Мало-помалу в камере Аслана стали принимать за своего. Услужливый Баклан шепотом доложил, что на самом деле злосчастный ларек не очень-то и сгорел, а только успел обгореть. Пожарники его слишком быстро потушили. «Сгорел» хозяин ларька, когда следствие не обнаружило следов пропавшего товара. Ни жестяных коробок, ни стеклянных флакончиков! А там было французской косметики на такие фантастические бабки! И не сосчитаешь! Хозяин ларька частично получил страховку за ларек, за само строение. А товар не был застрахован. Так что… Тот лох, который отдал ему товар на реализацию… Словом, хозяину ларька самое милое дело теперь отсидеться. Хоть бы и в Бутырке.

Так же и с шапками. Тот мужик ведь не только шапку «подобрал». Но еще и сумку с кошельком и сотовым телефоном, перчатки с рук, сапоги с ног «подобрал»… Зимой. Бедная девушка босиком по снегу за милицией бежала. А этот, когда вещи у нее «подбирал», впопыхах сломал несчастной несколько ребер.

— Здоровый пердак, — ябедничал Баклан, — а на девчонку кулаки поднял.

— Да, я понимаю. — Аслан сторонился его, не желая даже слушать о чужих секретах, ввязываться во все эти уголовные разборки.

Ему было совершенно достаточно и того, что земляки чеченцы, промышлявшие в Москве «незаконным бизнесом», а проще говоря — воровством и рэкетом, помимо воли своими разговорами впутывали его в собственные темные и скользкие дела.

Но от их заступничества, от помощи и подкормки Аслан не отказывался. Во-первых, потому что не хотел открытой конфронтации, а во-вторых, потому что просто не выжил бы без этой подмоги. Но дистанцию держал — вы «воры», а я «мужик».

Другие заключенные тоже пробовали наладить отношения с Асланом, видимо надеясь таким образом приблизиться к обособленной чеченской группировке. Но он не пошел на контакт. Болтливый и смешной Баклан все время лез к нему со своими «секретными» сведениями и откровенными сплетнями. И тоже безрезультатно.

Ближе всего Аслан сошелся со стариком. «Сын полка», может быть и заслуженно, считал себя народным, почтенным мудрецом, поучал всех и каждого прописными, банальными истинами. Чеченцы из уважения к его возрасту и званию покорно кивали, слушая старика. Все остальные сокамерники молча терпели его байки.

А он попал сюда за благородный поступок.

Кто-то из полевых командиров, рассказывая иностранцам перед телекамерами об удивительной судьбе старого ветерана, щедро приписал ему сорок лет антисоветского подполья. Журналюги фотографировали легендарного старика у него дома. И опубликовали в журналах. На весь мир ославили!

Дело в том, что за месяц до этого старик спас от расстрела троих русских солдатиков. Пожалел голодных, измученных мальчишек. Они попали в плен, потому что двое из них были ранены, истекали кровью. А третий, тощенький и слабенький, отстреливался до последнего, но так и не смог защитить товарищей. Чтобы не возиться с ними, не лечить, полевой командир распорядился сопляков пристрелить и закопать. Старик выпросил их себе якобы для ухода за коровами. Старуха и дочка с невесткой жалостливо ухаживали за ранеными, немного откормили их. Ну, естественно, эти ребята, поднявшись на ноги, помогали как могли в хозяйстве. А как иначе, если ты живешь в этом доме? Пронырливые иностранные корреспонденты нагло, без приглашения ворвались в дом — как раз тогда, когда солдатики чистили хлев. Обычная крестьянская работа. Женщины обед готовили. Старик косу точил. Пацаны хлев чистили.

Во всех репортажах старика обзывали рабовладельцем. Помещали фотографии с подписями типа: «Бывший фронтовик заботится о своих белых рабах!»

Еще и прислали ему домой несколько таких лощеных журналов!

Собрал он своих солдатиков и, на собственный страх и риск, повез их в Россию, по домам. Хотел матерям вернуть. Но их арестовали в Ростове-на-Дону. Ребята стояли за него горой, написали собственноручные признания и показания, как и что было на самом деле. Это не помогло. Их, как дезертиров, отправили обратно — в свои воинские части. Для расследования происшествия. А старика, конечно, не стали судить на месте. Не было даже повода для задержания. Но почему-то переправили в Москву. На доследование.

— Наверное, хотят мне какое-нибудь преступление приписать, — вздыхал старик, лежа на нарах. — Это у них запросто. Тут посидишь, такого наслушаешься…

— Учитель, — сказал ему Аслан, — вы герой настоящий. Вы от Гитлера спасли не только Россию, но и весь мир. Пусть теперь и пишут. Это уже неважно. Вы уже совершили свой подвиг.

— Надоело мне все это, — закашлялся смущенный старик. — Все вы мне льстивые слова говорите. Ты бы лучше про себя рассказал.

— Да мне и похвастать-то нечем.

— Пока тебя на допросы не таскают, время есть. Расскажи, сынок, — попросил старик. — И сам жизнь свою обдумаешь, и нам полезно послушать.

— Не томи, — подталкивал его и седой, — рассказывай. Со всеми подробностями.

— Родился в Грозном, — начал вспоминать Аслан, — в самом прекрасном месте! В самом сердце города!

Он огляделся и увидел, что практически вся камера приготовилась слушать.

— Давай рассказывай. Все именно так и было! — подбадривал Баклан.

— У тебя кто родители? — Здоровенный амбал протиснулся в первые ряды слушателей.

— Папа, — задумался Аслан, — был ученым. Он физиолог. Много книжек написал про то, как устроен человеческий организм.

— Открыл чего-нибудь? — поинтересовался Баклан. — Разрабатывал лекарства?

— Нет.

— Зря ты так! — обиделся за папу Баклан. — Обязательно нужно сказать, что папа что-то важное изобрел! Академии наук все равно, а нам было бы очень приятно!

— Замолчи, — шикнул на него седой. — Он правду говорит, а тебе только всякие враки слушать!

— Они познакомились с мамой в университете. Вместе учились. Ну и…

— Понятное дело! Молодежь! Наверное, в общежитии жили? — комментировал неугомонный Баклан. — Там без этого невозможно! Обязательно нужно кого-нибудь поиметь.

— Заткнись! — рявкнул на него амбал. — А то я тебя сейчас… поимею!

— У нас тоже без этого никак нельзя, — хохотнул наверху писклявый голосок.

Аслан помолчал немного и продолжил рассказ:

— Поженились, свадьбу сыграли. Меня родили. Работали. Я вырос. И пошел в школу.

— Ну! — не унимался Баклан. — Ты давай с подробностями. Чтобы интересно было.

Амбал замахнулся было на Баклана, но сдержал удар:

— Прав Баклашка! Как ясный пень! Ты давай поподробнее. Чтоб не скучно было.

— Это же долго, — замялся Аслан. — Да и неинтересно. Все обычно. Как у всех.

— Ты давай рассказывай, — подначивал Баклан, — а уж мы сами решим, что у тебя получилось здорово, а что надо заново рассказать. Правда, братаны?

— Не тяни резину! — кричали с разных нар. — Начинай! Крути кино!

— Помню, как в самом раннем детстве мы с родителями ездили на Каспийское море. Стояла тогда пыльная и ветреная погода. По волнам бегали барашки. А в песке прямо под ногами попадались такие красивые круглые раковинки. Ребристые. Солью пахли. А у мамы платье крепдешиновое. Развевалось на ветру.

— А под платьем! — захихикал писклявый голосок. — Папаня небось задрал мамане платьишко да и… Ты уж все рассказывай.

Никто не оборвал охальника. Аслан помолчал немного и спокойно продолжил:

— Отец у меня был здоровым и крепким. Так что маму мою… он не обижал. Не волнуйся за нее! Уверен, что мало ей никогда не было. Я вам свою жизнь рассказываю. А дрочить ты будешь на фотографию из газеты «Спид-инфо», понял?

— Еще что-нибудь вякнешь, — обернулся к писклявому амбал, — я тебя сам надрочу. От лысины до жопы. Сечешь, падла?

— Молчу, молчу. Больше ни за что! Гад буду.

— Пусть все помолчат! — крикнул кто-то сверху. — Давайте так. Час парень рассказывает, мы молчим. Потом задавайте вопросы, комментируйте как хотите.

— А он успеет за час?

— Завтра продолжит. Или ты завтра откидываешься?

— Тоже мне сказал! — засмеялся от дурного предположения Баклан.

И снова все обернулись к Аслану: мол, мы за тебя все решили, так что давай исполняй!

— Первый раз в первый класс, — задумался Аслан и сделал внушительную паузу.

Все хором вздохнули, и каждый вспомнил свой исторический момент.

— Желтые листья, синее небо, фиолетовые астры в букете, учительницы добрые и красивые.

— Можно я про платья спрошу? — снова не утерпел писклявый. — Только одно уточнение. А то он пропустит важную подробность…

— Молчать! — гаркнул амбал. — Настроение портишь.

— Ну ладно, я потом…

Аслан, уже не обращая внимания на споры и пререкания, засмотрелся в мутное окошко и полностью погрузился в воспоминания…

— Первый раз я влюбился в первом классе, — мечтательно произнес Аслан.

— Молодец! — похвалил его Баклан шепотом. — Правильно заводишь!

— Это была девушка из десятого класса! Нас, первачков, десятиклассники за ручку провели в класс. Меня вела самая красивая девушка в школе! Все смотрели только на нас! Потом целый год я на каждой перемене обязательно бегал к дверям десятого класса смотреть на нее. У нее был парень, с которым она дружила. Он меня не ревновал. А один раз они взяли меня с собой на новогодний вечер. В нашей школе. У нас же, у малышей, был только утренник, а у них настоящий новогодний бал. Мы вместе пришли в школу… Только меня не пустили. И они повели меня обратно, домой. До сих помню, как весело мы шли по бульвару. На самом деле мне от школы до дома только трамвайные пути на улице Красных Фронтовиков перейти. Но мы-то шли самыми долгими окольными путями! Сидели в беседке. Ее парень все время что-то смешное рассказывал. Я просто по земле катался от смеха! Домой меня привели всего грязного! Я мечтал вырасти поскорее. Чтобы снова встретиться с ней. И вырос…

— А она постарела! — обрадовался такому финалу Баклан.

— Не очень, — смутился Аслан. — Но… У нее своя семья, куча детишек, наверное.

— Так ты ее больше не видел? — поразился седой.

— Говорят, что она с мужем и с родителями уехала в Турцию.

— Да поможет ей Бог! — заключил рассказ старик.

С этого дня Аслан стал регулярно рассказывать о своей счастливой довоенной жизни. О друзьях-товарищах, о мальчишеских проделках, о семейных поездках к старикам в деревню. О похоронах дедушки и бабушки. О старой учительнице музыки, которая так и не сумела выучить маленького Асланчика игре на пианино. Камера слушала с интересом. Все было уже переговорено, рассказано… Поэтому новый человек воспринимался как кладезь информации.

— Асланчик упрямый, как ослик, — горестно приговаривала она. — Легче собаку научить разговаривать, чем заставить его выучить гаммы. Не зря говорят, что в музыканты нужно выбирать только еврейских детей. Они исполнительные и послушные! Не то что вы, чеченцы!

Аслан рассказывал, словно перелистывал давно потерянный старый альбом с фотографиями.