За все время, проведенное в Бутырке, Аслана только один раз вызывали на допрос к следователю Ковалеву. И больше никаких подвижек в деле. Будто забыли напрочь.

— Пока баланду на тебя выдают, значит, не забыли, — пояснял амбал. — Ничего страшного, тут совсем приличные люди и то годами сидят. Не жалуются. Корешу одному опера подкинули героин… в носки. Оформили, привезли. Отсидел он около года. Последние два месяца на него баланду не выдавали. Думали, что он уже на свободе! Потому что экспертиза пришла! Опера, видать, по ошибке, вместо настоящего героина подсыпали ему зубного порошка! Или адвокаты хорошо проплатили экспертизу.

— Не бреши! — качал головой Баклан. — Послушай лучше, что было со мной в Крестах!

— Ты никогда не был в Питере! Замажем, что Баклан никогда не был в Питере? — Амбал протянул руку, чтобы с кем-нибудь поспорить. — Он даже не знает, где Литейный проспект!

— Потому и не был, потому и не знаю, что отсидел в Крестах! А не гулял по Фонтанке, как некоторые фраера.

— Сиди, балаболка, — замахнулся на него амбал. — Всем рот затыкаешь.

— Братаны! — вдруг крикнул седой. — Валите все сюда! Старик наш помирает! Старик Советского Союза! Ему памятник на родине надо ставить, а они его сгноили в тюрьме!

Все сгрудились вокруг задыхающегося старика. Даже свесились гроздьями с верхних нар.

— Ну как, помираешь, отец? — спрашивали его с нескрываемым любопытством. — Интересно тебе помирать? Что чувствуешь?

— Отвяжитесь, стервятники, — стонал старик.

— Ты бы рассказал нам, что ли! Чтоб мы заранее знали, что делать, если чего…

— Дураки вы все, — вдруг улыбнулся небритый старик. — Как дети, честное слово. Все вам интересно. Да не умру я сегодня, не надейтесь! Просто задыхаюсь от духоты… А тут вы еще навалились. Уходите прочь! Ну! Дайте мне отдышаться!

— Нас не проведешь, — ехидничал писклявый, — мы отвернемся, а тут же и подохнешь. Чтоб мы не увидели.

— Зачем вам чужая смерть? — опять застонал старик. — Скоро собственную увидите. Не так уж много и вам осталось.

— Не пугай. — Амбал наклонился к самому лицу старика. — А что это у тебя хрипит в горле? Ты, случаем, не туберкулезник?

— Это астма… Мне лекарства нужны, а они кончились. — В горле старика действительно что-то булькало и хрипело.

— Вертухая зови! Пусть старика в больничку отвезут! Там тебя, отец, быстро на ноги поставят! — Амбал подхватил на руки легкое тело старика. — У тебя тут шмотки какие-то есть?

— Я ему потом все соберу, — суетился седой. — Зови вертухая!

— Помогите! — Аслан изо всех сил стучал в железную дверь. — У нас больной! Срочно нужна медицинская помощь!

Вся камера заволновалась, стали колотить в двери.

— Скорей!

Сразу же прибежал контролер, но только минут через двадцать старика забрали в тюремную больницу.

Без него в камере сразу стало как-то обыкновеннее и печальнее. Все-таки своей допотопностью и вечным живым примером он давал какую-то строгую и высокую настройку всем разговорам. При нем по крайней мере стеснялись показаться заурядной дрянью. Каждый держал себя в руках по мере возможности. Как в присутствии взрослого отца. А без него… Распустились, распоясались в тот же вечер.

Кто-то спер у амбала пачку сигарет. Кто-то бросил общее мыло в очко унитаза. Кто-то огрызнулся, кто-то нахамил не по понятиям. Безвластие породило хаос, в котором каждый пытался беспредельничать, чтоб заявить о себе по-новому.

Шаг за шагом назревала буря.

— Объявляю вторую серию! — Аслан решил как-то разрядить напряжение, вспомнить что-нибудь забавное. Приготовился и сел на старое место рассказчика. — Сегодня я… Дорогие радиослушатели! Здравствуй, дружок, — голосом старого сказочника проговорил в нос Аслан, — сегодня ты услышишь леденящую кровь историю настоящей любви!

— Мальчика с мальчиком? — спросил писклявый. — Или старушки со старушкой?

— Ты по какой статье, за изнасилование сел? — спросил его амбал. — Какой-то ты сексуально озабоченный.

— Нет, — гордо выпятил нижнюю губу борзый парень, — я простой уличный лохотронщик. Работник тонких психологических материй. Умственный капкан! Изыскиваю материальные ресурсы даже там, где их никто не видит.

— Ну-ка расскажи, — подсел к нему седой. — Поделись с народом своим рабочим опытом.

— В момент! Вдохните и закройте глаза! Представьте себе пасмурное утро… Раннее утро. Часов девять, скажем, или десять! Не рассвет, конечно… В самый раз! Простые рабочие люди, как правило, уже отправились по гудку на фабрики и заводы, на трудовой фронт сражаться за копейку, которая для них рубль бережет. А глупая пенсия, одуревающая от безделья и маразма, отправляется по магазинам или, что значительно лучше, на оптовый рынок за дешевыми продуктами. Ищут приключений на свои морщинистые задницы. Эта наша клиентура! Чтобы привлечь внимание этих потенциальных спонсоров и инвесторов, нужно создать для них понятную и привычную среду. По их понятиям! Что чаще всего встречали наши предки в своей счастливой молодости, которую мы так несправедливо называем суровой социалистической действительностью? Карточки, пайки, талоны… И всегда — очередь! Только очередь! И всевозможные засекреченные льготы! Вот о чем тоскует наш многострадальный пенсионер. И мы щедро даем ему это! В полный рост!

— Очередь? — удивился Баклан. — За чем?

— Не имеет значения, — снисходительно улыбнулся борзый парень. — Им все равно за чем, лишь бы окунуться в прошлое! Ностальгия! Вот… Простая милая старушка с авоськой в руках направлялась купить пару морковок для овощного супчика, а по пути, в скверике у входа на рынок, увидела волнующуюся очередь. Понятно — люди толкутся, значит, что-то дефицитное! А там наяривают! Все куда-то рвутся, ругаются, стараются протиснуться в раскрытое окошко микроавтобуса. «Дайте мне два бонуса!» — сердито кричит солидный гражданин, брюхом, как ледокол, раздвигает толпу и протягивает деньги в морду кассирше. «А мне срочный бонус на пятьдесят процентов!» Модная девушка острыми локотками тоже пробилась к окошку. «Что это такое?» — интересуется взволнованная знакомой картиной старушка. И ей через плечо, без всякого интереса, нехотя объясняют, что, мол, ступай, бабуся, отсюда! Быстро и без сожаления! Тут серьезные дела. Для людей с настоящими деньгами, а не для маломощной пенсии. Хорошо, если сразу уйдет — не наш клиент! А если останется… Тогда она узнает… Тоже не сразу. А от разных людей, по частям. С мхатовскими паузами! Сама вытащит информацию! Это принципиально! Не ей подсунут, а она! Сама! Разведает, разнюхает! Что тут продают какие-то странные выгодные бонусы. Это такой способ вложения капитала. Вот здесь! Прямо перед тобой! Известнейшая иностранная фирма принимает ваши денежки в оборот, а бешеную прибыль от этого оборота возвращает вам, но не деньгами, боже упаси! А в процентной скидке при приобретении вами товаров этой фирмы. Сложно? Наоборот! У нас громадная сеть гастрономов и универмагов! Все товары к вашим услугам. Вы платите, допустим, десять баксов и получаете десять процентов скидки на все покупки в гастрономах и универмагах! На целый год! Ваши десять баксов окупаются в первый же день! Если вы покупаете что-то на сто баксов! И дальше… Выходит, что каждые десять дней вы удваиваете свой капитал! Или больше! Как тратите, так и получаете! Хоть тысячу процентов прибыли каждый месяц! Только на элементарной экономии при покупках.

— Ну и где тут резон? — Седой потер сморщенный лоб, стараясь уловить суть надувательства.

— Никакого! — обрадовался борзый. — Фирма, владеющая универмагами и гастрономами, таким образом, если посчитать, теряет в неделю тысячу сто баксов как минимум, получая от вас сотню. При самом грубом подсчете и неактивном покупателе. Так?

— Выходит, что так, — соображает Баклан.

— Поэтому фирме выгодно, поверьте мне, проводить ваши денежки большими суммами по счетам, но реально не пускать их в долгий оборот. Чтоб не разориться. Сегодня взял — и сразу же отдал! За определенный гарантированный процент. Чем сумма больше, тем и процент выше. Вот прямо перед вами солидный гражданин внес тысячу баксов, а через час по своему чеку получил полторы тысячи «зеленых». Хороший заработок — пять сотен за тридцать минут? И все в полном шоколаде. Но, естественно, возможности нашей фирмы не безграничны. Так можно было бы просто, не сходя с места, крутить и крутить свою тысячу баксов. До полного банкротства фирмы. Но увы… Такие благотворительные чудеса возможны только один раз в месяц. При месячных расчетах… Чисто бухгалтерская механика. Вам просто повезло, что вы можете стать сегодня участником. А лучше не вступайте… Идите себе спокойно домой. Это игры только для богатых. Уходите, мамаша, не рискуйте!

— Ну и что?

— Уходят нищие пенсионерки. Медленно и нерешительно. В глубокой задумчивости. И быстро возвращаются! Приносят деньги. Кто пару сотен, кто пару тысяч баксов, а кто и больше. Наша терпила по нынешнему, настоящему делу приволокла двенадцать тысяч! Ее дети пять лет копили на отдельную квартиру. Ну и… Она тоже хотела помочь семейству разъехаться. По нашему фирменному благотворительному тарифу для пенсионеров она должна была получить почти двойную сумму через час. Сто семьдесят пять процентов!

— С двенадцати тысяч… Это будет, — посчитал в уме Баклан, — двадцать четыре тысячи… минус четверть от двенадцати… Двадцать одна тысяча!

— Ну… Мы, то есть фирма, которую старушка хотела обанкротить, рассосались моментально. У нас не такие громадные аппетиты, как у этой старушки. Нас устроили и двенадцать тысяч за два часа утреннего спектакля. В плюсах двенадцать тысяч. А в минусах душевная травма от встречи с такой хищной, прожорливой и жадной до идиотизма акулой-пенсионеркой. Минус прокат микроавтобуса с водилой, минус гонорары семи человек — настоящих народных артистов, профессиональных актеров. Всех больших и малых театров. Грим, костюмы… Реквизит тоже дорого стоит!

— Артисты! Красиво жить не запретишь! — восхищается седой.

— Это дорогая идея! — оценил Баклан.

— Но увы, — развел руками борзый парень, — ничто не вечно под луной! И это счастье отлетело. Слишком много плагиаторов. Бездарных! Народ из-за них стал пуганый, дерганый! От всего шарахается. Совсем невозможно работать! Где наша прославленная щедрость души? Где размах? Почему я не вижу широких улыбок на лицах клиентов? Никто и не обещал им вечного блаженства… за такие деньги! Но этот час! Этот сладкий час! Томительного предвкушения… Предчувствия богатства! Почти любовное наслаждение. Это дорого стоит! — патетически восклицает борзый. — Как молодой любовник ждет свиданья… Так я… Минуты жду…

— А вот я слышал, — перебил его актерский полет Баклан, — как работают люди в Серпухове. На большом рынке примечают лоха с толстым лопатником. Желательно, чтоб там были прессы одинаковых купюр. И когда он выходит с рынка, его догоняет толпа возмущенных граждан, которые волокут за собой упирающегося продавца в белом переднике. «Вот он! — кричат и хватают лоха за рукав. — Все мы видели, как он с вашего прилавка деньги украл! Все свидетели!» А продавец отпирается, руками машет: «Не видел я этого гражданина! Он ко мне не подходил! Оставьте его в покое!» И получается, что этот лох вместе с продавцом против толпы свирепых свидетелей! Они вдвоем — умные и честные — против толпы дураков! Выясняется, что у бедного продавца кто-то систематически крадет деньги с прилавка. А доброхоты вроде бы его выследили и хотят правосудия! Вот он — этот лох! Все галдят, орут, хватают лоха! Потом продавец говорит, что у него все купюры были меченые! И все на месте! Но там, на прилавке… Свидетели в горьком разочаровании, извиняются, уже готовы отпустить лоха, готовы поверить продавцу… Но один из свидетелей, самый въедливый, противный и резкий, как понос, требует у лоха, чтоб тот показал свои деньги! Если там нету меток, то чего тебе бояться? Нечего! И вот прямо перед твоими глазами, при десятке свидетелей какой-то тупорылый пацан корявыми пальцами пересчитывает и рассматривает твои деньги, лениво возвращает… Все расходятся в полном разочаровании. Лох облегченно вздыхает! Облегченно — ровно на половину своих капиталов!

— Это не по нашей части, — хмыкнул борзый. — Это чистопородная ломка, а мы лохотронщики. Разная специализация. Там ловкость рук, а у нас тонкая французская игра. По системе Станиславского.

— Да понятно, ясный пень! Заканчивай ликбез. — Амбал отыскал глазами Аслана и позвал ближе. — Так что, будем слушать твои истории про любовь?

— Народ хочет слушать? — спросил Аслан.

— Часок продержимся, — пообещал писклявый. — Валяй, заводи шарманку!

— У нас в городе, — начал Аслан, — было два старинных рода. Таких древних, что уже никто и не помнил, из-за чего между ними когда-то возникла вражда. Просто они старались никогда не встречаться, не пересекаться, чтобы не навлекать на себя неприятностей. И вот однажды в одном из прославленных московских институтов чеченский парень обратил внимание на одну прекрасную девушку, которая тоже оказалась чеченкой! Они познакомились на новогоднем балу. Все в масках! У них маскарад был!

— Стоп, стоп, стоп! — Амбал встал и грозно расправил могучие плечи. — Ты что, ясный пень, дурачить нас надумал? Ты нас за дураков держишь? Думаешь, мы никогда в кино не ходили? Братаны, да он же нам фильм пересказывает! Про итальянцев! Я сам его видел по видику у шурина! Там еще братишку у этой шмары прирезали! Шпагой!

— Вы же сами просили мировую классику! — оправдывается Аслан.

— Кто это тебя так просил? Покажи гадика!

— Я думал, что вы все просили…

— Этот просил? — Амбал приподнял за грудки Баклана.

— Магомадов, на выход! — крикнул в окошко дежурный надзиратель.

— Вот оно, как в кино, — обрадовался Аслан, пробираясь к двери. — Вовремя позвали!

Если б он только знал, на какую встречу его вызвали!

Не в камере, не в кабинете…

Его молча провели по коридорам…

На одном из поворотов надзиратель неожиданно скомандовал:

— Лицом к стене! Отойди правее! Еще!

Аслан оказался в темном углу — под лестницей.

По удаляющимся шагам Аслан определил, что надзиратель ушел.

— Тихо! — над самым ухом прошептал кто-то и двумя мощными пальцами, как железными клещами, сдавил шею сзади. — Я тебя раздавлю, как котенка! Стой и слушай меня внимательно! За то, что ты, с-сучонок, жену мою обрюхатил… Что подкинул мне своего выблядка… Ну ничего… Теперь все будет как я захочу! Вы все у меня попляшете! Просто подохнуть у тебя не получится! Раз уж ты сам к нам в Россию пролез. Все получишь сполна!

— Да, как скажете, — испуганно шептал Аслан.

— Признавайся во всем! — Марченко горячо дышал ему в затылок. — Хуже будет. Сгноим! Пожизненно!

— Сознаюсь… Сознаюсь во всем. Что нужно сказать? Кому?

— Ты мне мозги не заплетай! Сам понимать должен! А не сможешь, тебе помогут. Тут есть добрые люди…

Приближающиеся шаги, покашливания надзирателя прервали их волнующее свидание.

— Вякнешь — искалечу! — И на прощание Марченко до хруста больно сдавил шею.

— Выходи, что ты там прячешься? — сурово прикрикнул надзиратель. — Поднимайся по лестнице! — И ключом открыл перед Асланом решетку перегородки.

По запутанным коридорам они вернулись в камеру.

— Плохие новости? — Баклан перехватил скорбный взгляд Аслана. — Что-то ты быстро вернулся. Кто-то умер?

— Не знаю…

— Братаны! — крикнул кто-то с верхних нар из-под окна. — Тут малява пришла! Для чеченов. Седой, получи телеграмму!

— Может, тебе и расписаться? — Седой протянул руку.

Его схватили за руку:

— Не шути, седой, не надо. Мы и сами тебя распишем…

— Без базара, — согласился седой.

С нар едва слышно прошептал кто-то:

— Тут пишут, что вашего Аслана водили с ментом на терки. Продуй, он стучит куму?

— Проверю.

— Сегодня доложишь.

— Заметано!

А в это время Марченко, нахально развалясь в мягком кресле, беседовал с мягко улыбающимся начальником, который чинно сидел в своем тихом служебном кабинете под затейливым портретом железного Феликса Эдмундовича, выполненным умелыми руками зеков из разноцветного шпона всевозможных древесных пород.

Начальник всего несколько недель назад заступил на должность. Еще не успел набраться необходимой солидности. И вел себя чрезвычайно демократично.

— Дело запутанное, сложное, — объяснял новичку опытный Марченко. — Без твоей помощи, полковник, мы ничего не сможем раскрутить.

— Понятно, я записал.

— Конечно, пресс-хата — это не наши методы работы, — Марченко закатил глаза к потолку, — но нельзя отказываться от благородного порыва наших добровольных помощников даже из числа заключенных.

— Я вас понимаю.

— А результатом наших общих усилий станет еще одна победа над преступностью! — Марченко поднялся из кресла. — И мы покажем, что умеем не только тяжело работать, но и замечательно веселиться! Радоваться! И радовать, очень радовать… своих товарищей по оружию!

— Понятно. — Начальник тоже поднялся из-за стола. — Подследственный Аслан Магомадов. Я записал.

— Ну давай, полковник, работай. Под твоим командованием тут все так заметно улучшилось. Счастливо.

— До свидания. — Начальник пожал гостю руку. — Я доложу, как положено.

— А вот этого не надо! — поднял взгляд Марченко. — Давай дождемся хотя бы первых обнадеживающих результатов. Чтобы не спугнуть…

— Есть! — Начальник проводил его до двери кабинета. И крикнул секретарю: — Сергей! Зови посетителей!

— Я к вам, — резво подскочила заплаканная старушка, без колебаний отодвинула Марченко с дверного прохода и уперлась пальцем прямо в живот начальника Бутырки. — Мой сын тяжело болен! У него СПИД, туберкулез, гепатит, все венерические болезни…

— Где заключения врачей?

— Мне нужно, чтобы его содержали в отдельной камере! — Старушка толкнула начальника внутрь кабинета и закрыла за собой дверь.

Марченко далеко не первый раз бывал в этом кабинете. Даже когда работал в составе оперативной группы. Тогда они блестяще провели громкое дело по задержанию воровской сходки. Прямо здесь, в Бутырке! Тогда все газеты писали об этом.

Известный авторитет Сергей, кажется, Липчанский, который содержался тут несколько лет на предварительном следствии и даже держал воровской общак, проплатил охране левое свидание. Групповое! К нему на сходняк слетелись авторитеты чуть ли не со всей столицы! Какой-то важный грузин был! Навезли жратвы, выпивки! Мешками! Липчанский вышел на КПП еще с несколькими подельниками. Тем, кто заказал, даже жен привезли. Всем прочим для праздника трех телок прихватили. Что тут было! Водка и коньяк ящиками! Танцы, жманцы, обниманцы! Одних пистолетов пять штук изъяли! Наркотиков в порошке чуть ли не двадцать граммов! И в сигаретах — блоков десять!

Кто-то из самых ближайших своих уголовничков настучал. А может быть, и из внутренней контрразведки… Грамотно сработали. Сразу на самый верх! Чтобы никто не перехватил, не отсигналил преступникам.

Только три человека в Главном штабе знали, что готовится операция. Боялись спугнуть. Задействовали руководство ФСБ, СОБР, ОМОН… Чтоб друг друга контролировать. Сменили все рабочие радиочастоты. Мало ли что? Утечка может случиться на любом месте. Наблюдателей за сутки поставили на точки!

Всех занятых в операции изолировали за двенадцать часов до команды!

— Пошел!

Под видом обычного автозака проехали на территорию…

И дали жару!

Захватили Бутырку за считанные минуты! Вместе с охраной! Из штаба только самого начальника предупредили, да и то лишь за минуту до старта.

Бежали по тюремным переходам, старались на двор не выскакивать — боялись, что с вышек охрана стрелять начнет. Только одна перебежка была снаружи — по спортплощадке!

Но начальник успел своих оповестить! Обошлось.

Из служащих задержали только двоих прапоров! Да на следствии раскрутили начальника смены и его помощника. Козе понятно, что все служащие СИЗО были замазаны, да попались только лишь эти.

Чего там только не было! Они оттягивались по полной программе! Никто и не подозревал, что такое может быть! Гуляли в полной безопасности! Под такой охраной! За такими стенами! От всех спрятались — от своих и от чужих! Как же у них морды вытянулись! Пьяные все, девки голые… Один зек с собственной женой успел… еще и подраться. Смех и грех! Положили их всех… мордами на пол. Оформили.

Многих из той опергруппы потом наградили.

А в Бутырке сменили весь состав охраны. Круто наказали. Всех без разбора. А этих четверых козлов отпущения показательно судили и посадили.

— Марченко! — окликнул секретарь начальника Бутырки. — Вот ваш пропуск.

Он поднялся, взял листок и пошел на выход.

Конечно, Марченко считал, что было бы намного лучше, если бы ему можно было остаться в армии. Сейчас, наверное, уже закончил бы академию. Получил бы майора или даже полковника. Переехали бы куда подальше. От всех прошлых воспоминаний. От тещи… В Приморье, может быть. Да и на фронтах СНГ не помешало бы продвинуться. Заслужить орденов…

Из Ленки можно было бы сделать нормального человека. Поддается воспитанию. А этот… Хоть и мальчишка совсем, но уже чеченец!

«Случай хороший — парень служил у Бараева, зачем-то приперся в Москву, — планировал про себя Марченко. — Сидит в одной камере со старым антисоветчиком. Может, он специально к нему и послан? Связной? Этот старикан, тоже, между прочим, бывший фронтовой диверсант, отсиживается за тюремными стенами и отсюда спокойно может руководить всеми московскими взрывами. Неплохой вариант. Пристегнем наших несовершеннолетних чеченцев с бытовой поножовщиной. Пусть будут не мелкой рыночной шпаной, а грозными идейными борцами. Без базара, пойдут на это за милую душу!»

Тем временем начальник Бутырского следственного изолятора, выпроводив из кабинета очередного прилипчивого посетителя, позвал к себе зама по режиму.

— Товарищ полковник, разрешите? — вместо зама заглянул прапорщик Сипягин.

— У тебя большой вопрос?

— Проблема, товарищ полковник, — Сипягин уже вошел и закрыл за собой дверь. — Жена третьего рожает.

— Третьего ноября или третьего июля?

— Третьего ребенка, товарищ полковник.

— Поздравляем!

— Так я же в общаге живу.

— Сними квартиру.

— А деньги где взять? Я же две тыщи получаю.

— Не размножайся.

— Так вы же мне обещали продвинуть в очереди на квартиру, товарищ полковник?

— Я и продвинул! Перед тобой только дежурная Ольга Ивановна с тремя детьми, которая уже двадцать лет в очереди!

— Знаю я всех!

— А знаешь ли ты, что наш дом заморозили строители? Ничего, ни кирпичика с прошлого года не положили? Строят только коммерческое жилье. Элитное! Хочешь, плати и въезжай!

— Что же мне делать? — схватился за голову прапорщик.

— Гондоны покупай, не экономь.

Без стука вошел в кабинет заместитель по режиму:

— Сипягин, ты опять по квартирному вопросу? Всех замучил! Говорю же тебе, пиши рапорт в Главное управление генералу! Пусть толкают строительство нашего дома. Или переезжай в общагу, которая в Красногорске. Там тебе двухкомнатный номер выделят. Без кухни.

— И без умывальника, — добавил Сипягин. — Ладно…

— Иди к заму по кадрам, — сказал начальник. — А от него к коменданту в Красногорск. Получишь все подтверждения, тогда ко мне.

— Так точно. — Прапор щелкнул каблуками и выскочил из кабинета.

— Слушаю тебя, полковник. — Зам сел в мягкое кресло к столу.

— Приезжали из… Следственного управления, — после некоторой паузы, будто с сомнением сказал начальник. — У нас тут подследственный… Аслан Магомидов. Или Магомадов. Уточни. Они просят подключить наши… внутренние ресурсы… проведения дознания.

— Понятно, — кивнул с улыбкой зам, видя смущение нового начальника.

— Я не хотел бы нарушать веками сложившийся порядок, — признался начальник. — Сможете ли вы взять на себя организацию… подобной помощи… следственным органам?

— Вообще-то это дело Скорика. Он всегда занимается такими…

— Хорошо, поручите ему. Если он специалист.

— Еще какой! Специально подбирал контингент. Выбьют что только пожелаете.

Начальник брезгливо поморщился:

— Нужно установить истину.

— Будет исполнено. Но, товарищ полковник… В чем суть дела?

— Этот самый Мамабиев…

— Магомадов, — поправил зам.

— Спасибо. Аслан Магомадов — чеченский террорист. Образованный человек, знает иностранные языки. И в то же время… боевик самого кровавого полевого командира — Бараева. И его секретный агент. По Кавказскому региону. Пока следствию неясно, зачем он прибыл в Москву, с каким поручением.

— Проще простого! — обрадовался зам. — Я проинструктирую Скорика, или к вам его прислать?

— Не стоит, — испугался начальник. — Спасибо.

— Разрешите выполнять?

— Приступайте!

Минут через десять старшина Скорик, которого и держали в штате следственного изолятора специально для выполнения самых щекотливых поручений, получил новое задание. Зам ему передал «сомнения» начальника и подозрения «следственных органов» в самых простых и доходчивых выражениях.

— Га! — крякнул хохол Скорик с удовольствием. — Це дило мы разом!

Хоть и жил украинец Скорик безвыездно в Москве с семьдесят девятого года, но «ридну мову» не предал, все время пользовался. При большом начальстве лишь немного — для смаку. А при разной служивой молодежи — без ограничений.

— Когда тебе прислать Магомадова? — спросил зам по режиму.

— Та як ты сам бажаешь! Чи то мени самому робыты? В мэнэ на то гарные хлопци е. Воны и зроблять. Як лучше и не треба. А я сам тикы особливи случаи. А то, сам розумиешь, кругом дурные людыны, брешуть, як… Работы не розумиют. Та и мени работаты не дають.

— Короче, кобзарь! Берешь людыну и приносишь дело. Разумиешь?

— Зроблю! Тикы ж треба хлопцам щось… Того…

— Сделай, как считаешь нужным. Но в разумных пределах, конечно.

Расторопный Скорик немедленно отправился на выполнение ответственного поручения. В угловой круглой башне он выбрал среди пустующих одиночек самую просторную, на самом верхнем этаже, проверил звукоизоляцию — крикнул надзирателю, оставшемуся в нижнем коридоре до входа в башню, а тот не отозвался, не услышал.

— Оце гарно, — удовлетворенно потер волосатые руки Скорик. — Шоб людынам не мешать отдыхать.

День клонился к вечеру.

В камере кто-то просыпался, уступая спальное место следующему, кто-то обедал за столом, кто-то письмо родным писал, кто-то дулся на параше, а борзый парень снова взахлеб рассказывал о своих похождениях:

— Мы тогда дежурили дружинниками на Ярославском вокзале. Нас послали на подмогу в детскую комнату милиции. Ну, я вам скажу, и мрачное местечко! Такие ужасы! Ни до, ни после я такого не встречал! Что только не вытворяют наши милые соотечественники с собственными чадами! А они бегут потом… Скитаются по железным дорогам… И попадают в эту самую детскую комнату страха и ужаса!

— Чувачок! — вежливо обратился к нему амбал. — Ясный пень, мы это сами видели. Я и есть именно такой пацан! Вот и другие тоже. Мы тебе сами такого рассказать можем целые… фильмы. Ты нам для души что-нибудь расскажи. Из красивой жизни. Ты же артист?

— Артист.

— Пусть поет и пляшет! — предложил Баклан. — Их должны были учить.

— Братаны, — попятился борзый артист, — я же пошутил…

— За такие шутки, — добавил сверху писклявый, — в зубах бывают промежутки!

— Вы что, серьезно? — Аслан поднялся на защиту артиста.

— Он же сам предложил! — закричал на всю камеру Баклан. — Тут артист отсосать хочет! Есть желающие?

— Не надо! — взмолился борзый и повалился на колени. — Я вас умоляю!

Но было поздно. Вокруг него плотным кольцом собралась толпа.

— Пусть заплачет, — сказал амбал. — Меня это очень возбуждает.

— В два смычка будем харить? — поинтересовался седой чеченец, деловито примеряясь к артисту сзади.

— Не сразу, — буркнул амбал.

— Встань! — крикнул Аслан борзому.

Тот, спохватившись, попытался подняться, но его удержали за плечи.

— Магомадов! — В окошко заглянул надзиратель. — С вещами на выход!

— На ночь? — удивились сокамерники.

— Что у вас там случилось? — крикнул надзиратель, стараясь рассмотреть толпу. — Ну-ка разойдитесь.

— Товарищ один оступился, мы хотели ему помочь, — пожал плечами Баклан. — Вот сам видишь. Больно ему. Плачет.

— В больницу никого не переведу! Хватит с вас и одного делегата! — решил надзиратель. — Магомадов! Блин! Долго тебя ждать прикажешь?

— Ступай, Аслан, — проводил его к двери седой. — Сразу же передай маляву. Мы тебя не бросим.

— Спасибо, брат. — Аслан крепко пожал ему руку.

Когда за ним закрылась дверь камеры, пожилой зек со шконки под окном сказал тихо и лениво:

— Прессовать пацана повели.

— Прессовать? — испугался седой. — А почему ты ему об этом не сказал?

— Зачем? — Зек перевернулся на другой бок и оказался лицом к седому. — Ему все равно не миновать. А так он хотя бы заранее нервничать не будет. Гуманизм нужно соблюдать, седой, вот что я тебе посоветую.

— Куда его повели? — спросил амбал.

— Скоро узнаем.

— А можно тамошним пацанам маляву передать, чтоб они его не… — Баклан не нашел подходящего слова. — Не уродовали?

— Баклаша, ты дурак, что ли? — расстроился зек и отвернулся. — Они там за это козырную жрачку получают. И марафет. Отрабатывать должны. А вы лучше артистку держите, она от вашей жаркой любви под нары уползает.

Борзый парень, воспользовавшись моментом, действительно пополз под нары.

— Жаль Аслана! — Амбал со всей силы шарахнул кулаком по столу.

И крашеная десятислойная фанера проломилась под его ударом.

— Будете безобразничать, — снова заглянул дежурный надзиратель, — всех в ШИЗО переведу. Там места всем хватит. Тихо! Заткнитесь!

— У нас тихо, — кивнул Баклан.

А на третьем этаже круглой башни в большой одиночной камере трое хмурых зеков, одетых не в гражданскую одежду, а в черные робы с белыми номерами, расстелили на нарах газетку, разложили «щедрый» скориковский закусон, выставили две бутылки водки.

— А мульки где? — спросил рябой, прощупывая швы сумки.

— Сказал, что потом привезет, — буркнул носатый, открывая водку.

— Утром деньги, вечером стулья, — улыбнулся высокий, — вечером деньги, утром стулья.

— Аршин подставляй! — Носатый приготовился наливать.

Товарищи тут же сомкнули стаканы.

— А тебе? — позаботился о носатом рябой.

— Мне из горла привычней. — Носатый запрокинул голову и вылил в горло свою порцию.

Закусили огурчиками, помидорчиками.

— Чесноку принес?

— Тут, бери.

Тяжелая дверь с дребезжанием распахнулась, и в камеру, прижимая к себе манатки, вошел испуганный Аслан.

— Добрый вечер, — проговорил он.

— Очень добрый! — отозвался носатый, откупоривая вторую бутылку.

— Добрее не бывает, — поддержал его рябой, подставляя стакан.

Высокий даже не обернулся.

Они снова выпили.

— Это и все? — разочарованно спросил рябой.

— Как платит, так и работаем, — приказал носатый. — По Сеньке и шапка.

Он обернулся к Аслану и внимательно его рассмотрел.

— Припозднился, браток, — сказал с сомнением, — мы уже все проглотили. А было вкусно!

— Мне особенно Краковская колбаса понравилась. — Высокий цыкнул гнилым зубом. — Интересно, а тебе, пацан, понравится моя колбасень?

— Ну в следующий раз, — Аслан не продвигался вперед.

То, что нынешние сокамерники практически в открытую при надзирателе пили водку в камере, навело его на очень мрачные мысли.

И предчувствия его не обманули.

— Тебе у нас будет хорошо. — Носатый высморкался прямо на пол. — Мы тебя обижать не будем. Уж что-что, а обижать ни-ни! За это не опасайся.

— Разве? — удивился высокий.

— Никто нам и не говорил, чтоб мы его обижали. — Рябой подбирал с газетки последние крошки. — Может, поспим часок? — предложил он компании. — Делу время, потехе час!

— Ты проснешься голодным. — Носатый вытер сопливую руку о штанину. — И будешь злым. Разве ты хочешь быть злым?

— Ни за что! Если друзья не попросят.

У Аслана от их гнусавых голосов, от противных притворных интонаций, от пустых слов, за которыми у них какие-то свои знаки, в предчувствии надвигающейся беды заныло под ложечкой, как, собственно, и в Чернокозове всегда было перед побоями.

«Никаких сомнений, — подумал Аслан, — сейчас будут бить. Потом выскажут… Зачем и почему. Это Марченко заказал. Почему меня попросту не убьют?»

— А я бы поспал, — сладко потянулся рябой. — У нас сколько времени?

— До вечера надо управиться, — исподлобья оглядел Аслана высокий. — В хате отоспишься. Давай работай, Харя.

Рябого все звали Харей. И не только за особенности лица. У него и характер, и манера двигаться была какая-то особенная, угловая, нахрапистая, во всем чувствовалось беспредельное скотское хамство.

— Ну чего менжуешься? — подтолкнул его высокий. — Заводи, а мы поддержим. Чего резину-то тянуть? Потом еще вымыться надо будет. Пошарь во лбу — часики-то тикают!

Рябой вразвалочку подошел к Аслану.

Аслан расслабился и приготовился принять удар…

Ребром ладони Харя ударил его в грудь!

Второй удар — носатый ногой отбил печень!

Слезы сами собой полились из глаз Аслана. Согнувшись пополам, он всеми силами пытался удержаться на ногах, но его сверху ударили по шее, сверкнули искры, все потемнело…

Харя приподнял лицо Аслана за волосы и со всей силы хряпнул об колено! И тут же брезгливо отбросил его в сторону:

— Стирать я не буду! А из него льет как из…

Аслан упал на цементный пол, и тут же под ним натекла кровавая лужа.

— Опять ты, Харя, материал губишь. — Высокий отошел и сел на нары. — Сколько раз тебе говорить, работать нужно аккуратно и долго. Ты же ему отдыхать даешь. Он сейчас отлежится в бессознанке. А что потом?

— Сейчас я его. — Харя схватил Аслана за шиворот и приподнял.

— Подержи, я его водичкой сбрызну. — Носатый открыл кран рукомойника. — Сейчас он у нас глазки-то и откроет.

— Безграмотные вы люди, — комментировал высокий, сидя на нарах, — потому и грубые. Вот у китайцев, например, существует пять тысяч пыток только на пятках. Вы себе даже представить этого не можете!

— Ну, — сказал Харя, — палками бьют, гвозди в пятки заколачивают…

— Есть еще одно мероприятие. — Высокий поднялся. — Вырезают пяточные кости…

— Как? — опешил носатый.

— Так, чтобы материал не отрубался! — рявкнул высокий. — А у вас он больше дрыхнет на полу, чем мы с ним работаем. За дело! Нам еще показания надо в него загрузить, чтоб он был в трезвом уме и здравой памяти. Чтоб потом ничего не перепутал, не нагадил бы…