Глава шестая. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЕКА

– Папа, мы уходим! – закричала Нинка.

Следом хлопнула входная дверь. Квартира опустела. Ирина – на работу, Нинка – в школу. Турецкий стоял под душем, шумели струи, бьющие в полупрозрачную штору, и потому он не расслышал, что сказала дочь. А когда раздался пронзительный телефонный звонок – раз, другой, третий, он не выдержал и сердито закричал:

– Черт возьми! Может наконец кто-нибудь в доме подойти к телефону?!

Частые звонки продолжались. Так могли звонить только из другого города. Или из другой страны.

Продолжая чертыхаться, Турецкий отключил воду, накинул на плечи халат и, ступая мокрыми ногами по ковровой дорожке, пошел к трубке. Пока шел, телефон не умолкал. И только теперь понял Александр Борисович, о чем крикнула ему Нинка.

– Алло! Алекс, елки-палки! – прилетел издалека басовитый знакомый голос. – Я тебя не разбудил? Но я подумал: если у меня ночь, тогда у тебя уже утро!

Как не узнать голос старины Пита! Питера Реддвея, бессменного директора «Файф лэвел»!

– Привет, старый друг! – безо всякой, однако, радости приветствовал Турецкий. – Надо полагать, ты звонишь из Штатов?

– Да, надо, надо! Я хотел сообщить, что скоро может состояться встреча.

– Где? В Гармише? – Турецкий имел в виду штаб-квартиру «Файф лэвела», или «Пятого уровня», – международного антитеррористического центра, расположенного в баварском курортном городке Гармиш-Партенкирхене, где он бывал не раз, читал лекции, да и сам принимал участие в некоторых операциях против арабских и прочих террористов, являясь фактическим заместителем Питера от России. – Или ты приглашаешь в Сан-Диего?

Реддвей был родом из Калифорнии и имел не то виллу, не то ранчо почти у самой границы с Мексикой – словом, родовое гнездо, о котором вспоминал хоть и редко, но с большой теплотой. А когда Александр Борисович бывал по служебным делам в Штатах, если их пути пересекались, Пит всякий раз приглашал посетить окрестности Сан-Диего. Увы, обстоятельства не позволяли.

– Нет, Алекс! – радостно прокричал Реддвей. – Это ты приглашаешь! А я с приятным удовольствием это приглашение уже принял. Как тебе нравится?

– Чрезвычайно, Пит! – невольно засмеялся Турецкий. – И когда встречать?

– Завтра или на другой день, – прилетел ответ.

– Послезавтра, что ли?

– Да, после, после. Но я рад тебя слышать, Алекс! Какой ты больше хочешь сувенир?

Пит был верен себе, как всякий практичный американец: его подарок должен быть полностью согласован с желанием того, кому он предназначен. Однако Турецкий не стал помогать другу.

– Ты сам, Пит, лучший сувенир!

– Понял, понял! Ожидай другого звонка. Пока, да?

– Пока, Пит.

Турецкий положил трубку, посмотрел под ноги, обнаружил здоровое мокрое пятно на ковре вокруг себя, подумал, что Ирка наверняка устроит ему самый натуральный бенц. Собачку, что ли, завести? Чтоб при случае можно было на нее свалить – песик, что с него взять? Вот и Нинка тоже просит, чтоб в доме появилась какая-нибудь живность. Ага, а кто ее выгуливать станет? Нет, рано еще, не созрели…

Турецкий прошлепал на кухню, где на газовой плите остывала большая турка с кофе. Налил чашку, стоя выпил и наконец подумал: а чего это Питер звонил? Тем более – домой? У него что же, частный визит? Такого за Реддвеем вообще-то не водилось. Да и не великий он любитель отрывать свой огромный зад от широченного кресла, сделанного ему по специальному заказу с подачи, кстати, Турецкого в бытность его в Гармише. Тогда что же?

Размышления прервал новый телефонный звонок – не нервный, а нормальный, даже чуть задумчивый, местный, московский. Александр Борисович вернулся к аппарату.

– Саня, ты еще дома? – услышал он голос Меркулова. Это – в ответ на его «алло!». – Ты что молчишь? – Зам генерального прокурора был чем-то явно озабочен. – Что с тобой?

– Как всегда, поражен твоей проницательностью, – хмыкнул Турецкий.

– Чего? Ах да! Ну конечно, вопрос отчасти дурацкий!

– Отчасти, – согласился Турецкий.

– Это хорошо, что ты еще дома. – Меркулов пропустил мимо ушей сарказм подчиненного. – Потому что прямо сейчас ты примешь приличный вид и, не заезжая на работу, отправишься на Лубянку, в известный тебе серый дом, где на твое имя выписан пропуск к генералу Жигалову. А потом заглянешь ко мне, понял?

– Ничего не понял, но сделаю, как велит начальство. Два вопроса. Что означает по-твоему приличный вид? А второй – вот: только что звонил откуда-то, с той стороны, старина Пит, собирается приехать. Не в курсе зачем?

– Так. По первому вопросу проконсультируйся с Ириной Генриховной, ее советы тебе – всегда на пользу. По второму. Визит связан, понял?

– Нет. Я тупой, Костя. Или это не для телефона?

– Это вообще ни для чего! – почти вспылил Константин Дмитриевич, обычно спокойный и рассудительный. Но, видно, достал уже его Александр Борисович. – Ты у меня хочешь узнать, какой информацией располагает твой собеседник? Понятия не имею! Ты сам умный и знаешь, о чем можно говорить, а по поводу чего следует засунуть язык в… словом, туда, где ты постоянно пребываешь по причине своей неавторизованной активности. Самодеятельности, короче.

– Но вопросы связаны, ты говоришь?

– Вот именно. Думаю, нужна им консультация. Давай, потом доложишь. – И Костя дал отбой.

– Н-ну-с, кто следующий? – задал вполне риторический вопрос Александр Борисович, сбрасывая халат и выставляя на подзеркальник в ванной бритвенный станок «Жиллетт», баллончик с пеной для бритья – «Жиллетт» и наконец флакон туалетной воды – тоже «Жиллетт», словом, «лучше для мужчины нет!». Так, вероятно, решила Ирка, покоренная телевизионной рекламой.

А через двадцать минут, призывно пахнущий свежестью морских просторов, Турецкий усаживался за руль своей «семерки». Машина стояла на свежезаасфальтированной площадке, где с неделю назад взорвался шикарный БМВ Глеба Бирюка. Конечно, ставить свою машину на то место, которое можно было назвать в некотором роде могилой, наверное, было не очень здорово, но Александр Борисович прочно усвоил доставшуюся ему в наследство от старшего поколения фронтовую мудрость: снаряды дважды в одну воронку не падают.

Да, пошла уже вторая неделя, а дело об убийстве на Новой Басманной так и застыло на мертвой точке. И это злило Турецкого, который больше всего на свете ненавидел «висяки».

Он не поленился и сам съездил в ОВД «Хамовники», а затем и в межрайонную прокуратуру, где с лета пылилось дело об ограблении НИИ биомедицинской химии. Он послал затем своего боевого помощника, следователя Сергея Карамышева, и в институт и затем в Химки, то есть, сам того не ведая, повторил дважды пройденный до него путь, а когда выстроилась более-менее понятная картина, все уперлось в непробиваемую какую-то стенку. В чем причина особой жестокости? Или парни действительно украли технику и продали ее – тогда понятно, что бандиты добивались адреса покупателя. И другой вариант – ничего они не крали, но бандиты им не хотели верить. В результате финал тот же самый. Вот и все, что известно, а дальше, как говорится, – тишина… Даже бывший Костин приятель, инициировавший расследование, о себе не напоминает. Костя, впрочем, тоже молчит.

Нужны были какие-то дополнительные толчки, хотя бы мелкие факты, чтобы сдвинуть дело с места, но их не имелось. Рассчитывать на счастливый случай? Это тоже не в характере «важняка» Турецкого. Вот он и злился. А теперь еще чего-то от него и ФСБ потребовалось!

Генерал Жигалов наверняка очень любил смотреть на себя в зеркало. Все в его внешности казалось тщательно отработанным: и прическа, и взгляд – чуть искоса и с максимальной доброжелательностью, как у известного телеобозревателя, и голос поставленный, и костюм строгий, и модный галстук, завязанный широким узлом. Человек с картинки. Раньше такие портреты выставляли в витринах парикмахерских – вот, мол, чего тут из обычных людей умеют делать.

И так же картинно был гостеприимен. Они сидели с Турецким за приставным столиком, перед ними стояли чашки с чаем и – в маленькой розеточке – горка птифуров, миниатюрных пирожных.

«Вот и буфет у них не изменился», – думал Турецкий. Всякий раз, когда ему доводилось посещать высокое начальство в этом доме, его обязательно угощали чаем с птифурами. Уж и перестройка давно кончилась и забылась, а от их птифуров никуда не денешься…

Говорил генерал.

– Вот, я вам просто покажу заголовки их газет… – Он взял со своего письменного стола пачку зарубежной прессы, перелистнул одну газету, другую. – Пожалуйста! «На Европу надвигается эпидемия электронных грабежей»… Нате еще: «Хакеры из Москвы становятся хозяевами американских магазинов»… «Электронные воры залезли в сети Пентагона». Ну и масса подобных. То есть о чем речь? Хакеры, Александр Борисович. Наши российские умельцы, понимаете ли! Гроза Пентагона, ЦРУ и ФБР, вместе взятых. Вот какое дело. – И без всякого перехода: – А что вам известно о Питере Реддвее?

«Хороший заход», – подумал Турецкий. Но только ведь и он сам, как однажды выразился Костя Меркулов, не от конфирмации.

– Питер, говорите, Леонид Эдуардович? А у вас, простите, допуск есть?

Жигалов замер от подобной наглости. Но тут же улыбнулся и кивнул.

– Тогда не понимаю сути вопроса, – пожал плечами Турецкий. – Директор «Файф лэвела». Бывший замдиректора ЦРУ. По-моему, у них там чинов нет, но он точно – генерал. Вот как мы с вами. Толстый такой генерал, – Турецкий развел руки в стороны, показывая габариты старины Пита. – И это известно определенному кругу лиц.

Ни один мускул не дрогнул на лице Жигалова.

– Он летит к нам. Время прилета будет еще уточнено. Хотелось бы…

– Понимаю, у меня наверняка будет с ним встреча. А вы, очевидно, связываете его появление в Москве с активизацией российских хакеров? Что, сперли что-нибудь из тех самых сетей Пентагона? Ну мастера! – восхитился Турецкий. – Ну артисты!

– В том-то и дело, что артисты… – На гладкий лоб генерала набежала тень озабоченности. – Но вот что эти артисты добыли, нам хотелось бы знать. То есть не факт, а-а… вы понимаете?

– Да уж чего тут! И вы хотите, надо полагать, заглянуть в файлы прежде Питера?

– В самую точку! – приветливо улыбнулся Жигалов. – Мы не исключаем, что по ряду причин именно вам, Александр Борисович, будет официально, но в рамках абсолютной секретности, поручено это дело. В принципе вопрос – это пока между нами – уже согласован с МИДом, Службой внешней разведки, с ФАПСИ, ну и мы, разумеется, лицо максимально заинтересованное.

«Вот так! – снова чем-то неприятным повеяло на Турецкого, как утром, после телефонных звонков. – Еще никто толком ничего не знает, а уже согласовывают, чего-то решают, стены возводят для несуществующего дома…»

– В своей работе, Александр Борисович, – продолжил генерал, – вы можете полностью рассчитывать на нашу помощь – кадры там, техника и так далее. По всем вопросам, вот, – он протянул свою визитную карточку, где значилось только «Жигалов Леонид Эдуардович». И номер телефона. – Можете звонить в любое время и по любому поводу.

– По любому? – не удержался Турецкий.

– Пейте чай, – ответил Жигалов и кинул себе в рот маленькое пирожное. – И вообще, вам, видимо, будет удобнее, просто для пользы дела, постоянно держать нас в курсе расследования. Во избежание неконтролируемых неожиданностей.

– Интересно, – хмыкнул Турецкий, – а каким образом вы собираетесь контролировать эти самые неожиданности? Если не секрет.

– Есть возможность.

– Боюсь, что преждевременная огласка может повредить следствию. Вспомните генерала Мюллера: где знают двое, знает и свинья.

– Остроумно. Но если мне не изменяет память, все без исключения материалы Юлиан Семенович получил именно у нас.

– А сами-то вы читали роман Семенова или только фильм видели?

– Когда-нибудь, на досуге, с удовольствием поговорю с вами на эту тему. Если у вас появится желание, – без всяких эмоций сказал генерал. – Закончить нашу краткую беседу хочу пожеланием руководства Федеральной службы завершить дело в максимально короткие сроки и с максимальной ответственностью. Впрочем, последнее я мог бы вам и не говорить.

Генерал вторично за время разговора приветливо улыбнулся.

«Однако же сказал, – подумал Турецкий. – Словом, как говорится, без меня меня женили…»

С этой фразой он и вошел в кабинет заместителя генерального прокурора по следствию Константина Дмитриевича Меркулова.

– Костя, объясни, почему знают все, кроме меня? И меня же окружают колючей проволокой секретности?

– Я был уверен, что ты все правильно поймешь. Потому и рекомендовал. Скажу честно, мне не нравится твое настроение в связи с тухлятинкой по Новой Басманной. Но у меня твердое убеждение, можешь назвать это интуицией, что новое дело даст необходимый импульс и столкнет «висяк» с мертвой точки.

– Ты полагаешь, что компьютерные войны, о которых мне живописал эфэсбэшный генерал, – он, кстати, чем конкретно занимается? – имеют ко мне прямое отношение?

– Век такой, Саня, – вздохнул Меркулов. – А генерал возглавляет в Управлении отдел по разработке специальных операций. Именно тот, что как раз и занимается компьютерной войной. И они, как я полагаю, знают гораздо больше о нашем деле, чем мы. Но – молчат.

– А спросить нельзя? Этот Леонид Эдуардович выдал мне свой телефон и предложил звонить в любое время и по любому поводу. Вот я и нашел такой повод, а? Или рано?

– Не торопись, Саня. И не забывай, что он, конечно, может дать тебе какую-то информацию, но обязательно в обмен на другую. И как бы это ни показалось тебе слишком обременительным, а отступления уже не будет. Понимаешь меня?

– Ты мудр, аки змей, Костя. Я восхищен тобой. Но, продавая мою душу соседям, ты наверняка что-то имел в виду. Не так?

– Я полагал, что ты умный человек. И психолог неплохой. Так вот ответь мне, что лучше: когда делают вид, что тебе помогают, или когда постоянно вставляют палки в колеса?

– Лучше, когда помогают, а не делают вид.

– Это в идеале. И так не бывает в наших службах. А сообщать им ты всегда можешь лишь то, что считаешь нужным. Впрочем, тебе скоро будет не до того. Я разговаривал с известной тебе госпожой Джеми Эванс, не забыл ее?

– Ну, Костя! – восхитился Турецкий. – Когда ты все поспеваешь?

Еще бы, как мог он забыть министра юстиции и одновременно генпрокурора США! Эту совершенно удивительную пожилую женщину, которая с легким ностальгическим вздохом передавала сердечный привет «мистеру Костье»! Ох, старый греховодник! Совсем недавно это было, в позапрошлом году…

– И о чем, если не тайна, был разговор?

– Разговор-то? – почесал переносицу Костя. – Она кое-что мне сообщила, а после сказала и про Питера. Что будет здесь. Что сам все объяснит. Единственное, что мне удалось из нее вытянуть, так это фразу о преступлении века. Смысл был таков, что оно уже совершено, это преступление, и только в наших совместных силах остановить возможные весьма неприятные последствия. Думаю, что этим она мне и так уже немало сказала.

– Значит, ты вешаешь мне на шею еще большую тухлятину, чем та, которую я заимел с подачи того твоего генерала? Разве это по-товарищески, Костя?

– Не знаю. Я, например, был бы просто счастлив расследовать преступление века. Но это – я. Вы – молодые, у вас свои интересы и взгляды на мир. И я вас, ребята, иногда просто не понимаю…

Костя обиделся. Он, вероятно, думал, что Турецкий немедленно станет плясать от радости от того доверия, которое ему оказано. А он не пляшет. Чешет затылок, крутит носом, словно и в самом деле уже почувствовал запах тухлятины.

– Ладно, – сказал Александр Борисович, поднимаясь. – Не могу сказать, что ты меня уговорил. В любом случае придется давать руководящее указание. Скажи хоть, мне что же, только под бравыми ребятками теперь и работать, или будет возможность опереться на своих? Славку подключить?

– Все после беседы с Питером. Он прилетает завтра.

 

Глава седьмая. ПО НОВОМУ СЛЕДУ

Сережа Карамышев был весьма приятным молодым человеком, весной окончившим юрфак МГУ и замеченным самим Меркуловым. Константин Дмитриевич, собственно, и привел его в Генеральную прокуратуру, заботясь о толковых кадрах в Следственном управлении, пока не обремененных дурными – разумеется, с точки зрения заместителя генпрокурора – привычками. А еще он Косте чем-то напоминал молодого Турецкого – тоже высокий, светловолосый, спортивный и, главное, целеустремленный, а следовательно, до поры до времени избавленный от Саниного нигилизма. На кафедрах уголовного права, криминалистики и криминологии Сергея характеризовали как человека серьезного и, что было Косте особо важно, не бабника. Словом, по мнению Меркулова, которое он, естественно, довел до Турецкого, молодой досрочно аттестованный следователь состоял из сплошных плюсов.

– Посмотрим, как вы умеете играть в шашки, – сказал слегка уязвленный Александр Борисович, но зеленого следователя принял. И тут же загрузил, насколько это было возможно. Карамышев старался, надо было отдать ему должное.

Вот и теперь, вернувшись от Меркулова, Турецкий пригласил к себе «свою юную копию», чтобы выяснить, что сумел наработать юный следопыт по «тухляку» с Новой Басманной. Александр Борисович был абсолютно убежден, что это дело совершенно не обязательно следовало вешать на Генеральную прокуратуру. Это в прежние времена, когда убийства, как таковые, еще не стали обычным явлением в нашей действительности, каждое из них рассматривалось как чрезвычайное событие, бралось чуть ли не на контроль ЦК партии, а на его раскрытие бросались все силы правоохранительных органов. Сегодня же… Ах, да что там говорить, если ежедневная демонстрация трупов по телевидению никакого содрогания у населения давно уже не вызывает. Разве что – любопытство…

Но тем не менее благодаря активности какого-то Костиного бывшего приятеля пришлось напялить и этот хомут на себя. Пришлось принять это дело к своему производству. Слава богу, оказалась под рукой шея помоложе да повыносливее.

– Давай, что у тебя? – сказал Турецкий, с сомнением поглядывая на разбухающий том дела: это ж сколько парень накопать-то успел!

– Согласно вашему указанию, Александр Борисович, – начал следователь, – я допросил практически всех сотрудников лаборатории лекарственного дизайна, включая самого профессора Дегтярева. Как вы помните, их уже однажды основательно помотали следователь и оперативники из межрайонной прокуратуры и милиции. Говорят: все, больше ничего нового не вспомним, поднимите старые материалы. Но все же удалось установить с достаточной определенностью, так сказать, номенклатуру их исследований. Этот чудак-профессор сперва горячился: «Это государственная тайна! Не имею права разглашать!» – и прочее. Но я ему доходчиво постарался объяснить, что тайной его работа, может, и была, пока не украли у них все результаты. А нам теперь, чтоб найти похищенное, надо хотя бы знать твердо, что искать. Кажется, он понял. Словом, я тут подготовил целый список – по файлам. Кое-что они у себя, конечно, дублировали, потом, надо же учитывать и возраст исследователей – народ там есть и пожилой, который к компьютеру относится с недоверием, лучше, как говорится, в собственной тетрадке держать – по принципу: самые бледные чернила лучше самой твердой памяти. В общем, если кратко, что-то они восстановили, собрали, и жизнь там продолжается.

– Это – одна сторона вопроса, – строго заметил Турецкий. – Но я, если ты помнишь, ставил проблему несколько в ином плане…

– Я не забыл. Но мой вопрос: кому эти исследования интересны? – вызвал у профессора непонимание. Он-то ведь считает, что его исследования – это и есть самый главный пуп земли.

– Стоимость, возможный покупатель? – раздражаясь, перебил Турецкий. – Нам же надо знать, где искать концы!

– Профессор Дегтярев назвал ряд западных фармацевтических фирм, которые могли быть кровно заинтересованы в получении этой информации. Список наличествует тут, – Карамышев ткнул пальцем в картонный переплет папки. – Но он такой огромный, что я просто не знаю, что мы с ним будем делать дальше. К каждому ведь не придешь с вопросом: «Скажите, вам панацею от СПИДа еще не предлагали?» Или там от рака.

– К каждому – нет. Но если информация, как утверждает твой профессор, бесценна, значит, стоимость ее, например в долларах, можно условно определить. И если она зашкалит пределы разумного, следовательно, и покупатель должен соответствовать. А таких покупателей, как мне подсказывает интуиция, может оказаться совсем немного. Два-три, и вряд ли больше. И еще, Сергей, обрати внимание на тот факт, что исследования далеко не закончены. Отсюда вывод: покупатель, скажем так, баснословно стоящей идеи должен иметь свой собственный медицинский центр, для того чтобы суметь эти самые исследования завершить. Вот и прикинь, кто на подобное способен. А когда у нас будут все данные на покупателей, мы легко отыщем искомого. Ну… не очень легко, однако отыщем. Поэтому работай в этом направлении. Дальше.

– А дальнейшее, Александр Борисович, касается машины.

– Какой?

– Той, что накануне убийства целое утро простояла напротив ремонтной мастерской.

– Ты уверен, что она имеет отношение к нашему делу?

– Уверен.

– Причина уверенности? – заинтересовался Турецкий.

– Объясняю…

«Ну нахал! – мысленно усмехнулся Турецкий, вспомнив, что и сам по-молодости частенько употреблял это слово из профессорского лексикона, чтобы придать себе солидности. – А может, Костя в самом деле прав? Сработаемся?…»

– Ну-ну, – поощрил он Сергея.

– Я проверил: на противоположной стороне никаких контор, куда мог бы приехать пассажир «шестисотого» «мерседеса» с желтым номером совместного предприятия, нет. Все жилые подъезды выходят во двор. Правда, рядом с мастерской недавно открылось маленькое кафе. Но и у них там посетителя из «мерина» не было, я опрашивал.

– Номер машины известен?

– Записан со слов дворника жилого дома, который в то утро убирал тротуар. Он бывший шофер и поэтому не мог не обратить внимания на слишком дорогую машину. Он и номер запомнил – ни для какой цели, просто так, удивившись, чего бы это понадобилось там миллионерам. Простой ведь народ на таких крутых «меринах» с затемненными стеклами и бронированными корпусом не катается.

– Молодец, – кивнул Турецкий. – Поди, уже попытался выяснить, кому принадлежит машина?

– Попытался, – сбросил наконец серьезную маску с лица Карамышев. – Но результат запутал еще больше. Этот «мерседес» из гаража фирмы «Эол» – совместное российско-греческое предприятие, направление деятельности – кожи, меха и текстиль. Гендиректор – некто Ионидис, но, как удалось выяснить, пятьдесят один процент акций принадлежит президенту холдинга «Ти-ви-си» господину Плешакову. А какое отношение телемагнат имеет к греческим мехам, один черт знает.

– Ха, так это, милый друг, нынче в порядке вещей! Известный врач коней разводит, а почему же хозяин телеканала не может иметь интереса в меховой торговле? Нормально. Но здесь другой вопрос напрашивается, о чем ты не подумал. Или подумал все-таки?

– Вы имеете в виду Глеба Бирюка?

– В десятку! – засмеялся Турецкий. – Ну раз ты сам пришел к такому выводу, начинай думать, какая может оказаться связь между беспределом на Новой Басманной и убийством наиболее доверенного лица господина Плешакова. Ко всему прочему потерпевший – еще и его как бы зять. Правда, женат был Бирюк не на дочери Плешакова, а на его племяннице, однако сути это обстоятельство не меняет. Соответственно, срочно выясни, у кого конкретно в производстве дело об убийстве Бирюка и в каком оно состоянии. Беседовал ли следователь, ведущий его, с самим Плешаковым? Если возникнут трудности, говори сразу, я попрошу Константина Дмитриевича истребовать это дело в Генпрокуратуру для ознакомления и принятия решения. Ясна диспозиция?

– Так точно, господин государственный советник юстиции третьего класса!

– Вот так-то. Действуй! – улыбнулся Турецкий. Только месяц назад ему присвоен был классный чин госсоветника третьего класса, что равно воинскому званию «генерал-майор».

– Могу я понять из ваших слов, Александр Борисович, что вы как бы несколько отстраняетесь от э-э-э…

– Не можешь. Потому что на нас, кажется, уже завтра повесят еще и расследование преступления века. Так, во всяком случае, отдельные товарищи его характеризуют. Но пока – нам не дано предугадать… А ты – молодец, Сережа, думаю, сработаемся.

– Лестно слышать, шеф, – без всякого почтения отреагировал на похвалу молодой следователь, – но тогда, если разрешите, еще вопрос по делу.

– Валяй, – уже благодушно отозвался Турецкий, не обращая внимания на некоторую фамильярность юного юриста, члена своей бригады.

– Это касается предполагаемой вами связи нашего дела с потерпевшим Бирюком. Вы считаете, что Плешаков с командой наехал на более крутых? А дальше уже око за око?

– Вопрос, как говорят, конечно, интересный, – с усмешкой кивнул Турецкий. – Я и сам хотел бы иметь на него однозначный ответ. По собственному опыту могу пока сказать лишь одно: на Новой Басманной орудовали беспредельщики. Отморозки. Или кто-то очень талантливо работал под них. Но так как в столице уже давно братва действует не по собственному разумению, а исключительно в чьих-то интересах, вот этот самый интерес нам с тобой и надо обозначить. Муровцы помогают?

Сережа пожал плечами. Ему, наверное, было не очень ловко говорить, что двое прикомандированных к ним оперативников из МУРа, быстро учуяв, что руководитель следственно-оперативной группы Турецкий занят другими, вероятно, более важными делами, тоже охладели к явному «висяку». Но по мимике Карамышева Александр Борисович все понял.

– Учтем, – сказал он. – Придется немного активизировать уважаемого Вячеслава Ивановича Грязнова.

– Я, конечно, могу быть не прав, шеф, – возразил Карамышев, – но мне кажется, что это дело не начальника МУРа, а руководителя следственно-оперативной группы. Извините, шеф.

А ведь уел! Нет, не в том дело, что Александр Борисович как бы немного самоустранился, а в том, что, как всякий «важняк», он не мог позволить себе роскошь заниматься только одним конкретным расследованием. Точнее, Меркулов не мог ему этого позволить. Приходилось разрываться на несколько следственных дел, и уж тут самому определяться, какое неотложное, а которое может немного подождать. И в данном случае преступление на Новой Басманной на фоне дела о коррупции в Приморье, завязанном на целой серии заказных убийств, естественно, отходило на второй план. Но это так, к примеру. Однако парень прав. И Турецкий передумал звонить сейчас Грязнову, чтобы тот сделал втык своим кадрам.

По и вступать с собственным кадром в дискуссию Александр Борисович тоже не собирался. К тому же и заданный вопрос все-таки требовал ответа, иначе какой же он тогда учитель юной поросли следователей?

– Теперь о твоих крутых, на которых мог наехать Плешаков. Я думаю, что тебе есть прямой резон отправиться на Шаболовку, где имеет место быть офис этого самого телемагната, и прощупать там обстановку. В конце концов, идет расследование убийства исполнительного директора, появляются дополнительные вопросы. Потолкайся, понюхай, откуда ветер дует. Там наверняка на эту тему уже выстроены пирамиды домыслов. И в потоках пустой болтовни вполне может обнаружиться рациональное зерно. Впрочем, чего я тебя учу? Ты сам уже вполне сформировавшийся следователь, тебе и карты в руки. И докладывать не стесняйся. О наших перспективах ты в курсе.

И по глазам Сережи Турецкий понял, что стесняться тот не будет.

…Александр Борисович не переложил, конечно, это дело на плечи молодого следователя, поскольку работа есть работа и ты за нее головой отвечаешь. Вот беготня – это другое дело, ее точно переложил. Но он постоянно, даже занимаясь иными, не менее важными делами, держал в голове условия очередной задачи. Съездил он и в ОВД «Хамовники», поговорил с операми, которые были задействованы при осмотре ограбленного помещения. Внимательно прочитал он и материалы расследования, которое находилось в производстве следователя из межрайонной прокуратуры. Тут глухой «висяк», он сразу это понял, и будет числиться таковым до тех пор, пока не закончится следствие по Новой Басманной. Но соединять дела в одном производстве не стал: мало собственных хомутов, что ли?…

И теперь, сопоставив то, что было ему уже известно, с тем, что накопал Сережа Карамышев, Александр Борисович решил еще раз встретиться с начальником отдела кадров НИИ, разговор с которым оставил какое-то двойственное впечатление: будто хитрый кадровик что-то недоговаривал, умалчивал сознательно о чем-то. И Турецкий решил сегодня же навестить институт.

Начальник отдела кадров был на месте. Узнал Турецкого, но был сдержан и сух. Только поинтересовался, как движется расследование. О трупах на Новой Басманной ему, естественно, было известно и из газет, и из телевизионной информации, и, наконец, от самого Турецкого.

Александр Борисович на этот раз не стал ходить вокруг да около и взял быка за рога.

– Алексей Алексеевич, – начал он максимально доброжелательно, – вот вы во время прошлой нашей беседы высказали толковую мысль, что с самого начала чисто интуитивно так и предполагали: кражу наверняка совершил ныне покойный Махов, Ведь так?

– Точно так, Александр Борисович. Но – доказательства… Понимаете?

– Еще как! – поощрил кадровика Турецкий. – А отчего появилась такая уверенность? Из каких фактов вы исходили?

– Ну… как бы вам сказать?… Впрочем, вам я, пожалуй, сообщу о некоторых своих подозрениях. Вы все-таки лицо не постороннее, Генеральная прокуратура хоть и сотрясаема в последнее время, однако ее же никто не отменял?

– Нет, не отменял. И не отменят, – убежденно сказал Турецкий. – Но какое это имеет отношение?

– Дело в том, Александр Борисович, – кадровик понизил голос и заговорил, как о секрете, – что недавно, до вас разумеется, этим же вопросов интересовались товарищи из ФАПСИ.

– Вы в этом твердо уверены? – насторожился Турецкий.

– Так же как и в том, что вы сидите передо мной.

– Вы видели их документы?

– Ну а как же! Не фальшивка. Уж я в этом толк понимаю, такая служба была.

– Фамилии случайно не запомнили?

Кадровик снисходительно хмыкнул, достал из ящика письменного стола небольшой блокнот, перелистнул несколько страничек и протянул Турецкому.

– Вот, пожалуйста, Антошкин и Виноградов. Оба из Управления спецопераций.

– Любопытно. И что же этих товарищей интересовало? Кстати, когда они у вас были? И почему вы сразу мне об этом не сказали? Извините, Алексей Алексеевич, за обилие вопросов, но ваши ответы на них будут для меня чрезвычайно важны.

– Если позволите, начну с конца. Почему сразу не сказал? А потому, что они весьма убедительно предложили мне никому не сообщать о нашем разговоре. На тех дискетах, что были украдены в лаборатории, имелась какая-то важная государственная тайна. Это во-первых. А во-вторых, они попросили меня предоставить им помещение для конфиденциального разговора со свидетельницей Шатковской. Я при этом, естественно, не присутствовал и о чем там говорили – не знаю. А было это… – кадровик посмотрел в потолок. – Было… семнадцатого. Точно.

Убийство было совершено в ночь с девятнадцатого на двадцатое. Судмедэкспертиза установила время – около пяти утра, плюс-минус полчаса. Это значит, что бандитам потребовалось почти двое суток, чтобы выйти на похитителей.

– И наконец последнее. Интересовало их практически то же самое, что и следователя, который был у нас со своей бригадой еще в июне. Я, должен заметить, намекнул, что им, возможно, стоило бы поговорить в прокуратуре, но они встретили мое предложение без энтузиазма и попросили повторить все по новой. Встретились, как я говорил уже, и с Шатковской.

– А больше никто вас по этому вопросу не беспокоил?

– Нет.

– Спасибо, Алексей Алексеевич. Информация весьма интересная. Фамилии товарищей, если позволите, я запишу. А вас попрошу о следующем. Я подошлю к вам своего помощника, и вы, пожалуйста, повторите ему данную информацию. Уже официально. Но я обещаю вам, что буду пользоваться ею крайне осторожно. Договорились?

– Раз надо… – не очень охотно согласился кадровик.

– А теперь и меня познакомьте, пожалуйста, с вашей Шатковской. Конфиденциального помещения мне не надо, мы просто выйдем на воздух и поговорим, если вы не возражаете.

Кадровик покорно развел руки в стороны.

Римма понравилась Турецкому. Ухоженная такая, самоуверенная кобылка. И, наверное, очень резвая, если хорошо раскочегарить.

Вежливо придерживая даму под локоток и спускаясь по лестнице в нижний холл здания, Александр Борисович меньше всего думал, что она – свидетельница, которую он собирался отвезти к себе в прокуратуру, где и допросить. Нет, официальный допрос он захотел оставить на потом, а пока поговорить по душам. Если не дура, сама все расскажет. По тому, как она тоже искоса поглядывала на него, непроизвольно облизывая полные сочные губы, Турецкий почувствовал, что, возможно, и сам он ей не так уж безразличен.

Они вышли во двор института и остановились под широким козырьком главного входа. Погода по-прежнему была мерзопакостной. Не дождь, а какое-то сеево, и все перенасыщено влагой. И ветер противный.

Турецкий стал спиной к ветру, загородив Римму своим распахнутым плащом. Она улыбнулась его джентльменству и предложила зайти в кафе, где можно поболтать за чашкой хорошего кофе. Как он отнесется к такому предложению?

Поболтать за кофе! Ну о чем еще может мечтать старший следователь по особо важным делам, если напротив будет сидеть такая очаровательная дама! Консенсус был установлен сразу, правда еще не такой тесный, как хотелось бы.

Так, с шуточками-прибауточками, они перебежали институтский двор и выскочили на улицу. Пожилая охранница с неодобрением посмотрела вслед молодым. Ишь хохочут, будто им и непогода нипочем!…

Римма определенно догадывалась, о чем пойдет у них разговор. Кадровик предупредил, что ею интересуется очень важный следователь из самой Генеральной прокуратуры и с ним надо быть откровенной. А следователь оказался вполне приятным и вежливым мужиком, у которого при первом же взгляде на нее хищно вспыхнули глаза. Ах, как ей нравилось купаться в таких взглядах! И выглядит он очень даже вполне. Машинка, правда, не из престижных – «семерка», на которую он показал походя, но, может быть, это у них обычная маскировка. И какие-то странные флюиды, исходящие от этого абсолютно зрелого и уверенного в себе мужчины, указали Римме на то, что тут ее могут ожидать приятные открытия. Такие мужики особо ценят в женщинах покорность, вот поэтому она и решила сыграть для начала роль невинной овечки, а уж потом, когда ситуация прояснится, выдать ему нечто неожиданное из тайного женского арсенала…

Об убийстве Игоря она, конечно, знала, вся лаборатория уже успела обсудить и забыть этот кошмар. Сама она в его нечаянных подельщицах нигде не значилась. Те парни из госбезопасности – Римме что КГБ, что ФСБ, что какое-то ФАПСИ – один черт! – возможно, о чем-нибудь и догадывались, но… признаний не требовали. А явные бандиты во главе со здоровенным наголо бритым «качком», которые и смотрели-то на нее не как на женщину, а будто на половую тряпку, вообще ничем не интересовались, кроме Игоря. И даже тот факт, что она перед уходом в тот день из института имела близость с Маховым, на них не произвел ни малейшего впечатления. Это ее признание, вызванное обыкновенным страхом за свою жизнь, им оказалось совсем ненужным. Правда, перед уходом они довольно в грубой форме предложили ей в дальнейшем держать язык за зубами, не совсем так, гораздо грубее, но ведь и предыдущие тоже велели молчать, однако же вот и Александр Борисович – «Можно, я буду звать вас Саша?» – «Буду счастлив!» – и он, вероятно, хочет услышать от нее всю правду и ничего, кроме правды. И он, конечно, добьется своего. Но правда будет… взвешенной! Или она ничего не понимает в мужчинах…

– Что вы предпочитаете к кофе? Коньяк, ликер? – с улыбкой спросил Турецкий.

– То же, что и вы, Саша.

– Жаль.

– Почему?

– Потому что я – коньяк. Медики считают, что он сосуды расширяет.

– А что, в этом уже есть надобность? – Она в игривом ужасе округлила глаза.

– Пока нет, – таинственно сказал Турецкий. – Знаете анекдот, как Гоги умирал?

– Нет, но хочу!

– Так это же просто замечательно! – воскликнул он и усмехнулся откровенной двусмысленности. – Уехал на чужбину Гоги, заболел и умер. Случайные соседи захотели оповестить его родных, но решили сперва их подготовить к печальной вести. Дали телеграмму: «Гоги очень болел, наверно, уже умер». Родня недоумевает, пишет ответ: «Срочно сообщите: он жив или умер?» – и получает другую телеграмму: «Пока умер». Вот и у меня – пока нет. Но я за рулем.

Римма смеялась так прелестно, что смотреть на нее было сплошное удовольствие.

– А разве такого важного следователя, как вы, Саша, милиция еще останавливает? – спросила наивно.

– С чего вы взяли, что я важный?

– Алексей Алексеич предупредил. Такой, говорит, шибко важный, что с ним надо держать ухо востро! Это действительно так?

Флирт разгорался вовсю. Но ведь было и дело. И Турецкий постарался переключить даму на нужную волну, чему весьма способствовали две рюмочки коньяку, принесенные пухленькой буфетчицей.

Римма, выпив, снова разгорелась было, но от вопросов Турецкого быстро поскучнела. Стала рассказывать.

О «товарищах» из ФАПСИ Александру Борисовичу в общих чертах уже было известно. Так что Римма просто подтвердила сам факт их пребывания в институте и обнажила суть их интереса, проснувшегося, ни много ни мало, через три месяца после кражи. Это уже должно о чем-то говорить. Но настоящим открытием для Турецкого стала случайно брошенная ею фраза:

– Эти хоть вели себя пристойно…

– А что, были и другие? – осторожно спросил Турецкий, чувствуя, как стало вдруг горячо. То все тепло да тепло, а тут будто пламя полыхнуло.

Еще одна рюмочка и новая чашка кофе для Риммы пришлись как нельзя кстати. Сам Александр Борисович ограничился кофе.

Словно ощутив заново былой страх, Римма, со страстью подлинного художника, с такой яркостью изобразила картину посещения ее бандитами, что Турецкий восхитился и памятью ее, и темпераментом.

– Давайте еще раз: как они выглядели?

Лучше других у нее получился портрет главного, одетого как все московские «качки» – куртка, цепи, желтые зубы, отсутствие шеи, прижатые к черепу уши и прочее. Низкий, хриплый голос, жующая нижняя челюсть. Но речь – без мата, хотя очень грубая и жесткая. Одно ругательство всего и прозвучало: сука, но к кому оно относилось – к ней или Игорю Махову – она не поняла. Речь-то ведь шла главным образом о нем. Где живет, с кем, где работает и так далее. А она знала не больше всех остальных.

– Какого числа это произошло?

«Странно, – думал Турецкий, – кадровик показался человеком честным. И если он не упомянул новых посетителей, значит, их и не было у него? Или все же приходили, но настращали, подобно Римме? Нет, – решил Турецкий, – такое вряд ли возможно. Одно дело, когда к тебе являются домой трое громил в цепях и золотых браслетах, а совсем другое – в учреждение. Да их бы охрана не пропустила. Хотя, если судить по той бабке…»

– А произошло это… сейчас скажу… девятнадцатого числа. Двадцатого у нас получка, а это было накануне. Вечером. Представляете, Саша, какого я ужаса натерпелась? – Римма снова умело округлила глаза, видно, это была у нее «коронка», сильный прием. Кто ж выдержит? Обязательно тут же ринется защищать несчастную девочку! Всеми доступными способами. А их ох как много!

– Представляю, – совсем уже потеплевшим голосом сознался Турецкий. – И?

– Что – "и"?!

– Ну, вы же все им выложили? Так я понимаю?

– А что бы вы сделали на моем месте? Когда трое… таких? Вы бы, Саша, посмотрели мою однокомнатную квартирку и все поняли: где я и кто – они!

Намек был более чем прозрачен. Вообще-то Римма к себе домой мужчин не водила: для этого были подруги с их квартирами. Своя же для нее была табу. Турецкий, не подозревая о том, оказался первым, кто удостоился подобной чести. Но он этого не знал и отнесся правильно к сказанному якобы случайно.

– Заманчиво, конечно.

– Что именно? – удивленно вскинула брови Римма.

– Взглянуть на квартирку. И сопоставить, – улыбнулся Турецкий. – Когда прикажете?

– Ох, мужчины! – завлекающе протянула Римма. – Слова им не скажи, на лету хватают и сразу по-своему.

– Это очень плохо?

– Смотря для кого, – ненароком вздохнула Римма. И Турецкий понял, что фактически получил приглашение. Дело оставалось за малым.

– Тогда у меня имеется к вам встречное предложение. Позвоните к себе на работу и скажите, если у вас нет сегодня неотложных дел, что я вас вызвал в Генпрокуратуру. Есть несколько вопросов. Повестку я вам, естественно, вручу, прямо у себя в кабинете. А мы поедем ко мне, на Большую Дмитровку, посмотрите, как «важняки» работают. А заодно мы с вами попробуем создать фоторобот вашего «быка» и уточним кое-что. А после этого я обязуюсь лично доставить вас прямо на вашу квартирку. Если вы не возражаете.

– А у вас там надолго? – Это единственное, что ее волновало в данный момент.

– Все будет зависеть от нас.

– Тогда поехали! – решительно заявила она. – Только я забегу на минутку и возьму свою сумочку. А заодно и предупрежу, что сегодня уже не вернусь.

– Отлично. Жду вас возле машины…

Вечер сулил неожиданное приключение. Но ехать Александр Борисович в последнюю минуту решил не к себе в Генпрокуратуру, а на Петровку, 38, в МУР, к Славе Грязнову. Может, и не надо будет создавать фоторобот, достаточно девочке показать коллекцию крутых московских уголовников, и она опознает того, кто был со своей охраной у нее дома. Вечером – у нее, а уже ночью они пытали тех парней. Похоже на правду.

И показания ее можно будет записать. А потом… Потом, как камень ляжет. Приглашение он, во всяком случае, уже получил. Грех не воспользоваться. Такого бы и Грязнов не понял.

Пока Римма бегала отпрашиваться, Турецкий позвонил по мобильному телефону на Петровку и сказал Славе, что в течение получаса с небольшим подъедет с одной свидетельницей по очень важному делу. Грязнов отреагировал с присущей ему ехидцей:

– Что, опять негде?

– Славка, как ты можешь! – деланно возмутился Турецкий.

– Ладно, жду.

Римма появилась быстрее, чем он ожидал. На ее шее появился кокетливый платочек, от которого томительно пахло хорошими духами. Турецкий подумал, что после этой поездки Ирине Генриховне придется минимум неделю и близко не подходить к машине.

– Я готова, – радостно сообщила Римма, запрыгивая на переднее сиденье. – Все, на сегодня я полностью в вашем распоряжении. – И через паузу: – Саша.

Он легонько хмыкнул.

– Чему вы смеетесь?

– Я подумал, – сказал он, выруливая из ряда стоящих почти впритык машин, – что мне придется постараться, чтобы… чтобы вас не постигло разочарование.

Она внимательно посмотрела на него и кивнула:

– Такая постановка вопроса мне нравится.

«Эва, матушка, – вздохнул Турецкий, – все, оказывается, гораздо проще, чем можно было предположить… Но сперва мы все-таки сварим нашу кашу».

Римме было, в сущности, все равно – что Петровка, что Генпрокуратура, ни там, ни там она отродясь не бывала. Но крупный рыже-седой генерал, поднявшийся из-за большого письменного стола и по-приятельски приветствовавший ее спутника, впечатление произвел. И вообще это их «Слава-Саня», выглядевшее совсем по-домашнему, прямо показывало, что она волею случая действительно попала в общество людей весьма значительных. И это обстоятельство заставило ее собраться, отказаться от привычной развязности и постараться соответствовать, так сказать. Она сдержанно повторила свой рассказ.

Вячеслав Иванович поиграл клавишами непонятного телефонного аппарата и отдал какое-то распоряжение. Через несколько минут появился красивый полковник, который принес толстый альбом, в котором обычно хранятся семейные фотографии.

– Полистайте пока, – предложил Грязнов, кладя альбом перед Риммой, – может, кого знакомого встретите. А мы на минуточку покинем вас.

Грязнов и Турецкий удалились за дверь. Римма стала рассматривать фотографии мужчин разного возраста, вклеенные на страницы из толстой бумаги. Нормальные лица. Есть, правда, страхолюдные, но в основном такие, какие постоянно встречаются на улицах. Она уже поняла, что все тут обозначенные являются преступниками, но ведь не знай – и не угадаешь. Только подписи и непонятные номера под фото указывают, что этот Сычев на самом деле Сыч, а вон тот – Канторович – на самом деле почему-то Грифель.

Мужчины скоро вернулись. Они выходили не в приемную, а в другую дверь, в боковой стене. И от них, сразу уловила Римма, теперь уже от обоих, попахивало коньячком. Ах, негодяи! Нет чтобы и женщине предложить! Но наверняка чужим здесь нельзя. А она «своей» пока никак не могла себя назвать. Хотя льстило бы. Кому сказать: «А я вчера вместе с начальником нашего МУРа рюмочку дернула…» Не поверят же, а жаль.

Но вдруг ее воздушные размышления мгновенно нарушила фотография на очередной странице. На нее в упор смотрел тот самый «бык», как назвал его Саша, который девятнадцатого ворвался в квартиру. Ее вскрик сразу привлек внимание Турецкого и Грязнова.

– Что? – спросили оба в один голос.

– Вот он! – И Римма, щурясь, буквально по слогам прочитала текст под фотографией: – Абушахмин Борис Михайлович, Абу, но чаще – Формоза… И еще тут какие-то цифры.

– Цифры – это по нашей части, – ответил Грязнов и заинтересованно склонился над Риммой и над альбомом. Потом он выпрямился, лукаво подмигнул Турецкому и сказал: – Хороший след взяли! Ай да Саня!

Римма еще не понимала, чему они радуются, но их возбужденное состояние передалось и ей. А Турецкий тут же словно ушат воды на нее вылил.

– Вот теперь, дорогая моя, – почти по-отечески сказал он, – мы с тобой сядем, и ты снова повторишь для протокола все, что тебе наверняка уже надоело рассказывать. И только после того, как твои показания будут записаны, а после подписаны тобой, ты получишь передышку. Итак, начинаем с паспортных данных. Фамилия, имя, отчество, год рождения, домашний адрес…

Турецкий достал бланк протокола допроса свидетеля и отвинтил колпачок с красивой перьевой ручки. Римма была даже несколько шокирована неожиданной переменой. Во-первых, она никак не могла вспомнить, когда это они с Сашей успели перейти на «ты», а во-вторых, зачем же сразу такая официальность? Можно ведь и просто, по-человечески. Но, взглянув в глаза Турецкого, почему-то подумала, что блеск, который она приняла было за страсть, скорее всего отражение профессиональной сущности этого человека. Его взгляд, как у ищейки, загорается при виде добычи…

 

Глава восьмая. ПОГОНЯ

Директор охранно-розыскного агентства «Выбор» Николай Андреевич Лаврухин роста был невысокого, тщедушный и вообще невзрачный на вид. Но эта внешность была хорошей маскировкой для еще недавнего майора спецназа ГРУ Министерства обороны России. Коля, как по-свойски называл его Плешаков, лично выполнял наиболее деликатные поручения. Все остальное поручалось специалистам агентства, кадры для которого подбирал сам Лаврухин. В основном это были люди, прошедшие так называемые горячие точки. Получая весьма приличную зарплату, они безо всяких сомнений и эмоций выполняли любые указания своего начальника. От них требовалось только одно: действовать грамотно и без лишних вопросов.

Да, каждая эпоха требует своего героя. Сегодня это – профессиональный исполнитель. Ничего не поделаешь, раньше надо было думать, когда народ, худо-бедно приученный к плети и порядку, только собирались кинуть в бездну неведомой ему демократии. Кто ж теперь виноват, что маляр в государстве востребован в меньшей степени, чем киллер!

Стрелять у Лаврухина умели все. Но это было не главным. Розыск – вот на чем делал упор хозяин. Розыск и информация. Кстати, Анатолий Иванович весьма высоко оценил проведенную операцию с компьютером из НИИ. И премировал исполнителей. А вот с Бирюком – тут определенный провал, однако к агентству он никакого отношения не имеет. И озверевший было поначалу хозяин в конце концов вынужденно согласился с Лаврухиным. Конечно, если бы последовала команда от Плешакова, никакой бы бомбист и на пушечный выстрел не приблизился к машине Глеба. Сами виноваты, господа хозяева. И тут Лаврухин полностью разделял мнение Анатолия Ивановича, что тех пацанов с Новой Басманной надо было убирать сразу.

А кто их на самом деле убрал, тоже особого секрета для профессионала не составляло. Зная расклад сил, он, на месте любого следака, сразу повесил бы эту «мокруху» на матвеевскую братву. И почерк уголовный, не интеллигентный, и результат наверняка нулевой. Отсюда – озлобление, а господин Бирюк стал его первой жертвой. Но мог бы и не стать, если бы господа хозяева не брали на себя проблемы, им не присущие. Каждый должен заниматься своим делом, тогда и в стране будет наконец наведен порядок…

Все это Николай Андреевич, нимало не стесняясь, высказал Анатолию Ивановичу и, кажется, попал в точку. Понял его хозяин. И тут же выдал новое задание. Не простое, как показалось поначалу. Вот уже вторая неделя пошла, а результатов – пшик.

За семьей Олега Скляра установили наблюдение. Такое плотное, что без ведома «топтунов» Лаврухина ни сам папаша, ни дочка его, ни ее хахаль и шагу сделать не могли. Но вот младшего сына Олега Николаевича, как ни старались, обнаружить так и не сумели. А время идет, и хозяин нервничает. Даже показалось при последнем разговоре, что Плешаков напрочь забыл о трагической гибели Бирюка. Нет, не забыл он, конечно, просто временно отложил вопрос в сторону, и Лаврухин чувствовал, что однажды придет момент, когда ему прикажут вспомнить ту обиду и сказать свое веское слово.

И еще об одном не преминул заявить хозяину Лаврухин. Он сказал, что не привык действовать с завязанными глазами. Какие-то особые тонкости могут оставаться тайной за семью печатями, но главные условия игры должны быть ему абсолютно понятны. Ибо только тогда он сам и сможет принять единственно верное решение.

Плешаков не смог тут ничего возразить и поделился планами относительно той информации, о которой вскользь упомянул в разговоре со своими партнерами Виталий Борисович Западинский. Теперь стало ясно и Лаврухину, что это за ветер и откуда он дует. Словом, все его действия должны были свестись к тому, чтобы обнаружить и нейтрализовать юного хакера. Нейтрализовать в том смысле, чтобы украденная тем информация плавно перетекла в карман Плешакова.

Оставалось еще, правда, выяснить, что это за информация и почему Виталий Борисович буквально сходит с ума от ее важности. А уж гордится своим выкормышем так, будто тот и в самом деле золотой клад нашел.

Западинского, естественно, об этом не спросишь. Значит, надо действовать через тех, кто стоит близко и может быть в курсе дела.

И Николай Андреевич Лаврухин, прикинув так и этак, принял наконец кардинальное решение…

…Шла ежедневная вечерняя информационная программа. В прямом эфире пресс-секретарь президента, как обычно, рассказывал о здоровье первого лица страны, о его потенциально боевом состоянии духа, несмотря на то что он уже вторую неделю находился в Центральной клинической больнице. Бодрое интервью иллюстрировалось съемками из ЦКБ, уклончивыми комментариями лечащих врачей.

Впереди еще были прямые репортажи из Совета Федерации, из Госдумы, материалы собкоров из Дагестана, где заваривалась новая военная каша, из-за рубежа…

Лена Скляр, одетая в строгий костюм от Шанель, с разрезом до бедра на узкой юбке, томилась в своем виртуальном пространстве в ожидании очереди предстать перед взором восхищенных телезрителей и, сияя тысячедолларовой улыбкой, уведомить их, что завтра их снова ожидает ненастная, дождливая погода с пониженным атмосферным давлением. Дела-то меньше трех минут, а ожидания…

Дальнейшее время было у нее уже распланировано. Перед эфиром позвонил Виталий и сообщил ей – не пригласил, а именно так: сообщил, – что вечером после информационной программы она едет с ним на прием в «Рэдиссон-Славянскую». Что она там забыла, Лена, естественно, не знала, но поняла, что нынче сопровождает самого. То есть исполняет роль, которая ей порядком надоела.

На первых порах ей нравилось и льстило изображать «герлу» всесильного Западинского, ловить на себе почтительно-завистливые взгляды других женщин, полагающих, вероятно, что у Витальки она из шампани ванны принимает. Но все было гораздо прозаичнее, хотя в том же шампанском она при желании и в самом деле могла бы искупаться. Она скоро поняла, что нужна Западинскому в качестве отвлекающей внимание, красивой ширмы. Пользовался он ею и для собственных нечастых физиологических утех, которые назвать сексуальными можно было с большой натяжкой. Как и многие другие азартные бизнесмены, ворочающие запредельными суммами, Виталий быстро терял свою мужскую потенцию. И чем меньше он становился мужиком в прямом смысле слова, тем жестче и эгоистичнее относился к ней.

Лена не была примитивной дурой, которую так уж ослеплял бы блеск показной роскоши: крутые машины, подобострастные официанты, дорогие наряды, представляемые всемирно известными фирмами исключительно для демонстрации в прямом эфире, и прочая шелуха. К тому же ей просто надоело находиться «при». Это папаша ее, мечтавший «устроить» дочь, мог рассуждать о каких-то там перспективах. Лена же понимала, что время сказок миновало и любая красивая кукла ею и останется – превращений не будет. И она сама нужна Виталию постольку поскольку. А в общем, и не она даже, а ее младший брат Вадим. Со всеми его компьютерными увлечениями и способностями, приносящими, как догадывалась Лена, баснословные барыши покровителю.

Вадим с некоторых пор вообще не жил дома. Виталий, как заявил однажды брат, создал ему все возможные условия для дальнейшей жизни. Даже в институт ходить не надо. Чтобы не тратилось полезное время на поездки и разговоры, договорились с преподавателями, что они будут ему сами назначать время для сдачи зачетов и экзаменов. Своеобразный такой экстерн, более чем щедро оплаченный Западинским. Вадима такая постановка вопроса устраивала, его покровителя – еще больше. Свой новый адрес Вадим никому не сообщал, иногда звонил по мобильному и интересовался здоровьем отца и сестры, о себе говорил, что у него все в порядке. Заедет тогда-то и тогда-то. И появлялся в сопровождении личного телохранителя – молчаливого гиганта, призера греко-римской борьбы.

Это ж что надо делать, чтоб обзавестись такой охраной! Лена могла лишь догадываться, поскольку Виталий от любых разговоров на данную тему уходил и немедленно раздражался.

Вот и сегодня ей предстояло снова изображать влюбленную в господина «герлу». Как это все осточертело!…

В эфир вышел спортивный комментатор. После его пятиминутки ее очередь. Сейчас и она начнет плавно водить руками в своем виртуальном пространстве, изображая перед нацеленной на нее камерой движение циклонов и антициклонов над территорией Европы и родного Отечества. А затем – быстро переодеваться, эксклюзивную одежду на вешалку, на себя – платье для приемов и бегом вниз, к подъезду, где в «ауди» из правительственного гаража ее уже ожидает Виталий, злясь на ее нерасторопность. До чего ж он обожает эти правительственные номера! Эти мигалки! Джип сопровождения!

Вспыхнула над камерой красная лампочка, и Елена широко улыбнулась многомиллионной зрительской аудитории заученной американской улыбкой…

Заканчивая, она радостно пригласила всех желающих немедленно посетить магазин дубленок и сделала прощальный жест гибкой рукой. Ну вот и еще тысяча баксов. И тут надо отдать Виталию должное: он не скупился, не был жмотярой. Но настроение все равно почему-то было нерадостным.

Лена пошла переодеваться. Увидела идущего ей навстречу Артема. Оператор тоже закончил свою работу и наверняка шел к ней с целью предложить какой-нибудь свой план на вечер.

С Артемом Лену связывали сложные отношения. То, что он в нее влюблен, не вызывало никакого сомнения, только слепой не видел. Когда-то и она испытывала к нему теплые чувства, и, вероятно, они-то и давали ему надежду на более серьезное продолжение. Но вмешалась судьба в лице Западинского, Кто такой простой оператор по сравнению с могущественным боссом телекомпании! А потом возникли и утвердились слухи о связи Виталия и Елены. Артем злился и искренне страдал, но отказаться от собственной любви никак не желал. Понимал, что смешон, но ничего не мог с собой поделать.

– Ленка! – еще издали закричал он. – У меня есть идея на сотню баксов!

Она уже готова была снисходительно выслушать его предложение поужинать где-нибудь вместе, а потом… вежливо отказать ввиду приема в «Рэдиссоне». Мальчик снова обидится, да что поделаешь! Бедный малыш с идеей на целую сотню баксов! Это ж надо придумать! И кому сказать…

Елена не успела вылить ушат холодной воды на воспаленную голову бывшего любовника, потому что поток его красноречия прервал звонок сотового телефона, который Лена включила, выходя из студии. Она услышала голос секретарши Западинского.

– Елена Олеговна? – Голос был противно-заискивающим. – Виталий Борисович велел передать вам, как закончится эфир, что он выехал раньше и не стал вас дожидаться. Он встретит вас у «Славянской». Поедете в его «мерседесе», номер вы знаете. Счастливо погулять!

Непонятно, чего больше было в голосе этой противной секретутки, в недавние годы тоже Виталькиной подстилки, сарказма или ненависти. Господи, как же это все надоело! Но что поделаешь! Ехать-то все равно надо. И она пожалела, что и в самом деле не может послать всех к чертовой матери и завалиться с Артемом в какой-нибудь скромный кабачок, а потом рвануть к нему на дачу, в Малаховку, где им так хорошо было вдвоем, кажется, совсем еще недавно…

В минутном раздражении, спровоцированном самой же произнесенным про себя словом «тоже» – тоже ведь подстилка, не надо себе льстить! – она чуть было не приняла предложение Артема. Но тут же приготовленный для него ушат будто опрокинулся на ее собственную голову: «Мать, ты чего?! Совсем сбрендила?!»

Артем понял по ее взгляду, что ему ничего не светит, и словно погас сам. Мазохистски терзая свою душу, он оделся и вышел к автомобильной стоянке у входа, где приткнулся его «жигуленок». Он слышал слишком громкий голос секретарши Виталия Борисовича, глазами нашел «мерседес» босса, который ожидал Ленку, отметил и любопытные взгляды выходящих из здания сотрудников, отработавших свои смены. Да, конечно, куда ему со своим предложением и «жигулем» против Западинского! Он сел за руль, но с места не тронулся: мучился и ждал, когда выйдет Ленка, хотел увидеть, как она сядет в роскошную машину, и ее увезут.

Она вышла – в длинном платье и короткой меховой накидке – красивая до невозможности. Медленно подошла к машине. Открылась задняя дверь. Лена нагнулась и… словно прыгнула в салон. Быстро и резко. Так не садятся в машину. Так бывает, если человека дернут за руку. Если его рванут с такой силой, что он на ногах не устоит.

Артем подумал, что ему просто показалось, почудилось, что это его ревность вздрючивает до такой степени. Но тут же увидел, как к «мерседесу» с двух сторон быстро подошли двое мужиков в темных плащах и тоже сели в машину – один на заднее, другой на переднее сиденья. «Мерседес» как-то слишком шустро рванул от входа. Сам не соображая, зачем он это делает, Артем ринулся следом.

Вырулив на улицу академика Королева, «мерседес» стал стремительно удаляться в сторону проспекта Мира. Но у метро свернул на проспект не в сторону центра – это успел заметить Артем, – а к Ярославскому шоссе. "Странный путь к «Рэдиссон-Славянской», – успел подумать и твердо решил проследить по возможности, куда же все-таки отправилась Ленка. Уж как-то все это случилось неожиданно и странно. Мужики еще, не похожие на охрану…

Артем выжимал из своего «старичка» все, что мог. «Мерседес» же впереди не особенно торопился, он плавно несся по Ярославке, и явно за город. Артем старался не отставать, но и близко не подходить: почему-то у него все больше зрело подозрение, что Ленку могли похитить. Почему? Да просто интуиция – и все! И значит, она в большой опасности. А за себя Артем не боялся – и тоже без всяких к тому оснований…

О том, что все не так, Лена поняла сразу, едва заглянула в открытую дверь «мерседеса». На нее с усмешкой смотрел совершенно ей не знакомый человек. Она машинально отшатнулась, но тот успел ухватить ее за руку и резко дернул на себя. Она упала лицом вниз на широкое заднее сиденье. И тут же его грубая рука сжала ее шею, притиснув к скрипящей коже. А еще через минуту-другую кто-то вскочил в машину и сел ей на ноги.

– Не станешь рыпаться, – хмыкнул грубиян, – ничего тебе не будет плохого. А поднимешь хипеж, харю изуродуем. Ну?

– Не буду… – сдавленно просипела она. И ее тут же, рывком за волосы, подняли и посадили, сдвинувшись с обоих боков так, что она оказалась зажатой двумя мужчинами.

– Не рыпайся и не вякай, – продолжал грубиян. – Сейчас отвезем тебя куда надо, там поговорим и, если не будешь дурой, отпустим.

– Чего вам от меня нужно? – спросила она наконец, сообразив, что эти мужики – не насильники какие-нибудь, а скорее всего, похищение связано с работой Виталия.

– Помолчи, – брезгливо посоветовал грубиян. – Успеешь еще…

Стекла у «мерседеса» были затемненными, и Елена, как ни старалась, не могла понять, куда ее везут. Только однажды похитители нарушили молчание.

Сидевший впереди, рядом с водителем, кинул через плечо, не оборачиваясь:

– Там какой-то хмырь тянется. Я заметил, от самой башни.

– Ну так уходим, – ответил грубиян. – Чего ждем-то?

– Я думал, случайность, а он – нет, повис…

Елена хотела обернуться, но ее остановил окрик грубияна:

– Кому сказано! Ну?! – Он повернулся сам и стал смотреть назад. – Который? Вон тот, красный, что ли?

– Ага.

Елене вдруг стало нехорошо: она подумала, что преследовать «мерседес» мог бы решиться только один человек – Артем, с его отчаянным безрассудством. А похитители между тем, нимало ее не стесняясь, заговорили о том, что надо сделать с этим «хвостом».

– За Тарасовкой берем левее, – предложил грубиян, – на Ивантеевку, а там, перед Зеленым Бором, тормознем. Он догонит, а ты, – он повернулся к сидевшему справа от Елены, – шмальни его.

«Тарасовка, Ивантеевка! – мелькнуло у Елены. – Это значит, что ее везут куда-то в сторону Пушкино…» И тут же подумала, что шмальнуть – на их языке – это, наверное, убить. И покрылась холодным потом.

– Не надо, – сказала она.

– Чего – не надо? – буркнул грубиян.

– Убивать не надо.

– А это что, твой какой-нибудь? – Он даже с некоторым интересом посмотрел на нее. Она заметила, как в темном салоне блеснули его глаза – видимо, от проносящихся мимо фонарей.

– Я ничего не знаю, но убивать все равно не надо.

– Ну, не надо так и не надо, – неожиданно согласился он и добавил уже водителю: – Притопи! Хрен с ним…

И «мерседес» стал быстро набирать скорость, опасно обходя движущийся в загородном направлении поток машин. Елена вдруг подумала, что нагло летящую иномарку наверняка заметят и остановят бдительные гаишники, и вот тогда она закричит, устроит в салоне бучу, чтобы привлечь к себе внимание. Но никто, как назло, их машину не останавливал. А потом передний, наблюдавший происходящее сзади в зеркальце обзора, заметил:

– Отстал.

– Повезло хмырю, – отозвался небрежно грубиян.

И уже до конца, до приезда в какой-то лесной массив, окруженный высоким кирпичным забором, ими не было произнесено ни единого слова.

«Мерседес» проехал за железные ворота, покружил по слабо освещенной, блестевшей от дождя дорожке и подъехал к высокому, тоже кирпичному дому. Но не к подъезду с колоннами, а на задний двор, заставленный машинами. Водитель коротко посигналил, и сейчас же на стене дома загорелась лампочка, а под ней открылась почти неприметная дверь. Из нее, держа над головой раскрытый зонтик, вышел худощавый невысокий мужчина и махнул приехавшим рукой.

Первым из машины выбрался сидевший справа, молчаливый охранник. Он потянул за собой уже не упирающуюся Елену. И последним вышел грубиян – плотный и коренастый мужик, надевший от дождя кепочку. Он подошел к хозяину под зонтом.

– Забирайте вашу курицу. Все в порядке. У нее претензий нет.

Охранник подвел Елену ближе. Худощавый крепко взял ее за локоток и подтолкнул к открытой двери.

– Спасибо, все свободны. – Он вежливо кивнул им и, сжав кисть Елены железной хваткой, потянул за собой в темноту дома. Дверь, казалось, сама закрылась за ними. И тотчас вспыхнул свет. Они стояли на лестничной площадке. Ступеньки уводили вниз, в темноту подвала, и вверх, где сияла трехрожковая люстра.

– Прошу, – худощавый показал рукой наверх.

– Где я и что вам от меня надо? – ледяным голосом оскорбленной красавицы спросила Елена.

– Там все узнаете. – И повторил настойчиво: – Прошу.

Лестница вывела в просторный холл. Возле одной из стен удобно расположился камин. Дрова постреливали искрами, пламя чуть слышно гудело в трубе. Напротив камина, вокруг низкого стеклянного стола, стояли широкие тяжелые кресла. Окна были плотно затянуты гардинами. На стенах, возле трех дверей, слабо светились маленькие бра, и оттого полумрак казался уютным.

Худощавый сел в одно из кресел, жестом предложил Елене занять место напротив.

– Вы спросили, Елена Олеговна, где вы находитесь? Отвечаю: в приличном доме. Что от вас надо? Немногое. Я объясню. И если вы соизволите понять и принять мое предложение, которое, вообще-то говоря, лично вам ровно ничего не стоит, мы вас отвезем в город. Ну, опоздаете вы в эту «Славянскую», и что с того? Придумаете что-нибудь, вы, женщины, на этот счет очень даже сообразительные.

– Не надо эти ваши «ля-ля», – поморщилась Лена. – Я же понимаю, что люди с уголовными рожами и манерами занимаются подобными делами совсем не ради милой беседы. Поговорить можно было и в Останкине. Значит, вы хотите предложить мне сделку, причем самого неприятного свойства. Иначе бы не тащили за сто верст киселя хлебать.

– Приятно слушать трезво мыслящую женщину! – почти восхитился худощавый.

– Отчего ж вы тогда не представились? Меня-то вы знаете, а я вас – нет, что опять-таки говорит в пользу моего предположения. Вас интересует, вероятно, Западинский? Или что-то иное, но связанное с ним?

– Я ж говорю: приятно! – широко улыбнулся худощавый. – Можете называть меня… ну, скажем, Иваном Ивановичем, если хотите. Это не имеет никакого значения. Что же касается вашего шефа и любовника, я предпочитаю называть вещи своими именами, но он нас интересует в гораздо меньшей степени, чем вы можете предположить. Дело же вот в чем. Как нам стало известно, ваш шеф активно пользуется услугами одного талантливого хакера…

– Значит, все-таки шеф? – хмыкнула Елена.

– Этот хакер, – не обращая внимания на ее реплику, продолжил худощавый, – является вашим родным братом. Его зовут Вадим. Итак, по нашим сведениям, господин Западинский, пользуясь своим положением в определенном смысле благодетеля вашей семьи, вполне сознательно подвиг вашего братца на ряд действий, которые подпадают под совершенно определенные статьи Уголовного кодекса. Западинский знает, что совершаются преступления, что отвечать за них придется в первую и главную очередь именно вашему брату, и тем не менее продолжает инициировать их со все большим размахом. Это естественно, потому что для людей, подобных Виталию Борисовичу, всегда основным было получение барышей, а судьбы людей не играют ни малейшей роли. Если вы достаточно хорошо сумели понять его за время вашего, так сказать, знакомства, то не можете не согласиться со мной.

– Ну предположим, так что вам нужно от меня?

– Мы хотим найти вашего брата и предупредить его об очень серьезной опасности, нависшей над ним. Западинский его прячет. Мы не знаем где. Вот вы и должны нам помочь в этом вопросе.

– А вы-то сами кто? Представители спецслужб? Бандиты? Конкуренты Западинского? И почему вы говорите именно со мной на эту тему, а не с отцом, к примеру? Почему выбрали меня? Думаете, женщина – существо слабое, припугни хорошенько, и она на все согласится? Мне, между прочим, тот грубиян, что привез сюда, уже обещал харю изуродовать. Это как понимать?

– В нашей работе иногда действительно приходится пользоваться услугами, мягко выражаясь, не всегда законопослушного элемента. Однако никаких грубых шагов в отношении вас ими предусмотрено не было, можете быть спокойны.

– Да? Сомневаюсь, – ответила она, вспомнив короткий диалог относительно неизвестного преследователя на «Жигулях». Ведь убили бы и глазом не моргнули. Но говорить об этом не стала. – А вы, получается, изображаете из себя тайных сотрудников спецслужб? И документы соответствующие имеются?

– Вам следует поверить мне на слово, – возразил собеседник. – Так будет лучше для вас. Да и безопаснее. Повторяю, нам нужен ваш брат. Пока еще не поздно и не случилось большой беды, после чего уже никакие раскаяния ему не помогут.

– Увы, и я ничем вам помочь не смогу. Я не знаю, где он находится. Он изредка звонит домой, говорит, что у него все в полном порядке, хвостов в институте нет, работа нравится. Вот и все.

– Он давно приезжал в последний раз?

– Месяца, может, два назад. Мельком. Взял что-то и уехал. Но с ним был телохранитель – здоровый такой мужик. Вас бы он сложил пополам одним пальцем.

– Не сомневаюсь, – серьезно сказал худощавый. – Значит, вас надо понимать так, что никто из вашей семьи не в курсе места пребывания Вадима. Ясненько. Ну что ж, придется сделать парочку жестких встречных шагов.

– В каком смысле?

– Подержать вас здесь. Не у камина, нет. Там, внизу, имеются специальные помещения, они гораздо менее комфортны, но зато полностью изолированы от внешнего мира. И тогда мы поглядим, что важнее для вашего любовника – барыши или жизнь такой замечательной женщины, как вы.

– Значит, все-таки бандиты, – с издевкой заметила Лена.

– В принципе нам наплевать, что вы будете о нас думать. Но я бы все же посоветовал вам не делать ни лишних заявлений, ни ненужных телодвижений. И то, и другое может быть расценено нашей охраной как вызов, а некоторые, как вы изволили заметить, грубияны часто очень невоздержанны в отношениях с женщинами, особенно приятными, понимаете? Поэтому сами постарайтесь сдерживать себя и не говорить лишнего.

– Вы что же, собираетесь всем скопом насиловать меня до тех пор, пока здесь не окажется мой брат? – с вызовом бросила она.

– Если не окажется другого выхода, – спокойно ответил худощавый, – мы воспользуемся вашим предложением.

– Вы – скотина! – воскликнула Елена. Она схватила тяжелую хрустальную пепельницу со столика и метнула ее в голову собеседника.

Тот легко уклонился, а пепельница брызнула осколками где-то возле камина.

– Ай-я-яй, какая непослушная девочка, – с сожалением сказал худощавый и, приподнявшись в кресле, почти неуловимым движением ладони ударил ее по шее, возле уха.

Елена потеряла сознание.

Нажав на кнопку, вмонтированную в подлокотник кресла, худощавый сказал двоим вошедшим мужчинам:

– Отнесите ее вниз, пусть потихоньку приходит в себя. И – на цепочку.

Вошедшие легко подняли Лену, снесли по лестнице в подвал и положили в одной из небольших комнаток на кровать. А руку ее с помощью наручника на короткой цепи прихватили к спинке кровати.

Западинский был разъярен: Ленка стала слишком много себе позволять. Информационная программа давно закончилась, он сидел в кабинете, как идиот, и ждал ее.

Прием в «Рэдиссон», вообще говоря, не был для него обязательным. Но туда, по сведениям, имевшимся у Виталия, обещал подъехать посол Ирака, и вот с ним нужно было перемолвиться по поводу одного из американских проектов, к которому Ирак имел повышенный интерес и готов был хорошо заплатить за любые сведения о нем. Суть там заключалась в секретных разработках Пентагона, касавшихся дальнейшей политики США в ближневосточном регионе.

Как в руки Виталия попали эти суперсекретнейшие материалы, другой вопрос. Важно, что он их имел, а предварительные консультации с иракскими военными показали их большую заинтересованность.

И еще одна немаловажная деталь: посол имел слабость к красивым женщинам, вот Ленка и должна была сыграть в контакте Виталия с послом определенную роль. Отвлечь внимание окружающих от серьезных переговоров.

Но Ленка – черт бы ее побрал! – исчезла.

Западинский наорал на секретаршу, будто она была виновата в том, что эта стерва Скляр подвела шефа. Секретарша, молодая и весьма привлекательная женщина, какой-то год с небольшим назад лично удовлетворявшая сексуальные потребности Виталия Борисовича, искренне и открыто ненавидела соперницу. И о том было известно достаточно широкому кругу сослуживцев. Поэтому несправедливые обвинения шефа воспринимала с удвоенной яростью.

Она сама спустилась в редакцию, опросила всех, кто присутствовал при окончании информационной программы, но так ничего и не узнала. Кто-то видел, что Елена Скляр сразу после «погоды» выскочила из студии, потом ее видели вместе с Никулиным в коридоре, а потом она исчезла. Кто-то ею интересовался по телефону, но ее не нашли. Никулина тоже, кстати, на студии нет. Может, вместе куда рванули? У них, по слухам, вроде когда-то что-то было…

Эти сведения окончательно добили Западинского, и он заорал на секретаршу, чтоб с завтрашнего утра этой Скляр и не пахло тут, что она уволена без всяких объяснений, что он никому не позволит пренебрегать его распоряжениями. Секретарша стояла с видом огорченной невинности и была так застенчиво мила, что Западинский, сорвав на ней гнев, поутих и вдруг увидел, что эта Ирка ничуть, между прочим, не хуже той поганки, а в постели, если ему не изменяет память, может еще и потягаться со строптивой Скляршей.

– Давай быстренько дуй к костюмерам, я им позвоню, оденься для приема и поедешь со мной. Поняла?

– Поняла, – зарделась та и потупилась. А сердце бухало от счастья, что прошлое может так неожиданно легко вернуться…

«В конце концов, какая разница, – подумал Виталий, – брюнетка или блондинка? А эти восточные ребята как раз чаще всего и клюют на таких вот, как Ирка, сытеньких блондиночек…»

Вопрос же с увольнением Елены надо будет завтра решить спокойно и без нервов. Олег – полезный мужик и может еще не раз пригодиться со своими связями и знакомствами на среднем уровне. Важные дела только решаются в высоких кабинетах, а исполняются именно на среднем, чиновничьем уровне, куда иной раз сам со взяткой не придешь, поскольку можно легко потерять общественное лицо. Вот для таких ситуаций и незаменим Олег Скляр – известный телеведущий, человек открытый и компанейский. Но дочку его надо будет наказать примерно, чтоб сбить эту чертову спесь, чтоб указать ее истинное место.

Он удивленно расширил глаза, когда короткое время спустя перед ним предстала Ирка в эксклюзивном вечернем платье от Юдашкина, подчеркивающем главные прелести женщины, которые когда-то обожал Виталий.

«Черт возьми, – снова мысленно ухмыльнулся он, чувствуя волнующие флюиды, истекающие от эффектной женщины, – а ведь господин посол, пожалуй, не устоит… Не-а, не обломится ему, мы и сами с усами. А вот потом – почему бы и нет, если Ирка сильно возражать не станет? Надо же когда-нибудь и ей судьбу устраивать. А пока… Это может стать удачным завершением не менее удачных переговоров…»

– Завтра этого мудака Никулина – ко мне! – приказал он и махнул рукой: – Поехали, и так уже опоздали!

Тот, кого походя упомянул Западинский, пригибаясь, крался вдоль высокого кирпичного забора и старался найти хоть какой-то приемлемый способ безопасно проникнуть за ограду. Забор казался бесконечным. Значит, не бедный человек здесь обосновался, поди, добрый гектар леса заграбастал.

«Старичок» не подвел Артема. Никулин, конечно, крупно отстал от «мерседеса», но подумал, что с самого начала вел себя слишком нагло и наверняка подставился. Поэтому он ловко спрятался в потоке машин, больше не высовывался, однако старался не упустить здоровенный «утюг» из поля зрения. Шикарные габаритные огни похитителей и синяя мигалка были для него отличным маяком. И когда «мерседес» свернул с шоссе в сторону, Артем не стал торопиться и догонять его. Он подождал, пока похитители скроются между домами поселка, и, погасив фары, отправился следом.

Российская глубинка никогда не могла похвастаться хорошим освещением улиц. А вот красно-оранжевые огни иномарки и синий проблеск были видны издалека. Таким образом Артем и добрался до длинного кирпичного забора. Съехал с асфальта в небольшой «карман», засыпанный гравием, поставил машину носом к Москве – на случай экстренного бегства – и дальше отправился пешком.

Было темно, но за забором имелось освещение, поэтому кромка его виделась отчетливо. В одном месте, где почти вплотную с забором росло дерево, Артем, поднатужившись, забрался на эту кромку и огляделся. Вдоль асфальтовой дороги стояли низкие светильники, а в стороне, за кущей облетевших уже берез, высился ярко освещенный трехэтажный, типичный для новых русских миллионеров, особняк.

Но на территории могли быть собаки, поэтому рисковать не стал, а последовал дальше вдоль забора, время от времени подтягиваясь на руках и оглядывая участок. Так он обошел все владение по периметру. И, подтянувшись в очередной раз к кромке ограды, обнаружил задний фасад дома и стоящий среди других машин уже знакомый «мерседес». И тут отчаянно залаяли собаки, кинулись к ограде. Кто-то закричал на них, но собаки яростно прыгали на сплошную кирпичную стену, не в силах ее преодолеть. Послышались уже несколько голосов. Артем сообразил, что его дело – тухлое. Надо делать ноги. И он сделал. Благо до оставленной у дороги машины оказалось не так и далеко.

Собак на волю не выпустили, и поэтому никто его не преследовал. Машина завелась с ходу, и Артем врезал по газам. Теперь бы только узнать, что это за территория, чей особняк, куда привезли Ленку. Но выяснить это он мог только в поселке, лежащем вдоль трассы. Или у милиции. Но к последней обращаться он пока не собирался: наверняка все здесь давно уже куплены, а его странный интерес к обитателям поместья может вызвать нездоровую реакцию.

В середине поселка, возле единственного столба с фонарем, работал ночной магазинчик. Артем притормозил возле него и вошел в тесное помещение. За прилавком скучали две девицы.

– Девушки, я совсем запутался, – стал объяснять Артем. – Мне надо в Коровино, показали дорогу, а я уперся в какой-то поселок с кирпичным забором.

– Коровино? – удивленно переспросила одна. – Что-то я не помню у нас таких деревень. Вальк, а ты?

– Не, у нас таких нету.

– А что это за поселок? – вернулся к своему Артем.

– Да какой там поселок! – пожала плечами Валька. – Отгрохали домину. Богатенькие буратины живут. Какой-то важный дядька из Москвы. Он с охраной ездит, а к нам ни разу не заглянули. Мы туда не ходим.

– А чего? Охрана не разрешает?

Девушки переглянулись.

– Сам поди попробуй, живо без портков останешься. Там такие псы, как в кино, зверюги.

Артем невольно поежился. Больше вопросов он не имел. Кивнул на прощание и вышел к своей машине. Отъезжая, увидел, что со стороны того «богатенького буратины» быстро приближается какой-то большой автомобиль – лучи от его фар словно шарили по обочинам. В любом случае привлекать к себе внимание было бы опасно, и Артем шустро рванул к шоссе, по которому катились встречные потоки машин…

Девушки не успели обсудить непонятного посетителя, как дверь их магазинчика слова распахнулась, и на пороге появился крепыш в кожаной куртке нараспашку и полосатых спортивных штанах.

– Чего этот хмырь искал? – спросил с порога, будто уже знал, о чем тут шла речь.

– Какое-то Коровино. Говорит, заблудился, не туда заехал. А у нас никакого Коровина нету.

– А чего он к нам ездил? – с непонятной угрозой снова спросил крепыш.

– А ты догони да сам спроси! – дерзко ответила Валька и улыбнулась.

– Поговори мне… – сердито бросил парень и хлопнул дверью так, что звякнули бутылки на стеклянных полках.

– Во наглый! – сказала Валькина подружка, когда большой черный джип отъехал от магазинчика…

…Артем выскочил на МКАД и поехал в сторону Ново-Рязанского шоссе. Он был очень расстроен своей неудачей и решил, что приедет домой, в Малаховку, и напьется до чертиков. Настроение было поганое. И во всем случившемся сегодня он винил одного себя. Почему-то ему казалось, что Елена была близка к тому, чтобы согласиться провести вечер с ним, но он не сумел настоять. А если б настоял, давно уже сидели бы на даче в Малаховке, пили бы шампанское, которое Ленка очень любит… А теперь придется пить одному и слушать, как на кухне ворчит бабка. Родители жили отдельно в Москве, а Артем предпочитал бабкино жилье – тихо, спокойно, да и до Москвы, в общем, недалеко.

Он загнал машину во двор и вошел в дом. Бабки не было, вероятно, ушла поболтать к соседке. Не снимая куртки, Артем подошел к холодильнику, достал оттуда початую бутылку водки и налил полный стакан. Махом выпил, решив, что завтра на работу поедет на электричке. Но водка почему-то не брала. Тогда он долил в стакан остатки, опрокинул в рот и подумал, что надо сходить на станцию, купить еще бутылку – ночь-то длинная.

Выйдя из калитки, увидел джип, стоящий на другой стороне улицы.

– Мужик! – крикнули ему оттуда. – Подскажи, как на Красноармейскую проехать?

Артем подошел ближе, чтобы объяснить, но ничего не успел сказать, потому что его чем-то тяжелым ударили по голове, и он тут же испустил дух.

– Давай его сюда, – негромко сказали из салона джипа.

Тот, который ударил Артема кастетом по темени, подхватил падающее тело и сунул в открытую дверь головой вперед.

– Как он? – спросил ударивший сиплым голосом.

– Мудила, ты ж его замочил! – удивленно воскликнул сидящий в салоне.

– Да быть не может! Я ж вполсилы!

– Не, хана… Че теперь делать-то? Делать че будем? Ну?

– Че делать, че делать! Заладил, блин! На путя кинуть!

– Залазь в машину! – зло крикнул водитель. – Засранец! Ничего те поручить нельзя! Отрастил кувалду!

И джип, не включая фар, умчался в темноту…

А утром на железнодорожных путях, на перегоне между Красковом и Томилином, было обнаружено тело мертвого человека. Экспертиза показала, что в момент гибели этот человек находился во второй стадии алкогольного опьянения. Из удостоверения, найденного в заднем кармане джинсов, стало ясно, что этот человек работал на телестудии Останкино. В середине дня в управление кадров позвонили из морга люберецкой больницы и сообщили, что у них находится труп Никулина Артема Васильевича, по всей вероятности в пьяном виде выпавшего из электрички. Есть такие лихачи, надерутся до чертиков, а потом отодвигают механические двери и курят: свежий ветер им, видишь ли, необходим! Впрочем, следствие покажет, а пока надо приехать на опознание личности покойного, поскольку при падении лицо его превратилось в сплошную кровавую массу. Желательно, чтобы на опознание приехали люди с крепкими нервами…

 

Глава девятая. ТАЙНЫ БОЛЬШОГО ПИТА

Пользуясь своим привилегированным положением, Александр Борисович встречал Питера Реддвея прямо возле выхода из «гармошки». Старина Пит слегка враскачку, как все очень полные люди, двигался по протянутому до самолетного люка рукаву, и казалось, что рукав раскачивается от грузных шагов.

Турецкий приветственно поднял обе руки, словно дирижер, подающий команду оркестру. Питер понял жест и небрежно махнул ладонью: мол, оркестра не надо. Все формальности не заняли и пяти минут. Просто пришлось немного подождать, пока не подъехали два чемодана Пита. Турецкий окинул зал глазами в поисках тележки или носильщика. Но Пит уверенно подхватил один, предоставив второй Турецкому. Чемоданы были на колесиках. И они отправились к машине.

Александр сам сидел за рулем. Поэтому разговор о деле, приведшем Реддвея, и на дух не переносящего любых путешествий и просто перемещений в пространстве, в Россию в такое нехорошее, неприветливое осеннее время, должен был начаться сразу, едва они выехали со стоянки.

Зная, что на подобные подвиги старину Пита могли действительно подвигнуть лишь чрезвычайные обстоятельства, а также хорошо понимая, что мир, в котором нынче приходится жить, необычайно прозрачен, легко просвечивается и прослушивается, Турецкий перед выездом в аэропорт заскочил в охранно-розыскное агентство «Глория», коим управлял племянник Вячеслава Ивановича Грязнова – Денис, и попросил Денискиных умельцев пошарить в его «Волге». Машина хоть и служебная, однако могла быть полна, как говорится, неожиданностей. И оказался прав. Умельцы очень скоро обнаружили «маячок» под кожаной обивкой салона. Маленькую такую игрушку, которая четко указывает преследователю, где в настоящий момент находится преследуемый. Штучка в принципе безобидная, но не на служебной же машине! Заказ на автомобиль, кстати, был сделан еще вчера, значит, кто-то успел постараться, если, конечно, этот «маяк» не стоял здесь давно. Все равно плохо.

Пит, естественно, не был бы Питом, если бы не поинтересовался, чья это машина. Он знал, что финансовые возможности его боевого заместителя по «Файф лэвел» далее примитивного российского варианта итальянского «фиата» не распространяются. А тут такое роскошество, где он без особых забот смог разложить свое могучее – никак не иначе! – тело.

Турецкий, понимавший, что успех его с Питом дела может в первую очередь зависеть лишь от взаимного и полного доверия, объяснил, откуда эта машина и что было обнаружено в ней. Пит почему-то был доволен. Он многозначительно хмыкнул и стал расстегивать ремни чемодана, который находился в салоне, поскольку не поместился в багажнике, который полностью занял второй чемоданище. Ну да, уж если и ехать куда, так со всем хозяйством – это было полностью в правилах Реддвея. Потом он начал рыться в пижамах, рубашках, нижнем белье и наконец извлек небольшой черный футляр с двумя рожками антенн.

– На, – торжественно протянул он футляр Турецкому. – Можешь пользоваться. Там индикатор, видишь? Когда он светится, значит, рядом есть постороннее. Понял?

– Понял. Светится, когда что-то постороннее, так ты говоришь?

– Да. Это очень удачная и самая последняя разработка наших… как ты сказал? Умельцы? Это кто?

– Те, которые умеют думать головой и делать руками. Причем все, что угодно.

– У-мель-цы… Хорошее слово, пойдет в мою копилку. Ты легко разберешься. Если направленно слушают. Если микрофон. Даже если мина. А чтоб найти источник, надо походить вокруг, скажет звуковой сигнал. Учти, Алекс, у нас их пока имеют несколько человек. В ЦРУ.

– Горит, однако, – озабоченно сказал Турецкий.

– Почему горит? – всполошился Пит. – Дай!… Действительно, горит…

Он ловко поманипулировал прибором, потом оглянулся, стал всматриваться в бегущие сзади машины и наконец сказал:

– Он реагирует на лазерный луч. Нас слушают.

– Ясно. И на каком расстоянии берет?

– До километра.

– Это очень хорошо, Пит. А кто кроме меня и Кости знал о твоем приезде?

– Ты странно спрашиваешь… У нас – пять человек. Включая меня. У вас? Это вам должно быть виднее. Но – определенно знают, иначе так бы не встречали.

– Ну ладно, тогда давай пока помолчим.

Турецкий резко съехал на обочину и остановился. Оглянулся, начал рассматривать следующие за ним машины. Они не останавливались. Но вот впереди, метрах в ста, тоже съехала на обочину серая «Волга». Турецкий взглянул на индикатор: красный огонек светился. Тогда Турецкий включил зажигание и подъехал к серой машине почти вплотную. Вылез, подошел к водителю, постучал в боковое стекло. Тот неохотно опустил его. Турецкий заглянул в салон и увидел на заднем сиденье пассажира с наушниками на голове и раскрытым чемоданчиком на коленях. На крыше «Волги», где обычно у оперативных машин стоят «маячки», было нечто, напоминающее маленькую спутниковую тарелку.

– Извини, друг, не подскажешь, как на Ленинград проехать? – спросил Турецкий у водителя.

Тот смотрел на Александра и ничего не говорил.

– А-а, немой? Ну извини! – Турецкий быстро сунул руку в салон и вытащил ключ зажигания. А из подмышечной своей кобуры ПСМ – по нынешним временам «важнякам» приходится ведь лично защищать свою жизнь. – Отдохните немного, ребята. – Он на прощание махнул им пистолетом.

Быстро вернувшись в свою машину, Турецкий нажал на педаль газа. Когда его «Волга» миновала мост через Москву-реку, огонек индикатора погас. Александр набрал по мобильному номер Грязнова-старшего и, когда Слава отозвался, попросил:

– Сделай мне личное одолжение, выясни, кому принадлежит машина с номером… – И он продиктовал цифры номера серой «Волги». – А потом перезвони на мой мобильник, ладно?

– Бу сделано, ваше превосходительство, – хмыкнул Грязнов.

– Ну вот, теперь, Пит, можно и поговорить…

Информация Реддвея была неожиданной для Турецкого, которому всякого рода кибервойны представлялись детскими забавами в залах игровых автоматов. Но если на этот раз и шел разговор об игре, то о такой, чьи масштабы были сопоставимы разве что с тщательно продуманной и проведенной разведывательной операцией типа похищения советской резидентурой секретов атомной бомбы.

Реддвей рассказывал, что в принципе современные вычислительные системы и сети общего назначения имеют серьезные проблемы с безопасностью. И уже давно ни для кого не секрет, что серверы многих компаний вскрываются, можно сказать, постоянно. Но до последнего времени специалисты в области компьютерной безопасности полагали, что это касается лишь вычислительных систем именно общего назначения, и цель нападения здесь выбирается, как правило, случайно. Когда же необходимо обеспечить высший уровень секретности информации, применяются специализированные защитные системы.

Как и многие другие узкие специалисты, компьютерщики нередко бывают достаточно консервативны. И миф о непробиваемости сверхсекретных военных компьютерных сетей, изолированных от сети Интернет, долго тешил их самолюбие.

Первые попытки взлома были обнаружены в начале этого года. Объектами стали частные исследовательские институты и фирмы, занятые разработкой передовых технологий. При этом американские специалисты выявили совершенно новый и довольно-таки эффективный способ взлома. Автоматическая система проникновения в сеть обладала и диагностической программой для обнаружения слабых мест в защите. Ущерб, нанесенный хакерами обворованным фирмам, по мнению экспертов, составил несколько сотен миллионов долларов.

Специалисты забили тревогу, поскольку вскоре были зафиксированы уже массовые попытки проникновения в военную компьютерную сеть в окрестностях Сан-Антонио, штат Техас. Засекли также и факты нападения на локальные сети Пентагона. Одним словом, по мнению военной контрразведки США, объектам, связанным с вопросами национальной обороны, была объявлена настоящая кибервойна.

Слушая Питера, Турецкий не мог отделаться от ощущения, что становится невольным зрителем, если уже не участником, какого-то фантасмагорического виртуального фильма. Чем-то нереальным, выдуманным веяло от этого рассказа. Но, зная Реддвея, он понимал, что никакими шутками и розыгрышами здесь и не пахнет. Одного пока не мог понять: какое отношение ко всему рассказанному имеет Россия?

Следы взломщиков, заметил Питер, привели сюда. Пентагон, ЦРУ, министерство юстиции Соединенных Штатов очень надеются на помощь русских сыщиков в расследовании этого преступления века. Уходящего уже века.

– Но откуда у вас такая уверенность? – с сомнением поинтересовался Александр Борисович. – Нет, Пит, ты пойми меня правильно, я вовсе не высказываю недоверия ни к тебе лично, ни к вашим спецслужбам. Но мне нужны вполне реальные доказательства.

– Они есть уже, Алекс, – вздохнул Питер. – По некоторым сведениям, стратегические разработки, например, наших военных в отношении ближневосточного региона стали предметом торга между Россией и Ираком. Я имею в виду не ваши государственные структуры, Алекс, ты меня должен понять. Возможно, это частные лица, сумевшие хорошо организовать взлом наших оборонных сетей и теперь желающие сбыть важный стратегический товар именно тем, в отношении кого и проводится определенная политика Штатов. Я надеюсь, тебе не надо объяснять серьезность возникшей проблемы?

– Не надо, Пит. Но если у вас уже имеются конкретные подозрения, возможно, ты захочешь ими поделиться с нами? И отчего это вдруг ваши ученые оказались такими простофилями?

– Момент! Простофиля? Просто… это что? – Как бы ни был серьезен Питер Реддвей, какой бы суперважный вопрос он ни решал в данную минуту, страсть коллекционера российских непонятных выражений, идиом ни на миг не оставляла его.

– Просто до идиотизма, Пит. Глупец, вот что это значит.

– Я понял, – кивнул Реддвей, записывая в свою пухлую книжицу. – Это действительно так. Но яйцеголовые постоянно пребывают в мире собственной уверенности, чего не можем себе позволить мы, рядовые налогоплательщики. Что же касается доказательств, то мы имеем также факт переговоров нашей крупной фармацевтической фирмы с представителем одной из ваших спецслужб, предложившим новейшие лекарственные разработки для лечения СПИДа. Мы, конечно, не можем запретить частной фирме с громким именем вести конфиденциальные беседы и покупать новейшие технологии, однако сам этот факт может говорить о многом. Тебе не кажется? Особенно если сделка тянет на миллионы долларов.

– Но какая связь? – не совсем понял логику американца Александр.

– Может быть, никакой. А возможно, самая прямая. Дело в том, что эти лекарственные технологии, по сведениям из вашей же печати, были в свое время похищены в головном медицинском учреждении, которому и принадлежит приоритет в их разработке.

– Я немного слышал об этой истории, – уклончиво сказал Турецкий, стараясь ничем не выдать своего интереса. Ишь ты, как оно все переплетается. – А что, Пит, у нас, значит, есть возможность вернуть на родину украденное?

– Я этого не сказал, Алекс. Сведения я получил постфактум. И назвал как пример.

– Но ты уверен, что продавцом был действительно кто-то из наших спецслужб?

– Это почти факт, Алекс. И мы, вероятно, сможем помочь вам в решении данного вопроса. Но главным сейчас является другое.

– Я уже понял Пит, можешь не продолжать, – ответил Турецкий с легкой усмешкой. Ну конечно, какими бы ни были у них отношения, Питер оставался в душе все тем же бывшим заместителем директора ЦРУ, истинным американцем, для которого безопасность собственной страны является фетишем и никакому обсуждению, а тем более торговле с выдвижением встречных условий не подлежит.

Из компьютерных сетей Пентагона или какой-то иной, не менее значительной конторы похищены секретные сведения, касающиеся военных планов, систем жизнеобеспечения страны в критических ситуациях, секретных кодов и систем наведения стратегического оружия. Что может быть важнее! В подобных ситуациях речь уже, в сущности, идет не о том, что России станут известны супертайны африканских военных, они и сами в достаточной степени владеют нашими тайнами. Беда может случиться, если эти сведения получат экстремисты, которых хватает и в обоих заинтересованных государствах, и особенно в странах третьего мира. Вот тогда цепная реакция экстремизма и мирового терроризма может быть неостановима. Просто выйдет из-под контроля.

Но при всем при этом Пит прежде всего имел личный интерес. Иначе, как было уже замечено, он не был бы Питом…

А Америка – Америкой…

«Проснулся» мобильный телефон.

– Помнишь, ты когда-то рассказывал анекдот про одну еврейскую семью, в которой мужик был женат поочередно на трех сестрах и все они благополучно умирали? Помнишь? – Непонятно, что веселило Грязнова.

– Ну помню, а что? Мы будем сильно смеяться, но Розочка тоже дала дуба?

– Вот именно. С тобой, ваше превосходительство, одно удовольствие иметь дело. Номер, которым ты интересовался, помер еще в прошлом году. Автокатастрофа в Наро-Фоминском районе. Время действия – сентябрь. Автомобиль в разобранном состоянии по сей день находится на смотровой площадке дорожно-патрульной службы у пересечения автоартерий М-три и А-сто семь. Марка, если тебе необходимо, «Жигули» двадцать один – ноль четыре, хозяин Рожков Иван Терентьевич похоронен на Митинском кладбище. Что скажешь?

– А то, что серую «Волгу» «двадцать четвертой» модели с этим номером я видел на Ленинградском шоссе в районе Химок. И даже ухитрился, пользуясь служебным положением, точнее, служебным оружием, отнять у водилы ключи от зажигания. Такие вот пирожки, Вячеслав Иваныч!

– Ну ты у нас этот… Давид Копперфильд, Саня! А чем тебе покойник не угодил?

– Очень любопытным оказался. Хотел узнать, о чем я говорю с гостем. А нам это, сам понимаешь, но понравилось.

– Уразумел, невелика сложность. Кажется, я сам тебя этому нехитрому приемчику и обучил. Не так?

– Все так. И ключи у меня.

– Забрось их ко мне, а я отдам ребятам из седьмого отдела, пусть разберутся на досуге. Только я полагаю, что твоего номера уже и в природе не существует. Однако посмотрим. Звони, ваше превосходительство.

На Грязнова еще продолжал действовать факт получения Турецким генеральского погона. Не какой-нибудь теперь там старший советник, а бери выше – государственный советник. Пусть и третьего пока класса. Не может ведь нынче сказать Славка: «Мы – генералы…», обнимая при этом за плечи Костю Меркулова. Закончились подковырки в адрес, казалось бы, вечного полковника.

Турецкий сунул мобильник в карман и сказал Реддвею:

– Я должен тебя доставить в гостиницу, в ваше посольство или в собственную контору? О чем вы договаривались с Костей?

– О, «мистер Костья»! – явно передразнил Питер известную Джеми Эванс. – Это – позже, вечером. А мы едем в «Балчуг», так? Мне заказан большой номер. Я ведь известный американский бизнесмен, Алекс. Мне полагается проживать широко.

– О том, кто ты, к сожалению, давно всем известно. Так что твоя тайна, скорее всего, уже ни для кого не секрет. Поэтому наблюдать за тобой станут в сто глаз. Ибо никто, наверное, толком не знает о цели твоего визита. Вот и давай делать вид, что ты прибыл для каких-то узкоспецифических консультаций. Да к тому же только дурак не поймет, что просто так один генерал встречать другого не станет.

– Да-да, – поощрительно засмеялся Реддвей по поводу столь нехитрого хвастовства Турецкого, – я уже знаю о твоем повышении, Алекс. Позже, в отеле, я смогу тебя поздравить. Я еще, помню, подумал, что мне, в моем положении, я имею в виду наш «Файф лэвел», будет очень престижно иметь заместителя генерала…

Вид из окон люкса, заказанного Питу накануне, был восхитительным. Замоскворечье с его обилием храмов, золоченых куполов даже под хмурым московским небом выглядело по-своему празднично и притягательно.

Турецкий гостеприимно показал за окно, но Питера больше волновали широченная кровать в спальне и вполне устойчивый диван в гостиной. Походя Александр достал подарок Пита, включил его, и номер мгновенно наполнился тонким прерывистым писком динамика. А красный огонек даже и не мигал ни в одной из комнат, включая туалет и ванную. Да, постарались ребятки! Это хорошо, что Питер, сам высокий профессионал, относился к подобным штукам снисходительно. Наверняка и подарок такой Александру сделал совсем не зря, продемонстрировав ему лишний раз свое полное доверие.

Он обошел номер вслед за Турецким, хмыкнул и сказал:

– Очень хороший номер, Алекс. Удобный. И вид отсюда просто прекрасный. Но я основательно проголодался, поэтому предлагаю, не откладывая дела в долгий ящик… так?… немедленно идти в ресторан.

Еда для Реддвея стояла на втором месте после спокойного отдыха в любимом кресле, которое здесь, в Москве, вполне мог бы заменить и прочный, на дубовых ножках, старинный диван. Или наоборот – сперва все-таки плотный обед, а уже потом – отдых. А ведь впереди была назначена важная встреча в прокуратуре, у Константина Дмитриевича Меркулова. Естественно, что к ней Пит хотел подготовиться основательно. То есть закусить и отдохнуть.

Фортель с ключами от «Волги», который выкинул Турецкий, чрезвычайно обеспокоил Сергея Сергеевича Матюшкина. Хотя он был уверен, что случившийся прокол не имел непосредственного отношения к его службе. Уж тут-то все было чисто. Правда, слухачи успели записать кое-что о каком-то приборе, который привез с собой американец, но что это было такое, никто из специалистов пока не знал. Результат же – налицо. Поэтому, не дожидаясь, пока фальшивым номером, с подачи Турецкого, заинтересуется дорожный патруль, парни Матюшкина быстро сменили номера на «Волге» и кинулись вдогонку, но преследуемых так и не нашли.

Особенно заботил Сергея Сергеевича приезд Питера Реддвея, о котором ему было многое известно из секретных материалов, коими располагали по долгу службы предшественники Матюшкина. Знал он, что гость был матерым разведчиком, в недавнем прошлом вторым или третьим человеком в ЦРУ, а кроме того, специалистом, к слову которого прислушивались не только руководители тайных ведомств Соединенных Штатов, но и лица из Белого дома.

И еще одна связь настораживала. Встречал в аэропорту Шереметьево-2 американца «важняк» из Генеральной прокуратуры Турецкий, который в настоящее время вел дело об убийстве двух парней в ремонтной мастерской на Новой Басманной улице. А про этого следователя было известно, что ему руководством всегда поручаются дела архиважные, такие, которые лично находятся на контроле у президентской администрации. И он практически всегда справляется с ними. Не исключено, что будет раскручено и новобасманное преступление. И кто тогда может поручиться, что следы не выведут этого Турецкого на совсем нежелательный адрес? А тут еще и приезд Реддвея с неизвестно какими целями.

Операция с материалами, взятыми у дурачков с Новой Басманной, подходила уже к своему логическому завершению. Люди Матюшкина вышли на представителей американской фармацевтической фирмы «Медикал Рисёч», расположенной в штате Коннектикут, и дали им возможность ознакомиться с некоторыми выводами российских исследований, которые специалистам несомненно показали, что им предлагается не кот в мешке, а почти готовые результаты многолетней кропотливой работы ученых, освоивших совершенно новое направление в конструировании лекарственных форм. Такие исследования и стоили дорого.

Запрошенные десять миллионов долларов, однако, американцы сочли слишком несерьезной, большой для них суммой. А если говорить всерьез, то ровно половина, то есть пять миллионов, их вполне бы устроила. Но эта сумма абсолютно не устраивала русских. Вот и шла пока торговля. А Матюшкин дал тем временем указание своим связаться с конкурентами этих упрямых коннектикутцев. Но в принципе дело было, что называется, на мази. Похоже, что «Медикал Рисёч» согласилась бы на восемь миллионов. Во всяком случае, и Плешаков не возражал против этой цифры.

Тут возникал другой, не менее важный фактор – время. Надо было торопиться. Известие о том, что какая-то неизвестная русская фармацевтическая фирма предлагает за большие миллионы результаты своих новейших исследований, сразу вызывает вопрос: что это за фирма? А там, где появляются подобные вопросы, неизбежен моментальный провал. Мир нынче очень прозрачен, идеи носятся в воздухе, они нередко находят свои гнезда в сайтах Интернета, специалисты хорошо знают, где и что искать. Вот поэтому, исходя из жестких обстоятельств, еще раз хорошо подумав и посоветовавшись с Плешаковым, Матюшкин дал команду немедленно приступить к реализации проекта, соглашаться на семь с половиной миллионов. Жадность, известно, всегда губит. И не только фраеров…

И теперь генерал ожидал из Штатов сообщения, что указанная сумма переведена фирмой в «Бэнк оф Нью-Йорк» на два названных ей счета – на каждый половину суммы, так было оговорено Матюшкиным и Плешаковым. Ответственность – поровну.

Оставалось срочно выяснить: зачем в Москву прибыл Реддвей?…

Выяснить, где он собирался остановиться, для директора ФАПСИ особой сложности не представляло. И номер, заказанный для гостя из Штатов, утром посетили специалисты агентства, чтобы под видом проверки помещения установить там необходимую тайную аппаратуру.

Однако и тут ничего не получилось. Конечно, этот цэрэушник был стреляным воробьем, и на гостиничной мякине его, разумеется, не проведешь, но абсолютный ноль информации – это тоже явление редкое. Два старых приятеля так и не удосужились ни словом обмолвиться о причинах встречи? Да этого же просто не бывает! И тем не менее. Какие-то купола… Погода… Или им стало уже известно о расставленных «клопах»? Другого быть не может. Потом отправились обедать. Будто этому толстяку трудно было заказать любой обед в собственный номер! А после этого они оба, не возвращаясь в люкс, отбыли в Генеральную прокуратуру. Но там уже, несмотря на все старания службы Матюшкина, дело было тухлым.

Что ж, придется искать, причем срочно, иные подходы…

Сергей Сергеевич позвонил Плешакову, чтобы назначить ему обычную встречу – вечерком, во время выгула Рекса. Но Анатолий Иванович был чем-то явно тоже озабочен, выслушал, согласился подъехать в условленное время и закончил разговор. Причины Матюшкин, естественно, не знал, но мог догадаться, что наверняка там у них, телемагнатов, снова возникли сложности. Впрочем, у кого их нынче нет!

Но даже при всей своей прозорливости и склонности к анализу Сергей Сергеевич и предположить не решился бы, что произошло на самом деле и какие пласты сдвинулись, грозя быстро приближающейся катастрофой…

Звонок Матюшкина пришелся очень не вовремя. За приставным столиком напротив Плешакова сидел молодой парень, назвавшийся следователем Генеральной прокуратуры, а явился он сюда, в офис президента Ти-ви-си, для того чтобы поговорить о возможных причинах гибели исполнительного директора телеканала Глеба Бирюка. Следователь этот был определенно из молодых, но ранний. Он чрезвычайно не понравился Анатолию Ивановичу.

И сразу возник вопрос: почему этим делом вдруг занялась Генеральная прокуратура? Ведь, насколько известно, оно находится в производстве не то Московской городской, не то окружной прокуратуры. Во всяком случае, именно оттуда уже приезжали следователи, допрашивали сотрудников. Зачем возвращаться к одному и тому же и отвлекать занятых людей от серьезной государственной работы? Непонятно! В высшей степени странно!

А этот наглый малый, простодушно глядя Плешакову в глаза, вдруг заявил, что причина особого интереса Генпрокуратуры заключается, по всей видимости, в том, что у следствия имеются основания для утверждения, будто недавнее убийство на Новой Басманной улице, расследованием которого занимается государственный советник юстиции Александр Борисович Турецкий, а также убийство Глеба Васильевича Бирюка, которое произошло буквально на его же глазах, тесно связаны между собой. А значит, они вполне могут быть соединены в одно производство. И в этой ситуации следствию весьма важно знать о том, что думают по этому поводу служащие и руководство канала Ти-ви-си, что могло послужить причиной убийства исполнительного директора, наконец, как обстоят дела в холдинге, и не может ли быть убийство Бирюка, например, местью конкурентов за какие-то действия исполнительного директора, которые нанесли им серьезный урон. Ведь, к сожалению, уже и телевидение можно отнести к одной из наиболее криминализованных структур нашего общества.

Плешаков подумал, что этот следак, как их называют уголовники, вероятно, сам того не подозревая, дал ему хороший козырь в руки.

– Конкуренты? – Анатолий Иванович огорченно покачал головой. – Да, это была первая мысль, которая пришла в голову большинству тех людей, которые хорошо знали Глеба. Да, Глеб Бирюк не любил компромиссов, он был слишком убежденным в своей правоте человеком, чтобы обсуждать двусмысленные проекты и соглашаться с тем, что противоречило бы его жизненным убеждениям.

– Красиво, но лучше по существу, – как-то уж совсем бесцеремонно перебил этот Карамышев… так, кажется. – Кто, где, когда? Вот на чем должно сосредоточить свое внимание следствие. А моральная сторона пусть остается для некрологов. Давайте попробуем конкретнее. Кто ваши основные конкуренты, которые, будем называть вещи своими именами, крепко обижены вами? Потому что в противном случае, надо понимать, дело не дошло бы до смертоубийства, так?

– В ваших словах есть определенная логика. В любом большом проекте, где участвуют несколько партнеров, всегда кто-то может считать себя обойденным. Таков, знаете ли, мир современного российского бизнеса. В этой связи нельзя исключить…

– Но вы, Анатолий Иванович, разумеется, можете хотя бы предположить, перечислить этих обойденных?

– А если мои предположения окажутся несправедливыми, тогда как?

– Это уже наша забота – проверять всевозможные версии.

– Ну хорошо… – после долгой паузы задумчиво произнес Плешаков. И видно было, что ему очень не хочется говорить на эту тему. – Понимаете, Ти-ви-си – это, по сути, холдинг, объединяющий несколько различных фирм. Я не стану всего перечислять, возьмем лишь один аспект, чисто информационный. Итак, наша служба новостей считается одной из наиболее сильных среди других средств массовой информации. И круг ее клиентов до последнего времени был весьма обширен. Глеб Васильевич, будучи исполнительным директором телеканала, одновременно являлся и руководителем этой службы. Среди пользователей нашей фирмы до недавнего времени был и канал «ТВ-информация», входящий в концерн «ТВ-Русь». У нас с ними был договор о взаимных услугах. Но с некоторых пор этот канал перестал выполнять свои обязательства перед нами, создал собственную службу, отказавшись, естественно, от наших услуг, поставил нас в трудное финансовое положение, а проще говоря, объявил нам своеобразную информационную войну. Применяя при этом, мягко говоря, недозволенные журналистской этикой приемы. Впрочем, если у вас после, как говорится, трудов праведных остается время посмотреть на экран телевизора, вы и сами можете сравнить качество наших информационных передач, оценить уровень профессионализма, а также принципиальность – с одной стороны и полнейшую беспринципность – с другой. Однако вам судить. Вот, собственно, и все, что я могу сказать на этот счет. Но – убивать?! Поверьте, в голове не укладывается.

– Не понял, извините, – пожал плечами Карамышев, – а при чем здесь убийство? Как я уловил из вашего рассказа, те сами отказались от ваших услуг. Зачем же было убивать Бирюка? Скорее, это вы имели против них зуб, не так?

– Я… не затрагивал некоторых финансовых проблем. В ответ на их демарш Глеб Васильевич, насколько я помню, принял со своей стороны тоже довольно жесткое решение, касающееся демонстрации рекламных роликов, которое тем обошлось в несколько сотен тысяч долларов. А что вы хотите? Нарушивший договор должен платить неустойки. Увы, не нами придумано.

– Значит, все дело в нежелании тех, я это подчеркиваю, платить неустойки?

– Не исключаю.

– Что ж, будем иметь в виду и эту версию.

– А у вас есть иные? – небрежно спросил Плешаков.

– Да видите ли… Александр Борисович Турецкий – из тех асов следствия, которых иногда в шутку называют мастерами версий. Иными словами, он никогда не упускает из виду абсолютно всех возможных аспектов дела. Но самое главное, что он всегда докапывается до воды.

– А при чем здесь вода?

– Присказка есть такая: если он начинает рыть колодец, то до воды обязательно докопается. Поэтому я и думаю, что темнить в таком деле, как убийство вашего зятя, вам не следует. Смысла нет никакого. Просто уйдет немного больше времени.

На что намекал этот наглец, Плешаков, конечно, понял, но тут же решил: ничего иного, никакой другой версии эти деятели из него не вытянут. А Глеб?… Что ж, жалко, разумеется, но три с половиной миллиона долларов – худо-бедно – неплохое утешение. И это только начало. Господин Западинский и компания еще и не подозревают, какой силы удар уже приготовился нанести им Анатолий Иванович, никогда не спускавший обид. А эту они надолго запомнят.

Все уже практически просчитал Плешаков. Все учел, кроме одного фактора, о котором пока даже и не подозревал.

А сам фактор в это время сидел на двух составленных вместе стульях, ибо другой подходящей мебели в кабинете Меркулова не нашлось, и потягивал из рюмочки вкусный коньяк, который Константин Дмитриевич ради приезда столь почетного гостя достал из сейфа и самолично разлил…

 

Глава десятая. ЖЕСТКОЕ РЕШЕНИЕ

Сияющая Ирина, к которой, благодаря неустанным ночным стараниям, кажется, возвращалось прежнее благоволение хозяина, поторопилась доложить Виталию Борисовичу, что «капризная стервоза» – так она про себя величала Ленку Скляр – на работе не появилась. Молчал и ее мобильник. Домашний телефон тоже не отвечал.

Западинский потребовал немедленно разыскать ее отца – Олега Николаевича. Уж этот-то не мог пропасть! И заодно выяснить, где в настоящее время находится телеоператор Артем Никулин. Как отыщется, сразу его на ковер.

Ирина, посвященная во многие студийные сплетни, злорадно торжествовала. Однако повеления шефа выполняла неукоснительно. Набирала номера, спрашивала, снова набирала, а перед мысленным взором ее проплывали вчерашние картинки – одна прекраснее другой.

Приемчик оказался – дай бог! Кого там только не было! Вот это настоящая тусовка! Это тебе не светская халявная вечеринка с какой-нибудь Орбакайте в качестве почетной гостьи и Трофимом на закуску. Здесь собралась самая элита! Те, от кого вся жизнь зависит. Виталик ей прямо так и сказал. Гляди, говорит, во все глаза, больше такого нигде не встретишь! И она глядела. А на нее, оказывается, тоже положил глаз совсем непростой человек – ни много ни мало сам господин посол. Она не поняла, он из Ирака или Сирии, но видный дядька, заметно темпераментный. Виталий их походя познакомил, а посол задержал ее ладошку в своей руке и на довольно чистом русском негромко сказал, что был бы совсем не прочь однажды продолжить знакомство.

А что? У Виталика, ясное дело, она далеко не первая, да и не последняя, это факт. Тряпки и бижутерия, на которые он, надо ему отдать должное, не скупится, все равно тряпками и остаются. А годы катятся по третьему десятку. Конечно, с послом дело дальше постели тоже не пойдет, но и благодарность будет не «тряпичная».

Задумчиво глядя в потолок, Ирина размечталась о том, как это у них может случиться…

Ее мягкую задумчивость разом оборвал требовательный телефонный звонок по внутренней связи. На проводе был искомый Олег Николаевич. Видно, ему передали, что его срочно разыскивает сам шеф.

– У себя? – не здороваясь, резко спросил Олег Николаевич, едва Ирина взяла трубку.

– Да, и велел вас разыскать. Я соединяю?

– Не надо. Через десять минут я сам зайду! – Он был очень возбужден и говорил отрывисто, что было так не похоже на всегда мягкого и обходительного телеведущего.

Вскоре дверь распахнулась, и Олег Скляр быстрыми шагами пересек приемную, даже не взглянув на Ирину, и рывком распахнул президентскую дверь. Это было просто невероятно, подобного себе еще никто, на памяти секретарши, не позволял…

– Привет, – не поднимая глаз от стола, хмуро бросил Западинский вошедшему. – Проходи, садись… Олег, скажи, у нас с тобой нормальные отношения? Или я в чем-то виноват перед тобой?

Скляр пожал плечами. Несвойственными ему торопливыми движениями достал из кармана сигареты и зажигалку, не спрашивая разрешения, закурил.

– А чего ты хотел бы услышать? Что ты осчастливил мою семью? Трахаешь дочь, где-то взаперти держишь сына и при этом еще рассчитываешь на публичную роль благодетеля? Да оно мне уже вот где! – Олег схватил себя двумя пальцами за кадык.

– Это что-то новое… – оторопел Западинский, вовсе не думавший о такой неожиданной реакции. Он-то был уверен в обратном – что Олег начнет мяться, извиняться, как обычно, за дочерние капризы и так далее. А оно вон куда!

– Ты можешь мне объяснить, зачем тебе это было нужно?! – уже почти закричал Скляр, багровея лицом. – Можешь, как мужик, однажды правду сказать, мать твою!

– Ты что?! – вызверился и Западинский. – Ты что это за счет мне предъявляешь?! Ты вообще каким тоном разговариваешь?!

– Вы тут сучьи свои дела решаете, а мне с бандитами разбираться, да?! Не выйдет!

– Какие бандиты? – вмиг словно осел Западинский. – Я ничего не понимаю… Объясни! Я, честное слово…

– Ну да, – тоже успокаиваясь, понизил голос Олег. Жадно затянулся пару раз, закашлялся, швырнул в пепельницу недокуренную сигарету. – Вчера вы все всё знали, а сегодня вдруг стали такие забывчивые! Как Ленка оказалась у бандитов?

– У кого?… Ей-богу, Олег, ничего не знаю!

– А ты у своей секретарши, у бляди этой, поинтересуйся, от кого она Ленке привет передавала?

Западинский немедленно нажал на «вызов».

– Слушаю, Виталий Борисович, – раздался в динамике вкрадчивый голос Ирины.

– Зайди! – рявкнул Западинский.

Ирина вошла, раскрыла блокнот для записей, уставилась на шефа.

– Спрашивай! – кивнул он Олегу.

– Хорошо. Вчера вечером, это было около десяти вечера, Лена позвонила мне домой и сказала, что ее планы изменились. Мы с ней собирались… ну, неважно теперь. Словом, она мне сказала, что времени у нее совсем нет, она переодевается, а у подъезда ее уже ожидает его, – он ткнул пальцем в Западинского, – «мерседес», и что она вынуждена ехать на какой-то совершенно ей ненужный прием в «Рэдиссон-Славянскую», так?

– Ну примерно, – брезгливо передернувшись, ответил за секретаршу Западинский. – И какой из этого вывод?

– Так был «мерседес» или нет? – настаивал Олег.

– Да не было никакого «мерседеса»! – повысил голос Западинский. – Все не так! Я ждал ее вот здесь, сидя за этим столом, чуть ли не до половины одиннадцатого! И эта твоя сучка едва не сорвала мне важную встречу! Потому что так и не появилась, понял?!

– Тогда зачем твоя секретарша послала ее вниз, сказав, что ты не смог дождаться и уехал один, а ее будешь встречать прямо у гостиницы?

Западинский резко обернулся к Ирине и уставился на нее ледяным, змеиным взглядом.

– Я ничего такого не говорила… – залепетала секретарша. – И никуда не звонила… Не отлучалась со своего места, вы же знаете, Виталий Борисович… Вы же сами тому свидетель!

Западинский тем же взглядом уперся в Олега.

– Она мне, как я сказал, сама позвонила и объяснила. Так вот, господа, кто и что у вас тут говорил, разбирайтесь сами, а мне сегодня утром был звонок. Неизвестные люди сообщили, что Лена находится со вчерашнего вечера у них и что за нее я должен заплатить определенный выкуп. Это понятно? Все остальное, Виталий, я могу тебе сказать только наедине. Потому что ни одной такой вот, как эта, сучке здесь верить нельзя.

– Выйди! – холодно приказал секретарше Западинский. – Потом разберемся.

– Виталий Борисович! – зарыдала Ирина. – Клянусь!…

– Я сказал! – И когда та покинула кабинет, кивнул Олегу: – Продолжай. Тут явная путаница. Но мы сейчас разберемся. А ты, друг мой, мог бы и без нервов… Рассказывай…

– Да? Без нервов?! Это когда у тебя требуют поменять дочь на сына?! – Олег вскочил и забегал по кабинету шефа.

– А при чем здесь сын? – Западинский спросил, но ответ уже знал сам.

– А при том! – зло выкрикнул Олег. – Что им нужен он, а не она! И даже не столько он, сколько его дискеты. В противном случае они Ленку… – Скляр рухнул в кресло и закрыл лицо руками.

– О каких дискетах речь? – осторожно спросил Западинский.

– А черт их знает! Сказали, он в курсе… Так! – Олег снова вскочил. – Я заявляю в РУБОП! Пусть ставят мой телефон на прослушку, пусть делают, что хотят, но ни Ленку, ни Вадима я этим бандитам не отдам… Я ведь чувствую, Виталий, что здесь без твоей руки не обошлось! Я все чувствую! Ты решаешь свои финансовые проблемы за наш счет, вот что я тебе скажу. И тебе это нравится! Я, наверное, и дальше бы молчал, если бы ты, ну как нормальный мужик, мог хотя бы гарантировать нам всем безопасность. Но ты об этом не думаешь, тебя больше волнует твой собственный карман! И отсюда сам собой напрашивается вывод: на тебя в крайних ситуациях положиться нельзя! Вот о чем я подумал, Виталий. И значит, действовать мне нужно, только опираясь на собственные силы.

– Зачем же ты меня оскорбляешь? – возмутился Западинский.

– Разве? Я что-то не заметил. Больше того, твой первый и единственный вопрос касался не положения Елены, а все тех же проклятых дискет. Ведь так? Значит, они тебе важнее людей. И это мне не нравится, потому что я больше не желаю, чтобы моего сына прятали от меня на чужих квартирах! Поэтому я несу заявление в милицию!

– Да подожди ты! – поморщился Западинский, которого совсем не устраивала подобная постановка вопроса. – Ты ведь и сам еще ничего мне толком не объяснил. Кто-то тебе позвонил, кто-то что-то потребовал, а ты сразу в истерику! Олег, мы же с тобой старые друзья! Зачем же ты на меня такую бочку катишь? Остынь, и давай разберемся. Куда ты сунешься со своим заявлением? В отделение милиции? Ну да, а там его подошьют в папку и забудут. Если еще подошьют. А я могу выйти на верхние уровни! Есть разница? Вот так-то. Что требуют похитители? Какие дискеты? Это хоть они сказали? Что им нужнее – Вадим или эти проклятые дискеты? Это же все надо знать, прежде чем принимать решение! И потом, я ничего не понимаю с каким-то телефонным звонком. Кто ей мог позвонить от моего имени? Вот что нам надо выяснить в первую очередь. А не бежать в милицию… – Западинский ткнул клавишу вызова: – Ирина! Принеси коньяк и два кофе… Сейчас мы с тобой выпьем, немного успокоимся, расслабимся, и ты все расскажешь с самого начала. А я потом позвоню одному товарищу… есть у меня сильный мужичок… Там, – он ткнул пальцем вверх, – и подумаем, как нам самим выйти на похитителей. Чтоб без лишнего шума… А что касается Вадика, я тебе, Олежка, так скажу: хочешь, чтоб он дома жил? Да ради бога! Сам-то он захочет ли? Вот вопрос. А он, между прочим, очень талантливый парень, мы ему отличную студию оборудовали, новейшая техника. У нас даже у самих такой нету. Я не исключаю, что, занимаясь своими компьютерными разработками, он вполне мог въехать в чью-то чужую епархию. Отсюда и наезд. Но такие вещи легко устраняются. Иногда путем обычных переговоров, иной раз и с привлечением третьей силы, по-разному. Но самое главное, этот вопрос решаем.

Вошла Ирина с бутылкой коньяка на подносе, двумя рюмками и двумя чашками черного кофе. Поставила на круглый столик в углу кабинета, пошла к двери.

– Останься и сядь, – приказал Западинский. – Давай, Олег, все по порядку. Когда тебе позвонила Лена и что сказала?…

С Абушахминым Западинский встретился в середине дня в ресторане «Арбатские встречи». Совершенно естественно, что пригласить известного московского уголовного авторитета к себе в офис он бы никогда не решился. Абу, конечно, не был заметно-узнаваемой фигурой, но кто его знает, вдруг какой-нибудь сукин сын возьмет да случайно опознает. Потом же не отмоешься!

Темнить вору в законе Виталий не собирался. Но и раскрывать полностью свои карты – тоже. Тем более что Боря с некоторых пор как-то очень ревниво относился к взаимоотношениям Западинского с Ленкой Скляр. А что, может, глаз на нее положил? Почему бы и нет?

Западинский рассказал о вчерашнем ложном звонке Елене. Не поверить истекающей верностью и собачьей преданностью хозяину Ирине ни сам Западинский, ни Олег Скляр не смогли. Это точно, кто-то лихо скопировал ее манеру разговора. Причем сказано было так, что как бы исключалась и сама необходимость проверки. Как будто такие ситуации не случались раньше! И не раз. Но тут другое. Если поначалу Виталий грешил на прежнего Ленкиного бой-френда Артема Никулина, и, кстати, не без оснований, тот действительно преследовал свою бывшую любовницу, то после сообщения кадровика любые сомнения в его причастности отпали полностью. Его нашли на путях где-то по Казанке, в районе Люберец, что ли, изувеченного, каким может оказаться человек, выпавший из мчащейся электрички. Или выброшенный из нее. Так вот, гибель одного и похищение другой практически совпадали по времени.

Говорят, сразу после информационной программы ее видели вместе с этим Никулиным. К сожалению, его уже спросить ни о чем нельзя. Но, хочешь не хочешь, а мысль о его участии в похищении девушки сама напрашивается. И тут вступала в действие новая сила.

Вообще говоря, Толя Плешаков со своей командой давно уже сидел в печенке у Западинского. Кстати, все факты, выбитые из тех парней с Новой Басманной, указывали именно на президента Ти-ви-си. Косвенно, разумеется. Но зятька его тем не менее решили убрать – для острастки. И теперь можно предполагать, что демарш парней Абу вызвал ответную реакцию со стороны Анатолия.

Но самое плохое, видимо, заключалось в том, что Плешаков, какими-то ему одному ведомыми способами, что-то сумел узнать о Вадиме Скляре. Иначе почему бы в требованиях шантажистов возникли вообще дискеты? Словом, все обстоятельства этого дела указывают на то, что святая святых Западинского оказалась досягаема конкурентом. Поэтому проблему надо было решать кардинально.

Если именно Плешаков перешел дорожку с компьютером из НИИ, это ему станет хорошим уроком.

Абушахмин внимательно выслушал партнера по бизнесу, который, судя по всему, влип-таки в историю с этим семейством. Впрочем, против Вадима он ничего не имел, тот приносил ощутимый доход. Но остальные, то бишь папаша с дочкой, – от них был только вред. Западинский, по мнению Абушахмина, слишком легко и несерьезно отнесся к угрозам старшего Скляра обратиться за помощью в ментовку. И если прямо сейчас, на блюдечке, ему не положить готовое решение, если ему немедленно не вернуть его дочь, он вполне способен заложить своего товарища и шефа. Следовательно, пока он может это сделать, от него будет исходить постоянная опасность. И значит, следует продумать, как обезопасить дело. Услать Олега куда-нибудь подальше – нереально. Остается только убрать. Совсем. Чтоб им больше и не пахло. Но убрать так, чтобы все подозрения пали на конкурентов. Украли дочку? Замочили папашу? Так это же явления одного порядка!

Западинский нутром, что называется, чуял, как во всем прав Абу. Но постарался максимально искренне изобразить свое возмущение: «Да ты что?! Как можно?!» Однако и Абушахмин был непреклонен: или делать так, как он предлагает, или – разбирайся сам со своими проблемами. Он видел «игру» Виталия и в принципе ничего бы не имел против нее – каждый придуривается по-своему. Но уж раз попал в дерьмо, сиди и не чирикай.

К сожалению, логика в словах Абу была железная. К примеру, исчез папаша, куда теперь должны обратиться похитители? К самому Западинскому. Почему не сделали этого сразу? А потому что не знают, где Вадим и чем он занимается, зато из папаши, под угрозой насилия над любимой дочкой, можно выбить эту информацию. Но они будут вынуждены уйти в подполье, если на них повесить еще и убийство отца – известного тележурналиста. А Елена – ну что ж, значит, как говорится, не судьба. Да она и не знает ничего, иначе бы они Олега не искали. Вот такая логика…

И Западинский вынужден был согласиться с партнером по бизнесу. После чего они приступили к обеду.

Олег Скляр казнил себя за слабость.

Шел к Виталию, чтобы со всей прямотой и резкостью высказать ему прямо в глаза все, что накипело в душе. Хотя бы словесно расквитаться за дочь, о связи которой с шефом не знает только ленивый, а потому все сочувствующе и неприязненно поглядывают на него, Олега, – мол, вот откуда у тебя и своя передача, и гонорар немалый, и условия работы сносные. На родной дочурке карьеру строишь! Обидно было и за Вадима, талант которого откровенно эксплуатировал Западинский. В общем, давно нагорело, а получился пшик. И коньячку тяпнули, вроде как на мировую, да еще и при свидетельнице этой, натуральной шлюхе. И ушел из кабинета шефа будто оплеванный…

Сам плюнул на все съемки, отменил режиссера и уехал в Дом журналистов. А там встретил старых приятелей. Те поняли, что у мужика не все в порядке, что есть проблемы. Выпытывать не стали, но хорошо посидели, вспоминая добрые старые времена с их цензурой и тупым начальством, прямо надо сказать, с легкой ностальгией. Ну да, дураки, жесткие рамки, зато какие девочки были! Так вот и набрался…

Пришлось даже машину у Домжура оставить, иначе – до первого постового…

Домой, на Кутузовский, приехал на троллейбусе глубоко за полночь. Дождь вроде кончился, но было сыро. И фонари окуталась этаким радужным сиянием. И еще – они определенно двоились. Но это понятно почему, надо просто сосредоточиться и сказать себе: спокуха, парень, арка одна, а не две, и не асфальт выскальзывает из-под твоих ног, а это ты сам неустойчив на данной планете…

Олег Николаевич, придерживаясь рукой за стену под аркой, ведущей в полутемную глубину двора, неспешно двигался в эту темноту. Его подъезд был далековато. Можно было сократить путь, если двигать прямо через двор, по тропинке между деревьями. Гипотенуза всегда короче двух катетов, сказал он себе. Но тут же поправился. Катеты освещены лампочками у подъездов, а вот гипотенуза – темная и извилистая, а еще там часть двора обтянута сеткой – зимой у ребятни каток. И эту сетку тоже придется огибать в темноте. А это опасно. И Олег решил смириться с желанием поскорее добраться до подушки. Он пошел мимо подъездов.

Вдоль всего тротуара впритык стояли припаркованные на ночь машины. Их было очень много. А некоторые, которым не нашлось места в общем ряду, заезжали задом на газон, под деревья.

В очередной арке у последнего подъезда курили, держа сигареты в кулаках, двое мужчин. Они были в длинных темных плащах и вязаных шапочках. Услышав шаги позднего прохожего, один из них выглянул из-под арки и кивнул второму. Тот плюнул на сигарету, смял ее и отшвырнул на улицу. Другой рукой он достал из-за пазухи пистолет с длинным, навинченным на ствол глушителем и осторожно передернул затвор.

Олег медленно брел по проезжей части, бурча себе под нос незамысловатого «Мишку» – того еще, из прошлого. У которого улыбка, полная задора и огня. Углубленный в себя, Олег ничего не понял. Он услышал, как вдруг почти рядом с ним ударила автоматная очередь. А потом чьи-то жесткие руки ухватили его под бока и грубо затолкали в машину. Он рухнул головой под чьи-то ноги, которые тут же прижали его лицом к полу. И машина дернулась.

Какое– то время он пробовал сопротивляться, кого-то хотел оттолкнуть ногами, но ему чувствительно врезали пониже спины, и Олег просто устал бороться. А уставши, взял да и заснул. Хоть и было очень неудобно в этой позе…

Потом ему показалось, что он плывет по реке, он стал вспоминать, как она называется, но почему-то не мог, хотя она была очень знакомой – узенькой, неглубокой и тенистой. Но солнце ухитрялось палить даже сквозь густую листву, странное такое солнце.

С трудом разлепив глаза, Олег Николаевич понял, что река никакого отношения к нему не имеет. Просто кто-то вылил ему на голову не меньше ведра воды. И солнца не было, а в глаза ему светила сильная лампа, вроде тех, что закрепляются у чертежников на столах с помощью длинных ног. А сам он сидел на стуле, руки его были связаны за спиной и притянуты к спинке. Тех, кто находился в комнате, он не видел, слишком яркий был свет, он ослеплял.

– Ну, пришел в себя? – сказал чей-то хрипловатый голос. – Это ж надо уметь так надраться! – послышался сдержанный смешок.

– Где я?…

– На этом свете! Не бойся, Олег Николаевич. А мог бы вполне оказаться и на том.

– Почему я здесь? – упрямо качнулся вперед Олег. – Кто вы?

– Поговорим, – без всякой угрозы пообещал голос. – Не успели тебя шлепнуть те двое, что в арке затаились. Поэтому ты и оказался здесь. За что это они тебя?

– Меня? Убить? – равнодушно спросил Олег. – Не знаю. Развяжите руки, больно.

– А ты буйство не учинишь?

– Зачем? Если вы поговорить, давайте, только я…

– Да видим, видим! Развяжите его и свету сделайте поменьше. Но ты не вставай со стула, Олег Николаевич. Чего тебе дать – водки, коньяку? Чего нынче пили-то?

– Водяру.

– Ну вот, как велел классик, надо лечить подобное подобным. Принесите грамм сто для начала.

Олегу подали полстакана водки и еще полный стакан, запах из которого точно указывал, что там налит капустный рассол. Операция несколько оживила мозг. Да и тяжесть из организма куда-то задевалась.

– Ну, пришел в себя, телезвезда? – насмешливо спросил все тот же голос. Видимо, обладатель его не собирался представляться Олегу, оттого и свет в лицо. Может, он имел на то основания. После всего, что произошло, если это не туфта, тут всякое можно ожидать.

– Так с кем я имею честь? – спросил Олег.

– Ты лучше скажи, Олег Николаевич, какого хрена ты к Западинскому поперся? Чего тебе было неясно? Или ты считаешь, что с дочерью тебя кто-то разыграл? Так мы тебе ее сегодня покажем. Она сейчас спит, отдыхает. И так будет до тех пор, пока ты не ответишь на заданные тебе вопросы. Если не ответишь, боюсь, что больше отдыхать ей не придется. Все в твоих собственных руках. Ясная картинка? Или еще раз объяснить?

– Да уж куда яснее… А я как раз за этим и пошел к Виталию…

– Умнее ничего не придумал?

– Так я ж не знаю ни хрена! – почти завопил Олег. – Хоть это-то вы можете сообразить?

– Ну и что же он? Посочувствовал? Или послал куда подальше?

– Да ничего он мне так и не сказал…

– Тебе, похоже, да. А вот своим бандитам – даже больше, чем мы ожидали.

– Ну так раз вы уже сами все знаете, отпустите Ленку! Девочка вам зачем?

– Девочка – это разговор будет отдельный. На нее, оказывается, уже достаточно претендентов. Так твой шеф полагает. А на тебя, Олег Николаевич, как это ни грустно, он просто положил, понимаешь? Ты для него не представляешь ни малейшего интереса.

– Вообще говоря, – философски заметил Скляр, – я мог бы об этом догадаться и без подсказки. Все мы, к сожалению, грешим завышенными самооценками.

– Мудрено, но, в общем, верно, – усмехнулся невидимый собеседник. – Ну и какие же выводы ты, Олег Николаевич, готов сделать?

– Послушайте! – воскликнул Скляр. – Черт вас возьми, что это за амикошонство? Почему на «ты»? Я что, имел честь с вами свиней пасти? Или хлебал из одного корыта?

– Молодец! – засмеялся собеседник. – Наконец-то пришел в себя! Еще налить или хватит?

– Можно налить, – разрешил Олег. – Но я хочу видеть лицо того, с кем разговариваю.

– Не возражаю, теперь пожалуйста. Погасите лампу.

Яркий свет погас, и Скляр увидел перед собой невзрачного худощавого человека, смотревшего на него вполне дружелюбно.

– Как вас зовут? – спросил Олег.

– Николай. Можно Коля, – улыбнулся худощавый. – Предлагаю вам, Олег Николаевич, по-честному выпить на «ты». Есть возражения?

– В принципе нет. Это вы меня спасли от убийц? Но ведь я их даже и не видел. Может, врете, а? Давайте и в самом деле по-честному?

– Ваших убийц мы просто сами замочили. Они и рыпнуться не успели. А знаете почему? Потому что мы в курсе того, что ваш друг Западинский дал команду своим киллерам немедленно убрать вас. Чтобы полностью изолировать Вадима. Ну а Лена – она должна была стать своеобразной наградой одному из главных его киллеров. Это известный в Москве уголовный авторитет, кстати большой приятель вашего друга, Формоза. Его еще Абу зовут. Абушахмин, главарь и фактический создатель матвеевской оргпреступной группировки. Есть еще вопросы?

– А вы-то кто? Откуда появились неожиданные благодетели? И какую цену они ожидают за свои благодеяния?

– Тут все просто. С подачи Западинского ваш сынок Вадим влез в сети нескольких очень секретных американских научно-исследовательских институтов и выкачал их информацию. Теперь Западинский собирается сделать себе на этом крупный бизнес. Но методы его, как вы сами видите, Олег Николаевич, преступны. Он должен быть наказан. Мы предлагаем вам, кстати за достаточно приличную сумму, помочь нам совершить справедливый суд. Наши условия, как вы видите, просты. Вы нам помогаете добыть дискеты Вадима, а мы обеспечиваем вашу с Еленой безопасность плюс гонорар, который вам позволит наконец почувствовать себя вполне независимым человеком. Думайте. Еще выпить хотите?

– Я бы пожрал чего-нибудь…

– Это организуем, – сказал Николай и кому-то махнул рукой.

– А как же с Вадимом? Он ведь полностью в руках Виталия.

– Помогите его найти. А все остальное – уже наше дело. Но мы вам гарантируем, что с его головы и волос не упадет. А что касается его противозаконных действий, мы найдем возможность замять это дело. Абсолютная гарантия.

– Вы мне все время повторяете «мы». Я хочу знать, кто вы?

– Если я скажу – конкуренты, то вы обязательно заподозрите меня в коварстве. И будете правы. Но сути дела это не меняет. Такая постановка вопроса вас устраивает?

– В конце концов… Ну конечно, воровать людей, делать из них заложников… Наверное, вы не виноваты, так поступают сегодня все.

– Я рад вашей оценке. Давайте перекусим, а потом я отведу вас к дочери. Поговорите, примите решение. Все в ваших руках…

Тут подкатили сервировочный столик. Если бы Олег не знал, что и он сам – жертва похищения, он решил бы, что так и не покидал Домжура. На большой сковороде, поставленной на спиртовую горелку, жарилось знаменитое домжуровское ягнячье ассорти. А запах!

– Ну так что, на «ты»? – Николай поднял рюмку.

– Я думаю, что нам другого и не остается, – с искренней грустью отозвался Олег, накалывая вилкой поджаристую отбивную…

…Его подвезли и высадили метрах в ста пятидесяти от дома. На тот случай, если оперативно-следственная бригада еще работала на месте убийства. Посоветовали идти к своему подъезду вокруг дома, а не через главную арку. Но Олега какая-то невидимая сила просто тянула под ту, боковую, возле которой он услышал выстрелы.

Народу уже никакого не было. Ветер шелестел обрывком полосатой ленты, которыми обычно окружают место происшествия. И еще – на влажном асфальте под аркой были нарисованы мелом два силуэта человеческих фигур. Значит, действительно, не врал этот Коля…

С ним, оказывается, вполне можно было разговаривать. Во всяком случае, нажим Олег испытал только в начале беседы. А дальше все шло без напряга. И еще Олег понял, что невзрачность его собеседника была, скорее всего, отличной маскировкой: даже если бы пришлось сильно постараться, Олег так и не сумел бы описать внятно внешность этого человека. И речь его была грамотной, так бандиты с большой дороги не изъясняются. Наверное, из спецслужб, решил Олег.

Но, с другой стороны, услугами этих контор мог пользоваться только человек, обладающий большой властью и немалыми средствами. Кто мог быть таким из противостоящих Западинскому? Вопросик детский, и ответила бы на него даже уборщица из числа тех, кто метет пыль в руководящих кабинетах, – Анатолий Плешаков. Когда-то, по слухам, коллега и товарищ Виталия, а с некоторых пор – «закадычный враг».

«Не исключено», – решил про себя Олег Скляр, суеверно обходя стороной нарисованные на асфальте белые силуэты. Это значило, что именно в таком положении, вернее, в таких позах его несостоявшиеся убийцы покинули этот мир…

Но что же мог на самом деле добыть Вадька, этот чертов фанат, если разгорелся подобный сыр-бор, в котором человек – туда, человек – сюда уже разницы не делают? Вот и Ленка толком не сумела ответить на этот проклятый вопрос…

Коля не соврал, он отвел пришедшего окончательно в себя Олега в одну из подвальных комнат этого большого и весьма прилично обставленного дома, где находилась Елена. Дочь полулежала на застланной серым одеялом кровати, какие обычно бывали в сельских больницах – с невысокими железными спинками. Одна рука ее была пристегнута длинной цепочкой к этой спинке. Но это совсем не мешало дочери рассматривать кипу каких-то зарубежных красочных журналов.

Увидев входящего отца, она сделала было движение ему навстречу, но Олег сам кинулся к ней.

– Это еще зачем? – с возмущением воскликнул он, указывая Коле на цепь. В соседней комнате он видел двоих амбалов, которые с выражением египетских сфинксов на физиономиях смотрели американский боевик по «видюшнику». Кстати, когда они вдвоем с Колей вошли в ту комнату, амбалы словно по команде поднялись и снова сели лишь после разрешающего жеста. Дисциплинка-то, похоже, армейская! Но зачем же при такой охране еще и эта идиотская цепь?!

– Это скорее психологический фактор, – без улыбки усмехнулся Николай. Он расстегнул стальной браслет на руке у Елены, но саму цепь оставил на месте. – Впрочем, пепельниц здесь нет, можно быть спокойным. Вы, наверное, хотели бы поговорить несколько минут наедине? Я вас оставлю. Но и вы, Олег Николаевич, – он снова демонстративно перешел на «вы», – не забывайте, что для полной конспирации должны сегодня ночевать дома.

– Как ты здесь оказался? – был первый вопрос Лены, когда этот худощавый, «вырубивший» ее накануне одним неуловимым жестом, вышел.

– Наверное, так же, как и ты, – сокрушенно ответил Олег. – Это все из-за Вадьки. А правильнее, из-за Виталия. Предлагают своеобразный обмен: деньги и безопасность на Вадькины дискеты. Между прочим, это не Ирка тебе звонила, кто-то сыграл под нее, но теперь уже и неважно. Я другого боюсь: из Виталия ведь ни за что не вышибить, где находится Вадим, вот в чем дело… Они тут тебя не обижали?

– Да нет… – как о постороннем качнула головой Лена. – Что же делать-то?

– Еще не знаю… Поеду, буду думать. Попробую их уговорить, чтоб тебя отпустили со мной.

Но Николай с ним не согласился. Уже на выходе из дома он сказал:

– Она у нас здесь в большей безопасности, чем где-либо. Да и ты, Олег, кстати, тоже. Давай-ка я все-таки пошлю с тобой своего человека?

– Нет-нет, я категорически против, – запротестовал Скляр. – Все должно быть так, будто я ничего не знаю. Напился. Гулял с какой-то шлюхой. Вот и приехал черт-те когда…

– Не уверен. Но была бы, как говорится, честь… Ты не обижайся, однако глаза тебе придется завязать. Меньше знаний – меньше и печали.

Олегу наложили на глаза тугую повязку и, взяв под руку, проводили до машины. Единственное, что он сумел почувствовать, это острый и чистый запах хвои. А повязку разрешили снять, когда машина катила уже по Садовому кольцу, приближаясь с Смоленке…

Он набрал дверной код и стал медленно подниматься по лестнице. Решил прямо завтра с утра устроить новый бенц Виталию, шум поднять, добиться встречи с Вадимом, а там уже и видно будет. И об этих киллерах под аркой, о которых ему расскажут соседи, он тоже не преминет громко сообщить. Словом, давай, Виталий, свою охрану! Это правильный ход, когда потенциальная жертва делает убийцу заложником своей безопасности. Интересно, как теперь станет выкручиваться господин Западинский со своими матвеевскими бандитами?

Олег Николаевич, уже давно протрезвевший от всех событий, открыл дверь одним ключом, вторым. Вошел в темную прихожую и, захлопывая за собой дверь, потянулся к выключателю. Но сейчас же прямо перед его глазами сверкнула вспышка, и одновременно он почувствовал сильнейший удар в грудь, который отбросил его к стене. Никакого звука он так и не успел услышать…

Вскоре из его квартиры вышли двое в плащах с поднятыми воротниками, заперли дверь и тихо пошли по лестнице вниз.

Уже когда свернули в подворотню, один спросил второго:

– Контрольный не забыл?

– Да ты че, братан?

Снаружи их ждала черная «девятка».

 

Глава одиннадцатая. ПОД МУЗЫКУ ШОПЕНА

В Останкине царил траур. В вестибюле в траурных рамках висели большие портреты Олега Скляра – известнейшего телеведущего и Артема Никулина – талантливого телеоператора, творческая биография которого оказалась столь короткой. Под ними стояли живые цветы в корзинах. Портреты висели уже второй день, и местная публика успела к ним привыкнуть, как ко всему неизбежному в жизни. Коротенькие некрологи, написанные от руки на ватмане, были эмоциональными, но они ничего не сообщали о покойных. Только одно: их любили и уважали коллеги, обещали долго помнить и сожалели о раннем уходе из жизни. О времени траурной церемонии прощания руководство обещало информировать позднее.

– Это ж надо, а? – услышал Турецкий печальный вздох рядом. Обернулся и увидел стоящую рядом смазливую девушку. У нее были стройные ножки и странная короткая юбочка – среднее между кожаными трусиками и фартучком. Очень забавно! Александр Борисович участливо уставился на нее, ожидая продолжения. – Ну да, – поделилось с ним тут же своими сожалениями сексуальное создание, – сразу и папашу, и жениха угрохали. А Ленка исчезла с концами! Во, блин! А ты говоришь, дядечка! – И она с независимым видом удалилась по коридору, лишая Турецкого всякой надежды на случайное знакомство…

Сережа Карамышев подробно пересказал Александру Борисовичу свою беседу с Плешаковым. О допросе и речи идти не могло, поскольку дело Бирюка находилось в производстве Мосгорпрокуратуры, и как оно могло дальше повернуться, было неясно. Беседа эта заинтересовала Турецкого, особенно в той ее части, где речь шла о канале «ТВ-Русь», принадлежавшем крупнейшему телемагнату России Виталию Западинскому. Таким образом появлялась новая фигура, однако прощупать ее Сереже было бы не по силам. Это решил сделать сам Турецкий.

Итак, войдя в останкинское здание, он первым делом уткнулся в траурные рамки с фотографиями. И услышал первую версию от простого народа. Ситуация подсказывала, что ему, как представителю Генеральной прокуратуры, следует быть более информированным.

Он вернулся в свою машину и набрал по мобильному номер Славы Грязнова. Уж если не МУР, то кто же!

– Мой генерал, – сказал он, когда в трубке раздалось привычное «Грязнов слушает», – что ты мог бы сообщить мне об убиенных сотрудниках Останкина господах Скляре и Никулине? Пошарь, пожалуйста, по своим службам.

– Обождешь?

– Само собой…

– А время есть?

– Навалом.

– Так подъезжай! Будет гораздо лучше. И погода шепчет…

– Я ведь как раз в Останкине.

– Ах вон оно что! Мальбрук, надо понимать, в поход собрался?

– Так точно, мон женераль! Ты бы, кстати, не тянул, а отдал команду.

– Какие мы умные! Уже отдал, сиди и жди… Да, к слову, откуда тебе известно, что они убиенные? И чем вызван твой интерес?

– А потому что очень любопытная картинка рисуется. Я, понимаешь, стою возле траурных портретов, а тут какая-то пигалица заявляет: вот, мол, замочили папашу и жениха какой-то Ленки. А ко всему прочему и сама Ленка сгинула без следа. Что скажешь, главный сыщик? Знает народ, что говорит?

– Насчет пропаж людей за последние два дня у меня сведений нет. Но это ничего не значит, надо по отделениям проверить, а иногда родственники прямо на РУБОП выходят. Можно узнать. А тебе зачем?

– Помнишь, Славка, мужичка, которого рванули в моем дворе?

– Ну?

– Так вот, он был зятем некоего Плешакова, хозяина «Ти-ви-си». А сам олигарх выразился в том смысле, что, по его версии, это дело рук его конкурента, и назвал фамилию Западинский. А оба убиенных и пропащая душа Ленка, видимо Елена Скляр, все вместе служили у Западинского. Не странно? В общем, не нравится мне все это. Будь другом, прикажи, чтоб пошарили.

– Ага… Сейчас, подожди малость… – Пауза длилась довольно долго, наконец Грязнов откликнулся. – Есть кое-что для тебя, Саня. Слушай… По первому, то есть по Скляру, картинка прозрачная. Имеется заключение судмедэксперта. Сквозное пулевое ранение грудной клетки… Выстрел произведен практически в упор. Частички пороха и так далее… Вот еще. Контрольный выстрел в затылок… Найдены две гильзы, «ТТ», семь-шестьдесят два.

– Идентифицировать догадались?

– Угадал, Саня. Кланялась тебе низко Новая Басманная. Поехали дальше. Убийство произошло в трехкомнатной квартире покойного на Кутузовском, тридцатый дом, ты его знаешь, генеральский, между четырьмя и половиной пятого утра. Следы борьбы отсутствуют. Вывод: убийца был знаком Скляру. Либо нападение произошло неожиданно, если твой Скляр в это время заявился домой. Тело найдено возле входной двери в прихожей, жертва не успела раздеться. Либо все наоборот, собирался выходить из дома в такую рань. Что вряд ли. Если желаешь мою версию, убийца мог проникнуть в квартиру заранее и спокойно ожидать жертву. А потом ушел. И еще тебе, Саня, информация к размышлению. В двенадцать – половине первого той же ночи возле подъезда этого Скляра были застрелены из «калаша» – гильзы и пули в наличии – двое «бычков» из матвеевской ОПГ – Кирсанов и Злодин. Оба значатся в нашей картотеке. При Кирсанове найден тоже «тэтэшник» с глушителем. Китайское производство, номер спилен. Засветка отсутствует. Не знаю, имеется ли тут связь, но уж больно много совпадений. В общем, думай, начальник, тебе и карты в руки.

– Спасибо. А по Никулину?

– С ним много неясностей. Тело найдено на междупутье между Томилином и Красковом, ближе к первому. Сам проживал в Малаховке. Дело в люберецкой прокуратуре. По всем данным выпал в пьяном виде из электрички. Или его выкинули, что тоже не исключено. Если у тебя просматривается связь между двумя этими происшествиями, можно будет затребовать акт судебно-медицинской экспертизы. У них есть сомнения.

– В каком смысле?

– В том, что смерть, как зафиксировано, наступила от проникающего черепно-мозгового ранения. Удар тяжелым острым предметом. Или удар об этот предмет. Но на месте падения тела такового не обнаружено. В этой связи высказывалась версия, что человек был убит в другом месте, а тело – подброшено, словом, смотри сам, если надо, могу послать за актом.

– Сделай одолжение. Если и тут убийство, то вкупе выходит вполне целенаправленная акция. Вопрос: почему она направлена против семейства Скляр? Чем они успели так отличиться?… И о девице постарайся разузнать, Славка. Чего-то меня это дело все больше интересует. Похоже на войну кланов.

– Поспрошаю, за нами не задержится. Только и ты постарайся подскочить ко мне. Я ж не просто ради собственного удовольствия. Хотя не исключаю, что от хорошей рюмочки ты бы не отказался. Дело в другом: кое-что появилось на твоего Формозу.

– Сегодня же буду!

– Ну давай, – засмеялся Грязнов. – Только не сильно суетись, помни, чем тот Мальбрук закончил!…

Когда Западинскому доложили, что в его приемной сидит следователь Генеральной прокуратуры, он не сразу врубился.

– Зачем? Я разве вызывал?

– Извините, Виталий Борисович, – сказала пожилая женщина, временно заменившая заболевшую от огорчения Ирину, – но, по-моему, это он собирается вас вызвать. Во всяком случае, вид у него такой.

– Меня не интересует ваше мнение! – резко оборвал словесный поток Западинский. – Выясните, чего ему надо, и отправьте в соответствующие службы.

– Я попыталась, но он возразил, заметив, что в противном случае будет вынужден вызвать вас в прокуратуру. На допрос, так я думаю.

– Я повторяю, мне в высшей степени наплевать, что вы думаете! – вовсе уже взорвался Западинский. – Усвойте это наконец! Или вы немедленно покинете приемную! И вообще Останкино!

Женщина оскорбленно поджала губы, но с места не сдвинулась.

– Ну, какого черта стоишь? Зови!

Турецкий спокойно проследовал в кабинет. Хозяин его даже не оторвал зада от своего жесткого кресла, смотрел исподлобья. Ну что ж, ты хочешь так, пусть тебе зачтется. Александр слышал сквозь неплотно прикрытую дверь в приемную грубый диалог с секретаршей.

Он отодвинул стул от приставного столика, сел, достал свое служебное удостоверение и, раскрыв, показал его Западинскому. Подержал на весу, чтоб тот мог ознакомиться, и, щелкнув корочками, сунул в карман. Генеральские погоны на фото, вероятно, произвели впечатление.

– Чем обязан, Александр… извините?

– Борисович. Мы тезки по отцам. Я в связи с вашими печальными событиями. Хочу задать несколько вопросов.

– Это официальный допрос?

– Пока не вижу нужды. Если вы ответите на мои вопросы. Но если будете настаивать, можем и официально составить протокол допроса свидетеля согласно Уголовно-процессуальному кодексу.

– Ну зачем же? – неискренне улыбнулся Западинский. – Вообще-то я очень занят…

– Охотно верю.

– Я обычно планирую такого рода встречи…

– Постараюсь не сильно занять ваше время.

– Тогда я слушаю вас. Чай? Кофе?

– Нет, благодарю, не будем отвлекаться.

– Спрашивайте. – И наклонившись к переговорному устройству, сказал: – Мне одно кофе.

«Эх ты, грамотей хренов! – мысленно усмехнулся Турецкий. – Волнуешься? Ну ничего, сейчас я тебе испорчу его вкус…»

– Меня, собственно, привел к вам интерес, касающийся семьи погибшего Скляра. Убит известнейший телевизионный журналист. Одновременно убит телеоператор, считающийся женихом дочери этого Скляра. Наконец, как говорится, пропала сама Елена Скляр. Так, или я ошибаюсь?

– К сожалению… – Западинский мялся. – Ничего не могу сказать по поводу оператора Никулина, вы ведь о нем?

Турецкий кивнул.

– Откуда вам известно, что он убит? Мы знаем другое. В пьяном виде, извините, выпал из электрички. И он вообще…

– Разве? А в вашем некрологе такие теплые слова! Получается, это – липа? Недостоин уважения и памяти?

– Ну… вы заостряете зря. Некролог, вам же известно… на кого рассчитан! Нельзя же писать: в пьяном виде… Непедагогично.

– Наверное, я вас огорчу, Виталий Борисович. Или обрадую? Никулин – есть такая версия – был сперва убит, а уже потом, возможно с целью имитации самоубийства или просто падения в пьяном виде, подброшен на железнодорожные пути. Но к этому вопросу у нас будет возможность вернуться. А что это за история с пропажей дочери Скляра? Народ у вас, я заметил, волнуется! Кому они все могли перейти дорожку?

– Да какая история! – поморщился Западинский. – Ну работала она у нас, погоду вела, да вы ее небось видели постоянно.

– К сожалению, для телевидения не остается времени…

– Понимаю. Я и сам не успеваю… Да, так вот, работала, а несколько дней назад не вышла на работу. Число можно уточнить в секретариате. Но у нее и прежде бывали такие нарушения. Девица с норовом, могла взбрыкнуть и куда-нибудь на юга податься – на недельку. Проветриться.

– Говорите, и раньше бывало?

– Ну… – Западинский, улыбаясь, развел руками. – Информация о погоде – не самая рейтинговая передача, вы понимаете. Замена ведущей всегда найдется. Вот и терпели.

– И не звонила, и не предупреждала, ничего?

– Не-а.

А глаза Западинского, заметил Турецкий, были настороженны.

– И дома у нее – никто ничего?

– Она с отцом жила. Он, по-моему, тоже был абсолютно не в курсе. Я спрашивал, он… говорил как-то неопределенно.

– А больше родственников у нее нет?

– Это вам надо в отделе кадров поинтересоваться. Честно, не знаю.

– Воспользуюсь вашим советом. А относительно двух убийств у вас нет никаких собственных мыслей, соображений?

– Нет, все это как-то не укладывается в голове…

– Понимаю вас. Когда собираетесь хоронить?

– Да вот, как ваши коллеги разрешат.

– Значит, Шопен за общественный счет?

– Простите?

– Поскольку родственников нет, получается, и доброе слово сказать на могиле некому?

– Вы не правы. А коллектив? Где они пользовались уважением!

«Чего– то ты заврался, парень… -снова мысленно усмехнулся Турецкий. – А как же пьяница?»

– А потом, этим кадры занимаются… У Никулина-то определенно кто-то есть.

– Да-а? Прошло уже два дня, а вам так и не удосужились доложить? Непонятно.

– Не помню, – резко заметил Западинский. – Возможно, и докладывали. Но только у меня масса неотложных дел, вероятно, просто запамятовал. – Ему уже явно надоел следователь со своим занудством.

– Хорошо, тогда закончим. Если что-то мне понадобится, я надеюсь, вы не будете возражать? Нет?

– Только предварительно…

– Договорились. Извините, что заставляю вас пить холодный кофе. Пока мы беседовали, он остыл.

И Турецкий отправился в отдел кадров телестудии.

Звонок сюда уже последовал, это Александр Борисович увидел по глазам пожилого кадровика, по его предупредительности.

– Вам сообщили обо мне?

– Мне? – сделал большие глаза кадровик, но вовремя спохватился: – Ах, ну да, конечно. Так что вас интересует?

– Личные дела Скляра и его дочери.

– Ваше удостоверение, пожалуйста.

– Прошу… Надеюсь, они государственной тайны не представляют?

– Что? Ах да, конечно, нет! Садитесь. Сейчас я вам их представлю… Сейчас, сейчас, сейчас… – повторял он, словно попугай, роясь в большом ящике, стоящем в несгораемом сейфе величиной со старинный буфет. У Кости Меркулова был в кабинете одно время такой. Полстены занимал. – А вот, прошу, и они. – И кадровик положил на стол перед Турецким две тоненькие коричневые папочки. Всего и делов-то…

Но самым любопытным для Турецкого оказался тот факт, что в анкетах отца и дочери указывалось на еще одного члена семьи. Это был Вадим Олегович Скляр, студент Московского физико-технического института, который расположен в Долгопрудном, почти в черте Москвы. Знаменитый Физтех. И учился он уже, судя по дате заполнения анкеты, на третьем курсе. Вполне взрослый мальчик. И адрес проживания указан был общий – с отцом и сестрой. О других родственниках анкета умалчивала.

– А разве Виталий Борисович не в курсе, что у Елены есть брат? – спросил Турецкий наугад. И в ответ увидел легкую ухмылку, скользнувшую по почти бескровным губам кадровика. Но она мелькнула и исчезла.

– Не могу сказать, – ответил тот. Турецкий понял, что кадровик врет. Зачем? Этот вопрос стоило выяснить.

Сев в машину, Турецкий набрал номер Карамышева.

– Слушай меня внимательно. Звони в Долгопрудный и выясняй, где находится студент Физтеха Скляр Вадим Олегович. Когда узнаешь, оставь мне координаты, а сам подъезжай в Останкино, на студию, и начинай свое любимое дело: толкайся, как это делал на Шаболовке, но – кровь из носа! – собери мне все слухи и сплетни про семью Скляров и некоего Никулина. Их портреты обнаружишь в вестибюле. Задание понятно?

– Есть, шеф.

– Приступай, – добродушно разрешил Александр Борисович. – По мере надобности найдешь меня у Грязнова…

Алексей Петрович Кротов по кличке Крот был удачливым бизнесменом. И хоть был его бизнес невелик, на жизнь и всякого рода удовольствия ему вполне хватало. Он держал в Ясеневе небольшое казино «Сомбреро», где в основном ошивалась братва из матвеевской, липецкой, ореховской и щербинской преступных группировок. Не брезговали зайти к всегда спокойному, респектабельной внешности хозяину и «законники», и авторитеты. Здесь для них было как бы нейтральное поле, где всякие разборки отменяются. Сам Крот был мужиком крепким, владел одному ему ведомыми приемами силового решения проблем, и кое-кто из посетителей этого злачного заведения мог бы при случае припомнить, как Крот быстро и эффективно, но главное – в одиночку, легко успокаивал зарвавшихся «быков». И в «крыше» он тоже не нуждался, поскольку именитые уголовники предпочитали здесь сохранять нейтралитет.

Но это была видимая часть айсберга. Очень немногие, в том числе Грязнов и Турецкий, были в курсе основной деятельности Алексея Петровича, отставного майора милиции, одно время трудившегося в грязновской «Глории» и поднявшего в агентстве наружное наблюдение до высочайшего профессионального уровня. Он был своим и среди личностей глубочайшего московского дна, и среди крутых «новых русских». А его агентами были бомжи, проститутки, швейцары ресторанов и завсегдатаи всяческих казино. Как все это ему удавалось, толком не знал никто, но именно ему Грязнов при великой нужде поручал самые ответственные задания. К таковым он отнес и разработку Формозы.

Крот, не любивший в серьезных делах спешки, молчал несколько дней, а затем позвонил Вячеславу Ивановичу и сказал, что готов пересечься где-нибудь в центре. Выбрали кабинетик в «Узбекистане», благо и время подходило обеденное. За безопасность этого помещения Грязнов мог заранее не беспокоиться. Здесь они с Турецким не раз решали служебные проблемы.

Алексей Петрович представил весьма любопытную информацию. Ну, во-первых, что особенно насторожило Грязнова, Формоза, оказывается, был одним из совладельцев ресторана «Арбатские встречи» – факт сам по себе не столь значительный, если бы в соучредителях, так сказать, не имели место быть две весьма неожиданные фигуры – генерал Игнатов из ФАПСИ и господин Западинский – известный телемагнат. Странная, одним словом, компания. А вот кротовское «во-вторых» уже прямо указывало на то, что где-то рядом было «горячо». Доверенное лицо Алексея Петровича, с которым у него были в какой-то степени даже приятельские отношения – тоже из отставников, – сообщил, что днями в «Арбатских встречах», где он осуществлял охрану, состоялась тайная встреча двух хозяев – Западинского и Абушахмина. Причем перед этим в ресторан приезжали специалисты и тщательно проверяли помещение, особенно тот кабинет, где обедали эти двое.

Сопоставив даты, Кротов увидел, что по странному совпадению той же ночью во дворе дома на Кутузовском проспекте были убиты двое «быков» из матвеевских, а в самом доме – известный тележурналист Олег Скляр. Впрочем, о фактах убийств Кротову было уже известно из разговоров посетителей «Сомбреро».

Напрашивались любопытные выводы. Но Грязнов не стал дальше разрабатывать тему, попросив Алексея Петровича особо обратить внимание на эту связку: Абушахмин – Западинский. Игнатов? Этот требовал отдельного разговора. И уже не с Кротовым.

Словом, для Сани у Грязнова имелось кое-что…

Турецкий слушал и рисовал на листе бумаги чертиков. Отклонял голову, разглядывал, что-то подправлял, короче, был занят исключительно изобразительным искусством. Грязнов, рассказывая, начинал злиться на подобное невнимание. И когда он уже хотел довольно резко выразиться по поводу художественного таланта исполнителя, Александр скомкал рисунок и ловко закинул его в грязновскую корзину для бумаг.

– Я догадываюсь, Славка, чья это работа. Крот?

– Ну!

– Высший класс. Кажется, теперь Новая Басманная у меня в кармане!

– При чем здесь Басманная? – Грязнов посмотрел на друга с недоумением. Об этом убийстве он как раз думал меньше всего.

– А при том, что это дело висит на мне. А все остальное – так, попутно, вроде гарнира к хорошей отбивной. Вот только боюсь, что именно это «все остальное» и станет для нас главным. Недаром же Питер сам прискакал сюда.

– Ты мне, кстати, ничего не говорил на этот счет. Я – не любопытный, но имею все основания…

– Не берите в голову, мой генерал, все еще впереди. Вот проверю парочку версий, а тогда и видно будет. Что-то мой кадр молчит.

На столе Грязнова зазвонил телефон. Слава поднял трубку.

– У тебя, – оказал он Турецкому, – обнаружился новый дар: вызывать духов. На, кадр на проводе.

– Александр Борисович! – донесся издалека знакомый голос Карамышева. – Тут творятся странные вещи, но вам определенно понравится.

– Погоди, ты откуда звонишь? Слышно плохо.

– Из Долгопрудного! По поводу Скляра!

– Так чего ж ты орешь на весь божий свет?!

– А я из автомата! Значит, слушайте. Есть у них такой Скляр. Говорят, толковый малый, но в последний раз его видели на весенней сессии. Он вообще в институте не бывает. Только экзамены сдает.

– Ничего не понимаю! А как же он учится? Живет где?

– Живет в Москве, но адреса тут, в деканате, не знают. Значит, теперь он должен появиться накануне нового года, на очередной сессии. Правда, говорят, что один из профессоров вроде бы сам ездил к нему в Москву принимать экзамен, только это слухи.

– Постарайся обязательно отыскать этого профессора! Что еще говорят?

– Парень – ас по части компьютеров. Любому профессионалу сто очков даст. Хотя они тут все немного не от мира сего, ну, чокнутые по компьютерной части. Вроде одно время даже компания какая-то сложилась. И наш там тоже активно тусовался.

– Сережа, обрати на это обстоятельство особое внимание. И обязательно поговори с ними. Наверняка – хакеры. Чего делали, куда лазали? Понял?

– Понял, шеф. Приступаю. Поеду сейчас в их общагу, поэтому сегодня уже не ждите.

– Интересное кино! – сказал Турецкий, кладя телефонную трубку на место. – Не исключено, Слава, что наш юноша еще и толковый хакер. Вот Питер-то обрадуется!…

– Чему ж тут радоваться-то?

– А это, Славка, длинный рассказ. Но у нас есть время…

Вадим позвонил очень некстати. Западинскому меньше всего хотелось бы сейчас обсуждать с парнем собственные действия, вызванные в некотором роде чрезвычайными обстоятельствами. Неожиданный бунт Олега, похищение Елены… Да и вообще, в последнее время как-то сгущаться стали события, выходить из-под контроля. То ли где-то в системе пошли сбои, обнаружились утечки, вызванные расхлябанностью исполнителей, то ли это была целенаправленная кампания против империи Западинского, как не без самодовольства привык думать о своих делах Виталий Борисович. Но и то, и другое – отвратительно плохо…

Неприятным оказалось и то, что Вадим сразу заговорил о гибели отца. Откуда узнал? Ведь Виталий особенно старался, чтобы никакая мешающая делу информация не просачивалась к парню. Но загадки тут не было – все тот же компьютер! Кто привык газеты читать, а кто с утра пораньше в информационные сайты забирается. А убийство известного тележурналиста – совсем не рядовое событие. Хотя заказными убийствами уже давно никого не удивишь.

Западинский немедленно придал своему голосу скорбно-бархатистые интонации, сообщил, что уже провел собственное расследование, из которого стало ясно, что тут опять происки конкурентов и все такое подобное. Он знает, кто конкретно виноват, но нужны дополнительные доказательства, словом, официальное следствие тоже идет, и нужно теперь ждать его выводов.

Обтекаемо объяснил, что пока на весь мир кричать об убийце еще рано, потому что тот сразу смоется. Но этот вопрос будет нужно обсудить отдельно, в самое ближайшее время. Западинский полагал, о чем и сказал Вадиму, что серия ударов, нанесенных противником, скорее всего, вызвана активностью Вадима в известных ему делах. Это не телефонный разговор. Но очень важно, чтобы парень немедленно сделал из этого выводы и вообще на какое-то время залег на дно. Шум должен утихнуть. И, ради бога, никаких контактов – ни с друзьями-приятелями, ни с Ленкой, которой, кстати, пришлось ненадолго отъехать из Москвы. С ней все в порядке, а вот искать ее пока не надо. Что же касается отца…

Виталий очень настойчиво предлагал, практически требовал от Вадима отказаться от участия в похоронах. В настоящий момент это просто чрезвычайно опасно. Ленка, к слову, поняла и согласилась отказаться от риска.

Но Вадим, непонятно, с какого лиха, вдруг заартачился. Заявил, что Ленкины соображения пусть и остаются при ней, она никогда к отцу горячих чувств не испытывала, а он обязательно будет на похоронах – и горсть земли в могилу кинет, и цветы положит, и…

– Ладно, – не выдержал напора не на шутку разозленный Западинский, – черт с тобой, упрямец! Загримируем тебя, дурака, как-нибудь, или посидишь в моей машине. Найдем возможность дать тебе проститься с родителем! А вот отсвечивать в толпе сослуживцев Олега и другой никому не нужной публики, которая особенно охоча до дармовых поминок, запрещаю категорически! Это мое последнее слово. И ради твоего же здоровья.

– Пусть, -подумав, согласился Вадим. – А Ленке скажи, что она все-таки стерва.

– Скажу… при случае. – И Виталий Борисович усмехнулся про себя, чувствуя хотя бы минутное облегчение. Ведь и обострять с парнем отношения нельзя, и терять его – просто абсурдно. А ему еще и о сестрице, оказавшейся в заложницах, однажды узнать предстоит. И совсем неизвестно, какова будет тогда его реакция. И давить на него нельзя. У этих сукиных сынов, побратавшихся с компьютерами, любое может оказаться на уме. Вот и вертись тут с ними…

Пока шел совершенно бессмысленный, с точки зрения Западинского, диалог по телефону, случайно родившаяся мысль о прощании с покойным стала оформляться во вполне реальные действия.

Парню можно паричок приспособить, усики приклеить, ограничить доступ к телу, разрешить одному проститься, а потом пусть себе сидит в салоне за темными стеклами, пока народ с кладбища поминать не потянется. Вот и положит тогда свой букет на могилку. И может, даже значительность момента ощутит, свою особую роль. Это тоже неплохо.

Хоронить придется на Ново-Хованском, там и жена Олега давно уже почивает. Только надо будет, чтобы братва Абу все как следует там осмотрела, на предмет разного рода неожиданностей, и побродила в сторонке, охраняя, но не высвечивая свои слишком уж характерные рожи. И пару-тройку больших автобусов под провожающих. Чтоб ни у кого не возникло желания после похорон еще пошататься по кладбищу. Поминки надо будет организовать в Домжуре, мелочиться не стоит, пусть уж коллеги нажрутся, напьются, меньше болтовни будет.

Закончив наконец разговор с Вадимом, Западинский тут же отдал соответствующие распоряжения, касающиеся печального ритуала и последующих традиционных возлияний. Да, и обязательно, чтоб оркестр присутствовал. Не халтурный, а свой, чтоб Шопен был на самом деле Шопеном, а не деревенской фантазией пожарной команды. Все ведь это тоже входит в имидж руководителя крупнейшего телеканала страны. Как ты – к людям, так и они – к тебе. Ну а печали в голосе достанет, Олег и в самом деле заслуживал в конце нескольких теплых слов.

Абу говорил, что он покинул этот свет, так и не успев ничего понять…

Александр Борисович Турецкий в сопровождении Сергея Карамышева поднимался на лифте в конференц-зал огромного здания Останкинской телестудии, держа четыре гвоздики. Большее количество цветов выглядело бы в его руках вызывающе. А четыре – на двоих – в самый раз. Народу было много – и в коридорах на всех этажах, и в лифтах. Прощание с Олегом Скляром было назначено на два часа дня. Потом друзья и сослуживцы отправлялись на кладбище, а уже оттуда – в центр, в ресторан Дома журналистов. О программе, стараниями секретариата Западинского, все были оповещены заранее. Это чтоб не случилось нестыковок.

В оставшиеся до похорон дни Сергей Карамышев не оставлял ни на час усилий отыскать таинственно исчезнувших ближайших родственников покойного журналиста. Ну то, что дочь провалилась словно сквозь землю, это понятно. Тут были свои причины, пока не объясненные, но они были. Но сын-то куда девался? Почему он будто за семью замками? Именно эта фигура теперь больше всего интересовала Турецкого.

Сергею удалось обнаружить парочку бывших приятелей Вадима и побеседовать с ними, и они подробно описали его внешность, манеру поведения, по которым можно было бы составить хотя бы словесный портрет человека. Странно, но последние семейные фотографии, которые удалось обнаружить в домашнем архиве Скляров, когда в квартире после обнаружения трупа производился обыск, были двух-трехлетней давности. И на фото фигурировал длинный и нескладный мальчик с коротенькой стрижкой. Естественно, он уже не такой, в его возрасте некоторые мужают достаточно быстро. Такая же детско-школьная, три на четыре, фотография имелась и в институтских бумагах. Между тем приятели уверяли, что видели его в последний раз с длинными, до плеч волосами, раздавшимся в плечах… Независимый вид, безапелляционные суждения. Ну да, парень почувствовал свою силу, деньги завелись, наверное, и независимость от предка. Понятное дело.

Мир изменился для позавчерашних школьников. Они теперь встречаются весьма редко, а общение между ними происходит в Интернете. Модно, удобно, престижно. Но о каких-то возможных общих делах парни не сказали ни слова, уходили, молчали, переводили разговор на другие темы. Видно, существовало у них какое-то табу, и посторонним в этом их мире места не было. Настаивать – значит определенно насторожить их.

Вспомнили и профессора, который, говорят, лично ездил принимать экзамен у своего студента. Но и тут Сергея ожидало фиаско. Сравнительно молодой профессор, вероятно, исповедовал новейшие принципы взаимоотношений, где все построено на рациональности, полезности и предоплате – вариант подходов к российскому доморощенному капитализму. Все, что помимо, его не интересовало. Да, он вкладывает в этих оболтусов определенные знания. Они хотят сверх – извольте платить дополнительно. И платят. Так почему же не пойти навстречу и не принять экзамен отдельно ото всех? Ничего незаконного не происходило, мальчик старательный, но хилый здоровьем. Вполне стоило разок-другой съездить к нему, поскольку машина оплачена в оба конца, а временем своим свободным профессор вправе распоряжаться по собственному усмотрению. Привезли – отвезли домой. Какие проблемы? Ах, адрес? Этого он не помнил. Во-первых, темно было, а во-вторых, вон уже добрых полгода прошло, где все упомнить… В Москве, где-то в центре. Нет, не в районе Кутузовского. Скорее, где-то в Филях.

В Филях, в районе бывшей партноменклатуры, по сведениям от Грязнова, имелась квартира господина Западинского. Одна из. Потому что он имел их несколько. Олигарх – одно слово! Но, к сожалению, эти сведения мало что проясняли.

Турецкий был уверен, что Вадим должен обязательно появиться на панихиде по отцу. А если это так, его надо будет вычислить. И после постараться не потерять из виду. Собственно, никаких претензий ему пока предъявить нельзя, а вопросы, напротив, обязательно насторожат. Но если дело поворачивалось таким образом, как теперь думал Александр Борисович, нельзя было исключить, что его хищный и привычный к остросюжетным ситуациям нос ведет его по правильному следу. Или одному из возможных правильных. Вот с этой целью и прибыл в Останкино старший следователь по особо важным делам в сопровождении своего боевого помощника.

Зал был набит народом, но сильно скорбные лица виделись только в ближайшем к гробу окружении. Вероятно, на настроение действовала музыка Шопена – это Турецкий мог бы определить даже и без подсказки собственной супруги, для которой музыкальные пристрастия мужа всегда были загадкой.

Из глубины коридора, из дверей смежного с конференц-залом помещения, вышла группа высоких молодых людей в темных пальто и шляпах. Они быстро прошли к выходу. На одного из них – стройного блондина с поднятым воротником плаща и низко опущенными на лоб полями шляпы – Турецкий почему-то обратил внимание. Потом толкнул Сергея и шепнул:

– Ну-ка последи за этой компанией. Видишь блондинчика?

– Понял, шеф, – тихо ответил Карамышев и вразвалочку направился к лифту.

Турецкий же протиснулся поближе к основным участникам действа.

Речь начал говорить Западинский. Он картинно взмахивал узкой рукой с длинными пальцами, прижимал внешнюю сторону кисти ко лбу, встряхивал волосами. Но говорил красиво. С чувством. Большой артист явно пропадал в нем. Закончив, он поклонился покойному, постоял в этой нелепой позе, а затем с сознанием выполненного долга вышел к дверям зала, закурив и предоставив другим продолжать панихиду. Глаза же его, заметил Турецкий, беспокойно шарили по лицам присутствующих.

Александр Борисович и сам отошел поближе к дверям, чтобы не упускать из виду главное действующее лицо.

Кто– то заходил в зал, кто-то выходил, на студии кипела и своя творческая жизнь. Разговаривали, некоторые негромко смеялись, обсуждая собственные проблемы. Но вдруг в какой-то момент -Турецкий не понял, как это произошло, – возникла некая напряженная пауза. Так бывает, когда неожиданно совершается нечто непредвиденное.

Взглянув на Западинского, Александр Борисович увидел, как тот сразу напрягся с поднятой к губам сигаретой. Прикрыв лицо сбоку гвоздиками, Турецкий выглянул в коридор. От лифта двигалась группа людей. В середине шагал коренастый мужик в темном костюме. Его окружали охранники, один из которых нес большой букет почти черных роз.

– Ну, блин! – услышал Турецкий сдавленный голос рядом. – Это ж сам Плешак!

«Плешаков?!» – мелькнуло у Турецкого. Это значит, прямо на его глазах вот тут, сию минуту, у гроба Скляра, должны были встретиться лицом к лицу два врага. И один из них – убийца того, кому сейчас говорят традиционно скорбные слова.

Они и замерли друг против друга. Высокий, аристократического вида Западинский и приземистый, крепкий, словно маленький броневик, Плешаков. Пауза длилась недолго.

– И у тебя хватило совести, Анатолий? – негромко сказал Западинский.

– Зря ты это сделал, Виталик, – в тон ему ответил Плешаков.

– Это ты мне говоришь? – У Западинского словно горло перехватило.

– Тебе. От меня он уехал живой и здоровый. Сильно ты ошибся, Виталик.

«Вот это текст!» – воскликнул про себя Турецкий.

А между тем сопровождающие Плешакова как-то даже не очень и вежливо отстранили Западинского, Плешаков забрал букет у охранника, словно ледокол, прошел сквозь толпу и, подойдя к гробу, рассыпал розы в ногах покойного. Молча постоял, опустив голову, и тут же, ни на кого не глядя, вышел в коридор, где его окружила охрана, и все двинулись обратно к лифту.

Западинский некоторое время находился словно в шоке, но вот его взгляд стал осмысленным, он нервно оглянулся и буквально уперся глазами в Турецкого. Александр Борисович спокойно смотрел на него, и от этого Западинский вмиг покрылся алыми пятнами. Нервы! Он резко повернулся и ушел в противоположном лифтам направлении.

«Самое время брать обоих и устраивать им очную ставку», – запоздало подумал Турецкий, понимая, однако, что ничего этого он не сделает, ибо говорить можно все, что угодно, а слова к делу не пришьешь. Особенно слова таких монстров, как эти оба… Но!…

– Виталий Борисович, позвольте? – не стесняясь, закричал Турецкий, догоняя Западинского.

Тот резко обернулся, увидел подбегающего Турецкого и вдруг ощерился, словно приготовился встретить удар своим ударом.

– Что с вами? – спокойно удивился Турецкий. – Кого вы так испугались? Меня, что ли? Господь с вами! Или чего почудилось? А ведь у меня просто вопрос к вам. Могу?

– Извините, – приходя в себя, успокаивался и Западинский. – Устал со всем этим, нервы ни к черту… Вы ведь – Турецкий, правильно я вас вспомнил?

«Опять играет, – подумал Александр Борисович. – Но чего-то он все же испугался. Чего? Свидетеля разговора?…»

– Вы угадали, Виталий Борисович, у вас отличная память на лица и фамилии. Вопрос вот какой: когда собираетесь хоронить Никулина? Или все теплые слова исключительно Олегу Николаевичу?

– А вы разве не в курсе? Его родители отказались от этой… – он махнул рукой в сторону торжественно убранного траурного зала. – Они договорились о панихиде в Люберцах, там же и хоронить будут. А возить туда, сюда… Опять же поминки. Люди скромные… Но наших товарищей я туда отрядил – помочь, поднести, то се, понимаете? Кстати, открылось что-нибудь новенькое в этом деле?

– Открылось. Скончался от удара тяжелым заостренным предметом, предположительно – кастет.

– Откуда такое? – растерянно развел руками Западинский. – Смирный парень…

– Если у вас нет на этот счет предположений, может, стоило бы поинтересоваться у Плешакова? Не объясните, в чем он увидел вашу ошибку?

Как ни сдерживал себя Западинский, как ни играл, как ни изображал то отчаяние, то страх, то растерянность, злость мелькнула-таки в его жестком взгляде. Ничего не ответив, он повернулся и ушел.

На кладбище Турецкий не поехал.

Когда завершилась панихида, присутствующим сообщили, что процессия заедет еще в церковь Тихвинской иконы Божьей Матери, которая здесь рядом, в Алексеевском. А потом – на МКАД и по кольцу до Профсоюзной, и там уже рукой подать – Хованское. Проделывать этот длинный путь желания у Турецкого не было, тем более что ничего неожиданного наверняка дальше не случится. Все уже произошло.

Заботил лишь белокурый юноша, окруженный охраной. Вадим, кстати, по показаниям всех, кто его знал, был жгучим брюнетом. Но ведь можно и парик натянуть, подумал вдруг Турецкий. Благо здесь, на студии, такого добра должно быть с избытком.

А что? Если Западинскому требуется сохранить полное инкогнито парня, а родственные чувства того мешают это сделать, можно ведь и загримироваться. Кто его знает в лицо? Да никто практически, потому что те, кому он известен, либо отсутствуют, либо… ну да, занимает почетное место во главе собственной процессии.

Так значит, если следовать заявлению Плешакова, незадолго до своей гибели Олег Скляр беседовал с ним? И что же мог сделать Западинский «зря», какую совершил ошибку? Вывод простой: сам дал команду убить приятеля… Киллер же допустил грубейший промах. Он не выбросил оружия, из которого были застрелены парни на Новой Басманной, а из того же ствола отправил к праотцам свою новую жертву.

И другой вопрос. Отправил просто или отправил-таки? Куда списать ту парочку матвеевских, которых нашли в подворотне, буквально распоротых автоматной очередью? То есть довершил дело, с которым, вполне возможно, не сумели или не успели справиться те двое? Было о чем подумать Александру Борисовичу, о чем посоветоваться со старым другом Вячеславом Ивановичем.

Покинув здание Останкина, Турецкий позвонил Грязнову и попросил помочь Сереже Карамышеву обеспечить наблюдение и прикрытие на кладбище. После чего отдал мобильник Сергею и велел не спускать глаз с того юноши, который, по уверению Карамышева, сидел сейчас в темно-малиновом джипе «тойота», окруженный охраной. Вероятно, он собирался следовать за процессией.

Турецкий же, подхватив такси, отправился на Петровку, 38, к Грязнову. Чтобы оттуда координировать действия оперативников. А заодно и поразмышлять по поводу приоткрывающихся фактов. На сегодня траурной музыки ему было уже более чем достаточно…

 

Глава двенадцатая. ОШИБКА ГЕНЕРАЛА

Для Матюшкина предстоящий разговор с Игнатовым был труден и неприятен. А причиной тому являлась состоявшаяся накануне краткая встреча с Анатолием Ивановичем Плешаковым.

Президент Ти-ви-си, не затягивая дела излишними подробностями, изложил генералу суть беседы Западинского с Абушахминым, которая у тех состоялась в «Арбатских встречах». Как там они ни старались обезопасить себя, специалисты Матюшкина оказались на голову выше игнатовских. Те ничего не обнаружили, и запись получилась чистой. Вот поэтому и решился Плешаков сделать демонстративный шаг и появиться на панихиде в Останкине. А при случае, если Виталий полезет в бутылку, обрезать его: мол, сиди и не вякай, знаем мы, откуда ветер дует и кто свою руку приложил.

Матюшкин послушал произведенную запись, и его очень неприятно поразил тот факт, что Игнатов, оказывается, был не просто подельником Западинского и Формозы в их грязном бизнесе, но что ему отводилась этими двумя важная роль в продаже украденной информации.

Точнее, той ее части, где речь шла о разработке Пентагоном новейшей секретной техники. В информации на эту тему, как походя заметил Западинский, были весьма заинтересованы и собственные российские спецслужбы. Получается так, что Игнатов уже с кем-то вел переговоры на этот счет. То есть торговля шла, что называется, вовсю, а директор ФАПСИ ничего не знал о противозаконной деятельности собственного подчиненного. Свою же деятельность таковой Сергей Сергеевич не считал. Тут есть немало нюансов – что чем называть и в каких обстоятельствах. Недаром же утвердилось в общественном сознании, что у нас – исключительно разведчики, а вот у них – только шпионы.

И еще одна тайная забота одолевала Матюшкина, сказать о которой он, правда, почему-то не решился: Анатолий и без того, похоже, запутался теперь с этой девкой. Держать у себя – опасно, а отпускать – тем более. То можно было хоть на папашу как-то влиять, а теперь что? Так вот, забота Матюшкина заключалась в том, что уже практически подошедшие к своему логическому завершению переговоры о продаже лекарственных разработок по СПИДу и онкологии фирме «Медикал Рисёч», когда обе стороны уже пришли к согласию о цене, эти самые контакты вдруг по какой-то причине притормозились. Чего-то они там у себя темнить начали, вроде как бы еще раз подумать захотели… Это не бизнес, здесь уже пахнет какой-то провокацией. Все, что они захотели, им показали, откуда же появились сомнения? Может быть, дело временное? Но беда в том, что и двое агентов Матюшкина, которым было поручено решение данного вопроса, тоже ничего не понимали. Они обращались за советом к нему, а в принципе это он должен был спрашивать у них, в чем дело…

И вот на этом несколько тревожном фоне обнаружилось, что генерал Игнатов как-то непонятно активизировал свои действия. Если, конечно, Матюшкин с Плешаковым правильно понимали суть диалога своих антиподов. Проанализировав еще раз ситуацию, Сергей Сергеевич решил самостоятельно, не посвящая в это дело пока Плешакова, предпринять решительный шаг. Он попросил помощника вызвать к нему в кабинет начальника управления Игнатова.

– Присаживайтесь, Александр Дмитриевич. Как самочувствие? Как настроение? На пенсию не собираетесь?

Игнатов удивленно вскинул брови: набор вопросов был самый недвусмысленный.

– Полагаете, пришло время? – с легкой издевательской улыбочкой спросил он, зная, что Матюшкин старше его на два года.

– Да вот, слышал, вы приболели…

– Нет, чувствую себя вполне. Чего, как говорится, и вам желаю, товарищ генерал-полковник.

– Очень хорошо. Значит, выслушаете без эмоций… Вот тут у меня имеется запись одного любопытного разговора. Впрочем, что я вам говорю, вы и сами, Александр Дмитриевич, голоса легко узнаете. Вот послушайте. – И Матюшкин нажал клавишу пуска на портативном магнитофоне.

"– Короче! – услышал Игнатов свой собственный голос. – Вы чего детский сад устраиваете? Зачем мы здесь? Давайте по делу. И ваш базар мне не нужен, у меня тоже собственных забот хватает. В чем ты меня обвиняешь, Виталий Борисович? Меня, который тебя человеком сделал, а?

– Ну только не надо, не стоит, Сан Дмитрич, не бери на себя лишнего! А то не дотащишь. Что когда-то было, давно прошло. Вместе с нашими партбилетами. А вот нынче я хотел бы от своих партнеров полной отдачи! Стопроцентного вклада – во всех смыслах! Рано еще изображать из себя благополучных рантье, стригущих купоны. Не доросли, господа!

– Слышь, Игнатов, а чего этот пуп со своей блядью, совсем охренел, что ли? Ты его в малолетстве часто харил у себя на Лубянке?…"

– Пока достаточно? – учтиво спросил Матюшкин, глядя в побагровевшее лицо Игнатова. – Голоса узнаете? Западинский, Абушахмин – известный уголовник, генерал Игнатов… Подходящая компания. Так что будем делать, Александр Дмитриевич?

Игнатов молчал, глядя в стол.

– Вы сами напишете рапорт или будем передавать материалы, а у меня их за последнее время скопилось немало, в службу собственной безопасности?

– Чистосердечно? – поднял наконец глаза Игнатов.

Матюшкин пожал плечами:

– Не уверен, будет ли толк. Впрочем… послушаю.

Матюшкину и в голову не приходило, что проблема может решиться с такой легкостью. Ну, поупрямится Игнатов, даже слезу прольет, неискреннюю, конечно, попробует покаяться, упрашивать станет, хотя против таких аргументов – увы, не попрешь.

– Каюсь, товарищ генерал-полковник, бес попутал. Думал к старости деньжат подкопить, здоровье-то и в самом деле неважное…

– Значит, рапорт? – жестко спросил Матюшкин.

– Да мне б хоть до конца года, товарищ генерал-полковник, честью клянусь, разорву все отношения. Самому так гадко…

«Чего тут до конца года-то, – прикинул Матюшкин, – три, по сути, месяца…» А с другой стороны, взять да уволить генерала, начальника управления – для этого веские основания нужны. Как наверху еще посмотрят. Черт с ним! Позору не оберешься. Пусть до конца года. Но рапорт напишет сегодня. А вот число проставим, когда придет время…

Против такого решения директора Федерального агентства Игнатов не возражал, даже поблагодарил за снисходительность к его человеческой слабости.

И пошел дослуживать. А его рапорт остался на столе Матюшкина.

Вечером Александр Дмитриевич устроил в ресторане «Арбатские встречи» настоящий профессиональный шмон. Уж если в «Русском доме», где все заранее и тщательно проверили, их все равно облапошили, словно сосунков, то тут вообще никакого доверия быть не может.

Генерал был не просто зол, он был разъярен и всю свою ярость немедленно обрушил на головы спешно прибывших Западинского и Абу. Удар, нанесенный Матюшкиным, был действительно под дых. Но здесь, как ни старались, как ни обнюхивали стены сотрудники Западинского, ничего предосудительного так и не нашли – ни глазков телекамер, ни «жучков», ни «клопов», ни какой-то иной мерзопакостной живности. Чисто было. Что и позволило партнерам немного сбросить пар, успокоиться.

Сели в своем закрытом кабинете, и генерал потребовал водки. Много водки. Напряжение нуждалось в существенной разрядке.

Когда немного отпустило, Игнатов заявил, что в отношении Матюшкина необходимо немедленно принимать кардинальное решение. Компромат, который у него имеется на всю троицу, подобен бомбе замедленного действия, но поистине убойной силы. Поэтому тянуть нельзя.

К сказанному генералом Западинский добавил факт потрясающей наглости Плешакова во время гражданской панихиды. И, естественно, тут же возник вопрос: нет ли связи между двумя этими действиями, не желание ли это противника перейти в решительное наступление? Но тогда получалось, что Матюшкин и Плешаков действуют единым фронтом, а разве подобное возможно?

Если возможно, то, значит, все трое партнеров могут быть уже давно у них на крючке. При этом особенно важно теперь знать, каким объемом информации владеет противник.

Но самым главным оставался тот вопрос, на который пока никто из троих не мог ответить: каким образом их тайные переговоры стали доступны Матюшкину? То, что этот хитрый лис следил за своим подчиненным, стало уже фактом. Но почему же он только теперь предпринял решительные действия? И то, получается, не очень и решительные. Все-таки предложил подать рапорт, хотя при этом пригрозил и службой собственной безопасности. Последнее было бы гораздо хуже, ну просто из рук вон плохо! Однако же не настоял, а предоставил выбор. О чем это может говорить?

Сам старый и опытный интриган, Игнатов искал ясность в поступке начальника. И в конце концов пришел к тому, что Матюшкину было очень невыгодно раздувать его, игнатовское, дело. А невыгодно, скорее всего, оттого, что он и сам крепко замешан в чем-то подобном. Связь с Плешаковым вроде бы ставила все на свои места. Правда, догадка нуждалась в жесткой проверке. Но на собственные силы и кадры Игнатов теперь абсолютно рассчитывать уже не мог. Где-то был сбой, кто-то продал, проверка займет слишком много дорогого сейчас времени. А действовать надо немедленно и решительно. В последнем никто из троих не сомневался.

Самый трезвый из них, Абу, заявил, что у него появились сомнения относительно опекаемых им армян из «Русского дома» и что он собирается проверить, каким образом к Матюшкину попала запись их разговора.

Западинский, уже сообразив, какие крупные неприятности может принести делу публикация пусть даже в какой-нибудь и «вшивой» газетенке, не говоря о каналах Ти-ви-си, записи «задушевной беседы» телемагната, генерала госбезопасности и вора в законе, немедленно пожелал Борису Михайловичу успехов в его расследовании. Он и сам не заметил, что едва ли не впервые уважительно назвал по имени-отчеству своего жестокого и, чего скрывать, абсолютно беспринципного подельника. Лишь после усмехнулся мысленно: права классика – ради пользы дела заключишь договор даже с дьяволом…

Добавил свою толику и Абу. Как было заранее обговорено, его братва во время похорон должна была контролировать ту часть кладбища, где находилась процессия. А после завершения церемонии погребения очистить место, чтобы туда мог подойти Вадим с охраной и кинуть горстку земли, если теперь уже не в могилу, то хотя бы на могильный холмик. В этом не смог отказать Западинский парню, от которого требовалась постоянная собранность и готовность работать до полного изнеможения. Надо иногда идти на небольшие уступки, чтобы не потерять случайно гораздо большего.

Ну и оцепила, по существу, братва кладбище. Оделись попроще, чтоб сойти за ритуальную службу. Смотрели за теми, кто старался проявить излишнее любопытство, кто выглядел подозрительно: будто не на похороны пришел, а с какими-то иными, непонятными целями. Да таких-то, в общем, и не было, поэтому наблюдали больше на всякий случай. О чем и докладывали бригадиру, который сидел в джипе на автостоянке, у входа в крематорий.

Все проходило спокойно, но когда, собственно, похороны завершились и немногие братья журналисты, боясь опоздать к автобусу в Домжур, торопливо совершали последний ритуал, то есть плескали водку на свежую могилу и глотали сами из пластмассовых стаканчиков, невесть откуда появились посторонние. И матвеевские «быки», бесцеремонно выдворяющие последних участников проводов, сами вдруг оказались в их роли.

– Кто такие? Документы предъявите, пожалуйста? Охрана! Чья? Адрес и название предприятия? – И пошло-поехало.

Ну какие могут быть документы у братвы? Разве что паспорта, да и те носить не очень привычно. Хотя и надо. Менты стали в последнее время часто цепляться. Связано это, понятное дело, с пропиской, но без пары сотенных от них никак не отвязаться. И не жалко, но обидно.

Поэтому когда двоих «непонятливых» повели к «пазику» с занавешенными окнами, приткнувшемуся сбоку, все на той же автостоянке, бригадир дал команду своим – не привлекая внимания, отваливать. Тут нынче штрафов не оберешься!

И таким вот образом темно-красный джип остался, по сути, без прикрытия. О чем думали сидящие внутри его, неизвестно. Как, впрочем, и чем они конкретно думали. Неожиданно для всех джип вырулил со стоянки и двинул прямиком по аллейке между рядами могил, в сторону свежего захоронения. Странно, хотя на кладбище оставалось еще немало народу, ему никто не помешал, не остановил, не сказал, что частным машинам тут разъезжать не положено. А может, подействовала магия наглого действа. Начальство, мол, само знает, куда ему ехать. А что джип принадлежит большому начальству, наверняка никто и не сомневался.

Сомнение было лишь у одного человека, которого, кстати говоря, ни братва, ни странный какой-то ОМОН, почему-то решивший навести здесь порядок, не заметили. Или просто не обратили на него внимания. А человек этот аккуратно и даже любовно сгребал самодельным веничком сор и опавшие листья внутри кладбищенской оградки вокруг неприметной могилки, заросшей дикой травой. Потом так же методично он стал выпалывать траву.

Но когда в десятке метров от него, у свеженасыпанного холма, заваленного венками и живыми цветами, тормознул джип и из него выбралась небольшая компания молодцов в темных по случаю похорон одеждах, человек этот не проявил особого любопытства, разве что голову поднял, а потом стал дуть на замерзшие ладони и согревать их на груди, за отворотами хилого пальтеца.

Компания молча постояла возле могилы, один из молодых людей принял от второго букет гвоздик и аккуратно, как-то даже замедленно, положил их поверх других. После чего вытер рукавом глаза и быстро залез в машину. За ним исчезли в чреве просторного салона и остальные четверо. Джип почти неслышно тронулся с места и пропал из поля зрения одинокого человека за оградкой.

И тогда тот поднялся с колен, оглядел дело рук своих и спокойно ушел, закрепив калитку кусочком проволоки.

Человек был уверен, что на него никто не обратил внимания. Он ошибался. Один из братков, видевших его во время похорон, теперь готов был поклясться, что этот мужичок, выйдя к автостоянке с другой стороны, из-за здания крематория, сел в «пазик», куда уже затолкали нескольких особо агрессивных «пехотинцев». И по всему выходило, что был этот неприметный мужичок неопределенного возраста, да и вида непривлекательного, «топтуном», или, попросту говоря, ментовской сукой.

А может, при виде решительных омоновцев в непонятной форме у братвы мозги поехали? Выслушав Абу, Западинский был уже склонен считать, что никакая тут не милиция, а всё они – конкуренты. Разве тот же Матюшкин не мог направить какое-нибудь свое спецподразделение? А ради чего? Ответ напрашивался сам: ради одного человека, из-за которого, по существу, и разгорелся сыр-бор, ради Вадима Скляра. Это его очень хотели вычислить и Матюшкин, и Плешаков. Отсюда следующий вывод: Ленку Скляр надо искать у кого-то из этих двоих. Хотя, в общем-то, в ней теперь и нужды большой нету.

За своих задержанных парней Абушахмин не волновался: у тех все в порядке, как взяли, так и отпустят. Он очень умно поступил, запретив им брать с собой на кладбище оружие. Как в воду глядел.

Немного беспокоил неизвестный, подсевший к ментам. Но тут уж ничего не поделаешь, упустили…

На генерала, видно, крепко подействовала встряска, которую ему учинил шеф. Поэтому он быстро и окончательно «расслабился». Западинский же нервничал: ситуация возле джипа с Вадимом ему не нравилась. И названивал старшему охраны – все ли у них там в порядке? Не заметили ли за собой хвоста? Как доехали? Чем занимается малыш? Сведения были, похоже, утешительными: никто не преследовал, малыш, правда, разнервничался, но, выпив в машине целый бокал виски, успокоился и даже вздремнул на обратной дороге. Сейчас читает что-то, просил не входить к нему. Однако все же заглянули – действительно лежит на тахте и читает.

Абу, которому стало уже надоедать трусоватое занудство генерала и быстро угасающий воинственный пыл Виталия, решил, что со свиданкой пора кончать. И сказал, что они могут тут продолжать свои игры, а он едет на разборку в «Русский дом».

– Позвони потом, – мрачно бросил Западинский.

– Чего, советом хочешь помочь? – Улыбка у Абу вышла неприятно злой.

– Да нет, чем кончится… – равнодушно отмахнулся Западинский. – А если они скурвились, ты и сам знаешь, что делать.

– Я поеду мимо Останкина, позвони своим, скажи, чтоб мне к машине фотки Матюшкина и Плешака вынесли, я их халдеям предъявлю для опознания, понял?

– Разумно, – закивал Западинский. – Езжай, я распоряжусь… Ну что ж, мой генерал, – он снисходительно хлопнул Игнатова, следившего за происходящим осоловелыми глазами, – впервые так сильно расслабился «старичок», – как гласит мирская мудрость: посеявший ветер да пожнет бурю? Ну вот, можно сказать, буря уже в пути. А тебе известно, Сан Дмитрич, почему Абу зовут Формозой, нет?

Генерал отрицательно покачал головой.

– За характер. Ты помнишь, как маленькая Формоза послала на хер очень даже большой Китай? И тот, сколько ни угрожал, так ничего и не смог сделать. Вот это и есть характер. Я в него верю.

Генерал кивал, и непонятно было: соглашался он с Виталием или отвечал каким-то тайным собственным мыслям…

Поскольку охрану и безопасность «Русского дома» осуществляли матвеевские, Абушахмину не было нужды тащить с собой дополнительные силы. Он сам, пара охранников и водитель-тяжеловес, чего еще!

Пока ехал, созрел план допроса. Он не хотел в такой поздний час поднимать хипеж в ресторане, куда нередко большие гости из лавры заворачивали. Пройдет слух, что в «Доме» случаются разборки – и хана, лохи за версту его обегать станут. Какая же тут польза делу!… Он был, несмотря ни на что, все же деловым человеком, этот Формоза.

Пышноусый швейцар приветствовал «уважаемого Бориса Михалыча», распахнул створки, показывая свою преданность. Абу походя хлопнул старика по плечу, а затем вдруг остановился, взял его за локоть и отвел в сторонку, к закутку возле вешалки, где на тумбочке было разложено нехитрое хозяйство швейцара.

– Ну-ка, Гордеич, – Абу достал из кармана фотографии Матюшкина и Плешакова, девять на тринадцать, те, что передали ему в конверте сотрудники Останкина, и, сдвинув в сторону кружку, ложку и заварной чайник, положил перед стариком. – Внимательно гляди! Видел тут их?

– Погодь, Борис Михалыч, – старик сдвинул фуражку к затылку, – дай вспомнить-то… Ага, вон етот – определенно, да. Был он у нас, когда жа?… Припомню, ага. Крутой, навроде тебя, Михалыч.

– Чем ж крутой-то? – усмехнулся Абушахмин.

– А как жа! И джипа у него, как ета, и охрана – рослая, навроде твоих, ага. И «мерседес» еще. Только ты вон здороваешься, а он – как етот… баба скифская, мимо протопал… А вот и скажу – в обед дело-то было. На той неделе, ага.

– А про второго что скажешь?

– Не, етого не знаем. А чего, тоже крутой?

– Ладно, Гордеич. Помалкивай пока.

Абушахмин забрал фотографии и кивнул своим: пошли.

Он сразу заметил беспокойство в глазах Гегама, привставшего со своего широкого кресла за письменным столом. Ну оно конечно понятно: когда «крыша» приезжает, какая может быть особая радость! Но все-таки. Значит, душа нечиста.

– Пойдем туда, – качнул головой в сторону боковой двери Абу.

Они вошли в ковровую комнату.

– Артур где? – Абу сел на низенький диванчик. Охранники его остались у двери.

– Артур? – словно не поняв, переспросил Гегам. – Артур отъехал ненадолго. А что, к нему срочные дела? Я не могу решить за него, Борис Михайлович? Вы по делу или поужинать? Так я распоряжусь.

– Сядь, – грубо оборвал Гегама Абушахмин. – Тебе эта личность знакома? – Он сунул под нос армянину фотографию Плешакова.

Гегам задумался. Сказать: «Знаю» – пойдут вопросы – откуда? «Не знаю» – может быть еще хуже. Зачем это Абушахмину? Можно сказать, что этот тип был тут, обедал, потом разговор о «крыше» вел, но, узнав, кто «кроет», видимо, отказался от своих намерений. Поэтому здесь сидел, обслуга, конечно, видела, если спросят, скажут. Кто захочет связываться с этим бандитом! Ах, только бы Артурчик раньше времени не вернулся. Успеть бы с ним договориться!…

Он понимал, что пауза слишком затягивается и надо что-то говорить, а то уж больно все получается подозрительно.

– Ну, вижу, вспомнил? – оборвал стремительный поток мыслей Абушахмин.

– Вспомнил, Борис Михайлович, конечно, вспомнил, как можно не вспомнить? «Крыть» нас приезжал. Очень грубый человек. Но когда узнал, что мы в «крыше» не нуждаемся, стал ругаться, угрожать стал, а потом пообедал и уехал. Платить не стал. Грубый человек.

– Почему я об этом не знал? – спросил Абу, но ответ ему был не нужен. Врет, старая задница. Не стал бы Плешаков лично кому-то свою «крышу» навязывать. У него для этого «шестерки» есть. Но почему врет Гегам? Чего боится? Может, сговорились уже?

– Значит, «крыть» собирался… – сделал вид, что поверил, Абу. -А угрожал как? Может, что показывал? Шантажировал, да?

Гегам вспотел. Неужели этот бандит все уже знает?! Но откуда? Они с Артуром договорились, что ни одна живая душа не пронюхает об опасном договоре с Плешаковым, на который им пришлось пойти из боязни, что бандиты узнают о той записи. Выходит, что-то где-то просочилось? Но где? Откуда?…

– Просто угрожал… Шею свернуть обещал.

– Это тебе-то? – презрительно хмыкнул Абу. – Так у тебя ж ее и так нет! Разве что у Артурчика… Так куда, говоришь, брат отъехал? Сейчас мы его разыщем.

– В Сергиев поехал.

– Домой, что ли?

– Может, домой, – неохотно согласился Гегам. – Не знаю. Попросил меня побыть тут, на всякий случай. С кем-то из поставщиков встретиться хотел.

– Ну ладно, подождем, а там видно будет. Теперь скажи, кто и как помогал этому Плешакову записывать все наши застольные беседы?

Вот оно – самое страшное! Лоб Гегама стал не просто влажным, а потек. И это тоже не ускользнуло от пронзительного взгляда бандита. Если они начнут пытать, Гегам был просто уверен: он долго выдержать не сможет. А если не сможет, значит, смерть. Другого от бандитов ожидать невозможно. Если бы Артур был рядом, может быть, им удалось бы вдвоем убедить Абушахмина, что они тут абсолютно ни при чем, что они в первый раз об этом слышат, Артур умеет убеждать, хоть и младший брат…

– Я не… – умирая от ужаса, простонал Гегам.

– Не хочешь говорить правду? Тогда ответь, сколько Плешаков тебе заплатил за эти записи?

Гегам рухнул на колени, молитвенно сложив пухлые руки у лица:

– Поверьте, Борис Михайлович…

– Как знаешь, сам виноват. – Абу принял жесткое решение. – Миша! – кивнул он одному из своих охранников. – Позови сюда моего Жору. Хочу, чтоб он по-своему поговорил с этой жирной свиньей.

Охранники быстро переглянулись и хмыкнули: им были известны гомосексуальные наклонности громилы-водителя. И картинка здесь предстояла забавная.

Через несколько минут, в течение которых толстый армянин, валяясь в ногах Абушахмина, слезно выкрикивал что-то на родном языке, вернулись Миша с Жорой. Шофер посмотрел на Гегама, перевел взгляд на хозяина и усмехнулся. Хмыкнул и Абу.

– Жора, он – не лучший вариант, но пока для тебя другого нет. Вот найдем его братца, подрючишь и его. А пока надо этого в умат уделать, понял? Темнит он! Давай займись им. А вы, братва, если базлать станет, перо ему в бок!

Абу поднялся и еще раз посмотрел на распростертое у ног жирное тело хозяина «Русского дома». Он махнул рукой, и, повинуясь его жесту, Жора по-борцовски схватил Гегама и резко швырнул того ничком на диван. А сам сбросил на пол куртку и взялся за свои брюки.

Выходя, Абу услышал почти звериный рык и пронзительный вопль и визг несчастной жертвы.

Он подошел к бару, велел подать себе бокал лучшего коньяку и лимон в сахарной пудре. Пока бармен быстро готовил заказ, Абу обернулся и, привалившись к стойке, стал внимательно оглядывать наполовину заполненный зал. Попались на глаза несколько смазливых девочек, ну это наверняка местные. В дальнем углу гуляли бритые – тоже, поди, из местных, оттягивались шампанским. Особо солидной публики как-то не наблюдалось.

Он стал вспоминать обстоятельства и обстановку того, прошедшего ужина, который, как оказалось, был кем-то записан слово в слово. Кем? Кто мог такое сделать?

Между столиками сновали официанты в расшитых русских рубахах и жилетах поверх них. Тогда их всех тщательно осматривали, проверяли карманы. Все было чисто. Но запись-то шла! Абушахмин смачно выругался, чем несколько испугал бармена, принявшего было восклицание на свой счет. Но Абу забрал у того свой бокал, сплюнул на пол и выпил двумя огромными глотками.

Вот же блядство! Ну разве это его дело – заниматься всякими ментовскими заморочками? А генерал на что, мать его?! Нажрался там себе, в штаны наклал и моргалами хлопает, а ты тут…

Абу снова зло сплюнул и сунул в рот пару долек обсыпанного сахаром лимона.

Допрашивать всех официантов? А их тут две смены – это ж всех собирать, каждому сопли на кулак наматывать, никто по доброй воле не сознается! А что, есть другой путь?

В глубине зала, возле ширмы, за которой расположена дверь в директорские помещения, показался Миша. Поймал взгляд хозяина и кивнул. Абу понял: экзекуция принесла свои плоды.

Конечно, вид голого жирного мужика, раскоряченного на диване мордой вниз и глухо взвывающего, приятным зрелищем назвать было нельзя. Однако сам виноват, что заслужил, то и поимел.

Жора, развалившись, сидел на стуле и потягивал из высокого стакана апельсиновый сок. Охранники с довольными рожами примостились на подоконниках. Хором, что ль, протянули? Нет, не похоже. Но Гегамчику сильно не повезло, у Жорки та еще волына! Потому так быстро и сдался армянин. А что сдался, было понятно по довольному кивку ухмылявшегося водителя.

– Порядок, Борис Михалыч, – заметил Миша, – под вашим Жоркой кто хошь расколется. Обещал все рассказать, что знает. Очко-то – жим-жим!

Гегам между тем лишь глухо и протяжно стонал. Жорка рывком за руку и за ногу ловко перекинул его с живота на спину. Постоял над ним, будто утверждая свою победу: вид поверженного и опозоренного Гегама, похоже, возвышал его в собственных глазах.

– Ну, я слушаю тебя, – сказал Абу, садясь вместо Жорки на стул.

Закрыв глаза обеими руками, словно страшась увидеть лица мучителей, Гегам стал говорить, как все происходило в тот день, когда приезжал Плешаков. Он ничего теперь не скрывал, но выходило так, что и нового для себя Абушахмин тоже не услышал. Ну, деньги проклятые, которые оставил в качестве задатка за будущие предательства Плешаков. О технике записи Гегам ничего не знал, и, следовательно, главный вопрос оставался по-прежнему открытым.

Можно было, конечно, поставить на хор и младшего брата, но Гегам клялся всеми святыми, памятью родителей, что Артур тоже ничего не знает. Жаль, потому что предательство все равно будет наказано. В назидание другим.

Весь кабак действительно не перетрясешь и раком не поставишь, хотя и надо бы. Но страх эти молодцы должны почувствовать. И твердую руку нового хозяина. Абу уже подумывал о том, что дом этот «русский», он русским и доход должен приносить. А то армяшки какие-то! В общем, с этим вопросом покончено. Виталий наверняка не будет ничего иметь против того человека, которого назовет Абу. И ему есть кого назвать.

– Миша, – сказал он, – мы поехали, не будем больше терять времени. А ты останься, дождись Артура и завершай дело, понял?

– Там, во дворе, – охранник кивнул за окно, – их машина…

– Ну вот, ты сам все и понял. Наших тебе тут достаточно.

Абушахмин с водителем и охранником проследовал через зал к выходу и сделал рукой «привет» швейцару. Кто считал, сколько народу приехало? Да никто! Приехали и – уехали, и никому дела нет до того, кто это были…

Плох был бы Сергей Сергеевич Матюшкин, если бы, отпустив Игнатова, поверил хотя бы одному его слову. Все прошлое Александра Дмитриевича указывало на то, что никакого доверия заслуживать он не может. Ярость же – плохой советчик. А покинул кабинет директора Федерального агентства генерал Игнатов явно не в себе, как ни маскировался растерянным и сломленным. Таких людей никогда не воспитывал КГБ, да он бы и дня не продержался на прежней своей службе.

Наружное наблюдение за генералом Игнатовым было поручено оперативникам из спецподразделения агентства, которые получали задания лично от самого директора. Перед ним и отчитывались.

Игнатов, как было доложено вскоре, прямиком рванул на Арбат. Вскоре, по сообщениям оперативников, туда же прибыли Западинский и Абушахмин.

И Матюшкин дал команду немедленно подключить систему спецподслушки. Специалисты Западинского, прибывшие со своими «акулами» и прочей прибористикой, рассчитанной на выявление прослушивающих и подсматривающих систем, против новейших американских разработок, примененных Матюшкиным, были бессильны. И волна тотальной проверки быстро улеглась. А когда все закончилось, по сигналу, переданному из ресторана одним из оперативников, эксперт, сидящий в машине, припаркованной недалеко от входа в ресторан, надел наушники и включил свою аппаратуру. После короткой настройки заработало записывающее устройство.

Спустя примерно полчаса Матюшкину доставили первую часть записи. Прослушав ее, генерал-полковник побагровел и связался со старшим опергруппы.

– Как у тебя обстановка?

– У них усиленная охрана. Допуск в ресторан практически прекращен. На дверях – «спецобслуживание». Наших всех поперли, вместе с другими посетителями разумеется. Но запись идет нормально. Там такое, товарищ генерал-полковник! – оперативник даже присвистнул, но тут же поправился: – Прошу прощения.

– Можешь не извиняться, я уже прослушал начало. Значит, сильно мешаю я им?

– Так точно.

– Я еду к вам, – решительно заявил Матюшкин, вставляя кассету с записью в компактный магнитофон и кладя его в карман.

Все мог бы представить себе Матюшкин, любой мат услышать из уст подчиненного, – а как еще мужики способны реагировать, если их душит ярость! – но то, что услышал, окончательно вывело его из себя. Тут ни о каких трех месяцах и речи быть не могло! Записанное на пленке – достаточный повод для ареста этого мерзавца, явно перепутавшего служебные обязанности с откровенным криминалом. И это ему не пройдет…

Он еще не окончательно решил, как будет действовать, но то, что Игнатов должен быть немедленно взят под стражу, сомнений не вызывало. Сколько там народу, возле этих «Арбатских встреч»? Пять-шесть оперативников? Достаточно. Вот и будет последний разговор – жесткий и прямой, без всяких околичностей и жалоб на сердечную недостаточность…

Двери ресторана были закрыты изнутри и плотно занавешены.

Матюшкин, решивший лично возглавить оперативную группу, подошел и нажал кнопку вызова швейцара. Но там царила полная тишина. Никто за дверьми не показывался. Оперативники, уже экипировавшиеся соответствующим образом, то есть в бронежилетах и с «каштанами» в руках, проявляли нетерпение. Наконец после нескольких безуспешных попыток привлечь к себе внимание они увидели появившегося за стеклом швейцара, который удивленно уставился на них, а затем отрицательно покачал головой и ткнул пальцем в табличку, на которой была надпись: «Свободных мест нет». Это было расценено как хулиганство. Ему тут же предъявили пистолет-пулемет и знаками показали, что через мгновение ни от стекла, ни от него самого ничего не останется.

Швейцар на этот мимический приказ сделал многозначительное лицо и… пропал. Но через короткое время шторки раздвинулись, а на месте швейцара появился человек в белом пиджаке, который стал возиться с замком. Что-то у него не получалось, то ли ключ не подходил, то ли еще что, но похоже было, что он просто тянул время.

– Служебный выход под контролем? – на всякий случай спросил Матюшкин, хотя мог бы этого и не делать: его оперативники хорошо знали свое дело. Старший лишь кивнул.

Наконец дверь – одна ее створка – распахнулась и человек в белом встал в проеме.

– Прошу прощения, господа, но мне кажется, что вы немного перепутали, тут ресторан, а не банк.

– При чем здесь банк? – опешил Матюшкин.

– Грабят-то банки, а мы… – метрдотель, вероятно, это был он, сокрушенно пожал плечами. – Да и публики у нас нынче нет. Технические неисправности, не работаем, господа. А банк, если желаете, он рядом. – Этот «мэтр» явно издевался.

Матюшкин вынул свое удостоверение с золотым орлом и огромными буквами «ФАПСИ» и сунул его под нос «мэтру». А затем, небрежно оттолкнув его плечом с дороги, шагнул в холл. Оперы с автоматами – за ним.

– Здесь никого нет, господа! – забегая сбоку, частил «мэтр». – Исключительно обслуживающий персонал!

– Поглядим! – многозначительно пообещал ему Матюшкин. – Всех собрать здесь!…

О том, что в ресторан рвутся непонятные типы с автоматами, Западинскому доложил примчавшийся, запыхавшийся швейцар. От уехавшего Бориса Михайловича он имел указание никого в заведение не пускать. А эти рвутся и оружием угрожают.

Игнатов лыка не вязал, и Западинский махнул на него рукой – никакой пользы, генеральская «ксива» тут не поможет. Он и сам хорошо взял на грудь – нервы, будь они прокляты! Не железный ведь!

– Не открывайте, я сам гляну, – сказал он, поднимаясь.

Пока швейцар, отодвинув занавеску, пытался объяснить, что мест свободных нет, поскольку ресторан сегодня не работает, Западинский из-за его спины разглядел стоящих у дверей и глазам своим не поверил: быть того не может! Сам Матюшкин со спецназом?! Да это же, блин…

Да, появление здесь директора ФАПСИ не могло быть случайным. Значит, опять прокол! Но Матюшкину он, Западинский, вовсе не нужен, ему нужен наверняка Игнатов, который час назад, брызжа слюной, высказал вслух все, что он думает о своем начальстве. И что он сейчас здесь, ни для кого не секрет.

И вдруг шальная мысль мелькнула у Виталия Борисовича. Настолько неожиданная, что он сам изумился.

– Скажи «мэтру», чтоб он открывал, но потянул, сколько может. Меня здесь давно уже нет. А этот, – он кивнул на Игнатова, – пусть отдыхает. Служебный, конечно, перекрыт?

Швейцар в ответ развел руками.

Подхватив свое пальто, Западинский заглянул в соседний кабинет, где смотрели «видик» его охранники.

– Быстро за мной! Игорь, к тебе у меня особое дело. Остальные – вниз, я догоню… Слушай меня. Сейчас сюда ворвутся опера из ФАПСИ, это за генералом, понял? Шеф его прибыл. Лично. Надо, чтоб он тут и остался, ясно говорю?

Игорь кивнул. Хлопнул себя под мышкой, слева.

– Правильно понял. Ключ будет в двери, там, – Западинский указал пальцем в пол. – Сразу уходи. Позвонишь завтра. Давай.

Виталий Борисович быстро, почти бегом, устремился по коридору, ведущему на кухню, но, не доходя ее, свернул на лестницу, ведущую в подвал. Оттуда было два выхода – к люку во дворе, куда подавались продуктовые машины, и дальше, в глубину подвала, где имелась железная дверь в электрощитовую. А вот уже из нее был выход через почти неприметную дверь в подземный переход под Новым Арбатом.

Дверь в щитовую была уже открыта, там светилась тусклая лампочка. Западинский остановился, перевел дыхание и вынул из кармана пальто мобильник. Набрал номер и, когда отозвался водитель «мерседеса», сказал:

– Там шумно?

– Есть маленько, шеф.

– Давай отъезжай потихоньку и кати к «Праге», мы будем там через десяток минут. Прямо на углу и встретимся…

В подземный переход, что напротив кинотеатра «Октябрь», вышла небольшая группа людей, и были они похожи на муниципальных работников, которые проверяют всяческие городские службы – электрооборудование, водопровод, подземные коммуникации и прочее. Впрочем, никто из торопливо снующих людей не обратил на них внимания: в переходе под улицей было сумеречно и неуютно, лампы едва светились. Даже уличные торговцы держались ближе к лестницам. А дверей таких в подземных переходах всегда бывает по нескольку штук – за ними, в тесных каморках, обычно уборщики метлы свои и лопаты хранят.

Обернувшись к одному из своих охранников, Западинский сказал:

– Обожди здесь. Когда Игорь выйдет, заберешь у него ключ. И вали домой. Отдыхай сегодня.

– Сколько ждать?

– А ты сам поймешь. Не отсвечивай тут. Пока.

И Западинский с тремя охранниками отправился в противоположную от кинотеатра сторону, а потом они по лесенке между магазинами спустились в Большой Николопесковский переулок и вышли на Старый Арбат, по которому пошли уже спокойным, прогулочным шагом в сторону «Праги»…

Стоявший в укромном месте Игорь наблюдал, как получившие наконец доступ в помещение спецназовцы – или кто они там были, один хрен! – разбежались по немногочисленным кабинетам ресторана в поисках им одним ведомых преступников. Они же, следуя команде старшего – рослого мужика в кожаном пальто и такой же кепке, стали довольно неучтиво «приглашать» в холл ресторанную обслугу. Наконец из коридора вывели под бели руки бухого в дым генерала Игнатова, который упирался, не желая идти, и громко матерился. Все обернулись к нему.

А в фойе гремела музыка, и она, естественно, заглушала басовитый генеральский мат.

Приказ шефа был понятен: этот седой в кепке должен остаться здесь. Зачем, почему – такие вопросы Игоря не интересовали, поскольку немалые гонорары он получал не за свое любопытство, а за четкое исполнение указаний шефа. Выбрав удобный момент, он бесшумно поднялся на антресоли, откуда только что без всякой добычи спустились двое спецназовцев. Никого не нашли, а там никого и не было. Неграмотно работают, подумал Игорь и остановился за портьерой.

Холл отсюда был как на ладони. Посредине стоял «большой начальник». Кем бы он ни являлся, Игорю до него не было никакого дела. А вокруг толпились служащие ресторана – кто в вечерней форменной одежде, кто в белых халатах, фартуках и колпаках.

– Прекратите этот балаган! – закричал седой начальник и замахал рукой. Вероятно, он имел в виду, чтобы выключили громкую музыку, которая мешала ему расслышать генеральскую пьяную матерщину.

Кто– то из обслуги не торопясь отправился в радиорубку, чтобы выключить или хотя бы убавить звук.

Игорь достал из-под мышки револьвер с навинченным на ствол глушителем. Хорошая у него штука: оружие отечественное, приспособленное под макаровский патрон. Гильза остается в барабане, вот и ломай себе башку, из чего стреляли.

Пока стоял шум, пока бились в истерике музыкальные синкопы, грех было этим обстоятельством не воспользоваться. Игорь выставил кончик ствола из-за портьеры, прищурил левый глаз и нажал на спуск.

За нестихающим воинственным грохотом музыки никто не мог услышать легкий щелчок, а вспышку не видели, поскольку пуля прошла между балясинами ограждения антресолей. Никто и не понял, почему генерал Матюшкин, поднявший руку, чтобы снова потребовать прекратить шум, вдруг странно дернулся и начал медленно оседать. Пока не упал со странно вытянутой рукой. Только после этого раздался общий не то крик, не то вопль. Спецназовцы, расталкивая людей, кинулись к лежащему, потом вскочили, развернулись и одновременно из двух стволов врезали поверх голов – по стенам, по антресолям. Народ тут же повалился на пол.

А Игорь в это время уже миновал электрощитовую, вышел в подземный переход и, спокойно оглядываясь, стал запирать дверь снаружи. Наконец увидал возле лестницы одного из охранников, который медленно кивнул ему и показал, что надо подняться на улицу.

Игорь пошел за ним, тут же, возле гранитного парапета, отдал ключ, и они отправились в противоположные стороны…

Садясь в «мерседес», Западинский все никак не мог отвязаться от мысли, что произошла не случайная накладка, а идут вполне целенаправленные действия против него конкретно, ну и партнеров, поскольку они на нем же и завязаны. Но самое печальное заключалось в том, что Матюшкин действительно имеет серьезную компру на Игнатова. Имел, поправил себя Виталий и взглянул на водителя. Тот чего-то ждал.

– А-а, ну да… домой. – И, подумав, добавил: – Не в Фили, а на дачу…

Зря Формоза был так уверен в своей «пехоте», да и вообще в своих кадрах. Если уж Грязнов брался помогать Александру Борисовичу Турецкому, то доводил дело до конца. И поэтому, когда ему сообщили, что у некоторых задержанных на кладбище не оказалось при себе документов, он велел всех привезти на Петровку, к нему.

Три оперативные машины между тем уходили по МКАД в сторону Можайки за темно-красным джипом. Чтобы сбить преследуемых с толку, машины менялись местами, о чем сообщали начальству, а о перемещениях «тойоты» доносили дорожно-патрульные посты. Последнее сообщение гласило, что джип развернулся под эстакадой и пошел в сторону Шереметьева.

По– осеннему быстро темнело, да и небо снова готово было просочиться дождевой моросью, поэтому преследователи приблизились на максимально допустимое расстояние, чтобы случайно не потерять «тойоту» из виду, если она захочет вдруг уйти куда-нибудь в сторону. На глаза по-прежнему не лезли.

Тем временем Грязнову принесли стопку еще влажных, только что отпечатанных снимков. Снимавший скрытой камерой оперативник выбрал очень удачную точку для себя. Лица произносивших прощальные речи были словно специально обращены прямо к объективу. И Вячеслав Иванович вместе с Александром Борисовичем немедленно приступили к их изучению.

Оказалось, что Западинский, как, впрочем, и Плешаков, на кладбище не приехали. То есть они, возможно, и были где-то поблизости, но именно в стороне, а не в эпицентре действия. Попадались лица легко узнаваемые – известные телекомментаторы, журналисты, растиражированные газетными снимками думские деятели, для которых мелькание «на глазах» было одной из форм завоевания популярности. Но наибольший интерес представляли фотографии, сделанные в самом конце ритуальной процедуры. Вот она – группа молодых людей в темных одеждах. Среди них – блондин в низко надвинутой шляпе и с поднятым воротником. Он кладет цветы на могилу. Снимает шляпу… Но что это? Следующий кадр – просто фантастика какая-то! Шляпа снята, но и светлые волосы почему-то странно сдвинуты набок. А из-под них вылезают черные патлы. И тут же, на следующем снимке, чья-то рука сбоку прикрывает фальшивого блондина своей шляпой. Наконец, блондин, снова в нахлобученной шляпе, согнувшись, забирается в салон.

Потрясающе! Грязнов с Турецким снова вернулись к последним четырем снимкам, выложили их в один ряд, всмотрелись, потом переглянулись и… довольно рассмеялись.

– Он? – воскликнул Грязнов.

– Сто к одному! – ответил Турецкий. – И вот теперь, Славка, мы просто не имеем права упустить этого малого.

Но в этот момент пришло весьма неприятное сообщение. Докладывал старший наружки майор Егор Спиридонов.

– Вячеслав Иванович, ушел, гад! Как сквозь землю провалился!

– Где? – резко спросил Грязнов. – Место! – И подошел к огромной карте Москвы и ближнего Подмосковья, занимавшей в его немалом кабинете почти полстены.

– Солнечногорск – трафарет в ста метрах. Справа – автозаправка.

– Слушай меня. Один экипаж пойдет направо, к Сенежу, второй доезжает до железнодорожной станции и – тоже направо, вдоль озера. Тут могут быть два ориентира: дом отдыха с базой рыболова, а также подальше, через плотину, – новый поселок. Рядом со школой «Выстрел». Знаешь?

– Так точно!

– Сам координируй, но с места не уходи, может, он где-то рядом затаился. И докладывай, не молчи! – Грязнов отключился и сокрушенно покачал головой. – Прокололись ребятки… Там ведь тоже, поди, не дураки сидят. Ишь ты, чего с париком удумали! Значит, он и есть это, Саня.

Турецкий внимательно разглядывал карту, даже водил пальцем по ней.

– А знаешь, – сказал наконец, – где-то здесь, и скорее всего в окрестностях озера, есть у Западинского собственное жилье. Неафишируемое, но достаточно безопасное. Ты бывал в этих местах?

– Рыбу ловил когда-то, – буркнул Грязнов.

– Тут же санаторное место, самое то для «новых русских». Вот и надо искать, исходя из вкусов нынешних олигархов, которым деньги девать некуда.

– Все так, но это – время…

Постучав, в кабинет вошел заместитель Грязнова.

– Вячеслав Иванович, вы лично будете беседовать с «быками»? Они в следственном изоляторе.

– Много их?

– Четверо. Были зафиксированы попытки дачи взятки.

– И почем нынче свобода? – усмехнулся Грязнов.

– По двести баксов.

– Интереса к ним никто не проявлял?

– Пока нет. Двое из них назвались, а двое других отказываются. Может, на что-то рассчитывают. Только теперь вряд ли, мы их опознали по картотеке. Матвеевские, у каждого – по судимости, сто шестьдесят третья, часть вторая. Вымогательство с применением насилия. По трояку имели.

– Очень хорошо, вот с них и начнем, – сказал Грязнов, поднимаясь и кладя в карман мобильник. – Пойдем, Саня, потолкуем с братвой, а потом тебе не грех бы с моими парнями пошурудить у них дома. Наверняка обнаружится что-нибудь очень интересное.

Но у самой двери Грязнова остановил звонок его мобильника. Вячеслав Иванович достал из кармана трубку, включился и, выслушав короткую фразу, с ходу насторожился и махнул рукой заму, мол, иди. Тот вышел. Грязнов вернулся к столу, сел на край.

– Я слушаю, слушаю…

Сообщение было коротким. Но Грязнов, отключившись, продолжал молча сидеть, о чем-то размышляя. Турецкий кашлянул.

– Это Крот звонил, – сказал Грязнов. – Вся троица сейчас в «Арбатских встречах». Там идет крупный разговор, похожий на разборку. И никак не на поминки. Хотя Западинский Дом журналистов посетил и даже помянул усопшего одной рюмкой. Но тут же умчался. Благо все рядом. Ну? Что скажешь? Генерал уже набрался, Западинский – на подходе. Бандит, как всегда, трезвый.

– Ты думаешь, это у них надолго? – спросил Турецкий.

Грязнов засмеялся:

– У меня та же мысль мелькнула. С Костей бы только посоветоваться. Можно, конечно, изобразить квартирную кражу. Но тогда я для этой цели Дениску бы использовал, а?

– Но Костя определенно будет против. Ты ж его знаешь.

– А у нас может иной возможности и не представиться.

– Авантюристы мы с тобой, Славка! – засмеялся Турецкий.

– У тебя есть способ получше?

– Ну а как же с этими? Не разорваться же! – Турецкий ткнул пальцем в дверь.

– И без нас справятся. Скажи своему Карамышеву, чтоб подъехал. Ах да, он же там, в Солнечногорске. Молчат, однако… Ну пусть ищут. – Грязнов нажал на клавишу внутренней связи и сказал секретарше, чтоб та вернула в кабинет его зама. И когда тот вошел, распорядился: – Значит, так поступим. Мы сейчас с Александром Борисовичем отъедем по важному делу, а ты бери опергруппу, этих «быков», что с судимостями и без оных, и дуйте по адресам. Они известны?

– В картотеке… А двое сами назвали.

– Отлично. Шмон по высшему разряду. Наверняка что-нибудь найдете – оружие или наркотики, понял?

– Так точно. – Улыбка едва скользнула по губам заместителя начальника МУРа, но Грязнов заметил ее.

– Я серьезно сказал. За самодеятельность башкой ответишь, усек?

– Усек, Вячеслав Иванович.

– Особо обратите внимание на тех, что без судимостей. Кто имел ходку, тот осторожен, а пернатая молодежь – беспечна.

Уже выходя из приемной, Грязнов напомнил секретарше:

– Будет звонить Спиридонов, сразу переключай его на меня, на этот, – он показал мобильник. – И посиди, пожалуйста, до моего звонка, это очень важно… Для остальных меня нет, и ты ничего не знаешь…

– А может, все-таки заскочим к Косте? – с большим сомнением в голосе сказал Турецкий, когда шикарный полицейский «мерседес» Грязнова покинул служебный двор на Петровке.

– Поджилки трясутся? – язвительно заметил Грязнов, но сказал водителю: – Давай сперва на Большую Дмитровку, в Генеральную. А пока суд да дело, поговорим с Дениской.

Набрав номер директора агентства «Глория», Грязнов послушал отзыв и передал трубку Турецкому:

– На, тебе надо, ты и проси. Не могу же я постоянно пользоваться родственными связями!

– Привет, Денис, – сказал Турецкий, – это тебя дядя Саша беспокоит… Тут, понимаешь, одна нужда объявилась…

– Ой, как хорошо, что вы позвонили, дядь Саш! – закричал Денис. – А то все с ног сбились! Вас с дядь Славой разыскивают!

– Давно разыскивают? – удивился Турецкий. – Мы ж на Петровке только что были.

– Ну вот, вы уехали – и все. А Константин Дмитрич прямо икру мечет! Вы бы звякнули к себе на службу?

– Так мы ж туда и едем. А что произошло? Власть переменилась?

– Не знаю! – засмеялся Денис. – Но очень похоже! А ко мне какая просьба?

– Теперь уже после. Ладно, привет. Не уходи, я чуть позже позвоню. – Отдавая трубку Славе, Турецкий сказал: – Непонятное чепе. Костя рвет и мечет, требует на ковер. Пойдем?

– Ну и жизнь! – вздохнул Грязнов. – В сортир выйти не дадут… Зайдем, куда теперь денемся…

В приемной у Меркулова царило некое смятение. Из Костиного кабинета вывалились трое больших начальников – все с генеральскими звездами – и, увидев входящих Грязнова с Турецким, как-то странно посмотрели на них и ушли, так ничего и не сказав.

– Здрасьте, Константин Дмитриевич, – на правах гостя первым поздоровался Слава.

– Привет, наконец-то, – озабоченно отозвался Меркулов. – Садитесь. Что такое, когда позарез надо, вас нет? – Он вдруг напрягся и шумно потянул носом. – Странно… не пахнет. Чем заедали?

Турецкий с Грязновым расхохотались.

– Все в порядке, Костя, как стеклышки. Хотели провернуть одну авантюру и ехали к тебе посоветоваться. Ну а на ловца, как известно, и зверь бежит. Так что давай сперва ты свое, а потом мы. – Грязнов огляделся и добавил: – А чего это у генералитета рожи таинственные? Будто мы с ним, – он кивнул на Александра, – чего не то сп… пардон, украли?

– Шутки в сторону, ребяты, как говаривала когда-то Шурочка… Только что на Старом Арбате убили директора ФАПСИ Матюшкина.

– Ни хрена себе! – раздельно произнес Грязнов. – А чего его к шлюхам потянуло?

– Он был не у шлюх, оставь, Вячеслав, свои нечистые подозрения!

– А что еще можно делать на Старом Арбате? Не в театр же его потянуло?

– Он убит в ресторане «Арбатские встречи».

– Ну а я что говорил? – не унимался Грязнов, но, увидев вмиг насторожившегося Турецкого, смолк. – Как ты назвал? Так ведь это же…

– Вот именно! – воскликнул Турецкий. – Кабак, принадлежащий нашим троим фигурантам? Как это получилось?

– А все дальнейшее предстоит выяснять тебе, Александр Борисович, – с печальным видом Костя развел руки в стороны. – И тебе, Вячеслав. Мне известно только одно: в ресторане в момент убийства находился генерал Игнатов. Других посетителей не было. Да и он оказался в невменяемом состояния.

– Сдвиг по фазе? Перенервничал? – спросил Турецкий.

– Нет, просто пьян в стельку. Лыка не вяжет. Одним словом, пока там не сильно наследили, бери, Саня, экспертов-криминалистов, бери кого хочешь, карт-бланш тебе, и чеши на Арбат. Там тебя уже ожидают… А ты, Вячеслав?

– А когда я друзей бросал, Костя? Едем, я своим операм дам команду из машины… Да, жаль, хорошенькая намечалась авантюра…

– Вы о чем?

– Потом, Костя, теперь уже все – потом.