И опять у меня появилось обманчивое ощущение, что дело фактически закончилось. Магомадов наконец отпущен на свободу, хоть и до суда; чеченцы, державшие меня в мерзком подвале, арестованы. Единственное, что меня смущало, это то, что Бараев улетел в Америку и до него теперь сложнее добраться, но, в конце концов, это дело уже не входило в мою компетенцию. Проблема оставалась только одна — вернуть документы, которые похитили у меня бараевские бандиты. И проблема эта была чертовски актуальна — без них строить защиту мне было не на чем.

Такие вполне оптимистичные размышления приходили мне в голову, пока я ехал по Тверской, направляясь к себе домой. Все равно я не мог ничего предпринять, пока Турецкий не достанет ордер на обыск. Кроме того, я настолько вымотался за последнее время, что хотя бы пара часов отдыха была мне необходима как воздух. Тут я вспомнил, что до сих пор не объявилась Юлия — я так и не видел ее с тех пор, как она пошла в тот злополучный день за хлебом. Да, прямо анекдот какой-то. С одной стороны, конечно, ей повезло, что ее не оказалось в тот момент, когда нагрянули омоновцы, а с другой — представляю себе, что она подумала, когда вернулась в разгромленную квартиру. Наверняка решила, что это пришли за ней. Да, придется заодно попросить Турецкого, чтобы он по своим каналам как-то разузнал, что там случилось с ее фирмой.

Словно услышав мои мысли, зазвонил мобильник — конечно же на проводе был Турецкий.

— Ну что, военнопленный, — начал разговор он, — какие соображения?

— Надо бы обыскать квартиру Бараева, Александр Борисович.

— М-м! Какие у тебя умные водятся мысли в голове, оказывается. Как я сразу этого не заметил? — пошутил он.

— Ну дык, — в тон ему ответил я с гордостью, — выращиваю их каждый вечер, подкармливаю. Вот и заводятся. А если серьезно — я, конечно, не слишком рассчитываю, что Бараев документы оставил здесь. Он все-таки не дурак.

— Да у тебя в голове просто мыслевыводитель стоит какой-то, — никак не хотел переходить к делу Турецкий.

— Александр Борисович! — взмолился я.

— Ладно-ладно, прекращаю, — смилостивился Турецкий. — Заезжай за мной на своей роскошной тачке, я как раз ордер на обыск на руки получу. А то моя машинка с сегодняшнего дня ездить отказалась.

— Уже еду! — Эх, не придется мне, видно, сегодня отдохнуть. Ну да ладно, как говорится, взялся за гуж — полезай в кузов, а назвался груздем — не говори, что не дюж. И наоборот. Короче, дела надо доделывать до конца.

И пока я обо всем этом размышлял, сзади в меня вписался зеленый «жигуленок». Ну везет же, однако! Скрипя зубами от сдерживаемой злости, я вылез из машины. Водитель «копейки» уже был снаружи, весь белый от страха, а может быть, от рождения.

— Что ж ты подставляешься? — сразу начал наезжать на меня.

— Что, лучшая защита — это нападение? Я, между прочим, опаздываю, и подставляться мне нет никакого резона.

— Ага, — обрадовался водитель, — значит, ментов звать не будем. Ну я ж говорю — подставляешься! Бабок хочешь с меня взять, да? А вот не выйдет! Ментов будем ждать, так вот!

Больной какой-то. Ладно бы, я действительно подставлялся, стоило бы тогда дожидаться гаишников. А так — когда сам виноват, да к тому же в любом случае трудно будет доказать мою вину. Чокнутый, одно слово. Я пожал плечами и достал мобильник:

— Александр Борисович, это Гордеев. Тут некий гражданин мне зад помял, так что я задержусь.

— Как интересно! — воскликнула трубка голосом Турецкого. — Только штаны помял или еще что?

Определенно у него сегодня плохое настроение. Вечно он в плохом настроении вот так вот гадко шутить начинает.

— Еще что, — ответил я хмуро. — Сам помял, а теперь ментов вызывает.

— У-у, — протянул Турецкий. — Тогда это надолго. Слушай, может, мы без тебя управимся?

— Нет уж, вы меня дождитесь, пожалуйста, — попросил я.

— Ладно-ладно, шучу. Дождемся, конечно. В конце концов, ты у нас сегодня звезда телеэкрана, — Турецкий усмехнулся и добавил: — Хоть и с помятым задом.

— Ну и шуточки у вас, Александр Борисович, — попенял я.

— А что, мне нравится. Ладно, до связи. — Турецкий отключился.

Пока ждали прибытия патруля, прошло не меньше получаса. Я тем временем позвонил домой — не объявилась ли там Юлия. К телефону никто не подходил. Вот черт! Совсем забыл сказать Турецкому, чтобы он попробовал в этом деле разобраться. Тем более что у него явно время есть, раз он шутки шутит. Звонить в третий раз не хочется — опять начнет подкалывать. Ладно, при встрече расскажу.

Приехавшие долго удивлялись, почему виноватый водитель «копейки» сам настоял на официальном оформлении. Их, конечно, это насторожило, и «расследование» несколько затянулось. В результате все, естественно, решилось в мою пользу, но еще один драгоценный час был безвозвратно утерян.

Так что, когда я доехал наконец до Турецкого, шел уже шестой час. По дороге до квартиры Бараева я рассказал ему свою историю с Юлией.

— Чего-то ты со своей новой машиной вечно влипаешь в истории. Может, ее у тебя того… сглазили? — Турецкий оглядел салон моей «БМВ», словно пытаясь проверить свою догадку.

Я пожал плечами.

— Хорошо, — продолжал Турецкий уже нормальным тоном, — посмотрю я, что там с твоей долговязой красавицей.

— Спасибо.

— Пока не за что.

Московская квартира Бараева располагалась на Кутузовском проспекте. Квартира была, надо сказать, впечатляющая, даже с черным входом, а вернее, пожалуй, выходом. Очень удобно, должно быть. Обстановочка в квартире тоже соответствовала рангу проживавшего в ней. Но хлопот от этого только прибавилось — одно дело обыскать однокомнатную клетушку с одной кроватью, а другое — искать тоненькую папочку с бумагами в этаких апартаментах. Но ничего, глаза страшатся — руки делают. К ночи в квартире не осталось ни одного неизведанного закоулка. Чернокозовских протоколов, однако, в квартире не нашлось. Как я и предполагал, впрочем. Так что я не слишком расстроился.

— Счастливчик ты, Гордеев, — заметил Турецкий, пока мы спускались по лестнице.

— Почему? — не понял я.

— Что, мыслевыводитель испортился? Придется тебе теперь ехать за Бараевым в Штаты.

— Да, — вздохнул я. — Похоже на то.

— А чего ты вздыхаешь-то?

— Да как-то не тянет меня в Америку! Мне больше Европа нравится.

— Жируешь, однако. Не тянет его в Америку! Ничего, зато обстановку сменишь. Развеешься.

— И потом, как-то надо еще Бараева убедить отдать мне документы.

— Что-то с тобой случилось, Гордеев. Сам на себя не похож. Ты не заболел, часом?

Сказать по правде, на самом-то деле меня очень беспокоила судьба Юлии. Я не хотел уезжать, не выяснив, что с ней случилось. Это, конечно, тоже не слишком было похоже на меня, — видно, все-таки действительно люди с возрастом меняются.

Турецкий все же умудрился догадаться, что меня удерживает.

— А, за «космонавтку», что ли, свою беспокоишься?

Я, конечно, все отрицал.

— Не боись, найдем мы твою Юлию Гагарину. И сохраним в лучшем виде до твоего приезда. Стар ты, однако, становишься, Гордеев, остепеняешься.

— Я не стар, я суперстар, — попытался отшутиться я.

Я довез Турецкого до дома, и мы распрощались.

— Извини, на коньяк не приглашаю, Иришка дома спит уже, наверное, — свет не горит, — на прощание сказал мне Турецкий.

— Ну вот, — обиженным тоном сказал я, — чего ж я вас тогда подвозил?

— Ты все равно за рулем, — утешил меня Александр Борисович.

Да, я забыл, какой меня дома ждет разгром. Отдохнуть придется не скоро. Хотя фиг с ним, с разгромом. Завтра, все завтра. Жаль только, что тот порядок, который едва успела навести Юлия, был не оценен бандитами. Я взглянул на часы. Начало второго, однако! Да, тревожить Елену по поводу моей предстоящей поездки в Штаты придется завтра. То-то она обрадуется поутру. Ладно, хоть поспит спокойно.

На следующий день Елена позвонила сама. Разбудив меня в девять утра, замечу! Проклиная на чем свет стоит телефон и его изобретателей, я взял трубку:

— Гордеев слушает!

— Я вас разбудила? Извините. Я вам вчера весь вечер домой звонила, а вас не было.

— А на мобильный почему не позвонили? — спросил я строго.

— А у меня нет вашего номера, — ответила она растерянно.

— Что, серьезно? Немедленно записывайте! — Я продиктовал номер своего мобильного.

— Я хотела вас спросить, как продвигается дело. Оно же не закрыто?

— К сожалению, нет. Я, кстати, тоже собирался вам звонить. У меня не очень приятная новость… — Я сделал паузу. — Дело в том, что Бараев забрал с собой доказательства, которые я нашел в Чечне. Вчера обыскивали его квартиру, но там ничего не нашли.

— Совсем ничего?

— Ну, я имею в виду из интересующих нас бумаг. Так что придется ехать за ним в США.

Как ни странно, Елена не очень расстроилась.

— Примерно этого я и ожидала, — сказала она. — Сколько вам надо денег?

— Я думаю, долларов восемьсот хватит. На дорогу и проживание там.

— Что ж, хорошо. Где и когда вы сможете со мной встретиться?

Условились опять у Грибоедова через пару часов.

Предстояло еще сделать визу. Хорошо, что США чуть ли не единственная страна, которая дает право на въезд в течение одного дня. Все, что им нужно из документов, — это действительный загранпаспорт и анкета, которая заполняется прямо в посольстве. Хотя неофициально считается, что с собой надо набрать максимальное количество бумажек, подтверждающих, что ты не намерен оставаться навсегда в их хваленой стране. А потому я заехал к себе на работу за бумажкой, подтверждающей, что я здесь работаю. Ну а заодно и действительно поработать — что-то мне в последнее время было не до приема посетителей. Все равно в посольство идти сегодня уже поздно.

На следующий день, особенно тщательно побрившись, я с самого утра отправился в американское посольство. Человек, проводивший собеседование, был неплохо настроен по отношению ко мне. Так что через пару часов после приема я уже имел на руках американскую визу. Я отогнал машину на стоянку и поехал на такси в Шереметьево-2: билет на самолет Москва — Вашингтон я заказал еще вчера вечером.

Когда я сидел в мягком кресле салона самолета, ожидая взлета, зазвонил мой мобильный.

— Ты еще не в Штатах? — спросил меня Турецкий.

— Почти, — ответил я. — Как раз вылетаю.

— Завидую, я бы тоже слетал на пару дней. Нашлась твоя Юлия, кстати, радуйся.

— Где она?

— Дома. У мамы с папой под крылышком. До самого суда. Вроде ничто ей не угрожает, убийцы действительно оказались наркоманами. Так что искать ее никто не ищет. Ну кроме нас с тобой, как обычно.

— Ладно, спасибо, Александр Борисович.

Забегая вперед, скажу, что после суда Юлия вновь уехала к себе на родину, решив, что в Москве она уже явно не приживется. Жаль, конечно.

Зато в самолете я наконец смог хорошенько выспаться. Уже на исходе восьмого часа полета я проснулся бодреньким, но с ужасной зубной болью, которая началась, как только самолет пошел на посадку. Вот черт, только этого мне не хватало! И лететь к стоматологу далековато. А местные, я слышал, берут гораздо дороже. Да, хорош же я буду — с раздувшейся щекой выпрашивающий у Бараева документы.

Едва приземлившись, я бросился искать хоть какую-нибудь аптеку. Тоже проблема — по-английски я, конечно, говорю очень неплохо, но вот разные медицинские названия я даже и в Москве-то вспомнить не могу. Ну да ладно, попросив у продавщицы все, что есть от зубной боли, я наглотался этих таблеток — и спустя полчаса боль заметно утихла.

Я знал, что в Вашингтоне довольно приличное метро, в котором не зазорно ездить нормальным белым людям, так что решил пока сэкономить на такси, а поехать общественным транспортом. Еще неизвестно, сколько здесь придется проторчать.

От аэропорта я доехал до метро на специальном автобусе, который отправляется отсюда каждые пятнадцать минут. А дальше мне предстояло решить проблему — где остановиться. В принципе я не собирался зависать в Вашингтоне надолго, но кто знает, может, я все проверну в этот же вечер, а может, и дня через три. В результате я решил не снимать пока номер в гостинице — благо вещей у меня с собой фактически не было.

Я нашел ближайший телефонный узел и принялся обзванивать по справочнику все лучшие гостиницы города, где мог остановиться Бараев. На это у меня ушло минимум час. Наконец в гостинице «Шератон» мне дали положительный ответ. И даже соединили с его номером, но там никто не подошел к телефону.

Теперь предстояло самое трудное — убедить Бараева отдать документы. У меня даже вновь начал побаливать зуб, но я мысленно на него прикрикнул, и он успокоился.

Бараева я нашел в ресторане все того же отеля, где он веселился вовсю. Я нагло подошел к его столику и заявил, что у меня к нему важное и неотложное дело. Минут десять он упрямился, не желая завершать свое пиршество. Я, однако же, его переупрямил. С кислой физиономией он, в сопровождении свиты, направился к своему номеру. Там он заявил, что ему необходимо срочно помыть руки после жирной пищи, и оставил меня наедине с одним из своих охранников. Я с интересом разглядывал номер, в котором оказался. Надо сказать, он давал фору даже бараевской квартире в Москве. Но жить среди такого великолепия, пожалуй, не слишком уютно.

Наконец я дождался, когда Бараев закончит свой туалет и обратит внимание на меня. Спешить мне уже, собственно, было некуда — я знал, что смогу припереть Бараева к стенке в любой момент и он вынужден будет сделать то, что мне нужно. Потому я и не обижался, что он заставил меня так долго ждать. Хочет показать себя хозяином положения — что ж, пусть повыпендривается, недолго ему осталось. Я же был абсолютно спокоен. Потому и молчал, внимательно разглядывая бывшего полевого командира, а ныне представителя Министерства иностранных дел Ичкерии. Хотя на полевого командира он все-таки был похож гораздо больше.

Бараев, похоже, правильно оценил мое спокойствие и слегка занервничал. Впрочем, настолько слегка, что если бы я этого не ожидал, то и не заметил бы, пожалуй. Все-таки психология — великая наука. Почти такая же великая, как юриспруденция. Для непосвященного сплошная путаница на пустом месте, а стоит хоть немного вникнуть — и горизонты открываются, выражаясь современным русским языком, немереные.

Наконец полевой командир не выдержал. Позвал кого-то из своей свиты:

— Кофе нам принеси! — Взглянул на меня: — Может, желаете коньячку?

Я, разумеется, желал.

— «Реми Мартен» у вас есть? — может, и не слишком вежливо поинтересовался я.

— Должен быть. Зря вы изъявили желание уйти из ресторана — там бы и продолжили беседу, — обратился он ко мне вкрадчиво. — И «Реми Мартен» там есть безусловно.

— Я уже объяснил вам причины, по которым мы не могли там разговаривать, — сухо ответил я. — Это слишком конфиденциальные вещи. И это, между прочим, скорее в ваших интересах, чем в моих.

— Я и без вас знаю свои интересы, — вдруг разозлился Бараев. От его напускной вежливости и вкрадчивости не осталось и следа. — И мне пока отлично удавалось их блюсти.

Разозлился — это хорошо. Значит, точно нервничает.

— Давайте выкладывайте, что там у вас. Вы и так уже испортили мне вечер.

— Исключительно из желания не испортить вам весь завтрашний день, — ухмыльнулся я. Я вел себя нагло и развязно — даже сам себе удивлялся. Но, похоже, взял правильный тон, — во всяком случае, Бараев насторожился.

В это время принесли кофе.

— Что вы имеете в виду? — спросил бывший полевой командир, как только мы вновь остались одни.

— Послушайте, — сказал я нетерпеливо, — что вы все прикидываетесь? Вы отлично знаете, кто я такой и зачем к вам пришел. Официальное лицо вы будете изображать из себя завтра, на приеме в Госдепартаменте. Там сможете разговаривать светским тоном сколько вам заблагорассудится. В конце концов, мне надоело смотреть, как все вы — начиная с Ковалева и Марченко — строите из себя невинных младенцев, агнцев Божьих. Как будто все вы здесь ни при чем, трудитесь на благо Отечества и жизнь и честь свою готовы ради него положить. Вот уж не знаю, у чьих ног вы сложили свою честь…

— Хватит! — оборвал мою обличительную тираду Бараев. — Уймите ваше словесное недержание.

Я, впрочем, и сам уже чувствовал, что гоню околесицу, но остановиться никак не мог. Бывает со мной такое, к счастью, редко.

— Объясните наконец толком, что вам от меня нужно. Я, может, и знаю, кто вы такой, но мысли читать еще не научился.

— Ну хорошо, — сказал я, развалясь на диване. — Раз уж вы такой недогадливый, я объясню. Только странно, почему вы догадались стащить у меня документы, а вот вернуть их никак не догадываетесь. Воровать нехорошо. — Я встал, подошел к креслу, где сидел Бараев, и еще раз повторил: — Нехорошо воровать, — я даже погрозил пальцем возле его носа. Я понимал, что зарываюсь, но кожей чувствовал свою абсолютную безопасность и неприкосновенность. — Еще нехорошо убивать. Нехорошо лгать, — продолжал я читать нотации. Бараев взмок от напряжения. — Все это смертные грехи. Хоть вы и не христианин, но думаю, у вас в Коране тоже имеется что-то вроде этого. А особенно нехорошо лгать в Госдепартаменте США. В России это, может, и сойдет вам с рук, к сожалению. Но в свободной Американской стране уже вряд ли.

— Что вам от меня нужно? — холодно спросил опять Бараев.

— Мне нужны документы, которые вы у меня сперли. До-ку-мен-ты, — повторил я по слогам. — Протоколы допросов в Чернокозове. Которые я добывал с риском для собственной жизни, потому что ваши земляки и единоверцы никак не могут расстаться с детством и все играют в войнушку.

— Вы сами отлично знаете, что это выгодно правительству, — заметил Бараев.

— Ладно, допустим, — успокоился наконец я. — Бог с ними, с боевиками и правительством. Мне в общем-то нет дела ни до тех, ни до других. Но я выполняю свою работу. И для этой работы мне нужны протоколы допросов Магомадова.

— Мне они тоже нужны, — хрипло возразил Бараев. — Гораздо больше, чем вам.

— Для обеспечения своей безопасности, не так ли? — уточнил я. — Думаю, для обеспечения вашей безопасности вам нужно нечто другое. В конце концов, у меня есть копии этих документов, и, если очень понадобится, я могу обойтись без них. — Тут я, конечно, немного блефовал. — Но мне будет спокойнее, если эти документы у меня тоже будут. А если вы не отдадите их, у меня не останется выбора, не забывайте, что у нас есть свидетель, который был в курсе очень многих ваших дел. И не думаю, что Магомадову очень захочется вас выгораживать, после того как по вашему приказу его чуть не убили в тюрьме.

Бараев вздрогнул. Неужели он не знал, что Магомадов остался жив после покушения в камере?

— Какой резон мне отдавать вам лишние доказательства? — спросил Бараев после долгого молчания.

— Если вы оставите их у себя, они вам не помогут. В этом случае я сделаю все, чтобы стало известно, кто вы на самом деле, — а я могу сделать очень многое, как вы уже должны были понять. Если же вы отдадите документы, я пообещаю вам, что не стану больше вмешиваться в ваши дела.

— Почему я должен вам верить?

— Потому что вам больше ничего не остается. У вас нет выбора. — Я видел, что Бараев уже сдался. И оказался прав.

— Хорошо, подождите здесь.

Бараев скрылся у себя в кабинете. Спустя несколько минут он вернулся со столь хорошо знакомой мне папкой.

— Вы действительно обещаете, что не дадите им огласки? — медлил он.

— Обещаю, — ответил я, забирая документы.

Едва выйдя из гостиницы, я расхохотался так, что удивленные швейцары заглядывались на меня. Стоило мне вспомнить все свои обличительные монологи перед Бараевым и его изумленное лицо, как начинался новый припадок смеха. Тоже мне Чацкий в доме Фамусовых!

Крепко сжимая папку в руках, я поймал такси и поехал в аэропорт. Больше дел в Вашингтоне у меня не было. Дело Аслана Магомадова можно считать законченным.