Прошло два дня. Инга не ожидала так скоро услышать голос Петера — спокойный, добрый, деловой, такой, который ему свойственен, когда он по горло занят работой, но помнит о своих обещаниях. Странно, думала, он же всерьез обиделся. Несмотря на его мягкость при прощании и уходе. Ну как же, ведь интеллигент, не любит, когда с ним так бесцеремонно… А кто любит?..

Все эти мысли быстро промелькнули в голове, и ей показалось, что она не сразу поняла, о чем ее просит Петер. Инга попросила его еще раз повторить свою просьбу, сославшись на то, что ей помешал расслышать работающий телевизор. Вот сейчас она его выключит и… а с ним все в порядке? Как он себя чувствует?.. Вопросы, скорее, дежурные, но Инге было важно услышать, как он на них отреагирует.

Она пока так и не пришла к окончательному выводу, чем завершить свою новую неудачную попытку добиться счастья. Не Сашу ведь просить о помощи! Хотя, возможно, это и был бы самый лучший вариант. Ну почему нельзя, как у них с Эвой? Она ведь была счастлива, Инга не сомневалась, а встречались с Сашей чуть ли не раз в год! Но, значит, им двоим хватало! А что, разве так быть не может? Сашина жена? Ну и что? Эва даже знакома с ней была, и кому оно мешало? Нет, совсем запуталась… Лето еще, работы нет, вот и гнетет черт-те что. А теперь еще и этот звонок, оторвавший ее от бесконечных сомнений…

— Так что ты сказал, извини, я внимательно слушаю?

— С удовольствием повторю, — он засмеялся, будто ничего между ними не случилось. — Понимаешь, какая штука, девочка моя, я внимательно проанализировал еще раз то, о чем ты говорила и все-таки решил не отступать. Я хочу честно глядеть самому себе в глаза, когда бреюсь по утрам, — в трубке прозвучал легкий, бархатный такой смешок. — Отдавая тебе должное, я пришел к выводу, что в твоих словах, а, может быть, в определенной степени, и в заботе обо мне, извини за нескромность, есть большая доля истины. И не важно, кто тебе это предложил. Мне твое личное мнение важнее всех других, так уж сложилось, ничего не поделаешь… Я не утомил?

— Нет, а что, ты чувствуешь усталость? Или это у тебя по другой причине?

Петер вздрогнул, но взял себя в руки: уж об этом она ничего знать не может, но женщина — непредсказуемое существо, кто ее поймет? Виду только не надо подавать. Телефон — гениальное устройство: нельзя увидеть лицо собеседника. Хотя, говорят, уже появились новые — с видеокамерами, и когда они станут массовыми, вот тут и начнутся сплошные кошмары.

— Молодец, — засмеялся он, — отличная реакция! Нет, конечно, с тобой я никогда не уставал, уж ты-то помнишь! Но я хочу сказать о другом. В общем, если говорить о преамбуле, то я, пожалуй, исчерпал свои резервы. А теперь — главное. По тому, последнему телефону, который ты пробила и считаешь, что это — он, я позвонил. И объяснил оператору, что мечтаю, чтобы моя жена похудела, и она не возражает. А для этого мне требуется средство, название которого я ему и прочитал по телефону — с твоей упаковки. Он сказал: есть такое, спросил, когда и куда доставить? Прости меня, что я, кажется, совсем уже обнаглел, но, честное слово, мне просто больше не к кому обратиться. Если ты думаешь, будто у меня в запасе полно баб, то ты сильно ошибаешься. Да, они были, но после знакомства с тобой, как отрезало. Не могу никого, кроме тебя, видеть. Не говоря уж, просить о чем-то. Что мне надо? Сделать простую вещь. Я дал твой адрес и назвал твою фамилию. И сказал, что это не тебе, а твоей подруге, моей жене. Просто мне самому неудобно этим заниматься. Неудобно, и — все, а он понял, посмеялся и даже посочувствовал. Так вот, к тебе скоро подъедет мой человек, которого ты не знаешь, и передаст тебе конверт с денежками. Он подниматься к тебе не станет, позвонит по телефону, а ты, если нетрудно, спустись в подъезд и возьми у него деньги. Их сегодня же надо передать тому курьеру, что доставит средство для похудения. И все, и больше ничего, даже ни о чем говорить с ним не надо. Остальное — не твоя забота. В конверте денег хватит и на само средство, и на стабилизатор, мне сказали, он тоже необходим. А то, что останется, пожалуйста, употреби сама. — Он снова засмеялся. — Ты меня столько кормила и поила, что я обнаглел окончательно и попросту объел тебя!

И снова Инга услышала бархатное рокотание сытого самца, — так ей показалось. А Петер, между тем, продолжал:

— Ты уж прости меня, драгоценная моя, и наполни свой холодильник снова. Мало ли, вдруг я однажды снова получу желанное приглашение? Хорошо? Ну, вот и ладушки! — обрадовался он, не собираясь дожидаться ответа. — А у меня, знаешь ли, уже началась настоящая свистопляска. Пошли просмотры! И вчера, и позавчера! Сегодня, правда, — только три, значит, смогу освободиться не раньше одиннадцати вечера, даже если бы и очень хотел увидеть тебя, не смог бы, потому что завтра — их уже семеро, обалдеть можно! Все рвутся в Дездемоны, ты представляешь? Из России четыре дурочки прикатили! И как они узнали о нашей с тобой потере?! Уму непостижимо… Ну, ладно, хватит эмоций и лирики, я чувствую, что уже надоел тебе. Помоги мне, от всей души прошу! И прости, что так получается, но мне действительно больше не к кому обратиться за помощью. А я в ближайшие дни, если ты позволишь, сам подъеду, заберу у тебя лекарство, и закроем этот вопрос окончательно. Я еще кое с кем договорился о помощи, но она — в другом плане… Ты молчишь, дорогая? Если тебе не по душе, не стесняйся, ради бога, скажи, и я отстану…

— А что говорить? Ты ведь уже все сам и решил. Хорошо, я сделаю. Присылай. И удачи тебе в выборе своей героини.

Он неодобрительно хмыкнул по поводу коротких гудков телефонного отбоя и подумал, что «девушка», очевидно, почуяв свою силу в отношениях с ним, начинает показывать зубки. Ну, ничего, это у нее, как показала практика, быстро проходит, где она себе найдет еще такого шикарного любовника? Еще два-три дня разлуки особого значения не имеют, они только усиливают даже у очень умной и осторожной женщины, грамотно пропущенной перед этим через крупную мясорубку мужской страсти, постоянно нарастающее желание вернуться в руки талантливого повара. Хорошо сказано, подумал он. Надо будет где-нибудь кинуть по ходу действия такую реплику… Для Яго! Это — в его ключе!..

Однако теперь уже действительно надо форсировать события. Петер поговорил с Бруно и объяснил тому «на пальцах», что, к великому сожалению, сам он практически ничего не может, его уже повсюду узнают, вон, даже в той же электричке! Нигде и ни от кого не скроешься…

Бруно весело «посочувствовал» и пообещал помочь. Но только чтоб не в ущерб служебному времени, работы много. Петер отлично знал, на что «клевал» Бруно, да и молоденькие медсестры, от которых этот веселый ловелас был в восторге, всегда могли послужить ему хорошей компенсацией любых затраченных усилий. К слову, добавил Петер, и та дама, которой необходимо передать деньги, большая специалистка — в известном смысле. Очень сильная, красивая, блестяще сложена и энергична в постели, — бывшая спортсменка. И если Бруно удастся найти к ней тактичный и нежный подход, он наверняка тоже сможет рассчитывать на успех. Только делать это надо ненавязчиво и интеллигентно, без давления. И побольше страсти — слов, эмоций!.. Она балдеет от всего этого и такое демонстрирует! В общем, повезет, сам почувствуешь. Ну, этого Бруно не занимать, — когда речь о везении…

А что касается денег в конверте, так там только половина, сказал Петер, предназначена на оплату лекарства, а вторая — это его личная благодарность Инге Францевне за ее роскошные и щедрые ласки…

Ковельскис полагал, что ничем не рискует, давая такое напутствие приятелю. Повезет ему, тем лучше, это будет хороший аргумент против притязаний Инги на свободу «творчества». А не повезет, как, скорее всего, и получится, в запасе оправдание — сам виноват, я ведь тебе «любимую» от себя оторвал! Бруно, разумеется, этого не знал, но понимал, что после такого «подарка» невозможно отказать товарищу и, помимо всего прочего, твоему главному режиссеру. Никак нельзя, и дружба, и положение обязывают!

Телефон дал о себе знать два часа спустя. Инга усмехнулась про себя: «Ишь, как сработано быстро! Не успел объявить, а «гонец» — у дверей. Интересно, кто это?»

Она подошла к окну и увидела стоявший в сотне метров от дома светло-серый блестящий автомобиль. Из него вышел мужчина и направился к ее подъезду. Инга вышла из квартиры, как была, в домашнем коротком халатике, и, спустившись в подъезд, открыла дверь. Увидела приятного внешне молодого человека, который с любопытством разглядывал ее и не спешил передавать деньги. Может быть, он решил, что она пригласит его к себе? Зря. Очевидно, эта мысль была ясно написана на ее выразительном лице, потому что «гонец», который радостно ухмыльнулся при виде ее, но под ее строгим и неприязненным взглядом вдруг смутился и начал что-то сбивчиво объяснять про свою миссию. Какая миссия, зачем? Инга холодно спросила, от кого он и что ему надо? Резко спросила, но не грубо.

— Извините, это вы — Инга Францевна?

— Я. Что угодно?

— Конверт тут. Деньги. Пятьсот евро. Посчитайте, пожалуйста.

— Зачем? — безразлично повторила она, не желая отказываться от холодного тона и не протягивая руки к конверту. — Вы уже заглядывали внутрь? Нет? Так зачем же мне считать? А если вы полагаете, что господин Ковельскис обманывает, пересчитайте деньги сами.

И он, под ее ироническим взглядом, вскрыл конверт и пересчитал купюры. Кивнул и протянул ей вместе с конвертом…

— Все? — без выражения спросила Инга.

Но молодой человек словно воспрянул духом, заулыбался и всем своим видом показал, что не собирается уходить. Он никак не мог оторвать глаз от сильных ляжек бывшей спортсменки, которые так и привораживали взгляд своим шоколадным загаром. Он переминался с ноги на ногу, пялясь на ее ноги и не решаясь о чем-то спросить. Инге надоело наблюдать за его телодвижениями, и она повернулась, чтобы уйти.

— Постойте, Инга Францевна! — воскликнул он. — Мы ведь даже не поговорили!

— О чем? — спросила она с недоумением, снова поворачиваясь и нимало не заботясь о том, что полы халатика не поспевали за ее движениями.

— Как о чем, о вас, конечно! — с жаром воскликнул он. — А если хотите, и обо мне! Разве я вам совсем не нравлюсь? Вы — вся такая строгая, мрачная, а, говорят, когда улыбаетесь, нужно немедленно портрет писать! Вы же — красивая, яркая, ну, просто настоящая модель для понимающего в женщинах толк художника! Не верите? Давайте с ходу докажу! Я могу! Я сделаю ваш набросок и оставлю вам на память! Ну же!

— Не понимаю, — она нахмурилась и спросила с неудовольствием: — О чем вы?

— Да чего ж тут не понимать? — в свою очередь, удивился он. — Кофе угостите? Я бы с удовольствием! И с чем-нибудь вкусненьким? А я вас за это…

— Погодите трещать, о чем вы? И с какой стати?

— Ну, как же? Вы — из простой женской благодарности. Я ж вам деньги привез. Большие. А вы — такая приятная женщина, такая вся… ох! — он поцеловал кончики сложенных пальцев. — И я бы ничего не имел против того, чтобы… ну, посидеть с вами для начала… ну, вы же понимаете? Я мог бы, кстати, прилично добавить к вашей сумме… Петер говорил, что вы — уникальная, в этом смысле, женщина…

Ингу будто по лицу ударило чем-то тяжелым и смрадным.

— Что вы сказали?! А ну, вон отсюда! И заберите свое дерьмо! И дружку передайте, что он тоже — подлец и ничтожество! Такое же, как вы! Убирайтесь! — она швырнула ему в лицо конверт, деньги и громко хлопнула дверью…

Ее прямо-таки трясло от ненависти. По отношению к чему или к кому, она сама еще не знала, наверное, ко всему этому мерзкому миру, который ее окружал. Она быстро ходила по комнате, тряся перед собой кулаками. И тут в ее сознание ворвался телефонный звонок. Чисто машинально взяла трубку.

— Инга! — завопил слишком знакомый голос. — Что там этот негодяй себе позволил? Я из него, идиота, душу вытрясу! Что он себе позволил, скажи? Послушай, я заранее готов стать перед тобой на колени и молить о прощении за то, что поручил примитивное дело полному кретину! Ну, прости, милая! Клянусь тебе!..

— Чего тебе надо? — она пришла, наконец, в себя.

— Не обращай на него внимания, я ему прочищу мозги! Он дурак, художник у нас. А художники — ты сама прекрасно знаешь, что за публика, — самоуверенная и недалекая. Наверное, от кого-то услышал о том, что я влюбился в прекрасную женщину — такого ведь у нас не утаишь, правда? — и решил сам попробовать пристроиться, мерзавец. Ну, я ему еще покажу!.. Инга, возьми, пожалуйста, конверт, этот болван, вместо того чтобы извиниться перед тобой за свое хамство и передать тебе деньги, опустил конверт в твой почтовый ящик. Он только что позвонил мне, и я ему высказал все, что о нем думаю. Возьми деньги, Ингочка, пожалуйста, а то с минуты на минуту подъедет тот поставщик. Могут ведь украсть, ящик же твой не запирается, я знаю. Очень тебя прошу! А когда позволишь, я примчусь к тебе и стану на коленях вымаливать твое прощение столько, сколько тебе будет угодно, милая. Ладно?

— Ладно, — буркнула она, скорее, от усталости и многословия, и положила трубку.

Подошла к окну и увидела, как тот молодой человек, отойдя подальше от дома, остановился и обернулся на окна, видно, о чем-то размышляя и покачивая головой, а потом пожал плечами и пошел к стоявшему неподалеку автомобилю. Но машина не тронулась с места, и Инга поняла, что теперь этот «умный гонец» будет ожидать, когда появится представитель фирмы, чтобы потом начать следить за ним. Значит, Петер окончательно решил, признавая ее правоту, поступить, тем не менее, по-своему. Ну что ж, она поможет, но только один раз, поскольку обещала, но больше никакой иной поддержки он от нее не дождется…

Вдруг мелькнула мысль: «Это же прекрасный повод позвонить Саше!» Усмехнулась. Вот чего она, оказывается, ожидала, — возможности! Ну, конечно, он же просил… Или посоветовал? Или предупредил? А какая, в сущности, разница, если есть необходимость посоветоваться? А может, и намекнуть о своем окончательном разрыве с Петером, хотя тот еще на что-то и надеется. Холодильник ему нужен полный, видишь ли! И спать, понимаешь, не с кем! Ведь врет все!.. Привык жить на готовеньком — и жратва, и баба в постели, и ни в чем никакого отказа. Нет, пора, и в самом деле, с этим кончать. Он считает, что его слава осеняет всех, кто его окружает. А кому она нужна, скандальная его слава? Не нравились Инге ни идея, ни странная интерпретация несчастного Шекспира, как ни пытался Петер доказать ей, что это — новое слово в мировом театральном искусстве, не верила, и все тут! А его, разумеется, злило: почему самая обыкновенная «училка» не желает понимать гения?!

Ну и вали отсюда, раз у нас сплошное непонимание! Однако и «валить» не хочет, где ж ему еще такое «блаженство» обломится?.. Но почему она постоянно с ним соглашается? Это что, полное отсутствие собственной воли? Или он так умеет давить на психику? Противно все…

Инга вспомнила о конверте и пошла в подъезд, к почтовым ящикам. А, поднимаясь к себе, увидела приоткрытую дверь соседской квартиры. Выходя в подъезд, как-то не обратила внимания. Уж не случилось ли чего? На всякий случай постучала по филенке двери. Вышла соседка.

— Здравствуй, Ингочка, тебе что-то нужно? — пожилая дама улыбнулась.

— Нет, ничего, тетя Ирма. Я смотрю, у вас дверь открыта, вот и забеспокоилась.

— Наверное, я не захлопнула до конца, а ветер распахнул. У меня тут сплошные сквозняки, и все равно дышать нечем. Ну и лето! Спасибо, милая, — соседка снова заулыбалась. — А ты приятно выглядишь! Я тут, у нас, недавно видела одного очень приличного мужчину. Уж не собираешься ли ты, наконец? Нельзя, Ингочка, такую прелесть, — она обвела пальцем овал своего лица, но показала на Ингу, — попусту терять, дорогая! Послушайся совета, не затягивай. Мужчины нынче такие разборчивые, а твой — элегантный, сразу видно хорошее воспитание…

— Спасибо, тетя Ирма, — улыбнулась ей Инга, — я обязательно прислушаюсь к вашему совету.

В это время внизу стукнула дверь, и по лестнице затопали быстрые шаги. Инга увидела поднимающегося явно к ней немолодого уже человека с морщинистым лбом, короткой рыжеватой бородкой и длинными, седеющими волосами до плеч. Он был в кожаной куртке. Подумала, как ему не жарко в такую погоду?

Он посмотрел на Ингу, потом на открытую дверь со стоящей в проеме полной женщиной, обернулся к двери Инги и посмотрел номер.

— Простите, — любезно обратился он, — а вы случайно не из этой квартиры? — он еще раз внимательно уставился на Ингу. — Знаете, мне кажется, что я однажды уже привозил к вам наши средства, да? — он растянул губы в улыбке, но глаза его, заметила Инга, не улыбались, а словно сверлили серыми буравчиками, однако любезность так и сочилась с его языка. — Куда прикажете пройти, уважаемая госпожа?

— Проходите, пожалуйста, сюда, — Инга открыла свою дверь и, приветливо кивнув соседке, пропустила мужчину вперед.

Они прошли на кухню, и мужчина, словно невзначай, кинул беглый взгляд по сторонам, как бы оценивая доход хозяйки. Это он привозил свои таблетки Лоре, в ее дом, где тогда была Инга.

— А я ведь хорошо запомнил вас с прошлого раза, — продолжил он поток своих комплиментов. — Вы отлично выглядите! Просто прекрасно для молодой женщины! Не знаю, зачем вашему супругу потребовалось, чтобы вы снова прошли наш курс? Ну что ж, может быть, вы сами решили еще немного подкорректировать свою и без того прекрасную фигуру? Тогда вы станете совершенно изумительной, очаровательной дамой! Как говорится, в самом расцвете сил и здоровья!

— Спасибо за приятные комплименты, но только вы ошибаетесь. Это средство покупаю не я, оно для моей подруги, супруги моего… знакомого. Это он и звонил вам. И в прошлый раз, кстати, мы покупали его у вас для другой моей подруги. К сожалению, с ней… не все ладно…

Она сказала и вздрогнула, подумав, что, кажется, ляпнула лишнее: сейчас начнутся расспросы, а что она может ответить? И Петер просил ничего не болтать. Надо же, как-то само собой сорвалось с языка. Она взглянула в «серые буравчики» его глаз и поежилась от непонятного, тревожного чувства. И поспешила перевести разговор:

— А мне, знаете ли, корректировать свою фигуру нет необходимости, уж извините. Так сколько мы вам должны?

— Значит, это не ваш муж к нам звонил? А кто же он?

Странный был вопрос, и Инга решила на него не отвечать. Но ее насторожила «память» этого мужчины: с какой это стати, он ее запомнил? Зачем ему это было нужно? Он что, всех женщин «запоминает»? И она ответила как бы нейтрально:

— Ну какое это имеет значение? Мужчина, который хочет сделать сюрприз жене.

— Значение имеет, — с явным подтекстом сказал продавец. — У нас есть правило: передавать лекарство только в руки пользователя. Там приложена подробная инструкция, что и когда надо делать, понимаете? Чего не следует делать, и так далее.

— Конечно, понимаю, я обязательно передам ее… Петеру. В конце концов, если у вас есть желание кататься, можете договориться с ним и поехать по его адресу. Но это — в Риге.

Опять сорвалось! Она поморщилась. Ну что делать, если не по ней хранить дурацкие тайны!

— Ну педеру так педеру, — хмыкнул длинноволосый и положил на стол договор, в котором было перечислено несколько условий, которые пользователь обязуется соблюдать при приеме средства для похудения, в том числе, обязательная консультация у врача.

Да, она вспомнила, что и Лора подписывала подобный документ, который освобождал фирму от всякой ответственности, если клиентом не будет выполнено хотя бы одно из перечисленных условий. А вот выполнила ли она условия или нет, теперь никто не узнает. Но сейчас Ингу этот вопрос не волновал, ведь копия договора останется у нее. А к самому документу был приложен чек, и общая сумма составляла около четырехсот евро, немало.

Инга открыла конверт и подумала: «Оплати счет и на оставшиеся «денежки» наполни холодильник, а то я приеду, и тебе будет нечем меня угостить!» А чего она еще хотела? Все правильно. Но самое смешное, что средство это, вместе со стабилизатором, тоже в большом пластиковом флаконе, никому не понадобится. Другими словами, деньги выброшены на ветер! Тут мы можем явить широту своей души.

Мужчина, завершив передачу товара и забрав договор с ее подписью, выжидательно смотрел на Ингу и не уходил. Ну, конечно, какой же мужик пропустит такую возможность? И не сделает даже заранее обреченной на неудачу попытки? Инга поняла, что сама и виновата в этом, вернее, ее привычка одинокой жизни: личное удобство превыше всего. Вот она и халат не сменила на что-то более пристойное. Но, с другой стороны, не переодеваться же при нем! А вот почему она в таком, слишком вызывающем, виде выскочила на улицу к «гонцу», и сама теперь объяснить не могла бы. Поэтому наверняка и тот молодой наглец так отреагировал! Ну да, она ж ему фактически вызов бросила! И этот навязчивый взгляд поставщика был ей тоже очень неприятен, он словно жалил ее, раздевая и вызывая лишь неприятные мурашки по спине. Хотя, возможно, он просто ждал «чаевых». Но Инга и не думала давать что-то сверх положенного по счету. Она сухим кивком поблагодарила и первой вышла из кухни, чтобы открыть дверь. Он молча ушел, похоже, недовольный. Только на лестничной площадке полуобернулся и, скользнул по Инге весьма «прохладным», если не сказать большего, взглядом. Как по пустому месту. А может, он так и посчитал ее — «пустым местом», слишком разборчивой проституткой какой-нибудь, набивающей себе цену?..

А ничего с ним не случится, он всего лишь курьер, подумала Инга, но поежилась почему-то снова. Чуть позже она поняла, что конкретно ее смутило: этот «памятливый» сказал, что запомнил ее. А зачем ему нужно было запоминать своих покупателей? Тем более что покупала-то не она, а Лора, и он это там, у нее дома, прекрасно видел. И хорошо ли это?..

Закрыв за ним дверь, Инга вернулась на свой «наблюдательный пункт» у окна. Обратила внимание на большой темно-красный джип у своего подъезда, в который садился на место водителя этот несколько странный, пожилой «курьер». И машина, резко взяв с места, умчалась к перекрестку, где ее ожидал уже повернувшийся «носом» к выезду светло-серый автомобиль. Он уехал вслед за джипом.

Ну вот и все. Этот посланец Петера наверняка сам и доложит ему, что передача состоялась. А дальше что?

Инга вдруг подумала, что Петер непременно очень скоро приедет за лекарством и попытается у нее остаться на ночь. Но самое отвратительное заключалось в том, что она, скорее всего, не сможет противостоять его нагловатой и бесцеремонной настойчивости. Вот что ужасно!

И тут ей пришло в голову, что, пожалуй, ее единственным спасителем действительно может стать только один человек на свете — Саша. Ну, или адвокат. Но на того полностью рассчитывать нельзя, как ему объяснить, почему она не хочет сегодня оставаться одна, пока Петер не заберет у нее лекарство? Саша поймет, почему-то она была в этом уверена. Или ей сильно того хотелось? Сама не могла себе ответить.

Ну, в конце концов, флаконы можно передать Петеру и на улице, вместе с инструкцией, не обязательно это делать у себя дома. А объяснить можно… да хоть просьбой Ады Морисовны побыть с ней вечерок. Нельзя же отказывать безутешной матери своей покойной подруги? А в доме у нее Петеру делать было нечего. Из этого пусть исходит…

Она нашла в мобильнике телефон, записанный самим Турецким, и нажала вызов. Он сразу откликнулся, и это показалось ей хорошим предзнаменованием.

— Саша, это я…

— Узнал, здравствуй, Ингуша. Что-то случилось?

— Я не отрываю?

— Для тебя у меня всегда есть время. Слушаю…

Инга пересказала ему все события дня, начиная с утреннего звонка Петера. И вот лекарство теперь у нее, а она вдруг чего-то испугалась, может быть, того, что этот продавец узнал ее? Или странными глазами наблюдал за ней? И еще про того, кто ждал курьера в машине, тоже сказала: как он выглядел. И обоих посетителей описала в подробностях. Турецкий слушал, а потом сказал:

— Знаешь, что, давай-ка подходи быстренько к адвокатской конторе, а я сейчас перезвоню Лазарю и тоже подойду. Чего-нибудь придумаем.

От его предложения повеяло уверенностью, и Инга успокоилась. Перед выходом зашла к соседке и сказала ей, что уезжает к знакомым до утра. А если кто-то захочет ее видеть, пусть оставит записку в почтовом ящике, она вернется утром, прочитает и перезвонит. Почему-то она решила, что так и будет на самом деле. Хотелось бы, во всяком случае, так думать, хотя она не представляла, что будет дальше и где ей придется переночевать. Может, правда у Ады?

Но этот ее вопрос, оказалось, меньше всего заботил Сашу, потому что, когда она спросила его, он отмахнулся: потом. Гораздо больше его интересовал способ передачи лекарства режиссеру Ковельскису. Не надо ждать, когда он позвонит Инге, правильнее будет, если она сама сообщит ему, что лекарство от нее он может получить в адвокатской конторе. В крайнем случае, пусть пришлет того своего молодого «гонца», который уже приезжал, поскольку держать у себя это лекарство она не намерена. Куда он денется? А если начнет финтить, предупредить его: не хочешь — не надо, выброшу! Потому что вся эта выдумка со слежением за продавцом — сплошная безграмотная чушь. И раз есть основания подозревать фирму в продаже некачественных лекарств или фальсификатов, надо иметь в виду, что свой бизнес она будет защищать до конца. А если он согласится приехать, тогда можно будет попросить его выдать адвокату одну таблетку препарата для криминалистического анализа. Возможно, именно в качестве таблеток и заключается тайна смерти Лоры. Приходится иметь в виду и то обстоятельство, что Инга и продавец узнали друг друга. Значит, и средства для похудения доставлены те же самые. Словом, звони ему, Инга…

А пока она советовалась с Сашей, в каком плане вести разговор с Петером, Дорфманис вынул флакон с лекарством из упаковки и с картонной коробочкой в руках вышел в приемную.

Звонить Инге предложили не с мобильного, а с городского телефона. А сами предполагали подсоединиться к аппарату и послушать разговор — в интересах расследования, не больше. Важно только, чтобы Инга не испытывала при этом смущения. Она посмотрела на адвоката, потом на Сашу, увидела, как он ободряюще подморгнул ей, и согласилась. Наверное, решила она, это будет правильно. В конце концов, тут же взрослые люди, некоторые интимные аспекты, если бы Петер вздумал о них намекнуть, их не должны смутить. Это — жизнь. А, кроме того, она испытывала к Саше доверие. Мнение же адвоката ее мало заботило: он как доктор, от него тайн быть не должно. Это Сашины слова, еще в прошлый раз сказанные, когда она спросила его, в какой степени ей следует быть откровенной с Дорфманисом? И не нанесет ли полная откровенность ущерба ее собственной репутации?..

Петер так обрадовался ее звонку, будто получил приглашение немедленно навестить ее постель. Это мелькнуло у Инги, когда она услышала его бодрое и радостное:

— Дорогая, неужели я тобой прощен?! О, радость! Жди! Я все уже знаю! Мне позвонил… — сплошные восклицания, вот только в чем причина восторга. — А чего ты его так строго приняла? Даже испугала, хотя Бруно — не из пугливых! — он «бархатно» рассмеялся.

— Не поняла, я что, должна была в постель пригласить?

— Ты с ума сошла! Как тебе такая мысль в голову пришла?! Это я лечу в твои пылкие объятия! Немедленно!

— Куда? — будто не расслышала она.

— Как, куда? — опешил Петер. — К тебе, разумеется! Ну в твои… жаркие, да?., объятия!., а куда же еще? Или у тебя есть другое предложение? Еще более соблазнительное для твоего любимого мужчины? — «бархатный» тон так и рокотал. — Тогда я готов рассмотреть его немедленно по прибытии в твой уютный будуарчик, где мне всегда так сладко лежать в твоих объятиях, дорогая!

Инга быстро и с тревогой взглянула на Сашу, а тот, широко ухмыляясь, покрутил пальцем у своего виска и покачал головой, что должно было означать лишь одно: вот же сукин сын! — а может, и покрепче, уже в «матерном» ключе. Она едва сдержалась, чтобы не фыркнуть, не расхохотаться, глядя на эту его мимическую сцену.

— А с чего ты взял, что являешься моим, — она подчеркнула последнее слово, — любимым мужчиной? Вот уж глупость! Ты ж казался мне умным человеком, Петер! Сбавь пыл, я хотела тебе предложить всего лишь заехать сегодня в контору адвоката Дорфманиса, ты его знаешь, и забрать свое лекарство вместе с инструкцией, как им пользоваться. Я была вынуждена за него расписаться. А мы так с тобой не договаривались. Вот поэтому у адвоката, ввиду того, что ты заключал с ним договор от имени театра и являешься его клиентом, возник к тебе ряд очень серьезных вопросов.

Он помолчал и затем спросил с неприятной, злой интонацией:

— Ты одна?

— Да, разумеется. А тебе нужны свидетели? — она взглянула на Сашу, и он кивнул.

— Не нужны! — почти прорычал Петер. — Ты с ума сошла?! Зачем ты это сделала, дура набитая? Кто просил, черт тебя возьми! Ты понимаешь, что невольно… впрочем, я думаю, что все-таки вполне сознательно, подставила меня? Нарочно, да?! Говори! Попытайся оправдаться!

— Ну что ты?! — спокойным тоном, хотя все в ней кипело, ответила Инга. — Даже и не пытаюсь! Конечно, это я — дура такая, тебя — умного, решительного и проницательного, подставила, если тебе угодно. Но я уверена, это ты меня подставил, сделав своей подсадной уткой. Без моего на то согласия, между прочим. Это ты настаивал, но не желал слушать моих возражений! Знаешь, что, дружок, приезжай-ка сюда и сам разбирайся со своими дерьмовыми играми. Да, и ключи мои не забудь вернуть! Можешь оставить их у адвоката, мне их позже передадут.

Она взглянула на Сашу, а тот одобрительно качнул головой и показал большой палец. Как же у нее сразу вспыхнула надежда!

— Вон ты как теперь заговорила!.. — разочарованно и горько протянул он. — А я-то думал… Размечтался, кретин этакий… Ну что ж, вероятно, ты права, зря я затеял это дело. Ты мне — не помощница, хотя обещала. Врешь, ты обещала! А я, идиот, поверил! Знаешь, Инга?.. Я думаю, что мы так и не поняли друг друга. Оказалось, тебе нужен был не я, как личность, как творец, а просто очередной… — в койку! Как это ужасно! Так разочаровать! Впрочем, теперь не важно. Что ж, раз уж так складывается, раз я кардинально ошибся в тебе, то, наверное, нет и нужды что-то исправлять и выяснять?.. Черт с ними, с пятьюстами евро, не обеднею. А ты, если эти таблетки тебе уже без надобности, просто спусти их в канализацию… У тебя дома удобный сортир, — с презрением добавил он, — сколько раз за ночь я выскакивал туда — из твоих страстных объятий! Вот там ты и нашла место и уликам, и моим чувствам к тебе, и всему остальному, что нас до сих пор связывало, да? Ну, ответь, докажи мне, что я не прав! Молчишь? Не желаешь?!

— Чего ж молчать-то? Мне отвратительно слышать мерзости, которые ты изливаешь. Противна твоя грязь — вместе с тобой. И не смей повышать на меня голос! Ненавижу тебя!

— Нет, а я больше не могу тебя слушать, у меня разрывается сердце от боли!.. Ты, я вижу, пошла на поводу у этих! Но они тебя до добра не доведут, ты еще убедишься!.. А ключи твои я никуда не повезу, я брошу их обратно, в почтовый ящик. Ты же, как мне теперь кажется, оставляешь их там не только для меня? Увы, нет сил пережить твое предательство! А я так рассчитывал! Как же я надеялся! Я думал, твоя любовь — не пустые слова! Нет, я безумно огорчен и скорблю… Ах, Инга, красавица моя! Одумайся, пока не поздно! — странным, «театральным» голосом закончил он свой странный монолог.

— Да пошел ты! — «швырнула» ему Инга, легко представив себе наигранное выражение «глубокой скорби» на его «скандинавской» физиономии, что у него всегда получалось красиво и даже эффектно. — Догадывалась ведь, что скотина… Спасибо за урок! — И резко бросила трубку, оборвав телефонный разговор.

Саша с сожалением посмотрел ей в глаза, но вдруг с одобрением сказал:

— Ну, сволочь! Каков позер! А ты — молодец! С ними только так и надо: раз — и навсегда! Огорчился он, да? Ты слышал, Лазарь, этот сукин сын огорчен и скорбит! Ох, чую я, придется тебе огорчить его куда серьезнее. Но ты заметил, как он очень старательно пытался оставить для себя лазейку, чтобы вернуться? Ох, хитер, сукин сын! Нет, Ингуша, он от тебя не отстанет, ты ему еще нужна. Вот зачем, это — другой вопрос. Ладно, есть время, посмотрим, обсудим. Но тебя в обиду не дадим, запомни раз и навсегда… А, касательно моего мнения, Лазарь, по поводу всей этой катавасии, скажу так. Я бы предложил тебе — для начала — во-первых, найти убежище для Инги. Пока временное, — на денек, на два. И, во-вторых, определиться, не станет ли режиссер после этой «трогательной беседы с любимой», извини, Инга, расторгать с адвокатской конторой соглашение на защиту интересов театра и матери покойной? Или этим шагом он сильно опустит свой имидж, который, кажется, и так на уровне плинтуса, и не рискнет на подобный демарш?

Дорфманис, слышавший последний «монолог» режиссера, неопределенно пожал плечами и озабоченно посмотрел на Ингу, которая сидела угрюмо, будто не смея поднять глаз.

— Во-первых, где ж я ей найду пристанище?

— Эх ты, вершитель судеб человеческих! Ладно, ты уже изволил заметить, что каждый раз самые ответственные решения я вынужден брать на себя?

— Так тебе и карты в руки! — обрадовался адвокат.

— Ох, картежник… Сейчас спрошу у Ирки. Там, у ее тетки, кажется, есть свободная комнатка, которую она никому еще не сдавала. Тебя не смутит тесное соседство с моей женой? — он с таким явным подтекстом посмотрел на нее, что Инга готова была сквозь землю провалиться от стыда. — Перестань! — он, смеясь, махнул ей рукой. — Шуток, что ли, совсем не понимаешь?

Позвонил Ирине, рассказал о сложившейся ситуации и, глядя на Ингу в упор, объяснил жене, что на ближайшую подругу Лоры, похоже, объявлена охота. И они с адвокатом, принимая решение о защите свидетеля, обращаются к Эльзе Густавовне за содействием и помощью. Возражений против ее присутствия в доме, как поняла Инга, оттуда не последовало.

И вот тут она вдруг сообразила, что, пожалуй, ближайшая ночь будет в ее жизни куда труднее, чем даже те, когда она у себя дома, из соседней комнаты, была вынуждена слушать ночи напролет сдавленные вопли Эвы и сама едва не сходила с ума от бессильной зависти, ревности и ярости…

Саша, как ей показалось, почувствовал, о чем она думает, и беспомощно развел руками: мол, рад бы, но…

— Ну что, Лазарь, теперь по второму вопросу. Будешь звонить? По-моему, самое время, — и посмотрел на Ингу: — Он где, дома?

Та кивнула. Дорфманис открыл перед собой телефон Ковельскиса и набрал номер.

— Алло? — спросил он по-русски, а остальной текст пошел на латышском языке.

Турецкому было все равно, — закончит, объяснит. Инга, по знаку Саши, взяла параллельную трубку и слушала. Турецкий смотрел в окно. Наконец, разговор закончился. Дорфманис иронически хмыкнул:

— Вот же, гусь! Ну, перескажите Саше, — кивнул он женщине и сердито добавил: — Да не смущайтесь вы! Думаете, нам еще неясно, с кем мы имеем дело? Подонок самый низкопробный! Но умеет притворяться. Подлинный лицедей!

Инга, по-прежнему не поднимая глаз, сказала, что Петер попытался облить ее дерьмом, заявив, что ни о каком лекарстве не знал и знать не желает. Это все — инициатива Инги, с которой у него нет никаких отношений, да и те, приятельские, которые были, прекратились еще на прошлой неделе. Теперь Турецкий понял, почему Лазарь, видя, как «закипает» Инга, строго прижимал толстый, как сарделька, указательный палец к своим губам и сердито вращал глазами. Ну да, в данном контексте ее вмешательство было бы крайне неуместно.

— Ну и что же ты переживаешь? — с ласковой улыбкой сказал Саша. — Одним подлецом в твоей жизни меньше, только и всего, да, Лазарь? Кстати, Лазарь проверил: никакой твой Ковельскис не главный режиссер. Обычный, их в театре называют очередными. А этот просто временно, пока не пригласили нового главного, исполняет его обязанности. Ну любит славу человек, что поделаешь? По слухам, большой бабник. Во всяком случае, если верить внутренней театральной молве, ни одной актрисы в «коллективе» этот ходок не пропустил мимо своего внимания. Не переживай, подруга! Ты ровным счетом ничего не потеряла стоящего…

Хорошо он сказал, Инге даже плакать расхотелось, хотя уже чувствовались позывы. Вот тебе и сильная женщина!

— Так что решили с договором? Он приедет? — спросил Турецкий у адвоката.

— Не знаю… особой охоты не проявил, — ответил Дорфманис. — Думаю, вряд ли. Но по поводу того, чтобы расторгнуть соглашение и прекратить расследование, он ничего не сказал. А я, как ты понимаешь, не настаивал. Не затронул эту тему. Наверное, ты прав, Саша, не думаю, чтоб ему было выгодно становиться перед общественностью в неприглядном виде. А как вы считаете, Инга, вы ж его лучше знали? — он задал вопрос без всякого подтекста, но Инга смутилась.

— Лазарь, дорогой, — пришел на помощь Турецкий, — оставь ты девушку в покое. Он уже столько крови ей испортил… Его дело. Но баночки, раз он отказывается от них, мы тогда вполне имеем право вскрыть без его разрешения, но лучше это сделать в присутствии понятых. Чтобы потом официально отправить на анализ в судебно-медицинскую экспертизу. Есть у нас и документы получения — инструкция, чек. А как там наш друг Пурвиекс поживает? — это он вспомнил начальника Департамента уголовной полиции Латвии. — Я бы посоветовал тебе, Лазарь, в этом деле не обходить его стороной. Дело вполне, по моему мнению, может потянуть на откровенную уголовщину. А то ведь вышеуказанный «засранец-режиссер», прошу прощения у дамы, здесь, у вас, все-таки какая-никакая, а видная театральная фигура. Поэтому тебе, Лазарь дорогой, обязательно придется иметь в виду и широкое общественное мнение, которое из обычного протеста, изначально будет на его стороне. Так как тебе мое предложение?

— Принимается, — охотно согласился Дорфманис. — Сейчас я отправлю кого-нибудь за понятыми. А Димитрас поедет на фирму, чтобы выяснить, это их лекарство или нет. А потом, ты прав, я отправлю его в Экспертный центр. — И он снова вышел в приемную.

— Господи, как мне жутко стыдно за… за все! И вы слышали, и могли поверить!

— Ты с ума сошла! Плюнь и разотри. Давай на этом и закончим с твоими эмоциями. Как уже слышала, ты — подруга Лоры, — сказал Турецкий. — И только, и ничего больше, поняла?

Инга быстро кивнула.

— Вот и умница… Но какая же он скотина! Зуб даю — после всего того дерьма, что он излил из себя, этот подонок все равно попытается помириться с тобой.

Она не отреагировала, продолжая пристально смотреть ему в глаза. Он усмехнулся и тихо сказал:

— Не надо, а?

— Жаль, — так же тихо ответила она. — А то ведь я тоже могла бы… только с тобой, Сашка…

— Зачем ты ее вспоминаешь? Душа болит.

Она опять кивнула.

— А я ведь все-все про вас помню… — И вдруг резко отмахнулась рукой. — А, ну тебя! Ты этого никогда не поймешь…

— Ну как раз это понять могу, только не стоит, — он перевел взгляд на окно и сказал в пустое пространство. — Я с таким трудом помирился с женой…

— А разве я тебя хочу подвести? Как ты можешь, после всего…

— Я уверен, ты — замечательная женщина, ты достойна самой высокой и самой нежной любви, — он хмыкнул, потянув носом запах ее духов, но сказал с неожиданной жесткостью в голосе: — Хорошенько запомни это, и не позволяй всяким скотам поступать с собой… как… Черт бы их всех побрал!

— А тебе будто обидно за меня? — она даже прищурилась с вызовом.

Ему показалось, что в ее полувопросе-полуутверждении прозвучал, скорей, не вызов, а просьба сказать ей желанную правду, которой она якобы не знала и от которой зависела теперь вся ее дальнейшая жизнь. Он усмехнулся и, прищурившись, невразумительно пожал плечами.

— Знаешь, что я тебе отвечу, подруга? В подобных случаях всем нормальным мужикам бывает очень обидно за хороших, славных женщин, оскорбленных мерзавцами.

— Спасибо, — совсем тихо произнесла она и улыбнулась: — Значит, у меня еще не пропала надежда?

Он машинально, кивнул и вздрогнул от собственного вопроса: «Ты чего творишь, дурья башка?!» — и, взглянув на Ингу, так обреченно вздохнул, что она рассмеялась.

«Ну, Турецкий, ну, ты — ходок! — продолжил он собственные “угрызения”, но привычно одернул себя, так как с ходу нашел достойное оправдание: — Да ладно, ничего ж не случилось! Это всего-навсего игра у нас такая. Просто слишком многое из прошлой жизни связывает наши воспоминания… Хотя это обстоятельство ни о чем не говорит…»

Инга, показалось ему, уже успокоилась. Где ж ему догадаться, что думала она об Ирине. В прошлый раз ей так и не пришлось познакомиться с его женой, но в свое время Инга слышала о ней немало добрых слов, и, как ни странно, именно от Эвы, которая была даже знакома с Ириной, но, как она повторяла, исключительно из природной скромности, предпочитала не набиваться в близкие подруги. И при этом никогда не требовала и от Саши ничего невыполнимого. Значит, можно и так жить?

Вернулся Дорфманис и сказал:

— Понятые скоро придут.

— Хорошо, — кивнул Турецкий и спросил у Инги: — А что делается сейчас у тебя дома? Какие у тебя самой, в связи с это историей, планы? Что-то тебе мешает, я же вижу? Так поделись.

Она ответила, что, в общем-то, ничего не мешает, поскольку перед уходом она на всякий случай предупредила соседку о своем отсутствии до утра. И Саша подтвердил, что это она абсолютно правильно сделала. Впрочем, ближайшее время покажет. Инга поинтересовалась, что может показать время?

— Видишь ли, Ингуша, мы не знаем, чем занимается тот твой «гонец», который деньги привозил. Театральный художник, надо понимать. Этот твой бывший хрен гороховый наверняка дал ему задание проследить за продавцом. А такое дело любительства категорически не терпит. И теперь мы можем только ожидать, чем закончится этот кретинизм, — помнится, он так обозначил свои действия? А если он даже и приедет сюда, то вряд ли теперь сознается, что послал человека за продавцом, хотя из твоего рассказа это именно так и было. Фразу-то его помнишь? «Мне позвонил!» И даже имя назвал: Бруно. Наверняка это «гонец». Не ты ж ведь звонила? А больше и некому, кроме «гонца».

Инга вынуждена была согласиться.

— Это, будем считать, два. Наконец, отчего на тебя смотрел с подозрением тот продавец? Просто узнал? И услышал, что лекарство не для тебя? А для кого? Для какой-то подруги? А почему та сама не стала покупать, как это делают обычно? И какой там муж, сюрприз? Чушь собачья! Это — три. Ты заметила, сплошные вопросы без четких ответов? Зато, уезжая, он наверняка должен был заметить своего преследователя в светло-серой машине. А проверить, что это не случайность, проще пареной репы: пару раз изменил направление и посмотрел в зеркало заднего обзора. И вот это — уже ответ. Четыре. Какова должна быть теперь реакция тех, кто ведет данный, скажем пока так, просто незаконный промысел? Самой примитивной, в бандитском смысле. Взять преследователя вместе с получательницей и с пристрастием их допросить. И если у них появится хотя бы тень сомнений в вашей искренности, вас немедленно уберут обоих. А у них обязательно появится, если торгуют фальсификатом. И это — пятый пункт. Вот тебе и весь расклад. Ковельскис, ты сама говорила, дал им только твой адрес, а не какой-то мифической подруги? Тебе, значит, и ответ держать. Поэтому тебе и надо скрыться на время. Аты сомневаешься, почему этот… извини, вдруг стал отказываться от своего участия в поиске и доставке лекарства? И вообще, от всего открещиваться, даже от тебя. Неужели еще неясно? Мерзавцы всегда раньше всех чуют жареное… Лазарь, я ничего не пропустил?

Дорфманис отрицательно покачал головой.

— Все правильно, Саша. Но про «гонца», я могу предположить, мы узнаем в театре либо когда полиция найдет ту светло-серую машину. Или если ей удастся захватить тех, или того, кто появится у Инги дома. Скорее всего, это произойдет уже сегодня ночью. Если все так, как мы предполагаем. И как мне подсказывает моя интуиция. А что нам надо сделать? Я думаю, зажечь маленький свет у Инги в окне, совсем маленький, как ночник. Если им понадобится Инга, они, как ты говоришь, «клюнут». Вопрос, где нам теперь взять оперативников?..

— А Пурвиекс, старина, на что? Ты же с ним в хороших отношениях, вот и… В конце концов, если мы с тобой ошибаемся, то принесем глубокие извинения. А если не ошибаемся, тогда что?

— Ты прав, Саша, придется ему звонить.

— Не просто звонить, а изыскать еще и возможность оставить засаду в квартире Инги. Мы можем сесть и сами, конечно, но необходимо оружие и разрешение пользоваться им. А я — иностранец.

— Я об этом тоже думаю, Саша… Но, может быть, вы пойдете немного погулять?

Турецкий понял, что адвокату необходимо разговаривать с начальником Департамента уголовного розыска наедине, и не стал возражать. Он встал и тронул Ингу за плечо:

— Выйдем, подруга? — и вышел, а она — покорно — за ним.

— Саша, неужели все так страшно? — спросила шепотом, когда они оказались на улице и зашли за угол дома, увитый густой зеленью дикого винограда.

— Понятия не имею. А пугать тебя не собираюсь. Искать они тебя могут по всем адресам твоих подруг. К знакомым твоим старушкам тоже наверняка заглянут. Зато у нас с Иркой не найдут, мы же никому тут не известны, ясно? И о том, что мы с тобой знакомы, они тоже не знают.

— Ясно, — она безотчетным движением прижалась к нему и почти простонала: — Если б ты только знал, Сашка!.. Как мне трудно сейчас без… твоей помощи!

— Да знаю, господи, — он поморщился. — Слушай, Ингуша, неужели ты думаешь, что, встреться мы с тобой, ну, немного раньше, да хоть и сразу после тех же похорон, я б так и оставил тебя горевать в одиночестве? Да ни в жизнь! Мы б с тобой так помянули Эву, что всем чертям стало бы тошно! — он засмеялся, поднял за подбородок ее лицо и, злорадно ощерившись, добавил: — Вот уж тогда бы я точно проявил весь свой низкий и подлый характер. Ты даже представить себе не можешь, с каким жестоким, жадным наслаждением я поиздевался бы над тобой, чтоб довести и тебя до воя и стона… — Он тяжко вздохнул и нежно погладил ее по щеке. — Но это все — если бы… Сослагательное наклонение не имеет ничего общего с нашей прошлой историей. А сейчас я, увы, старый, обремененный семьей и сотнями самых твердых обещаний исправиться окончательно и бесповоротно. А ты по-прежнему и молодая, и красивая, что называется, ягодка в соку.

— Нам бы, Сашка, лет десяток назад, когда я умела только красиво мечтать, что когда-нибудь один красивый мужчина, хотя бы по ошибке обратит на меня внимание. Ошибется комнатой… Вот тогда я и была ягодкой. А теперь я все умею, да толку?.. Мечтать не о ком… Разве что вот так, чужое…

— Ну перестань!

— И ты брось дурака валять. И не кокетничай! Старый он… А насчет воя и стонов, так я их уже не раз с вами прошла — на слух! Сволочи вы были порядочные, совсем меня не жалели, хотя я прекрасно понимала не о ком, а о чем вы тогда только и могли думать…

— Жуткое свинство, конечно. Да только что теперь вспоминать!.. Но ты, я смотрю, кажется, жаждешь компенсации за свои прошлые моральные и физические страдания?

— Мы ж с тобой так и не помянули ее, сам говоришь. А насчет того, что в соку, откуда тебе известно, если даже попробовать боишься? Ах, Сашка… Знаешь, что я тебе скажу? Я никогда в жизни не слышала столько мерзости, сколько сегодня от этого… Я ж ему верила, ты даже не представляешь, как! Но все, теперь все! Только мне необходимо срочно очиститься от него… Помоги, я хочу, чтобы именно ты полностью вытеснил его из моего сознания, из тела — отовсюду! И это в твоих силах, потому что теперь ты остался один, а виноват передо мной и за себя, и за нее. Понимай, как хочешь, если желаешь… моего прощения. А потом я подумала, что, возможно, когда-нибудь ты и меня захотел бы пригласить, чтобы продолжить празднование прекрасного вашего обычая. По-моему, я своим, совершенно вами не заслуженным, ангельским терпением могу рассчитывать на такую награду от тебя. Извини, что приходится напоминать…

— Да тут напоминай, не напоминай, виноват, ничего не попишешь. И в самую пору просить прощения, но, видишь ли…

— Давай без «но», раз ты сам все понимаешь!

Она вцепилась пальцами в его спину, приникла к нему и, зажмурившись, решительно закинула голову и вытянула губы для поцелуя. И когда она прижалась, дрожа от возбуждения, он вдруг тоже остро почувствовал, как нежданно-негаданно в нем прямо вспыхнуло сильное желание. Это ее тело… эти руки… эти губы, черт возьми! Что делается?! «Как же сдержать себя, граждане? — готов он был воскликнуть. — Как выйти из штопора, сохранив свое лицо? Нет, наверное, придется немного уступить, к примеру, наполовину, но не больше…»

Он быстро оглянулся, как мелкий жулик, собирающийся «стырить» с чужого стола пирожок, и, не медля, совершил то, на что она «прозрачно намекнула». То есть он «прикипел» к ее полным и требовательным губам с таким жаром, что чуть сам не задохнулся. И уже как-то отстраненно подумал, что здоровым и умным мужчинам, вообще, не пристало мучить бесконечным ожиданием хорошеньких женщин, которые не раз настрадались от их подлого эгоизма.

А Инга между тем, прерывисто дыша, не открывала глаз, — в ожидании продолжения, так надо было понимать? Но где? Тут, что ли? В кустах? В антисанитарных условиях?! Сумасшедшая!.. Ее ногти жадно впивались в его спину. Кажется, она уже готова была страстно застонать, но Турецкий ловко вывернулся, отодвинулся от нее и, быстро схватив за руку, как школьник, вывел из-за угла. И вовремя. Потому что несколько секунд спустя, на крыльцо конторы буквально «выкатился» Дорфманис. Он сосредоточил свое внимание на явно возбужденной парочке, пожал плечами и, бурно жестикулируя, заговорил:

— Саша! Во время моего разговора с Иваром Яновичем ему позвонили и сообщили о найденном только что в Каугури вдребезги разбитом светлосером автомобиле «хонда», который восстановлению не подлежит. Известно также, что водителя на месте аварии не оказалось. А я перед этим рассказывал ему как раз о том нашем «гонце»! Короче, надо срочно ехать и смотреть. Там, на месте, он и обещал мне решить вопрос об оперативной поддержке. — Дорфманис неожиданно рассмеялся. — Я не сказал тебе еще! Ты тоже будешь смеяться! Ивар Янович пообещал оперативников только тогда, когда узнал, что ты помогаешь мне. Правда, очень смешно? А девушке, — он проницательно взглянул на Ингу, — я думаю, надо отдать нам ключи от своей квартиры и ехать, Саша, к твоей жене. И там очень молча сидеть… Но ты заметил, — вновь оживился он, — что события начинают развиваться в связи с той схемой, которую я предвидел? Ты это заметил?

— Несомненно, Лазарь, — очень серьезно, без тени юмора, ответил Турецкий, скользнув «затуманенным» взглядом по лицу Инги, — я всегда знал, да и постоянно, если помнишь, говорил тебе, что просто поражаюсь этому твоему умению предвидеть. Но мы ж с тобой-то знаем, откуда что берется! Большой опыт, старина. И тонкое знание психологии. Ты же до адвокатской деятельности считался лучшим в Латвии сыщиком, я не преувеличиваю, Инга! — он обернулся к ней. — Когда-нибудь ты станешь всерьез гордиться тем, что была лично знакома с самим Лазарем Иосифовичем Дорфманисом! Вот так!

А она нарочито медленно раздувала чувственные ноздри и сладострастно облизывала яркие губы кончиком языка, с трудом сдерживая при этом рвущийся смех. Но адвокат с каждой фразой Турецкого, заметила она, становился все выше и крупнее, хотя, кажется, больше уже было некуда.

— Тогда поедем? Но по пути давай Ингу к нам забросим?

— А разве мне нельзя с вами? — она немедленно состроила жалостную мину. — Хотя бы там, у меня дома? С вами же мне совсем не страшно!

— Поверь, не женское это дело, да, Лазарь?

— Разумеется! Нет, ну, так что ты мне все-таки скажешь, а?

— Скажу, как говорят в театре: дали занавес, и пошел первый акт, Лазарь… Но финал этого спектакля еще очень не скоро. А скольких своих героев отправит неизвестный нам с тобой автор на тот свет, никто из зрителей не догадывается.

Он поймал слишком откровенную, ускользающую улыбку Инги, полную таких несметных обещаний, что тот, кто мог бы случайно находиться на его месте, наверняка не устоял бы на ногах. Другой, но не Александр Борисович. Опыт все-таки, богатая практика. Он ласково улыбнулся в ответ и подумал, что «бедной девочке с исстрадавшейся душой» в этот раз, по всей видимости, ничего не светит. Не собирался он ударять в грязь лицом перед Иркой, ну, что теперь поделаешь? Разве что в следующий свой приезд, который, если хорошо подумать, вполне может оказаться и не за горами… Ну а пока:

— Знаешь, что, дорогая, отдай-ка мне свои ключи от квартиры. И тебе не до греха будет, — он хмыкнул, — и нам понадобиться могут, верно, Лазарь?

И Дорфманис охотно подтвердил, как и все остальное, что предлагал Турецкий.