна Луганская терпеть не могла столь симпатичную ее мужу Татьяну Монахову. Пару раз супруги даже крупно поговорили между собой в связи с «роковой блондинкой».

До сегодняшнего вечера Константин Степанович предполагал, что жена по чисто женской глупости просто-напросто ревнует его к Танечке. Увы, теперь никакой уверенности даже в этом у него не было.

«Лексус» Дениса терпеливо поджидал Турецкого на парковке у дома Луганских. Сам владелец уже какое-то время на новеньком синем «пежо» Александра Борисовича сидел на «хвосте» у Татьяны Монаховой, покинувшей банкет после знакомства, неприятного во всех отношениях.

Турецкий легко вывел Денисова красавца со стоянки и, немного отъехав по тихому переулку в сторону никогда не умолкающего московского центра, притормозил машину в густой тени громады «сталинки», за которой сдержанно гудело Кольцо. Извлек из внутреннего кармана мобильник и набрал рабочий номер Меркулова. Его шеф взял трубку почти сразу.

— Привет, Костя? Паришься на трудовом фронте?

— А ты как думал, — ворчливо буркнул тот. — Это некоторые привилегированные личности у нас на светских раутах тусуются, как выражается нынешняя молодежь. Ну и словечки у них! «Тусуются», «оттягиваются»… Тьфу!..

— Зато как ярко и образно! — усмехнулся Турецкий, никогда не упускавший возможности слегка поддразнить своего старшего друга за его пуританство.

— Короче, — сурово произнес Меркулов, — ты что, уже покинул юбилейное застолье?

— Так же, как и наша дамочка. Ну, доложу я тебе…

— Что, впечатлила? — фыркнул Константин Дмитриевич.

— Несомненно! Но не в том смысле, на который ты делаешь свои прозрачные намеки! Поверь мне, старому волку и не менее старому знатоку волчиц, наша заявительница не просто права — свою новоявленную мачеху Тамара Владимировна, похоже, недооценивает.

— Это ты что, с одного взгляда на фигурантку сделал такой вывод?

— Костя, ты меня знаешь. Скажи-ка, я хоть раз на твоей памяти ошибался, зачисляя кого-либо в кровные наши враги?

— Между прочим, за последнее время ты мне уже во второй раз напоминаешь о своей знаменитой интуиции! Что ж она у тебя так выборочно работает, Саня, в последнее время? На руках у тебя труп, и еще слава богу, что не два. Из Якутска пока что ни звука, информации по нужному нам направлению по-прежнему, считай, ноль.

— Принято, — пробормотал Турецкий. — Насчет информации, кстати, придется тебе лично кое-что у нашего генерального выяснить.

— Да ну?!

— Я серьезно. Мадам между делом весьма изящно пригрозила, что якобы неплохо с ним знакома. Вот и выясни, так это или нет.

Меркулов помолчал, что-то обдумывая, Турецкий терпеливо ждал.

— Послушай, Сань, — сказал наконец Константин Дмитриевич, — а не рановато мы приоткрыли крышку нашей шкатулки с секретом? Если дама и впрямь умна, вряд ли сочтет ваше знакомство случайностью. В итоге ты можешь возвращаться в свой кабинет хоть завтра и…

— Не рано! — прервал шефа Турецкий. — В самый раз, Костя, — это во-первых. И пока что не вижу, чтобы мы что-то приоткрыли — во-вторых. Сам говоришь, с уликами по основной линии у нас хреново. Если дама насторожится — заметь, я не говорю «испугается», поскольку испугать ее— уверен — трудновато. Так вот, если она насторожится, хотя бы одному из Березиных это станет известно. А вот тут испуга уже можно ожидать — слишком многое они рискуют потерять, особенно старший. Засуетятся — непременно ошибутся, проколются. Вот тогда улики и посыплются.

— Ладно, так и быть, порадую тебя раньше, чем это сделает твой любимый друг Грязнов, — смягчился Меркулов. — Звонил он мне с полчаса назад, есть вести из Израиля — от Крота.

— Да ну?!

Турецкий и впрямь порадовался.

— Кротов, согласен, гений: во-первых, нарыл-таки номера тайных счетов этого ихнего Гирша и… Угадай кого.

— Думаю — Кропотина, — после недолгих колебаний предположил Турецкий. — Хотя, если честно, никогда не слышал, чтобы такого рода счета заводились в Израиле! Наших «новорусских» мальчиков все как-то больше Швейцария влечет по этой части.

— Однако ты, представь себе, угадал! Но это еще не все! Алексей Петрович нарыл и вовсе бесценные сведения, причем документально подтверждаемые, если понадобится. Словом, господин Гирш, точнее, его супруга, владеет некой крошечной фирмочкой в городе Назарете, которая поставляет совершенно необработанные, высококачественные камешки, не иначе как намытые на берегах великой сибирской реки Лены, на одно абсолютно закрытое для посторонних граждан производство.

— Недурно! — присвистнул Турецкий. — Надо полагать, если очень постараться, наши друзья-приятели из ФСБ сумеют сговориться со своими тамошними коллегами и приоткроют данную дверцу с их помощью! Хотя бы в той части, которая способна осветить, как на это самое производство формально попадают наши камушки! В соответствии с международными договоренностями, между прочим…

— Ну пока у меня все. Как Тамара Владимировна?

— Денис приставил к ней помимо охраны свою собственную то ли сиделку, то ли медичку, поскольку чувствует она себя, мягко говоря, не очень, обвиняет себя же в гибели матери.

— Хорошо, что хоть не тебя, — проворчал Константин Дмитриевич. — Ну ладно, до завтра. Кстати, Кротов будет дома послезавтра. Надеюсь, к тому времени и Филя в Якутске что-нибудь нароет.

— Я тоже на это очень надеюсь, — вздохнул Турецкий и, распрощавшись с Меркуловым, начал набирать номер Славы. Грязнова. Тут ему повезло меньше. Мобильный у его друга был отключен, ни рабочий, ни домашний номера не отвечали. И только сообразив, что Слава, должно быть, рванул на дачу, Турецкий смирился и, включив движок, тронул «лексус» с места.

Ровно в два часа ночи во двор дома, в котором располагалась конспиративная квартира Турецкого, въехал синий «пежо». Припарковав машину и убедившись, что его собственная, как и договаривались, спокойно дожидается своего хозяина, Денис выбрался наружу и посмотрел на единственные светящиеся окна в доме — на третьем этаже. И лишь после этого набрал номер Александра Борисовича.

— Ваш автомобильчик на месте, дядь Сань, — сообщил он.

— Это радует, — прокомментировал Турецкий совершенно бодрым голосом.

— У фигурантки сегодня день невезения! От Луганских она рванула вначале к Березину-старшему на квартиру, но там его, судя по всему, не было. Потом долго названивала кому-то по разным номерам — абсолютно безрезультатно. Наконец, ей удалось связаться с младшим — то бишь с любовничком. Поинтересовалась, где он. Переспросила: «Все еще в больнице?!» — весьма раздраженно. Потом помолчала и отключила связь. Насчет того, что Березин-младший делает в больнице, пока ничего оказать не могу, будем выяснять завтра. После этого звонка «наша Таня» поехала домой к супругу, судя по тому, как она несколько раз по дороге чертыхалась и материлась, — в отвратительном настроении. Теперь еще одно, ребята сообщили — есть интересные новости из Израиля.

— Новости из Израиля мне известны, Денис, — прервал его Турецкий. — Отправляйся-ка ты спать, мой мальчик. И не забудь, жду тебя завтра ровно в полдень.

— Если вы ждете разноса, господа хорошие, вынужден вас разочаровать! Во-первых, все прекрасно понимаете сами: и гибель пожилой женщины, и твое ранение, Николай, на нашей совести. Как видите, с себя я вину тоже не снимаю. Ну а во-вторых, времени на покаяние просто-напросто нет, что охотно подтвердит присутствующий здесь Константин Дмитриевич Меркулов.

Александр Борисович Турецкий оглядел присутствующих в комнате мрачно насупившегося Севу Голованова и вышедшего из больницы Щербака, рука которого все еще была перевязана. Оба оперативника и только что подъехавшие Меркулов и Грязнов молчали. Зато Денис все-таки не выдержал, ответил:

— Александр Борисович, — он нервно повел плечом, — я не думаю, что мы так уж виноваты! Во-первых, Тамара не сочла нужным и важным ввести нас в ситуацию с акциями фирмы Кропотина, а сами проверить завещание просто не успели…

— А еще мы, — мрачно усмехнулся Турецкий, — как последние лохи, не сочли нужным и важным уточнить эту самую, как ты выразился, ситуацию с акциями хотя бы через того же Гордеева. И что же во-вторых?

— Вот тут, пожалуй, да, — пробормотал Денис. — Недооценили мы профессионализм бандитов. Сосредоточились на «хвосте», двое этих «спецназовцев» за ней посменно почти открыто ходили. Не сообразили насчет киллера.

— Кстати, Николай, — Турецкий повернулся к Щербаку, — как ты его углядел-то в последний момент?

Щербак попытался пожать плечами, очевидно позабыв про свое ранение, и тут же едва заметно поморщился:

— Оптика у него бликанула. Ну а у меня, ясное дело, старые рефлексы. Если бы не солнышко на небе, а, скажем, дождевые тучи, завтра бы мы хоронили не только мать нашей фигурантки, но и ее вместе с ней. Я и заметил-то в последнее мгновение, боковым зрением можно сказать, среагировал и довалить даму на асфальт успел чудом.

— Чудом, говоришь? Что ж, получается, пока Бог еще на нашей стороне. Ладно! Сделанного не поправишь. Денис, на похороны Регины Михайловны отрядишь двоих.

— Я троих собирался.

— Если твои ресурсы позволяют.

— Позволяют, Александр Борисович! Крот возвращается ближайшим рейсом, сегодня. Разрешите доложить по Израилю?

— Давай дуй, — вздохнул Турецкий. — А что, разве ты мне, Костя, вчера не все сообщил?

Александр Борисович повернулся к молча сидевшему в углу Меркулову, но ему ответил не он, а тоже молчавший до этого момента Грязнов:

— Все сведения по Израилю, Саня, у меня, я вчера Константину в общих чертах отзвонился. Вы-то с Денисом на банкете жировали, мобильники отключены.

— Ну ты тоже недоступен был, во всяком случае вечером.

— То, что у тебя вечер, у нормальных людей ночь уже.

— Так что там с Израилем?

— С Израилем ситуация следующая, — вновь вступил Денис, дождавшийся наконец своей очереди. — Крот передал нам названия банков и номера счетов господина Гирша и Кропотина, а Макс с Аликом, потрудившись на славу, выяснили их содержание.

— Это мне уже известно. Говори сразу: что-то из того, что не докладывалось Косте, есть?

— Есть! — кивнул Денис. — Хотя я, конечно, не знаю, что именно дядя Слава сказал Константину Дмитриевичу, но один свежачок точно есть. Крот вчера по факсу переслал нам распечатку одного разговорчика. Не знаю уж, как ему это удалось, но разговор, который записан, любопытен прежде всего его участниками: собеседники — господин Гирш и генерал Березин! Последний без всяких церемоний позвонил упомянутому персонажу в три утра по местному времени.

— Ну-ка, ну-ка? — опережая Турецкого, заинтересованно произнес Меркулов и пододвинулся вместе со стулом поближе к Денису. — Что же, получается, что Гирш и наш Валерий Андреевич — знакомы, и даже настолько, что созваниваются в любое время суток? Кстати, по какому номеру шел разговор?

— Представьте, по домашнему Гирша! — Денис с некоторой гордостью поглядел вначале на Меркулова, затем на Турецкого и Грязнова-старшего. Вот, мол, какие у меня ребята, знай.

— Ай да Крот! — Меркулов покачал головой. — Так-так. И о чем же шла речь далее?

— Речь шла о том, что некая, по словам Березина, «грязная партия» прибудет по известному Гиршу адресу ровно через неделю. Лично я считаю, что под термином «грязная партия» подразумеваются наши с вами камушки — необработанные. Если учесть, куда именно они через господина Гирша попадают.

— Денис, — перебил его Турецкий, — распечатку я прочту, скажи мне только одно: как насчет Кропотина — упоминался он в разговоре?

— Ни словом, как будто его в природе вовсе не существует.

Александр Борисович задумчиво постучал ручкой по столу и повернулся к сосредоточенно молчавшему Грязнову:

— Вот что, Слава. По моему разумению, Кропотина пора приглашать для собеседования. Как думаешь?

— Не рановато? — неуверенно возразил Грязнов-старший. — Судя по всему, он доверяет обоим Березиным абсолютно. Похоже, боится их. А ведь есть еще и юная супруга с крокодильими зубками.

— Саня абсолютно прав! — вмешался Меркулов. — Не рано, а в самый раз, пока он тепленький! В смысле потрясен гибелью своей бывшей жены. Ну не совсем же дурак, должен понять, особенно если узнает наконец о покушении на свою единственную дочь, что следующие жертвы — они. И еще неизвестно, в какой последовательности. Саня, я думаю, даст ему послушать разговорчики его очаровательной супруги с ее любовничком, дабы наш бизнесмен не сомневался, откуда эти ножки растут. Как, Борисыч, я прав?

— Абсолютно! К тому же, ребятки, теперь мы с вами точно знаем, сколько времени нам отпущено на все про все. Когда, говоришь, Денис, «грязная партия» пойдет по назначению?

— Через неделю, Александр Борисович.

— Естественно, каким образом осуществится транспортировка — ни слова?

— Скорее, пара слов: «как обычно». Прочтете сами.

— Прочту! Однако, ребятушки, сами видите — молчание Якутска нам в зарез. Денис, как вы с Филей договаривались насчет связи?

— Крайний срок сегодня вечером, должен позвонить сам. — Денис виновато посмотрел на Турецкого. — Я не понимаю, почему он молчит, четыре дня прошло, звонил всего раз — доложил, что прибыл и с устройством все в порядке.

— Ладно, коли крайний срок пока не миновал, паниковать рано. Теперь — наши дальнейшие действия. Слава, необходимо взять под особый контроль тот самый таможенный терминал, через который уходят официально «обработанные» алмазы. Знакомца Кропотина, который там начальствует, необходимо взять под контроль. Слава, — Турецкий повернулся к Грязнову, — по твоей старой агентуре и вообще эмвэдэшным связям. Есть у тебя человек, которого туда можно было бы на несколько дней подсадить?

— Найдем, — Грязнов азартно блеснул глазами. — Могу предоставить и такого, который… Словом, организует этому знакомцу кропотинскому больничный… на пару недель.

— Э-э-э, господа, — усмехнулся Меркулов, — могу я попросить вас не увлекаться?

Денис не выдержал и откровенно расхохотался, заулыбались и Голованов со Щербаком.

— Ну тогда сам этим займись, — подмигнул Константину Дмитриевичу Грязнов-старший.

— И займусь, — кивнул Меркулов, — причем без каких-либо нарушающих УК РФ авантюр.

— Ну на то ты и генерал от прокуратуры — не то что мы, менты поганые, — беззлобно улыбнулся Грязнов. А Меркулов в ответ кивнул и повернулся к Турецкому:

— Значит, так. Я правильно понял, что господина Кропотина ты хотел бы видеть непосредственно здесь, а не в официальном кабинете?

— Угу. Так же как и некоего господина Петра Сергеевича Лагутина, о котором вы, друзья, часом, не забыли?

— Обижаете, Александр Борисович, — ответил ему на этот раз Денис. — Я как раз собирался вам сказать. Его двойную бухгалтерию в «Фианите» Алик взломал на раз-два. Вое же надо быть полным идиотом, чтобы все эти подкожные свои делишки хранить в компьютере. Словом, повод у нас теперь вызвать его официально есть, а уж неофициально — тем более.

— Вначале я хотел бы видеть Кропотина, — покачал головой Турецкий. — Давайте, ребятушки, сделаем так…

Владимир Александрович Кропотин приехал на похороны своей бывшей супруги, как он униженно объяснял данный поступок своей новой жене, исключительно, чтобы поддержать Томочку. Тамара и впрямь нуждалась в поддержке, это было понятно с одного взгляда на нее. Женщина больше не плакала: во-первых, за четыре дня, прошедшие с момента трагедии, все слезы были выплаканы. Во-вторых, уколы, которые делала дважды в сутки Денисова медсестра, не отходившая от нее ни днем ни ночью, погрузили Тамару в какое-то странное состояние — словно все, что происходило на ее глазах, не сон даже, а что-то вроде кадров, мелькающих на экране.

На отца, вылезшего на глазах дочери из незнакомого ей черного лимузина, Тамара поглядела с той же болезненной отстраненностью, словно не понимая, что он делает здесь, возле кладбищенских ворот.

На самом деле Владимир Александрович был в шоке, внезапная гибель Регины Михайловны подействовала на него куда сильнее, чем мог предположить даже он сам. Кому могла помешать Регина настолько, чтобы пойти на убийство?! Мысль о том, что его горячо любимая Танюша, настоящий ангел во плоти, может иметь к смерти Регины Михайловны хоть какое-то отношение, не приходила Кропотину в голову не потому, что он был глуп. Хотя, как известно, сильная страсть — а именно страсть испытывал Кропотин к своей молодой иене — даже очень умных людей делает глупее.

Однако, не зная о прошлом Татьяны практически ничего, кроме того, что она сама сочла нужным сказать ему, полагая, что с Березиным-старшим она познакомилась, как и утверждала, совсем недавно, в доме своего бывшего шефа, а с Юрием и вовсе только-только, на его собственной фирме, Владимир Александрович сосредоточил все свои подозрения на генерале и его сыне. Но и тут ему было непонятно, для чего может тому же зятю, да еще, кажется, действительно бросившему Тамару, понадобиться смерть Регины. Или — исчезновение Мони. Впрочем, Моня всегда был темной лошадкой, так что, возможно, исчез на некоторое время по своим собственным делам и инициативе.

Словом, как представлялось Кропотину, убийство его бывшей жены — загадка почти неразрешимая. Вряд ли следственные органы ее когда-нибудь разгадают. Да и кто такая, в конце концов, Регина, чтобы рвать пупок в поисках убийцы? Больная, немолодая женщина, даже, стараниями самого Кропотина и его юристов, уже не являющаяся владелицей акций фирмы…

Тягостная процедура похорон, вид бледной, почти прозрачной от этой своей бледности дочери, глядящей сквозь него, словно не видящей собственного отца, выбили Владимира Александровича из колеи окончательно. От каждого мимолетного взгляда на Тамару сердце его против воли болезненно сжималось: как мог, как умел, Владимир Александрович любил свое единственное дитя, а сейчас, глядя на отстраненно-безразличную дочь, вдруг остро осознал, как же на самом деле жаждет от нее взаимной, горячей любви! Как хотелось бы ему, чтобы его умница (вся в мать!) и красавица даже в своем горе (тоже в мать!) дочь рыдала сейчас на его, отцовском плече, как на единственной стоящей опоре в беде. Чтобы с удвоенной любовью, доверчиво, как в ее детстве, когда жизнь была совсем-совсем иной, прижалась к нему, изливая свою беду единственному теперь в ее жизни родному человеку! Увы, ничего похожего и в помине не было, и Кропотин с той же ясностью ощутил, что вина в этом — его, и ничья больше.

Тамара в нем не нуждалась. Ни в той степени, в какой хотелось бы Владимиру Александровичу, ни, возможно, вообще в какой-либо… Что ж, поделом ему.

Церемония наконец завершилась, в ряду могил вырос еще один холмик, плотно укрытый свежими венками, украшенными лентами. Кропотин видел, как его дочь в сопровождении совершенно незнакомых ему людей, из которых он знал только ее домработницу Ольгу, медленно уходит прочь от могилы, даже не поискав отца глазами. «И поделом мне», — подумал Владимир Александрович как-то вяло и тоже побрел в сторону выхода, где прямо за воротами стоял его новый лимузин — черный, словно специально приобретенный в знак траура. Так же вяло Кропотин подумал, что избавится от этого приобретения, принадлежащего фирме, немедленно. Машина будет теперь всегда вызывать у него исключительно кладбищенские ассоциации. Или пусть Юрий, позарившийся на эту тачку и настоявший на ее приобретении, сам ездит на лимузине.

За этими ненужными мыслями Владимир Александрович не заметил, что бредет к выходу с кладбища в одиночестве, что его охранник как сквозь землю провалился. Обнаружил он это, только дойдя до машины. Оглядевшись, недоуменно пожал плечами и нырнул в громадный полутемный салон, дверца которого сказалась открытой. Водительское место, как он успел заметить, несмотря на то что салон от кабины отделяло темное, почти непроницаемое для света и совсем непроницаемое для звука стекло, тоже пустовало.

Возможно, отметив эти необычные детали, Владимир Александрович и поостерегся бы садиться в машину. Но когда он автоматически распахнул дверцу салона, из глубины его послышался приветливый голос, даже показавшийся Кропотину знакомым.

— Садитесь, Владимир Александрович. — И в поле его видимости оказался мужчина вполне приличного вида, с сочувствующими светлыми глазами и аккуратно причесанной темно-рыжей шевелюрой. — Тамара Владимировна попросила меня проводить вас, а водитель сейчас вернется, это она его зачем-то позвала. Да не пугайтесь, вот мои документы!

Красная книжечка, протянутая Кропотину, на обложке которой тот заметил слова «Министерство внутренних дел», успокоила Владимира Александровича, и он сел в машину рядом с рыжеволосым.

— Вы, вероятно, следователь? — вздохнул Кропотин. — Из-за Регины? Но я вряд ли сумею вам помочь, мы не живем вместе уже год. Даже представить не могу.

— Вы нам, Владимир Александрович, — мягко прервал его собеседник, — помочь действительно вряд ли сумеете. А вот мы вам — да.

— Мне? Кропотин глянул на мужчину с искоркой интереса. — А почему вы, собственно говоря, решили, что я нуждаюсь в помощи?

— Мы не решили, мы знаем. В частности, то, что следующей жертвой убийцы станете вы, а затем ваша дочь, на которую, кстати сказать, уже покушались на днях…

— По… Что? На Тому?! Но… Господи, не может быть!

Денис Грязнов удовлетворенно отметил, как враз побледнело лицо Кропотина.

— Но почему я должен вам верить? Почему сама Тамара мне ничего не сказала?!

— Потому что по ряду причин мы попросили ее этого не делать. Владимир Александрович, только не нужно делать вид, что вы не знаете о том, что среди сотрудников вашей фирмы есть профессиональные убийцы.

— Господи, да о чем вы?! Клянусь, я…

— Владимир Александрович, — перебил Кропотина Денис, — водитель возвращается. Сейчас мы назовете ему адрес, по которому нас с вами следует отвезти. Там вам предоставят все необходимые доказательства, там вы и будете объяснять, что знали, а что нет. Конечно, если собственная жизнь и жизнь вашей дочери вам действительно дорога!

— Это… Это шантаж, — пробормотал Кропотин. — Но вы не оставляете мне выхода. Куда вы хотите меня везти? И где мой охранник?!

— Поедем мы на одну из конспиративных квартир МВД, а охраннику вашему делать там решительно нечего — так же как и водителю. Посему повезет нас знакомый вашей дочери Тамары Владимировны.

— Вы же сказали, что мой водитель идет.

— Ну я его и имел в виду. Ваш шофер сейчас находится за рулем машины Тамары Владимировны, по ее просьбе. Точнее — как она ему сказала, вашей. Вы ведь волнуетесь о безопасности Тамары?

— Черт-те что! — Владимир Александрович Кропотин с легким стоном откинулся на спинку мягчайшего сиденья, обтянутого лайкой. И совсем уж нелепо подумал: «Проклятый лимузин. Все из-за него! Сегодня же отдам его этому щенку Юрке, пусть сам ездит».

Следующая мысль была совсем неприятной. Что, если его, Владимира Александровича Кропотина, таким вот хитрым способом просто-напросто взяли в заложники? Допустим, чтобы затребовать огромный выкуп?

Или и того хуже. Ведь пропал же куда-то Моня?! А ксиву сейчас какую хошь состряпать — плевое дело!

Владимир Александрович с ужасом покосился на своего незваного спутника и наткнулся на почти веселый взгляд.

— Не бойтесь, — тот уже откровенно усмехнулся, — это не похищение! Пообщаетесь со следователем, и отвезем вас куда скажете!

…В этот самый момент Александр Борисович Турецкий с огромным интересом изучал два документа, доставленные ему час назад Володей Демидовым. Судя по содержанию, именно им суждено было переломить течение следствия, как минимум, ускорив его.

Под номером один числилась распечатка разговора, а точнее, настоящего разноса, устроенного генералом Березиным собственному сыночку: прослушка, установленная в березинской квартире, дала результат быстрее, а главное, более весомый, чем ожидалось. Пленка с записью семейного скандала была тут же, и, вставив ее в маленький портативный магнитофон, Турецкий внимательно прослушал интересующую его часть разговора еще раз.

«Г е н е р а л. Еще раз говорю: ты — сопливый, безмозглый щенок, бабий подкаблучник, как ты посмел за моей спиной начать действовать?!

Голос Березина был хриплым от ярости.

Ю р и й. С какой стати ты меня оскорбляешь? Да я…

Г е н е р а л. Молчать! Ты подставил и себя, и меня, сукин ты сын. Мало того, твоих мозгов не хватает даже на то, чтобы хоть сейчас это понять, кому, как не тебе, идиоту проклятому, выгодно, чтобы Томка откинулась, пока вы не развелись? Тебе! И этой твоей шлюхе, которая, не добившись своего от меня, окрутила тебя, идиота!

Ю р и й. Во-первых, кто мне ее подсунул? Ты же и…

Г е н е р а л. Молчать! Сопли сперва утри, а уж потом своими киллерами по собственному усмотрению распоряжайся! Я что тебе велел, а? Отвечай! А-а-а, молчишь… Правильно делаешь! О-о-о, идиот.

Что-то упало на пол и разбилось, — очевидно, генерал окончательно дал волю своему гневу. Юрий по-прежнему молчал, и Валерий Андреевич едва заметно смягчился.

Г е н е р а л. Юрка, ты что, действительно не сечешь, что можешь развалить всю операцию. Вообще все? А не соображаешь сам, хотя бы слушай меня, опытного и, в отличие от вас с твоей мамашей, имеющего мозги. Нельзя сейчас рыпаться! Ты что, не знаешь, что после этих самых «оборотней в погонах» у нас при малейшем подозрении копать начинают?! К тому же начальник управления новый, говорят, зверь, а не мужик! А начнут копать — мало ли чего накопают?! Это что, мне тебе объяснять надо?!

Ю р и й. Брось, отец, сам знаешь, чисто у нас все.

Г е н е р а л. Ах, чисто?! Было чисто, пока вы со своей сучкой самостоятельно не решили рыпаться! Пока твой Витька, или, как его… Ванька, чтоб его черти съели, не промазал. Да и слава богу, что промазал! Хотя и без того могут начать докапывать. Тьфу! Идиот ты, Юрка, и-ди-от!..»

Дальнейший монолог вновь впавшего в сильнейший приступ ярости Валерия Андреевича состоял в основном из прихотливо закрученной матерщины и ничего нового к информации не добавил. Но и услышанного было более чем достаточно, чтобы версия о тех, кто именно покушался на Тамару Владимировну, подтвердилась. Какая жалость, что прослушка, организованная таким вот частным образом, с точки зрения законодательства не является уликой.

Что касается второго документа, наконец-то пришедшего от Фили Агеева из Якутска, то, с точки зрения Александра Борисовича Турецкого, именно он мог вывести их на след контрабандистов. Хотя представлял собой всего лишь небольшой, размером в страницу, факс.

Александр Борисович понятия не имел, где Агееву удалось добыть хоть и не полный, как оговаривался сам Филя, но очень важный перечень фирм, в адрес которых отправлялись из Якутска необработанные алмазы.

Из всего списка его заинтересовал один адресок: небольшая фирма по изготовлению ювелирных изделий, зарегистрированная в подмосковном Орехово-Зуеве. Фирма носила октябрятское название «Звездочка».

Турецкий придвинул к себе лист бумаги с основными сведениями по владельцу еще одной, уже московской, фирмы, принадлежащей тому самому Петру Сергеевичу Лагутину, который после встречи с генералом Березиным напился до бесчувствия.

«Фианит» был фирмочкой средней руки, с не слишком большим оборотом. Занимался действительно, если верить документам, искусственными камешками — фианитами. Но вот что любопытно: в ряду клиентов, которым Лагутин поставлял свои камешки, числилась и ореховская «Звездочка». Правда, неофициально, а как раз среди той информации, которую, взломав, как выразился Макс, «детсадовскую» защиту, он же и выудил. Еще один момент, показавшийся Турецкому странным. Помимо фианитов на «Звездочку» поставлялась какая-то неведомая «тара», причем поставлялась систематически — в одно и то же число, один раз в месяц. Числом не менее трех и не более семи «м. у.», что, очевидно, означало «металлические упаковки».

Александр Борисович еще раз перечитал довольно скупые сведения о «Фианите» и его владельце — все-таки ребята Дениса, да и он сам, не сочли, видимо, их особо важными, Похоже, зря!

Турецкий посмотрел на часы и начал убирать со стола бумаги. Время давно перевалило за полдень. А это означало, что вот-вот появятся Денис с Кропотиным.

Александр Борисович ни на секунду не усомнился, что операция по доставке к нему Владимира Александровича пройдет гладко. Для Дениски, прошедшего горнило чеченской разведки, это была даже не задача, а так — что-то вроде легкой разминки.

— Не может быть. — Владимир Александрович издал еле слышный стон и уронил голову на руки. Запись, которую дал ему прослушать Турецкий, кончилась, но пленка, мягко шурша, продолжала крутиться, и это был единственный звук, нарушавший тишину в комнате.

Выглядел Кропотин сейчас жалко: моментально сжавшаяся, словно уменьшившаяся в размерах фигура, волосы, маскировавшие лысину на затылке, соскользнули, отчего весь имидж успешного господина вдруг развеялся, как дым от догоревшего костра. Сейчас перед Турецким сидел обыкновенный, далеко не молодой мужчина, в одно мгновение осознавший, что вся его жизнь на самом деле давно и необратимо разбита, а то, что он принимал за везение, счастье, дар судьбы, оказалось иллюзией.

— Владимир Александрович, — мягко окликнул Кропотина следователь, — возьмите себя в руки. У нас впереди очень важный разговор, к сожалению, необходимо срочно принимать меры, чтобы уберечь жизнь вашей дочери и вашу.

Александр Борисович выключил магнитофон. Кропотин слегка шевельнулся и с видимым усилием поднял на Турецкого посеревшее, сразу состарившееся лицо и криво усмехнулся:

— За меня не беспокойтесь, мне теперь все равно, жить или не жить.

— Бросьте! — Турецкий поморщился. — Будьте, в конце концов, мужчиной! Не вы первый и не вы последний погорели на бабе, разве нет? В любом случае жизнь единственной дочери, надеюсь, стоит в ваших глазах того, чтобы собраться и взять себя в руки!

— Да-да, вы правы, — Кропотин тяжело сглотнул образовавшийся в горле ком и неожиданно покачал головой: — Знаете, а ведь Бог-то и вправду есть.

— Что вы имеете в виду? — осторожно поинтересовался Александр Борисович.

— Есть Возмездие, значит, и Бог есть. Я предал Регину, можно сказать, что и убил ее, пусть не своими руками. А Таня в свою очередь предала меня — страшно, безжалостно и… И тоже вплоть до убийства, которое пока просто еще не состоялось.

— Видите ли, госпожа Монахова не столько предала вас, сколько обманула, сумела завлечь в ловушку, заготовленную с помощью Березиных. Так что…

— Ах, Березины… — Владимир Александрович нервно хохотнул. — Насчет них, папочки и сыночка, удивляться не приходится. Но ведь и тут виновен-то получаюсь я, и никто иной — перед Томочкой виновен, моей единственной девочкой.

Он вдруг с ужасом поглядел на следователя:

— Господи. А вдруг сейчас, пока мы с вами разговариваем, они ее… Они…

— Не волнуйтесь! — остановил его Турецкий. — Вы же слышали, в какую ярость впал генерал, услышав о покушении? Конечно, вряд ли убийцы остановятся, просто выждут какое-то время. Пусть выжидают. Завтра утром мы отправляем Тамару Владимировну в Лондон. С ней полетит наш человек в качестве охраны и наша же сиделка, профессиональная медсестра.

— Я… Я заплачу вам, хорошо заплачу, только уберегите девочку! Прошу вас. Простите, я не запомнил, как вас зовут.

— Александр Борисович Турецкий, старший следователь, Генпрокуратура. Охране уже заплатили, а вот нам платить не нужно, во всяком случае деньгами.

Кропотин непонимающе уставился на следователя:

— А чем же, если не деньгами?

— Откровенностью, Владимир Александрович, откровенностью за откровенность. Даже если лично вам это грозит… Скажем так, неприятностями.

— Я все равно не очень понимаю.

— Владимир Александрович, я хочу, чтобы вы поняли для начала одно: о махинациях с алмазами на вашей фирме мы знаем. Знаем и о том, какова основная сфера деятельности вашего так называемого «спецназа».

Кропотин жалко усмехнулся и пожал плечами.

— Значит, вы знаете больше моего. Я не про камешки, а про подразделение, которое вы так называете «спецназ». Томочка его зовет так же, только добавляет «бандитский». И это все, что знаю и я сам, даже не знаю — могу только догадываться. По каким-то обрывкам распоряжений Юрия, которые слышал случайно, ну еще по каким-то деталям. Но ведь это не доказательство, верно?

— Ну, хорошо. У вашей дочери сложилось впечатление, что вы боитесь своего зама по безопасности, пока все еще числящегося вашим зятем.

— Боюсь! — Владимир Александрович посмотрел Турецкому в глаза и тут же отвел взгляд. — Можете меня осуждать, но я действительно их обоих боюсь! Потому что давно уже чувствую, что мои подозрениям их деятельности, происходящей за моей спиной — поверьте, что последнее правда! — верны. Чувствую, что убить меня им ничего не стоит. Господи, если б я знал, что Татьяна…

— Давайте о Монаховой позднее, — твердо перебил его Турецкий. — И вернемся все-таки к алмазам.

Кропотин молча кивнул и задумался, словно преодолевая какие-то сомнения внутри себя. Турецкий терпеливо ждал, понимая, как тяжело сейчас этому человеку, на которого и без того свалилось предательство любимой женщины, ещё и добровольно отдать в руки следствия сведения, которые равны краху его бизнеса. А в итоге — что останется в итоге от всей его благополучной, вроде бы так прочно и красиво налаженной жизни? Прах и пыль, пыль и прах. Как там сказано: «Из праха Я сотворил тебя, и прахом и станешь». Или что-то вроде этого. Дело не в словах, а в смысле, а смысл-то тот самый! Благополучие, созданное ложью, обращается в прах не только само, но и. своего владельца влечет за собою.

— Александр Борисович, — Кропотин тяжело вздохнул, — я готов ответить на ваши вопросы, только начать мне придется издалека.

— Время у нас есть, правда, не знаю, как у вас.

— У меня? Мне теперь, кажется, все равно. Похоже, что и у меня впереди времени более чем достаточно, не так ли?

Кропотин криво усмехнулся и вопросительно поглядел на Турецкого.

— Ну, тут обещать ничего не могу, но многое зависит от вас самого.

Владимир Александрович еле заметно кивнул и, дождавшись, когда следователь включит магнитофон и извлечет из ящика стола протокол, приступил наконец к своему нелегкому рассказу.

— Все началось несколько лет назад, тогда вернулся на родину из Израиля брат моей жены… покойной жены… Соломон Кац, который несколько недель назад куда-то исчез.

Александр Борисович Турецкий слушал исповедь Кропотина, почти не прерывая его, привычно заполняя вслед за Владимиром Александровичем протокол, — в сущности, первый официальный документ, появившийся наконец в деле об алмазах.

Почти все, что рассказывал Кропотин, следствию было известно, разве что за исключением нескольких обстоятельств и деталей, часть из которых действительно были важны. Одна из них касалась таможни.

— Насколько я понял, — произнес Турецкий, отрываясь от протокола, — полуобработанные алмазы идут постоянно через один и тот же таможенный терминал. Кстати, по сравнению с абсолютно не обработанными камнями, цена их намного ниже?

— Ниже. Но все-таки не настолько, насколько ниже цена обработанных, — вздохнул Владимир Александрович. — Понимаете, область применения наших камней все же, во-первых, шире, чем уже ограненных. Но даже не в этом дело.

— А в чем же?

— В Израиле ювелирная промышленность развита гораздо лучше, чем у нас, там есть очень древние ювелирные династии со своими секретами обработки алмазов, превращения их в редкие по качеству бриллианты. Задача моих мастеров — только тронуть алмазы своей обработкой, оставляя подлинным мастерам возможность применить все свое умение к алмазу, после чего цена его резко возрастет. Это, кстати, основная причина, по которой частным фирмам запрещено экспортировать необработанные камни.

— Так что там с таможней, Владимир Александрович?

— Ну… Все как обычно это бывает… В начальниках там мой старый приятель ходит, еще по Якутску. Конечно, я ему плачу ежемесячно немалую сумму. Зависит она от величины отправляемой партии. Плачу за то, чтобы мой груз не досматривали или, если по обстоятельствам приходится досматривать — их ведь тоже проверяют иногда, — он предупреждает нас заранее и мы экспортируемся днем позже.

— Скажите, вам о чем-нибудь говорит название таких фирм, как «Фианит» и «Звездочка»?

— О «Фианите» вроде бы слышал что-то, но что именно, не помню точно. «Звездочка»? Нет, простите, не слышал. Единственная фирма, с которой я имею дело, находится в Якутске, это наши поставщики: «Диамант».

Название, как видите, частично совпадает с названием моей фирмы, мы регистрировались почти одновременно: я неплохо знаком с ее хозяином Платоном Ойунским. Когда я приезжал еще в качестве простого инженера туда в командировки, Платон работал уже главбухом — командировку он мне и подписывал, как правило. Он меня тогда в один из приездов и познакомил с Березиным. Я имею в виду старшего.

— И что же делал там тогда нынешний генерал?

— Я уж теперь и не припомню. Но если память не изменяет, вроде бы с проверкой какой-то приезжал, что ли. Да и знакомство это было случайное, поверьте. Так, на ходу, вроде как двое москвичей в кабинете Ойунского оказались случайно — ну Платон нас и познакомил, хотя кто я тогда был, и кто он… Во второй раз я с генералом встретился уже при Соломоне, фирму мы с год как раскручивали. Такая вот роковая случайность — встретились в гостях у моего близкого друга, президента нашей алмазной палаты. То есть подружились-то мы с Нечаевым куда позже, тогда я для Михаила Сергеевича был мелкой сошкой, хоть и имел дело с камешками. Ну, это отдельная история.

— Давайте вернемся к сегодняшней ситуации. — Турецкий не стал углубляться в отношения, сложившиеся между Нечаевым и Кропотиным по очень простой причине. Сейчас ему не хватало информации, для того чтобы попытаться выяснить через бизнесмена, в какой мере тот в курсе израильской части судьбы своих алмазов. Да и скорее всего — Турецкий считал так чисто интуитивно — большая часть дел Березиных на сегодняшний день и впрямь происходит за спиной Владимира Александровича. Бизнесмен — Турецкий чуял это шкурой — не лгал, утверждая, что никогда не слышал о «Звездочке» и только краем уха о «Фианите».

Александр Борисович все увереннее полагал, что основная часть алмазной контрабанды, кусок более чем жирный, каким-то хитрым образом утекает за рубеж за спиной Кропотина. И что обе фирмы — «Фианит» и орехово-зуевская «Звездочка» — имеют, к этому самое непосредственное отношение.

Его размышления прервал звонок мобильного.

Извинившись перед бизнесменом, Турецкий включил связь:

— Слушаю.

— Здравствуйте, Александр Борисович, это Галя Романова. Мне очень нужно с вами повидаться, если можно, после работы.

Турецкий колебался не более секунды. Вряд ли девушка решилась побеспокоить его из-за пустяка.

— Там же, где в прошлый раз, ровно в двадцать ноль-ноль.

Он отключил связь и поглядел на своего собеседника, который явно держался уже из последних сил.

— Вы себя неважно чувствуете?

— Не обращайте внимания, — Кропотин махнул рукой и зябко поежился, хотя в комнате было, на взгляд Александра Борисорича, даже жарковато.

— Давайте-ка, Владимир Александрович, продолжим наш разговор в следующий раз, — решительно произнес следователь. — В мои планы вовсе не входит доводить вас до обморока. И еще одно: вы, вероятно, понимаете, что ваша супруга не должна знать ни о этом разговоре, ни о том, что вы в курсе ее… э-э-э… художеств.

— Вы весьма деликатный человек, Александр Борисович, — покачал головой Кропотин. — Чтобы не выдать ни себя, ни вас, мне, вероятно, в ближайшее время нельзя видеться с женой. Вы действительно уверены, что Томочка сейчас в безопасности?

— Уверен. И как же вы предполагаете от нее изолироваться?

— Не знаю. — Кропотин болезненно поморщился и сильно потер пальцами лоб. — Я сейчас плохо соображаю.

Турецкий задумчиво посмотрел в лицо Владимира Александровича.

— Вот что. У вас самого-то есть где перекантоваться в это самое ближайшее время?

— Н-не знаю. Если бы возможно было у Томочки. Только вряд ли она это позволит. Сейчас я ее понимаю, очень хорошо понимаю.

— Попытаемся ее уговорить, Владимир Александрович. Если ваша дочь убедится, что вы наконец-то оказались с ней по одну сторону баррикады, уверен, она вас примет — несмотря ни на что. Так я звоню Тамаре Владимировне?

— Право, не знаю… Знаете, она ведь меня даже на поминки не позвала.

Турецкий пододвинул Кропотину протокол:

— Прочтите и, если все верно, распишитесь на каждой странице, а я пока сделаю пару звонков.

Он быстро набрал номер Дениса, почти со стопроцентной уверенностью предполагая, что тот находится сейчас рядом с Тамарой Владимировной, и не ошибся.

— Значит, так, на твоей совести — уговорить нашу заявительницу принять на пару дней ее отца под свою крышу. Да, да! Давай, и побыстрее, я не отключаюсь, жду!

Те несколько минут, которые понадобились Грязнову-младшему, чтобы пообщаться с Тамарой, показались ее отцу, слышавшему слова Турецкого, вечностью. Озноб оставил его, теперь Кропотину вдруг сделалось жарко. Он напряженно всматривался в лицо следователя который тоже напряженно выслушивал неведомого ему Дениса.

Наконец Турецкий отключил связь и, посмотрев на Кропотина, улыбнулся:

— Все нормально, Владимир Александрович, сейчас вас отвезут к Тамаре, но предварительно вам придется позвонить супруге и сказать, что вы срочно летите в Якутск, когда будете — не знаете.

— В Якутск? — Кропотин растерянно взглянул на Александра Борисовича. — Да, но… Они могут проверить, так ли это, и очень легко!

— На здоровье, пусть проверяют, — улыбнулся Турецкий. — Кто сказал, что им скажут правду?

— Но как же… а Ойунский?!

— Н-да. А я-то полагал, что наши «новорусские» вруны хоть куда — все поголовно. Звоните вашему Платону, плетите ему, чтоб все было наверняка, про свой якобы новый роман, просите его вас покрыть. Какой же мужчина в такой ситуации не поймет другого мужчину? Насколько знаю, Ойунский — тот еще ходок! Ну? Говорите, что хотите укрыться с вашей новой пассией и от партнеров, и от супруги. Полагаю, ваши отношения с ним это вполне позволяют?

— В общем, да. Надо же, забавно. — Владимир Александрович неуверенно улыбнулся. — Я сам не додумался бы ни за что.

— Ну не в Израиль же вас было «отправлять» к вашему приятелю Гиршу? А больше как будто некуда.

— А что скажет Платон, для чего я якобы к нему того… прибыл?

— Пусть сам придумает! Надо же и его творчеству место дать.

Турецкий едва сдерживал улыбку.

Платон Кирович Ойунский, с которым Кропотин связался по мобильному номеру, известному только ближайшим друзьям бизнесмена, надежды Турецкого оправдал с лихвой. Возможно потому, что на момент звонка сам он пребывал в финской бане в веселой компании, включавшей в том числе нескольких не самых стеснительных на свете красоток.

Отсмеявшись над своим незадачливым партнером, на что Платону потребовалось не менее трех минут, он великодушно предложил свой вариант: мол, специально выманил Кропотина сюда, чтобы отметить в его обществе свой приближающийся юбилей, который и впрямь начал отмечать заранее.

— Очень удобный вариант, — одобрил Турецкий. — Сейчас вы позвоните супруге, затем отключите мобильный на ближайшие несколько часов. На юбилеях таких субчиков, как ваш Платон, обычно напиваются до полного бесчувствия, так что отсутствию связи с вами никто не удивится.

Александр Борисович Турецкий аккуратно сложил подписанные Кропотиным листки протокола и, заперев их в стол, самолично проводил бизнесмена до его машины.

Первое, что он сделал, вернувшись в квартиру, — набрал номер своего непосредственного начальника и старого друга Кости Меркулова.

 

17

— Одного не понимаю, — Турецкий улыбнулся сияющему Галиному виду, — как тебе удалось сделать то, что не удалось Максу с Аликом? Честно говоря, в этой вашей компьютерной технике я далеко не дока, но…

— Ой, тут понимать особо нечего, Александр Борисович! — Галя тоже широко улыбнулась. — Просто взломать хороший хакер может все, что угодно, но только если машины в системе! А я и сама думала, что этот компьютер у них запасной, тем более что в общую систему он не входит. Это ведь ясно?

— Насчет ясности давай замнем.

— Господи. Ну представьте себе, что речь идет об игровой приставке. Нет, не так: о каком-нибудь домашнем компьютере, которой принадлежит домохозяйке, а она использует его, когда ей хочется отдохнуть, расслабиться. С Интернетом ее машинка не связана, вообще ни с чем не связана, и кроме игр и какого-нибудь личного дневника, запечатанного паролем, в нем ничего нет. Я ведь почему думала, что он либо сломанный, либо запасной? Стоит себе в углу, никто на нем не работает, в сеть не включен. А вчера прихожу с обеда и засекаю, что перед монитором стул стоит неубранный. Значит, эта моя усатая гренадерша что-то там делала!

— Только не рассказывай, каким образом взломала пароль. Пароль-то там ведь точно был?

— Конечно! И повозиться пришлось дай бог!

— Галя, — Турецкий нахмурился, — ты представляешь, что началось бы, если б тебя засекли? Сдается, в прошлый раз ты получила ясное и твердое распоряжение.

— Честное слово, я не рисковала ничем! — Вслед за своим собеседником Галя Романова моментально посерьезнела. — Сейчас я все объясню, можно?

Александр Борисович молча кивнул.

— Ну изображать из себя дурочку вы мне предложили сами, сразу же. Я и старалась, даже, наверное, перестаралась слегка.

— То есть?

— Мне доверена самая простая часть работы, старая программа, которую знает любой начинающий бухгалтер. А я упорно делаю вид, что разбираюсь в ней еле-еле, ковыряюсь долго. И все такое. Эта их гренадерша главбух, по-моему, уже с трудом меня терпит и жутко презирает!

— И что же это тебе дает, кроме неприятностей? — усмехнулся Турецкий.

— А вот что! В первые дни меня в комнате одну не оставляли вообще! Например, если она ехала в банк, то тут же для меня находилось какое-нибудь поручение вне фирмы, совершенно не входящее в мои обязанности. Я думаю, эта тетка в их темных делишках далеко не последняя персона!

— Кто б сомневался! Дальше?

— А дальше, обнаружив, какая я дурочка, она расслабилась наконец и вчера, когда отправилась в банк, меня уже никуда сплавить даже не попыталась, наоборот, строго-настрого наказала дождаться ее, даже если приедет после восемнадцати. Я, конечно, изобразила всяческое огорчение, а на самом деле…

— Ну что на самом деле — понятно. Тем не менее я по-прежнему считаю, что риск был.

— Александр Борисович, зато вы вот только подумайте, разве сведения, которые я раздобыла, того не стоят?!

— Можешь не сверкать на меня глазами, — Турецкий покачал головой, — но мое решение таково: через два дня ты «заболеваешь», после чего на фирме больше не появляешься! Операцию мы проводим в дальнейшем без тебя!

— Александр Борисович! — Галя ахнула и всплеснула руками. — Я ж вам еще самого главного не сказала!

— Слушаю.

— У Юрия Березина в кабинете тоже есть второй компьютер, понимаете? И вообще, ведь это же я догадалась, как взломать пароль, а потом поняла, что за названием и этим странным «Неуч» стоит обыкновенная неучтенка. Там же, кроме самого названия и колонок с цифрами, ничего не было, я ведь ночь не спала, думала, думала. И додумалась, а вы… вы хотите меня отстранить!

На глазах Гали Романовой блестели самые настоящие слезинки.

— Да ведь наверняка самая важная часть, расшифровка вся этих цифр, — в том втором компьютере, у этого бандюка, хотя и так примерно ясно, какая цифра что значит! Но у него ж там, совершенно точно, и все остальное, самое важное, хранится, а вы…

Галя умолкла и отвернулась.

— Похоже, сказала ты все, — констатировал Турецкий. — Теперь позволь повторить то, что ты не расслышала: через два дня на фирме тебя быть не должно. Ты и так поработала отлично. А что касается второго компьютера в кабинете Березина — считай, ты его и в глаза не видела, забудь! Дальше не твоя забота, поверь, независимо от того, в системе эти два ящика или нет, информация, даже если ее успеют уничтожить, будет у нас.

— Это как?

Галя недоверчиво покосилась на Турецкого.

— Макс с Аликом на моей памяти и не такие фокусы проделывали, а вот уж как — извини! Я обычный пользователь этих устройств, да и то если необходимость острее некуда.

— Почему?

— Ну как бы это тебе объяснить? Словом, рука у меня, когда пишу, продолжение мозгов, а вот компьютер… Галя, я человек прошлого века, увы! Предпочитаю бумагу с ручкой, в крайнем случае пишущую машинку. И давай-ка не уходить от нашей темы. Приказ усвоила? Ровно через два дня!

— Усвоила, — буркнула Галя Романова и отвела глаза.

Еще в прошлый раз она поняла, что, во-первых, спорить с Александром Борисовичем Турецким означает впустую тратить время. Во-вторых, вычислить его реакцию вообще ни за что решительно невозможно. Сегодня, например, она мчалась на встречу со следователем в полной уверенности, что ее не просто похвалят за проделанную и несомненно результативную работу, но и наверняка разрешат «обработать» второй компьютер, стоящий вроде бы вовсе без дела в кабинете Березина. Введут в операцию по-настоящему! А что получилось на деле?

На деле единственное, что удалось сделать девушке, — подслушать парочку разговоров, ведущихся в комнате охраны, из которых следовало, что самый главный бандюк по фамилии Куролепов завалил какое-то важное дело: его подчиненные не хуже базарных теток мыли своему начальнику кости. И это — все?!

— А если усвоила — повтори, что ты должна сделать. — Турецкий внимательно смотрел на Галю.

— «Заболеть»… Через два дня. Александр Борисович, Денис ведь ждет, что я в комнату, где эти бандюки дежурят, поставлю прослушку, я же могу не успеть, понимаете? Там все время кто-нибудь из них торчит.

— Никаких прослушек, старший лейтенант Романова! — Удивительно, как ему удалось прикрикнуть на нее, не повышая при этом голоса. Да так, что Галя даже подпрыгнула на своем стуле. — И вот что. Каждый вечер в двадцать один тридцать будешь звонить Денису. Просто обозначаться.

Галя молча кивнула. Спрашивать, для чего это-то понадобилось Турецкому, она не стала, хотя его беспокойство о ней, с точки зрения девушки абсолютно бессмысленное, ее не просто раздражало, а почти возмущало. Никаких оснований для него она не видела. Усатой главбухше и в голову не придет, что у новенькой, отчаянно глупой девчонки, хватит наглости влезть в компьютер, а главное — ума на то, чтобы не просто вычислить, что комп на самом деле рабочий, но еще и взломать далеко не простой пароль. Программа взлома паролей и профессионалу электронщику не каждому под силу.

Турецкий еще раз бегло взглянул на несколько сколотых листочков с колонками цифр, которые ему принесла Романова.

— Ты их что, прямо с монитора списывала? — поинтересовался он.

— Частично, — нехотя обронила она. — У меня память хорошая, я специальные методики знаю.

— Ладно, разведчица. — Александр Борисович немного смягчился. — На этом твоя вылазка в тыл врага, считай, завершена. В оставшиеся два дня предпринимать что-либо запрещаю категорически. Надеюсь, ты все поняла?

Галя вновь промолчала, опасаясь ненароком выдать свое разочарование и обиду. Доказывать Турецкому, что его опасения за нее напрасны и унизительны, она не собиралась. А если бы Гале в этот момент кто-нибудь сказал, что Александр Борисович обладает особой интуицией на опасные, чреватые вполне реальными нежелательными последствиями ситуации, девушка вряд ли бы отнеслась к этому всерьез.

Откуда ей было знать, что как раз в этот момент главбух фирмы, стоя посреди кабинета Юрия Березина, срочно вызванного ею же сюда в столь неурочный час прямо от постели матери, все еще находящейся без сознания, докладывает своему подлинному шефу о том, что ее второй компьютер был взломан. Второй линии защиты, созданной специально для того, чтобы знать о наличии среди сотрудников особо любопытных, Галя Романова не заметила. И сегодня вечером, едва главбух включила компьютер, дабы внести в программу «Неуч» кое-какие новые цифирки в связи с приближающейся плановой операцией, умная машина сразу же выбросила на монитор карточку, предупреждающую, что в ее недрах побывал чужой.

— …Нет, Юрий Валерьевич, говорю вам, кроме этой девицы, некому. А то, что она глупа как пробка, так разыграть из себя дурочку любой бабе ничего не стоит!

Она преданно посмотрела на спину Березина, который в данный момент проверял свой собственный компьютер, вроде бы пылившийся в углу на правах то ли перегоревшего, то ли и вовсе ненужного, вынести который просто забыли.

— У меня все о’кей, — устало буркнул Юрий. — А не могла ваша программа, Елена Казимировна, просто-напросто дать сбой?

Дама задумчиво шевельнула усами, прежде чем ответить.

— Не знаю, Юрий Валерьевич, — произнесла она наконец осторожно. — Но вряд ли. Хотя с этой электроникой вообще-то и такое случается. Но я думаю, что береженого Бог бережет.

Ничего не ответив, Березин выключил свой компьютер и, вернувшись к столу, нажал кнопку селектора внутренней связи. Почти сразу в кабинете прозвучал бодрый мужской голос:

— Дежурный Касимов слушает!

— Вот что, дежурный Касимов, — буркнул Березин, — мне срочно нужен Иван. Найди и свяжи с ним.

— Есть!

В установившейся тишине, которая показалась бухгалтерше необыкновенно длительной, каждый думал о своем. Если Елену Казимировну продолжали мучить собственные сомнения — а вдруг и впрямь машина дала сбой, то Юрий проклинал себя за то, что вовремя не поинтересовался у козла Кропотина, где тот вообще взял эту девку. А после закрутился и забыл о ней. Сделать это хотя бы сейчас возможным не представлялось. Пока Березин-младший находился в больнице, с ужасом пытаясь отделаться от жутковатой мысли, что случившееся с его матерью — возмездие лично ему за Регину и что если это так, то… Что же получается? Если есть возмездие, есть и Тот, кто его осуществляет, и в таком случае счет свыше к нему, Юрию, не просто большой, а, пожалуй, безразмерный. Впервые в жизни подобные мысли словно сами лезли в голову Березина-младшего, и был этот процесс столь мучительным, что он, пожалуй, в какой-то момент предпочел бы оказаться на месте матери.

Хотя… О чем это он?! Чушь какая лезет в голову, должно быть из-за бессонной ночи. Словом, когда после звонка верной и преданной ему главбуха Юрий попытался связаться с Кропотиным, оказалось, что сделать это нельзя: ни по домашнему, ни по рабочему телефону его не было, мобильный отключен. В особняк Кропотиных Березин-младший позвонил в последнюю очередь, и там разговаривающая с ним обиженным голосом Татьяна (вот только ее обид ему сейчас и не хватало) сообщила нечто невероятное: ее супруг улетел в Якутск. Якобы его вызвал туда сам Ойунский.

Единственное, что сделал Юрий, — нарушил обет молчания, данный после второй ссоры с отцом, о которой и вспоминать-то не хотелось, настолько безобразен был устроенный взбеленившимся папашей прямо в больнице скандал. Генерал ни в какую не верил сыну, что ни он, ни Монахова к смерти Регины отношения не имеют, хотя Юрию казалось, что врал он убедительно. Но старого козла на мякине и впрямь не проведешь. И что прикажете делать, если обстоятельства складываются постоянно не в его, Юрия, пользу? Оскорбляться некогда, особенно если главбух не ошиблась и кто-то действительно влез в компьютер. Так же как некогда самому выяснять, за каким лядом свалил в Якутск Кропотин.

Стараясь говорить как можно суше, Юрий отзвонил отцу, доложив ситуацию, и отправился на фирму — проверять свой собственный комп. Взламывать только бухгалтерию — совершенно бессмысленно, информация по камешкам специально разделена таким образом, чтобы, только сложив обе ее части, расположенные на разных жестких дисках, можно было понять, да и то приблизительно, смысл. И это не все. Поскольку в компах содержался самый минимум, необходимый для работы.

— Юрий Валерьевич? — селектор наконец ожил. — Иван на связи.

— Да! — сразу же вслед за этим прозвучал хриплый донельзя голос Куролепова.

— Нажрался, что ли? — поморщился Юрий.

— А что, нельзя?! У меня, господин начальник, времечко-то в данный момент личное. А?

— Нет у тебя никакого личного времени! — рявкнул взвившийся от злости Березин. — Ты там прохлаждаешься, а у нас тут компы взламывают. Чтоб через полчаса был на фирме!

— Есть, — ответил Куролепов не сразу, однако, к полному изумлению притихшей бухгалтерши, абсолютно трезвым, без малейшего намека на пьяную хрипотцу голосом.

Константин Дмитриевич Меркулов поднял голову от толстой папки, от которой даже сейчас, спустя несколько часов, после того как она была извлечена из архива, отчетливо попахивало пылью, и коротко глянул на человека, ерзавшего на стуле для посетителей по другую сторону стола.

— Да не нервничайте вы так, Петр Сергеевич, — сочувственно улыбнулся Меркулов. — Вы уж простите, что мы вас вот так — в срочном порядке и в неурочное время. Вопрос пустячный, однако срочный. У нас, знаете ли, тоже свое начальство имеется!

Лагутин — а это именно он маялся в данный момент на стуле для посетителей в кабинете Меркулова — на мгновение замер, словно не поверив своим ушам, и тут же снова, уже, вероятно, раз в десятый, начал протирать огромным клетчатым платком вспотевшую лысину.

— Что вы, что вы, не беспокойтесь, я понимаю… понимаю… — забормотал хозяин «Фианита», неизвестно, к чему и о чем. Хотя на самом деле, если честно ни черта он не понимал! Как и не мог предположить, по какой такой причине его в столь поздний час, когда он уже направлялся, выйдя с фирмы, к своей собственной машине, попросили сесть совсем в другую, предъявив при этом известное удостоверение…

Кабинет Константина Дмитриевича, куда вполне вежливо его провели, тонул в полумраке, освещенный всего лишь настольной лампой с металлическим абажуром. Круг света, падавший на столешницу, выхватывал упомянутую папку, раскрытую на середине, и крупные руки заместителя генерального прокурора, спокойно лежавшие поверх бумаг.

Насмерть перепуганный Лагутин немедленно представил, как этот пожилой, грузный господин с сурово высеченным матушкой-природой лицом направляет лампу ему, Лагутину, в лицо и начинает задавать свои вопросы. Петр Сергеевич читал, что именно таким образом допрашивали подозреваемых в государственной измене в годы советской власти в КГБ. С его точки зрения, Генпрокуратура вряд ли отличалась от упомянутой организации, следовательно, методы должны быть те же. Уверенный, что доставили его сюда для того, чтобы больше уже не выпускать, лихорадочно перебирающий в уме всевозможные причины, по которым это произошло, Лагутин не сразу понял вопрос, заданный ему Меркуловым:

— Ну а поскольку, сами понимаете, служебная проверка — дело серьезное, особенно на данный момент, вот и приходится поднимать старые дела. Соответственно вопрос к вам, Петр Сергеевич, самый что ни на есть простой: были ли у вас какие-либо претензии к следователю, ведущему дело о нарушениях в вашей фирме, по которому вы вначале проходили подозреваемым, а затем свидетелем? Возможно, на вас оказывалось психологическое давление?

— Я… Э-э-э… Простите, не понял.

Меркулов добродушно повторил вопрос и некоторое время с интересом наблюдал за растерянной физиономией Петра Сергеевича, постепенно осознающего, что пытать его, во всяком случае пока, вроде бы никто не собирается.

— Н-ну что вы! — Лагутин даже всплеснул как-то по-бабьи руками. — Никаких претензий, все было замечательно… То есть я хотел сказать, по закону. Прекрасный человек этот следователь — простите, забыл, как его по батюшке.

— Это значения не имеет, главное вы не в претензии, в отличие от вашего бывшего партнера, который обвиняет следователя как раз в психологическом давлении и даже во взяточничестве.

— Какая ерунда! — Лагутин заметно оживился, поняв наконец, для чего его сюда вызвали, не в силах скрыть радостное возбуждение, охватившее ее в этой связи. — Подумать только, надо же такое выдумать, оговорить честного человека. Не ожидал я от Романа этого. Нет, не ожидал!

Меркулов внимательно наблюдал за тем, как паника отпускает наконец бизнесмена, не спеша со следующим вопросом.

— Ну зона, знаете ли, по-разному действует на людей, — заметил Константин Дмитриевич. — Да, кстати, как ваши-то дела идут? Вы ведь, можно сказать, теперь в гордом одиночестве со своим «Фианитом» управляетесь? Трудно, вероятно?

— И не говорите! — Лагутин окончательно успокоился и убрал платок в карман. — Дела как у всех сейчас — ни шатко ни валко. Дай бог концы с концами свести. Сами знаете, какие сейчас налоги, проверки постоянные — тоже нервотрепка.

— Действительно. — Меркулов кивнул сочувственно и простодушно поинтересовался: — Вот я и думаю: чем эти нервотрепки бесконечные, да еще при крошечном доходе, разве не проще нашим бизнесменам средней руки продать свои фирмы да и жить себе спокойно? И что вас заставляет такую жизнь терпеть?

Лагутин невольно улыбнулся наивности Меркулова и поудобнее устроился на стуле:

— Причин на самом деле много, могу перечислить, если вам это действительно интересно.

— Интересно, — кивнул Константин Дмитриевич. — Конечно, если вы не спешите, с удовольствием послушаю.

— Ну во-первых, — в голосе Петра Сергеевича мелькнули снисходительные нотки, — что значит продать? Мы ж все постоянно от кого-нибудь да зависим финансово: то от банка, где кредит взяли, да выплатить не успели, то от коллег побогаче, тоже кредиторов. От партнеров по бизнесу, без которых и шага не сделаешь. От акционеров, и так далее. А во-вторых, господин зам-генерального, бизнес — это наподобие наркотика: затягивает…

— А что, много у вас самого-то партнеров? Ну таких, от который зависеть приходится?

— Ну не то чтобы много, есть, однако.

— Например, маленькая, зато удаленькая фирма «Звездочка», верно, Петр Сергеевич?!

Голос, произнесший эту фразу, раздался так неожиданно, к тому же откуда-то из-за спины Петра Сергеевича, что тот невольно подскочил на стуле не только от того, что название «Звездочка», прозвучавшее в этом кабинете, само по себе способно было повергнуть Лагутина в шок. Но и потому, что голос, произнесший его, показался ему едва ли не громом небесным, и уж совсем на грани мистики было появление, видимо, находившегося все это время за его спиной человека, бесшумно вынырнувшего из полутьмы. Подтянутого господина с еще более суровой, чем у пожилого следователя, физиономией и тяжелым, недобрым прищуром светлых глаз.

Господин легко присел возле торца стола улыбающегося Меркулова, продолжая буравить Лагутина своим ужасным взглядом.

В этот страшный миг Петр Сергеевич, так и застывший с приоткрытым ртом на своем стуле, вдруг отчетливо ощутил всей шкурой, что именно чувствует кролик под взглядом удава.

— Давайте знакомиться, — произнес между тем господин. — Помощник генерального прокурора Александр Борисович Турецкий.

— Вот что, милочка, мне плевать, какие там у тебя трудности, а только баланс завтра утром должен быть у меня на столе. А сколько ты тут провозишься — твое личное дело. Да хоть всю ночь сиди.

Галя Романова опустила голову как можно ниже, чтобы грозная начальница не углядела радостного блеска в ее глазах — пусть думает, что глупая девчонка, ее на редкость бестолковая помощница, которую, несомненно, с треском выставят с фирмы, как только кончится испытательный срок, готова разреветься от огорчения. Ошибка, преднамеренно внесенная Галей в расчеты, сработала именно так, как она и задумала!

После разговора с Турецким девушка провертелась в своей постели всю ночь — то обижаясь, на судьбу в лице Александра Борисовича, не доверяющего ей по неведомым причинам, то размышляя над тем, каким образом убедить непреклонного Турецкого, что никакая опасность здесь ей, Гале, не грозит, что она достаточно профессиональна, чтобы принести настоящую пользу важнейшему делу. Решение пришло уже под утро. И хотя Галя понимала, что в итоге ей так или эдак обязательно нагорит от сурового «важняка», зато и свою состоятельность она сумеет доказать! Несмотря на то что времени ей на это отпущено всего ничего, паршивые двое суток.

— Ключ сдашь на охрану сама, сигнализацию поставит дежурный, я его предупрежу!

— Хорошо, — прошелестела Галя, так и не подняв головы, прислушиваясь к тяжелым шагам главбухши, зашаркавшим в сторону выхода. Наконец дверь захлопнулась за даже не соизволившей попрощаться с бестолковой девицей Еленой Казимировной, и Галя перевела дыхание: пронесло!

Часа полтора девушка «работала» не отрываясь, хотя разобраться со специально сделанной ошибкой можно было минут за двадцать — ей ли не знать, в чем тут дело. Однако она и не думала торопиться, понимая, что ее замысел исключает малейший просчет. Административный этаж постепенно затихал. Галя уже знала, что охрана, базировавшаяся в дальнем конце длинного, всегда ярко освещенного коридора, делает свои обходы, проверяя, несмотря на сигнализацию, все двери кабинетов, каждые полчаса. К ней сегодняшние дежурные, предупрежденные начальницей, пока что заглядывали дважды. К тому моменту, как должен был начаться третий обход, девушка полностью ликвидировала «ошибку» в расчетах и подвела баланс, решив, что на принтер документ выведет позже — после того как осуществит свой замысел.

Сегодняшний дежурный показался Гале молоденьким и не таким мрачным, как остальные «спецназовцы», которых ей доводилось видеть. Должно быть, новенький. Обход он совершал в одиночестве, — видимо, его напарник решил несколько расслабиться за счет младшего коллеги. Что ж, ей, Гале, это очень даже на руку!

Выждав, когда шаги дежурного удалятся в сторону комнаты охраны, Галя наконец поднялась из-за компьютера и тихонечко, стараясь ступать как можно бесшумнее, двинулась поначалу к дверям, затем по коридору — в сторону «охранки», как здесь называли комнату дежурных. Она решила для верности выяснить, чем именно занимаются сейчас «спецназовцы»: а вдруг кого-нибудь из них понесет, допустим, в туалет? Девушка не боялась, что ее обнаружат под дверью — всегда можно сказать, что пришла, например, за кофе: мол, спать хочется, а надо работать.

Но первый этап «операции» прошел вполне благополучно. Галя подкралась к приоткрытой двери «охранки» и замерла, прислушиваясь.

— …Так что, малек, — произнес чей-то сиплый, то ли пропитой, то ли прокуренный голос, — мочилово будет еще то. Хозяин терпеть не может, когда такие ботаники, да еще возомнившие о себе, ему горбатого лепят!

— Это как? — тихо поинтересовался голос помоложе.

— «Как», «как»… Ему говорят: «Потеряйся!» — а он снова тут… — Сиплый хохотнул. — Конкурент, б…, нашелся. Береза ему быстро укажет, в какую ж… надлежит погрузиться. Да! Знали мы таких не менее тыщи, и где ж они теперь? Давненько что-то мы их не видели, а?

Молодой угодливо хихикнул:

— Точно! — и нерешительно добавил: — Я слышал, мол, «крыша» у него того… В общем, вполне.

— Какая, б…, крыша еще?! Кто этот базар-то разводит?

— Да ребята толковали.

— «Крыша»! — сиплый возмущенно фыркнул. — Скоро одна «крыша» у них будет — мы с тобой… Ну а пузыриться начнут, так вместо «крыши» мы им крышки организуем… Гробовые!..

И, довольный своей шуткой, заржал.

Слушать дальше Галя не стала — поджимало время, и она с сожалением, все так же бесшумно, отошла от двери «охранки». В другое время непременно постаралась бы выяснить, кому там готовят эти бандюки «мочилово», но… Сейчас ее задача была куда важнее.

До кабинета Юрия Березина девушка добралась моментально. И, вынув из потайного кармашка пышной юбки связку отмычек, доставшихся ей вместе с прочим содержимым тетушкиной квартиры, склонилась к замку, не забывая поглядывать в сторону «охранки». Сигнализация, установленная на фирме, Галю не пугала. Эта система была девушке прекрасно известна, хотя определенное везение тут несомненно требовалось.

Система оповещения дежурных в виде сирены и огонька на пульт сообщающего, в какую именно комнату проник злоумышленник, включалась, как только человек переступал порог комнаты, неизбежно попадая на контакт сигнализации. Задача, стоявшая перед Галей, — в один прыжок достичь почти середины кабинета, конечно, если контакты были расположены традиционно. Именно тут и таился риск, сам прыжок спортивную, натренированную Романову не пугал.

С замком она провозилась немного дольше, чем рассчитывала, и, как только дверь поддалась, девушка, мысленно перекрестившись, упруго оттолкнулась от коврового покрытия коридора и нырнула в непроницаемую тьму комнаты. Тишина!

Это она осознала спустя несколько секунд после своего приземления и невольно ощутила на секунду ликование: получилось! Однако расслабляться было некогда, иначе первые удачные шаги потеряют свое значение при малейшей возможной ошибке.

Света, падающего в березинский кабинет через приоткрытую в коридор дверь, вполне хватило, чтобы сориентироваться. Галя внимательно огляделась. Свой прыжок она завершила прямехонько на середине ковра, закрывавшего пол далеко не полностью. Слева от девушки находился рабочий стол Юрия, сейф и компьютерный столик с основным рабочим компом. Прямо перед ней — три окна с наглухо закрытыми жалюзи, перед ними низкий столик с двумя креслами. Шкаф и бар позади. Интересующий Галю компьютер, перед которым даже не было стула, темнел справа в переднем углу.

Девушка внимательно оглядела пол. Ковер кончался примерно за метр до нужного ей места — то, что надо! Полная гарантия того, что никаких контактов под ногами не предвидится. Галя вернулась взглядом к рабочему столу Юрия и улыбнулась: сегодня ей определенно везло! Какой-то длинный, свернутый в трубку лист глянцевой бумаги — должно быть, плакат, лежал на самом краю, и дотянуться до него ничего не стоило, что она и сделала. После этого с помощью трубки толкнула, не двигаясь по-прежнему с места, дверь кабинета, прикрывая ее. Глубокая темнота медленно обступила девушку со всех сторон. Но теперь ее это совершенно не пугало.

У Гали был прекрасный глазомер и отличная топографическая память, она заранее рассчитала каждое свое действие и движение и на случай удачи, и на случай прокола, именно поэтому не взяла с собой карманного фонарика. На мгновение зажмурившись, девушка внутренне собралась, сгруппировав мышцы, и метнулась в нужную ей сторону. Второй прыжок едва не сделался роковым: Галя не учла, что паркет в кабинете скользкий, и едва не грохнулась со всего маху на пол, при этом она неизбежно зацепила бы опасный ковер. Лишь в последнюю секунду ей удалось ухватиться за монитор нужного ей компьютера, который немедленно заскользил со столика, однако Романова уже успела обрести равновесие. На какое-то время она замерла, вслушиваясь в тишину. И лишь убедившись, что ничто, кроме учащенного и неправдоподобно громкого стука ее собственного сердца, эту тишину не нарушает, перевела дыхание.

Поправив на ощупь монитор, Галя легко опустилась на колени и уверенно ткнула пальцем в нужную кнопку. Компьютер был включен в сеть! Галя едва не засмеялась от радости, что ее догадка верна, когда монитор засветился слабым голубоватым светом, становившимся с каждой секундой ярче. Несмотря на свой заурядный вид, комп грузился быстрее, чем она ожидала, и вскоре перед девушкой уже сиял ярко-красным фоном «рабочий стол» с несколькими «иконками».

Галя протянула руку к мышке и в первое мгновение не поняла, что произошло. Яркий свет, вспыхнувший в кабинете, старший лейтенант Романова, абсолютно уверенная в успехе своего замысла, восприняла как удар под дых, как нечто способное случиться разве что в кошмарном сне. Сном это не было.

— Вот ты, сучка ушлая, и попалась!

На этот раз ее и правда ударили. Тяжело и безжалостно, как бьют мужчин и никогда — женщин. Мир вокруг дрогнул, перевернулся и — рухнул в пропасть, взорвавшуюся навстречу Гале огромным снопом феерических разноцветных огней. Последнее, что зафиксировало ее сознание, был одинокий бой часов: сработанные под старину настенные часы в кабинете Юрия Березина, издали наблюдавшего разворачивавшуюся перед ним сцену, равнодушно отбили девять часов тридцать минут вечера.

— Ты там давай не слишком старайся, успеешь еще повеселиться, — поморщился Юрий. — Девка мне пока что нужна живая, я же предупреждал!

— А она и есть живая, — буркнул Куролепов и толкнул скорчившееся на полу Галино тело носком ботинка, снабженным железной плacтиной. — Очухается быстрее, чем ты, Береза, думаешь. Ментовская б…, чтоб я сдох, ментовская!

— Не пори горячку, Ваня, забыл про Брызгалова?

— Ну коли его сучка… Неуемный, однако, Илюшечка-то, а? Только сукой сам буду — ментовка.

— Насчет ментовки я бы знал. — Впрочем, в голосе Юрия уверенности не было, ибо кто-кто, а он-то понимал: если отец занервничал и начал трусить (в последнем Березин-младший не сомневался), следовательно, что-то чует старый волчара. Что-то происходящее за его могучей спиной.

— Ладно, хватит трепаться! — рявкнул Юрий. — Давай ее в машину. Отвезете на хату — сам знаешь куда. Я буду позже, чтоб до тех пор девка посвежела, иначе…

— Да ладно, Береза, не маленький, понял!

Куролепов тихо свистнул, и в кабинет тут же вошли двое: сегодняшний молоденький дежурный и с ним еще один, постарше и покрепче на вид, тоже затянутый в камуфляж.

Очевидно, все распоряжения от Куролепова оба получили заранее, поскольку молча подхватили все еще не пришедшую в себя Галю Романову и волоком потащили ее. прочь из кабинета.

…Допрос Петра Сергеевича Лагутина подходил к концу, когда в кармане Турецкого раздалась тихая трель мобильного телефона.

— Александр Борисович? — Голос Дениса был напряженным, вероятно впервые с того момента, как он докладывал Турецкому о гибели Тамариной матери.

— Что случилось?

— А как вы… В общем-то, возможно, и ничего, но… Галя Романова не вышла на связь.

Турецкий перевел взгляд на большие электронные часы, висевшие над дверью кабинета Меркулова. Именно в этот момент в их глубине что-то бесшумно сдвинулось — и на табло высветились следующие цифры: 22.00.

 

18

— Сидеть! — рявкнул Котов и для верности дернул Филю за наручники, которыми тот был прикован к левой руке лейтенанта. Агеев поморщился, однако покорно опустился на щелястый табурет рядом с Пашей.

Кабинетик начальника охраны запасного якутского аэропорта представлял собой нечто среднее между чуланом и собачьей конурой — так определил для себя Агеев. Сам начальник оказался щупленьким мужичонкой с бегающими глазками и кислой миной на невыразительной физиономии.

— Ну-с, — самодовольно произнес Паша Котов, которому все происходящее явно доставляло удовольствие, — тяпнем на посошок? Чего там у тебя, Валентин, имеется для дорогих гостей?

Для «дорогих гостей» у хозяина имелось все, что положено, — от фирменной, прозрачной, как слеза, водочки до традиционной икорки.

— Этому, — Паша кивнул пренебрежительно на Филю, — тоже плесни! Пусть побалуется, можно сказать, напоследок. На зоне-то не больно подадут. На чем чартер-то осуществлять будем?

— Да разве вы не в курсе, Павел Петрович? — угодливо улыбнулся Валентин. — На сто четвертом, как всегда.

— Постой-постой… — Котов сурово сдвинул брови. — Да разве эти летающие гробы не списаны лет эдак двадцать тему назад? Э-э-э, братец, что ж это такое у тебя деется?! Лично мне, например, собственная жизнь подороже будет службы-то!

— Списаны-с, — хихикнул начальник охраны. — Однако наш «Ту» любому «ИЛу» форы даст, не беспокойтесь! Уж Платон Кирович как-нибудь о своем-то позаботится!

— Так его, что ли, крылышки-то? — Паша округлил брови, изображая удивление.

— А как же-с!

Валентин с удовольствием опрокинул в себя стопочку, крякнул и подмигнул Котову.

— Других чартеров-то отсюдова — раз-два и обчелся, так что господин Ойунский об себе и позаботился. Ну а то, что вас, Павел Петрович, с вашим… клиентом, — он снова подмигнул, теперь уже хмурому Агееву, — подсадили, так это, считайте, со стороны Платон Кирыча большое снисхождение! Ну и совпадение надобности, конечно.

— М-да. — Котов задумчиво покачал головой, вслед за Валентином опрокинул в себя стопочку и, не закусывая, занюхал кусочком черного хлеба. — Снисхождение, говоришь. А не все ли равно? Солдат, как говорится, спит, а служба идет. При полном безразличии к тому, о чем да как там начальство с большими людьми договаривается. Часто, что ли, чартеры-то в матушку-столицу у вас бывают?

— Когда как, — неопределенно ответил хозяин закутка, — говорю ж, по надобности. Однако пару раз в месяц точно! Сам знаешь, Платон Кирыч— человек большой, дела у него, считай, по всему миру имеются, а уж в столице — само собой, его там, почитай, каждая собака знает и страсть как уважает!

Филя, молча смаковавший свою стопочку, как и положено человеку, впереди у которого долгие годы отсидки, исподтишка глянул на Валентина: шутит ли? Но на физиономии начальника охраны читалось искреннее восхищение, и ничего более.

— Ну лады… Встать! — Котов поднялся, вновь дернув за собой Агеева. — За гостеприимство благодарствуем, однако, сдается мне, пора!

Филя недовольно покосился на своего конвоира: «Ну погоди, артист хренов. Прибудем на место, я тебя самого для верности за браслетики так подергаю — на недельку след останется!»

Валентин тоже вскочил следом и суетливо дернулся к допотопному пульту, пристроенному в дальнем углу конурки.

— Щас, Пал Петрович, погодь маненько, совсем чуток! Вот только узнаю, как там — погрузку закончили или нет?

— Какую еще погрузку? — недовольно буркнул Котов.

— Так ведь не пустой же самолет в столицу гоняют? — Пока начальник охраны торопливо нажимал какие-то клавиши, что-то неразборчивое бормотал, едва ли не уткнувшись носом в пульт, Котов и Филя быстро переглянулись и вновь отвернулись друг от друга.

Спустя полчаса оба они уже сидели в пустом салоне самолета. Кроме них и команды, на борту никого не было, упомянутого Валентином груза тоже не было видно. Вероятно, находился, как и положено, в грузовом отсеке. Агеев и без того прекрасно представлял, как выглядит таинственный груз. Это должны быть металлические ящики, около метра длиной, узкие, герметически закрытые. Напоминающие футляры, каковыми они, по сути дела, и являлись. По прикидкам Агеева, упаковок на этот раз должно было быть не менее трех и не больше пяти.

Небольшой, но, видимо, вполне подходящий для целей Ойунского и компании «Ту-104» быстро преодолел взлетную полосу и спустя час уже летел на заданной высоте, взяв курс на Москву.

— Ничего не надо? — В салон заглянул мужик в летной форме.

Паша, все это время, так же как и Агеев, старательно «дремавший» в кресле, приоткрыл один глаз и сердито сверкнул им на мужика.

— Не видишь — спит человек? — буркнул он, имея в виду исключительно себя.

— Извини.

— Извиню, ежели дергать больше не станешь. А коли что понадобится, сам загляну.

Дождавшись, когда в салоне они останутся одни, Паша Котов преобразился моментально и, с трудом сдерживаясь, чтобы не хихикнуть, повернулся к Агееву.

— Ну как я… Не подвел? — еле слышно поинтересовался он у «задержанного».

— Молодец, — так же тихо прошептал Филя. — Таганка и Малая Бронная по тебе слезами обливаются.

— А?..

— Ладно, все… Браслетики можешь с меня снять! Из самолета еще ни один преступник не свалил.

— Щас… — Паша завозился с ключом, извлеченным из кармана. Агеев, высвободив наконец кисть из металлического кольца, слегка поморщился.

— Только вот переигрываешь ты, артист, малость, — пробормотал он, косясь на дверь кабины. — На хрена так-то уж туго защелкивал, да еще и дергал каждую минуту…

— Ну извини. — На Пашином лице мелькнула легкая обида. — Это я для достоверности, товарищ майор.

— Тс-с-с… — Агеев приложил палец к губам. — Давай-ка и вправду поспим, пока есть возможность… Не знаю, как тебе, а мне она в ближайшее время вряд ли предоставится…

Спустя пару минут Филипп Агеев действительно спал сном глубоким и безмятежным, приказав себе открыть глаза ровно за двадцать минут до посадки в Домодедове, где «важного преступника» и его сопровождающего должны были встретить прямо у трапа коллеги из «Глории». Умение засыпать и просыпаться по собственной команде в нужное время Филя — так же как и остальные его друзья, — привез давным-давно из Афгана… Особенно легко это удавалось ему, когда операция проходила удачно. А насчет того, что в Якутске он сделал максимум возможного, Филя ничуть не сомневался.

Во всяком случае, придуманный и осуществленный с помощью Котова сценарий удалось реализовать полностью и с ожидаемым результатом. Агеев уже в первые дни своей работы в качества грузчика не просто засек, но и сумел заснять на микропленку упаковки с едва заметно измененной маркировкой, во всем остальном ничуть не отличающиеся от тех, что отправлялись в разные концы России.

Бригадир грузчиков, толстый, удивительно ленивый мужик с лицом хитрована, лично контролировал, как определил Филя, исключительно последний этап погрузки и транспортировки. Меченые камушки на специальную каталку грузились в конце смены. Сама каталка оба раза, когда это происходило, ставилась в один и тот же блок № 5. Причем интересующие Филю ящички укладывались сверху. В первый раз меченых оказалось два, во второй, через пару дней, больше, но на сколько, засечь Агеев не успел: бригадир, которому не понравился интерес новенького к чужой каталке, окликнул его и, обругав за безделье, отправил в противоположный конец ангара. Наутро, во время погрузки камешков, как Филя и предполагал, вместо меченых стояли уже самые обычные ящички.

Вывод напрашивался сам: за ночь упаковки подменили, однако, поскольку вес каждой из них фиксировался официально, подменили чем-то конкретным… Агееву проверить это на месте возможным не представлялось. Единственное, что он мог сделать, — передать ребятам в Москву более-менее полный список фирм и ювелирных фабрик, на которые уходили алмазы. Камни, предназначенные для нужд промышленности, отправлялись из другого ангара, у работников которого имелся специальный допуск даже к погрузке.

На совести Паши Котова была вторая задача: как можно быстрее определить, каким именно образом транспортируется в неведомые дали контрабанда. Много времени на это не ушло, у прижившегося в Якутске Паши, а особенно у его невесты, которая здесь же родилась и выросла, знакомцы да родственники водились, можно сказать, по всему Северу. И, обсудив на досуге всю собранную по этой части информацию, друзья пришли к выводу, что самое вероятное тут — чартер Ойунского, летавший в столицу систематически дважды в месяц, приблизительно в одни и те же числа.

Больше выкачать из своей ситуации Агеев не мог, это было ясно им обоим. И они перешли к заключительному этапу — «аресту» Фили и его транспортировке в столицу упомянутым чартерным рейсом. Для того чтобы осуществить финальную часть сценария, потребовалось два звонка из Москвы. Первый, сделанный лично Меркуловым из Генпрокуратуры России. Второй — начальнику УВД, в котором служил Паша Котов, был не менее серьезным: по ту сторону провода пребывало начальство настолько большое, а главное — способное повлиять в любую сторону на карьеру подполковника вплоть до перевода того в вожделенную столицу, что Пашин шеф впервые в жизни беззвучно выполнил все московские требования, не оповестив об этом заинтересованных лиц в Якутске. Справедливо рассудив, что, во-первых, своя рубашка к телу действительно ближе. А во-вторых, если «большой человек» и соврал, то местные авторитеты ему теперь по фигу и в самое ближайшее время он сможет спокойненько и вовсе забыть о существовании какого-то там Ойунского.

Засыпая в тот вечер в мечтах о грядущей столичной жизни, шеф Паши Котова всю ночь видел сны самые что ни на есть расприятнейшие. Но даже во сне не переставал удивляться тому, какими удивительными связями обладает, оказывается, один из его самых незаметных подчиненных и какой же он дурак, что до сих пор в использовании упомянутых связей замечен ни разу не был.

Как и было решено заранее, «арестованного» и его сопровождающего в Москве встретили прямо у трапа. Единственное, что немного удивило Филю, — сделал это не Денис, собиравшийся прибыть в аэропорт лично, а успевший вернуться из Израиля Алексей Петрович Кротов. Загрузившись в неизвестно где выкопанную ребятами обшарпанную черную «Волгу» устаревшей модели, Агеев первым делом поинтересовался, куда делся шеф «Глории», высказав предположение, что он предпочел все-таки самолично выслеживать дальнейшую судьбу прибывшего чартером груза.

— Нет, — покачал головой Кротов, выруливая с территории летного поля. — За грузом присмотрят Демидов и Сева, Денис занят.

И поскольку при этом Алексей Петрович незаметно через зеркальце глянул на Пашу, с удобством расположившегося на заднем сиденье, Агеев понял, что дальнейшие вопросы задавать бесполезно.

Спустя два с половиной часа в комнате для посетителей детективного агентства «Глория» собралась вся команда, к которой присоединился только помощник Макса — Алик, в настоящий момент вносивший в свой компьютер сведения, собранные за последние сутки, включая привезенные Филей.

В самом начале Кротов коротко рассказал Агееву о пропаже Гали Романовой. С того момента, как девушка не вышла на связь, ни слуху ни духу о ней не было. Домой она не вернулась, ни на даче» Березина, ни в особняке Кропотина, которые сумели осторожно проверить Самохин и Голованов, никаких следов Романовой не обнаружили. Грязнов-старший, обвинявший в пропаже Гали прежде всего себя, поскольку именно с его подачи девушка была введена в операцию, готов был уже добиваться объявления по городу плана «Перехват». С большим трудом Турецкий убедил своего друга подождать еще хотя бы сутки, понаблюдав за офисом фирмы Кропотина и, в частности, за перемещениями Березина-младшего. Прослушка и маячок, установленные в его машине, никаких результатов пока не дали.

— А что с нашей заявительницей? — поинтересовался Агеев, внимательно выслушав невеселую новость.

— Слава богу, отправили в Лондон, — ответил Алексей Петрович. — И кончай с расспросами, Филя, и так голова пухнет — вторые сутки без сна.

Из протокола беседы с Лагутиным Петром Сергеевичем, 1958 года рождения, русским, невоеннообязанным:

«Лагутин. Уверяю вас, что и фианиты, и металлические упаковки, о которых вы говорите, я начал поставлять на эти две фирмы совсем недавно, все получилось случайно.

Следователь. То есть как это — случайно? Вы хотите сказать, что и Ойунский из Якутска, и владелец «Звездочки» из Подмосковья совершенно случайно, да еще и одновременно, вышли на вас? И оба, не сговариваясь, с одной и той же просьбой о поставке весьма специфической тары, хотя профиль вашей фирмы, мягко говоря, несколько иной?

Лагутин. Я не то хотел сказать. Не то чтобы случайно… Наша продукция ведь тоже в такой таре уходит…

Следователь. Скажем так: в похожей, однако не такой.

Лагутин. Я не говорил, что в такой — да, в похожей. А что касается того, сговаривались они или нет… Может, и так, но мне об этом неизвестно. Лично я знаком был с самим владельцем «Звездочки» — давно, еще когда мы с Романом вместе были, до этой ужасной истории. А с кем он сам знаком и даже, возможно, сговаривается, мне неизвестно. Я, конечно, очень виноват, что руки никак не доходили оформить эти поставки официально, но я собирался сделать это в ближайшее время, клянусь вам! Вы мне что, не верите?!

Следователь. Извините, такая уж у нас работа: прежде чем поверить — проверить. Так что там насчет ваших связей со «Звездочкой»?

Лагутин. Ну какие же это связи, господин Турецкий? Клянусь вам… Меня с ним Рома познакомил, вот у него, возможно, связи и были. А зачем этому господину… владельцу то есть, такая тара понадобилась, я понятия не имею, не спрашивал, тем более что он меня чисто по-дружески попросил: мол, не свяжешь ли с поставщиком? Ну с моим поставщиком. Вот она — жадность — меня и подвела. Чтобы мне его и впрямь с Капитоновым-то связать, вместо того чтоб в посредники напрашиваться?! Заработать хотел, прости меня, господи.

Следователь. Ну и что же Ойунский?

Лагутин. Клянусь вам, я этого самого Ойунского даже в глаза никогда не видел! У кого хотите узнавайте — не видел! Он мне заказ по телефону сделал, все реквизиты по факсу послали. А задокументировать мы как-то не успели, хотя, клянусь вам, собирались, и я бы потом все, клянусь вам, в декларацию налоговую внес. Все до копеечки!

Следователь. Кто б сомневался!

Лагутин. Напрасно вы так, с иронией. Я все стараюсь делать честно, по закону, единственная вина — не успел оформить, поскольку оба клиента торопили. Кроме того, тара для меня, как вы правильно заметили, дело новое.

Следователь. Ну что ж. Успели, нет ли, это, собственно говоря, сфера не наша — налоговой службы. Так что там насчет того, что вы думали относительно «Звездочки» по поводу своих поставок?

Лагутин. Ну… я думал… точнее, предположил, что они каким-то еще смежным бизнесом занялись. У них фирма хотя и маленькая, однако доходная, как-никак золото и камни, драгоценные и полудрагоценные. Возможно, решили расширить бизнес? А спрашивать у нас о таких вещах не принято. Нужна такая-то и такая-то тара — чем смогу, помогу. А дальше — ни-ни! Да и какая мне, собственно говоря, разница?

Следователь. И то верно. Вы хорошо знакомы с генералом Валерием Андреевичем Березиным?

Лагутин, (через паузу). С ге… С каким генералом? Первый раз слышу!

Следователь. Ай-я-яй, Петр Сергеевич! Разве вам мама в детстве не объясняла, что вратьь нехорошо? Гляньте-ка, будьте любезны, на этот снимочек: по-моему, вы оба тут вышли преотлично! Дружеский обед, если я не ошибаюсь?

Лагутин. Да-да. Ах вот вы о ком! Ну конечно, как я сразу-то не сообразил. Вы ж Валерия Андреевича имеете в виду. Да я и не знал, что он генерал. Надо же! Мы с ним случайно познакомились, в гостях, да и после виделись всего пару раз. Он всегда в штатском был.

Следователь. Вы, Петр Сергеевич, похоже, убежденный атеист?

Лагутин. Что?.. П-почему?

Следователь. Потому, уважаемый господин Лагутин, что вся ваша жизнь, судя по нашему приятному собеседованию, сплошные случайности! А один великий мудрец прошлого сказал: кто верит в случайности — тот не верит в Бога. Так что же там еще по части случайностей? В кафе этом вы, надо полагать, встретились тоже случайно?

Лагутин. Слу… То есть не совсем… Валерий Андреевич мне позвонил, сказал, что у него ко мне просьба есть — ну и пригласил.

Следователь. Уже лучше! И что за просьба у него была?

Лагутин. Знаете, мне как-то неудобно, просьба-то чисто личная, а он, вы говорите, генерал. Да и выразил он мне ее конфиденциально…

С л е д о в а т е л ь. Не беспокойтесь, если и впрямь личная — все сказанное останется, как говорится, между нами, мужиками! Итак?

Лагутин. Дело совершенно пустячное! Валерий Андреевич хотел подарить даме своего сердца ожерелье из искусственных бриллиантов, но чтобы даже специалист на взгляд отличить не мог их от натуральных. Понимаете, дамочка с претензиями, а у Валерия Андреевича не так много денег, чтобы тратиться без ущерба для семьи на бриллиантовое колье. Ну вот и обратился ко мне, нельзя ли у меня приобрести хорошие фианиты.

Следователь. Жаль генерала — прямо по пословице, а? Седина в бороду, а бес, как водится, в ребро. Не знаете, что за дамочка?

Лагутин. Помилуйте, откуда? Они мне не докладывались.

Следователь. Ну и как, поспособствовали насчет камешков?

Лагутин. Фианитов, не камешков. Пообещал подумать, но Валерий Андреевич через пару дней позвонил и заказ отменил. Поссорились, должно быть.

Следователь. Очень трагичная история. Сейчас вы нам ее расскажете заново — еще раз. Но прежде, будьте любезны, подпишите одну формальную бумаженцию.

Лагутин. Что, о невыезде?!

Следователь. Пока только о неразглашении.

Лагутин. Так вы меня отсюда выпустите?!»

На тот момент, когда в «Глории» был объявлен общий сбор, Петр Сергеевич Лагутин уже вторые сутки мучился страшным вопросом: рассказывать или нет генералу Березину о визите в прокуратуру? И если рассказывать, то все или лучше кое-что утаить?

Проще говоря, хозяин «Фианита» погибал от страха и прямо-таки смертной тоски перед ближайшим будущим. Очень ему хотелось верить, что эти проклятые «важняки» из прокуратуры нарыли относительно него, Лагутина, ровно столько, сколько всплыло во время допроса. Конечно, после того как нагрянет налоговая, неприятностей не оберешься. Но это Петра Сергеевича пугало не так сильно, как мысль о том, что всплывут его подлинные связи с Березиным, главное — откуда эти связи вообще взялись, чем именно шантажирует его генерал. Если Березина сцапают, вряд ли он станет покрывать мелкую сошку Лагутина, и тогда…

С данной точки зрения Петру Сергеевичу следовало бы предупредить Березина о возникшем к нему у Генпрокуратуры интересе немедленно, дабы тот успел спрятать в воду самые опасные концы.

С другой стороны, самого генерала он боялся еще больше, чем следователя с ужасным взглядом, под которым так и подмывает рассказать всю свою подноготную, все, что можно и что нельзя — начиная с детского возраста. Лагутин считал Березина, кроме всего прочего, настоящим самодуром: тому ничего не стоило, например, решить, что в вызове в прокуратуру Лагутин виноват сам, где-то засветился, где-то просчитался. А ведь он и впрямь просчитался: не надо было хранить в компьютере вторую и уж тем более третью бухгалтерию, Березин ему запретил это делать еще год назад, а у Петра Сергеевича как-то руки не дошли убрать опасную информацию из общей системы. Ну а как скор на расправу с проштрафившимися «шестерками» Березин, так же как и о его кровавой команде исполнителей, Петр Сергеевич был наслышан предостаточно. Так что единственное, что ему сейчас оставалось, — это как раз и погибать от страха, ощущая в душе помимо ужаса полную неспособность принять хоть какое-то решение.

 

19

Первое, что почувствовала Галя, придя в себя, — адскую головную боль и холод. Девушка невольно застонала и с трудом разлепила веки, только в этот момент поняв, что вся она — с головы до пят — мокрая.

— Очухалась, сука ментовская? — Это был голос сиплого, который она слышала, стоя возле «охранки». Теперь Галя вспомнила все вплоть до момента, когда на ее голову обрушился страшный удар, от которого она потеряла сознание.

— Сам ты… — с трудом выдавила из себя Романова и, вновь издав слабый стон, закрыла глаза, инстинктивно сделав вид, что сознание снова покинуло ее.

— Тащи еще воду, — приказал кому-то сиплый, и Галя наконец узнала в нем начальника охраны Куролепова, которого пару раз видела в коридорах фирмы. Подвергаться еще раз обливаниям было совсем ни к чему, и Романова сочла за благо, вновь застонав, открыть глаза.

Комната, посреди которой она находилась, как выяснилось, крепко привязанная к стулу, была комнатой обычной жилой квартиры. Прямо перед ней в огромном кресле действительно развалился Куролепов, в упор разглядывающий Галю. Во взгляде главы «спецназа», направленном на нее, плескалась злоба, хотя узкие губы растягивала улыбка, больше похожая на оскал.

— Не надо воду, — слабо пискнула Галя, сама удивившаяся тому, как жалобно это у нее получилось.

— Ах не надо… — Куролепов с деланным сочувствием покачал головой. — Бедненькая девочка, замерзла, поди.

И внезапно заорал так, что Галя невольно зажмурилась.

— А ну, б…, говори, кто тебя заслал?! А? А иначе водичка наша тебе божьей росой покажется, ну?!

Вскочив с кресла, он замахнулся на девушку, и только тут раздался наконец голос второго:

— Погодь, Иван, Береза же предупреждал!

Романова о трудом перевела взгляд на своего заступника и увидела, что в дверях, ведущих то ли на кухню, то ли во вторую комнату, стоит тот самый молодой охранник из новеньких, который дежурил сегодня на фирме. Она узнала его, несмотря на то что в комнате царил полумрак. Освещалась она торшером в виде огромного светящегося шара, стоявшего в углу, и большая часть помещения тонула в темноте. Шар, несмотря на свои внушительные размеры, света давал мало, а за плотно занавешенными окнами, судя по всему, стояла глубокая ночь.

Где-то в глубине квартиры раздались три коротких звонка, — очевидно, что-то вроде пароля, предупреждающего о появлении гостя. Потому что ни один из охранников не сдвинулся с места. Зато очень скоро послышались тяжелые, приближающиеся с каждой секундой шаги, и вскоре в Галином поле зрения возник Юрий Валерьевич Березин собственной персоной.

Куролепов нехотя поднялся из кресла, уступая, место хозяину без всякой видимой почтительности. Березин между тем садиться не спешил. Молча оглядев девушку, он повернулся к своим подчиненным и коротко бросил:

— Развязать!

Начальник «спецназа» явно собирался ему возразить, но, тут же передумав, еле заметно пожал плечами и шагнул к Романовой. Ни рук, ни ног Галя почти не чувствовала, но поняла это только сейчас, когда Куролепов, явно преднамеренно стараясь причинить ей боль, начал разматывать врезавшиеся в тело капроновые шнуры, в точности такие, на которых сушат белье рачительные домохозяйки.

— М-мне х-холод-дно. — Галя решилась наконец сама нарушить тишину, умоляюще глянув на Березина.

— Ай-я-яй. — Юрий ухмыльнулся и опустился в кресло напротив Гали. — Что ж ты, Ваня, так грубо с такой красавицей-то, а? Ну эка невидаль, любопытство нашу девочку заело, но зачем же уж так-то, а? Ну-ка, Кит, тащи из спальни плед, в кресле у окна должен быть. Сейчас птичка согреется и, надо полагать, зачирикает! Я прав?

Березин насмешливо прищурился, не спуская с Гали глаз.

— Что вам от меня надо? — Галя с трудом подняла затекшие руки и положила на колени. По всему телу волнами пробегала колючая, словно судорога, боль, но девушка мысленно поклялась себе не подавать больше вида, как ей плохо. Тем более что голова теперь болела меньше, и это было очень хорошо, сейчас ей следовало вопреки всему и любой ценой увести негодяев даже от мысли о том, кто именно стоит за появлением на фирме Романовой. Она понимала: малейшая слабость с ее стороны — и дело будет провалено. Именно ею, Галей Романовой. Ах, зачем, зачем не послушалась она Турецкого?

Но заниматься самобичеванием было некогда. «Думай, ищи выход!» — приказала себе мысленно девушка.

Присутствующие в комнате между тем на ее вопрос искренне заржали. Точнее, заржал Березин, остальные двое фыркнули, видимо, из почтения перед хозяином.

— Попробуй-ка догадаться с одного раза, девушка, что нам от тебя надо, — все еще сквозь смех с видимым добродушием произнес Юрий. — Однако вначале ты ответишь на тот же вопрос, но адресованный не нам, а тебе: расскажешь, что тебе нужно было в моем кабинете и за моим компьютером. А?

Он все еще продолжал изображать добряка, но в глазах Березина уже прыгали злые, колючие огоньки, которые Галя ощущала почти физически.

Вернувшийся из соседней комнаты молодой охранник подошел к девушке и накинул ей на плечи плед. На мгновение она совсем близко увидела его лицо, показавшееся Гале растерянным. Судя по всему, в подобной акции парень участвует впервые. Во всяком случае, ей показалось, что тот ей почти сочувствует: плед он накинул на Романову добросовестно, укутав Гале плечи.

Куролепову, который, видимо, тоже заметил это, происходящее не понравилось.

— Вали-ка ты на кухню! — рявкнул он на своего коллегу. И тут же обратился к Юрию: — Слушай, Береза, хватит с ней цацкаться! Она у меня, ментовка хренова, в минуту пасть откроет!

— Сам ты ментовка! — снова пискнула Галя, твердо решившая не отступать от взятой на себя роли дурочки. Однако решить, что именно ей отвечать Березину, она по-прежнему не могла. Романова понимала, что далеко не всякая легенда, какой бы продуманной она ни являлась, будет скушана этими бандюками. «Думай… Думай!» — с отчаянием вновь приказала себе девушка. И мысль — слабенькая, словно лунный отблеск, наконец пришла.

Галя знала, что Тамара сейчас находится далеко от Москвы, что с ней надежная охрана. Что, если…Кажется, это была единственная надежда, на то, чтобы вырваться отсюда живой. Вырваться! А там — там Александр Борисович конечно же что-нибудь придумает. И дядя Слава придумает. И для начала она горько расплакалась.

— Тю-у-у… — присвистнул Юрий. — Девочка рыдает. Нельзя ли узнать, почему да от чего?

— 3-знала бы, ни за что не согласилась, — пролепетала Галя, размазывая по лицу слезы. — В жизни больше не полезу ни в чьи отношения. Правильно говорят, что муж и жена — одна сатана!

И рыдания ее стали громче и горше в два раза. Однако то, что Юрий и Куролепов переглянулись, Галя видела преотлично, хотя лицо ее и было прикрыто ладонями, переставшими наконец неметь.

— Ну-ка, ну-ка, — процедил Березин сквозь зубы, — с этого места, пожалуйста, поподробнее. Уж не хочешь ли ты сказать, что подсадила тебя к нам моя супруга?!

Галя продолжала плакать, не произнося ни слова.

— Да врет она! — рявкнул Куролепов.

— А вот и не вру! — взвизгнула Романова. — Хоть у самого Кропотина спросите!

— При чем тут Кропотин?! — Юрий вскочил с кресла и подошел к Гале вплотную.

— Он скажет, как Тамара меня сама к нему привела. И… И попросила устроить к вам! Она знать хотела, из-за кого вы… Ой, мамочка, и зачем я только согласилась?!

— Брешет она, — снова мрачно рявкнул Куролепов. — Вот попомни мое слово, Береза, ментовка это. Или, на худой случай, сам знаешь кто.

Березин отошел от Гали и начал молча тыкать пальцем в кнопки извлеченного на свет мобильника. Некоторое время он слушал трубку, в установившейся тишине ясно прозвучал женский голос, по-английски оповещавший о недоступности абонента.

Спрятав мобильник за пазуху, Березин задумчиво поглядел на Галю, затем на Куролепова. Тот пожал плечами и отвернулся, уставившись в сторону с самым безразличным видом.

— Та-а-ак… — Березин снова очутился рядом с девушкой. — И что за конкретное задание якобы дала тебе моя супруга?

— Не смотрите на меня так. — Романова поежилась. — Никакого конкретного задания не давала. Велела просто обязательно, пока я тут работаю, посмотреть два компа — у вас в кабинете и тот, второй.

— Слушай, Береза! Она тебе горбатого лепит, а ты и уши подставил! — Куролепов не выдержал и снова взорвался. — У девки в кармане гляди что мы нашли!

И он бросил на низкий столик, приткнувшийся к креслу, ту самую связку отмычек, которую Галя обнаружила в квартире среди прочего доставшегося по наследству хлама.

— И это тоже, — прищурился злобно Юрий, — скажешь, Томка тебе дала?

— Ну да. — Галя наивно распахнула глаза. — Сказала, что такими штучками можно любую дверь открыть. Я попробовала и сразу же открыла. А для тренировки я и свою дверь целую неделю вместо ключа этими штучками открывала. Так Тома велела!

— И это с какой же стати она вдруг тебе доверилась, а? Да еще в столь личном деле? — В голосе Юрия снова зазвучала насмешка, а Галино сердце испуганно дернулось: похоже, эти сволочи ей не верят.

— Во-первых, — всхлипнула для верности Романова, — мы уже давно знакомы. Во-вторых, Томочка знала, как мне нужны деньги. Я с папой поссорилась.

Куролепов фыркнул, но промолчал. Промолчал и Юрий, недоверчиво качнув головой. Молодой охранник — тот и вовсе за все время не проронил ни слова, хотя на кухню, вопреки приказу Куролепова, не ушел. Галя, исподтишка наблюдавшая за ним, все больше уверялась в том, что парень ей если и не сочувствует, то, во всяком случае, здорово нервничает от мысли, что его втянули в это дело, которое вполне может стать в итоге мокрым.

— Вот что, — Юрий, похоже, принял наконец решение, — врешь ты или нет, это мы быстро выясним. Супруге моей все наши дела всегда по фигу были, что это она вдруг, а?

— Так при чем тут дела? — Галя снова распахнула глаза как можно шире. — Она… Она сказала мне, чтобы я все женские имена, какие найду, списала. Ну из компов. Только никаких имен я в нашем не нашла, цифры одни. Ну она тогда сказала, чтобы я к вам… у вас… И эти штучки дала.

— Дурак ты будешь, Береза, если этой сучке поверишь, — снова вмешался мрачно разглядывающий Галю Куролепов. — Как есть дурак! Нужны твоей супруге эти бабы. Как же!

— Заткнись, — нахмурился Юрий. — Бабы-то ей, может, и не нужны, а вот… Что еще тебе якобы велела подружка?

— Больше ничего… — пролепетала Галя и замерла, скорчившись на своем стуле, отлично понимая, что в данный момент решается ее судьба, скорее всего, вопрос, жить ли ей вообще на белом свете. И зависит это от того, кому поверит Березин — ей или этому убийце. В том, что Куролепов настоящий убийца, она не сомневалась ни секунды.

— Значит, так! — Юрий, которому совсем не нравилось растущее влияние среди «спецназовцев» Куролепова, сурово сдвинул брови. — Добраться до девки ты всегда успеешь, уж тут у тебя не задержится!

Он усмехнулся и перевел взгляд на Галю:

— Придется тебе, девушка, малость отдохнуть под присмотром. А уж врешь ты или нет — не сомневайся, выясним в два счета. — Он снова повернулся к главе «спецназа»: — Значит, так: старого козла вынешь мне из-под земли, Томку — то же самое. Доставишь обоих ко мне в любое время дня или ночи. Но насчет ночи — не советую, в твоих интересах управиться побыстрее. Ромка!

— Да? — Молодой охранник шагнул вперед от двери, возле которой стоял.

— Надеюсь, ясно — с девки глаз не спускать? Подменить тебя некому, мужики на задании. Так что дрыхнуть не придется, а ежели что — на кухне кофе есть. Эту, — он кивнул на Галю, — без присмотра ни на секунду не оставлять!

— Есть!

— Замки тут крепкие, так что… Да и с этажа не больно спрыгнешь, высоковато малость! — Юрий ухмыльнулся. — К окнам, однако, не подпускать. Все ясно?

— Так точно! — браво отозвался Роман. Вот, значит, как его зовут…

Куролепов между тем, побелевший, как отметила Галя, от злости, с презрением глянул на Березина. Желваки на его скулах дернулись, но в руки себя он взял— очевидно, по каким-то причинам время ослушаться начальника для него еще не пришло.

— Ты, Иван, все понял? — Юрий спросил это, не глядя Куролепову в глаза, и Галя вдруг осознала, что бывший Тамарин муж и сам побаивается этого убийцу, что куражится он, исключительно чтобы не потерять остатки своего авторитета.

— Дело хозяйское? — криво усмехнулся тот ему в ответ. — Гляди, Береза. Ежели что— кое-кто башку тебе свинтит.

— Молчать! — Березин совершенно неожиданно взвился от ярости, и Галя, почти без притворства, вздрогнула и зажмурилась.

В установившейся тишине сразу вслед за окриком Юрия послышались тяжелые шаги, следом за ними — еще такие же. Романова осторожно приоткрыла глаза. В комнате, кроме нее и молодого охранника, не было никого. Где-то в глубине квартиры хлопнула дверь, видимо, входная.

Роман, стоя все там же, возле двери, хмуро взирал на девушку и наконец проронил:

— Вставай!

— Я… Я не могу. — Галя всхлипнула. — Ноги. Что вы со мной сделали? Я ног не чую.

— Ерунда, пройдет, — пробормотал тот. — Затекли просто. Давай поднимайся, шпионка!

— Я не шпионка! — обиженно пробормотала она и сделала попытку подняться. — Помоги, а?

— Надо больно! — Парень протянул руку и включил свет. — Тогда сиди тут и не дергайся, я сейчас.

Девушка зажмурилась от яркого света, а открыв глаза, с интересом огляделась. Ярко освещенная комната, судя по всему, гостиная предстала перед ней во всех подробностях. Обставлена почти шикарно, как решила Галя. И, надо сказать, со вкусом. Стул, к которому ее привязали, никакого отношения к обстановке гостиной не имел, хотя сам по себе был явно дорогим — то ли антикварным, то ли сделанным под антиквариат. Остальная мебель оказалась мягкой, темно-синей и довольно неожиданно сочеталась с золотисто-желтыми стенами, по которым были развешаны отнюдь не дешевые картины. Но не картины привлекли внимание Гали в первую очередь.

Прямо напротив нее красовался портрет белокурой дамы, написанный маслом. Женщина была молода и, если бы не пристальный, умудренный жизнью взгляд, очень достоверно переданный неизвестным живописцем, выглядела бы и вовсе девчонкой. Еще она была, несомненно, красива.

Татьяну Монахову Галя видела всего один раз, на фотографии, которую показал ей в процессе подготовки к операции дядя Слава Грязнов. Но узнала она ее на этом портрете сразу. Так вот, значит, на чью квартиру привезли Романову бандюки?

Довольно далеко от Гали послышался звук воды, сливаемой из унитаза — похоже, Роман отошел всего лишь в туалет. Значит, сейчас возвратится. И он действительно объявился в комнате почти сразу:

— Встанешь ты, в конце концов, или нет?!

— Помоги, тогда, может, и встану. — Галя поглядела на парня почти плача.

Сплюнув, тот подошел к девушке и, почти не глядя на нее, рывком поднял на ноги, отчего та охнула и едва не свалилась на пол: ноги и впрямь все еще слегка немели и держали ее неважно.

Тяжело вздохнув, парень грубо обхватил Романову за талию и потащил в соседнюю комнату, оказавшуюся, к ее ужасу, спальней. Девушка невольно сжалась, а Роман презрительно фыркнул:

— Нужна ты мне! Ложись и дрыхни!

Он почти бросил ее на широченную кровать, застланную каким-то скользким покрывалом, на котором Галя сжалась, поспешно натянув на ноги подол широкой юбки, надетой специально для осуществления ее замысла — из-за карманов, в которых могло уместиться все необходимое. Какая же она была дура!

— Что вы со мной собираетесь делать? — жалобно спросила она у парня, который в данный момент сдвигал два огромных кресла, пристраивая их у балконной двери, перед плотно сдвинутыми гардинами.

— Заткнись и дрыхни, скоро узнаешь что! — буркнул он, не глядя на девушку.

Галя умолкла и прикрыла глаза, решив понаблюдать за своим сторожем сквозь ресницы. «Очень интересно, — подумала она. — Почему ж ты, парень, если здесь и впрямь высокий этаж, укладываешься поперек балкона?»

Однако, к ее разочарованию, Рома и не собирался укладываться. Закончив возиться с креслами, он принес из гостиной тот самый стул, к которому привязывали Романову, включил и здесь верхний яркий свет и, сев так, чтобы Галя находилась в поле его зрения, явно приготовился бдеть. «Мне он позволил лечь. То есть уложил, — подумала она. — И это уже хорошо, получается, он мне все-таки сочувствует».

Скажи ей кто-то за сутки до случившегося, что она способна уснуть, находясь под охраной в стане опаснейшего врага, Романова не поверила бы этому никогда в жизни. Однако пережитое ею страшное напряжение и удар, которым наградил Куролепов и от которого голова все еще гудела, а на затылке образовалась громадная шишка, словно на Галю свалился кирпич, дело свое сделали. Даже ее молодой и крепкий организм сдался и вопреки всему потребовал отдыха. Старший лейтенант Романова, неожиданно попавшая в самый настоящий плен, не заметила, как уснула, разметавшись на чужой, но очень удобной кровати.

 

20

Александр Борисович Турецкий обвел глазами всех собравшихся у него в кабинете и устало покачал головой:

— Ладно, Денис. Давай еще раз: откуда такая уверенность, что Березин-младший в тот вечер из дома не выходил?

— Я не говорил насчет уверенности! — Денис вспыхнул и покосился на Меркулова, сидевшего с самым мрачным видом рядом С Турецким возле его стола. Грязнов-младший понимал, что во второй раз вопрос задан специально для только что появившегося здесь Константина Дмитриевича. На своего дядю он вовсе старался не смотреть.

— Я имею в виду — относительно всего вечера, — уточнил он. — А гарантию могу дать ровно до двадцати сорока, когда ребята проводили его домой. Вы же сами сочли излишним круглосуточную наружку! Тем более что все эти дни Березин большую часть времени проводил у матери в больнице, потом ехал домой. Насколько мне известно, ни разу не было, чтоб ребята, встречающие его утром у подъезда, не обнаружили машину на стоянке. А заступаем мы в шесть утра, так что…

— Понятно!

Александр Борисович Турецкий отчетливее всего в этот момент действительно ощущал усталость. Вероятно, впервые за немалое количество лет. И дело было не в бессонной ночи — не первая и не последняя, в конце концов. «Неужели возраст?» — Турецкий бросил взгляд на Грязнова, сидевшего рядом с Денисом, и невольно вздохнул. Вячеславу Ивановичу — вот кому было сейчас хуже всех. Если бы не его инициатива, Галя Романова не была бы задействована в операции. А ведь Слава его старше! Каково ему осознавать, что выросшую на его глазах девочку в данный момент, возможно, пытают эти бандюки, а то и вовсе… Нет, об этом думать нельзя!

Шли вторые сутки, с тех пор как исчезла Романова, никаких следов девушки обнаружить по-прежнему не удалось. Телефонный звонок заставил вздрогнуть всех присутствующих в кабинете Турецкого.

— Слушаю! — Александр Борисович схватил трубку, краем уха отметив, что зазвонил и мобильный Дениса.

— Александр Борисович, вы просили докладывать вам лично любые перемещения клиента. В данный момент он на полной скорости мчит к больнице, я еду следом. Явно что-то стряслось.

— Выясняй и перезванивай сразу, Николай! — Турецкий положил трубку и посмотрел на Дениса: — Щербак докладывал. Березин-младший срочно сорвался в больницу.

— Старший тоже. — Денис отключил связь и задумчиво покачал головой. — Мне тут одна мысль пришла. Надо бы проверить насчет Гали еще одно место.

— Какое? — Грязнов-старший впервые за все время поднял голову и посмотрел на племянника.

— Конечно, у них должна быть какая-то хаза, и не одна. Но ближе всех к офису Кропотина расположена прежняя квартира Монаховой. Та, на которой она с Юрием свиданки устраивает. Не знаю, почему мне это раньше не пришло в голову, но ведь логично упрятать девчонку как можно быстрее, если они ее действительно на чем-то засекли. А быстрее — значит, как можно ближе.

— Твоя мысль понятна, — прервал Дениса Турецкий. — Что ж, как только стемнеет, попробуйте.

Особого вдохновения в его голосе не слышалось, но, взглянув на Грязнова-старшего, вновь уставившегося в пол с самым мрачным видом, Александр Борисович счел необходимым добавить к сказанному более оптимистично:

— В этом действительно что-то есть, Денис! Иди готовь ребят, если будут новости, звони сюда или на мобильный. Все, свободен.

Оставшись одни, друзья переглянулись и, не сговариваясь, поднялись со своих мест.

— Вот что, Слава, — суровый голос Меркулова заставил Грязнова-старшего слегка вздрогнуть, — ты, кажется, не красна девица, а мужик при генеральских погонах. Хватит мерихлюндию-то разводить! Твоей вины тут нет, боюсь, Романова сама допустила какой-то серьезный просчет, если ее сумели вычислить. Конечно, если сумели!

— Думаю, не просчет даже, — заговорил Турецкий. — Скорее всего, упрямая девчонка проявила инициативу — вопреки моему приказу.

— Какому приказу? — Вячеслав Иванович повернулся к Турецкому, вышагивающему по кабинету, в который он вернулся несколько часов назад, без всякого сожаления расставшись с конспиративной квартирой, пребывание в ней теперь не только не входило в дальнейшие планы расследования, но, по замыслу Александра Борисовича, даже мешало им. Или могло помещать. С друзьями своими мыслями в этой связи Турецкий пока не делился — исчезновение Романовой спутало все.

— Видишь ли, Слава, — он поглядел на Грязнова с сочувствием, — по части упрямства девчонка явно удалась в свою тетушку. Технических тонкостей от меня не ждите, но Галина обнаружила на фирме парочку компьютеров, не подключенных к системе.

— Это уже интересно! — бросил Меркулов.

— Вот-вот. Ей, знаешь ли, тоже стало интересно. В один она залезла, поскольку он стоял в бухгалтерии, правда, под видом то ли запасного, то ли сгоревшего. Второй такой же Романова углядела в кабинете Березина. Боюсь, несмотря на то что я ей категорически запретил в него лезть — я имею в виду и кабинет, и компьютер, — она, видимо, решилась нарушить приказ.

— На чем и попалась? — Меркулов произнес это полувопросительно, после чего в кабинете повисла тишина.

— Ну это только одна из возможных версий, — бросил Турецкий.

— Ладно, генералитет, выше нос в любом случае. — Меркулов улыбнулся. — Дело наше правое, следовательно, Бог с нами. Будем надеяться, что в ближайшие часы вашу инициативную девочку ребята Дениса все-таки найдут — живой и желательно здоровенькой. Присядем? По-моему, Вячеслав Иванович, по твоей части что-то делается, а ты молчишь как воды в рот набрал!

— Я не молчу, — сухо произнес Грязнов. — Просто окончательный результат ребята должны доложить сегодня.

Вячеслав Иванович посмотрел на часы:

— Теперь уже скоро.

— Все-таки поделись с нами, грешными, что именно происходит с камушками, которые нас особо интересуют! Я имею в виду, как ты понимаешь, не якобы обработанные кропотинские, а те, что плывут за рубеж в первозданном виде.

— Ну ладно. Схема хищения проста, но в каком-то смысле, я бы сказал, уникальна. Ночью ребята Дениса отследили якутский груз от самолета до места назначения, которым, как ты, Саня, и предполагал, оказался «Фианит». Как ты понимаешь, господин Лагутин не знать о происходящем просто-напросто не может, так что основания потеть от страха у него и впрямь имеются.

— Кажется, дальше я догадываюсь, — усмехнулся Турецкий. — Тара, которую наш герой поставляет на «Звездочку», уходит туда вовсе не пустой, а с фианитами — в количестве, равном количеству уворованных подлинных алмазов. А в Орехове оформляется владельцем «Звездочки», господином Крутовым, который, как выяснилось, в прежние годы являлся сослуживцем Юрия Березина, как прибывшая непосредственно из Якутска, вместе с остальными, подлинными, алмазами, закупаемыми у Ойунского вполне официально. Простенько и со вкусом!

— Насчет вкуса добавлю, — кивнул Вячеслав Иванович. — Продукция «Звездочки», разные там кольца, брошки и ожерелья, как вы понимаете, весьма дорогостоящая. Однако часть ее неизбежно должна быть выполнена с фальшивыми бриллиантами вместо подлинных. А уходит она — ни мало ни много — в двенадцать торговых точек, разбросанных по Руси великой, две из которых в столице. В той, что на Тверской, побывали наши эксперты, конечно под видом покупателей… Навскидку среди украшений, которые перебрала «капризная дамочка», так ничего и не купив, зато основательно вымотав продавца, старшего менеджера и своего «новорусского кавалера», по меньшей мере одно точно фальшивое. Сам понимаешь, Саня, пока операция не завершится, проверки магазинов исключены. Достаточно появления налоговой на самой «Звездочке». Да не хмурься ты, там все аккуратно делается, не дураки. Обычная плановая проверка.

— Тут все ясно. А вот с таможней. Хотелось бы все-таки знать, как именно им удается вывезти вместе с полусырьем нетронутые алмазы. Как думаешь, обыкновенный тайник? Или…

— Как — это мы на таможне выясним, думаю, в ближайшие же дни, — сказал Грязнов. — Что меня беспокоит — так это что от «Звездочки» к нашему основному фигуранту с генеральскими погонами никаких официальных нитей нащупать не удалось. Во всяком случае, пока. Фирма в Орехове зарегистрирована на ее реального хозяина — некоего Михаила Ивановича Крутова, бывшего капитана ФСБ. Как упоминалось, и впрямь бывшего сослуживца Березина-младшего. На этом связь и обрывается, попробуй докажи, что это не простое совпадение!

Телефон Турецкого вновь дал о себе знать. Александр Борисович некоторое время слушал молча, затем, бросив несколько ничего не значащих слов, повернулся к друзьям.

— Думаю, — сказал он, — в ближайшие часы наружка за Березиными нам ничего не даст.

— Почему? — Меркулов, вознамерившийся покинуть кабинет Александра Борисовича, остановился в дверях.

— Только что в больнице скончалась жена генерала — Вера Гавриловна Березина. Оба они там, причем Юрий, как ни странно, мать действительно любил. Во всяком случае, Агеев уверяет, что в данный момент тот безутешно рыдает. И вообще, находится в недееспособном состоянии. Папаша, похоже, скорее злится, чем горюет, но пока находится там.

— Что происходит на фирме? — поинтересовался Вячеслав Иванович.

— Разве я тебе не говорил? — Турецкий пожал плечами. — Еще вчера вечером Куролепов заказал на сегодня билет в Якутск — надо полагать, ищут Кропотина. У нас в запасе максимум два дня. Впрочем, пусть ищут. Собственно говоря, нам это сейчас только на руку!

— Заставить противника понервничать и пометаться — всегда на руку, — усмехнулся Меркулов и покинул кабинет Турецкого.

Вернувшись к себе» Константин Дмитриевич приступил к осуществлению, как он полагал, заключительной части операции, обозначенной для удобства коротко и ясно — «Алмаз», и нажал кнопку селектора.

— Поремского и Курбатова ко мне, — коротко бросил он секретарю.

В Управлении, однако, оказался на месте только Володя Поремский, который минуты через три уже входил в кабинет Константина Дмитриевича.

— Вот что, Володя— Меркулов с удовольствием оглядел своего красавца подчиненного. — Садись-ка, слушай внимательно. Сейчас я введу тебя в курс дела, которое тебе придется перехватывать у Александра Борисовича Турецкого.

— Мне? У Турецкого?!

От изумления Поремский едва не начал заикаться. Меркулов усмехнулся, позабавившись растерянности молодого следователя, понимал которую прекрасно: пока что еще не было случая в этих стенах, чтобы Турецкий, окруженный в глазах не только фигурантов, в том числе и потенциальных, но и своих младших коллег ореолом из множества легенд, передавал кому-то не завершенное им самим дело.

— Ты вначале выслушай, а уж потом можешь ахать и охать, сколь твоей душеньке угодно! Итак…

Если Галя Романова рассчитывала наладить контакт со «спецназовцем» Ромой по кличке Кит, то ее постигло жестокое разочарование. Все попытки девушки хоть как-то разговорить парня кончились ничем, а по ее расчетам его должны были вот-вот сменить, и вряд ли следующий охранник окажется лояльным хотя бы в такой степени, как этот «недремлющий страж». Роман так и просидел всю ночь в одном из кресел спиной к балконной двери. Проснувшись, девушка обнаружила его в той же позе, что и вечером. И что самое огорчительное — по нему нельзя было предположить, что парень провел ночь без сна, хотя, скорее всего, так и было. Разве что пристальный взгляд, устремленный на Романову, стал суше и острее.

В туалет он проводил ее под конвоем, а ванную комнату, где она умывалась, запереть изнутри, как Галя ни протестовала, не позволил. Хотя сбежать оттуда через окошко, застекленное разноцветной мозаикой, можно было разве что на кухню, куда упомянутое окно и выходило. Но самой неприятной оказалась присущая Роману осторожность: между собой и Галей он постоянно соблюдал дистанцию. Отчаяние постепенно проникло в душу девушки, начавшей понимать всю безнадежность своего положения. Вот-вот должен был нагрянуть сюда Березин-младший, а может быть, и старший тоже — в обществе этого убийцы Куролепова и наверняка еще каких-нибудь отморозков. Внутренне Романова должна была быть готова к самым настоящим пыткам — вряд ли негодяи остановятся перед чем бы то ни было, даже самым ужасным, клюнув на ее легенду. Романова понимала, что находится в руках убийц, для которых жизнь какой-то там девчонки, даже если она и впрямь виновна исключительно в женском любопытстве, — ничто. Даже меньше, чем ничто. Уничтожить ее могут просто так, на всякий случай.

Завтрак приготовил сам Роман, категорически отказавшись от Галиных услуг: кое-как нарезанные бутерброды с копченой колбасой, извлеченной им из холодильника, и отвратительный жидкий кофе. Единственным положительным моментом пребывания Гали на кухне было то, что ей удалось все-таки определить благодаря отсутствию на окнах плотных занавесок, что квартира располагается, скорее всего, на втором этаже. Поскольку дом был старой застройки, считай, почти что высота третьего стандартного. Но что это ей могло дать под столь строгим присмотром, она не представляла.

После скудного завтрака Романова была водворена назад в спальню, а ее страж вновь занял свое место в кресле, и время потянулось.

— Послушай, — девушка предприняла очередную попытку растормошить парня, — давай хоть телевизор посмотрим в гостиной, а? Сам подумай, как я отсюда сбегу. Я же все время у тебя на глазах, а пока твои сменщики не появились, хоть отвлечься немного… А?

Роман дернул плечом и ничего не ответил, продолжая неподвижно сидеть в своем кресле.

— Тьфу! — Галя сплюнула и, сев на кровати, оперлась спиной на подушку. — Мумия ты или человек?!

— Сиди и не вякай, — буркнул он.

— Еще и не вякай. Ну включи ящик, а… — Она решила ныть до победного, тем более что время шло, а в квартире пока так никто и не появился.

Ей показалось, что парень впервые за это время заколебался. Кажется, отсутствие «гостей» его тоже начинало беспокоить. Окончательно сдался он, когда часы в соседней гостиной пробили трижды.

— Дуй туда, — приказал Роман. — Гляди свой ящик и не рыпайся.

— «Не вякай», «не рыпайся». Любезным тебя трудно назвать, — проворчала девушка, стараясь скрыть свою радость по поводу того, что «лед тронулся». Правда, слегка. И она ничуть не сомневалась, что причина, по которой это произошло, непосредственно с ней не связана.

Так и оказалось. Как только на огромном экране телевизора замелькали кадры очередной рекламы и послышались звуки сопровождавшей ее музыки, Кит, отступив за спину Романовой, извлек на свет мобильный телефон. Очевидно, отсутствие смены его беспокоило уже всерьез.

Галя сделала вид, что радость от включенного телевизора превратила ее в глухонемую, и, подавшись вперед, с глупой улыбкой вперилась в экран, изо всех сил стараясь услышать сквозь бодрые звуки, сопровождавшие рекламу, голос Романа. Расслышать ей удалось немного.

— Я в порядке, — буркнул он. — Но чтоб к утру… Ладно!

В тот же момент телевизор, так и не исчерпавший рекламы, был выключен, но возмутиться девушка не успела.

— Иди на кухню, — получила она распоряжение явно чем-то недовольного стража. — Приготовь что-нибудь пожрать.

— Надо же, осчастливил. — Галя вздохнула и опустила глаза, стараясь скрыть свой интерес. — С чего бы это? И когда, в конце концов, приедет Юрий Валерьевич?! Я домой хочу!

— Мало ли, кто чего хочет, — проворчал Роман. — Сказано, иди жратву готовить. И на вечер чего-нибудь! Береза сегодня занят, завтра с тобой разберутся — не сомневайся!

— А с тобой? — усмехнулась Галя. — Что — и насчет тебя никаких распоряжений не оставили?

— Не твое дело! — огрызнулся Кит. — Что я, девку, что ли, один не устерегу? Иди давай, хватит трепаться!

И обед, и ужин прошли все в той же ситуации, все в той же обстановке. И чем больше у нее, Гали Романовой, оставалось времени позади, тем соответственно меньше впереди на то, чтобы хотя бы попытаться вырваться отсюда. Сумерки за окнами кухни стремительно сгущались, когда ужин приблизился к своему завершению, а Галино отчаяние достигло критической отметки. И тогда она, в жизни не обидевшая еще никого на свете, наконец решилась.

Позднее Галя Романова не раз думала, что бы вышло из ее затеи, если б проклятый «спецназовец» не ослабил — совсем чуть-чуть — свою бдительность, очевидно уверившись в полной неспособности девчонки оказать хоть какое-то сопротивление. Да и само по себе «ослабление» было ничтожным: если до этого он передвигал свою чашку для чая через весь огромный стол, для того чтобы Галя ее наполнила, то во время вечернего чаепития этого не сделал — впервые за двое суток подпустив Романову к себе. Конечно, и предыдущая ночь, которую она спала, а Кит, судя по всему, нет, тоже дала себя знать. Романовой, прекрасно знавшей ушу, единственное, что и требовалось, — подойти к парню на достаточное расстояние. И она это сделала, осторожно неся впереди себя только что вскипевший чайник.

Это был самый тяжелый момент в ее жизни, но время для Гали Романовой уже начало отсчитываться на часы, если вообще не на минуты. В следующий момент кухню огласил почти нечеловеческий вопль бандита, пустой чайник полетел в угол, а старший лейтенант Романова, впервые в жизни причинившая как минимум непоправимые увечья человеку, тоже почему-то вопя во всю глотку, выбивала из рук своего врага пистолет, который тот, несмотря на адскую боль и на то, что лицо его моментально превратилось в сплошной пузырь, сумел выхватить.

Галя почему-то до мельчайших подробностей запомнила все, что происходило потом. Помнила, как оставив на кухне катающегося по полу, по-волчьи воющего Романа, кинулась в холл. Как, обнаружив, что дверь заперта, а ключ отсутствует, начала палить по замочным скважинам из автоматически прихваченного ею ТТ охранника. Помнила, как дверь все равно не поддавалась, а звериный вой за ее спиной начал нарастать, приближаясь — проклятый парень явно полз к входным дверям, чтобы вцепиться в нее… Наконец дверь все-таки поддалась, и она, Галя, в одних чулках (туфли у нее отняли сразу) выскочила в пустой подъезд. И у нее мелькнула совершенно глупая мысль насчет попрятавшихся, струсивших соседей, которые просто не могли не слышать криков и выстрелов.

Она мчалась, не чуя ног, вниз, а когда вылетела из подъезда, все еще продолжая визжать совершенно несерьезным, тонким и надрывным голосом, чьи-то сильные руки подхватили девушку и вырвали из судорожно сжатых пальцев оружие. Она закричала вновь — на пределе своих возможностей, решив, что теперь-то уж точно все. Что она не успела, а значит, совершенно напрасно изуродовала этого дурака Романа, что попала прямиком в руки своих похитителей. И только в тот миг, когда кто-то влепил ей оплеуху, а она замолкла на мгновение, набирая в легкие воздуха для следующего вопля, обрела способность видеть. Но не соображать.

Потому что, увидев перед собой лицо Дениса и даже ощутив на своих плечах его железную хватку, никак не могла осознать, что это именно он — Денис Грязнов — перемещает ее по воздуху к какой-то машине, из которой навстречу им выскакивают двое. Нет, трое совершенно незнакомых Гале, но почему-то улыбающихся парней.

— Там… — пролепетала Галя, когда машина уже тронулась с места. — Там…

— Ну что, что там? — Денис произнес это так, словно Галя была трехлетним ребенком.

— Надо вернуться… Я его, по-моему, убила… Кипятком… — И она наконец расплакалась.

Пауза была совсем коротенькой.

— Разворачивай, Сева, — бросил Денис. — Я ее сам к дяде отвезу, а вы с Филей займитесь квартирой. Кипятком, говоришь?

Он обнял Галю и привлек к себе.

— Д-да-а-а, — прорыдала девушка. — Прямо в морду. А вдруг он помрет или ослепнет? Ой, ма-а-м-ма.

— Такие не мрут! — убежденно произнес Денис. — Не знаешь, оружие у него еще имеется? Да кончай ты рыдать, в самом деле! Нашла, кого жалеть. Скажи спасибо, что одного при тебе оставили, а не двоих!

— С-с-спасиб-бо… — глупо пробормотала Галя.

— Гм! — Денис фыркнул. — Да не мне «спасибо», а Березину, за то, что дурак. Все, ребята, — последнее относилось к Севе и Филе, — через час в конторе, надеюсь, времени вам хватит…

 

21

— Галя, кончай горевать. — Денис повернулся к Романовой, все еще всхлипывающей в углу кабинета Александра Борисовича Турецкого, и улыбнулся. — Доктор уверяет, что с этим отморозком все будет в порядке…

— Надеюсь, в квартире вы не наследили? — поинтересовался Турецкий.

— Нет, конечно. Оставили все как есть и дверь приоткрыли. Думаю, соседи уже успели позвонить Монаховой.

Александр Борисович покосился на Галю. Девушка теперь сидела молча, ссутулившись и опустив голову. Турецкому было что сказать провинившейся Романовой, но выглядела она столь жалко, что он мысленно махнул рукой и отвернулся. В том, что Галя и без него понимает, что едва не сорвала всю операцию, ослушавшись следователя, он не сомневался. Однако и успокаивать ее было бы, пожалуй, слишком жирно!

— Вот что, Денис, — сухо распорядился Турецкий с таким видом, словно девушки тут вовсе не было, — сейчас отвезешь Романову к своему дядюшке домой. До самого завершения операции она должна исчезнуть, раствориться в пространстве. Пусть наши друзья гадают, что именно произошло в доме Монаховой, куда делась их пленница и кто она на самом деле такая: действительно подруга Тамары Владимировны или… Тебе все понятно?

— Так точно, дядь Сань. — Денис кивнул и, еле заметно вздохнув, повернулся к Гале: — Поехали, героиня. — В его голосе было ровно столько иронии, чтобы «героиня» ее расслышала, но рыдать по новому кругу не принялась.

Дождавшись, когда оба они — Денис и Галя — покинули его кабинет, Александр Борисович снял внутренний телефон и набрал номер Меркулова.

— Ты не сильно занят?

— Умеренно. Давай заходи.

В кабинете было прохладно и уютно, и Турецкий, войдя, с удовольствием развалился в своем любимом кресле напротив рабочего стола шефа.

— Отправил девушку к ее благодетелю? — Константин Дмитриевич усмехнулся и посмотрел на друга.

— Отправил. А этого обваренного ребята прямиком в Бутырки, в лазарет отвезли.

— Там что, специалист по ожогам объявился? — Меркулов моментально стер с лица улыбку. — И вообще, под каким соусом они это сделали? У нас теперь что, в частном порядке в КПЗ принимают?!

— Не заводись. — Турецкий покачал головой. — Нет, конечно. Слава своих ребят прислал, Денис ему позвонил. Оформили как предварительное задержание по подозрению. Ну и так далее. А консультанта по ожогам, разумеется, специально приглашали.

Меркулов вылез из-за стола и начал мерить шагами кабинет.

— Ты уверен, что вся эта история не всплывет раньше времени — и тогда нашего основного фигуранта поминай как звали!

— Не всплывет, — уверенно ответил Турецкий. — Во-первых, ему сейчас не до того, впереди похороны супруги, а завтра, если ты не забыл, отправка очередной партии камешков в Израиль.

— Из Якутска вести есть?

— Котов сообщил, что Куролепов прибыл и прямиком из аэропорта дунул к Ойунскому. Как думаешь, не испортят нам тамошние деятели всю обедню?

Меркулов вернулся за свой стол и, немного помолчав, покачал головой:

— Нет. Я их генерального знаю лет, пожалуй, двадцать, мужик нормальный, честный. «Якутск-алмаз», по его словам, беспокоит их давненько, а уж про господина Ойунского и говорить не приходится. Насколько мне известно, в том ангаре, где трудился ваш Агеев, камеры слежения уже установлены. Опера дежурят рядышком круглосуточно. А?

— Что я тебе могу сказать? На мой взгляд, поздновато спохватились. Да и даст ли это что-нибудь? Филя утверждает, что у них там нечто вроде круговой поруки на родственной основе…

— Тебя это удивляет? — Меркулов пожал плечами. — Если уж в нашей благословенной столице, можно сказать, под носом у президента такое творится, чего ж от Якутска-то ждать? До Москвы с ее высоким начальством далеко, хозяин — барин. А хозяин тот, у кого наглости и бабок больше, чем у остальных соплеменников. Словом, зарвались ребятки. А коли зарвались, значит, точно попадутся.

— Ну а если не попадутся?

— Значит, потянем ниточку отсюда. Слушай, с каких это пор ты, Саня, стал таким пессимистом?

Меркулов поглядел на своего «важняка» с неподдельным удивлением.

— Что с тобой? Где-то что-то не сходится?

— Да нет, вроде бы все идет по плану. Просто подустал я, Костя, малость.

— Слушай, — Константин Дмитриевич не на шутку встревожился, — может, переиграем в таком случае наш второй вариант? Еще не поздно. Думаю, еще не поздно.

— Вот уж нет!

Притихший было Турецкий оживился и резко поднялся из кресла:

— И думать не моги! Никаких переигрываний, если мы и впрямь решили сцапать эту сволочь, это единственный выход. Как, кстати, отреагировал на твой звонок и просьбу Константин Степанович?

— Луганский? А-а-а. Ну расстроился, конечно. Старикан к этой Монаховой расположен был всей душой, здорово она ему мозги запудрила. Даже верить поначалу не хотел.

— Это тебе-то не хотел верить?

— Ну я, конечно, фигурально выразился. Но в итоге согласился все-таки девушке звякнуть.

— Ладно, будем надеяться, что сработает. Жаль, что Лагутин оказался все-таки таким трусом: я-то был уверен, что он предупредит Березина.

— Как видишь, тебя этот владелец «Фианита» боится меньше, чем генерала. Интересно, чем тот его зацепил?

— Думаю, скоро узнаем. А насчет моей усталости — не волнуйся, операции это не касается. Я другое имел в виду.

Меркулов тоже поднялся из-за стола и, подойдя к своему младшему другу, к лучшему из своих «важняков», неожиданно обнял Турецкого за плечи.

— Думаешь, я не понял насчет «другого»? Только я думал, что ты, как говорила когда-то наша незабвенная Шурочка Романова, «стал-таки трезвым человеком». Саня, мы делаем то, что можем делать. Не наша с тобой вина, что разгребать детскими грабельками приходится не помойку даже, а целую свалку.

— Ладно! — Турецкий невесело подмигнул Меркулову и ловко вывернулся из-под тяжелых лап друга. — Так и быть, уговорил: наливай!

— Ах ты артист! — Константин Дмитриевич с притворной суровостью сдвинул брови. — Каков нахал, а!

Тем не менее и заветные рюмашечки, и традиционный коньячок были извлечены на свет. А верная Клавдия, сопровождавшая в качестве секретаря Меркулова уже солидное количество лет, моментально подала бутерброды и даже бутылку ледяной минералки.

— За тебя, Саня, — серьезно произнес Константин Дмитриевич. — За то, чтобы никакой усталости ни в каких смыслах никогда не испытывал. За наш неиссякаемый оптимизм!

— Давай лучше за успешное завершение операции «Алмаз», — возразил другу Турецкий. — Я имею в виду не Поремского, Володька точно справится. У него к тому же команда лучше не придумаешь.

— Ты Мишку с Аленой имеешь в виду?

— Ну! Словом, давай все-таки за то, чтобы и на сей раз было не хуже, чем в тот.

Меркулов нахмурился и поставил на стол свою рюмку.

— Слушай, Сан Борисыч. Если у тебя какие-то дурные предчувствия бродят, лучше скажи! Переиграть никогда не поздно, в конце концов, отправим тебя в срочном порядке к твоим в Прибалтику!

— Какие еще предчувствия?! — Турецкий воззрился на Меркулова с неподдельным возмущением. — Костя, ты за кого меня, собственно, принимаешь?! Нет уж. Дурные предчувствия нехай нашего генерала Березина тревожат! С полным на то основанием! Все, кончаем этот странный, на мой взгляд, разговор. Прозит!

Меркулов недоверчиво поглядел на сердито сверкающего глазами «важняка», но спорить не стал. И, вновь взяв в руки рюмку с коньяком, покорно отозвался традиционным их тостом:

— Прозит. И все-таки — за тебя!

Генерал Валерий Андреевич Березин был в бешенстве. Он настолько давно не испытывал к своей жене ничего, кроме презрения, что смерть Веры Гавриловны, а главное необходимость изображать горе от невосполнимой потери, скорее разозлила его, чем расстроила. Что касается Юрия, то, хотя поначалу генерал ощутил к сыну что-то вроде сочувствия, но, обнаружив, что тот на глазах превратился в сопливого истерика, едва ли не падающего в обморок, словно никчемная бабенка, он пришел в ярость, которую, увы, вынужден был тщательно скрывать.

Большей подлянки, чем помереть накануне отправки и без того задержанной ими из-за паршивца Лагутина партии камней, Вера Гавриловна сделать напоследок своему мужу не могла. В довершение ко всему сопляк Юрка даже не удосужился сообщить отцу, что куда-то бесследно исчез Кропотин, в обязанности которого входило курирование отправки камней на таможне. О том, что этого козла нет нигде уже больше суток, генерал узнал всего-то час назад, да и то благодаря тому, что Куролепов решился-таки через голову Юрки позвонить Березину, как выяснилось, аж из Якутска.

Звонок Куролепова застал Валерия Андреевича в кабинете главврача больницы. И в нарушение всяческих приличий ему пришлось прервать витиеватые выражения соболезнования тощего, глядевшего на него с испугом профессоришки и выскочить в коридор.

— Какого дьявола, — зашипел Березин, метнувшись в угол за какое-то разлапистое растение в кадке, подальше от снующего по коридору медперсонала, — какого дьявола ты мне звонишь?! Из какого еще Яку…

Почтительности в голосе Куролепова стало гораздо меньше, и генералу пришлось выслушать этого отморозка, из слов которого он понял главное: Кропотин исчез, причем Юрий почему-то был уверен, что тот улетел к Ойунскому, Ну допустим. По каким таким причинам старый козел до такой степени понадобился Юрке, что он отправил за ним лично Куролепова?!

«Специализация» этого отморозка была генералу хорошо известна, но мысль о том, что Юрий с Татьяной вопреки его приказу продолжают действовать за спиной Валерия Андреевича, показалась столь нелепой, что он отмел ее сразу. Куролепов еще нес какую-то чушь про какую-то девку, но Березин его уже не слушал, поглощенный неожиданным известием о пропаже Кропотина. Со старым козлом он в свое время разберется по-свойски, найдется он, никуда не денется. Вопрос упирался для Березина в первую очередь в другое: если Кропотин не объявится до завтра, кто, спрашивается, будет сопровождать камешки на таможне? Юрка недееспособен. Ему самому светиться по такому делу — полное безумие.

Генерал с ненавистью посмотрел на ни в чем не повинный мобильник, из которого сквозь многочисленные помехи, треск и шипение изредка прорывался сиплый голос Куролепова, и ткнул в кнопку, прерывая связь. С каким наслаждением он сейчас отшвырнул бы от себя трубу, разбив ее на мельчайшие кусочки, дав выход своей ярости. Скрипнув зубами от раздиравшей его злости, Березин понял, что возвращаться в кабинет главврача, где к тому же рыдает оказавшийся настоящей размазней (весь в мать) Юрка, нельзя.

Конечно, можно взять Юрия за шкирку, выволочь из больницы и вытряхнуть из того правду, но… О черт! Угораздило же его супругу скончаться именно сейчас, в момент, когда Валерию Андреевичу более чем когда-либо не до нее!

Березин и сам не заметил, как достиг нижнего холла для посетителей, очевидно инстинктивно стремясь покинуть больницу как можно быстрее. В холле царил полумрак, и генерал слегка вздрогнул от неожиданности, когда навстречу ему шагнула женская фигурка, сразу им не замеченная.

— Привет, — пробормотала Татьяна.

И Валерий Андреевич аж задохнулся — то ли от радости, что уж теперь-то есть на ком сорвать злобу, то ли от новой волны ярости, полыхнувшей внутри. Воистину на ловца и зверь бежит! На сей раз, в образе этой шлюхи, которая уже не менее недели прячется от него, даже на звонки и то не отвечает, тварь обнаглевшая!

— Только не ори! — Татьяна опередила его на долю секунды. — Кажется, у нас на «хвосте» какой-то тип из Генпрокуратуры повис.

Генерал витиевато выматерился и, едва справившись с собой, прошипел:

— У кого это — у нас? Что за тип, откуда взяла?!

— Мне позвонил Луганский, предупредил. И насчет меня, и насчет тебя. Фамилия какая-то такая. Что-то, кажется, восточное. Сейчас. Ах да, Турецкий. Не знаешь, есть такой? Есть, конечно, я его сама видела на приеме у Луганского.

Березин сделал шаг по направлению к Монаховой.

Что-то, видимо, было такое в его лице, отчего та, тихо охнув, отскочила к стене. Но Валерий Андреевич внезапно успокоился и даже слегка улыбнулся.

— Турецкий, говоришь, — тихо, с какими-то непонятными Татьяне интонациями произнес он. — А ну-ка пошли, детка. Ты, надеюсь, на колесах?

— Конечно, — неуверенно отозвалась Монахова, безуспешно пытавшаяся разобраться в состоянии генерала.

До машины они дошли молча. И едва только Татьяна села за руль, а Березин очутился рядом, как совершенно неожиданно для нее Валерий Андреевич сгреб в кулак роскошную платиновую гриву женщины и, не обращая внимания на ее вопль, резко дернул назад:

— А теперь колись, сучка, чего вы там наворочали на пару с моим сыночком! А главное — куда ты подевала своего козла?!

 

22

Из распечатки прослушивания разговора, состоявшегося между фигурантами по делу «Алмаз»:

«Генерал Березин В. А. Заткнись, сучка!

Монахова Т. Н. Ты просто спятил! Как ты смеешь.

Генерал. Рассказать как?! Забыла, шлюха дешевая, из какого дерьма тебя вытащил?! Ну?!

Монахова. Да не знаю я, где этот старый козел. Мне он через горничную передал, что в Якутск летит, там, наверное, и есть!

Генерал. Хрена лысого он там! Ну Татьяна, гляди: если знаешь и брешешь, ты у меня пожалеешь, что вообще на свет родилась.

Монахова. Господи. Да с какой это стати мне его покрывать, сам подумай?

Генерал. А лажовина эта откуда, насчет Турецкого? Что тебе говорил наш Луганский? Быстро и подробно. Ну?!

Монахова. Позвонил мне где-то минут сорок назад. Не знаю, наплел или нет, но Турецкий этот самый был у него на юбилее, мне его даже представили.

Генерал. Твои тусовки меня не интересуют, дальше!

Монахова. Сам говорил — дословно. Ну Луганский сказал, что якобы на его юбилей Турецкий пришел специально, чтобы со мной познакомиться, они вроде бы до этого и знакомы-то были шапочно. Перед юбилеем Константину Степановичу позвонил кто-то из большого начальства и предупредил. В общем, Луганский конечно же мне доверяет, потому и рассказал: еще он сказал, что я тут вроде бы ни при чем, что со мной попробовали завязаться из-за знакомства с тобой. Ну и с Юрой, конечно. Юра в больнице?

Генерал. Заткнись! Не твое дело, где Юра! Значит, говоришь, ни при чем?

Монахова. Это не я говорю, а Луганский!

Генерал. Не визжи, тварь! И на дорогу гляди, а не на меня, на дорогу!

Монахова. Это все из-за тебя. Нельзя меня дергать, когда я за рулем, вообще никого нельзя! Господи, куда мы едем?!

Генерал. Поворачивай, жми к своей хазе. Да не сюда, там кирпич, совсем, что ли, спятила, дура?!

Монахова. И что мы будем у меня делать? Квартира пустая, нет никого.

Генерал. Вот мы и проверим, нет или есть.

Монахова. Если ты снова про Кропотина, так у него даже ключа от моей квартиры нет.

Генерал. А у кого есть?

Монахова. У Юры. У меня, конечно. Все.

Генерал. Что ж, если у тебя, значит, и у муженька твоего может быть!

Монахова. Да с какой стати?!

Генерал. Ас такой, что вы с Юркой совсем оборзели, чуть ли не под носом у него трахаетесь. Почему бы ему не захотеть своими глазами ваше гнездышко увидеть? Ну а уж копию с ключей снять — ха!

Монахова. Чушь. А вообще-то дело твое, мне все равно, куда ехать».

— Ой, Танечка, господи, какое счастье. Я уже хотела милицию вызывать! Звоню вам, звоню, а вы недоступны. Вы в курсе уже, да?

Татьяна, только что вошедшая в подъезд, с недоумением уставилась на бросившуюся к ней от лифта соседку.

Валерия Сергеевна, жена какого-то бизнесмена, практически не бывавшего дома, славилась среди как близких, так и дальних знакомых двумя вещами: несусветной глупостью и неуемной болтливостью. Она была последним человеком, которого Монахова хотела бы видеть в данный момент.

— В курсе, собственно, чего я должна быть? — Татьяна брезгливо покосилась на черную болонку, копошившуюся у ног соседки, и шагнула в сторону, уступая обеим дорогу.

— Как, вы не знаете?! Во-первых, сегодня у вас в квартире были какие-то подозрительные люди! Мы с Бобби слышали страшный шум, а может быть, и выстрелы, мы как раз хотели прогуляться.

— А во-вторых? — без всякого почтения перебила ее Татьяна.

— Во-вторых, — голос соседки стал значительно суше, — дверь в вашу квартиру открыта, и уже довольно давно. Конечно, если бы там, как это описывается у Донцовой, находился труп, мой Бобби обязательно бы среагировал, он, вы даже не представляете, какой умный!

— Вы с ума сошли! — ахнула Татьяна. — Какой еще труп? Какие люди?

— Ну через глазок не особо разглядишь, но могу держать пари: молодые и довольно симпатичные. А насчет трупа — это я предположительно. Вы Донцову читали? Вот не помню, как именно называется ее вещь, которую я имею в виду. Но там именно такая ситуация: открытая дверь в квартиру, а в ванной — труп белокурой красавицы. Погодите, куда вы? А дверь — разве вы ее не запрете?!

Монахова и сама не помнила, как оказалась вновь возле своей машины, в которой ее поджидал Валерий Андреевич.

— Ну что еще? — Генерал подозрительно и недоуменно уставился на Татьяну, брякнувшуюся на водительское сиденье.

— Я туда одна не пойду! — И, не дожидаясь, пока генерал задаст свой следующий нелицеприятный вопрос, пересказала услышанное от соседки, опустив, разумеется, все, что касалось Донцовой.

Валерий Андреевич Березин на какое-то время молчал, задумавшись, затем, видимо приняв решение, достал мобильный и набрал номер «охранки».

— Мне нужны пара-тройка ребятишек, — хмуро бросил он дежурному, неохотно назвав себя. — Адрес сейчас скажу. Пусть подойдут к серебристому «лексусу», припаркованному у второго подъезда. Куролепов когда вернется?

И, мрачно выслушав ответ, отключил связь, не прощаясь. «Спецназовцев» они с Монаховой дожидались молча, не обменявшись ни единым словом вплоть до их прибытия.

Тот, который, видимо, был у прибывших за старшего, выслушав инструкции генерала, полученные через приспущенное стекло машины, кивнул и, махнув рукой двоим своим спутникам, скрылся в подъезде. Еще один последовал спустя минуту за ним, третий занял позицию рядом с подъездом.

Монахова, так и сидевшая за рулем, прижала руку к груди, словно пытаясь унять колотившееся от страха сердце. Но ждать долго им не пришлось, Вскоре оба «спецназовца» вышли из подъезда и, ничуть не таясь, направились к машине:

— Там все чисто, правда, дверь прострелена, на кухне следы борьбы, но ни Кита, ни девки.

— Черт побери, о какой девке вы все талдычите?! — Березин в ярости двинул кулаком по панели.

— Ну как же? Разве Юрий Валерьевич не докладывали? — Белобрысый мужик с приплюснутым носом борца и простоватой квадратной физиономией, не отмеченной особым интеллектом, растерянно уставился на генерала. — Сексотку на фирме вроде бы изловили. Юрий Валерьевич распорядились ее сюда с Китом… Ромкой Китом отправить еще позавчера ночью. Только там ни девки, ни Кита.

Березин молча повернулся к Монаховой, но та настолько выразительно округлила глаза и пожала плечами, что даже недоверчивый Березин понял, что Татьяна, так же как и он, слышит о «сексотке» впервые. Больше не колеблясь, генерал выбрался из «лексуса» и направился к подъезду. Впереди шел старший, за Березиным остальные «спецназовцы», позади всех тащилась Татьяна.

— Девку вроде бы Илюшка Брызгалов заслал, — робко пробормотал белобрысый, на ходу оборачиваясь к генералу. — Ребята как раз поехали с ним разбираться… Хотя, я слышал, Иван говорил, что, может, и менты…

— Твой Иван — идиот, — сухо оборвал разговорчивого белобрысого Березин. — Кабы менты, мы бы давно в курсе были… На чем ее сцапали?

— Не знаю, Валерий Андреевич, Иван нам не докладывал, нас когда вызвали, девка уже в отрубе была. Вроде бы ее в бухгалтерию недавно сам Владимир Александрович пристроил…

— Кропотин?!

— Ну… Только его ни вчера, ни сегодня на фирме тоже не было.

Дверь Татьяниной квартиры действительно была пробита, а кухня носила следы той самой борьбы, о которой упомянул белобрысый. Опрокинутые стулья, осколки чашек на полу, чайник на полу. Чужое и явно немирное присутствие оставило свой след и в двух других комнатах из имеющихся трех: измятое покрывало в спальне, сдвинутые кресла. Посреди гостиной — стул, принесенный сюда из кухни, обрезки капроновой веревки на полу… Ни слова не говоря, Березин прошёл к телефонному аппарату и набрал прежде всего номер главврача больницы, в которой несколько часов назад скончалась его жена. Стараясь говорить как можно сдержаннее, он попросил к телефону сына и был жестоко разочарован: полчаса назад Юрию сделали успокоительный укол, и, как пояснил профессор, в ближайшие шесть часов о Березине-младшем можно не беспокоиться — лекарство очень хорошее, «для особых случаев», изготовленное в Израиле…

При упоминании об Израиле Березин-старший нечеловеческим усилием воли подавил в себе желание выматерить профессора и, вместо этого поблагодарив его, положил трубку.

Связь с Якутском по-прежнему была отвратительной, дозвониться Ойунскому удалось лишь с пятого набора. Гудок за гудком тянулись сквозь шорох и шелест помех, наконец вместо них раздался сонный голос Платона:

— Какого дьявола?!

Ойунский по данному номеру трубку брал всегда сам, поскольку номер был оговорен как пожарный.

— Березин на проводе! — рявкнул генерал. — Да не Юрка, это Валерий.

— А-а-а. — Платон Кирович наконец проснулся окончательно. Послушай, — взвизгнул он, — какого лешего ты прислал ко мне своего психа?! Он мне троих ребят самое меньшее на неделю уложил! Нет у меня вашего Кропотина, пошли вы все к черту! Знал бы — не связывался с этим старым кобелем!

— Успокойся, Платон. — Генерал в очередной раз взял себя в руки. — Никакого психа лично я к тебе не посылал. Если ты имеешь в виду Куролепова, его послали без меня, я хочу выяснить, кто и для чего.

— Как это — кто? Твой Юрка и послал! Я, дурак, пообещал этого кобеля Кропотина с его бабой прикрыть, сказал, что он якобы тут, у меня на юбилее. Так мне твой псих весь кайф сорвал! Где ж я ему этого козла возьму?! Понятия не имею, где он со своей бабой кувыркается! Слушай, Валера, отзови ты этого своего…

— Отзову! Но вначале поясни внятно: тебе что, Кропотин звонил?

— Ну!

— Когда?!

По ту сторону связи некоторое время слышалось невнятное бормотание, после чего раздался несколько смущенный голос Ойунского:

— Убей, не помню. Мы с мужиками то ли второй день гудели, то ли третий. Как-никак полтинник брякнул. Ну он и позвонил. Может, вчера, может, и позавчера.

— Что он тебе говорил? — Березин внезапно почувствовал усталость.

— Просил в случае чего подтвердить, что он у меня, мол, если супруга или, например, Юрка его искать будут. Сказал, телка, мол, у него классная объявилась, так чтоб не беспокоил, значица, никто.

Березин не выдержал и сплюнул:

— Какая ему телка, козлу облезлому, да при молодой жене?! Ты бы хоть соображал малость!

— Почему нет? — Ойунский, окончательно взбодрившийся, хихикнул. — Мы ишшо робятки хоть куда!

— Вот что, — генерал и не подумал принять шутку, — ты там, ребятенок, не слишком ли расслабился? Гляди — пролетишь, как фанера над Парижем! Твои там все в порядке?

— С чего б это мне пролетать? — посерьезнел Ойунский. — Ты, генерал, не темни, говори прямо: али засветились где?

— Мы — нет, типун тебе на язык! — снова разозлился Березин. — За собой следи!

— У меня все как по маслу… Если не считать твоего психа. Между прочим, ты обещал его отозвать! Лично я его наглую рожу уже видеть не могу. Думает, ежели от московских, так и можно ему тут все и как попало. Скажи на милость, на кой черт мне прятать Володьку?!

— Действительно, — буркнул генерал. — Далеко там Иван?

— Как же, будет он тебе далеко! В соседней комнате, сволочь, дрыхнуть пристроился и разрешения не спросил.

— Давай зови.

Голос Куролепова, в отличие от голоса разбуженного Ойунского, был бодр, словно тот не только проспал не менее восьми положенных для полноценного отдыха часов, но и успел сделать зарядку.

— Возвращайся! — коротко бросил генерал. — Скажешь Ойунскому, если рейса сегодня нет, пускай свои крылья даст, у него есть.

И, не дожидаясь ответа Куролепова, бросил трубку на рычаг. Затем задумчиво оглядел всех присутствующих. «Спецназовцы» почтительно топтались поодаль от генерала. Татьяна в расслабленной позе сидела в кресле со скучающим видом.

— Так… Вы, — генерал ткнул в сторону белобрысого, — возвращаетесь на фирму. И если господин Кропотин там объявится, срочно доставите его ко мне. У тебя номер моего мобильного есть?

Вопрос относился все к тому же белобрысому. Тот покраснел и помотал головой.

— Держи, — генерал, пошарив в кармане, извлек свою визитку. — Как только надобность отпадет или на задание куда рванешь, предварительно уничтожишь, ясно?!

— Так точно, ясно! — с неожиданной армейской выправкой рявкнул белобрысый.

— Ну-ну, вижу, что ясно. — Березин криво усмехнулся.

«Спецназовцы» покинули квартиру моментально, Татьяна, не дожидаясь особого распоряжения Березина, проводила их до дверей, поспешно захлопнув их при виде соседки, возвратившейся с прогулки со своим Бобби и уже открывшей рот, дабы разразиться целой очередью вопросов.

Валерия Андреевича Монахова застала в гостиной. Откинувшись на спинку кресла, в котором до этого сидела она сама, Березин прикрыл глаза и со стороны могло показаться, что генерал задремал. Но знавшая его много лет Монахова успела выучить все повадки Березина наизусть: для Валерия Андреевича то была поза глубокого раздумья. Татьяна не сомневалась, что в данный момент мозги генерала работают на пределе, одновременно воссоздавая и оценивая полную картину случившегося за последние сутки за его, генерала, спиной и просчитывая, что ему теперь следует делать. Монахова невольно ощутила уже подзабытое за последнее время чувство восхищения перед умом и решительностью Березина-старшего и почти успокоилась: на ее памяти Валерий Андреевич ни разу не сделал неверный ход, не совершил не только роковой, но даже самой пустячной ошибки… Впервые за несколько месяцев своего бурного романа с его сыном Монахова испытала нечто вроде сожаления: Юрий, к несчастью, не в отца. Как в этом отношении, так и во многих других.

Генерал открыл глаза и, резко поднявшись из кресла, вновь потянулся к телефону, а Монахова скромненько отошла в дальний угол гостиной, дабы не мешать несомненно важному разговору. Впрочем, поначалу важным разговор не выглядел, напоминая скорее ни к чему не обязывающий треп старых приятелей. Но вот мелькнуло имя Турецкого, и Татьяна насторожилась.

— В отпуске, говоришь, был? — Никакой заинтересованности в голосе Березина не слышалось. — Да так, слышал кое-что, вроде бы интерес у него какой-то к нашему управлению проявился. Точно? Да нет, лично меня это мало волнует, а вот Грушницкий и правда обеспокоился. Ладно, так ему и скажу мол, пустой треп это. Ага… Ну пока!

Трубка аккуратно легла на рычаг. Березин повернулся к Монаховой, словно только что заметил ее:

— Когда, говоришь, видела его у этого хрыча?

— Точно не помню, но можно узнать, какого числа у него день рождения.

— Сплошные юбилеи — как нарочно! — буркнул Березин. — Луганский здесь, Ойунский там, и никто ни х… не помнит! Ладно! Насчет Турецкого завтра выясним — не проблема. Вот если все это не фуфло, тогда, радость моя, проблема будет точно, и не одна! Я про этого сукина сына много чего слышал. Но думаю, если б он и впрямь что-то учуял или наводку какую получил, мы бы с тобой тут, милая, сейчас не рассиживались и рассуждизмами не занимались. Все, пора!

— Что — пора?

— Давай-ка проедемся в одно местечко.

И, глянув на недоуменную физиономию нерешительно поднявшейся из кресла Монаховой, Березин зло усмехнулся.

— Прогуляемся мы с тобой не куда-нибудь, а на квартирку к моей драгоценной невестушке. А после, если там пустышка выйдет, до ее особнячка. Как думаешь, у кого, как не у родной и единственной дочери этот хмырь может в случае надобности отсидеться?

— Я одного не понимаю, — робко произнесла Монахова, — этой самой надобности. С какой стати и, главное, от кого прятаться моему старику?

— Вот это нам и предстоит выяснить. Ты, кстати, не в курсе, что за девку он на фирму привел?

— Понятия не имею!

— Ну-ну. Ладно, поехали.

Звонок в кабинете Меркулова раздался спустя минут двадцать. Александр Борисович Турецкий некоторое время молча слушал, прижимая трубку мобильного телефона к уху левой рукой, поскольку правая была у него занята рюмашкой с традиционным золотистым напитком. Затем коньячок был поставлен на стол, а мобильный перехвачен в другую руку.

— Вот что, Денис, — произнес моментально посерьезневший Турецкий, — предупреди Кропотина, и пусть ребята постараются опередить Березина с Монаховой. Я подъеду туда сам, думаю, буду там минут через двадцать, отсюда до квартиры Тамары Владимировны, как ты понимаешь, ближе. Все, работайте!

— В чем дело, Саня? — Меркулов обеспокоенно смотрел на своего моментально подобравшегося, словно тигр перед броском, друга.

— Сдается мне, наш «Алмаз» переходит в решающую стадию, — ответил Турецкий, успокаивающе взглянув на Константина Дмитриевича. — Звонил Денис, Монахова с генералом едут в сторону квартиры Тамары Владимировны. Не исключено, что у Березина есть ключи и от нее, Кропотина нужно оттуда срочно увозить.

— Не хочешь ли ты сказать, что собираешься заняться этим сам?

— Костя, уж ты-то должен понимать, что допускать встречи нашего замечательного бизнесмена с генералом ну никак нельзя! Кропотин — трус и слабак, через пять минут после того, как они его отыщут, на «Алмазе» можно ставить крест! Ну прикроем мы с тобой пару «мелкашек», отроем труп незабвенного Соломона Каца. Возможно, если здорово повезет, «Фианит» и эту гребаную «Звездочку» прихлопнем. И получится все в точности как тогда, когда вышли на «Фианит» в первый раз. Только сядет теперь небезызвестный тебе Лагутин, а не его партнер.

— Саня, я не об этом! Понятно, что при этом камешки и дальше будут плыть за рубеж…

— Не только камешки, Костя, забыл про замечательный «спецназ». Но главное — Березин! Эта сволочь, покуда он на своем месте…

— Мы же решили с тобой — в том смысле, что ты уговорил меня на свою авантюру! Но так мы не договаривались, ты обещал действовать под прикрытием, тщательно подготовившись. Саня, я не думаю, что генерал сумеет пройти в квартиру Тамары Березиной, не смей рисковать из-за этого обормота!

Турецкий, уже стоявший возле дверей кабинета, усмехнулся и покачал головой:

— Сам говоришь, что в квартиру наш генерал вряд ли попадет. Эх, Костя. Ты что же думаешь, что я не справлюсь с этим отморозком?!

— Он наверняка вооружен!

— Ты полагаешь, что я отправлюсь туда с голыми руками?

Разволновавшийся Меркулов, с точки зрения Александра Борисовича, выглядел в этот момент по меньшей мере трогательно. Едва поспевая за Турецким, широко шагавшим по коридору к своему кабинету, Константин Дмитриевич напоминал ему сейчас молодую мамашу, обнаружившую, что ее чаду грозит опасность:

— Костя, что с тобой? — Турецкий остановился и положил на плечо своему шефу и давнему другу руку. — Разве наше дело не правое?

— Саня, тебе не двадцать лет! — нахмурился Меркулов.

— Я, кажется, спросил…

— Да правое, правое, но…

— Никаких «но»! Коли дело правое, удача на нашей стороне! Забыл девиз, который, кстати, тебе же и принадлежит? Тво, е авторство!

— Когда это было! — Меркулов с тревогой наблюдал, как Александр Борисович, войдя в свой кабинет, поспешно шагнул к сейфу. Открыв его, Турецкий извлек на свет свой верный, с его точки зрения, несколько залежавшийся в последнее время пистолет и, проверив, заряжен ли он, сунул за пояс.

— Все, Костя! — Он бодро и подтянуто, словно помолодев на глазах, пошел к дверям. — Девиз наш мы давненько не произносили, тут ты прав.

Турецкий лукаво подмигнул Константину Дмитриевичу.

— Да ведь сам-то закон, Костя, свыше дан, разве нет?

— Какой еще закон? — буркнул Меркулов.

— Покуда мы за правое дело — с нами Бог, а следовательно, и удача! Все, мне пора. Ну, прозит!

— Прозит, — хмуро буркнул Константин Дмитриевич. — Постарайся все же не светиться, Саня. Рано!

— Не волнуйся, умыкну нашего бизнесменчика по-тихому, все пройдет как по маслу. Пока!

Константин Дмитриевич Меркулов некоторое время стоял в опустевшем кабинете Турецкого перед распахнутой дверью. Затем, убедившись, что коридор в настоящий момент пуст, торопливо и неловко перекрестился и, еще раз смущенно оглянувшись зачем-то по сторонам, побрел к себе.

 

23

Синий «пежо», мягко шурша шинами, мчал по затихающему центру столицы в сторону Тамариной квартиры, расположенной в одном из тех московских переулков, которых великое множество возле оживленных магистралей, и который создают там даже в самый разгар часа пик вид почти провинциальный.

Александр Борисович Турецкий внешне вел себя почти что медлительно. Выбравшись из машины, он бесшумно скользнул в сторону нужного ему двора и, внимательно оглядевшись по сторонам, убедился, что серебристого «лексуса» здесь пока нет. Только после этого он поднял голову и посмотрел на сам дом. Огромная «сталинка» укладывалась спать, как ни странно, рано. Большинство окон в доме были темными. Однако окна на интересующем водителя синего «пежо» этаже, увы, светились, недвусмысленно свидетельствуя о том, что за ними находятся люди. Вопреки распоряжению Александра Борисовича, Кропотин, маявшийся в данный момент в квартире своей дочери в полном одиночестве (домработница была отправлена Тамарой в отпуск накануне отлета в Лондон), даже гардины не потрудился сдвинуть.

В просторный темный двор, сохранивший и свои старые огромные тополя, и густой кустарник, окружавший детскую площадку, и традиционные пенсионные столики для любителей забивать «козла», выходило четыре окна квартиры. Турецкий, прижавшийся спиной к одному из деревьев, находился как раз напротив нужного ему подъезда, над входом в который горел яркий фонарь, выхватывающий из темноты квадрат почти правильной формы, который ему предстояло пересечь. Еще раз внимательно оглядевшись по сторонам, Александр Борисович почти молниеносно миновал освещенное пространство и вошел в просторный вестибюль, отделанный заново два года назад за счет жильцов. Они же оплачивали и консьержа-охранника, бдительно стерегущего и оберегающего их покой.

Однако в данный момент вместо положенного «бычка» за стеклянной перегородкой почему-то маячила физиономия обыкновенной сухонькой старушенции с хитроватыми глазками и неаккуратно причесанными седыми космами, заплетенными в жиденькую косичку на затылке. Старушенция безразлично глянула на Турецкого и отвернулась к стоявшему слева от нее маленькому телевизору, на экране которого мельтешили какие-то разряженные в платье позапрошлого века люди.

Александру Борисовичу все это, вместе взятое, не понравилось чрезвычайно. И прежде чем пройти к лифту, он направился к приоткрытому окошку стеклянной будочки, в которой благоденствовала старуха.

— Добрый вечер, — Турецкий произнес это, как можно вежливее, — не подскажете, где охранник?

Однако вежливость «важняка» никакого впечатления на его собеседницу не произвела. Явно раздраженная тем, что ее отвлекают от телевизора глупыми вопросами, старушенция нахмурилась и посмотрела на Александра Борисовича с неприязнью:

— А что ж, по-твоему, мой внук уже и не человек, что ли? Не может, допустим, поесть отойти, если ему тут незнамо для чего всю ночь торчать? А вот ты сам, к примеру, куда это в такую позднь идешь, а?

— Сам я, усмехнулся Турецкий, — к другу своему иду, по долгу службы! — Он извлек свое удостоверение и сунул старухе под нос. — Вот что, бабушка. Если кто-то будет спрашивать тебя о двенадцатой квартире, скажешь, что хозяйка ее несколько дней, как уехала, а квартира, мол, пустая, нет там никого. Ясно? А уж обо мне — и вовсе сохрани тебя Бог словечко промолвить!

Старуха была слепа, как все старики ее возраста, однако цвет корочек предъявленного ей удостоверения разглядела. И, судя по реакции, впечатлил он ее, как и следовало ожидать, по старой, советских времен, памяти, настолько, насколько и рассчитывал Турецкий. Телевизор был враз забыт, бабка суетливо подскочила на своем стуле и всплеснула руками:

— Господи. Простите меня, старуху. Уж простите, пожалуйста, товарищ начальник! Внучок-то всего на минуточку отошел, не наказывайте вы его, Христа ради, за это, а? Молодой, аппетит у него хороший, а еды прикупить забыл — что с него, молодого-то, возьмешь? Да он сейчас прибудет, через минуточку, он…

— Вот когда прибудет, все, что я тебе, бабуля, сказал, ему слово в слово и перескажешь. Ну-ка повтори?

— Дак… Насчет двенадцатой, мол, нету там никого, и не было… вас, мол, тоже тут не было.

— А если про свет спросят, почему в окнах горит, скажешь, горничная убираться приходила, цветочки поливать, выключить забыла!

— А если про свет — скажу, забыла… — пролепетала старуха. И Турецкий, с сомнением покачав головой, двинулся к лифту. Ключ от Тамариной квартиры, переданный хозяйкой через Дениса, у него был.

— Что случилось?

Владимир Александрович Кропотин, здорово побледневший и осунувшийся за те дни, что Александр Борисович его не видел, стоял посреди небольшого уютного холла. Из соседней комнаты доносился приглушенный звук телевизора, которым Кропотин, видимо, отвлекался от реальности. Выглядел бизнесмен почти комично — в нежно-розовом халате и в белых пушистых шлепанцах на босу ногу. И то и другое было ему явно мало.

Турецкий тщательно запер за собой оба замка и задвижку, которой Тамара снабдила свою дверь после того, как узнала об убийстве дяди Мони, и, поглядев на Кропотина, покачал головой:

— Владимир Александрович, разве вам не было приказано, именно приказано, ни в коем случае не включать свет, а гардины и вовсе не раздвигать?

— Простите, — бизнесмен вспыхнул. — Да, конечно. Но вы поймите, я здесь один, мне… Мне и без того жутко, а если еще и в темноте…

— Владимир Александрович, вам должен был позвонить Денис — условным звонком.

— Простите, я, видимо, как раз был в ванной. Возможно, он и звонил, но…

В этот момент телефон зазвонил вновь. Два звонка, пауза, звонки пошли вновь.

Турецкий шагнул к телефону, белевшему в углу холла, и взял трубку.

— Да, Денис?

— Вы уже там, Александр Борисович? Они только что въехали во двор. Филя и Агеев поднимутся через минуту после них.

— Подожди.

Турецкий повернулся туда, где секунду назад стоял бизнесмен, но Кропотина там не было. Зато свет в комнате, где звучал телевизор, погас. Александр Борисович едва сдержался, чтобы не ахнуть.

— Владимир Александрович!

— Да? — Кропотин выглянул из гостиной, в руках у него все еще был зажат пульт, которым он только что выключил телевизор.

— Зачем вы это сделали?! — Турецкий не сдержался и рявкнул на глядевшего на него с непонимающим видом бизнесмена. — Зачем вы погасили свет?!

— Но вы же сами…

Следователь махнул рукой, поняв всю бесполезность своих слов.

— Есть здесь черный вход? Отвечайте быстрее!

— Вообще-то есть.

— Что значит «вообще-то»?

— Он буфетом задвинут, старинным, очень тяжелым. Тамара его оставила как память о детстве…

— Сможем мы его отодвинуть вдвоем?

Бизнесмен с тревогой уставился на Турецкого, одновременно с сомнением пожав плечами.

Что случилось, Александр Борисович? Вы что-то от меня скрываете?

— Случилось то, что по вашу душу только что прибыл генерал Березин в обществе вашей же супруги.

— Там кто-то есть! — Татьяна схватила Березина за рукав. — Либо Юрка мне солгал и твоя невестка и не думала отбывать в Лондон, либо и впрямь мой козел там прячется. Ты мне скажешь наконец, какого черта?!

— Это ее окна? — Генерал стряхнул со своего рукава Татьянину ладонь.

— Ее! Мы с Юрой однажды для прикола там встречались.

— Точно?

— Память у меня пока что в порядке! — ядовито бросила Монахова. — Тем более я тогда на всякий случай специально запомнила. Видишь два окна? Там свет! А в соседних двух он только что погас, на моих глазах! Значит, кто-то там есть. А ну пошли! Мне уже самой интересно, что за девку приволок мой козел на фирму. Сволочь старая!

— Неужто ревнуешь? — ухмыльнулся генерал, внимательно вглядываясь в окна, указанные Татьяной.

— Спятил? — Фыркнув в отсвет на столь нелепое предположение, Монахова вновь заговорила: — Просто, если этот болван что-то заподозрил, он от одной трусости способен на многое.

— Например? Впрочем, сам знаю. Не боись, в органы он не обратится никогда, замазан по самые помидоры. А остальное не страшно. А вы с Юркой идиоты, вообразившие себя умниками! Если этот хрен гнилой и догадался о чем-то — скажи себе спасибо.

— Да где ему, — буркнула Татьяна.

— Ему-то, может, и нигде, а вот дочь у него мозгами пошла отнюдь не в папочку. Думаешь, если она тебе соперница, так и вовсе круглая дура? И не мечтай!

Генерал злорадно отметил, как дернулась Монахова.

— И не мечтай, — с удовольствием повторил он. — Это вы с Юркой пара идиотов, но не Томка. Кто и за что мог отправить Регину на тот свет, она сообразила на раз-два, потому и в Лондон смылась. Ничего, и там достанем, дайте срок. Пошли!

Татьяна, обиженно поджав губы, двинулась за генералом. Ни самого Дениса, ни его ребят парочка не заметила. Деревья, а особенно кусты, окружавшие середину двора, были прекрасным укрытием. Дождавшись, когда генерал с Монаховой войдут в подъезд, Денис легонько тронул за руку притаившегося рядом с ним Агеева.

— Как только эти войдут в лифт, идете следом вместе с Самохой. Инструкции помнишь? Вмешиваетесь в ситуацию исключительно в случае, если Сан Борисычу и его подопечному что-то угрожает всерьез. Ну понятно! Далее, следуете, после того как они покинут квартиру, за ними повсюду, пока вас не сменят.

— Ты сам куда? — еле слышно обронил Филя.

— К черному ходу, как приказал дядя Саня. Его машина за углом, синий «пежо», поедете на нем. Сумеешь снять с сигнализации?

— Обижаешь, начальник. На спор за тридцать секунд.

— Все, я пошел.

— Нет. Нет! — Владимир Александрович сел прямо на пол и схватился за сердце. — Не могу больше. Нам его не сдвинуть! Ни за что!

Турецкий с отвращением посмотрел на мокрого, как мышь, бизнесмена, в глазах которого метался ужас: оба ключа во входной двери повернулись еще минуты три назад, и теперь до них доносились глухие удары, обрушившиеся на Тамарину дверь.

— Задвижка долго не выдержит, — пролепетал Кропотин. — Она хлипкая, я Томочке сразу сказал. Господи, почему я только отселил соседей, почему?! И сигнализацию Тома так и не поставила, ведь говорил, говорил!

— Хватит ныть! — рявкнул Турецкий, одновременно внимательно оглядывая кухню.

— Они убьют меня. Убьют!

Тонкие, кривоватые ноги Кропотина, сидевшего на полу, и вовсе теперь не прикрытые разошедшимися полами халата, мелко затряслись.

До слуха Турецкого донесся глухой хлопок выстрела: генерал Березин начал расстреливать дверь, очевидно окончательно перестав осторожничать из-за охватившей его ярости. И то сказать, помимо толстенных стен здесь были только, судя по всему, уже спящие соседи, предпочитавшие не вмешиваться в чужие дела, особенно если дела эти сопровождаются пальбой. И даже если кто-то не успевший заснуть и вызовет наряд, кому-кому, а Турецкому было хорошо известно, через какое время в девяти случаях из десяти объявятся здесь заспанные, а то и успевшие принять на пузо менты. Впрочем, Турецкого, абсолютно уверенного в ребятах из «Глории», это, в отличие от Кропотина, не беспокоило.

Беспокоило его другое: Меркулов был прав, светиться напрямую перед Березиным сегодня ему было еще рано — особенно же нежелательно было столкновение генерала с его партнером по бизнесу. В этот момент раздался еще один выстрел, а взгляд Турецкого остановился на висевшем мирно над огромной электрогазовой плитой с грилем металлическом топорике для рубки мяса.

— Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир… — пробормотал следователь.

Кропотин уставился на него, открыв рот, очевидно решив, что Александр Борисович тронулся умом.

— Встать! — рявкнул на бизнесмена Турецкий.

Топорик был уже у него в руках, и с этого мгновения время начало отсчитываться на секунды. «Точка опоры» и рычаг в виде топорика дело свое сделали: в тот момент, когда из холла раздался неохотный скрежет едва начавшей поддаваться усилиям Березина двери, старинный буфет тоже издал звук: неохотно крякнув, одним боком заскользил прочь от двери черного хода, которую собой закрывал. Теперь все зависело от того, удастся ли эту дверь открыть. «Всего грамм удачи», — пробормотал Александр Борисович и протиснулся в образовавшуюся клиновидную щель. Ура! Неказистая дверь, не имевшая абсолютно ничего общего с остальным дорогим убранством квартиры, держалась на крючке — старом и проржавевшем, который под резким движением Турецкого моментально переломился пополам. Но главное — дверь эта открывалась наружу, а не вовнутрь! И буквально через пару секунд Александр Брисович уже скатывался вниз к выходу по оказавшейся вполне опрятной лестнице: очевидно, остальные жильцы, в отличие от Тамары, черным ходом пользовались систематически.

Замок внизу имелся — весьма простой, кодовый. Серебристый «лексус» Дениса, точная копия Татьяниного, тихо урчал движком не более чем в полутора метрах от выхода. Уже в тронувшемся с места авто Турецкий поглядел на полумертвого от страха Кропотина, которого втащил в машину, словно тряпичную куклу, и, вопреки драматичности ситуации, едва не расхохотался. Владимир Александрович не только ухитрился, в отличие от «важняка», собрать на себя всю пыль и паутину, скопившуюся за буфетом-тяжеловесом, но и расцарапать себе нос…

— Вы… — пролепетал спустя пять минут Владимир Александрович, — вы спасли мне жизнь.

— Еще не окончательно, — остудил пыл Кропотина Турецкий. — Денис?

— Я вижу. Однако наш генерал довольно бравый. Быстро же он управился! Ничего, сейчас поднажмем! Ребята тоже не отстанут.

«Лексус» Дениса, до этого дававший около ста километров в час, казалось, приподнялся на секунду на задние колеса, словно конь на копыта, и рванул вперед на своем пределе. Со стороны могло показаться, что по пустынным ночным улицам столицы, на выезде на шоссе, двое владельцев двух абсолютно одинаковых машин затеяли гонки, определив в арбитры третьего участника, мчавшегося за лимузинами, легко и ловко повторяющего их крутые виражи на юрком синем «пежо».

Едва только машины вылетели на трассу, как раздался первый выстрел по колесам «лексуса», мчавшегося впереди…

— Быстро ложитесь на пол! — Турецкий подтолкнул Кропотина, который с неожиданным проворством последовал совету своего спасителя.

— Денис?

— Промазал, конечно, дядь Сань, сам же видишь. На такой скорости по колесам без особого навыка хрен попадешь! Филька вот точно не промажет, — успокоил Турецкого Грязнов-младший. И оказался прав.

Хлопка они не слышали. Зато в зеркальце заднего вида было отлично видно, как машину Монаховой вдруг стало заносить к обочине. Одновременно расстояние между «лексусами», до этого бывшее столь неизменным, словно их кто-то привязал друг к другу невидимой нитью, начало увеличиваться.

— Надеюсь, обойдется без членовредительства, — обеспокоенно бросил Денис, тоже сбросивший скорость.

— Не волнуйся, — успокоил его Турецкий, — в числе генеральских прошлых заслуг — чемпионство в закрытом ралли, он бывший гаишник, как ни странно. Видишь?

«Лексус» номер два в этот момент, хотя находившемуся за рулем Березину и удалось сбросить скорость, завертелся на месте волчком, Татьяна завизжала. Но генералу было решительно не до того, чтобы успокаивать обезумевшую от страха даму. Руль он не выпустил, ибо старые навыки и впрямь никуда не деваются.

И, постепенно замедляя вращение, по-прежнему, теперь уже в волчке, сползая к обочине, машина наконец замерла, уткнувшись носом в густой кустарник. «Неужели конец?» — эта мысль мелькнула в голове Березина еще в тот момент, когда заднее левое колесо Татьяниной машины было продырявлено чьим-то выстрелом из мчавшегося следом за ними синего «пежо» — увы, не замеченного Березиным, поглощенным погоней за Кропотиным. Но никакого отношения к возможной катастрофе эта мысль не имела: генерал знал, что справится и со скоростью, и с управлением, что в худшем случае машина перевернется, въедет в кусты. На этот случай имелись специальные подушки безопасности, выкидывающиеся автоматически.

Холодный ужас на мгновение коснулся давно позабывшей это ощущение души Валерия Андреевича по другой причине. Поняв, что и его тоже преследуют, он ничуть не усомнился в том, что делает это кто-то из его врагов. Возможно, соперников по бизнесу. Еще хуже, если до генерала добралась так и не смирившаяся с его властью, враждебная солнцевская ОПГ. Однако темный «пежо», остановивший Березина и Монахову, и не подумал открывать неизбежную с точки зрения генерала, стрельбу. Валерий Андреевич, крикнув Татьяне «Ложись!», едва успел нашарить на полу выпавший во время вынужденных виражей пистолет, как вражья машина все на той же бешеной скорости наподобие черной ракеты пролетела мимо «лексуса», устремляясь вслед за двойником Татьяниного лимузина, успевшим скрыться за ближайшим плавным изгибом шоссе.

Березин опустил пистолет и повернулся к Монаховой — ему не пришлось приказывать ей дважды: почти обезумевшая от страха женщина не только сползла на пол автомобиля, но и ухитрилась забиться под сиденье, что потребовало немалой сноровки.

— Вылезай! — рявкнул генерал.

— Что… Что? — пискнула Татьяна, не сделав ни малейшей попытки выбраться.

— Хотел бы я знать «что», а главное «кто». Кто умыкнул у нас из-под носа твоего козла и за каким дьяволом? Неужели Илюшка осмелел?

— Брызгалов? — Монахова, постанывая, с огромным трудом вылезла наконец из-под кресла и кое-как пристроилась на покосившемся сиденье.

— Вряд ли бы он решился на наезд. Неужели снюхался с пискуновцами? Однако если так, пожалеть ему об этом придется очень скоро.

Пискуновская ОПТ образовалась не так давно, но уже успела обрести славу своей молодой наглостью. У старых авторитетов столицы, разжиревших на давно устаканившейся жизни, лишенной в последние годы крупных переделов территорий и собственности, пискуновские отморозки, живо напомнившие всем буйные девяностые, вызывали нешуточную тревогу: если им удастся затеять новый передел, войны не миновать!

— Господи, что ты сделал с машиной?! — внезапно взвыла Монахова.

— Заткнись, дура, — рыкнул генерал. — Спасибо скажи, что шкура цела. Машину она, видите ли, пожалела!

Спустя семь минут возле поста ГИБДД остановились, сбросив недозволенную скорость, одна за другой две машины: серебристый «лексус» и синий «пежо». Навстречу им уже спешили сонные, но радостные от предвкушения хорошего куска сразу от двух «нарушивших» иномарок представители закона.

Увы, едва они всмотрелись в протянутое Турецким удостоверение, обоих постигло жестокое разочарование.

— Слушаю вас, товарищ генерал, — кисло произнес старший, прекрасно осведомленный, какому чину соответствует должность Турецкого.

— Примерно в полукилометре отсюда, — спокойно сказал Александр Борисович, — на обочине находится в точности такая же машина, как эта, с простреленным колесом. Ровно через двадцать минут, после того как мы отсюда исчезнем, будьте любезны проехаться туда, — глянете, не нужна ли помощь. Разумеется, о нас ни звука. Если будут интересоваться — вы нас в глаза не видели. Кстати, далеко отсюда ближайший поворот на какую-нибудь параллельную дорогу к Москве?

— Совсем близко, и километра не будет. Первый же указатель, вы увидите, а там… А еще через Химки можно…

— Благодарю, дальше мы разберемся сами. Вы все поняли?

— Так точно, товарищ генерал.

Спустя еще пару минут и серебристого «лексуса», и синего «пежо» у поста ГИБДД и след простыл.

— Замечай время! — строго приказал своему товарищу по дежурству старший. — Инструкции понял?

— Чего ж тут не понять-то? — ухмыльнулся тот. — Не впервой. Только я что-то не припомню, чтоб сегодня «Перехват» объявляли, в чем дело-то?

— Не твоего ума дело-то, — передразнил его коллега. — Это не наши. Бери выше — Генпрокуратура!

Молодой слегка присвистнул и внимательно посмотрел на свои наручные часы.

 

24

— Ну и куда ты его дел? — Константин Дмитриевич Меркулов с интересом посмотрел на Турецкого. Но ответил ему Грязнов-старший, на лице которого — так же как и на лице Меркулова — читались следы бессонной ночи.

— Мы его поселили на Гостиничной.

— Я так и думал, — кивнул Меркулов. — Лихо вы все провернули.

Александр Борисович позвонил ему около двух ночи из машины на въезде в Москву. Но даже убедившись, что с Турецким все в порядке, заснуть Меркулов так и не смог. Стараясь не разбудить жену и дочку, Константин Дмитриевич бесшумно проскользнул на кухню и до утра, как выразился только что он сам, «подбивал бабки» по делу «Алмаз».

У Грязнова-старшего ночь выдалась еще более беспокойной. Вячеславу Ивановичу пришлось примерно в то же время, сразу после того как Турецкий созвонился с Меркуловым, садиться за руль и отправляться на Гостиничную улицу, чтобы открыть для Кропотина упомянутую квартиру, поскольку ключи от нее Александр Борисович успел вернуть.

— Удивительно, — пробормотал Грязнов, — ты, Саня, выглядишь свеженьким, словно маринованный огурчик из только что открытой банки, — вот что значит молодость.

Денис, до этого тихонечко сидевший в углу кабинета Меркулова, где на этот раз собралась вся компания, не выдержал и хмыкнул, после чего тут же покраснел до ушей под грозным взглядом, брошенным на него дядюшкой.

Турецкого эта мизансцена настолько позабавила, что он рассмеялся:

— Думай, что говоришь, Слава! Это я-то молодой? А ты попробуй спросить у Миши Камелькова или Алены Никитиной, каков я на их взгляд: знаешь, что они скажут? А скажут они буквально следующее: «Ох, уж эти старики! Всякие там Меркуловы, Грязновы, Турецкие». Нет уж, Слава, все мы в их глазах одним миром мазаны! Так что зря ты на Дениса огненные взгляды бросаешь!

— Ну ты бы еще мою дочь в качестве эксперта привлек, — вмешался Меркулов. — Дураки они, и Камельков этот, и Алена. Да они, поди, и Володьку Поремского, своего шефа, за старика держат, а тому, если не ошибаюсь, и лет-то то ли тридцать шесть, то ли и вообще тридцать пять!

— Точно, держат! — оживился Турецкий. — Сам слышал, как называли его стариком, в коридоре сплетничали!

— Вот видишь. А ты чего там расфыркался?! — Слава Грязнов снова грозно посмотрел на племянника.

— Да я ж совсем по другому поводу, просто своим мыслям, — пролепетал Денис. — И вообще, я, между прочим, моложе вас всех — и то еле сижу. Нет, дядь Сань, вы и правда потрясаете воображение!

— Но-но! — Турецкий нарочито сдвинул брови. — Польсти мне еще! А вообще-то, мои дорогие, вполне можно сказать, что нынешней ночью все висело на волоске. И если бы госпожа удача случайно не глянула в нашу сторону… Однако, как вы понимаете, радоваться рано. Давайте-ка к делу.

— И то правда, — кивнул Меркулов. — Если вы не против, на сей раз слово возьму я.

Против никто не был, и Меркулов придвинул к себе несколько листочков, исписанных его убористым, четким почерком — результат ночного бдения.

— Значит, перво-наперво то, что отсекается от нас с вами сразу по завершении следствия.

— Ясное дело, что отымут фактически все, — подал голос Турецкий, — и я даже догадываюсь кто. И кому ж передадут наш «Алмаз» в нашей любимой ФСБ?

— Успокойся, Саша. Пока генерал Макаров и пара его сотрудников всего лишь подключились. Ты не забыл, куда идут наши камешки? Ну а общаться с Моссадом, или кто там у них этим занимается, как ты понимаешь, нам по протоколу не положено.

— Что меня удивляет, — хмыкнул Грязнов, — так это то, что в Израиле, похоже, те же проблемы, что и у нас. Я имею в виду коррупцию. Если уж на левые алмазы позарилась хотя бы одна госфирма — считай, что там точно кто-то нагрел руки на дармовщинке. Ну или на дешевке!

— Вот пусть израильтяне с этим и разбираются, — улыбнулся Меркулов. — А насчет общих проблем… Забыл, сколько наших граждан успело туда переселиться?

Все, кроме Турецкого, который продолжал хмуриться, рассмеялись.

— Да надоело, Слав, — произнес он сухо. — Вся черная работа нам, зато набело, если дело того стоит, этих тут как тут жди. Ладно. И за то спасибо, что Макарову поручили, а не какому-нибудь хмырю продажному!

— Ну и я о том же. Продолжать можно?

— Давай.

— Следующий пункт — доблестный «спецназ». Слава, может, ты сам желаешь?

— Если коротко, — отозвался Грязнов, — то результаты опросов бизнесменов — владельцев ювелирных магазинов, которые пострадали от налетов, вполне удовлетворительные. А один из них вообще преподнес нам приятный сюрприз, сейчас поясню.

В общем, все они, а их пятеро, действительно примерно за месяц до ограбления выезжали за рубеж по весьма важным делам государственной важности, а с ними — очаровательная переводчица Танечка Монахова. Все пятеро не устояли перед ее очарованием, встречи продолжались и после возвращения в Москву. Но недолго. Роман прекращался по инициативе дамы дней через пять-семь после постигшего любовника несчастья. Все ли они каким-то образом догадались увязать свои отношения с любовницей и ограбление — не знаю. Но один увязал точно. Но сначала небольшое отступление… Как думаете, что прежде всего делает владелец ювелирного магазина, когда ему хочется преподнести презент даме сердца?

— Ведет в свой магазин и преподносит то, что ей самой приглянется, — вставил Денис.

— Точно! И в десяти случаях из десяти девушка приходит в неописуемый восторг от подаренной драгоценности. Но не Монахова! Наша умница всякий раз отказывалась от подарка чуть ли не с обидой: мол, она к нему со всей искренностью и любовью, а он, негодяй такой, ее чуть ли не покупает. Затем, приняв извинения, уверяла возлюбленного, что вообще согласилась приехать в магазин исключительно потому, что теперь его интересы — ее интересы, а его дела едва ли не важнее собственных. Не может ли она ему чем-либо помочь? В общем, в моем пересказе все эти господа выглядят полными дураками, но в реальности наша Таня, видимо, прекрасная актриса и умеет быть убедительной.

Ибо, посмеявшись над милой, невинной наивностью любовницы, все они между делом выбалтывали дамочке то, что ее интересовало, даже демонстрировали служебные помещения. Не говоря о системе охраны, режиме работы и прочее, прочее, прочее.

— Ты упоминал какой-то сюрприз, — не выдержал Турецкий.

— Ага! Сюрприз же заключается в том, что двое из бизнесменов, пострадавших от бандюков и Монаховой, оказались давними друзьями. Тот, что стал предыдущей жертвой, делился со своим другом не только деловыми новостями, но и сердечными. Особенно страданиями по поводу того, что самая очаровательная женщина из тех, что дарила судьба, его бросила; И главное — непонятно, почему.

Второй из друзей слушал первого вполуха, можно сказать из вежливости, Монахову никогда в глаза не видел, где она трудится, тоже не знал. Однако печальную повесть вспомнил, когда и сам сделался героем в точности такой же… Друзья встретились, сопоставили все факты, выяснили, что речь идет об одном и том же белокуром «ангеле» и… решили попытаться вернуть свои деньжата.

— Удалось? — насмешливо поинтересовался Денис.

— А ты как думаешь? Нет, конечно! Хотя подготовились они основательно, даже звукозаписывающей аппаратурой запаслись. Но для начала пригласили дамочку — точнее, заманили — на свиданку, решив прижать к стенке. Пленка зафиксировала неожиданное для ее мидовских знакомых богатство словаря мадам и предложение «попробовать доказать». Свою причастность к ограблениям она особо не отрицала, даже позволила себе поиздеваться над мужиками…

Бизнесмены пообещали ей «попробовать доказать» и отправились по своим делам. После чего буквально через пару часов одному из них пригрозили по телефону, напомнив об имеющейся у него семье, в частности об очаровательных двойняшках. А во второго — стреляли… Как я понимаю, специально не на поражение, для острастки. Семьей его не прижмешь, он холостяк. Затем и у него дома раздался звонок: мужской голос, заверивший мужика, что в следующий раз, если он не оставит свою бывшую даму сердца в покое, промаха не будет.

— Оба разговора, — добавил Меркулов, — тоже записаны бизнесменами на пленку. Покушение зафиксировано в милицейских протоколах, но хода делу в связи с заявлением пострадавшего не дано. Обе жертвы решили, что связываться с Монаховой себе дороже, тем более что этот бизнес для них, если вы не забыли, побочный, что-то вроде хобби. Они, кстати, тоже оба владельцы дорогущих коллекций старинных украшений, но это так, по ходу…

— Интересно, — сказал Турецкий, — что их сейчас заставило все это рассказать, да еще, как я понимаю, упомянутые пленочки отдать следствию?

— Во-первых, Саня, если ты не против, — вмешался Меркулов, — не «что», а «кто»: Володька Поремский расколол одного, который холостяк. Убедил, пояснив, что жертв не две, а больше… Ну этот уже уговорил своего друга… Кроме того, ребятушки, у Славы сегодня сюрпризов выше крыши. Сейчас вы узнаете, что обвинение в ограблении ювелирных — ничто по сравнению с тем, что еще грозит наше белокурой Жози… Собственно, мы могли бы ее арестовать хоть сейчас, если бы не необходимость усыпить бдительность генерала Березина… Давай, Слава!

— В общем, так, — Грязнов посмотрел на своих товарищей с гордостью, но, как выяснилось, не за себя. — Вот мы говорим: мол, народ у нас жадный, корыстный и чуть ли не подлый… А теперь слушайте внимательно. Медсестричку, ухлопавшую Регину Кац, помните?.. Ну сыщики из Новопеределкина для начала отыскали ту, которая делала Регине Михайловне уколы постоянно. Выяснилось, что девушка накануне получила телеграмму от матери, проживающей в Подмосковье: мол, приезжай срочно, слегла, чуть ли не при смерти. Она бы, конечно, для начала позвонила, однако мама ее живет без телефона, на самом краю области, в какой-то погибающей деревушке: до Солнечногорска ближе, чем до Москвы. Да и телефон у девушки ни с того ни с сего отказал — как выяснилось позже, кто-то перерезал провод… Девушка эта, кстати, хорошо была знакома с Юрием Березиным, вроде бы он к ней даже клинья подбивал.

И — надо же, какое совпадение, а? — когда выскочила рано утром из дома, возле нее как раз и тормознула машина нашего Юрика: куда, мол, спешишь? А спешила она к своей подружке, тоже медичке, попросить ту заменить ее на пару дней с пациентами. Добряк Юра немедленно предложил девушке утрясти ее дела: мол, все равно он тут, так зачем же ей терять драгоценное время, не дай-то бог, мама помрет»… В общем, девушка его поблагодарила едва ли не со слезами, сунула список своих пациентов и умчалась… Для того чтобы, едва приехав в районный центр и выйдя с вокзала, получить по голове столь увесистый удар, что очнулась уже в больнице…

Хотели ли ее убить или только нейтрализовать, а потом припугнуть — неизвестно. Только буквально вчера утром в Новопеределкинское отделение пришла другая девушка, — между прочим, как сообщил тамошний следователь, опухшая от многодневных слез… На сей раз приятельница Татьяны, которую и попросили сделать роковой укол Регине Михайловне вместо «заболевшей» медсестры… О том, что пациентка скончалась, девушка узнала не сразу. О том, что поползли слухи о преднамеренном отравлении — вообще позавчера. Позвонила Монаховой, и та пообещала ей, в случае если она откроет рот, встречу с давно умершими предками… А для острастки девушке звонили еще дважды какие-то мужики — думаю, небезызвестные нам «спецназовцы». Лекарство для Регины ей дала Татьяна, уверив эту дурочку, что имеющееся у пациентки просрочено.

— Я смотрю, — сказал Денис, когда его дядюшка замолчал, — эта девушка оказалась куда храбрее наших ограбленных бизнесменов, а?.. Познакомишь?..

— Это, пожалуйста, к Поремскому, — усмехнулся Грязнов-старший. — Если не ошибаюсь, она сейчас как раз у него в кабинете и рыдает, считая себя убийцей…

— Могу я продолжить? — поинтересовался Меркулов, не склонный расслабляться. — Собственно говоря, осталось не так уж и много, потерпите… Данные экспертизы по украшениям, произведенным в нескольких точках — партнерах «Звездочки», показали, что камешки, разумеется, искусственные. Не все, но примерно процентов сорок.

— Меры, чтобы хозяева не связались с Березиным, приняли?

Турецкий знал, что о результатах «налоговой» проверки на фабрике хозяину заведения неизвестно. Прибывшие с проверкой заверили его, что вполне довольны тем, как он блюдет закон.

Что касается фальшивой тары, обнаруженной на одном из складов «Звездочки», охраняются которые, к слову сказать, совершенно неподобающим для такой фирмы образом, упомянутая тара заснята на видеопленку в присутствии понятых глубокой ночью. Один из понятых и есть охрана этого склада, проще говоря, ночной сторож. Он же бывший участковый одного из местных отделений милиции. Говорят, старик абсолютно честный и близко не подозревавший, что именно он охраняет, — подумаешь, пустые металлические ящики, кому они, спрашивается, нужны? Ни один вор на такое добро не позарится! Потому-то его и не смущала ни сама тара, ни то, что склад фактически находится за пределами территории фирмы. Во всяком случае, второй его выход, так же как и наружная стена, в которой выход проделан, смотрит на улицу.

— Очень удобно, — усмехнулся Турецкий. — Подгонят машину, выгрузят тару, а дедушке наплевать.

— Зачем им ночами ее транспортировать? — возразил Меркулов. — Наверняка завозили днем, даже меньше вероятности, что кто-то что-то заподозрит! А уж пустая это тара или с камешками — кто ж проверять-то будет?

— Как думаешь, тамошние сыщики с этой шайкой-лейкой сами справятся?

— Не волнуйся, справятся! Тем более уже ясно, что в операции помимо хозяина завязан завскладом и наверняка кто-то из грузчиков, скорее всего, так же как и на якутском «Диаманте», бригадир.

— Костя, — снова напомнил о себе Турецкий, — меня беспокоят магазины, особенно тот, что ближе всего к ним. Заведующие точно ничего не заподозрили?

— Точно! Все магазины уже открыты и торгуют, пока. Надеюсь, до завтрашнего утра. Денис, у тебя все готово?

— Как обычно, — коротко ответил тот.

— Слава, ты своих ребят, конечно, проинструктировал.

— И не раз, как ты понимаешь, — ответил Грязнов и, покосившись на Турецкого, поинтересовался в свою очередь: — Слушай, а наши друзья из ФСБ…

— Наши друзья из ФСБ, — не дослушал его Меркулов, — с утра уже крутятся на таможне.

— Засветятся, — уверенно кивнул головой Турецкий.

— Не думаю, — воспротивился Меркулов. — Все участники операции знают, что дело это на личном контроле у президента. А теперь, если нет больше вопросов, — давайте-ка, дети, по домам! Саня, поклянись, что ты ляжешь наконец и отоспишься! Раньше семи вечера ты никому не нужен!

— Ошибаешься! — вздохнул Турецкий. — Я чуть ли не ежедневно, оказывается, нужен собственной супруге. Названивает и пилит. Причем норовит дозвониться именно в тот момент, когда мне особенно некогда.

— Ни за что не поверю, что у нашей Ирины Генриховны испортился характер! — улыбнулся Меркулов. — За что ж это она тебя, как ты утверждаешь, «пилит»?

Турецкий смущенно отвел глаза:

— Вообще-то я сам виноват.

— Колитесь, дядь Сань! — засмеялся Денис.

— Ну… Когда Ирочка с Нинкой уезжали, я как-то случайно… в общем, пообещал ребенку, что вырвусь к ним на пару дней на этот раз обязательно.

— Дальше можешь не рассказывать, — насмешливо сказал Грязнов-старший. — Интересно, кто ж тебя, убогонького, за язык тянул?

Турецкий вздохнул и задумчиво посмотрел в окно, очевидно, в бесполезной попытке найти ответ на этот вопрос.

— Ладно, — ворчливо произнес Меркулов. — Загадывать не будем. Если все сложится, возможно, и отпущу тебя на пару деньков порадовать ребенка. Детей обманывать нельзя!

— Лично мне пора. — Денис поднялся со своего места. — Во-первых, надо бы еще с ребятами пообщаться, а во-вторых, я, конечно, молод и даже, можно сказать, юн, однако поспать пару часиков тоже бы не отказался.

— Постыдись, Денис! — поморщился Грязнов. — Я в твоем возрасте…

— Ты и в своем еще вполне!

И Денис исчез прежде, чем дядюшка успел ему ответить.

— Ну что, господа? — Меркулов глянул по очереди на Грязнова-старшего и Турецкого. — Неплохая у нас с вами смена образуется, а?

— Смотря кого ты имеешь в виду! — Вячеслав Иванович покосился на дверь. — Если и дальше так пойдет, в конце концов и охрану государственных границ придется поручать частным структурам.

— Скажешь тоже. Не преувеличивай, Слава!

— Это я преувеличиваю? Да ты представь только, если б Дениса с его «Глорией» — да к нам. К примеру, в МУР!

— Ага… И на вашу же заработную плату, простите за слово «плату».

— Уж помечтать нельзя! — притворно нахмурился Грязнов. И, подумав, добавил: — В ожидании, пока ты, Костя, наконец соблюдешь традиции!

— Может, не стоит? — Меркулов вопросительно посмотрел на Турецкого. — Все-таки бессонная ночь плюс напряг, которого бы я, к примеру, точно не выдержал.

— Забыл, кто у нас маринованный огурчик? — Турецкий ухмыльнулся, и его шеф, махнув рукой на обоих своих товарищей, полез в сейф за коньяком.

— Пьянь вы подзаборная, а не генералы!

— Обижаешь, начальник! — Турецкий собственноручно разлил божественный напиток по крохотным рюмочкам, вид которых вызвал во взгляде Грязнова удивление вперемежку с разочарованием.

— Интересно, где ты нарыл эти наперстки? — ядовито поинтересовался он. — Не иначе как в палате мер и весов!

— Скажешь тоже! — Меркулов неожиданно обиделся. — Мне этот набор в дополнение к ордену в числе других подарков в Кремле, к твоему сведению, вручили.

— Тогда понятно! — кивнул Вячеслав Иванович. — Это, часом, не в разгар антиалкогольной кампании случилось?

Турецкий не выдержал и расхохотался, а вслед за ним, поколебавшись, засмеялся и Меркулов.

— Ну и языки у вас — чистое помело! Особенно у тебя, Славка!

— Все, друзья мои… — Турецкий поднял свою рюмочку первым. — Костя, ты прав: напиваться в данный момент не время. Слава, ты тоже прав: традиция есть традиция. Вывод: за удачу! Которая нынче нам» и в особенности вашему покорному слуге, непременно понадобится!

 

25

Начальник охраны фирмы «Kropotin — Katz Diamonds» Куролепов возвращался в столицу со всеми возможными удобствами. Платон Ойунский без колебаний предоставил ему «крылья», с огромным трудом скрывая охватившую якутского короля алмазов радость. Куролепов, после того как прорвался в его особняк, уложив между делом нескольких ребят из охраны Платона Кировича, которую тот считал абсолютно надежной, наводил на бизнесмена ужас одним своим видом. Да и с самим Ойунским Иван обращался без всякого почтения. Для начала тряхнув того за шиворот и потребовав проводить к подлецу Кропотину, которого Платон Кирович столь легкомысленно согласился прикрыть от ревнивой супруги.

В отличие от предыдущих пассажиров частного самолета Ойунского, Куролепов проспал всего полтора часа, после чего в полной мере насладился всеми преимуществами гостя этого борта: прекрасной выпивкой, закусочкой в виде свежайшей икорки, тающего во рту балычка и оранжевого в своей подлинности домашнего маслица, заботливо намазанного на пышные, тоже домашней выпечки, булочки. Пил Иван Куролепов много, ничуть не заботясь о последствиях, смешивал первоклассное виски с не менее первоклассным бренди, используя в качестве «запивки» нежное и тонкое вино…. Способность пьянеть он потерял начисто еще после первой чеченской, и в напитках Куролепова привлекали исключительно их вкусовые качества, причем вкус у него был весьма своеобразный.

Ощутив наконец сытость, Куролепов извлек из недр своей куртки помятую пачку дешевой «Примы», к которой пристрастился в Афгане, закурил и, дождавшись, когда заберут поеуду и он останется в салоне в одиночестве, крепко задумался.

Юрий Березин, побаивающийся своего напрочь отмороженного начальника охраны, считающий при этом Ивана таким же безмозглым, как все остальные бандюки (себя он к разряду бандитов, разумеется, не причислял), был бы крайне удивлен, если б кто-нибудь сказал ему, что на самом деле Иван Куролепов обладает умом предусмотрительным, а интуицией почти звериной и мыслительный процесс для него дело куда более привычное, чем для самого Березина-младшего.

Из Афгана Иван Куролепов ухитрился вернуться без единого ранения, хотя рядом с ним народу полегло немерено. Однако раны все же были и у него, правда невидимые. Неизвестно, что именно дало толчок его и без того суховатой душе, какая капля переполнила чашу, после чего «количество перешло в качество», но с войны Куролепов вернулся настоящим человеконенавистником.

Ненависть эта касалась, как ни странно, не врагов, коих он положил собственноручно не менее сотни, включая и тех женщин и детей, который попались под его автомат во время налетов на селения. К врагам он был абсолютно равнодушен: враги — они на то и враги, чтобы их убивать. Основную часть своей ненависти он сосредоточил на государстве, развязавшем позорную войну, и, что неудивительно, на «тыловых крысах». Под данное определение попадали, по сути, все, кто в то время, как Иван Куролепов воевал, вели мирную и беспечную жизнь, порой и вовсе не помня о том, что происходит там — в неведомом Афгане. Вот чего он не мог им простить! И, возглавив бандитский «спецназ» фирмы «Kropotin — Katz Diamonds», лично руководя всеми мокрыми операциями Березиных, Куролепов получал почти физическое удовольствие, расстреливая как соперников его хозяев по бизнесу, осмелившихся воспротивиться захвату собственности, так и вполне мирных, случайно попадавшихся под дуло его «калаша» людей. Ах, как же он их всех ненавидел!

Но, в отличие от остальных членов своей команды, которую Куролепов подбирал лично, разума он при этом не терял и не мечтал, как этот сопливый идиот Юрка Береза, о захвате криминальной власти в благословенной столице: собственная шкура ему была дороже. Прямо скажем, настолько дорога, что свое будущее Иван Куролепов продумал до мелочей. Появление в Москве молодой и безбашенной ОПГ Пискунова насторожило Ивана — так же как и остальных авторитетов. Но лишь одного-единственного из всех заставило ускорить обеспечение собственного будущего.

Если бы Юрий Валерьевич Березин надумал удостоить своим посещением квартиру начальника охраны, он был бы поражен видом этого убогого жилища. Однокомнатную хрущевку на южной окраине столицы, панельные стены которой даже не удосужились оклеить новыми обоями, после того как оттуда были вышвырнуты на улицу прежние хозяева-алкаши, «украшала» всего лишь хлипкая раскладушка с несвежей, никогда не застилавшейся постелью и два расшатанных стула. Не лучше выглядела и кухня с загаженной плитой, на которой никогда ничего не готовили, кривоногим столиком кустарного производства и несколькими табуретами.

Хозяин с глубоким презрением относился к представительницам прекрасного пола, предпочитая продажную любовь любым другим вариантам, и пресловутой «женской руки» в его норе даже близко не бывало. У Куролепова имелись совсем другие интересы.

Прямо с аэродрома, не дав себе труда распрощаться с летчиками, Иван, поймав машину, рванул домой. Еще в самолете он тщательно обдумал сложившуюся ситуацию, и она ему крепко не понравилась, а своей интуиции Куролепов привык доверять без каких бы то ни было сомнений. Его шкура, натренированная в военных перипетиях, ощущала опасность раньше, чем невидимый враг взводил курок. В данный момент Куролепову было решительно наплевать, от кого именно исходит опасность: от пискуновцев, от ментов или, чего доброго, от самого генерала. Главное — он ее чуял. А следовательно, необходимость позаботиться о себе налицо.

Отперев металлическую дверь своей хрущевки — единственное новшество и единственная трата, которую он позволил себе, въехав сюда, — Куролепов сразу прошел на кухню, выдвинул ящик стола, в котором обычно хозяйки хранят ложки-вилки, и достал расписание авиарейсов всех аэродромов столицы, которое им систематически и прилежно обновлялось. Изучив то, что его интересовало, Куролепов поглядел на часы и придвинул к себе неопределенного цвета дисковый телефонный аппарат, трубка которого была перемотана грязной изолентой.

До справочной он, как ни странно, дозвонился быстро, так же быстро узнал все, что ему было нужно. После этого начальник березинского «спецназа» торопливо прошел в ванную и, достав спрятанную под ней отвертку, ловко свинтил вентиляционную решетку. Тайник был незатейливый, но и предположить наличие хоть какого-нибудь тайника в этой развалюхе никакой вор, если б таковой объявился, был не в состоянии. Аккуратный сверточек, замотанный в пластиковый пакет, содержал в себе помимо не слишком толстой пачки долларов и чуть более толстой — пятисотрублевых купюр — зарубежный и российский паспорта на имя Ивана Григорьевича Полянова и несколько банковских карточек, испещренных латынью. В зарубежном паспорте на нужной странице красовалась шенгенская мультивиза — уже не менее года назад проставленная туда предусмотрительным Куролеповым.

Сняв со стены единственный висевший на ней костюм, он начал переодеваться. Спустя тридцать минут, без сожаления захлопнув за собой в последний раз в жизни увесистую металлическую дверь, новоиспеченный гражданин Поляков Иван Григорьевич уже голосовал на ближайшей к убогой хрущевке улице. Чисто выбритый, подтянутый, в темно-сером, под цвет глаз, костюме из дорогого бутика и приглушенного голубого цвета рубашке, с мягкой черной барсеткой, висевшей на левой руке, этот господин, вопреки отсутствию какого бы то ни было специального грима, мало напоминал теперь хамоватого отмороженного начальника березинской охраны с идиотской фамилией Куролепов. Во всем его облике чувствовалась хорошая армейская выправка, в серых, слегка прищуренных глазах светились ум и ирония.

Таксист, весьма кстати вынырнувший из-за ближайшего угла и пребывавший в весьма поганом расположении духа, поскольку пассажиры в сторону центра на этой нищей окраине ему вряд ли светили, был приятно удивлен, обнаружив ухоженного господина, нетерпеливо голосовавшего неподалеку от автобусной остановки. И уж вовсе раздухарился, услышав от того: «В Шереметьево, и побыстрее!» — и назвав такую сумму, что даже сам испытал неловкость. Но приятный во всех отношениях пассажир и не подумал торговаться, небрежно кивнув и открыв заднюю дверцу машины. По сравнению стой суммой, которая медленно, но верно накапливалась, постепенно округляясь и обрастая ноликами все эти годы, цифра, названная таксистом, выглядела каплей в море. Впрочем, и запросы у Ивана Григорьевича Полякова безумными не были. В свое время он просчитал и рассчитал все заранее. Жизнь буржуа средней руки в облюбованной им стране его вполне удовлетворяла, тем более если учесть наличие небольшого, но опрятного домика на берегу всем известного залива не слишком жаркого моря.

Новоиспеченный гражданин Иван Григорьевич Полянов расслабленно откинулся на спинку сиденья и усмехнулся: он вдруг вспомнил, что не далее как вчера ему стукнуло сорок семь лет. Возраст, вполне подходящий для того, чтобы удалиться от дел. Особенно если дела эти «горячеют» прямо на глазах и вот-вот подпалят твою, может, и не самую красивую, зато единственную шкуру.

Березин поднял наконец голову, завершив свой более чем краткий рассказ, каждое слово которого из него приходилось тянуть клещами, и посмотрел на отца. В глазах Березина-младшего было столько боли, муки и отчаяния, что сердце генерала на мгновение дрогнуло, поддавшись жалости к единственному чаду. Кто ж знал, что грубиян Юрка, с виду настоящий мужик-богатырь, способен так раскиснуть? Видимо, и впрямь любил свою курицу мамашу. На этом месте Валерий Андреевич ощутил что-то похожее на ревность: «Небось меня бы этот щенок так не оплакивал! Впрочем, мне и думать-то об этом рано».

— Значит, о девке ты знаешь не больше нашего, — мрачно подвел он итог, а Юрий снова ссутулился, уставившись в пол.

— Может быть, все-таки брызгаловская шлюха? — подала голос Татьяна, в квартире которой и находились все трое.

— С Брызгаловым уже разобрались, девка не его,:— возразил генерал, около часа назад переговоривший с вернувшимися с задания охранниками.

— Неужели менты?

— Заткнись, — тихо посоветовал ей Березин-старший.

— Сам говорил, — не пожелала умолкнуть Татьяна, — что справиться с Ромкой мог только профессионал, а уж никак не девица!

— Кому сказал, заткнись! — Валерий Андреевич отшвырнул в сторону маленького медного Будду, которого до этого бессмысленно вертел в пальцах. — «Менты». Сама ты «менты»! Думаешь, у этого наглеца Пискуна профи нет? А впрочем, хрен его знает!

Он прошелся по комнате, затем сел в кресло напротив сына и задумчиво поглядел на Юрия. То, что он увидел, ему по-прежнему совсем не нравилось. Приходилось признать: Березин-младший выбыл из рядов минимум на несколько дней. Кропотин по-прежнему неизвестно где— похоже, умыкнули старого козла именно пискуновцы. Будь это менты или, не приведи, господи, инициатива прокуратуры, особенно сволочи Турецкого, давным-давно бы он, Валерий Андреевич Березин, маялся в кабинете проклятого «важняка», отвечая на его заковыристые вопросы. Слухи о том, что Турецкий чуть ли не гипнозом владеет, потому и «поют» у него на допросах даже самые отъявленные бандюки, систематически гуляли вокруг Березина.

«Чушь! — зло подумал генерал. — Мистика и чушь! Попробовал бы он со мной побеседовать, я б ему такой «гипноз» продемонстрировал! А вот Юрка…

Он снова бросил взгляд на сына — на этот раз злой.

Концы с концами в размышлениях генерала никак не желали сходиться. Пискуновцы, с его точки зрения, если это они и девку подослали, и Кропотина похитили, давно должны были дать о себе знать. Выдвинуть свои требования в обмен на жизнь бизнесмена. Или специально тянут, чтоб довести его до белого каления?

— Дьявол! — выругался генерал и грохнул кулаком по подлокотнику ни в чем не повинного кресла, заставив Татьяну подпрыгнуть, а Юрия на мгновение поднять на отца бледное, осунувшееся лицо. Нет, на Юрку сегодня рассчитывать не приходился. Валерий Андреевич извлек свой мобильный и набрал номер Куролепова. И уже в третий раз услышал повергший его в бешенство безликий женский голос: «…временно недоступен…» По его подсчетам, Куролепов, прилетевший, как заверил его в очередной раз разбуженный генералом Ойунский, должен был приземлиться и, что характерно, приземлился в столице пять часов назад. Этот-то куда пропал? Неужели и его йЬхитили?!

В последнее генералу, прекрасно знавшему Куролепова, способного в одиночку справиться с дюжиной быков, верилось слабо. Хотя… И на старуху бывает… Этого только не хватало, мать твою перемать!

Березин-старший вскочил с места и начал вышагивать по комнате, обдумывая ситуацию. По всему выходило, что на этот раз ему придется рискнуть и отправиться на таможню самолично. Конечно, в сопровождении куролеповских ребяток, но — лично. Чуяло его сердце, что иначе операция окажется под угрозой срыва, а вторая накладка подряд израильским партнерам вряд ли придется по душе: вначале подвел подлец Лагутин (ничего, до него Березин доберется в свою очередь, и очень скоро!), теперь не хватало, чтоб еще что-то не срослось на таможне.

— Юрий, — генерал брезгливо покосился на сына, — в Орехово ты, конечно, не звонил. Там все о’кей?

Как ни удивительно, но со «Звездочкой» Юрий связался своевременно, — значит, не совсем мозги в отключке. Но доверять сегодняшнюю таможню ему все равно нельзя.

— Все о’кей, — равнодушно пожал плечами Березин-младший и, вздохнув, добавил: —Там какая-то проверка была, налоговая, что ли. Все обошлось.

— Какая еще проверка?! Почему я слышу об этом только сейчас?! — Генерал едва не подпрыгнул на месте, мгновенно побагровев.

— Не ори, отец. — Юрий поморщился. — Говорю же, все в порядке.

— Да что ты? Неужели?! Все идет сикось-накось, а он о порядке талдычит, идиот! Быстро звони водителю!

Березин-младший покорно взял отцовский телефон и вяло потыкал пальцем в кнопки. Ответили ему почти сразу.

— Привет, Колька. — Некоторое время Юрий слушал молча все с тем же отсутствующим видом, затем пробормотал что-то вроде «лады» и отключил связь. — Чего ты суетишься? — Он пожал плечами и хмуро глянул на отца. — Все в порядке, они уже на «Фианите», на дозагрузке. Где-то через час двинут на таможню.

Генерал испытующе поглядел на сына и вздохнул. Дай-то Бог, чтобы все действительно было, как говорит Юрка, в порядке. Однако никаким спокойствием на душе Валерия Андреевича и не пахло. И дело было не только и даже не столько в исчезновении Кропотина (а теперь еще и Куролепова!) и в загадочной истории с девицей. Интуитивно генерал Березин чувствовал — в точности так же как и Куролепов — приближение опасности. А возможно, и вовсе катастрофы. Однако принять сигналы интуиции за руководство к действию ему, в отличие от начальника охраны, мешала гордыня, развившаяся за последние годы особенно. Березин-старший был уверен в себе, в своем уме и предусмотрительности, уверен был в том, что, даже если все идеально отлаженные им, выстроенные на криминальной основе доходные структуры, включая последнюю из операций, обвалятся, никаких улик против него, старого служаки, не обнаружит никто и никогда, включая этого подлеца Турецкого.

Турецкий, конечно, серьезный враг, можно сказать, подлинный вражина, всю жизнь находящийся по другую сторону баррикад, воздвигнутых генералом. Бессребреники, твою мать. Идиотизм, не под дающийся разгадке, голоштанные принципиалы. Вот кого он ненавидел даже больше, чем всех Брызгаловых и Пискуновых, вместе взятых! Своими бы руками придушил каждого, чтоб еще и помучились, прежде чем сдохнуть!

Валерий Андреевич злобно сплюнул и, поймав удивленный взгляд Татьяны, немалым усилием все-таки взял себя в руки.

— Так. Расклад у нас будет следующий, — бросил он сквозь зубы, глядя на Монахову. — Ты и Юрка займетесь похоронами. Хватит!

Последнее восклицание относилось к мгновенно всхлипнувшему сыну.

— Хватит сопли распускать, словно баба истеричная, сукин ты выродок! — Ярость Березина-старшего наконец выплеснулась. Но вопреки ожидаемому, на Юрия она обычного воздействия не оказала.

— Заткнись, козел! — Березин-младший неожиданно вскочил на ноги, словно распрямившаяся пружина, от его расслабленности и следа не осталось. — Ты… Это ты во всем виноват! И я… Я! Мы ее довели, и еще — неужели ты, старый козел, не понимаешь, не видишь, что это Бог наказал нас за… За Регину?!

Он вдруг завыл таким страшным голосом, одномоментно потеряв кураж и вновь грохнувшись в кресло, что Валерий Андреевич и впрямь испугался, пропустив «старого козла» мимо ушей. Не сына — а за сына: неужто Юрка тронулся умом с горя?! Перед таким несчастьем отступали все нынешние неприятности, показавшиеся вдруг генералу мелкими и неопасными — в общем, преувеличенными. Он застыл на месте, приоткрыв рот, отметив только, как порывисто бросилась к Юрию Татьяна. Да, кто-кто, а бабы знают, как вести себя в таких ситуациях!

Обхватив рыдающего Юрия обеими руками, Монахова прижала к себе его трясущуюся голову, и рыдания сразу стали глуше. Женщина что-то забормотала ему прямо в ухо, должно быть, именно то, что и следовало, поскольку Юрий тоже обнял свою любовницу, и теперь они оба напоминали ожившую скульптурную группу, созданную воображением какого-нибудь свихнувшегося авангардиста. «Словно две змеи…» — с внезапным отвращением подумал генерал.

В этот момент Татьяна слегка повернула голову в его сторону, в. ее взгляде Валерий Андреевич прочел подлинную, давнюю ненависть.

— Уходи, — произнесла Монахова одними губами. И Валерий Андреевич ушел. Сам не понимая, почему вдруг ее послушался. Но скорее всего потому, что зрелище разнюнившегося Юрия было для него действительно невыносимо.

— Домой, — буркнул он терпеливо поджидавшему его водителю, и машина тронулась с места. Думать о сыне, о пропавшем Кропотине, тем более Куролепове, чья судьба ему и вовсе была глубоко безразлична, а заодно и о Монаховой он себе запретил. Думать можно было только о сегодняшнем вечере — о том, что должно произойти на таможне.

На самом деле — боже упаси, чтобы там произошло что-либо незапланированное! Все пройдет как всегда, только в качестве сопровождающего будет выступать не Кропотин (чтоб он сдох!), не Юрий, который иногда его подменял, а сам Березин. Генерал Березин, ни разу в жизни не засветившийся на терминале. Следовательно, первое, что следует сделать, попав домой, позвонить этому лихоимцу Литвицкому.

Именно это и сделал Валерий Андреевич, едва очутившись у себя в кабинете.

Голос по ту сторону провода принадлежал либо очень старому, либо очень больному человеку.

— Борис Ильич? — поинтересовался генерал, одновременно усаживаясь за письменный стол.

— Он самый, — прошелестела трубка.

— Здравствуйте, Березин беспокоит.

— Юрочка? — отозвался голос через паузу.

— Я отец Юрия, — терпеливо пояснил Валерий Андреевич, напряженно вслушиваясь в шорох эфира. — Юрия Валерьевича сегодня не будет, вместо него подъеду я. Вы случайно не болеете?

— Еще как болею, — отозвался Литвицкий. — Но куда деваться? Заменить меня сегодня некому.

— Похвально с вашей стороны, что вы это понимаете, — сухо произнес Березин, отлично знавший, в какую сумму ежемесячно обходится фирме «понимание» и трудолюбие Бориса Ильича. — Собственно говоря, звоню исключительно для того, чтобы предупредить вас насчет Юры. До встречи!

И, не дожидаясь ответного стона, положил трубку. «Развели вокруг каких-то хиляков да старперов, — злобно пробормотал он. — Этому жиду, кажется, уже седьмой десяток валит, а все хапает и хапает. Впрочем, с такого хлебного местечка скорее на тот свет уйдешь, чем на пенсию».

Генерал Березин никогда не был столь далек от истины, как в этот момент. Именно сейчас Борис Ильич Литвицкий, как никогда прежде, горячо жаждал очутиться где угодно, в том числе на пенсии, только бы не в своем кабинете.

Осторожно вернув на место трубку, из которой доносились короткие резкие гудки, он нерешительно поднял глаза на человека малоприметной внешности, сидевшего на стуле для посетителей. Второй, в точности такой же, стоял у окна, спиной к Борису Ильичу, и внимательно смотрел на металлические ворота с будкой охранника, которые изредка раздвигались, пропуская на служебную территорию грузовики. Поначалу люди, сопровождавшие груз, исчезали, подчас довольно надолго, в проходной, примыкавшей к П-образному одноэтажному зданию таможни, в одном из крыльев которого и находился кабинет Литвицкого. Поскольку ворота располагались в «перекладинке» буквы «П», из окна было прекрасно видно все происходящее внизу, включая очередь из грузовиков и нескольких «Газелей» и компанию весело ржущих над чем-то водителей, собравшуюся неподалеку. Небо понемногу и нехотя тучнело, чему в немалой степени способствовали сгустившиеся тучи: на Москву надвигался очередной циклон, как водится, именно тем своим краем, в котором обитала дождевая водица.

— Поверьте, — печально произнес Борис Ильич, — я и представления не имел, что у Кропотина что-то не в порядке. Мы знакомы уйму лет.

— Кто вам сказал, что у него что-то не в порядке? — усмехнулся неприметный.

— Но как же… — Борис Ильич тяжело сглотнул и покачал головой. — Милый человек, я уже столько лет сижу в этом кресле, что мне и не нужно особо много рассказывать, сам вижу. Учтите: я тут ни при чем, я стар, болен и вообще собираюсь на пенсию.

…Дождевые тучи, стремительно наползавшие на Москву, не остались не замеченными и генералом Березиным, только что отдавшим распоряжение прислать ему двоих «спецназовцев» пошустрее.

Поднявшись, он задумчиво прогулялся по своему кабинету, казалось колеблясь в принятии какого-то решения. Затем все-таки, еще раз поглядев в окно на насупившееся небо, снова быстро подошел к столу и, наклонившись, передвинул какой-то рычажок под столешницей над правой тумбой, отчего столешница расслоилась, выдвинув из себя довольно широкую планку.

— Я делаю глупость? — пробормотал генерал вопросительно. Но тем не менее, пошарив по дну планки, отлепил от него конверт с зарубежным паспортом — так же как и у сбежавшего Куролепова, несмотря на то что документ был украшен фотографией генерала, фамилия и отчество там красовались другие. — На всякий случай, береженого, как говорится…

Ответив таким образом на свой собственный вопрос, Березин успокоился этой уступкой, сделанной продолжавшей сигналить интуиции. Он был бы немало удивлен и рассержен, если бы узнал, что и его паспорт, и ксива Куролепова производились одним и тем же человеком в одном и том же месте. Но ни о чем таком Валерий Андреевич в данный момент не думал. Сунув фальшивый паспорт в карман цивильного пиджака, в который переоделся еще утром, он проверил, на месте ли остальные документы и кобура с перезаряженным после бурной ночи пистолетом. Пиджак был пошит на заказ, с расчетом как раз на эту кобуру.

Подумав, он открыл на сей раз вполне легально присутствующий в кабинете сейф и извлек из него запасную обойму.

«Что это со мной? — недовольно подумал генерал. — Как на войну собираюсь. Нет, отправлю эту партию — и действительно надо обратиться к докторам, нервы подлечить. Довели, сволочи!»

Он вздохнул и выглянул в окно. Как раз вовремя, чтобы обнаружить въезжавший во двор чёрный джип: охрана прибыла, пора было трогаться.

 

26

Таможенный терминал, находившийся под чутким руководством Бориса Ильича Литвицкого, располагался рядом с Ленинградским шоссе, неподалеку от Шереметьева-2.

Валерию Андреевичу Березину было отлично знакомо и само здание терминала, аккуратно оштукатуренное и выкрашенное в темно-коричневый цвет, выстроенное в два этажа «покоем», и прилегавшая к нему территория. Именно здесь проходили положенную перед вывозом из страны экспертизу не только камни и драгметаллы, но и подавляющее большинство того, что называется произведениями искусства. Предполагалось, что именно здесь должен осуществляться контроль за их вывозом, дабы воспрепятствовать возможному разбазариванию народного достояния, а проще говоря — контрабанде.

Генерал Березин свято верил в истину, утверждавшую, что хорошо делается лишь то, что делается собственными руками, а береженого и Бог бережет. Именно поэтому, ни разу не переступив порога терминала, он и знал этот индустриальный райончик, едва ли не поминутно оглашаемый визгливыми голосами тепловозов с целой сети подъездных путей, ведущих к шереметьевской таможне, как свои пять пальцев.

В те дни, когда товар фирмы сопровождал Кропотин, Валерий Андреевич отправлял сюда в качестве наблюдателя сына. Но если сопровождающим был Юрий, Березин-старший самолично подъезжал к терминалу и терпеливо ожидал, когда тот появится из дверей нарядного шоколадного здания и, взмахнув полученными и подписанными по всей форме документами, вскочит на подножку грузовой «Газели», на кузове которой красовалось название кропотинской фирмы.

Сразу вслед за этим металлические ворота раздвигались — и «Газель», к вящему возмущению ожидавших своей очереди водил, въезжала на территорию терминала без очереди.

К самой таможне генерал и не думал подъезжать, с тем чтобы дождаться завершения процедуры. Экспертные документы подписывались лишь в том случае, если на досмотре находился свой, заранее предупрежденный и, разумеется, хорошо оплаченный сотрудник. То есть все шло по плану и никаких накладок — например, внезапной болезни упомянутого сотрудника — не было. Таким образом, ни на терминале, ни на досмотре, ни перед самим Литвицким, никогда не видевшим Березина лично, генерал не засветился ни разу, при этом умудряясь контролировать операции лично — вплоть до завершающего этапа. Увы, на сей раз все обстояло по-другому. Вторую накладку подряд израильские партнеры не простят. Оставалось надеяться, что интерес Турецкого к нему сильно преувеличен.

Когда джип Валерия Андреевича прибыл на место, генерал прежде всего, не выходя из машины, привычно просеял взглядом всю примыкающую к терминалу территорию. Ничего подозрительного он не заметил, все было как обычно, включая их фирменную «газельку», смирно стоявшую, тоже как обычно, не в общей очереди, а слева от металлических ворот. Никакого намека на возможную опасность.

«Нервы», — уже привычно отметил Березин и, вздохнув, набрал на своем мобильном номер Литвицкого.

— Я здесь, груз на месте, — буркнул он.

— Да-да, — по-прежнему больным голосом отозвался Борис Ильич. — Поднимайтесь, пожалуйста, охрана предупреждена. Я в двести шестом, на втором этаже. Это, значит, по лестнице и налево, затем…

— Найду! — раздраженно бросил Березин и, отключив связь, повернулся к безмолвно сидевшим сзади «спецназовцам», двоим мрачного вида мужикам в традиционной пятнистой форме. — Ждите меня здесь. Движок не выключать!

Последнее относилось к водителю генерала, молодому парню, появившемуся на фирме недавно. Березин с сомнением оглядел его простодушную физиономию и недовольно поморщился:

— Вот что… Гуляй-ка ты, милок, до дому до хаты. Естественно, своим ходом. Если не в курсе, где-то тут по Ленинградке автобусы шпарят в сторону аэровокзала. Тормознешь. Завтра ты мне не понадобишься, отдыхай. Ты, — генерал повернулся к одному из «спецназовцев», показавшемуся ему старше второго, — пересаживайся вперед, на мое место. На обратном пути поведу сам. Все, выполняйте!

И, не обращая ни малейшего внимания на удивленное лицо своего водителя, Березин выбрался из машины.

Внутри здание терминала отнюдь не было таким нарядным, как снаружи. От стен, выкрашенных заурядной зеленой краской, от местами обшарпанных дверей, выходивших в узкие коридоры, а главное — от ископаемого вида ламп дневного света, включенных уже в виду сгустившихся за окнами сумерек, несло густой и банальной казенщиной. Впечатление усиливалось и из-за постоянно снующих по коридорам чиновного вида каких-то удивительно безликих типов с папками бумаг в руках, от небольших, унылых очередей, скучавших под большинством дверей.

На втором этаже, куда генерал поднялся по лестнице с подкрошившимися ступенями, народу было поменьше, можно сказать, почти не было. И дверь с нужным ему номером и табличкой Березин увидел сразу. И в этот же момент почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд, направленный в спину. Однако, резко обернувшись, Валерий Андреевич не увидел никого и ничего, кроме пустого коридора, кончавшеюся лестницей с «обкусанными» ступенями, по которой только что поднялся. Хмурый старик-уборщик, возивший по грязному линолеуму не менее грязной тряпкой, был, конечно, не в счет.

Дав себе честное слово завтра же позвонить своему доктору, который наверняка сумеет отыскать самого лучшего, а главное — неразговорчивого невропатолога, Валерий Андреевич толкнул дверь кабинета № 206.

Борис Ильич Литвицкий оказался сухоньким, маленьким человеком, выглядевшим старше своего возраста. Вскочив с места навстречу Березину, он тут же угодливо заулыбался и забормотал что-то насчет того, как ему приятно видеть у себя лично Валерия Андреевича, однако довольно быстро запутался в собственных витиеватых выражениях и растерянно умолк, уставившись на генерала. Его взгляд, в котором отчетливо был виден страх, Березину не понравился. «И все-таки что-то не так. В любом случае этот старый Петрушка ненадежен!» — подумал он. Время, однако, поджимало.

— Что с документами? — Генерал произнес это сквозь зубы, с подозрением разглядывая Литвицкого. Уж больно он суетлив. — Все в порядке?

— Конечно-конечно! — Борис Ильич поспешно схватил лежавшую поверх вороха разбросанных по его столу бумаг папку с экспертными бумагами. — Вот, пожалуйста, вас ждут. Вниз я уже звонил, груз сейчас примут и отправят на досмотр сразу же. Вы сами изволите поехать?

— А что? — Березин быстро пролистал бумаги.

— Ну у нас вагончики не то чтобы чистые, а вы в таком костюме замечательном. Уж простите, но Юрий Валерьевич и Владимир Александрович всегда переодевались тут. В том смысле, что спецовочку я вам, конечно, подберу по размерчику, но придется подождать.

— Уж не думаете ли вы, что я сам намерен грузить товар в ваши вагоны? — презрительно фыркнул генерал. — Думаю, водитель справится, а если нет, ваши грузчики подсобят. Или за это тоже надо доплачивать?

Борис Ильич внезапно побледнел и схватился за сердце, тут же осев на свой стульчик.

— Боже мой, о какой плате вы говорите? Я не беру взяток! Клянусь, нет.

— Ага. А за что же, позвольте спросить, в таком случае вам ваш дружок Кропотин ежемесячно отстегивает такие бабки?! — Березин злобно уставился на Литвицкого, кажется готового грохнуться в обморок. — И эксперты ваши дерут, и таможеннику на лапу… Я вот еще разберусь, кому сколько тут перепадает. А то, как я слышал, ставки-то вы снова повысили?

Борис Ильич молчал с самым потерянным видом, что генералу вполне пришлось по душе. «Вот как с ними надо разговаривать, — самодовольно подумал он. — А то совсем оборзели, а старый хрен Кропотин потворствует дружку-то. Ну недолго вам, господа хорошие, осталось благоденствовать! Вы еще узнаете, кто такой генерал Березин и с чем его едят!»

Вид пасующих перед ним людей всегда приводил Валерия Андреевича в благостное расположение духа и соответственно повышал настроение. Тревога, мучившая в последние часы, моментально отступила, и кабинет насмерть перепуганного Бориса Ильича, даже не сумевшего как следует распрощаться со своим грозным посетителем, он покидал вполне успокоившимся.

Коридор уже не был столь пустынен, как несколько минут назад.

И здесь теперь сновали какие-то люди чиновного вида с папочками в руках. Но Валерия Андреевича это больше не раздражало. И поскольку, с его точки зрения, все следовало проверять и перепроверять по нескольку раз, он автоматически подошел к окну: моргающие лампы давали света меньше, чем поздние майские сумерки, даже «украшенные» дождевыми облаками. Валерий Андреевич решил пролистать экспертные документы еще раз. Но прежде чем открыть папку, он тоже автоматически глянул в окно, из которого должен был хорошо просматриваться его джип. И замер на месте.

Джип находился там, где ему и положено находиться. Однако перпендикулярная к нему линия парковки для легковых машин, прежде пустая, таковой теперь не являлась. Поскольку свое авто Березин намеренно припарковал с краю, то и крайняя машина перпендикулярной парковки оказалась к нему ближайшей, разделяло их не более десятка метров. Но самым невероятным, было не это. И даже не то, что соседом березинского джипа оказался в точности такой же темный, кажется темно-синий, «пежо», как тот, что преследовал их с Монаховой ужасной позапрошлой ночью. Самым жутким было то, что в данный момент из «пежо» как раз выбирался водитель. И, несмотря на довольно приличное расстояние между ним и Березиным, генерал мог поклясться, что из-за руля проклятого авто, похожего на огромного жука, вылез не кто иной, как «важняк» Турецкий собственной персоной. И стоял теперь, посмеиваясь и переговариваясь с кем-то оставшимся в салоне, изредка поглядывая на березинский джип.

В голове генерала словно щелкнуло что-то, сбрасывая завесу, из-за которой все события последних дней виделись словно в серой дымке, сглаживающей детали. Картина прояснилась, породив в душе Березина ненависть почти непереносимую. Однако рано ты радуешься и хихикаешь, проклятый «важняк», плохо ты знаешь Валерия Андреевича Березина, полагая, что его можно взять вот так — легко, голыми руками. Ой, рано!

Березин немыслимым почти усилием воли взял себя в руки, продолжая неотрывно смотреть на Турецкого.

Итак, его, старого, опытного волка, обложили и решили обвести вокруг пальца и взять, что называется, с поличным. Не выйдет, господа! Березин на мгновение зажмурился, заставив работать свой и без того острый и стремительный ум на пределе возможностей.

«Кропотин у них, это ясно. Ах сукин сын, твою мать. Вряд ли, впрочем, его слова можно доказать, — разумеется, он «спел» этим сукам все, что знал, надеясь, что сам отмажется. Так. С девкой тоже ясно. Плевать! Юрка… Ах дурак-дурак, погорел ты на этой шлюхе, все-таки погорел. Тоже плевать! — Генерал никогда не пытался разрешить неразрешимых ситуаций. Правило номер один гласило, что от них следует дистанцироваться, причем заранее, как от вероятных. Сын не был исключением. Спасать следовало в первую очередь собственную шкуру! Находясь на свободе, он, с его-то деньгами, и Юрку, откупит. А этой б… Монаховой, разрушившей столь изящно задуманное дело, так и надо, пусть сгниет на зоне, тварь проклятая, все из-за нее!

Обнаружив, что эмоции вновь начинают преобладать, Березин одернул себя и, осторожно оглядевшись и убедившись, что здесь по-прежнему все спокойно, небрежно положил папку с экспертными документами на подоконник, предварительно незаметно стерев с нее свои отпечатки пальцев.

Сумерки за окном сгустились окончательно, и дождь наконец-то хлынул. Парковка перед терминалом, однако, освещалась хорошо, пожалуй, лучше, чем здешний коридор. Березин с самым деловитым видом, словно что-то припомнив, отступил, попятившись, от окна, отметив, что Турецкий, видимо из-за дождя, нырнул обратно в машину, и, круто развернувшись, пошел в сторону лестницы. Папка с экспертным заключением на товар, которому сегодня так и не суждено было отправиться в далекий Израиль, осталась сиротливо белеть на подоконнике.

Никто не остановил Березина ни на пути к лестнице, ни внизу, где скучали в застекленной будке охранники, и спустя ровно минуту Валерий Андреевич уже с жадностью вдохнул, стоя на крыльце, мокрый, свежий воздух, не обращая ни малейшего внимания на ливень. Ливень ему был очень кстати! Генералу предстояло абсолютно незамеченным добраться до своего джипа, после чего, попробуйте, господа хорошие, его прижать, а для этого хотя бы добраться до него. Ах, какое счастье, что спасительное Шереметьево рядом, а он, Валерий Андреевич Березин, проявил столь присущую ему предусмотрительность, прихватив необходимые документы и зарубежный паспорт с мультивизой. Какое счастье, что Шенгенская зона все еще пока существует!

Расслабляться и радоваться, однако, было пока рано. И все-таки Березин, прежде чем шагнуть в сплошную темную стену дождя, не выдержал и оглянулся на окна второго этажа, на подоконнике одного из которых оставил драгоценные документы. Жизнь, однако, включающая в себя в первую очередь свободу, куда дороже. Черт! Что это?! Березину показалось, что во втором окне слева, том самом, мелькнула знакомая ему физиономия. Но откуда мог в здании терминала взяться его новый водитель, которого он самолично отправил домой?! Размышлять на эту тему дальше, теряя драгоценное время, было нелепо и опасно. Подхлестнутый страхом, Березин, почти не разбирая дороги, метнулся к своему джипу сквозь становившийся с каждой секундой плотнее ливень.

Маленькая черная рация в этот момент тихо тренькнула в руках Турецкого, ожидавшего развития событий за рулем «пежо»:

— Он уходит, точно что-то заподозрил, товарищ Турецкий. Второй, вы меня слышите? В машине с ним двое, документы брошены на этаже…

— Я вас слышу, — негромко произнес Александр Борисович. — Объект вижу, переходим к варианту номер два. До связи!

— Удачи вам. Учтите, он, кажется, тоже вооружен. До связи!

— К черту, — пробормотал Турецкий. И, слегка повернув голову, бросил сидевшему сзади Филе Агееву: — Первым огонь не открывай, вообще если что — старайся по колесам.

В этот момент Березин достиг джипа и в то же мгновение из «пежо» высунулся Турецкий, самым невинным голосом окликнувший генерала:

— Валерий Андреевич! — Турецкий предусмотрительно держался за дверцей машины. — Куда ж вы так поспешно? Стойте. Стойте, генерал!

Но Березин, на краткую долю секунды застывший у распахнувшейся перед ним водительской дверцы, издал самый настоящий звериный рык — краткий, преисполненный злобы — и мгновение спустя скрылся в салоне. Две дверцы двух автомобилей одна за другой захлопнулись, огласив опустевшую под дождем стоянку двумя резкими звуками. Две машины по очереди рванули с места, словно застоявшиеся кони.

Буквально несколько секунд спустя Филя Агеев уже не тихо, а на пределе громкости рявкнул в рацию:

— Денис, он едет в другую сторону, к Москве, быстро оповещай ребят!

На другом конце связи невнятно выругались, и рация умолкла. Одновременно из черного джипа, действительно мчавшегося в сторону Москвы, а не прочь от нее, как предполагали преследователи и что было бы гораздо логичнее в данной ситуации, раздался первый выстрел в сторону синего «пежо»., Машина вильнула.

— Александр Борисович…

— Все в порядке! — бросил Турецкий. — Пока не отвечать, на дорогах полно машин. Свяжись с Денисом, скажи, чтобы взяли под контроль поворот с Ленинградки на Дмитровское шоссе. Эта сволочь неизбежно туда должна свернуть.

Второй выстрел царапнул левое крыло «пежо», и Турецкий понял, что генерал стреляет — или приказывает стрелять своим отморозкам — на поражение… И, одним движением выбросив на крышу из-за приспущенного стекла мигалку, включил сирену: час пик уже давно миновал, но машин на их пути, к несчастью, было все еще много, до ближайшего поворота оставалось около трех километров. Обе машины на огромной скорости приближались к и без того уже впускающей их на свои индустриальные окраины столице.

— Я пошел на обгон, — коротко бросил Турецкий. — Попробуй нейтрализовать отморозков…

— Александр Борисович, это опасно. — Филя напрягся. — Они ж в вас метят. Я уверен, Денис уже на месте, да и менты все на ногах, не надо!

— Это приказ! — рявкнул Турецкий и перешел на предельную скорость. «Пежо», державшийся до этого за пристрельной дистанцией, начал стремительно приближаться к джипу. И реакция бандитов не замедлила последовать: один из «спецназовцев» высунулся в окно, почти свесившись, вместе со своим стволом, Агеев опередил его на долю секунды, Турецкий, пригнувшийся в момент маневра, распрямился и тут же слегка сбросил скорость, так что следующая пуля, выпущенная из джипа, оказалась им уже не страшна.

— Кажется, один готов, — пробормотал Агеев. — Вот сволочи!

В не сбавившем скорости джипе приоткрылась дверца, и на трассу вылетело тело человека, одетого в пятнистую форму.

Шоссе и впереди и позади мчавшихся на сумасшедшей скорости машин опустело на глазах, — очевидно, ГИБДД наконец сумело освободить им трассу от машин, часть из которых жались теперь по обочинам, и водители испуганно провожали глазами две пролетающие мимо них иномарки.

— Внимание, иду на обгон! — Турецкий, пригнувшись за панель, не выпуская руль, вновь прибавил скорость, и вновь маленький, юркий «пежо» начал сокращать до пристрельного расстояние между собой и краснеющими в наступившей темноте стоп-сигналами джипа. Теперь все зависело от Агеева, от того, насколько точно он вычислит момент своего второго выстрела — по задним стеклам идущей впереди машины, где обосновался второй стрелок… Два выстрела раздались одновременно, одновременно осыпались стекла в двух машинах, заднее — в джипе и переднее — в «пежо».

— Алекс…

— Все о’кей, ты в порядке?! — Турецкий слегка приподнял голову и вновь нырнул под панель, поскольку выстрелы, которые он автоматически считал, следовали теперь один за другим. Судя по звуку, на этот раз подал голос в точности ТТ. Следовательно, стрелять начал Березин, второй из «спецназовцев» выбыл из строя — не подвел Филя. И тут Турецкий вдруг понял, что на его вопрос Агеев не ответил.

— Филя! — Турецкий невольно сбросил скорость, давая Березину вырваться вперед.

— Черт, — послышалось сзади. — Сукин сын меня задел. Александр Борисович, это ерунда, в мясо.

Турецкий витиевато выругался, мельком глянув на Агеева, зажавшего левой рукой правое плечо.

— Филя, рядом с тобой на полу аптечка, попробуй на ходу. Ну сука, погоди! Филя, на пол! Кому сказано — на пол?!

«Пежо» внезапно словно подпрыгнул на месте и в третий раз начал сокращать расстояние между собой и джипом. «Плохо стреляешь, генерал, мажешь!» — сквозь зубы пробормотал Турецкий, пригибая голову. И в этот момент впереди, метрах в пятистах от березинской машины, вспыхнуло множество огней, взвыла сирена и громовой голос, усиленный мегафоном, неразборчиво рявкнул над мокрым шоссе: и Ленинградка, и вилка, ведущая на Дмитровское, были перекрыты. Но опытный Турецкий не спешил радоваться тому, что помощь пришла вовремя, и оказался прав.

Джип Березина, внезапно развернувшись, двинулся всей своей махиной на маленький, мчавшийся ему навстречу «пежо». Лобовое столкновение было неминуемо, казалось, ничто уже не могло спасти пассажиров маленького автомобиля, в салоне которого кроме Турецкого находился Филя Агеев, раненный в правую руку, а следовательно, недееспособный.

Времени на размышления у него не было. Совсем.

Люди, столпившиеся возле милицейских машин, которые перегородили дорогу, ведущую к оживленному в любое время дня и ночи Дмитровскому шоссе, замерли, безмолвно глядя на сближавшиеся машины и понимая, что никто из них не в силах помочь пассажирам «пежо», спасти которых могло только чудо. До страшного удара оставались считанные секунды, когда маленькая синяя машина с разбитым ветровым стеклом вдруг едва заметно вильнула в сторону с прямой линии, соединявшей ее с обезумевшим джипом, и до слуха людей один за другим донеслись два выстрела.

За минуту до этого Турецкий, перехвативший руль левой рукой, взвел курок пистолета и, — резко выдохнув — возможно, в последний раз в жизни мельком и отстраненно подумал: «Ну, госпожа Удача…» Поднял пистолет и слегка повернул руль, почти не надеясь, что маневр удастся. Перед ним как-то косо мелькнуло искаженное, исцарапанное, изуродованное ненавистью, абсолютно белое лицо Березина и, как показалось ему, направленное на него, Александра Борисовича, дуло чужого пистолета. В это мгновение он понял, что маневр, почти невозможный, удался! Резко рванувшись вперед, не обращая внимания на острые осколки, торчавшие из рамы, наполовину высунувшись из переднего окна, Турецкий прицельно выстрелил, стараясь попасть в бензобак джипа…

Позднее Александр Борисович никак не мог припомнить момента, когда, вновь оказавшись за рулем, успел ринуться на уже слепящие его огни фар милицейских машин. Единственное, что он услышал, падая на пол «пежо», был звук раздавшегося позади взрыва, а вслед за ним — хлопок обожженной жаром и лопнувшей шины. Потерявший управление, маленький синий автомобиль, лишенный задних шин, на который к тому же обрушилась взрывная волна, пролетел вперед, почти достигнув милицейского кордона, и завертелся на месте с бешеной скоростью. К нему, прорвавшись сквозь милицейские машины, уже мчался серебристый «лексус». Что именно собирался предпринять его водитель, так и осталось неизвестным. Потому что «пежо» с внезапно заглохшим мотором по инерции вылетел с трассы прямиком в ближайшую лесопосадку и, замерев на мгновение на правых боковых колесах, словно в раздумье, что ему делать дальше, медленно завалился набок…

Александр Борисович Турецкий открыл глаза и медленно отнял руки от лица, которое прикрывал. Первое, что он услышал, — был вой пожарных сирен, первое, что почувствовал, — адскую боль во всем теле. Первое, о чем, точнее, о ком подумал, был Агеев. Но окликнуть Филю он не успел, как не успел понять, почему фактически не столько лежит, сколько стоит на голове. Потому что в ту же секунду на него обрушился разноголосый хор, солировал в котором хорошо знакомый ему голос — голос Дениса. Правда, такого отчаяния, с каким хозяин «Глории» окликал «дядю Саню», Турецкий в нем точно никогда не слышал.

— Не ори, я жив. — Он невольно застонал в попытке пошевелиться и понял, что ответил Денису почему-то шепотом. А потом над его головой что-то заскрежетало, и преисполненный отчаяния голос Дениса снова окликнул Александра Борисовича по имени. И он, то ли откашлявшись, то ли крякнув, повторил — на сей раз вполне даже по-человечески: — Не ори, я жив! — И тут же уже почти крикнул: — Агеев. Филя ранен!

Но может быть, насчет крика ему все-таки показалось, хотя главным было то, что Денис его расслышал.

Как ни сопротивлялся Александр Борисович Турецкий, после того как их обоих извлекли из несчастного, покалеченного «пежо», необходимости отправляться в больницу (выяснилось, что с ногами все в порядке — ведь стоит же!), его все-таки затолкали, едва ли не силой, в машину «скорой помощи». Филю Агеева, который был без сознания, увезли несколькими минутами раньше.

— Дядя Саня, ты просто псих! — Голос Дениса все еще был какой-то странный. — Ты ж еле стоишь. Если и правда ничего не сломал, что было бы чудом — видел бы ты, как кувыркался на своем «пежике», — тебя отпустят. Завтра же и отпустят!

Наверное, впервые в жизни у Турецкого закружилась голова — и он вдруг сдался. Покорно, поддерживаемый с двух сторон людьми в белых халатах (улечься на носилки он отказался категорически), безмерно удивляясь тому, как медленно у него это получается, Александр Борисович, морщась от боли во всем теле, все еще не отступавшей, заковылял к неотложке. Прежде чем окончательно сдаться на милость докторов, Турецкий с усилием повернул голову в сторону шоссе, на котором оранжевым, грязным пламенем все еще горел черный джип, окруженный плотным кольцом пожарных и милиции. Оттуда к машине «скорой помощи», спотыкаясь, поспешно двигалась какая-то фигура.

— Погодите-ка, — сказал Турецкий, вглядевшись в силуэт человека, торопившим его медикам.

— Санька! — Из полутьмы, рассеивали которую только фары автомобилей, вынырнул Грязнов-старший собственной персоной. — …Твою мать, ты ж нас всех чуть в гроб не уложил!

— Ну-ну… — Турецкий сделал попытку браво выпрямиться и едва не взвыл от боли, однако присутствие друга сделало свое дело, и он все-таки стерпел. — Скажи Косте.

— Костя, к твоему сведению, уже полчаса как здесь, нитроглицерин в данный момент глотает! Потому и сидит в своей тачке!

— Чего это он расстроился, что я жив-здоров остался?

— Еще шутит! Товарищи доктора, кто здесь главный?!

— Допустим, я. — Из полутьмы выступила хорошенькая, хрупкая брюнетка с веселыми темными глазами и короткими локонами, выбивавшимися из-под врачебной шапочки.

— Дайте мне слово, — попросил Грязнов, — что, даже если у нашего везунчика нет никаких серьезных травм — тьфу-тьфу-тьфу! — раньше чем через неделю вы его из Склифа не отпустите!

— Как скажете, товарищ генерал! — Доктор улыбнулась Грязнову, а затем повернулась к Турецкому и подмигнула ему: — Поехали, «везунчик»?

— Запомните, — как можно строже произнес Турецкий, — я не «везунчик», постарайтесь впредь никогда не называть меня этим словом.

— Почему? — Доктор округлила аккуратные бровки.

— Не люблю неточностей, вот почему. Везение тут ни при чем, берите выше: тайный контракт с самой богиней по имени Удача.

…Но спустя три дня доктор, оказавшаяся не врачом «скорой помощи», а заведующей одного из отделений Склифа, вызванной на место происшествия лично Меркуловым, все-таки не удержалась и произнесла слово «везунчик» еще раз.

— И не спорьте! — пояснила она уже вполне пришедшему в себя и рвавшемуся прочь из выделенной ему отдельной палаты Турецкому. — Не знаю, какие у вас там заключены контракты и с какими мистическими персонажами, но мы, реалисты, таких, как вы, называем именно везунчиками. Это же надо, перевернуться в машине — и, помимо гематом, пусть и обширных, не заполучить ни одного перелома! Вы что, железный?!

— Вам виднее, — скромненько отозвался Александр Борисович, с удовольствием разглядывая хорошенькое личико заведующей. — Вы ж мне столько рентгенов и томограмм сделали, что еще немного — и я наверняка начну светиться в темноте!

Богдан Кийко считал себя очень удачливым человеком. Мало того что ему около десяти лет назад удалось вовремя покинуть родную Украину, жениться на москвичке и заполучить российское гражданство, так еще и супруга, которая на момент их брака прочно пребывала в категории стареющих девиц, оказалась бабенкой на редкость покладистой: на многочисленные романы своего красавца парубка она благополучно закрывала глаза. Кроме того, она оказалась прекрасной хозяйкой, правда, немного жадноватой и скуповатой. Но за это не самое положительное качество Богдан жену не осуждал. В конце концов, старалась Нинка для них обоих — то есть для семьи. И это именно она устроила его работать на таможню, использовав старые связи своего отца.

Таможня и стала для семьи Кийко настоящим золотым дном. Дело было отнюдь не в окладе, который и сам по себе оказался неплох. Однако ни в какое сравнение с дополнительным заработком Богдана оклад не шел.

Началось все с того, что на второй год работы таможенником Богдан пережил несколько крайне неприятных часов, к слову будь сказано, как раз из-за часов. Золотых, швейцарских, с настоящими брюликами, украшавшими массивный браслет. Вся эта красота сияла и сверкала на толстом волосатом запястье пожилого еврея, возвращавшегося от родственников из Канады. На плечах упомянутого гражданина, несмотря на стоявшую как в Канаде, так и в средней полосе России теплую осень, красовалась шуба из драгоценного меха выдры, весьма похожая на дамскую.

Богдан заинтересовался как раз этой шубой и уже открыл было рот, дабы тормознуть ушлого гражданина еврейской национальности, надумавшего привезти в Россию российский же, судя по всему, мех, обойдясь без пошлины, как вдруг почувствовал, что в его ладонь с руки упомянутого гражданина скользнуло что-то гладкое, тяжелое, приятное на ощупь. Скосив вниз глаза, Богдан Кийко и увидел те самые часы. Колебался он недолго. Чемоданы этого господина досматривать он не стал — не говоря о шубе, почти лопавшейся на его плечах. Как говорится, подмахнул декларацию, не глядя.

Ровно через полчаса, после того как прилетевший из Канады навсегда исчез за дверями здания аэропорта, Кийко вызвали к начальнику. Воспоминание о первых минутах их разговора ему и по сей день никакого удовольствия не доставляло. И он совсем уж было распрощался мысленно не только с драгоценными часами, от которых по дурости не поспешил отделаться и которые теперь посверкивали своими бриллиантиками на столе грозного начальника, но и с прекрасной доходной должностью, как разговор, представлявшийся Кийко роковым, пошел в другую сторону…

С того момента Богдан ни разу в жизни не позарился на подобные мелочи (часы к тому же на поверку оказались позолоченными, а брюлики — искусственными) и постепенно прослыл среди коллег человеком необычайной честности. А то, что некоторые грузы, отправлявшиеся за рубеж, таможенник Кийко практически не досматривал, считалось признаком особого профессионализма, особого чутья, интуиции, и прочее, и прочее, и прочее. К тому же, после того как на таможне была установлена просвечивающая аппаратура, считалось, что и сами таможенники находятся в этой связи под контролем: слух о скрытых видеокамерах курсировал на таможне постоянно. Но только пара человек, включая Богдана Кийко, совершенно в этой связи не волновались, наверняка зная, где тут правда, а где просто-напросто фуфло.

В описываемый нами вечер Кийко был, как обычно, спокоен. Разве что чуть задумчивее, чем всегда. Однако предмет его размышлений, хоть и связанный непосредственно с грузом фирмы «Kropotin — Katz Diamonds», в то же время был от него далек. Везучий украинец решал проблему, поставленную перед ним супругой: жене вдруг приспичило купить новую шубу, да не из чего-нибудь, а из настоящей чернобурки, в точности такую же, «как у Вальки». Шуба, как успел выяснить Кийко, стоила сорок пять тысяч «деревянными», и теперь, мысленно переведя означенную сумму в более привычные доллары, супруг решал трудную задачу — давать Нинке деньги на эту проклятую чернобурку или нет, тем более что две не менее дорогие шубки, тщательно пересыпанные каким-то весьма вонючим средством от моли, уже тлели в ее загашниках.

Поглощенный этой нелегкой проблемой, Кийко уже протянул руку к экспертным документам на пять металлических ящиков очень хорошо известной ему фирмы, дабы оформить, как делал это множество раз, все как положено, когда на его плечо легла чья-то тяжелая рука. Богдан вздрогнул и возмущенно повернулся.

Вместо привычных ему сопровождающих, которые изредка менялись, перед Кийко стоял совершенно неизвестный ему белобрысый тип со строгим, довольно молодым лицом, сующий Богдану под нос какое-то удостоверение. Кийко, уже открывший рот, дабы возмутиться присутствию рядом с ним посторонних лиц, искоса глянул на книжицу, да так и остался с открытым ртом. Ибо на глаза ему попались как раз те самые слова, которые в этот момент и произносил белобрысый: «Федеральная служба безопасности».

Все дальнейшее показалось и еще долго казалось Богдану дурным сном. Правда, проснуться от него Кийко было не суждено. Откуда-то рядом с ним взялись еще двое, потом еще какой-то хмурый господин в очках, представившийся экспертом-криминалистом, кто-то попросил Богдана начать досмотр камешков. Ящики были открыты, и с этрго момента таможенник видел лишь спины фээсбэшников, а где-то в немыслимо, далекой дали плавало в сером тумане белое как мел лицо его, Богданова, начальника.

Камешки были досмотрены, пересчитаны и вынуты из ящика. Кийко уже и не соображал, из которого именно, когда, взвесив их на специальных весах, господин, назвавшийся экспертом-криминалистом, покачал головой и укоризненно поглядел на него.

— Ай-я-яй, — издевательски произнес очкастый, — ну как же это вы так, Богдан Иванович? Вес-то товара ведь почти вполовину меньше указанного, а? А вы, голубчик, подпись свою ставите.

После чего фээсбэшный эксперт склонился над ящиком и, ухмыльнувшись — все гениальное, мол, просто, — запустил туда обе руки, пошарил по донышку, чем-то щелкнув пару раз, и с торжествующей физиономией отступил в сторону. Кто-то, кажется, белобрысый, заглянул в ящик и тихо присвистнул:

— Как думаете, Александр Васильевич, сколько их тут?

— На взгляд, — самодовольно ответил очкастый, — около двух — двух с половиной тысяч. Однако нужно посчитать, хотя вряд ли я ошибся намного.

И они приступили к счету, предварительно вынув из тары второе, обтянутое черным бархатом, дно, усыпанное тоже почти черными, больше напоминающими прибрежную галечную крошку, чем алмазы, камешками.

…В этот же вечер, около полуночи по московскому времени, в разных точках Российской Федерации были произведены несколько первых арестов по делу «Алмаз», возбужденному Генеральной прокуратурой РФ сразу по нескольким статьям: по статье 58 УК РФ часть 4 («а» и «б») — «Кража, совершенная организованной группой и в крупном размере»; по статье 164 часть 2 («а» и «б») — «Хищение предметов, имеющих особую ценность, совершенное группой лиц по предварительному сговору или организованной группой»; по статье 285 часть 2… Перечень статей, по которым было возбуждено это дело, впечатлил даже опытного и успевшего за годы работы в прокуратуре повидать всякое Володю Поремского.

— Не грусти, — посоветовал ему Меркулов, устало потирая лоб, — команда у тебя отличная, да и Славины ребята прикомандированы… Ну и эти, из ФСБ… Сам понимаешь, Александр Борисович у нас вести это дело не может, поскольку проходит по нему отныне свидетелем.

— До чего ж я ненавижу все эти бумажки, — вздохнул Поремский, поднимаясь со стула по другую сторону начальственного стола. И с тоской поглядел в окно, за которым вовсю уже сияло умытое ночным дождем и оттого ясное и солнечное первое июньское утро. — Так и лето пройдет.

— Радуйся, что Саша тебе помимо «бумажек» фактически ни одного «хвоста» не оставил! — строго произнес Меркулов. — Вся необходимая информация в наличии, будет мне сегодня о чем докладывать президенту. Он, кстати, уже в курсе ночных событий, лично справлялся о здоровье Турецкого.

Поремский кивнул и улыбнулся, должно быть припомнив и свое собственное, единственное общение с президентом — теперь уже казавшуюся далекой поездку в Кремль. Что ж, не исключено, что и не последнюю!

— Иди работай! — вернул его к реальности Меркулов. И поднял трубку зазвонившего в этот момент телефона. Выслушав кого-то по ту сторону провода, Константин Дмитриевич коротко бросил «Спускаюсь!» и тоже поднялся из-за стола.

— Уже едете? — спросил Поремский.

— Вызывает, — кивнул Меркулов. И, одернув мундир, вместе со своим молодым «важняком» вышел из кабинета. — Володя!. — окликнул он Поремского, тут же устремившегося к своей двери.

— Да, Константин Дмитриевич?

— Михаила «бросишь» на «спецназовцев», а Монахову бери на себя, не вздумай отдать допрос Никитиной!

— Почему?

— Еще та дамочка. Представь себе, единственная, кто оказал сопротивление при аресте, отстреливаться пыталась.

— Что-то я не заметил, чтобы у нее было разрешение на оружие, — покачал головой Поремский.

— Пистолет принадлежал младшему Березину. Вообрази, он-то и пальцем не шевельнул и не подумал воспротивиться, а вот дамочка чистая тигрица! За обоих старалась. В общем, внимательнее с ней! Говорят, одному из оперов, после того как ее обезоружили, все лицо коготками разукрасила. Ну чего смеешься? Парню по сей момент не до смеха!

Меркулов, однако, и сам усиленно сдерживал улыбку и, в конце концов, махнув рукой, рассмеялся и зашагал прочь по коридору: опаздывать на свидание с президентом негоже, во всяком случае, Константин Дмитриевич, прекрасно знавший порядки в Кремле и требовательность нынешнего главы государства, делать этого не собирался.

…Спустя месяц, в конце июня, выдавшегося в этом году удивительно дождливым, Вячеслав Иванович Грязнов с самым хмурым видом вышагивал по своему кабинету. За его попытками в тысячный раз измерить шагами принадлежавшую ему служебную площадь довольно пристально наблюдал, развалившись в своем любимом кресле, не кто иной, как Александр Борисович Турецкий. Из больницы он выписался давным-давно, да и от ушибов и синяков, полученных во время операции «Алмаз», следов тоже практически не осталось.

— Ну чего мечешься? — поинтересовался наконец Турецкий. — У меня от твоих прогулок уже в глазах рябит. Хватит злиться!

— Будто ты не злишься! — возразил Грязнов, останавливаясь напротив друга. — Можно сказать, чуть на тот свет не депортировался, а в результате имя этого подонка в следственных материалах практически не упоминается. Как будто от того, что он отправился прямиком в преисподнюю, что-то изменилось и Березин перестал быть подонком!

Александр Борисович вздохнул и шевельнулся в своем кресле.

— Сам знаешь, Слава, дело не в этом. Костя, кажется, вполне доходчиво передал «высокую» точку зрения: после «оборотней в погонах» еще одна такая же громкая история, стань она достоянием гласности, уже излишня. И без того ваш брат мент почетом у народа не пользуется — так же как и доверием.

Грязнов в ответ сплюнул и двинулся к сейфу — с намерением извлечь на свет традиционный для друзей напиток.

— Погоди, Слав, — остановил его Турецкий, — мне еще на работу сейчас заехать надо! Не забыл? Я ж свидетель по делу.

Произнеся эту фразу, Александр Борисович не выдержал и фыркнул.

— А как же отпуск, который для тебя выбила твоя Ириша? Молодец, кстати! Ведь специально за тобой в Москву приехала. До чего ж хороша она у тебя!

— Но-но, ты не очень-то на нее заглядывайся! — пошутил Турецкий, поднимаясь с места. — Конечно, Иринка моя выше всяких похвал, и если б не она, Костя мне эту неделю ни за что бы не дал, сам знаешь. А если честно, дай-то мне Бог сии семь деньков, прибалтийских вынести. Видел бы ты, какая у моей Ирины Генриховны тетушка, не глядел бы сейчас на меня круглыми глазами. Не баба, а сущая Яга!

Турецкий от души потянулся, зевнул и начал прощаться с Грязновым-старшим, дав слово не далее как нынешним вечером заехать к нему домой вместе с распрекрасной Ириной Генриховной.

Внизу, на битком забитой машинами улице, Александру Борисовичу пришлось ловить машину не менее десяти минут: его верный синий «пежик» все еще находился в ремонте после пройденного испытания на прочность. Однако мастер, который уже не первый год занимался машинами «важняка» — поначалу «опелем», а теперь вот и «пежо», — клялся-божился, что дело движется к концу и к моменту возвращения Турецкого из Прибалтики машина будет как новенькая. Что ж, время покажет!

До родной Прокуратуры Александр Борисович добрался через полчаса и, направившись первым делом к кабинету Меркулова, почти сразу же у дверей Поремского столкнулся не с кем иным, как с Филей Агеевым, вышедшим из больницы всего неделю назад. Впрочем, выглядел Филя, о чем ему тут же не преминул сказать Турецкий, как новенький.

— А чего ты тут, собственно говоря, делаешь? — поинтересовался он у Агеева, когда взаимные приветствия остались позади.

— Как это — что? Я ж, Александр Борисович, в той же весовой категории. В вашей то есть: свидетелем по делу прохожу. Сегодня еще и Пашка Котов из Якутска прилетает — собственной персоной вместе с невестой!

— Что, и он свидетелем?

— Да нет, он просто так, в гости. Получил в качестве поощрения вместе с внеочередными звездочками внеочередной отпуск. Вообще-то Котов вроде бы собрался новое назначение просить.

— Это, пожалуйста, не ко мне, к Грязнову или в крайнем случае к Константину Дмитриевичу! — усмехнулся прозрачному намеку Турецкий. — Я, брат, и сам того. Во внеочередной отпуск отбываю — на неделю, под командованием собственной супруги!

— Поздравляю! Турецкий в отпуске— это что-то новенькое.

— Что там в Якутске? — не стал развивать отпускную тему Александр Борисович.

— Ну вы, наверное, и так знаете… Всю шайку-лейку накрыли, ребята не подвели. Говорят, Ойунский, когда его арестовывали, так матерился, что опера его даже зауважали — это мне Котов по телефону сказал. А так… Не знаете, этого Куролепова не изловили? Пашка интересовался, а у Поремского спросить забыл.

— Нет, — покачал головой Турецкий. — Пока никаких следов, словно и не было его в природе. Если, конечно, не считать кровавый след, оставленный этим отморозком предварительно. Ладно, Филя, рад, что ты в порядке, привет Денису!

Константин Дмитриевич Меркулов был в кабинете один и предавался странному для него занятию: внимательно разглядывал лепнину потолка, окружавшую заурядную пятирожковую люстру.

— Э-э-э, — произнес Турецкий, не в силах оценить данное ничегонеделание, абсолютно не характерное для его шефа, — разрешите поприветствовать?

Меркулов все так же задумчиво перевел взгляд на Александра Борисовича и неторопливо кивнул:

— Разрешаю. Как раз о тебе сейчас размышлял. Можешь ответить мне честно на один вопрос?

— Все для этого сделаю! — заверил его Турецкий и, присев поближе к столу шефа, с интересом уставился на своего старшего друга.

— Ведь мы с тобой, когда генерала Березина разрабатывали, предполагали взять его с поличным непосредственно на таможне, так?

— Так.

— Второй вариант был разработан исключительно как запасной, крайний и… В общем, ты и без меня все знаешь! И помнишь, что я был против того, чтобы тобой рисковать. А теперь, Саня, скажи мне честно: ты специально спровоцировал Березина? Только честно!

Турецкий отвел глаза, вздохнул и немного поерзал на стуле.

— Ну ладно, честно так честно… — Александр Борисович внезапно ощутил накатившую на него волну усталости, столь сильную, что где-то в области сердца ему почудилась на мгновение противная, ноющая боль. «Вот черт! — подумалось ему. — Похоже, отпуск-то и впрямь будет кстати». — Честно так честно, — повторил он вслух. — Я только что у Славки был, и он тоже насчет честности интересовался. Насчет того, что имечко нашего главного героя у Володьки Поремского из следственных материалов изымают. Да погоди ты, Костя, не дергайся! Я это к тому, что политический момент мне и самому не хуже чем тебе известен, к тому, что переборов никто не хочет по части эмвэдэшных дел. Только скажи мне, старый дружище: останься наш герой в живых, многое ли бы в этом смысле поменялось? Вот я не уверен, что многое. И сразу не был уверен, потому и провоцировал Березина на побег, на срыв, действительно специально… Но не с целью его угробить, а чтоб отмазаться подонку было от ситуации сложнее! Ну а то, что в итоге он отправился, как выразился Слава, прямиком в преисподнюю, извини, это уж не мое решение, это уж как Господь Бог положил. Если помнишь расклад, по колесам палить было уже невозможно, только в бак, если повезет, горючего лишить и дать возможность ментам на их убогих тачках догнать эту сволочь раньше, чем тот до Шереметьева, или куда там он рвался, домчит…

— Да не оправдывайся ты!

— А я и не оправдываюсь! Ты что, без меня не знаешь, что от выстрела в бак машины взрываются, дай-то бог, в пяти случаях из ста? Это только в боевиках голливудских плохих мальчиков таким манером наверняка мочат. Так что, Костя, как ни крути, как ни верти, а рука Всевышнего тут налицо. Если, на минуточку, не забыл, я и сам вполне даже мог одномоментно по ту сторону нашей с тобой непростой реальности очутиться!

— Дурак ты, Санька, неизлечимый дурень, — вздохнул терпеливо слушавший его Меркулов. — Я из-за тебя тогда едва в кардиологию не угодил. Как есть дурак! Ладно, отдохнешь в своей Прибалтике, мы еще к этому вернемся. В том числе и к тому, в каком возрасте рисковать, полагаясь исключительно на удачу, можно, а в каком, прости меня, не вполне пристойно.

Неизвестно, что бы сказал в ответ Турецкий, но в этот момент в дверь кабинета постучали — и в образовавшейся щели показалась голова секретаря Меркулова.

— Простите, ради Бога, — виновато произнесла эта весьма тактичная дама, решающаяся беспокоить своего шефа исключительно в крайних случаях, — но тут вас, Александр Борисович, уже полчаса какая-то дамочка добивается, всех уже достала. Требует вас, и только вас!

— Меня? Дамочка?!

Удивленный Турецкий, никаких посетителей сегодня не ожидавший, поспешно поднялся и, стремительно пройдя через приемную, вышел в коридор. В противоположном конце действительно маячила чья-то изящная женская фигурка в переливающемся зеленоватом плаще. Вот это да! Навстречу Александру Борисовичу уже летела тоже увидевшая его Тамара Владимировна Березина собственной персоной, очевидно, прибывшая наконец из Лондона. И не успел Турецкий сказать традиционное «Здрасте!», как Тамара с разбегу бросилась растерявшемуся донельзя «важняку» на шею!

Спустя несколько секунд, в течение которых разобрать ее восторженное бормотание было решительно невозможно, она выпустила слегка помятого и основательно обалдевшего Турецкого из объятий и с неописуемой радостью уставилась ему в лицо:

— Александр Борисович, дорогой! Как… скажите, как я могу вас отблагодарить?! Скажите, я готова сделать для вас все, что вы пожелаете!

«Ну надо же! — мелькнуло в голове Турецкого. — У этого подлеца Кропотина — и такая дочь. А еще говорят, что патриоты у нас нынче перевелись!»

Почтительно отступив от Тамары на шаг, Александр Борисович не придумал ничего лучше, как произнести банальнейшую из фраз, употребляемых в подобных случаях:

— Ну что вы, Тамара Владимировна, — пробормотал он, — я всего лишь выполнял свой служебный долг, так же как и вы — свой гражданский.

— Господи, да бросьте вы! — Тамара была в этот момент ну просто удивительно хороша! — Вы сделали для меня больше, чем я ожидала, вы так ей отомстили, что я даже не мечтала, чтоб вот так. Спасибо вам, Александр Борисович, дорогой.

— Отомстил? Э-э-э… Кому, простите?

Похоже, говорили они с Тамарой о разных вещах, во всяком случае, Александр Борисович явно «не врубался».

— Как — кому? Монаховой, конечно! Кому же еще?! Денис сказал, она пошла сразу по трем статьям! Теперь ей всю жизнь на зоне париться! А я… я могу наконец начать собственную жизнь сначала!

«О, женщины!» — вот и все, что оставалось воскликнуть (мысленно, конечно!) вслед за классиком Александру Борисовичу Турецкому. В этот момент он окончательно, раз и навсегда понял, что они — эти нежные, хрупкие, беззащитные, слабые, коварные и очень красивые существа — действительно непостижимы для мужского ума. Нет, не родился еще на свет мужчина, способный предугадать или хотя бы разгадать ход мыслей в этих очаровательных головках, не говоря о мотивах, составляющих главную движущую силу их поступков. И, похоже, не родится никогда!

На то, чтобы привести в порядок свой кабинет перед отпуском, Александру Борисовичу потребовалось почти два часа. Наконец последняя из служебных бумаг была аккуратно убрана в сейф и заперта. Впереди было семь дней — целых семь дней! — полного безделья, билеты на сегодняшний вечерний поезд Ириной Генриховной уже куплены.

Турецкий в последний раз сел за свой рабочий стол — неестественно пустой и чистый. Сел просто так, все от той же усталости, которая за последние дни нет-нет да накатывала на него. Умом он понимал, что отдых и впрямь необходим. А вот душой…

Александр Борисович с тоской оглядел свой кабинет, поднялся из-за стола и подошел к окну.

На улице опять было сумеречно от брюхатых туч, прочно зацепившихся за крыши московских зданий, за луковки ее церквей и соборов. Внизу по мокрой мостовой к ближайшему светофору медленно двигались машины.

Одна из них сумела вывернуться из плотного крайнего ряда и припарковалась прямехонько под окнами кабинета Турецкого. Пассажирская передняя дверца открылась и оттуда выбралась не кто иная, как Ирина Генриховна Турецкая. Лично! Изящным и таким знакомым ее супругу движением откинув золотисто-русую прядь, Ирина поправила на плече ремешок сумочки и уверенно зацокала каблучками к проходной.

— Ничего не поделаешь, — усмехнулся вслух Турецкий, невольно любуясь легкой походкой жены, — поступай-ка ты, Александр Борисович, под командование собственной супруги!

И, подумав, добавил:

— Временно!