— Саша, почему ты придаешь такое значение Санитару? — спросил Лазарь после разговора с Лацисом, когда они уже обошли фактически весь дом, но никаких следов пыток Бруно не обнаружили. Как и лекарственных средств, ради которых, собственно, и разгорался сыр-бор. — Они же сознались, те трое, которые присутствовали?

— Ну и что? Да, сознались. А если вы не найдете прямых улик их преступления, они откажутся в суде, заявят, что их заставили признаться под давлением следствия. У меня случались такие дела, я знаю. Каждое их слово должно быть жестко задокументировано. Не нашли, значит, надо искать дальше. Найти следы крови или другие доказательства.

— Ты знаешь, Саша, меня тоже очень смущает то обстоятельство, что у нас пока нет прямых доказательств их преступной деятельности. Нет товара, а значит, мы не сможем и предъявить им обвинение в распространении опасных для здоровья фальсификатов.

— Вот именно. И в этом случае, как ты будешь, точнее, с чем, с какими уликами на руках, защищать интересы матери погибшей актрисы? Я уж не говорю об амбициях театра… Они ж все-таки платят тебе. Им конкретный результат нужен.

— И что ты предлагаешь делать? — подумав, спросил Дорфманис.

— Есть, вообще-то, одна мыслишка. Давай обсудим ее немного позже. Но и у меня к тебе, друг дорогой, тоже есть встречный вопрос.

— Я внимательно слушаю! — адвокат словно напрягся, но Турецкий улыбнулся и спросил:

— Как, по-твоему, этот Лацис — самолюбивый парень? В смысле, очень или так себе, в норме?

Лазарь задумался, потом тряхнул головой, придерживая указательным пальцем очки на переносице.

— Я думаю, немного есть… Чуть больше, чем могло быть, вот так.

— Хороший ответ, — Турецкий засмеялся.

— Но зачем был вопрос?

— Я подумал, что, наверное, тебе и дальше надо самому с ним разговаривать. О наших с тобой общих соображениях. Я заметил, что он ревниво относится к моему присутствию здесь. А объяснять ему, что я никакой не контролер, не конкурент и, вообще, как у нас говорят, «пришей кобыле хвост», мне бы не хотелось. А еще у меня нет желания участвовать в вашем деле в том плане, будто я сам напрашиваюсь. Поверь, я делаю это все лишь по той причине, что ты попросил меня высказать некоторые мои предположения, а мы с тобой все-таки старые коллеги и, надеюсь, добрые товарищи. И уж, во всяком случае, учить его или поправлять, делать нечто подобное, у меня нет ни охоты, ни необходимости.

— Но почему ты сделал такой вывод?

— Мне показалось, что наша с тобой инициатива относительно помощи на территории России ему не очень пришлась по душе.

— Да? Но мне так не показалось. Может быть, наоборот? Он чувствует ответственность, потому что я ему рассказал, кто ты?

— Понимаешь ли, Лазарь, лично для меня, да и для дела, это не столь важно. Поэтому давай-ка все оставим, как было: мы говорим с тобой, а ты уже — с ним. Пусть это будут твои предложения.

— Я согласен, как ты считаешь нужным…

Никакого трупа в большом доме, естественно, не обнаружили. На вопросы следователя, куда спрятали труп убитого здесь Бруно Розенберга, арестованные не отвечали. Лишь один из них, сам Хозяин, то бишь, Игнат Скулме, безразличным тоном ответил, что ни о каком Розенберге ничего не знает. Не знаком. Не видел. Более того, ознакомившись с постановлением о задержании и обыске в доме подозреваемого в совершении тяжкого уголовного преступления И.П. Скулме, Хозяин небрежно бросил, что отвечать он намерен только в присутствии своего адвоката, и дал его домашний адрес и телефон: мол, связывайтесь, если желаете.

Он и двое задержанных его помощников сидели в большом зале первого этажа, скованные наручниками. Внешность у Хозяина была весьма характерная, Турецкий представил его в полковничьей форме, когда тот проходил по «вверенной ему» территории, где-нибудь в мордовских лесах, в зоне строгого режима. Да, действительно, тот еще зверь!.. Вообразил себе без труда и радость бывшего зека, который узнал на фото своего бывшего тирана. Правильно уверяют, что многое в жизни предсказуемо…

Турецкий предположил, что, если прямо сейчас начать по-новому допрашивать ранее арестованных бандитов в связи с их показаниями о пытках Бруно, можно проколоться. И сказал об этом Лазарю, тот удивился, — почему?

— А потому, я думаю, что повторный допрос может подбросить им мысль о том, что следствие так ничего и не обнаружило. И не обнаружит в дальнейшем. Вот они и начнут дружно «путаться», «забывать», никак не «вспомнить», в каком помещении, на самом деле, это происходило. Да и происходило ли вообще? Поскольку он только слышал об этом, а сам не присутствовал. Ну погорячился, хотел следствию помочь.

— Неужели ты думаешь? — озабоченно спросил Дорфманис.

— Повторяю, старина, я не думаю, я знаю. Не впервой, как говорится. Ищите срочно Санитара. А вы, вообще-то, его ищите?

Лазарь убежал к Лацису. Ну, насчет убежал, было бы говорить не совсем правильно, он, скорее, как большая утка, покатился, переваливаясь с ноги на ногу, — очень потешно. Александр Борисович улыбнулся вслед. И решил еще раз проверить подвальные помещения. Спустился по бетонной лестнице в длинный коридор и включил везде свет.

В обширном подвале было несколько комнат различного предназначения: например, склад со всяким старьем — мебелью, тряпками и прочим ненужным барахлом. Но здесь пытать могли вряд ли. Иначе потом пришлось бы сжечь все до единого предмета, собранных тут.

В другом помещении, очевидно хранилище продуктов зимой, стояло множество пустых ящиков, сколоченных из деревянных планок. Здесь тоже наверняка не производили экзекуции, следы крови могли остаться на дереве, а решительно за всем не уследишь.

Наконец, третье помещение, более цивилизованное, даже обшитое изнутри потемневшими от времени, узкими дощечками, именуемыми в просторечии «вагонкой», было приспособлено под всякого рода спортивные приспособления, и здесь же была оборудована сауна. Там, куда ходишь каждый день для оздоровления, для релаксации и восстановления сил, тоже «гадить» чужой кровью не станешь, даже если запах и цвет крови приятны тебе, как старому и опытному «специалисту».

Оставалось четвертое помещение — почти каморка, так, три на четыре метра. В ней ничего не было из стоящего внимания. Ну, разве что сколоченный дощатый щит, прислоненный к стене. Предназначение его было пока неясно.

Турецкий вспомнил, что следователь побывал здесь, осмотрел пол, «обнюхал деревянный щит, но, ничего не обнаружив, пошел дальше. Александр Борисович провел рукой по дереву, оно показалось ему влажным.

Он поднялся в большой зал и пальцем подозвал адвоката, который присутствовал при допросе «главного действующего лица». Лазарь охотно поспешил к коллеге, видно, допрос не доставлял ему удовольствия, Хозяин отмалчивался либо пожимал плечами. Он, оказывается, потребовал, чтобы вызвали его адвоката, и теперь ожидал его.

Дорфманис подошел. Турецкий с таинственным видом приложил палец к губам и негромко спросил:

— Не колются?

Адвокат отрицательно покачал головой и продолжал вопросительно смотреть.

— Тогда, — тихо предупредил его Александр, — внимательно понаблюдай сейчас за ним, за этим, как его? Игнатом. — И довольно громко сказал по-русски: — Ну что, ребятки, молчат? И будут молчать. Только они сейчас уже готовы волосы на себе рвать… Это ж надо было дуракам так дешево проколоться!

Следователь Лацис с удивлением обернулся к Турецкому.

— Ну а как же, — продолжал Александр Борисович, — у кого-то из этих троих нервишки не выдержали… — он толкнул Лазаря в плечо и кивнул на одного из задержанных, который вроде бы дернулся слегка, но не обернулся, значит, русскую речь понимал. — Вот он и завалил бойца спецназа, значит, «мокруха». Ему бы, вон тому, сразу поднять ручонки, тогда вам и инкриминировать им нечего. А теперь вооруженное сопротивление, убийство сотрудника полиции при исполнении служебных обязанностей. На много потянет.

И снова кивнул на спины задержанных, которые заерзали на своих стульях, но стоически не оборачивались. Делали вид, что ни слова не понимают. Да, как же! А что они на это скажут?.. Лацис тоже с интересом слушал Турецкого, наблюдал за реакцией задержанных.

— Лазарь, дорогой, — громко продолжал Турецкий, — попроси следователя, чтоб он нам с тобой выделил минут на десять эксперта-криминалиста со всем его «хозяйством». Я, кажется, нашел-таки нечто весьма любопытное.

Дорфманис подмигнул, понимая игру, и направился к Лацису, который сидел, уже сосредоточенно поглядывая то на бандитов, то на Турецкого. И после короткого диалога на латышском языке Лацис кивнул и показал пальцем на эксперта, сидящего в стороне на ступеньках лестницы на второй этаж со своим чемоданчиком. Повинуясь жесту следователя, тот поднялся и вместе с адвокатом направился к Турецкому. Эксперт был пожилым, и явно старой закалки.

— Что-то есть? — спросил он, жестко выговаривая букву «ч».

— Да, пойдемте, покажу. Господин следователь, — почти крикнул Александр, — это буквально на несколько минут! Есть следы крови. Осталось группу сравнить…

Они сошли в подвал, и Александр Борисович сразу провел адвоката и эксперта в каморку, к щиту.

— Надо ломать его. Я уверен, между досок окажутся следы. Щит влажный, его мыли относительно недавно. А тут пахнет сыростью, помещение не успело просохнуть.

Эксперт с уважением посмотрел на него и раскрыл чемоданчик со всяким необходимым инструментом. Через несколько минут дощатый щит был разломан, а сами доски — оторваны от крепящих их брусков. Можно было и не сомневаться, что темные потеки на боковых гранях двух из них и есть следы запекшийся крови.

— Промыть-то промыли, да небрежно, торопились, — пояснил адвокату Турецкий. — Лазарь, Санитар срочно нужен, а вы телитесь. Уйдет, искать будете. И он наверняка уже в курсе того, какой вы тут гигантский «шмон» учинили, народу-то — видал, сколько собралось вокруг?

— Но ведь его ищут уже! — возразил Дорфманис.

— Трупы в моргах ваших ближайших, сколько их ни есть, проверьте. И поинтересуйтесь, не привозили ли накануне в крематорий неопознанный труп?

— Да, это так, надо, действительно, Саша, — закивал адвокат и заторопился наверх.

— Она? — спросил Турецкий у криминалиста.

— Она самая, — улыбнулся тот. — Как вы додумались?

— Ну, во-первых, я подумал, что в этом пустом помещении, где чувствуется неприятный запах, они вряд ли режут кур или колют поросят. А, во-вторых, если бы мне предложили спустить с человека шкуру, лучшего места во всем доме я, пожалуй бы, и не нашел. Тихо, спокойно, никто не мешает. Кричи — не кричи, каземат, да и только. Пыточная камера.

— Все правильно. Соответствует задаче. Но сразу увидеть, это… я бы сказал…

— А у нас говорят: живу давно. И, в принципе, если тут хорошо обработать бетонный пол, то, как его ни отмывай, что-то да осталось наверняка. А ваше мнение?

— Вы криминалистом не работали? — эксперт поднял голову.

— Я работал с гениями криминалистики. Наверняка знаете и помните… Иосифа Ильича Разумовского, например… Или Семена Семеновича Моисеева, был в Московской прокуратуре такой замечательный прокурор-криминалист.

— О-о! — эксперт лишь развел руками и с уважением покачал головой. — Это были… да!

— Почему — были? Они, слава богу, живы и здоровы. Старенькие только. Так и мы с вами тоже не молоды. Как, бывало, в прежние времена говорили? Раньше мы были молоды и красивы, а теперь мы, увы, не молоды…

Эксперт засмеялся.

С помощью Турецкого они отпилили от доски большой кусок с темными следами, и эксперт завернул его в целлофановый пакет. Поднялись в большой зал. Следователь уже знал от адвоката о найденных следах и с нескрываемым торжеством поглядывал на Игната Скулме. Но тот сидел с каменным видом — многолетняя школа за спиной все-таки. А вот двое, которые были помоложе, поглядывали на Хозяина с ясно написанной на лицах тревогой.

Им было отчего тревожиться. Следователь уже сообщил им, что ранее задержанные преступники уже дали свои показания, и «посещение» виллы Скулме вовсе не случайный, а вполне закономерный финал его преступной деятельности.

Так переводил Саше «текст» Лациса адвокат, и Турецкий кивал: может, оно в оригинале звучало не столь высокопарно, черт его знает. Лично он выбрал бы другую тактику «беседы». Но здесь — Европа, Гаагский и какой там еще? Страсбургский суд по правам человека… Ах, как вольготно под его крылом убийцам и отравителям! Если к «живой» политике они не имеют непосредственного отношения…

Но это была все-таки его личная точка зрения. Он мог ее «обнародовать», а мог — и нет. От этого ровным счетом ничего на свете не менялось…

Нельзя было исключить, что именно своевременная «подсказка» Александра Борисовича относительно «великого множества» юрмальских моргов ускорила продвижение следствия. Санитар, работающий в морге больницы в Булдури, звался Петрис. Характеризовался медперсоналом как мужик скандальный, подверженный алкогольному влиянию. Ну, то есть ничего необычного для профессионала в этой области медицины. Но его на службе не оказалось — рабочий день давно закончился. Действительно, было уже темно.

Младший следователь, помощник Лациса, с экспертом-криминалистом и двумя оперативниками выясния домашний адрес Петриса Звягиня и отправился к нему. Как и предполагалось уже, «грубая личность», по кличке Санитар, была если не в полном разборе, то близко к тому. Лыка он не вязал, но что-то все же соображал. И передвигаться не мог, ибо, как стало сразу понятно, постоянные стрессовые ситуации вынуждали надорванный вселенской печалью организм Санитара постоянно компенсировать свои издержки морального плана самым примитивным образом — с помощью водки и пива. В смеси, которая у каждого уважающего себя народа именуется «ершом».

С ходу привести его в чувство не удалось. И тогда постановили решать все вопросы без непосредственного участия Санитара, но в присутствии понятых. Которые, надо сказать, большой радости, не говоря об элементарном уважении к хозяину захламленной квартиры, не испытывали. Но зато в их глазах светилась однозначная мысль, выраженная единым словом: «Допрыгался». Хотя он не делал ни малейших попыток совершать какие-либо телодвижения.

Обыск, учиненный следственной группой, был кратким и результативным. Очевидно, Санитар, в силу ему одному известных обстоятельств, не выполнил ни одного указания большого Хозяина. А потом, по всей видимости, свой «разнузданный» образ жизни Санитар считал надежной «крышей» от всяких подозрений со стороны, как обычно говорится, «компетентных органов».

Среди предметов, обнаруженных в самых различных местах — под кроватью, в кухонном ящике среди ножей и вилок, на шкафу с одеждой и на вешалке в прихожей, — некоторые из них привлекли внимание оперативников тем, что они никак не сочетались с хозяином, которому якобы принадлежали. Ну, к примеру, узковатые для «богатырского» роста Санитара, дорогие, запачканные чем-то темным, похожим на следы засохшей крови, джинсы с лейблом очень известной фирмы и дорогим ремнем из крокодиловой кожи, продетым в антабки. Такие наверняка снимаются мародерами со своих жертв. Или найденная среди ножей и вилок, определенно золотая зажигалка с инициалами «Р» и «Б».

И, уже в довершение всего, снятый с мизинца медицинского работника, также золотой перстень с теми же, не соответствующими имени хозяина, инициалами. На случайность эта улика никак не тянула. И дурак бы сообразил, что «БР» — это Бруно Розенберг. Правда, этому факту требовалось еще и документальное подтверждение.

Дальнейший обыск выявил множество предметов, явно чуждых интересам Санитара, но, тем не менее, они были. Тончайшая шелковая мужская сорочка. Образцы прочей одежды, по всей видимости, реквизированной у покойников, еще не успевших занять свое последнее пристанище. А еще было обнаружено немало медицинских препаратов, назначение которых могла определить судебно-медицинская экспертиза. Ну и наконец, орудие производства, несколько десятков наборов шприцев, — не приобретенных в аптеках, а ворованных, конечно.

Созвонившись с Лацисом, помощник следователя принял решение транспортировать задержанного господина Петриса Звягиня для проведения дальнейших следственных действий в камеру предварительного заключения, где тот и должен был, в конечном счете, обрести духовную и физическую самостоятельность. А обнаруженные возможные улики преступления должны были пройти процесс опознания. И помощник следователя понял, что прямо с утра ему предстоит отправиться в Рижский драматический театр.

Но теперь вставал очередной, не менее важный, чем обнаружение улик, вопрос о местонахождении тела покойного художника. Описание его внешних примет у следствия имелось, однако никого похожего, как выяснилось в крематории, за последнюю неделю к ним не поступало, значит, Бруно Розенберг мог и сохраниться, исключительно благодаря попустительству Санитара.

Никто в следовательской группе не мог с абсолютной уверенностью заявить, что «статус-кво» с телом Розенберга может сохраняться всю ночь. И отправились снова в Булдури. Поздновато, конечно, но истина дороже…

Все было правильным. В морг больницы, куда были срочно вызваны врач-патологоанатом, отвечающий за свое «хозяйство», а также начальник службы охраны и больничное руководство, в лице заместителя главного врача. Вскрыли помещение, и в одном из ящиков холодильника, среди нескольких других, неопознанных трупов, было обнаружено и тело относительно молодого человека, облаченное в неприглядную даже на вид одежду, более напоминающую нищенские лохмотья.

Едва очередной труп «выехал» на лотке из холодильной камеры, как помощник следователя убедился в том, что это и есть разыскиваемый Бруно Розенберг. Фотография, взятая в театре, не оставляла ни у кого ни малейших сомнений.

Вопрос теперь состоял в другом: каким образом тело покойного попало сюда, в морг, на каком основании и по чьему распоряжению? И вообще, был ли этот человек покойным, когда его укладывали на лоток? Для больницы, пользующейся хорошей репутацией, этот факт оказался просто ужасающим!

А ответить на многочисленные «как» и «почему» в данной ситуации мог лишь один человек. Но он по-прежнему и лыка не вязал, находясь уже в камере предварительного заключения при Управлении уголовной полиции. А если учитывать, что езда до Риги, а потом и до Управления составляла в обшей сложности около часа, но тот так и не пришел в себя, можно было представить, какую дозу «принял на грудь» медицинский работник по кличке Санитар.

В общем, сплошной конфуз и, в перспективе, — крупные неприятности…

Александр Борисович между тем, договорившись с Лазарем Иосифовичем о том, что тот его еще сегодня проинформирует о тех событиях, которые могли бы произойти в процессе дальнейшего расследования, раскланялся со следователем Лацисом о отбыл домой. В конце концов, он ведь в отпуске. А помощь — это дело сугубо добровольное. И кроме того, что-то похожее на интуицию подсказывало ему, что оставлять дома двух малознакомых, красивых женщин наедине друг с дружкой — не самый лучший, в том числе, и безопасный, вариант. В то время как своим присутствием он мог бы сглаживать возникающие шероховатости между женщинами, очевидно прекрасно понимающими, что происходит на белом свете. Одним словом, что поделаешь, когда ничего не поделаешь?

Турецкий понимал, что Инга, скорее всего, могла бы уже возвращаться в свой дом. Главная опасность от нее отведена в сторону. Но что-то ему все-таки мешало. Раздумывая, пока возвращался в такси домой, он пришел к выводу, что мешали два фактора. Первый — уже поздно, и значит, придется провожать «девушку» домой, и на этом пути столько соблазнов, что он, пожалуй, и не совладал бы с собой. А второй заключался в том, что, несмотря на аресты, никто не мог предположить, сколько тех бандитов еще оставалось на свободе. А потому как раз Инга и могла бы стать у них «разменной монетой», если бы они начали торговлю с полицией. Уж лучше риск душевный, решил он, нежели смертельный…

Женщины не спали, ждали, как он понял, новостей. Глядя на них, Александр Борисович не заметил каких-либо сложностей морального плана: сидели две невольные подружки, пили чай.

Он коротко проинформировал и добавил, что, возможно, скоро позвонит Лазарь, который вместе со следователем Лацисом и его помощником заканчивал допросы на вилле преступника.

— Ну, хоть ночью-то можно было бы успокоиться? — неприязненно заметила Ирина. — Или вы с ним еще не наговорились за целый день?

Инга молчала, но смотрела и слушала с интересом, Саша отметил это. Тактичная «девушка». И он, как бы проверяя себя, стал рассказывать им в весьма общих чертах о своих предложениях, которые собирался высказать адвокату. Заодно отметил и реакцию Лациса — для полноты картины. Особенно на известие от Пурвиекса, уже переговорившего с Костей Меркуловым.

Ирина, морщась, заявила, что все это — абсолютно лишнее. Шурик сам себе вешает на шею уголовное дело, которых у него и дома — выше крыши! Спор мог разгореться, правда, без участия Инги, чему-то таинственно улыбавшейся. Но, как выражался Александр Борисович, его мобильник «сыграл из Моцарта».

Он развел руками с видом победителя и взял телефонную трубку.

— Я на связи, Лазарь. Чем закончили? — и потом долго молча слушал «доклад» адвоката.

По всему выходило, что новые соображения Турецкого смогли бы сдвинуть застрявшее на месте расследование. Но для этого требовалось его активное личное участие. Не в качестве наблюдателя и консультанта, а как самостоятельного действующего лица. Но только чтоб потом не было ни обид, ни возражений. Если Лацис готов пойти на этот шаг, он возьмется. Если нет, пусть решает и ищет улики сам. Ирина права, дома масса незаконченных дел, да и в отпуске теперь нет нужды. Ну, в том смысле, что примирение уже произошло, и самое время закреплять мир активными обоюдными, встречными действиями.

Турецкий говорил об этом с юмором, рассчитывая, прежде всего, на реакцию жены. А Инга должна была просто иметь в виду, что на свете не так все просто, как порой представляется. По искоркам, вспыхивающим в ее хрустальных глазах, он видел, что ничего решительно нового он конкретно для нее не открыл. Встречные — так встречные, активные — так активные, пусть и обоюдные, но к ней самой все это не имеет ни малейшего отношения. Как не играет и сколько-нибудь серьезной роли. Сильная женщина, однако…

А смысл предложения Турецкого заключался в следующем. Чтобы снова не утомлять своих невольных слушательниц, он предложил отдать ему для повторных допросов Андриса Грибоваса, ну, Андрея Грибова. А перед этим следует произвести самый тщательный обыск в его жилище и опросить соседей о его образе жизни. На этот счет у Александра Борисовича были свои соображения, о которых он раньше времени не хотел бы говорить. Впрочем, Лазарь не исключался из числа присутствующих при допросах. А вот Лацис и прочие… могли бы немного подождать. Какая мотивация? Очень простая. Турецкий и Грибов — русские. Им легче понять друг друга и договориться. Но с условием, что договор должен быть «железным», то есть выданные обещания по части послабления, а может и вообще вынесения условного приговора, должны быть признаны действительными. Но все материалы следствия, касающиеся конкретно Грибова, должны лечь на стол Турецкого, после чего необходимо будет согласовать со следователем возможные уступки.

Другими словами, Турецкий собирался в прямом поединке «расколоть» Грибова и представить следователю все нужные для продолжения расследования материалы. Условия понятны? Прекрасно! Спокойной ночи, Лазарь, попытайтесь прийти к консенсусу…

— У тебя такая уверенность, что ты можешь заставить того длинноволосого сказать правду? — недоверчиво спросила Инга.

— А почему бы нет?

— Ну, знаете, — морщась, возможно, от усталости, сказала Ирина, — если вам очень интересно обсуждать, на ночь глядя, следственный процесс, извольте! А я хочу спать. И вообще, насчет обоюдных, всяких там активных и прочих… ты, Шурочка, все же подумай. Нечего без конца лозунгами разбрасываться! — и она ушла, показав язык.

Оставшиеся за чайным столом засмеялись.

— Она права, Саша, — негромко сказала Инга. — Я все больше убеждаюсь, что поставила перед собой непосильную задачу. Не думай об этом. Делай, что тебе нужно. А мне, наверное, пора возвращаться, да?

— Я как раз думал об этом, и, боюсь, рано. Во всяком случае, до решения вопроса с этим Андрисом.

— А чего ты добиваешься? Вернее, хочешь добиться?

— Видишь ли, я посмотрел на всю эту гоп-компанию. Могу заявить ответственно, что Андрис — притом, что он — один из них, — на мой взгляд, вещь в себе, как говорят философы. И, по-моему, кроме общих, бандитских дел и обязанностей, у него имеются и другие, более важные занятия. Даже чисто внешне он, как бывший участковый милиционер, сильно отличается от прочих «качков». А я знаю, что далеко не всегда в процессе превращения работников правоохранительных органов в «оборотней», как их теперь называют, главную роль играла жажда наживы, скажем так. Сами власти немало постарались, чтобы верные «служаки» послали ее на все четыре стороны. И этот фактор надо учитывать. Не всегда тут нет возврата назад. Вот и все. Хочу проверить. Получится, будет результат. Не выйдет, извинюсь и уеду домой, в Москву. Ирка права, там подобных дел не перечтешь… И чего, в самом деле, я должен «загранице» помогать, да?

Он в упор взглянул ей в глаза и увидел, как она лукаво ухмыльнулась. Потом подмигнула слегка и покивала.

— Конечно, ты прав. Но и «заграница» твоя — рукой подать, да? — скопировала его и положила на стол обе руки ладошками вверх. Быстро окинула взглядом прикрытые двери в другие комнаты и, наклонившись ближе, почти шепотом спросила: — А кто из вас последним назначил очередь?

Он только и мог — покачать с укором головой. Эта «отъявленная хулиганка» продолжала тянуть свою линию. Она ведь была в курсе того, что у него с Эвой однажды, как бы сам собой, «заключился» договор. Их встречи назначаются по очереди. К примеру, он случайно тогда в Воронеже встретил ее в аэропорту, значит, очередь не считается. А когда они утром расстались, и он позже позвонил ей из аэропорта, и Эва была еще жива и здорова, ее последней фразой был вопрос: «Следующий ход мой?» Это они так бесконечно долго разыгрывали шахматную партию своих встреч. Он ей ответил: «Разумеется…» Последний краткий диалог в их жизни. И теперь Инга, знавшая об этой игре, спрашивала: чья очередь? Что отвечать на прямой вопрос? От него зависело и очень многое, и, с другой стороны, абсолютно ничего, — это как посмотреть. Он помолчал и ответил:

— Ее…

Инга кивнула и поднялась:

— Спасибо тебе, пойду спать. А насчет возвращения ты подумай, в гостях — не дома. Спокойной ночи, и удачи тебе. С вашим примирением. — И подмигнула едва заметно, вот же… ох, боже мой!..

Утром его разбудил телефонный звонок Дорфманиса.

— Ты еще спишь? Я уже давно не сплю, — доложил он, не дожидаясь ответа. — Могу предложить тебе позавтракать в кафе, возле меня, ты знаешь.

— Наверное, я так и сделаю. Только умоюсь…

Женщины посмеялись и «махнули рукой».

— Только я вас очень прошу, барышни, не высовывайтесь без крайней нужды на улицу. Подождите еще немного. Я думаю, скоро кончится…

Лазарь уже сидел в кафе и тут же знаком подозвал официанта.

— Я уже сумел поговорить с Лацисом… — начал он.

— Когда? — изумился Александр и взглянул на свои часы — шел только десятый час.

— Как когда, в девять, разумеется! Я объяснил ему о нашем вечернем разговоре, он охотно согласился и попросил только об одном, согласовать с ним отдельные частности. Ну я думаю, вопрос о том, какими полномочиями ты мог бы располагать, когда придется приводить встречные аргументы. Я так сказал?

— Абсолютно так, — улыбнулся Турецкий. — Тогда не теряем времени?

— Да, но только потом надо выпить кофе. — Это он имел в виду — после завтрака: прекрасной глазуньи с поджаренной, хрустящей ветчиной и всяких булочек, сметаны… Что еще нужно белому человеку?

В следственном отделе, куда Александр Борисович прибыл вместе с Дорфманисом, у него состоялся недолгий диалог с Лацисом. Оказалось, что ничего нового и добавлять было не надо, следователь «просекал» с ходу идеи Турецкого. От его «высокомерия» не осталось и следа. Напротив, он даже обрадовался такой помощи, полагая, что в данном случае может оказать на преступника особое влияние именно «национальный» момент. Остановились на том, что подменять собой суд все-таки не стоит, но твердые обещания относительно отдельных послаблений дать можно. А там, как будет видно. Если показания серьезно повлияют на дальнейший ход расследования, все, как говорится, может быть.

А затем Турецкому был вручен акт судебно-медицинской экспертизы относительно тех средств для похудения, которые доставил Инге курьер из филиала фирмы, поставляющей потребителям «подлинные» таблетки из Таиланда, точнее, капсулы. Интересный этот был акт. Фальсификация, как ответственно заявляли специалисты-эксперты, осуществлялась при изготовлении и продаже данного средства, в буквальном смысле, по всем направлениям: от химического состава до способов применения. Притом, что название сохранялось подлинное, как и все сертификаты фирмы-производителя и страны производства.

В состав представленного на экспертизу лекарственного средства входили сильнодействующие препараты — диазепам, фенфлюрамин и психотропное вещество фентерамин. Все эти лекарства, — а вовсе не БАДы, то есть биологически-активные добавки растительного происхождения, которые и составляют основу и содержание тайских таблеток, — применяются исключительно в психиатрии при лечении депрессий и пограничных состояний психики. Лекарства эти, употребляемые под постоянным наблюдением лечащего врача, в самом деле, уменьшают аппетит, вызывают временное похудение, но способствуют обострению хронических заболеваний.

На приколотой к акту экспертизы бумажной четвертушке, очевидно, рукой врача, знакомого с диагнозом Лоры Страутмане, было написано, что у женщины 30 лет отроду был пивной гипофиз. И регулярный прием таблеток нанес ей непоправимый удар, спровоцировав цирроз печени. Вот так и получается, любила одна прекрасная женщина пиво. Не пьяницей была, а просто любила. С золотистой салакой горячего копчения… И даже не догадывалась, чем ей это увлечение грозит.

Значит, что же, не препарат виноват, а неправильное его применение? Без консультации врача? А, с другой стороны, ведь тайские таблетки не имеют никакого отношения к психотропным лекарственным средствам. И условия их применения гораздо проще. Но тогда почему одно выдается за другое? Причем с использованием подлинной инструкции по применению и указанием реальной фирмы-производителя, которая — так теперь получается, — не имеет никакого отношения к фальсификату. Одно — дороже, другое — дешевле, а начальный эффект одинаков после применения, с той лишь разницей, что к подделке потребитель привыкает быстрее. Ох эти наркоторговцы! Не мытьем, так катаньем достают…

Вот, собственно, и ответ, кто виноват. И если препараты поступают действительно из Калининграда, где пакуются в фирменные флаконы и принимают вид подлинного товара, получается, что и главного Хозяина следует искать тоже именно там. А здесь работают только распространители и их охранники, часть из которых уже взята под стражу. Какая часть — пока неясно, но все эти преступные «деятели» конечно же будут защищать всеми доступными им способами свое «добро», свой уголовный бизнес. Оттого они так и забеспокоились, когда в лице Инги ощутили, почуяли надвигающуюся опасность для себя.

Турецкий сказал Дорфманису, что, по его мнению, в настоящее время распространение психотропных препаратов — это уже епархия не столько милиции, или полиции, как здесь, в Латвии, а Федеральной службы по борьбе с распространением наркотиков… И если затевать военную кампанию против этой системы обмана, то начинать надо, естественно, с головы.

Затем они обратились к протоколам допросов и обыска в комнате Грибоваса. Он проживал в большой коммунальной квартире с двумя соседями — также холостым мужчиной преклонного возраста и пожилой одинокой женщиной. «А что, — подумал Александр Борисович, — компания вполне подходящая для откровенности…» После этого он посмотрел паспорт Андриса, изъятый уже при обыске в его комнате. Полистав, обратил внимание Лазаря, — они смотрели материалы вдвоем, — что в паспорте стояла постоянная виза, разрешающая владельцу въезд в Россию. То есть, другими словами, тот же Калининград был в черте полной доступности, причем без всяких осложнений. Ну а в Европе — само собой, тоже было все в порядке.

— И о чем это говорит, как ты думаешь? — загадочно спросил адвокат.

— А я как раз вчера долго думал, Лазарь, — усмехнулся Турецкий, — именно это и предполагая. Давай прикинем. Вот мы с тобой за последние дни посмотрели на эту публику, что «пашет» не щадя живота своего на бывшего тюремщика. Как ты считаешь, может кто-то из них выполнять весьма, скажу тебе, непростую курьерскую должность по транспортировке лекарств из-за границы?

— Ну, если судить по их внешности, то нет. Но, возможно, у некоторых из них имеются и другие качества? И другие люди?

— Но мы их с тобой не видели. А вот то, что именно Андрис сам развозит средства по покупателям, объясняя при этом правила их применения, — это факт. Инга его видела дважды. Оттого и он ее запомнил. Я знаю почему. Красивая женщина, никакой необходимости худеть не наблюдается… А тут еще какие-то неприятности, она же сказала ему об этом. Поневоле задумаешься. Надо думать, что такой гусь, как этот Скулме, реагирует на подобные факты однозначно. В показаниях Грибоваса, да и у Гуннара — тоже, говорится, что Хозяин, или шеф, как они его кличут, приказал доставить лекарство обратно, вместе с «горяченькой телкой», и чтоб ни один волос с ее головы не упал, понимаешь? А это потому, что Андрис и сам положил на нее глаз и сказал об этом шефу. Но Грибовасу, я думаю, здесь уже «не светило». Для шефа старался. Потому и оружие взял: для устрашения — и только. Стрелять бы он нипочем не стал. Вот и сыграем на этом. Для начала…

— Ты знаешь, Саша, я уверен, это будет очень интересно. Если он поймет, что это его единственный выход. Бывший «мент», как говорится, всегда им остается для уголовников, они их в тюрьме не терпят. Напомни это ему.

Турецкий улыбнулся и кивнул:

— Значит, так и договоримся. Ты побудь за стеклом, а я поговорю один на один. Попробую, чем черт не шутит?.. Но это мы с тобой «провернем» после обеда, а сейчас давай-ка, дружище, махнем к нему домой. Очень хочу взглянуть на жилье собственными глазами и поговорить с соседями. Посмотрим, что у нас наберется против него. И ты мне будешь надежным помощником и переводчиком. Как тебе такая миссия? Не обижает?

— О чем ты говоришь! — Дорфманис, укоризненно глядя на Сашу, привычно развел руками. Как толстый тюлень — ластами…

Турецкий нажал кнопку дверного звонка два раза, что соответствовало вызову господина Грибоваса. Никто, естественно, не откликнулся. Тогда нажал один раз. За обычной дверью, обтянутой коричневым потертым дерматином, послышались медленные шаги, и глубокий, можно сказать, бархатный, голос спросил по-латышски:

— Вы к кому, простите? Если к господину Грибовасу, то его нет дома. Можете сказать, что ему передать.

Лазарь быстро перевел, и Турецкий сказал, что говорить.

— Это из адвокатуры и полиции, господин… простите, не знаю, как вас?

— Меня зовут Станислав Корнис! — со значением произнес сосед Андриса за дверью.

— О! Сам Корнис? Поверить не могу! — с восхищением отреагировал Лазарь.

— Собственной персоной! — торжественно провозгласил тот, открывая дверь. — Вы меня слышали, господин?..

— Дорфманис, к вашим услугам. Рад видеть прекрасного артиста! Господин Корнис, глазам своим не верю!

Лазарь явно наигрывал, как говорят актеры. Но, видимо, имел причину? А у самого Турецкого появилось странное ощущение, так называемого, дежавю. Он определенно либо слышал уже однажды этот голос, либо хорошо знал о нем. Но от кого?

И вспомнил, конечно: Инга же! Она говорила про «бархатный голос» оператора, принимавшего оба раза заказы на лекарства для похудения. Неужели он? Это была бы просто великая удача!

— Я прошу прощения, — вежливо извинился он, — Лазарь Иосифович, мне необходимо срочно позвонить в связи с… вы понимаете. Одну минутку, — и вышел на лестничную площадку, доставая телефонную трубку. — Ингуша, внимательно прислушайся сейчас, — заговорил он тихо, — к голосу, который сейчас услышишь. Вспомни, не знаком ли он тебе? Так, внимание!..

Александр Борисович вернулся в квартиру и, держа перед собой мобильник со встроенным в его корпус фотоаппаратом, сделал вид, что собирается фотографировать дверь напротив и вешалку с какой-то одеждой.

— Господин Дорфманис, представьте меня, пожалуйста, господину Корнису и переведите ему, что мне необходимо задать несколько важных вопросов.

— Можете обойтись без перевода, — поощрительно улыбнулся бывший артист, — я отлично владею русским. А как же? Весь классический репертуар еще недавно… как вы понимаете… Слушаю вас, господин…

— Турецкий… к вашим услугам, — повторил он адвоката. — Нам необходимо знать, что в этой прихожей принадлежит господину Грибовасу? И есть ли у него еще места, где он держит свою одежду или другие, необходимые ему предметы быта?

— Я, разумеется, покажу, но… понимаете ли, не далее, как вчера…

— Мы в курсе. Но открылись новые обстоятельства, которые могут повлиять на следствие. Итак?

— Это, как вы изволите видеть, его вешалка. И одежда тоже его. Но здесь не вся, часть находится во дворе нашего дома, там небольшая пристройка рядом с гаражом. Там Андрис хранит и все свои рыболовные принадлежности — снасти и прочее. Он нас с Полиной Семеновной частенько балует… свежей рыбкой. Любит рыбалку. Увлеченный человек…

— А что, — и ухом не повел Турецкий, по-прежнему держа трубку перед собой, — как вы лично считаете, способен ли ваш сосед на неблаговидные дела?

— Что вы?! — почти с мистическим ужасом воскликнул Корнис. — Да он такой, что и мухи не обидит!

— Вы уверены? — как бы удивился оценке Турецкий.

— Безусловно! Подписаться готов! Лично! — Вероятно, это был настоящий подвиг для него — подписываться лично.

— Ну хорошо, благодарю вас. Нельзя ли пригласить еще кого-нибудь, кроме вас, в понятые? Мы вынуждены сорвать с двери печать.

— Да, да, конечно! — Корнис «пошлепал» по коридору, вероятно, к соседке, Полине Семеновне.

— Ну? — спросил Александр, поднося трубку к уху.

— Саша! — взволнованно заговорила Инга. — Это же он! Диспетчер! Я не могу ошибиться! Ты сам говорил, наверное, оперный певец. Не так?

— Молодец, именно так. Спасибо. Отдыхайте.

— А ты?..

— Позже, — Турецкий отключил телефон. — Диспетчер, — он кивнул вглубь коридора. — Инга узнала. Поработаем?

— Надо же! — Лазарь только руками развел.

Пришла соседка, недоверчиво поинтересовалась документами Дорфманиса — его солидный вид сделал ненужным представление ей еще и Турецкого. Полоску бумаги с печатями они сорвали и открыли дверь ключами, которые Лазарю перед уходом вручил Лацис. Вошли в комнату и огляделись.

Ничего нового, по сравнению с тем, о чем уже читали в протоколе осмотра, не увидели. Однако Турецкому теперь не давали покоя «рыбацкие наклонности» господина Грибоваса. И они, попросив бывшего оперного артиста Помочь им, вместе спустились во двор и ключом, который, оказывается, так и хранился постоянно у соседа, открыли дверь небольшой пристройки. И первое же, что увидел Турецкий, убедило его в том, что он на правильном пути. Можно было вызывать следователя Лациса. Находка того стоила…

Но почему же сюда не заглядывали те, кто производил уже обыск в квартире?

— Так никто из них и не спрашивал, — ответил Корнис. А сам он знал, что здесь нет ничего иного, кроме вот этой просмоленной одежды, высоких сапог и нескольких удочек с небольшим бреднем. Но ни бреднем, ни удочками, сухими и даже покрытыми в отдельных местах паутиной, как убедился Турецкий, уже давно никто не пользовался. А вот одежда — кожаные штаны, плащ, шляпа, рукавицы, — они все еще остро пахли морем и рыбой.

Говорили, правда, вспомнил Корнис, о каких-то запрещенных средствах, но он мог бы дать руку на отсечение, что ничего подобного у Андриса и близко не было. Очень вежливый и заботливый мужчина, всегда из своих поездок с хорошей рыбой возвращается и ничего ведь себе не оставляет, все отдает им с соседкой.

Можно было закрывать дверь и ожидать следователя…

Поблагодарив бывшего артиста, они сказали, что сейчас снова поднимутся к нему, чтобы продолжить с соседями разговор об Андрисе. Нужны, мол, смягчающие его вину аргументы. А сами присели на лавочке у подъезда, чтобы перекинуться некоторыми мыслями по поводу неожиданных находок. Правда, неожиданными они были, скорее, для Лазаря, а Турецкий чувствовал, что о чем-то подобном он уже думал, прикидывая, каким образом мог курьер, если им был «вежливый» Андрис, доставлять товар из Калининграда в Ригу? Так вот же и способ: «рыбалка». Это могло быть какое-нибудь рыбацкое суденышко или даже сейнерок, из бывших колхозных, и подозревать наверняка знакомый всем пограничникам экипаж в контрабанде было бы смешно. «Вежливые» рыбаки с честными голубыми глазами, всегда при рыбе, не жадные, какие могут быть вопросы? Удобная и вполне проходимая версия…

Но те полицейские, которые производили здесь обыск, не знали, что курьер и диспетчер были соседями. И, естественно, к певцу не сунулись, зачем? А теперь интересно, как он станет оправдываться, когда ему будет предъявлено обвинение в соучастии в преступлении?

Надо бы тщательно теперь проверить и этого господина, но сделать это мог лишь Лацис, как официальное лицо. А пока нельзя спугнуть соучастника, надо его всячески отвлекать от мысли о том, будто следствие и его в чем-то подозревает.

— Пойдем-ка, поболтаем со Станиславом, расспроси его о прошлых театральных триумфах, «бывшие» это очень любят. Вспоминать, рассказывать… Расскажи мне — при нем, конечно, — о его былых триумфах, соври, он все съест. Главное, чтоб не заподозрил.

Вот с этого пункта и надо начинать разговор с Грибовасом, чтобы сразу отсечь у того все надежды на то, что им удастся обмануть следствие. Но при этом обязательно посеять другие надежды. Пусть на менее благополучный, но все же исход…