Бруно Розенберг был хорошим театральным художником и достойным товарищем. А Петера Ковельскиса почитал как старшего брата. Многое их связывало. В первую очередь, конечно, совместные постановки, в которых Петер, как актер и известный режиссер, разрешал другу «вытворять» при оформлении своих спектаклей все, что тому было угодно. Такая свобода творчества, по-своему, и определила характер Бруно: независимый, самоуверенный и до наглости авантюрный. Возможно, он в чем-то копировал самого Петера, обожавшего, помимо театрального искусства, вообще всевозможные варианты «красивой жизни» со многими ее изысками и даже изящными, тонкими извращениями. Во всяком случае, Бруно всегда оставался его верным спутником и активной поддержкой в приключениях подобного рода. На том, собственно, и строились их дружеские отношения.

Петер в своих «увеселениях» никогда не забывал о Бруно, а тот, будучи все-таки помоложе и порезвее, как бы стимулировал старшего товарища к активному поиску новых «подвигов». Чаще они называли эти свои «оргии в духе прекрасного Возрождения» трапезами. Сладкими, изысканными трапезами…

Именно по причине столь явного сходства характеров и темпераментов, Бруно и в этот раз охотно откликнулся на просьбу старшего друга помочь ему разоблачить торговцев медицинским фальсификатом. Тот легко уверил его, что при этом ничего, ровным счетом, Бруно не грозит. Надо просто проследить, куда отправится продавец — и все. И сказать адрес. Остальное — не его дело. «Желательно также, чтоб тебя никто не видел и не обратил внимания на твой интерес», — закончил он.

Театральные художники обычно публике неизвестны, и в этом их преимущество перед актерами, которых запросто узнают на каждом углу, в любой толпе. По этой причине, и только, не мог сам Петер проделать такую, элементарную, в сущности, операцию. Бруно и уговаривать не пришлось…

Но в данный момент, ожидая продавца, Бруно сидел в машине и занимался непривычным для себя делом: он анализировал и пытался мысленно отыскать причину своей ошибки. Он же не сказал этой Инге ничего не пристойного! Однако почему так орал на него, словно всех собак спускал, Петер? Что получилось неправильно? Он же сам и намекнул, что можно попробовать. И почему же тогда — нет? Еще ни разу при подобных обстоятельствах у Бруно не случалось осечки.

Ну, в самом деле, если баба, какая бы она ни была гордая, занимается таким промыслом, а он только так и понял Петера, то какого черта стала ломаться? Она ж выскочила к нему в таком виде, что только потомственный импотент отказался бы немедленно завалить ее на первом же сеновале! Или просто цену себе набивала? А сколько ж она стоит-то? Двести пятьдесят евро?! Да что ж она, королевской крови? Это ж надо! Самые дорогие краски нынче дешевле этой откровенной шлюхи! Ну и времечко сегодня, кто бы сказал!.. А баба все-таки хороша, фигура — что надо! И — ноги!.. Вот где ее главная сила!

Он вдруг сообразил, что, вполне возможно, сам и промахнулся: надо было не болтать, не тянуть кота за хвост, а тут же — за ней, поймать в подъезде и с ходу вмазать — прямо под халат! Там же на ней наверняка ничего нет!.. А потом, когда отдышится, станет оправдываться: лето ведь, жа-арко! Ах ты, моя красавица, ах ты, сладкая!.. Да какой счет? Любые деньги… В разумных пределах… И наверх, к ней, и, вообще, пошел бы этот поставщик!..

Нет, наверное, правду говорят, что некоторые сильные женские натуры очень любят, когда их берут именно наглостью, им настоящий жеребец нужен, вот как этой сочной кобылке… А какие ляжки, о-о-о!.. Бруно почти наяву представил себе, будто наблюдая за самим собой со стороны, как он уже догоняет Ингу, мощно захватывает ее сзади, наваливается сверху, сгибает, она истошно орет, а он давит, давит, срывая с нее все, что ему мешает, и… — у-ух!.. Нет, такие эмоции — это уж слишком!..

Он, бедный, даже застонал от невероятного вожделения. Такая игра возбужденного воображения однажды доведет до того, что можно и… самому невзначай промокнуть, о-хо-хо!..

Ему оставалось теперь только сосать собственный язык да огорченно чмокать от горючей зависти к Петеру, который пользуется таким добром, даже не понимая, чем он владеет… Конечно, не понимает, раз готов был поделиться с товарищем… Бруно бы ни за что не стал отдавать в другие руки… Такая баба дороже любого желания похвастаться своей очередной победой…

Он уже почти задыхался от мошной эмоциональной перегрузки, так хотелось Ингиного тела и так было жалко себя. Но мысль о том, что первый блин, как говорится, всегда комом, постепенно приводила его в чувство, охлаждала понемногу. Если баба просто капризничает, если это — ее постоянная манера общения с мужчинами, и иначе она не может, да и не хочет, то не хрена на нее тогда и время терять. Хуже нет таких, которые постоянно выдвигают какие-то условия, прекрасно зная, что обещания-то получат, но они никогда не будут исполнены. А эти все стонут, требуют, канючат, отбивая всякое желание… И в подобных случаях никого, лучше тех медсестричек, пожалуй, не придумаешь, — вот где настоящие кадры: полное тебе уважение, а какая смелость, какие разнообразные ласки! Какая разносторонняя культура! А когда они вдвоем, и сразу обе, — сплошная любовь, да и только! Ну и дьявол с ними, с профессионалками, мы и на любительницах сможем сладко оттянуться…

Размышляя так, Бруно недолго просидел в своей «хонде» в ожидании курьера из фирмы. Увидел, как мимо него «просквозил» темно-красный джип «мицубиси» и подрулил прямо к подъезду дома Инги. Проследил, как из машины вышел длинноволосый тип в темной куртке — это в жару-то! Или у него в джипе сильный кондиционер? Он вошел в подъезд. Все понятно, поставщик. Наш клиент, понял Бруно. Он решил отъехать подальше, развернуться и поставить машину поближе к перекрестку и «носом» на выезд, чтобы, как выражаются опытные сыщики, сразу «сесть на хвост».

Ему не понравилось, что этот тип, не позвонив клиентке, сразу вошел в подъезд. Ну, конечно, его-то она впустила, с новой обидой подумал он, а теперь, небось, ляжками перед ним трясет! Вот же сучка! И Бруно стало опять очень горько за поруганную собственную гордость и за презрительное отношение к себе со стороны какой-то шлюхи. Ему и в голову не могло прийти, что Петер, вообще, может пользоваться услугами какой-нибудь солидной дамы, нет, только эти… И он даже дал себе обещание предпринять максимум усилий для того, чтобы все-таки однажды крепко загнать это наглое, сытое тело в жесткие клещи. Может, и с помощью Петера, тот ведь не гнушается и вместе с ним оттягиваться на одной телке — одновременно, и это у них — настоящий кайф! А чем эта лучше других?.. Решив так, он успокоился и тут же забыл о своем позорном фиаско. Благо и поставщик вышел из подъезда.

Значит, начнем? Бруно приготовился. Он хорошо водил машину и был уверен, что красный джип далеко от него не уйдет. Да и дорога, как он мог предположить, была, в общих чертах, известной: в город, куда же еще?.. Они выехали на центральный проспект и понеслись в сторону Риги. Джип шел ровно и ходко, Бруно старался не отставать. Пока все складывалось нормально, он не волновался.

Но перед выездом на Йомас-йела в сторону Дубулты джип неожиданно свернул направо, в первый же переулок и помчался по нему до первого поворота налево, после чего исчез за углом дома. Бруно поднажал, он же, как советовал Петер, не «висел» у джипа сзади, он старался придерживаться определенной дистанции, чтобы казаться независимым.

Странным показалось ему, что красный «японец», поплутав по переулкам, вырвался, наконец, снова на трассу и попер по проспекту Зигфрида Мейеровича с максимальной скоростью, невзирая на запрещающие знаки. Что оставалось делать? Догонять! Не мог же он упустить объект своего наблюдения!..

На высокой скорости прошли Яундубулты, и только в Пумпури джип снова резко изменил направление и ушел направо. Бруно полным профаном не был и подумал, что, может быть, «красный» хочет проверить, не за ним ли движется «хонда», и повторит свой маневр с выездом обратно, на трассу, несколько дальше. Здесь Бруно мог сказать себе, что, в общих чертах, знал, куда ведут улицы, и решил не торопиться сворачивать и догонять джип. Один раз, не подумав, он уже сделал эту ошибку. Но тогда голова была, несмотря на то что он запретил себе об этом думать, занята все той же Ингой, которая словно маячила перед ним за лобовым стеклом, и он никак не мог оторвать глаз от ее, определенно, очень горячих, шоколадных ляжек, так и выскакивавших между коротких пол цветастого халатика. Нет, Инга не прятала их, а, напротив, подчеркивала, причем с определенным вызовом. Он только теперь это начал понимать. А ее строгость и раздражение, разумеется, были вызваны его нелепой медлительностью. Да еще о каких-то деньгах заговорил! Надо ж быть таким кретином! С женщинами этого рода вообще не ведут разговора о деньгах, поскольку оплата, и достаточно высокая, сама собой разумеется. Очень хочешь? Тогда «очень» и плати, и не спрашивай. Тебе потом назовут сумму, которая понадобится твоей щедрой и изобретательной партнерше на покупку, к примеру, сумочки от Гальяно.

Бруно так увлекся своим «открытием», что проехал мимо того поворота, где свернул красный джип. Он остановился и прикинул свои возможности. Возвращаться, сворачивать и догонять — глупо. Если у джипа «стойбище» где-то здесь, его уже не отыскать. И надо будет сменить машину и заново объехать весь Пумпури в поисках его. Но дело это неблагодарное и долгое. Пускай Петер, если ему так надо, сам кого-нибудь попросит это сделать… Ну а если это у джипа был всего лишь маневр, чтобы провериться, тогда он должен снова появиться на трассе чуть подальше, возле Меллузи. Вот там можно и постоять в ожидании какое-то время. Или проехать чуть дальше, а потом продолжить преследование…

Черт, подумал Бруно, машина очень заметная, хотя светло-серый цвет «скрадывается», но «хонда» была совсем новенькой, и Петер это знал, поручая миссию Бруно. Он, наверное, и девчонок с этой целью привез к себе, и его разбудил едва ли не посреди ночи. Хитрый мужик… Ну а что? Зато хоть не жлоб… Правда, этот его последний демарш с руганью, доходящей почти до матерщины, — тут он явно переборщил. Бруно имел теперь все основания послать его так далеко, что тот обязательно заблудится… А все из-за чего? Да из-за собственной телки, которую сам же и рекомендовал пощупать, обещая, что особого сопротивления с ее стороны не будет. Так что, можно сказать, это еще неизвестно, кто кого подвел. Или подставил, как любит выражаться Петер… И он тронулся дальше, внимательно поглядывая по сторонам.

Прав-таки оказался. Не прошло и пяти минут, как он заметил в зеркальце заднего обзора, что из переулка позади него выкатился на проспект все тот же красный «японец». И Бруно немедленно дал газ и пристроился тому «в хвост».

Но возле Вайвари джип, идущий в трех машинах впереди, вдруг опять нырнул направо. И пошел странными зигзагами. Зачем, запутать, что ли, свои следы хотел? Но ведь так оно не делается. А преследуемая машина все больше углублялась в глубину кварталов. Показалось, что даже скорость стал понемногу сбрасывать, будто не желая отрываться от своего преследователя: теперь это уже стало водителю джипа, тому длинноволосому в куртке, ясно и понятно.

Случайно взглянув в зеркальце заднего обзора, хотя нужды в том никакой не было, Бруно заметил, как его нагоняет черный джип, типа «гранд чероки». Не торопясь, но упорно.

Ему бы задуматься и дать ходу, изображая, что погоня была совершенно случайной. Но Бруно не придал значения теперь своему уже преследователю, он продолжал настигать «красного». И тут произошло неожиданное. Красный джип вдруг резко вспыхнул огнями стоп-сигнала. Бруно хотел немедленно выскочить и обогнуть его слева, но краем глаза, с понятным ужасом, заметил, что ему не даст совершить этот спасительный маневр черный джип, мгновенно оказавшийся по его левому борту. И Бруно, спасая себя и машину, резко крутанул руль вправо. И через считаные секунды — он и сообразить не успел — его «хонда» вильнула вправо и с ходу, на приличной скорости, воткнулась радиатором в бетонный фонарный столб. А самого водителя неведомая, страшная сила рванула вперед…

В последний миг Бруно почему-то успел подумать, что вот точно так же и он — на Ингу… только что… мысленно… И сразу обрушилась темнота, наполненная режущей, раскаленной болью…

Плотный, лысый мужчина лет шестидесяти, с грубым, морщинистым лицом и «въедливыми», но словно выцветшими на солнце, глазами, сидел за обеденным столом и деревянной расписной ложкой хлебал окрошку. Доливал в глубокую тарелку с нарубленными овощами и зеленью квасу из кувшина, шмыгал носом и продолжал трапезу.

Перед ним, только что не навытяжку, застыли двое: длинноволосый в куртке и молодой, стриженный наголо, парень лет двадцати пяти. Незаметно переглядываясь, они ждали очередных вопросов обедавшего и не обращавшего на них ни малейшего внимания. Так казалось. На самом деле все было иначе, лысый исподлобья кидал на них острые взгляды и продолжал, хлюпая, хлебать, всякий раз облизывая ложку, будто готовился ее положить на стол. Но не останавливался.

— Чего молчим? — проговорил, наконец, словно с неохотой. — Или я не велел спросить?

— Так точно, шеф. Только чего ж спрашивать? Он внизу валяется.

— Я спросил не как он, а кто таков?

— Вот его документы, шеф.

Длинноволосый сделал шаг вперед и хотел положить на стол обедающего удостоверение и водительские права. Но шеф ложкой резко отмахнулся.

— Я спросил: кто? — низким и хриплым голосом повторил он.

— Написано, шеф, — длинноволосый раскрыл удостоверение, — Розенберг. Бруно. Художник в театре.

— Ну?

— Там, внизу. Дышит еще. А если подергать, и заговорит. Но может и загнуться. Мы ж его чуть не из-под капота доставали, а ноги зажало, пришлось выдергивать, — длинноволосый издал короткий смешок. — Половина мяса там осталась. Ну и… в отключке везли.

— Чего надо было, спросили?

— Никак нет, шеф, — с непонятной «воинской» интонацией ответил длинноволосый. — Я ж говорю, в отключке.

— А чего ему надо было, говори, Андрис?

— Не могу знать, шеф. Но вел меня от самого дома той телки. Ну, про которую я сразу доложил… Ладная телка. Во! — он показал большой палец. — Ее надо бы спросить!

— Это — потом, — отмахнулся ложкой лысый. — Ты уверен, что он не случайный?

— Так он там уже стоял, шеф. Я еще на подъезде, там, на Йомасе, его засек. И сразу Гуннара вызвал на трубу. Сказал, как поеду, он и догнал у Вай-вари. Там мы этого и сделали.

— А телка чего? — Шеф все не поднимал глаз. — Кому товар, сказала?

— Говорит, педер какой-то, шеф. Или пидор, хрен их тут знает.

— Ты должен знать…

Лысый говорил по-русски, хотя был наполовину латышом. Но годы, проведенные им на зонах при Советах, сделали свое. Там конвойные-латыши особым почетом не пользовались, не в пример их недавним предкам, знаменитым латышским стрелкам, спасавшим советскую власть, и приходилось им говорить на языке того государства, в котором приходилось жить и трудиться на благо общего Отечества, «не щадя живота своего». А теперь и страна уже другая, но «международный» язык остался, — теперь язык общения с братвой. С теми, кто не признает никаких государственных границ и пограничных столбов.

— Ну, так чего будем делать? — он, наконец, взглянул на тех двоих. — Мне, что ль, его спрашивать?.. А как там было?

Длинноволосый Андрис посмотрел на стриженого парня, словно предлагая высказаться ему. Мол, он сам-то был впереди, а сбоку действовал Гуннар.

— Он догонял его, шеф, — парень сделал шаг вперед. — А мы взяли в «коробочку». Ему и пришлось столб обработать. Сложился в гармошку. Вынули, привезли. Там старик какой-то ошивался. Говорит, каждый раз одно и то же, шеф. Проклятый, говорит, столб. Поинтересовался, где «скорая». Я сказал, быстрей сами доставим. Пока дождешься…

— Запомнил? — без всякого интереса спросил лысый.

— Не знаю, шеф. Может, и обратил внимание на номер, но вряд ли. Поглядел и пошел. Без интереса.

— Его запомнил, спрашиваю?

— А, извини, шеф, конечно.

— Ну и чего решили? — тем же равнодушным тоном спросил лысый.

— Как прикажешь, шеф.

— А вам нужен свидетель?

— Никак нет, шеф, — вмешался Андрис.

— Так какого ж вы… мать вашу, а? Почему ж не взяли с собой, как свидетеля? — шеф хмыкнул.

— Понятно, шеф, сделаем, — с готовностью кивнул Андрис.

— Не опоздали? — с насмешкой спросил шеф.

— Успеем, — заверил и Гуннар.

— Ну-ну, — и шеф махнул рукой. — Ступайте и сделайте, чтоб заговорил. Зачем, от кого? Я подойду… А про телку подумаю… Скажу…

В подвале большого каменного дома, прямо на бетонном полу, лежал Бруно. Ноги его были ободраны почти до кости, и мужик в халате санитара делал ему обезболивающие уколы. Но Бруно то впадал в беспамятство, то надрывно выл и закатывал глаза. Здоровенный санитар равнодушно взирал на него. Рядом, в металлической коробке, лежало несколько наполненных шприцев.

— Ну чего? — хрипло и недовольно спросил санитар, увидев спускающихся по лестнице двоих водителей. — Его уже отпевать пора, — хмыкнул он. — Долго не продержится. Я ему противошоковые вгоняю, только уже слабо действует. Торопитесь.

— Ну давай еще, чтоб хлебало открыл, — Андрис кивнул на Бруно. — Вопросов-то — один, два, и — увози на хрен. Как неопознанного. Ксивы у шефа.

— Отвезти-то отвезу. Только ночью, не сейчас.

— Давай, когда хочешь. Твои дела… Ну, коли его!

Санитар сделал Бруно очередной укол, а Гуннар присел перед ним и сильно похлопал по щекам. У Бруно дрогнуло одно веко. И парень немедленно спросил его по-латышски, зачем он следил и кто его послал. Ответит, будет жить. Не ответит, будет подыхать долго и больно.

Кажется, показалось им, Бруно понял. Очень тихо пробормотал, захлебываясь собственной кровью, которая сочилась из уголка рта и стекала на пол, что просил его Петер…

— Опять этот «педор»! Какой пидор? Чего несешь, падла? — возмутился Андрис. Вообще-то, он был Андрей, но здесь приходилось называться так, будто он — латыш, однако язык он знал не очень хорошо. — Телка тоже несла про «педора» какого-то, теперь — этот! Спроси, откуда взялся этот пидор, мать вашу?

И стал слушать, как Гуннар продолжал допрос, время от времени дергая Бруно за ногу. Некогда им было ждать на месте аварии, пока приедут спасатели и разрежут «гармошку». Да и не входило это в их планы. Бруно взвизгивал, вероятно, от страшной боли, а потом долго выл, как собака, которой переехали лапы.

Но что-то Бруно все-таки мог сказать, и Гуннар, низко склонившись над ним и больше следя за движениями губ умирающего, кивал.

— Ну чего? — нетерпеливо спросил Андрис. — Не тяни, подохнет же! Шеф шкуру спустит.

— Петер это, а не педор, режиссер в его театре, он и велел. Достать товар и посмотреть, от кого привезли. Ну сечешь зачем? А товар у той телки остался. Короче, можно забрать, — Гуннар ухмыльнулся, — вместе с телкой. И поинтересоваться, — он сделал резкий, непристойный жест, недвусмысленно показывая, в чем состоит его прямой интерес, — чего, говоришь, она умеет?

— Во! — Андрис снова показал большой палец. — Только я — первый. После шефа, — добавил он уважительно и хохотнул. — А то после тебя никому уже ничего не останется!..

Гуннар, довольный своей славой крутого самца, поддержал смех.

По лестнице затопали шаги, и в подвал, освещенный сильной лампой, спустился сам шеф.

— Ну, чего ржете? Узнали? — прохрипел он.

— Да, шеф, — ответил Гуннар, поднимаясь, и коротко доложил о Петере из театра и его телке.

— Инга ее зовут, — добавил Андрис. — Чего делать будем, шеф?

— Сами не знаете? — хмыкнул тот. — За ручку водить? Со свидетелем разбирайтесь. Этого? — он взглянул на равнодушно слушающего его санитара. — Как это у вас? Утилизировать? Вот и давай. А телку — ко мне, горяченькую, и чтоб ни один волос с нее, ясно? Вместе с товаром.

— Так точно, шеф, — почти хором ответили оба.

— Ну а ясно, действуйте. И чтоб мне полный порядок! Вот, как стемнеет…

Дорфманис с Турецким приехали на место автомобильной аварии, когда там уже работала полицейская бригада. Лазарь Иосифович провел Александра Борисовича через оцепление и представил офицеру, сказав, что это — московский следователь, помогающий ему расследовать уголовное преступление, с согласия начальника Департамента уголовной полиции господина Пурвиекса, который должен скоро сюда подъехать. И он в курсе участия господина Турецкого.

Александр Борисович, провожаемый кивком офицера, подошел к смятой машине. Водителя, как быстро выяснил адвокат, в машине уже не было, когда бригада подъехала, вызванная случайным свидетелем происшествия. Этого свидетеля, местного жителя Юриса Вагнера уже нашли и допросили, вон он, у забора стоит. Если надо, можете поговорить, разрешил офицер.

Дорфманис с Турецким подошли и познакомились, представившись знакомыми потерпевшего аварию Бруно Розенберга, — его фамилию адвокат узнал, позвонив в театр.

Господин Вагнер, пожилой человек с редкими седыми волосками, аккуратно зачесанными поперек голого черепа, рассказал то немногое, что знал и о чем уже успел поведать офицеру полиции.

Особенно заинтересовали в его рассказе два факта. Во-первых, наличие двух джипов — красного и черного. Но ни марок машин, ни их номерных знаков старик назвать не мог. Не то поколение, которое уже вырастало за рулем. А, во-вторых, хотелось подробнее знать о тех людях, что вытаскивали пострадавшего из смятой машины и укладывали в багажнике черного джипа, чтобы, по их словам, немедленно отвезти в больницу. И про то, что они «скорую помощь» не вызывали, и полиции не сообщили, тоже сказал господин Вагнер. А Турецкий с Дорфманисом лишь переглянулись и кивнули друг другу. Про одного из водителей — длинноволосого, они уже знали, а второго, из черного джипа, старик описал, как мог: молодой, стриженный наголо, в джинсах и голубой ковбойке, достаточно высокий, заметно сильный. Немногое, конечно, но уж что запомнилось.

Между прочим, господин Вагнер и сам удивлялся, почему те сразу, как обычно делают, не сообщили об аварии в больницу, в полицию, а просто забрали пострадавшего и уехали. А как произошла авария? До странности просто. Большая красная машина вдруг резко затормозила. Ехавший сзади вот этот, серый автомобиль, тоже стал с визгом тормозить, — вон, и следы можно увидеть на дороге, — наверное, увернуться в сторону хотел, но тут сбоку появилась большая черная машина. И тогда серая, чтоб не врезаться в красную, резко вильнула вправо и врезалась в столб, да с такой силой, что он даже закачался. А водители выскочили и стали вытаскивать пострадавшего. Наверное, боялись, что его машина взорвется. Но она не взорвалась. Вот тогда свидетель и подошел, спросил, чем помочь? А они ответили, что не надо, сами справятся. И посоветовали ему идти домой. И он пошел. Вот и все.

Турецкий сказал Дорфманису, чтоб тот постарался убедить старика действительно уйти домой, а еще лучше, к кому-нибудь из знакомых, и носа на улицу не показывать несколько дней, на всякий случай. Потому что его наверняка начнут искать. Полиции он известен, и этого достаточно. Тем более что и показания записаны. Короче, не надо здесь лишний раз отсвечивать. Лазарь подошел к офицеру и вкратце объяснил тому ситуацию. Офицер подумал и согласился. Старик быстро ушел: видно, ему самому это дело не очень нравилось, чем-то бандитским веяло от него.

А офицер сказал, что уже звонил и выяснил, что никакого звонка в полицию, кроме свидетельского, так и не поступало. Так же, как и ни в одну из ближайших больниц тяжело раненный пострадавший при автоаварии не поступал. И, видно, уже не поступит. Если он стал жертвой бандитов, то они сами с ним расправятся и закопают где-нибудь в лесу. Но о красном и черном джипах патрульная полиция уже предупреждена. Будут останавливать и производить досмотр, на предмет обнаружения следов преступления. Кровь там и прочее.

А что до аварии, так она, к сожалению, не первая здесь, кстати. Этот поворот местные жители недаром зовут проклятым. Постоянно машины бьются. Но вот почему здесь сразу два больших джипа оказались? И оба водителя без всякой осторожности, даже нарочито грубо, выдергивали из разбитого салона пострадавшего, чьи ноги были плотно зажаты скомканным железом. Так вот, один из них, молодой, имел явно уголовный внешний вид. В сериалах телевизионных таких часто показывают.

Турецкий согласился с ним: ловко подстроенная авария, без всякого сомнения, имеет непосредственное отношение к преступникам, торгующих сомнительными, если не смертельно опасными лекарственными препаратами. Преследователя они запросто засекли и взяли, причем, скорее всего, тяжело раненного. Из показаний того старика картина становилась прозрачной. Да, чистая работа. Значит, и след теперь ведет в ту фирму, которая продавала это средство для похудения. А конкретно, к поставщику, к длинноволосому мужчине с морщинистым лицом и рыжеватой бородкой, в темной кожаной куртке. Недаром, выходит, он так не понравился Инге.

Впрочем, Инга созналась, что ее неприятие вполне могло быть продиктовано тем обстоятельством, что продавец увидел ее в коротеньком домашнем халатике и мог подумать о ней не весть что. Внешний вид у нее был действительно несколько вызывающим, мягко говоря. Но она вовсе не собиралась соблазнять или смущать кого-то. Просто так случайно получилось. Она хотела переодеться, но продавец застал ее на лестнице, когда она поднималась с деньгами в конверте, и по пути перекинулась несколькими словами с соседкой. В самом деле, не при нем же она должна была потом переодеваться! Но смотрел он на нее противными глазами. То как на дичь, которую можно вкусно приготовить, а то как на совершенно пустое место. И был очень ею недоволен. Чаевых, что ли, не получил, поэтому? А за что давать? И так большие деньги получил! В общем, очень неприятный тип. И теперь мнение Инги было подкреплено свидетельскими показаниями, из которых становилось ясно, что от того типа, в самом деле, исходила серьезная угроза. Именно поэтому Инге следовало так же, как и господину Вагнеру, немедленно спрятаться и не высовываться.

В принципе, Александру Борисовичу картина была, что называется, до боли понятна. Но Дорфманис попросил его задержаться до приезда Ивара Яновича. Надо ж было решить как-то вопрос с оперативной службой, охраной свидетельницы, ну и прочие проблемы, касающиеся участия Турецкого в расследовании. Государство-то все-таки другое.