Глава 1

СРОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА

Старший помощник заместителя генерального прокурора Российской Федерации Александр Борисович Турецкий почти никогда не брал отпуск полностью. Практически не было у него такого, чтобы отдыхать целый месяц подряд. Старался разбить его пополам — две недели летом, столько же зимой. Ему этого было достаточно. А кайфовать месяц без работы — это для него слишком большая роскошь. Все равно мыслями то и дело возвращаешься к службе, что-то обязательно не успеваешь довести до конца, с пугающей быстротой случаются новые происшествия. Главное же — без друзей скучновато, долго без них неинтересно. К тому же постоянно кажется, что нужна его помощь, в любой момент могут позвонить. Иногда и звонили, правда, по мелочам — узнать, где лежит какая-то бумага, уточнить дату или чью-то фамилию. Даже в Грецию звонили, где чета Турецких провела первую половину июня.

Сначала Ирина предлагала махнуть в Турцию — оправдать фамилию. Однако Александр Борисович живо представил себе пассивное пребывание на пляже и уговорил жену на более разнообразное времяпрепровождение — первую неделю поездить по Греции, а потом устроить себе передышку, отлежаться на одном месте, на Крите. Так и сделали, купили комбинированную путевку и не пожалели. Экскурсии были — одна интересней другой.

Турецкие тщательно подготовились к встрече с античностью. В основном подготовка легла на плечи Ирины, проштудировавшей до отъезда легенды и мифы Древней Греции. У Александра Борисовича на подобные подвиги времени оставалось мало. Зато теперь он имел под боком персонального экскурсовода. Современная Эллада произвела сильное впечатление. На носу Олимпийские игры, к которым готовятся модерновые объекты, очень эффектные. Один мост, который соединил на западе полуостров Пелопоннес с материком, чего стоит. Шутка ли сказать — три километра, не считая подъездной части. Сами Афины не город, а конфетка. В общем, есть что вспомнить.

В Москву вернулись в воскресенье поздно вечером, а в понедельник утром Турецкий явился на работу. Придя, хотел сразу представиться начальству, да Меркулова еще не было. Собрал вокруг себя мужиков, начал рассказывать им про самое-самое.

— Лучше фотографии покажи, — потребовал Елагин.

— Потерпишь. Мы же только вчера прилетели. Сегодня утром отдал пленки проявить, четыре штуки.

В это время его вызвал к себе Меркулов.

Сначала зам генерального, как водится, для приличия поспрашивал о здоровье, о проведенном отпуске. Как там поживают Афины, как Дельфы? Все ли развалины на месте? Позавидовал белой завистью. — не бывал в тех местах, а очень хочется.

Но вот посерьезнел зам генерального прокурора, значит, все — треп окончен.

— Хлопот сейчас полон рот, — сказал. Константин Дмитриевич, — просто разрываюсь. Тебя же в первую очередь хотел попросить вот о чем. На днях звонили из ингушской прокуратуры, у них там ЧП. Сообщили о том, что уволен Бритаев.

— Заур? — искренне удивился Турецкий.

— Он самый. Других мы с тобой вроде не знаем.

— И за что такая немилость?

— Якобы за превышение должностных полномочий. Будто бы заместитель прокурора за взятку освободил из-под ареста человека, которому самое место на нарах — столько на нем висит тяжких грехов. Но… Ты же прекрасно знаешь Бритаева, его щепетильность, порядочность. Знаешь, как он дорожит своей работой. Трудно представить, что с ним могла произойти такая метаморфоза. У нас все этим поражены. Поэтому я хочу, чтобы ты слетал в Назрань и разобрался в ситуации.

Александр Борисович с ожесточением почесал затылок и сказал:

— Ты, Костя, все-таки учти, что я еще не акклиматизировался и не могу врубиться во все эти хитросплетения. Поэтому буду рассуждать вслух. Но медленно. Если речь идет о неправильном увольнении прокурорского работника, то этим занимается Управление кадров Генпрокуратуры. Так?

— Совершенно верно.

— Рассуждаю дальше. Уволенный прокурор вызывается в вышеупомянутое управление, или же управленческий сотрудник выезжает на место. Так?

— Правильно. Ну и что с того?

— А то, что ты предлагаешь мне заниматься не своим делом. Разве я могу восстановить друга в должности?! Оснований для производства расследования уголовного дела здесь нет, преступления нет. Получается, его пока даже не уволили, а отстранили. Я почти уверен, что имеет место подстава.

— И я тоже. Но одной уверенности мало. Нужны факты. Поэтому я хотел попросить тебя, Чтобы ты слетал на несколько дней в Назрань. Разобрался бы в ситуации на месте. Причем не так уж чтоб совсем официально, с ножом к горлу, мол, доказательства на стол, иначе пасть порву. Нет, тут нужно каким-то образом смикшировать ситуацию, совершить типично примиренческую миссию.

— Попытаться, — уточнил Турецкий. — До конца, думаю, всех примирить невозможно. Есть же и такой ситуации виноватые.

— Скорей всего. Хотя порой бывают и недоразумения. Я перво-наперво имею в виду отношения Бритаева с прокурором республики. Их могли рассорить искусственно.

— Это уж как пить дать.

Считалось, что между Турецким и Бритаевым существовала мистическая связь. Они ровесники, оба с пятьдесят седьмого года, учились на юридическом факультете МГУ в одной группе и одновременно поступили в НИИ Прокуратуры СССР. В этом научно-исследовательском институте по изучению причин преступности и мер их предупреждения они были аспирантами-соискателями. Мог ли Турецкий плохо знать такого человека! Вместе учиться — это не только слушать лекции в одной аудитории. Тем более что они с Зауром были товарищами. Тот часто торчал у Турецких дома, знал его мать, дядю, те его, кстати, очень любили. Сашка немало времени проводил у Заура в общежитии, где собирались веселые компании. На военных сборах вместе, на каникулах вместе, часто общались по работе. Стоило Бритаеву появиться в Москве, хоть на день, обязательно встречались. Иногда Заур приезжал с детьми. Так что излишне говорить о том, как хорошо он знает этого человека. Уж самодуром или стяжателем Заура никто назвать не мог. Нужно ехать и выручать. Однако перед дорогой можно и должно привычно поерничать.

— Не жалеешь ты меня, Костя, — с наигранной жалостливостью протянул Турецкий, — не бережешь. Я нажарился в. Греции. Мне бы сейчас остудиться где-нибудь в Салехарде, поостыть. А ты меня опять посылаешь в горячую точку.

— Понимаю, — вздохнул Меркулов. — Да дело в том, что в Салехарде, слава богу, все спокойно. А нам нужно быть там, где все кипит. Такая у нас планида. И потом, обычно я тебя отзывал из отпуска, а сейчас — после.

— Налицо явный прогресс, — кивнул Александр Борисович.

— Вот, сам подтверждаешь. Точка действительно горячая, и ты не турист с тросточкой. При тебе остается право принять к производству, по согласованию с руководством, любое следственное дело на территории России. Короче говоря, дерзай. Когда будешь звонить, попроси, чтобы забронировали номер в гостинице «Надир». Я в прошлом году там останавливался. Хорошая. Ну, с Богом?

— Ох, погубит меня моя доброта…

Александр Борисович начал рыть тоннель с двух концов. Сначала он посетил генпрокурора, который вручил ему предписание о том, что на определенный срок Турецкому предоставлены особые права как его представителю. Потом, заказав билет, позвонил в ингушскую прокуратуру, сказал, что сегодня прилетает к ним в командировку. Насчет «Надира» говорить не стал — зачем напрягать людей. Где забронируют, там и забронируют. Они сами пообещали, что номер в гостинице будет, машина в аэропорту встретит.

Потом позвонил домой Бритаеву. По голосу чувствовалось, что Заур если не убит горем, то во всяком случае весьма удручей, даже несколько растерян. Турецкий сказал, что летит именно по его делу.

— Не падай духом, Заур. Меркулов сказал, что, на худой конец, готов взять тебя на работу в Москву. Есть такая возможность.

Уж на что Ирина привыкла к тому, что муж неожиданно срывается с места, но тут даже она была ошарашена. Не успел выйти на работу, как сразу же улетает.

— Ладно, дня через три вернусь, — успокоил он и пил ей квитанцию. — Ты возьми из проявки греческие пленки и отдай напечатать снимки. Десять на пятнадцать, на глянцевой бумаге.

 

Глава 2

ОДНОКАШНИК ЗАКАЕВА

В тот день вылет рейсового самолета из Москвы в Назрань по техническим причинам отложили на несколько часов, но салон «Яка» все равно не был заполнен до отказа. Турецкий сидел возле иллюминатора, место рядом с ним оставалось свободным, поговорить не с кем. Может, оно и к лучшему, нужно сосредоточиться. Не успевший еще войти в рабочий режим после двухнедельного отдыха следователь в полудреме думал про Заура, вспоминал всякие случаи из его жизни и как-то незаметно заснул. Проснулся уже перед самой посадкой, точнее, был разбужен голосом стюардессы, через микрофон велевшей пассажирам пристегнуть ремни.

На площадке перед зданием аэропорта машины из прокуратуры не оказалось — Турецкому, когда он заказывал из Москвы гостиницу, продиктовали номер, но такого он не увидел. Несколько минут подождал — безрезультатно. Машины только отъезжали, новые не появлялись. Вернувшись в здание аэровокзала, подошел к справочному бюро. Может, у встречающих что-то изменилось и на его имя оставили записку. Ведь он даже не знает, в какую гостиницу нужно ехать.

В ответ на его вопрос девушка спросила:

— А вы откуда прилетели?

— Из Москвы.

— Каким рейсом?

— Четыреста семьдесят третьим.

— Когда?

— Только что.

Очаровательно улыбнувшись, девушка придвинула к себе микрофон на короткой стойке и объявила:

— Граждане встречающие! Произвел посадку самолет, прибывший рейсом четыреста семьдесят три из Москвы.

С трудом сдержав смех, Турецкий вновь вышел на привокзальную площадку. В отличие от московских аэропортов, где водители ведут агрессивную борьбу за пассажиров, здесь не было ни одного такси. Редкие, стоявшие перед фасадом машины отъезжали одна за другой и так быстро рассосались, что Александр Борисович не успел набиться к кому-нибудь в попутчики.

Турецкий позвонил по мобильнику в местную прокуратуру — связи не было. Он выяснил, что автобус до Назрани — последний — отправится часа через полтора. После московского прибудет еще один самолет. Расписание составлено с таким расчетом, чтобы чохом забрать всех.

Как же ему отсюда выбраться? Спросил одного работника, другого. Ничего путного не посоветовали. Наконец пожилой грузчик сжалился:

— Вон у Шапошниковых гостит племянник. — Показал рукой на близлежащий домик, в окнах которого горел свет. — Поговорите с ним, небось подбросит. Не за красивые глазки, разумеется.

— Неудобно как-то так поздно вваливаться в незнакомый дом.

— Ну пойдем вместе.

По пути грузчик объяснил, что до города отсюда далеко, а пассажиров последнее время мало. Поэтому таксистам куковать здесь невыгодно. Можно остаться с носом, вернуться порожняком.

Вызванный из дома вихрастый парень лет двадцати семи не заставил себя долго уговаривать. Сразу спросил Турецкого:

— Сколько?

— Не знаю я ваших расценок. Сколько скажете, столько и заплачу.

— Да я и сам их не знаю.

— Обычно таксисты до Назрани пятьдесят баксов берут, — подсказал грузчик. — И частники тоже.

— Пятьдесят так пятьдесят. Ничего не поделаешь. Хорошо, что не сто.

— Сейчас. Только документы возьму, — сказал парень, скрываясь в доме.

— Виктор, — крикнул ему вслед грузчик, заговорщически подмигнув Турецкому, — с тебя комиссионные.

— Не заржавеет! — донеслось из-за двери.

По пути удалось выяснить, что Виктор постоянно живет в Краснодаре, работает электриком на кондитерской фабрике. Сюда он приехал к тетке, которая хочет переоформить дом на его имя.

— Она сейчас одна живет. Дядька недавно помер. И машина эта его, я по доверенности езжу. Ей хоть шесть лет, но она почти как новенькая. Дядька мало ездил, старенький был, она в основном в гараже стояла.

Виктор был таким свойским, что Турецкий сразу стал обращаться к нему на «ты», хотя в принципе подобного амикошонства не любил. Но тут почувствовал, что скорее обидит парня, если начнет «выкать». Говорил Виктор складно, изредка слегка заикаясь. Мерно гудел движок «семерки». Александр Борисович смотрел на освещаемые фарами фрагменты незнакомой дороги — мостик через овражек, по обе стороны деревья, пирамидальные тополя, еще маленький мостик, виноградники… Какая-то странность ощущалась сейчас в новой для него дороге, было что-то необычное, отличающее ее от тысяч похожих трасс. И вдруг до Турецкого дошло — совершенно нет встречных машин. Он оглянулся — позади тоже нет ни одной машины, ни огонька. Только их «жигуленок» накручивает километры, по-прежнему выхватывая из темноты фарами ближнего света куски дороги перед собой. Словно читается книга — видишь только раскрытые страницы, а что раньше и что дальше — не видишь.

— Дядька мой фронтовик был, боевой человек, — продолжил водитель. — У него наград уйма: и медалей, и орденов. Сегодня как раз годовщина начала войны. Он отмечал…

Справа от дороги промелькнул укрепленный на металлических штангах лозунг «Назрань — сердце Ингушетии». Судя по указателю, они въехали в черту города, как вдруг Виктор, резко затормозив, остановил машину — вдоль дороги лежали тела расстрелянных людей в форме. Это были российские военные.

Движок на «нейтрале» работал тихо, и стали слышны отдаленные выстрелы.

В это время машину окружили вооруженные автоматами люди, некоторые из них были в масках. Материализовавшись из темноты, они появились незаметно со всех сторон, кто-то распахнул правую дверцу и потребовал у Турецкого документы.

— При себе нет, — сказал он, — в гостинице оставил.

— Э, дорогой, что за чушь дурацкая! Глупость слышу. Кто сейчас ездит без документов. Ты небось из милиции.

Стало все понятно: устраивать облаву на милицию могут только боевики. Причем обычно подобные рассказы сопровождались упоминанием чеченцев. Что же могло произойти в Ингушетии за время его полета?!

Александр Борисович бросил быстрый взгляд на Виктора. Тот сидел от страха ни жив ни мертв.

— Да вы что, ребята! — как можно спокойней сказал Турецкий, улыбнувшись. — Я артист, в кино снимаюсь. — И, вспомнив, почти радостно добавил: — Как раз артистическое удостоверение у меня при себе.

Надо сказать, для пришедшей мгновенно в голову выдумки насчет артиста имелись определенные основания. Одно время Турецкому, по распоряжению начальства, пришлось потрудиться консультантом на съемках детективного телесериала. Причем драматурги, а их была целая бригада, сочиняли сценарии, изучая предоставленные им прокуратурой следственные материалы разных лет. Так получилось, что львиная доля сюжетов была связана с расследованиями, которые в свое время вел Александр Борисович. Видимо, в знак некой признательности режиссер подобрал на главную роль поразительно похожего на Турецкого артиста. И на банкете, после премьеры первой серии, следователю вручили шуточный пропуск на киностудию, где проводились съемки. На картонке была приклеена фотография Турецкого, а написаны имя-отчество настоящего артиста, который после той роли получил огромную популярность. По каким-то мистическим соображениям Александр Борисович таскал пропуск при себе в бумажнике, никогда не пользовался им, а сейчас, очень кстати вспомнил о нем и показал бандитам.

— Узоров Игорь Андреевич… киноконцерн «Мосфильм», — прочитал вслух громила в маске и обернулся к стоявшему рядом такому же верзиле без маски: — Э, верно, человек артист. Как ваш Закаев.

«Дело осложняется, — подумал Турецкий. — Значит, здесь чеченцы и еще кто-то, для кого Закаев не свой. Наверное, местные. Нужно выкручиваться».

— Закаев мой друг, — произнес он небрежно. — Мы с ним вместе учились.

— Выходи, — приказал верзила в маске, возвращая ему пропуск. — Ступай отсюда. Мы с артистами не воюем.

— Так мы с водителем уж доедем до гостиницы, — сказал Турецкий на голубом глазу.

— Ступай пешком. Артист должен много двигаться, чтобы не зажиреть. Тогда сможет играть трудные роли. Может, спортсмена или солдата.

— Или генерала, — добавил кто-то под общий гогот.

— Генерала — нет. Их генералы не двигаются. Они только и могут, что сидеть в креслах.

Гогот стал еще пуще.

Одуревший от всего этого Виктор находился в невменяемом состоянии. Он по-прежнему сидел за рулем с каменным лицом. Двое бандитов вытащили его из машины, дали под зад коленом.

Словно очнувшись, он запротестовал:

— Мужики, я что-то не врублюсь. Почему мне дальше нельзя ехать?!

— Да ты же пьяный, — со смехом ответил один из боевиков в маске, из-под которой торчала борода. — Ты задавишь кого-нибудь. Смотри, какой сильно пьяный человек, еле на ногах держишься. Сейчас упадешь.

— Ни капли в рот не брал, — категорически заявил Виктор. Если раньше он слегка заикался, то сейчас говорил совершенно четко.

— Хочешь, докажу, что пьяный? — подскочил широкоплечий крепыш и приставил к груди Виктора автомат. — Доказать, глупый человек? Или так поверишь?!

Турецкий, схватив Виктора под руку, потащил его за собой в город. Тот вырывался, оборачиваясь, кричал:

— А машину я где получу?!

— Машина нам самим пригодится, — неслось вслед. — Мы моджахеды и пришли в Ингушетию, чтобы захватить власть. Уже захватили. Скоро, артист, будешь выступать здесь перед нами на сцене. Репетируй. Аллах акбар!

 

Глава 3

ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ

Сначала в нем надолго угнездилась обычная злость. Набилась плотно, как бы заполнив все свободные полости его существа. Порой казалось, она мешает ему двигаться, дышать. Бессильная злость малыша на взрослого, явно несправедливого обидчика, злость на еще недавно бывшую для него родной структуру, которая ни с того ни с сего громогласно объявила его чужаком, отторгла, вышвырнула, словно котенка.

Сидя в кресле и машинально перебирая шарики агатовых четок, прокурор Бритаев постоянно возвращался мыслями к событиям последнею времени. Он анализировал их, препарировал и так, и эдак, старался посмотреть на все происшедшее со стороны. Не находил он своей вины, ни капли. Можно быть, конечно, невиноватым, а попросту ошибаться. Но он и ошибок не видел. В деле Тавасиева разобрался спокойно, без излишней торопливости, чтобы не говорили потом, будто он приказал освободить арестованного впопыхах. Тавасиев ему не брат, не сват, у них шапочное знакомство. Даже нельзя сказать, что Руслан Сосланбекович вызывал у него особенную симпатию. Мужик как мужик, в меру ловкий, в меру деловой. Возможно, рыльце в пушку, иначе не добился бы определенных высот — директор конезавода, председатель Федерации конного спорта, сейчас к тому же будет баллотироваться на пост мэра Назрани. Вот отсюда и растут ноги. Нынче в борьбе за власть все способы хороши. Соперникам Тавасиева нужно бросить что-то на чашу весов. Поэтому именно после того как был обнародован список кандидатов, в прокуратуру посыпались разоблачительные письма, часть из них была опубликована в местной газетке «Триумф». Хотя порой сочинены они весьма искусно, все равно от них исходит циничный душок — разбирайтесь, проверяйте факты, а мы терпеливо подождем. Как ни крути, на это уйдет прорва времени, и, если доводы будут опровергнуты, тоже не беда — осадок останется. Это, в конце концов, главное. Ведь не сам по себе интересен директор забытого богом конного завода. Нет, это устранение конкурента, пусть не мешается на дороге, не путается под ногами.

Заур Борисович помнил то совещание до малейших подробностей.

За час до начала прокурор республики сообщил Бритаеву о своем отъезде — срочно нужно было лететь в Москву — и поручил провести совещание ему, своему заместителю. Выступали все присутствующие, и все в один голос предупреждали Заура Борисовича, по-дружески предлагали переждать день-другой, не лезть на рожон. Да, с их стороны есть малозаметное нарушение законности, но зато будет полная ясность, а коллективная ошибка — это вроде как и не ошибка вовсе, ее легко объяснить обычными техническими причинами, бюрократической накладкой. За коллективную ошибку никто не бросит в них камень. Такое случается сплошь и рядом, наши правоохранительные органы на это давно смотрят сквозь пальцы.

Выслушав всех, Заур Борисович сделал паузу. Ох уж эти бритаевские паузы, в прокуратуре о них легенды ходили. Никогда не знаешь, что последует за ними. Так и в тот раз. Посидел, подумал и решительно рубанул: «Все понятно. Тавасиева освобождаем». Вот оно, волевое решение.

Знал, что в глубине души большинство с ним согласно. Сами же потом будут цокать языком и восхищенно приговаривать на каждом углу: «Вах, какой решительный человек этот Бритаев! Таких решительных еще поискать надо!» Они довольны, теперь ответственность только на нем одном. Он, как всегда, играет с огнем. Так ведь, когда отвечаешь за судьбы людей, по-другому нельзя. Сколько подобных решений ему приходилось принимать! Каждый раз многие довольны, но, увы, недовольных тоже хватает. От этого никуда не деться. Угроз столько было, что он уже к ним привык, толстокожим стал.

Ох и рассвирепел же прокурор республики, узнав об этом. Первый раз Бритаев видел его таким. Все знали, что Наскидаев вздорный человек, с фордыбачинкой, но тут он буквально из себя вышел. Как же — приняли решение без его ведома. Уж он-то не стал делать никаких мхатовских пауз, не пытался обуздать свою истерику — моментально уволил без всякого наркоза: без душеспасительных бесед, без требований написать заявление об отставке, об уходе с занимаемой должности по собственному желанию. Прогнал заместителя — и баста…

Вдруг где-то невдалеке послышались частые выстрелы. Бритаев подошел к окну. С высоты пятого этажа из-за пышной листвы каштанов улица просматривалась плохо, но все же можно было разобрать, как люди, прижимаясь к стенам, лихорадочно перебегают от одного дома к другому. Вот женщина вышла из магазина и, втянув голову в плечи, трусцой пересекла улицу. Стрельба усилилась, послышались автоматные очереди.

В комнату вошла встревоженная жена:

— Ты слышишь, Заур? Что это происходит?

— Понятия не имею.

Как назло, сына дома нет. Правда, сейчас он в безопасности, у товарища. Родители купили тому какой-то домашний кинотеатр, вот Казбек и приглашен на просмотр фильма. Нужно позвонить, предупредить, чтобы один не выходил, переждал заварушку. Снял трубку — телефон не работает. Вот это уже серьезно. Судя по всему, в городе происходит какая-то масштабная акция. Вот что значит быть не у дел. Возможно, это проводятся учения. Был бы при должности — знал бы все подробности. Сам бы не волновался и жену успокоил бы. Благо дочки сейчас нет в городе. Элина учится в Пятигорске, на юридическом факультете, первокурсница. Скоро она сдаст сессию и приедет на каникулы домой.

Послышался короткий звонок в дверь. Патимат испуганно посмотрела на мужа. Он подошел к двери и спросил:

— Кто там?

— Заур Борисович, это Мустафа.

Приоткрыв дверь, увидел одного из своих бывших охранников. Тот явно взволнован, не в своей тарелке.

— Заур Борисович, в город вошли боевики…

— Чеченские?

— Кажется. По-моему, там всякие. Человек двести. Захватили склады с оружием. Хотят вести переговоры с властями.

— Я-то тут при чем?

— Всех авторитетных людей зовут. Они блокировали телефонную связь, поэтому шлют курьеров. Наскидаев просил меня привести вас.

Ну если прокурор республики при таких отношениях послал к нему на поклон, значит, там настоящая паника.

— Так где будут эти переговоры?

— Прямо возле МВД. Я вам покажу.

— Заходи. Сейчас переоденусь.

— Если можно, Заур Борисович, я вас здесь подожду. Покурю.

— Хорошо, я быстро.

В кабинете Бритаев бросил четки на стол, надел рубашку с короткими рукавами и новый летний костюм. Сегодня выдался очень душный вечер.

— Кто это? — испуганно спросила жена.

— Мустафа, охранник.

— Пригласи его в квартиру.

— Хочет на лестнице покурить. Говорит, в город вошли чеченские боевики и хотят вести переговоры с руководством республики.

— Ты-то теперь при чем?

— Я и сам удивился. А Мустафа говорит, что Наскидаев просил прийти и меня. Народу мало, все в отпусках.

— Сначала уволят человека, а чуть что стрясется — опять лезут к нему с просьбами. Я бы на твоем месте не пошла, — недовольным тоном произнесла Патимат и осеклась — так сердито зыркнул на нее муж.

— Вот именно сейчас и нужно идти. Если бы все было тихо-спокойно, тогда другое дело. Можно и покапризничать. Сводить счеты, когда в городе орудуют боевики… — Не договорив, Бритаев достал из старого кожаного портфеля пистолет «беретта», положил во внутренний карман пиджака. — Возьму на всякий случай. Ночь все-таки.

— Мне за тебя страшно, — сказала жена.

— Глупости. Не один же я там. Думаю, скоро ситуация разрядится. Где уж им захватить город!

Мустафа стоял возле мусоропровода между четвертым и пятым этажами. Лифт вызывать не стали, сбежали вниз пешком.

— Я вам покажу, как путь покороче, через дворы. Дорогу запомнил.

Они прошли через арку нового дома и теперь двигались вдоль детсадовского забора. В этом месте даже днем сумрачно, а теперь и подавно не видно ни зги — свет в городе уже погас. Хотя Мустафа освещал дорожку фонарем, оба то и дело спотыкались. Когда обогнули шеренгу металлических гаражей, увидели, что в здании МВД пожар — из некоторых окон первого этажа вырывались языки пламени. Возле главного входа никого не было, крики раздавались с тыльной стороны.

Они обогнули министерство справа, и здесь Бритаев увидел большую группу боевиков. Некоторые из них суетились возле двух грузовиков, другие бегали в здание и обратно. Что-то выносили и загружали в машину. Человек шесть в спецназовской форме стояли возле угла, спокойно переговариваясь. Трое из них были в масках. Заметив подходящих, они расступились, выстроились подковкой. «Никаких руководителей республики тут нет, здесь явно только боевики, — догадался Заур Борисович. — Неужели элементарная ловушка?» Шедший все время впереди Мустафа неожиданно посторонился, пропустил ничего не понимавшего Бритаева вперед и, подтолкнув его к боевикам, сказал:

— Вот он.

Все повернулись в сторону бывшего заместителя республиканского прокурора. Выражение лиц заметно только у тех, кто без масок, но не вызывает сомнения, что у других точно такое же: они смотрели с легкими ухмылками, без какого-либо гнева или злости, скорее, в глазах сквозило любопытство сродни праздному. С минуту все стояли молча, потом вдруг темпераментно заспорили. «Что с ним теперь тут делать? Кто звал?» — обратился один к остальным. «Кто мог звать! Хайрула приказал». — «Так ведите к нему. Долго он будет здесь стоять!» — «Куда вести? Где я тебе его найду?!» — «Ты что, ребенок? Поищи где-нибудь». — «Да вон он сам идет. Эй, Хайрула!»

Услышав свое имя, проходивший в некотором отдалении крепыш в маске оглянулся на оклик и повернул к окружившей прокурора компании. Только что он деловито семенил быстрым шагом. При смене направления его походка совершенно преобразилась. Теперь он шел медленно, ступая мягко, словно готовящаяся к прыжку кошка.

— Вот, Кофта, получай подарок, — донеслось до Мустафы.

Прокурор хотел выхватить из кармана пистолет, но не успел: сзади его держали за руки, «беретту» вытащили.

Подходивший Хайрула на ходу снял с плеча автомат, вплотную приблизился к Зауру Борисовичу и ткнул ствол в его грудь. После чего произнес с угрозой в голосе:

— Ну здравствуй, Бритаев. Помнишь мое обещание? Вот мы и встретились с тобой на узкой дорожке.

 

Глава 4

ДОМ НА УЛИЦЕ ЛЕРМОНТОВА

Турецкий буквально силком тащил Виктора подальше от опасного места, где бушевали боевики.

— Мотаем отсюда, — шипел он, — да побыстрей. Не то, чего доброго, еще обыщут и найдут у меня другое удостоверение. Тогда нам обоим не поздоровится.

— Какое удостоверение?

— Такое, которое им не очень понравится. Идем.

Как для любого автовладельца, отобранная машина стала для Виктора большим ударом. Он опять стал заикаться.

— Может, они ее все-таки оставят.

— Может, и оставят. Их, наверное, больше интересуют иномарки, — пытался подбодрить беднягу Турецкий. — Кстати, сколько бензина осталось в баке?

— Мало. На обратную дорогу не хватит. Я как раз хотел в городе заправиться.

— Тем более далеко не уедут.

— И у меня крышка бака заперта. Получается, не смогут залить бензин.

— Конечно, не смогут, — с фальшивой уверенностью подтвердил Турецкий, прекрасно понимая, сколь ничтожным препятствием является запертая на ключ крышка.

— Куда же идти? — пролепетал Виктор. — Я тут ничего не знаю.

— Думаешь, я знаю?! Но стоять ночью посреди обстреливаемого города полнейшая бессмыслица. Нужно пройти в центр и разыскать республиканскую прокуратуру. Там же круглосуточная охрана, кто-то есть. Как ни крути, я прибыл к ним в командировку.

— Значит, вы не артист, — сказал Виктор разочарованно.

— Вывод правильный, — подтвердил Александр Борисович. — Даже самодеятельностью сроду не баловался. Я — следователь. Артистам здесь пришлось бы хуже, чем нам. Они бы без подсказки режиссера совсем растерялись.

Однако за наигранной бодростью Турецкого тоже скрывалась растерянность. Там и сям раздавались выстрелы, слышались автоматные очереди, бухали гранатометы. Что же происходит? Виктор и он находятся в своем отечестве, в российском городе, однако здесь хозяйничает противник. Война?

Редкие прохожие пугались их, шарахались к заборам и стенам домов. С грехом пополам Турецкому удалось уточнить правильное направление движения.

Да он и сам догадался, что нужно идти на звук наиболее интенсивной перестрелки.

В одном месте они заметили большую группу милиционеров в камуфляже, которые стреляли из гранатомета по «уазику». Турецкий собрался было подойти к ним, как вдруг что-то резануло глаз — на спине у них натовские рюкзаки. Значит, чужаки. Спрятавшись за забором, прислушались к доносившимся репликам. Речь и русская, и ингушская (ее Виктор узнал), и совсем незнакомая, доносятся и женские голоса. Вновь послышалось многократное «Аллах акбар!».

Обогнув опасную площадь и пройдя чуть дальше вдоль широкой улицы, приезжие вышли на другую, поуже. Увидели строгое серое здание, окруженное что-то бурно обсуждающими боевиками. Как ни было темно, Александр Борисович разглядел при всполохах отдаленных взрывов на фронтоне — «Прокуратура Республики Ингушетия». Похоже, сейчас им, бездомным, сюда соваться не следует.

— Помнится, Бритаев говорил мне, что живет недалеко от работы, — произнес себе под нос Турецкий и заглянул в записную книжку, посветив зажигалкой: — Улица Лермонтова, дом два, квартира четырнадцать.

Он еще раз попытался позвонить по мобильнику — и снова безуспешно.

— Представляю, что там сейчас творится с теткой, — вздохнул Виктор. — С ума сходит. А как я могу предупредить?! Телефоны не работают. Да у нее и телефона нет. Обычно мы звоним соседям, просим тех зайти к ней что-нибудь передать. В лучшем случае подумает, что я не захотел поздно звонить, беспокоить людей. Скорей бы утро. При свете дня оно как-то спокойней. Нужно вырваться отсюда всякими правдами и неправдами.

Вся эта речь произносилась им на ходу, в то время как Александр Борисович внимательно разглядывал таблички с названиями улиц. Задача не из простых — и темно, и таблички есть далеко не на всех домах. После особенно интенсивной стрельбы кто-нибудь нет-нет да и высовывался в окно, словно кукушка из часов. Турецкий тут же спрашивал у таких любопытных насчет нужной улицы. Большинство мигом скрывалось в глубине комнаты. Однако кое-кто отвечал.

Каким-то чудом наткнулись на улицу Лермонтова, вышло удачно — сразу очутились возле нужного дома — шестиэтажная башня. Самый высокий дом, который попался им на глаза. Надо полагать, в нем живет местная элита.

— Думаю, на носу очередное препятствие. Сейчас начнется морока с домофоном, — сказал Турецкий и оказался прав — входная дверь подъезда была закрыта. — Я одного не пойму, — размышлял вслух Александр Борисович. — Если в городе нет электричества, домофон все равно не работает. Ты как электрик подтвердишь это. Получается, открыть дверь можно только изнутри, то есть для этого кто-то должен спуститься. Позвонить мы не можем. Что нам остается?

— Звать, — догадался Виктор.

— Правильно. И ничего страшного тут нет. Надо полагать, большинство жильцов сейчас все равно бодрствует. При таком-то грохоте.

— Потом, ведь многие ждут, что кто-то должен вернуться, нужно дверь открыть.

— Тоже верно.

По номеру квартиры Турецкий рассчитал, что она находится на пятом этаже. Прикинул расположение окон. Одно из них, кажется, открыто. Подняв кверху голову, он коротко рявкнул:

— Заур!

— Кто там? — сразу откликнулся сверху женский голос.

— Патимат, это я, Саша Турецкий, к вам приехал.

— Сейчас спущусь.

Через минуту Патимат открыла им дверь, и вот уже вся троица поднимается на пятый этаж, мужчины время от времени чиркают зажигалками.

Хозяйка была очень удивлена появлением среди ночи старого товарища своего мужа. При других обстоятельствах встреча началась бы с бесконечных расспросов о семье, о Москве, о работе. Сейчас же Патимат была охвачена тревожными мыслями. Она нервничала из-за странного ухода и долгого отсутствия мужа. Вдобавок сын тоже не ночевал дома, от этого беспокойней вдвойне.

Они сидели в комнате, освещенной пламенем свечи, стоявшей на круглом столе в керамическом блюдце. Возможно, в другое время такой огонек создавал бы романтическую обстановку, особенно если знать, что при желании можно включить электрический свет. Однако сейчас пламя свечи вселяло дополнительную тревогу. Патимат и Турецкий расположились на диване, Виктор — на стуле.

Без всяких расспросов хозяйка складно поведала о вечерних событиях.

— Безусловно, я волнуюсь и за сына, и за мужа, — говорила она. — За Казбека не так сильно. Он пошел к товарищу, у которого есть домашний кинотеатр. Не пропади электричество, я вообще была бы за него спокойна. Ребята могут смотреть эти фильмы ночь напролет. Но раз света нет, мальчик мог решиться пойти домой. Надеюсь, при уличной перестрелке мать Беслана его не отпустит. Она еще более сумасшедшая, чем я. — Патимат сконфуженно улыбнулась. — А вот за Заура мне страшно. На переговорах с боевиками может произойти, что угодно. Дикие люди.

«Сомневаюсь, чтобы ночью велись какие-то переговоры», — подумал Турецкий и попросил:

— Патимат, вы сейчас объясните мне дорогу к МВД: Я схожу туда и на месте узнаю, что там происходит. Потом расскажу вам.

— Я тоже пойду, — буркнул Виктор.

— Представляю, как вы оба устали. Вы же, наверное, спать хотите.

— Честно говоря, я отлично выспался в самолете, — сказал Турецкий. — Поэтому сейчас у меня ни в одном глазу.

— И я сегодня днем здорово выспался, — радостно сообщил Виктор. — Напилил и наколол тетке дров, а после обеда завалился спать и дрых до программы «Время».

Упоминание про обед оказалось в данном случае неуместным — оно натолкнуло Патимат на новую мысль:

— Вы вообще когда последний раз ели?

И тут оба мужчины почувствовали, что страшно голодны. Не дожидаясь их ответа, хозяйка начала готовить кофе, достала тушеные баклажаны, зелень, нарезала колбасу, овечий сыр. Когда гости подкрепились, Патимат нарисовала им схему, как пройти к зданию министерства.

Самая короткая ночь в году уже приближалась к своему завершению. Дали о себе знать первые, весьма робкие признаки рассвета, начинающие вырисовывать на фоне неба силуэты домов и деревьев. Казалось, темные сатанинские силы страшатся того мига, когда из-за горизонта выглянет светило, и загодя бегут от него. Все реже звучали отдаленные выстрелы, глуше становились воинственные крики. Скоро они затихнут совсем, и мирный зеленый городок вернется к привычной жизни. Еще какое-то время до намаза тишина будет беречь сон людей, потом начнется их пробуждение, и наступит новый день с его разнообразными хлопотами. Увы, сегодня они будут здесь не весьма привычными, для кого-то очень тяжкими. Уже появились первые прохожие, исключительно мужчины. Пожилые беспокойно держались поблизости от своих домов, словно не могли преодолеть невидимую преграду, загораживающую им дорогу. Молодые, поодиночке или маленькими группками, куда-то спешили с озабоченным видом. Было заметно, что сегодняшняя ночь не принесла им желанного отдохновения.

Здание республиканского МВД с выбитыми стеклами, закопченными стенами и следами от пуль на них напоминало сейчас мужественного бойца после битвы, отобравшей все его силы. Несколько милиционеров молча стояли под деревьями возле узкого проезда, ведущего на улицу. Настроение у всех было подавленное. У дальнего угла два человека накрывали трупы черными непрозрачными полотнами полиэтилена, предварительно погибших снимал милицейский фотограф. Они только приступили к своей незавидной работе, тела погибших были сложены на асфальте вдоль фасада. На ступеньках крыльца лежал человек в штатской одежде — светлом летнем костюме. Приблизившись к нему, Турецкий сразу узнал Заура Бритаева. К его окровавленной груди был прилеплен неровный кусок бумаги, на котором черным фломастером было написано: «От воинов Аллаха».

Турецкий с трудом справился с потрясением от увиденного — он не сразу осознал, что его друга, которого он приехал спасать, уже нет…

 

Глава 5

РЯДОМ С МОРГОМ И ВНУТРИ

— Вы соображаете, что говорите! — возмущался врач, шевеля напоминающими швабру усами. — Откуда я возьму вам свободную машину? В городе десятки раненых, все находятся в разных местах. Про убитых и говорить не приходится — ужас. Весь персонал уже с ног сбился. Уже до того докатились, — тут он перешел на шепот, — что покойников забирают кареты «скорой помощи». По инструкции это строго запрещено. Но приходится закрывать глаза, у нас безвыходное положение. А вы — машину.

— Хоть носилки-то свободные у вас найдутся? — спросил Турецкий.

— Носилки берите. Этого добра сколько угодно.

— На улице, возле здания МВД, погиб наш высокопоставленный друг из прокуратуры. Мы хотим принести его сюда.

— Ой, боюсь, сегодня у всех друзья погибли. Узнавать страшно. Конечно, несите. Какая разница — высокопоставленный или рядовой!

Вернувшись с носилками к зданию МВД, Турецкий показал милицейским прапорщикам, накрывавшим трупы черными пленками, свое удостоверение и объяснил, почему намерен унести отсюда Бритаева. Ведь он будет вынужден сообщить горькую весть Патимат, и та примчится сюда. Не хочется, чтобы жена увидела изуродованное тело любимого человека на месте его гибели, где воображению легко рисуется вся картина жестокой расправы.

— Ну, если это действительно он… — неуверенно протянул один из милиционеров.

Никаких документов в костюме Бритаева не оказалось. То ли Заур Борисович в спешке не взял их, то ли боевики успели обчистить карманы.

— Кстати, вы обязательно проверьте, остались ли его документы дома, — посоветовал прапорщик. — Если пропали, кто-нибудь может воспользоваться. Это как пить дать.

— Под шумок многим можно воспользоваться, — добавил второй. — Поэтому, извините, неопознанный труп мы вам отдать не имеем права.

Александр Борисович прекрасно понимал, что милиционеры поступают правильно, и одобрительно отнесся к их словам. Сейчас в МВД республики собралось много сотрудников, будет несложно найти человека, хорошо знавшего Бритаева в лицо.

Таким оказался майор, руководивший работами по ликвидации последствий нападения. Он согласился без лишних формальностей отдать труп прокурора для отправки в морг. Только велел переписать все паспортные данные Турецкого и Виктора, а также приказал фотографу сфотографировать погибшего.

Что тот и сделал — прямо на крыльце, где лежал Заур с прикрепленной к окровавленной груди запиской.

Уже начинало пригревать солнце, и хотя Турецкий и Виктор изрядно вспотели, пока несли свой «груз 200», до больничного морга они дошли без остановки. А там им пришлось долго ждать, пока освободится санитар, который занимался с парой, вошедшей туда перед самым появлением Турецкого и Виктора.

Странным показалось Турецкому поведение этой молодой пары. Александр Борисович заметил их еще издали, когда он и Виктор приближались с носилками к моргу. Миниатюрная курносая женщина в коричневом брючном костюме и в туфлях на «шпильках». На голове у нее черная в серых квадратах косынка, из-под которой выбивались обесцвеченные перекисью волосы. Ее сопровождал стройный кавказец в светло-голубом летнем костюме. Тонкий орлиный нос и длинная полоска усов придавали ему вид опереточного героя-любовника. Для полного сходства недоставало соломенной шляпы-канотье. Только туфли у этого «героя» были до неприличия пыльные, что явно говорило о его странствиях по проселочной дороге. По городу год будешь ходить — такой слой пыли не наберется.

Было видно, что женщина противилась тому, чтобы войти в двери морга. Мужчина энергично уговаривал, чуть ли не силой тянул ее туда и добился своего, когда Турецкий и Виктор были уже рядом с ними.

Опустив носилки на асфальт, Александр Борисович вошел в морг. Он очутился в квадратном слабо освещенном лампочкой без плафона коридорчике. Спустившись на несколько ступенек, Турецкий приоткрыл дверь в мертвецкую и заглянул внутрь.

— Подождите там! — заметив его, сердито рявкнул сидевший за столом санитар.

Турецкий прикрыл дверь, оставив крошечную щелку, через которую машинально наблюдал за тем, что происходит внутри. Женщина и мужчина наперебой объясняли хмурому санитару свою просьбу. Тот что-то ответил им, она достала из сумки паспорт. Внимательно изучив его, санитар встал и подвел обоих к ряду морозильных камер. Он открыл первую крайнюю дверь и вытянул до половины носилки с трупом. Придерживая их правой рукой, левой он приподнял простыню над головой покойника. Женщина пошатнулась и, не подхвати ее кавказец, наверняка упала бы.

Неторопливо закрыв эту камеру, санитар таким же образом показал, что находится в следующей. На этот раз женщина повела себя спокойней, она просто отрицательно мотнула головой. Так же она реагировала на то, что находилось в следующих трех камерах.

Санитар показывал для опознания только трупы мужчин. Судя по всему, таковых в камерах больше не было, потому что он перешел к стоявшей возле стены каталке, причем сделал это с подчеркнутой неохотой, как бы говоря всем своим видом: я же вас предупреждал, зрелище не для слабонервных, но если вы уж так настаиваете, то под вашим напором я вынужден сдаться.

Санитар откинул простыню. Женщина долго разглядывала труп. Турецкий придвинул стоявший в углу «предбанника» стул и встал на него. Насколько он смог рассмотреть, на каталке покоилось тело с сильно обгоревшей верхней половиной и донельзя обезображенной головой. «Этого в принципе опознать невозможно», — подумал Турецкий. И только успел подумать, как совещавшаяся со своим спутником женщина обернулась к санитару и согласно кивнула. Тот опять накинул на труп простыню и вернулся к своему столу, где принялся что-то писать.

Осторожно прикрыв дверь, Турецкий вышел наружу и остановился. Перед носом у него пролетел шмель. Воздух был прогрет поднявшимся солнцем, обещавшим жаркий день. Издалека доносился монотонный шум проезжавших машин. Большинство окон больничного корпуса было раскрыто, у одного стояла девочка и читала книгу. На фоне этой мирной картины носилки с погибшим Зауром выглядели воплощением всей мировой несправедливости, позволяющей злу побеждать добро.

Возле морга остановилась «труповозка». Четверо человек — две девушки и двое пожилых мужчин — вытащили оттуда носилки и поставили их рядом с бритаевскими. Лежавшее на них тело тоже было покрыто черной пленкой. Все четверо стояли молча. Каждый изредка поглядывал на часы.

Опознаватели вышли минут через пятнадцать. Миниатюрная женщина на ходу застегивала «молнию» сумки. Она засеменила так быстро, что мужчина еле поспевал за ней. Немного отойдя, она сдернула с головы косынку, и платиновые волосы засверкали на солнце.

Турецкий и Виктор внесли носилки в холодную мертвецкую, опустили их на бетонный пол.

— Документы, — потребовал санитар.

— Мы никаких справок брать не будем, — сразу предупредил его Александр Борисович, протягивая паспорт.

— Это ваш родственник?

— Нет, мы друзья погибшего. Милиционеры разрешили отнести труп. Хотелось забрать его с улицы, сами понимаете почему. Это наш коллега, бывший заместитель главного прокурора республики Бритаев. Позже сюда придет его жена и сделает все формальности, которые нужны.

Переписав паспортные данные, санитар вернул документ Турецкому и встал из-за стола со словами:

— Берите покойника.

Он подвел их к свободной камере, в которую те поместили тело Бритаева.

— Скажете вдове, что десятая камера.

Перед уходом Турецкий спросил санитара:

— Много людей приходило сегодня на опознание?

— Пока один человек.

— Эта женщина, которая заходила перед нами?

— Она самая.

— Кого она искала?

— Муж погиб.

— Удалось опознать?

— С трудом. У того сверху все обгорело. Узнала по кроссовкам, которые подарила.

— Может, она исследовала и образцы почвы с них?

Сердитое и без того лицо санитара сделалось еще более свирепым.

— Вы считаете, этого было недостаточно?!

— Что вы! Просто я считаю, что в магазинах попадаются одинаковые кроссовки, — с невинным видом ответил Александр Борисович.

В общей сложности возле морга и внутри Турецкий и Виктор пробыли больше часа, и теперь, выйдя оттуда, оба почувствовали страшную усталость. Шутка ли — почти сутки без сна. Дневной сон после колки дров и дрема в самолете — это лишь отговорки для заботливой Патимат, чтобы не задерживала их. Сейчас же по-настоящему хотелось спать.

Начало десятого. Связь уже была восстановлена, и Турецкий позвонил секретарю прокуратуры республики, чтобы узнать, в какой гостинице забронирован номер. Оказалось, не в гостинице, а в милицейском общежитии, где есть комнаты для командированных. Туда же он пристроит и Виктора, нужно дать парню передышку. Но не завалишься же спать сейчас, когда произошла такая трагедия. Придется ему первому сообщить о ней Патимат.

Видимо, женщина уже была готова к самому страшному и выплакалась до появления Турецкого, который был вынужден подтвердить ее догадки. Услышав, вновь заплакала, беззвучно, безутешно.

Рядом с ней сидел сын, которого действительно из-за перестрелки не отпустили вчера домой родители товарища. Казбек окончил десятый класс, кавказский мужчина. При посторонних не плакал, только мстительно раздувал ноздри. Он очень трогательно утешал мать, правда, Патимат и сама старалась держать себя в руках. Поднявшись со стула, она обратилась к гостям:

— Сейчас ложитесь спать. На этот раз без разговоров. А мы с Казбеком пойдем в больницу.

Захватив документы, они ушли по своим скорбным делам. А Турецкий и Виктор провалились в долгожданный сон.

 

Глава 6

НОЧНАЯ ИГРА

У начальника республиканского УФСБ генерал-майора Круликовского имелись две невероятные страсти, сохранившиеся с раннего детства. Правда, иной человек такое и страстями не назвал бы, так, страстишки. Тут нет ровным счетом ничего постыдного, они скорее достойны всяческих похвал, и все же Сергей Владиславович не особенно афишировал их. Этими увлечениями, принявшими у него гипертрофированные формы, были почтовые марки и шахматы.

Когда-то коллекционирование марок и шахматы были основными занятиями, за которыми миллионы советских мужчин проводили свободное от работы время. Потом, можно сказать, с быстро происходившей сменой эпох эти популярные хобби постепенно сошли на нет, появилось много других увлечений, в основном связанных с телевидением, компьютером, Интернетом, не говоря уже о ночных клубах, саунах и тому подобном. Ошибкой было бы думать, будто прогрессивные новинки вовсе чужды Круликовскому, будто его увлечения безнадежно старомодны. Он и книгочей, и выпить не дурак, под настроение любит залезть во всемирную паутину. Но это все, так сказать, побочные увлечения, сам Сергей Владиславович называл их двоюродными. А филателия и шахматы — это для него родное. От такой страсти ему уже не суждено избавиться по гроб жизни.

Вполне возможно, при других обстоятельствах он, как и большинство его сверстников — генералу сейчас пятьдесят с хвостиком, — поостыл бы к подобным занятиям. Да так получалось, что, где бы он ни служил, обязательно находился такой же фанатик, который вольно или невольно подпитывал обе страсти. Вот и в Назрани он познакомился с главным врачом наркологического диспансера Османом Резоевым, у которого интересы на удивление точно совпадают с генеральскими. Хлебом его не корми, а дай повозиться с марками или сразиться в шахматишки.

Они встречались редко, оба изрядно заняты. Зато когда сходились, забывали обо всем на свете.

Собирались то у одного, то у другого. Сегодня инициатором встречи был Резоев. Накануне Осман Рашидович вернулся из Петербурга, где был на медицинской конференции. Там он даже отказался от одной загородной экскурсии, и все для того, чтобы съездить на почтамт и поставить юбилейное спецгашение, походить по магазинам, пообщаться с филателистами. Зато теперь по телефону такого порассказал о своих новых приобретениях, что у генерала слюнки текли.

Договорились встретиться сегодня вечером, Сергей Владиславович обещал заехать к другу.

Они сидели в комнате, одна стена которой от пола до потолка увешана полками с книгами. Сам Осман Рашидович именовал эту комнату своим кабинетом, хотя название чисто условное. В квартире есть гостиная, спальня, нужно и эту как-то называть, чтобы отличать от других. Пусть будет кабинет. Все же точнее ее было бы считать комнатой отдыха. О профессиональной деятельности хозяина здесь напоминала лишь полка с медицинскими справочниками.

Сейчас генерал-майор закончил восхищаться новыми приобретениями Резоева. Негашеные советские марки тридцатых годов в идеальном состоянии. Как всегда в таких случаях, был небольшой презент от приехавшего — врач подарил другу полную серию, посвященную спасению челюскинцев. У Круликовского такая есть, но гашеная. Теперь будет чистая, это ли не праздник для филателиста!

Затем перешли ко второму этапу ритуала шахматам. У Османа Рашидовича есть специальный инкрустированный столик с ящиками, в которых хранятся большие деревянные фигуры. Такие держать в руках любо-дорого — не пластмассовые фитюльки, которые того и жди ветром с доски сдунет. Соперники уселись по обе стороны этого столика оба сухощавые, среднего роста. В коротко стриженных волосах уже брызнула седина. У брюнета Озоева она заметней, чем у светловолосого Сергея Владиславовича, оно и понятно. Рядом с шахматным приставлен столик типа ломберного. На нем красуются блюдо с горкой аккуратных бутербродов, салатницы с солеными огурцами и маслинами, лук, черный хлеб. Умеет сервировать жена Османа Рашидовича, изучила вкусы высокопоставленного гостя. Бутылку водки «Русский стандарт» Круликовский привез с собой не придешь же в чужой дом с пустыми руками. В принципе Резоев пьет мало, но сейчас и он оценил восхитительную водку. У Сергея Владиславовича аппетиты несколько иные, ему не рюмка поставлена фужер. Чего уж там мелочиться!

Где-то в половине десятого Круликовскому позвонили по радиотелефону и сообщили о перемещении по территории республики автомашин с вооруженными людьми.

Вот те раз! Если они не знают, что у них творится на постах ГАИ, доведите эту информацию до МВД, — приказал генерал-майор и продолжил игру.

Примерно через час Круликовскому позвонил один из милицейских начальников, вечно они все делают не вовремя. Он звонил откуда-то из-за города, кричал! «Здесь бандиты! Пришлите помощь!» «Сейчас распоряжусь», — раздраженно ответил Круликовский, после чего выключил телефон. Проходная пешка белых достигла шестой горизонтали. Но положение Резоева отнюдь не безнадежное — он явно рассчитывал сделать пат, для этого жертвует последнюю ладью, шельмец. Только не предусмотрел любезный Осман Рашидович одного. Обычно дошедшую до последней горизонтали пешку объявляют ферзем. Можно любой фигурой, поэтому выбирают самую сильную. При таком раскладе однозначно получается ничья, пат — у черных больше нет ходов. А вот Сергей Владиславович возьмет и сделает из пешки коня — тогда сразу объявляет шах и мат! Эффектно, очень эффектно, самому понравилось.

— Ну, реванша сегодня не будет, — потягиваясь, сказал Круликовский. — Стреляют.

— Так ведь давно, — удивился хозяин.

— Да? А я и не обратил внимания.

Издалека долетали звуки интенсивной перестрелки.

Отпраздновав победу изрядным глотком водки, генерал включил телефон и позвонил заместителю. Тот был в полной растерянности. Сказал, что получил от разведки засекреченное предупреждение, но никак не мог связаться с Сергеем Владиславовичем.

— Слышал я о нем и приказал довести до сведения МВД.

— Вокруг МВД сейчас идет бой.

— Что за бред! Какой бой?! Кого с кем?

— Товарищ генерал-майор, на город напали боевики. Думаю, человек триста.

— Стычка только возле МВД?

— Что вы! И здание погранотряда атакуют, и СИЗО.

— Черт-те что и сбоку бантик! — возмутился генерал-майор. — Вызовите из управления дополнительные силы.

— Уже вызвали вертолеты, летят.

— Давно пора. Из Ставрополя?

— Да.

— Значит, скоро будут. А я сейчас позвоню в мобильный отряд, пусть тоже не сидят без дела.

Мобильный отряд базировался между Назранью и Карабулаком. Генерал-майор приказал командиру выслать в город БТР.

До чего же не вовремя случилась эта буча! Вдобавок на носу выборы мэра, будь они неладны. Если что, на него могут всех собак навешать. Прощай тогда желанное градоправительство.

Круликовский позвонил вниз дожидавшемуся его шоферу, спросил, что происходит.

— Трудно сказать, товарищ генерал-майор. В самом центре сильно стреляют и еще где-то дальше.

— А здесь что творится? Не опасно ли мне выйти?

— Вроде бы тихо.

— До дома доедем?

— Тут ехать-то два шага.

— Заводись, сейчас спущусь.

Домой он доехал благополучно.

 

Глава 7

БЫВШИЕ ОХРАННИКИ

Они проснулись одновременно, проспав всего три часа.

— Какого рожна ты так рано вскочил? — поинтересовался Александр Борисович.

— Нужно позвонить тетке, а то она волнуется.

— Давай. Потом и я буду звонить.

Виктор разговаривал с каким-то Василием Георгиевичем. Просил зайти к тетке и передать, что у него проблемы с машиной, поэтому приедет ближе к вечеру. Сосед, видимо, дружил с ныне покойным дядькой. Он пролил бальзам на душу Виктора, сказав, что машина того была застрахована от угона.

— Жизнь налаживается, — бодро произнес Виктор, положив трубку.

Александр Борисович поинтересовался:

— Сосед безропотно выполняет такие просьбы? Ему не в тягость?

— У нас хорошие отношения. Я тоже чем могу помогаю. Сейчас вот новую печку поставил им, бесплатно.

— Ишь ты, и такие таланты есть.

У соседа Виктора назрановский номер. Турецкому же нужно звонить по межгороду, а его мобильник, надрываясь на бесплодных потугах поиска сети, совсем разрядился. Поставив его на подзарядку, Александр Борисович начал звонить в Москву с бритаевского телефона — с деньгами потом разберемся.

— Слышала, что здесь произошло? — спросил он Ирину.

— Самые общие слова, — ответила жена. — Недавно по радио передавали, что ночью в Назрани произошли беспорядки. Надеюсь, тебя они не коснулись?

— Всех задели, в том числе и меня. Из-за них даже пришлось выступать под чужим именем. Помнишь, на премьере «Поражающего агента» киношники валяли дурака и подарили мне мосфильмовский пропуск на имя Узорова? И ты знаешь, так повезло, что он оказался при мне. Пришлось показать его бандитам.

— И эти криминальные простофили поверили?

— Иначе бы я сейчас с тобой не разговаривал.

— Тебе повезло не в том, что пропуск был при тебе. А в том, что бандиты вчера вечером не смотрели телевизор. Сейчас Узоров находится на Берлинском кинофестивале. Показывали, как он получал премию за лучшую мужскую роль, была прямая трансляция, а потом эту новость без конца повторяли по другим программам. Так что ты с этим пропуском полегче на поворотах. Когда изволишь вернуться?

— Не знаю, Ириша. Я только сейчас пойду в прокуратуру. После таких беспорядков, как сказали по радио, еще неизвестно, цела ли она. Думаю, дня три побуду.

Разговор с Меркуловым был более обстоятельным. Александр Борисович рассказал все известные ему подробности происшедшего.

— Наверное, похороны Бритаева состоятся сегодня, — вздохнул Константин Дмитриевич. — По их обычаям, кажется, хоронят в течение суток.

— Я тут, с твоего позволения, некоторое время поползаю. Ты же не рассчитывал видеть меня раньше чем через три дня.

— Разумеется, побудь там. Форс-мажорные обстоятельства, им может понадобиться какая-нибудь помощь.

— Само собой. Да и просить не надо. Дело уже есть — перво-наперво хочу разобраться с гибелью Заура. Думаю, кто-то подстроил ему ловушку. А дальше буду действовать по обстановке.

Некоторое время новые друзья занимались мелкими хозяйственными делами. Убрали постели, позавтракали, Виктор вымыл посуду, Турецкий побрился, переоделся, почистил мокасины.

Вскоре вернулись Патимат и Казбек. Теперь они выглядели гораздо более подавленными, чем раньше. Одно дело, когда о гибели близкого человека узнаешь через посредника. А другое — когда видишь изуродованное тело мужа, отца своими глазами…

— Похороны будут в четыре часа, — сказала она. — Я просто не в состоянии сейчас что-либо делать, все из рук валится. Правда, прокуратура от похоронных хлопот нас освободила, взяла их на себя. У них еще несколько сотрудников погибли.

Раздался телефонный звонок. Патимат сняла трубку, рассказала некой Ларисе о трагедии, потом долго слушала собеседницу. Видимо, та нашла какие-то правильные слова, потому что после разговора с ней Патимат несколько успокоилась.

— Меня послали в Назрань, чтобы я разобрался в конфликте, произошедшем у Заура в прокуратуре, — сказал Турецкий, — и по возможности сгладил его. К сожалению, теперь передо мной стоит другая задача. Я должен разыскать его убийцу.

Патимат горько усмехнулась:

— Саша, что вы говорите! Это же Кавказ с его круговой порукой. А вы в этой горячей точке человек новый, мало кого знаете, не знакомы с разными тонкостями. Тут год потратишь, прежде чем разберешься. Возвращайтесь домой.

— Я могу начать следствие, а потом подключить к нему других лиц. Мне в любом случае понадобятся помощники. Год ли я здесь буду или три дня.

На это Патимат ничего не ответила. У нее было отрешенное лицо. Александру Борисовичу приходилось наблюдать людей, переживших потерю близких, довольно часто, и он научился читать их мысли. Сейчас вдова Заура меньше всего думает о мщении, о наказании преступников. Она мысленно перебирает наиболее значимые моменты жизни, в ее голове теснятся яркие воспоминания о муже, перед глазами стоит его лицо.

У Турецкого был другой ход мыслей. Он рассуждал как мужчина и как следователь. Совершена преступление, погиб его товарищ. Несправедливо убит замечательный человек, и где-то бродит его убийца. Этот негодяй дышит, разговаривает, видит дома и деревья, то есть делает все то, чего в одночасье лишен Заур Бритаев. И этого негодяя нужно наказать, показать ему, что, отобрав чужую жизнь, он превратил свою в сплошной ад. Нельзя зло оставлять безнаказанным.

С максимально возможной деликатностью и в то же время настойчиво он уговорил Патимат рассказать, при каких обстоятельствах Заур ушел из дому.

— Когда позвонили, муж сам открыл дверь. После короткого разговора пошел в спальню, начал быстро переодеваться. Даже очень спешно. Я спросила, кто это. Он буквально на ходу бросил: «Мустафа, охранник».

— То есть бывший? — уточнил Турецкий. — Ведь после увольнения охраны его лишили.

— Конечно. Но ведь это произошло только что, и Заур еще не привык, что тот бывший. Назвал его просто охранником. Я бы так же сказала.

— Остается поговорить с этим Мустафой. Если он, конечно, не скрылся. Хотя, мне кажется, это маловероятно.

— Дело в том, что у Заура были два охранника, они тезки: Мустафа Аштреков и Мустафа Базоркин. Кто из них заходил, не знаю. Как-то в голову не пришло уточнить.

— Два — это не пятьдесят. Придется поговорить с обоими.

Сказал и тут же подумал, что как следователь находится сейчас в безвоздушном пространстве. В Москве Турецкий всегда ощущал себя очень подвижным человеком, поскольку чувствовал поддержку окружающих. Всегда знал, к кому обратиться, на кого рассчитывать, куда и как проехать. То есть в смысле работы не было никаких технических затруднений, и все, что зависело от него, шло как по маслу. Он знал, как уберечься от непредвиденных обстоятельств. Однажды Александр Борисович ехал по городу на своей старой машине, которая на малых оборотах часто глохла и в любой момент грозила остановиться. Тогда он поймал себя на воодушевляющей мысли: в какой бы точке ни произошла такая «накладка», максимум в пяти минутах ходьбы от этого места он найдет знакомого, который подойдет и починит. Новый для тебя, без точек опоры, город одному не освоить, тут требуется консультант, хотя бы на первых порах. Жаль, Виктор тоже человек со стороны. На парня можно положиться. Но ему необходимо иметь союзника из местных жителей. Обычно, бывая в командировках, он полностью мог положиться на местных коллег. Здесь же они и так сбились с ног, работают, считай, круглыми сутками.

— Патимат, я в общих чертах слышал о причине конфликта, который произошел с Зауром. Собственно говоря, меня и послали сюда для того, чтобы восстановить статус-кво. Вы мне расскажите, кто этот человек, из-за которого пострадал Заур.

— Его зовут Тавасиев Руслан Сосланбекович. В нашем городе это известная личность. Он работает директором конезавода и одновременно является председателем спортивной федерации по соревнованиям конников или что-то в таком духе…

— Председатель Федерации конного спорта, — уточнил Александр Борисович.

— Да, правильно. Вдобавок скоро у нас состоятся выборы мэра, и его кандидатуру тоже выдвигают. В Назрани Тавасиев авторитетный человек. Недавно его арестовали за какие-то махинации, не исключено, что это связано с выборами. Заурчик доказал, что арест незаконный, и приказал отпустить его. Из-за этого генеральный прокурор и рассвирепел.

— Вы знаете телефоны Тавасиева?

— Откуда? Мы же практически незнакомы. Это только сплетники болтали, будто Заур освободил Тавасиева как своего лучшего друга.

— Ладно, телефон директора конезавода узнать несложно. Я думаю, он согласится помочь мне.

— В чем?

— Перво-наперво я хочу разыскать и наказать человека, подстроившего Зауру смертельную ловушку.

— Уверена, Руслан Сосланбекович согласится. Ведь Заур его выручил.

— Тогда сейчас мы с Виктором пойдем по делам. К четырем часам придем на кладбище. Если что-нибудь изменится, я позвоню.

Турецкий взглянул на дисплей своего мобильника и, увидев, что аппарат полностью заряжен, отсоединил от сети.

— Я тут сделал пару звонков в Москву. Поэтому, когда пришлют квитанцию…

Патимат махнула рукой — пустяки, мол…

Когда Турецкий и Виктор вышли из квартиры, открылись створки поднявшегося на этаж лифта. Стройная эффектная женщина с гладко зачесанными черными волосами прошла мимо них в квартиру Бритаевых.

 

Глава 8

ДИРЕКТОР КОНЕЗАВОДА

При свете дня на первый взгляд мало что напоминало о произошедшей ночью трагедии. Совокупность прохожих на улицах иллюстрировала схему броуновского движения, люди входили в магазины, выходили из них с покупками, направлялись к автобусным остановкам. Одни спешили и лавировали между прохожими, то бочком, то вприпрыжку, другие шествовали не торопясь, со смаком поедая на ходу мороженое или прикладываясь к бутылке с пивом. Сновали машины, трещали мотоциклы без глушителей.

Возле здания республиканской прокуратуры Турецкий сказал Виктору:

— Без пропуска тебе сюда не пройти, а выписывать его целая морока. Да и нужды особой нет. Пожалуйста, подожди меня здесь. Я все разузнаю и выйду к тебе. Постараюсь побыстрей.

Внешне обстановка в прокуратуре — ночью боевики ее окружали, но почему-то не обстреливали — мало чем отличалась от каждодневной. Сейчас в коридорах тишина. Забившись в кабинеты, все ожидали возвращения прокурора республики. Он только вчера днем улетел в командировку и вот сейчас вынужден возвратиться. Уж при нем-то сегодня спокойно не посидишь.

С прокурором Ингушетии Турецкий был знаком поверхностно, виделись пару раз, да и то мельком. Других тут он вообще не знал, но это роли не играет — представился кому надо, поговорил. Выяснил кой-какие подробности вчерашнего налета на город, и главное, что ему сейчас требовалось, — домашние адреса бывших охранников Бритаева. Оба служили во вневедомственной охране МВД и были прикреплены к прокуратуре. По логике вещей, один из них, Базоркин, сегодня должен быть на работе, однако его нет. По какой причине, неизвестно. Аштрекова тоже нет — он загодя предупредил, что возьмет отгул.

Выудив в справочнике телефон директора конезавода, Турецкий позвонил ему и объяснил вкратце цель своего приезда в Назрань. Когда тот услышал о гибели Бритаева, буквально ахнул и застонал: «Такой восхитительный человек!» Он с полуслова понял москвича и сказал, что минут через двадцать подъедет на своей «Волге» к зданию прокуратуры. К тому времени Турецкий вышел и, приблизившись к нетерпеливо ожидавшему его Виктору, вручил ему чистый лист бумаги, который выцыганил у секретарши:

— Пиши заявление в ГАИ. Шансы на возврат очень большие. Они вчера у многих отбирали машины. Сами же приехали на грузовиках, на «Газелях». Обчистили два оружейных склада и уехали. Думаю, все эти отобранные легковушки они потом где-нибудь до границы побросали. Я узнал, в какое отделение ГАИ тебе нужно идти.

— Где оно находится?

— На Первомайской улице. Знаешь здесь такую?

— Нет.

— Сейчас приедет человек на машине, он покажет. Или объяснит.

Через несколько минут возле них остановилась серая «Волга» 24-й модели. Старенькая, а выглядит пристойно, ржавчиной не побита. Из нее вышел моложавый высокий человек в очках в модной оправе. Он был одет в безупречный костюм песочного цвета, светло-голубую рубашку с галстуком. На вид нечто среднее между скромным научным сотрудником и преуспевающим адвокатом. Представились и обменялись рукопожатиями, Тавасиев выразил соболезнование по поводу гибели Заура Борисовича.

— Вы не знаете, когда состоятся похороны?

— Сегодня в четыре.

— И до этого времени, и потом буду в вашем полном распоряжении. Жду указаний.

Турецкий обрисовал общую картину — что уже удалось узнать, что желательно выяснить, после чего инициатива перешла к Руслану Сосланбековичу.

— Предлагаю следующий маршрут, — сказал он. — Сначала, Виктор, завезем вас на Первомайскую улицу, в отделение ГАИ, где и оставим. Дальше поедем к Аштрекову, оттуда к Базоркину и на обратном пути можем взять вас. Вы ведь пойдете на похороны Бритаева?

— Обязательно. Раз это такой замечательный человек.

— Тогда дожидайтесь нас возле ГАИ. Не думаю, что визит туда займет много времени. Так вы потом перекусите, прогуляйтесь по городу, а часам к трем мы подъедем.

— Кстати о перекусить, — вставил Турецкий, протягивая Виктору деньги. — Может, у тебя не на что. А между прочим, я еще не расплатился за доставку.

Тот замялся:

— Уж не знаю, брать ли. Ведь вы теперь не просто пассажир. Мы уже немножечко знакомы.

— Бери, бери, — настаивал Александр Борисович. — Только желательно как с пассажира. Как знакомый я должен оплатить половину стоимости машины. Вместе же потеряли.

Через десять минут, оставив Виктора в ГАИ, Тавасиев и Турецкий ехали дальше.

— То, что произошло сегодня ночью, просто уму непостижимо, кошмар, — говорил Тавасиев. — Я живу рядом со зданием погранотряда. Бой происходил, можно сказать, у меня на глазах. Столько убитых, столько раненых. Особенно много погибших среди милиционеров. Ясное дело — они на посту, при исполнении. Но Заур Борисович…

— Вы с ним давно знакомы?

— Нет. Узнал его, когда меня арестовали. До этого я ни с кем из прокуратуры не общался. А тут вдруг из-за сфальсифицированных документов подвергся таким строгим мерам, собираются возбудить уголовное дело. Раньше мне всегда казалось, что люди, работающие в силовых органах, один страшнее другого. Чувство, воспитанное и историей, и литературой, и рассказами очевидцев. Допросы, конвой, камера. Разве может арестованный вырваться оттуда?.. И вот поведение Заура Борисовича совершенно изменило мои взгляды. Рядом с ним я чувствовал себя обычным человеком. Не подозреваемым, не гонимым — нормальным. И в нем я видел не противника, а союзника. То есть он не угнетатель, я не жертва. Мы — ровня. Такое чувство дорогого стоит.

— Приходилось слышать — у него много врагов?

— Думаю, у всех прокурорских работников врагов тут выше крыши. Усердно культивируемая клановость. У каждого осужденного неисчислимое количество родственников. Наверняка многие имели зуб на Бритаева.

— Чеченцы тоже?

— Вы имеете в виду ночных захватчиков? Так ведь там были не только чеченцы. Люди слышали и русскую речь, и ингушскую, и чеченскую, и грузинскую, и арабскую. Вавилонское столпотворение. Люди склоняются к тому, что без масок были чеченцы. Чего ради им таиться?! А в масках — наши, назранцы. Ночью разбойничали, к утру разошлись по домам. Никто их не узнал, лиц не видели.

Турецкий помолчал.

— Получается, операция была тщательно подготовлена, — сказал он после паузы. — Скоординировать действия такого количества людей ох как непросто. Если же участвовали местные жители, значит, один из организаторов постоянно живет здесь.

— Наверное, его уже ищут.

— Наверное.

 

Глава 9

ОГРАБЛЕНИЕ СТУДИИ ЗВУКОЗАПИСИ

Все сотрудники республиканского МВД знали про излюбленный прием генерала Цаголова, который тот считал своей фирменной находкой. Когда на работу в Управление уголовного розыска поступал новый сотрудник, Эдуард Бесланович для начала велел ему ознакомиться с несколькими «глухарями» — прекращенными или приостановленными делами. Он считал, что свежим, «незамыленным», по его выражению, взглядом можно найти новые зацепки, упущенные в процессе рутинной работы предыдущими следователями. Если вдруг найдутся, приостановленное дело можно продолжить и довести до победного конца. Такое в его практике случалось, и всякий раз Цаголов был доволен — пусть поздно, но возмездие настигло преступника. Лучше поздно, чем никогда.

Нечто похожее на удачу забрезжило и в этот раз, когда в Управление уголовного розыска перевелся из Петербурга капитан Юрий Алексеевич Захарин. По настоянию и. о. министра новый старший оперуполномоченный затребовал из архива несколько последних «глухарей» и принялся их штудировать. К его радости, приятно же на новом месте сразу зарекомендовать себя эдаким Шерлоком Холмсом, один «висяк» показался достойным внимания. Во всяком случае, это гораздо интересней криминальных абортов, которые пытался навесить на него начальник управления.

Весной этого года была ограблена студия звукозаписи «Альянс». Связав пожилого охранника, залепив ему рот и глаза скотчем, грабители вскрыли стоявший в директорском кабинете сейф, похитив оттуда внушительную для студии сумму — восемьдесят четыре тысячи рублей. Об этом заявил в милицию директор «Альянса» Артур Абдулович Джангиров.

Студия государственная, не частная. Собственной бухгалтерии у «Альянса» нет, поэтому деньги по мере накопления сдавали в головной офис, а до того времени держали наличные в сейфе, ключ от которого был только у директора. Из протокола осмотра места происшествия явствовало, что сейф был взломан, денег в нем не оказалось. Грабителей найти не удалось, поэтому предварительное следствие было приостановлено.

Захарина насторожила сумма — восемьдесят четыре тысячи. Не сама по себе, конечно. Дело в том, что такое же количество денег было связано с именем одного погибшего человека, лично которого он не знал, но о котором за короткое время успел много услышать.

В апреле этого года, незадолго до приезда Юрия Алексеевича в Назрань, покончил с собой начальник местного СИЗО майор Хохряков. Он работал там еще с ельцинских времен, когда СИЗО подчинялись МВД, а не Минюсту, как сейчас. Сотрудники министерства любили этого скромного человека, и его самоубийство обсуждалось на все лады. Поговаривали, что виной всему взятка в восемьдесят четыре тысячи рублей, которую Павел Петрович получил за то, что способствовал побегу из СИЗО чеченца, отправившего из Ингушетии в Москву добытое хитрым нелегальным путем китайское замороженное мясо. Ко всему прочему это куриное мясо было заражено так называемым «птичьим гриппом».

Самоубийством начальника СИЗО занималась прокуратура. Захарин попытался узнать, каким образом в министерстве пронюхали про сумму в восемьдесят четыре тысячи. Многие слышал о ней, да не помнили откуда. Когда капитан упомянул об этом в разговоре с Цаголовым, генерал никак не прореагировал на замечание. Но, оказалось, запомнил: через несколько дней, когда к нему приезжал по делам министр юстиции, Эдуард Бесланович вызвал Захарина и, представив его гостю, сказал:

— Вам будет интересно послушать. Я напомнил Идрису Магометовичу про Хохрякова. Оказывается, он накануне самоубийства майора получил анонимное письмо.

— Причем оно прибыло не по почте, а кто-то подбросил домой, — подтвердил министр. — Там было написано, что одна преступная группировка заплатила Хохрякову восемьдесят четыре тысячи, и за это он выпустил из СИЗО какого-то суперопасного боевика.

Если понадобятся доказательства, у них есть видеокассета, на которой записан момент передачи денег. Кстати, шантажисты набивали себе цену — выпущенный молокосос был не боевиком, а обычным аферистом, который продал партию зараженного мяса.

— Его потом задержали? — спросил Захарин.

Министр досадливо махнул рукой:

— И след простыл. Скрылся в Турции. Но сейчас речь о другом. Я взял письмо с собой, чтобы показать Хохрякову, и не успел — в тот день он застрелился у себя в кабинете. Письмо же с тех пор так и лежит у меня дома. Я не показывал его ни одному человеку. Разумеется, чтобы не сыпать соль на раны, не показывал его очаровательной жене майора. Вообще, — Идрис Магометович, закуривая сигарету, сделал маленькую паузу, — такое падение Хохрякова было для всех, кто его знал, крайне удивительно. Павел Петрович не отличался скаредностью или повышенными запросами. У него все было, но не в каких-нибудь немыслимых количествах: скромная квартира, скромная машина, жена спокойно довольствовалась имеющимся, не требовала каждую неделю новое брильянтовое колье. Сын тоже не был избалован, и увлечения у него самые что ни на есть похвальные: на первом месте — компьютер, на втором — спорт, он занимается легкой атлетикой, прыжками в длину. Какая муха вдруг укусила майора! Что с ним произошло!.. Думается, ему угрожали. — Он вздохнул. — Служба такая. Ну а насчет того, что все узнали об этих восьмидесяти четырех тысячах, вы удачно подметили. У меня в министерстве об этом никто не знает. Возможно, кто-то из ваших сотрудников имеет отношение к этому делу и случайно проговорился.

— То есть вы хотите сказать…

— Да, капитан, — резко сказал, почти выкрикнул обычно невозмутимый Цаголов. — Все может быть. В том числе и предательство.

— Идрис Магометович, как написано письмо?

— Набрано на компьютере, напечатано на принтере.

— Адрес тоже?

— Адрес как раз от руки. Кстати, я передам его вам, вдруг пригодится.

Поблагодарив, капитан сказал:

— На всякий случай я хотел бы поговорить с вдовой Хохрякова.

— Она и сын только что переехали во Владимир, там живут родители мужа. Мы помогали с переездом, у меня есть их телефон.

Капитан дозвонился Хохряковой во Владимир. Он понимал, что это ей неприятно, и все же попросил вспомнить обстоятельства, связанные с тем временем, когда майор получил деньги.

— В апреле мой муж сказал, что им на работе неожиданно дали большую премию, и сразу целиком потратил ее на компьютер для сына, о котором тот давно мечтал, — ответила она. — Мне не понравилось, как Павел сообщил о премии. Без особой радости, вскользь, словно не хотел заострять на этом внимание. Но я боялась расспрашивать, потому что перед этим он несколько дней был не в своей тарелке. Ходил словно в воду опущенный. Я предполагаю, ему угрожали. Не исключено, угрожали убить меня или сына. Такое и раньше случалось. Правда, говорил он об этом намеками, просил соблюдать всяческую осторожность. Однажды был случай, когда Павел срочно отправил нас на две недели к своим родителям во Владимир, причем в середине учебного года, Игорь тогда учился в седьмом классе. Но тут, казалось, другой случай — премия, вроде бы все нормально, а он места себе не находит. А однажды приходит домой — на нем лица нет. Тогда-то он мне все и рассказал — что получил от каких-то преступников деньги и выпустил их соратника. Сейчас же они требуют, чтобы он выпустил сразу троих, иначе сообщат на работу о том, как освободил первого. Я растерялась, мы стали обсуждать, что делать. Решили, что будет лучше всего, если он признается Цаголову и подаст в отставку. Он и раньше хотел явиться к министру с повинной, да упустил момент. Все-таки страшно, понимал, что его будут судить. И в тот раз не пошел — застрелился.

Самого важного — кто давал мужу деньги — она не знала. Точную сумму взятки узнала только накануне его гибели и никому о ней не говорила.

Как выпускник правового вуза Юрий Алексеевич отлично знал о составе преступления «взятка». Ему приходилось вести оперативную работу по делам этой категории, но он никогда не сталкивался с такими странными цифрами. Он привык к тому, что обычно рублевые суммы были кратны пятидесяти тысячам. Долларовые — десяти, а рублевые обязательно пятидесяти. И вдруг совершенно загадочное число — восемьдесят четыре. Будто кто-то взял случайно подвернувшиеся под руку деньги и передал их Хохрякову. А конкретнее — будто их украли в «Альянсе» и сразу отдали начальнику СИЗО. Во всяком случае, по времени совпадало.

Еще Юрия Алексеевича удивило то, что незадолго до ограбления процветающая студия переехала из помещения в центре города на окраину. Логичнее было бы наоборот. В выходной день капитан проехал по обоим адресам, не заходя внутрь, побродил по окрестностям. После чего мера его удивления возросла еще больше. Сейчас студия расположена на улице Нефтяников, на первом этаже хилого типового модуля, между зоомагазином и чебуречной. В двух шагах отсюда находите? не самый хороший в городе рынок. Прежнее помещение располагалось в центре, между универмагом и кинотеатром, недалеко от входа в парк. В таком заметном месте можно жить припеваючи без дополнительной рекламы.

Чутье подсказывало Захарину, что эти два дела — ограбление студии и самоубийство майора — можно объединить. Прежде чем встретиться с генеральным директором фирмы, в которую составной частью входил «Альянс», капитан решил проверить копошащиеся в его голове предположения. Для этого в пятницу, ближе к вечеру, он отправил в жилищный департамент факс с вопросом о стоимости аренды прежнего помещения студии, в центре города. Документ был подписан и. о. министра Цаголовым, которого через два дня по пути в город похитили.

А сегодня ночью на Захарина было совершено покушение — в окно его квартиры бросили самодельный фугас.

Это случилось, когда в городе орудовали боевики. Они действовали большими группами, каждая атаковала свой объект — тут и ОМОН, и ГУВД, и склады оружия, и здание погранотряда — одним словом, все, что связанно с силовиками. Естественно, под горячую руку могло попасть и то, что находилось рядом. В этом смысле дом Захарина, по всем статьям, расположен в безопасном квадрате. Значимых объектов поблизости нет, даже пути к ним проходят в стороне. Значит, брошенный фугас не мог быть случайностью, кто-то сделал это специально.

Во время взрыва в квартире находилась одна Жанна — жена Юрия Алексеевича. Сам Захарин еще до взрыва умчался в районный ОВД — ему позвонили, как только началось столкновение. Его жене поранило осколками плечо и руку.

 

Глава 10

ПЛОВ — ДЕЛО СЕРЬЕЗНОЕ

Александр Борисович попросил остановить машину, не доезжая до дома Аштрековых. Он еще не придумал, под каким предлогом войти туда. Вряд ли имеет смысл играть в открытую и говорить, что идет по следам убийц Бритаева. Выдавать себя за журналиста, скажем, военной газеты? Тоже неизвестно, во что выльется. Вдруг служивый из вневедомственной охраны, прикрепленный к прокуратуре, таких знает. Номер с Узоровым прошел, но в другой раз фокус с перевоплощением может и не удаться. Лучше говорить общие слова, да, следователь, помогаю воссоздать всю картину происходившего.

— Постараюсь вернуться побыстрей, — сказал Александр Борисович, выходя из машины.

Тавасиев тоже вышел.

— Особенно не спешите, подожду. Я, кстати, знакомую увидел. — Он кивнул в сторону, откуда они приехали. — Парикмахерша, у которой я стригусь. Пойду поболтаю.

— Желательно не про Аштрекова.

— Будьте спокойны.

Неказистый деревянный домик под шиферной крышей, маленький участок с яблонями, сливами и абрикосами. Железная ограда с облупившейся зеленой краской — нижняя часть сплошная, поверху натянута металлическая сетка. Через нее с улицы Александр Борисович увидел молодого здоровяка в адидасовских шароварах, в футболке и в молельной шапочке. Тот натирал морковку в эмалированный тазик.

— Скажите, пожалуйста, Мустафа Григорьевич здесь живет?

— Здесь. А что?

— Это вы?

— Я.

— Можно к вам на минуточку?

— Почему нельзя, дорогой? Разве мы в ссоре?

Пройдя на участок с несколькими грядками и обогнув домик с тыльной стороны, Турецкий уселся на обитую выцветшим линолеумом скамейку под навесом — сооружением немыслимой конструкции из дерева и ржавых листов железа. По всему было видно, что хозяйственная деятельность не занимает в жизни Аштрекова первое место.

— Мустафа Григорьевич, я прибыл в республиканскую прокуратуру, так сказать, с миссией помощи. Сами понимаете, после столь бурных событий своих людей не хватает.

— Вы из Ставрополя, что ли?

— Из Москвы.

— Быстро же вы прибыли, — хмыкнул Аштреков.

— Вообще-то я приехал по другим делам. Но раз уж случилась такая беда — нужно помочь.

— А что случилось?

— Разве вы не знаете, что произошло сегодня ночью?

— Откуда мне знать?! У нас вокруг ничего не происходило. Здесь все тихо-мирно. Говорят, в центре была какая-то заварушка. Но точно не знаю.

— Стрельбу-то слышали?

— Какую стрельбу? Почему слышал? Я как вечером лег спать, так утром проснулся. Никакой стрельбы не слышал. Когда я сплю, у меня над ухом из пушки палить можно — не услышу.

— Кто же вам про заварушку рассказал?

— Разные люди. Я утром в мечеть ходил, там слышал. Но подробностей никто не знает, — сказал он и с новой силой принялся натирать морковку, философски добавив: — Поживем — узнаем.

Пока они ведут позиционную борьбу, в которой Аштреков ничем не уступает следователю. Проверить утренний визит прихожанина в мечеть и содержание тамошних разговоров вряд ли возможно.

— От меня-то что хотели узнать?

Вот это уже похоже на нормальную реакцию. Сразу ведь должен был возмутиться.

— Мы всех сотрудников опрашиваем. Многие защищали здание прокуратуры. Многие не могли добраться, были на других объектах. Нужно составить общую картину происшедшего и найти виновных; Ведь редкая семья не пострадала.

— Ай-ай-ай. В такое время я спал как убитый. Никого не защищал, все события проспал. Даже жалко.

— Что же жалеть. События горестные.

— Надо будет узнать у знакомых. Все ли живы-здоровы. Скоро освобожусь, позвоню. — Аштреков кивнул на тазик. — Плов затеяли.

Судя по высоте морковной пирамиды, плова готовилось, по крайней мере, на роту.

— Праздник какой-нибудь?

— Зачем праздник? Просто вкусно. Мы каждый день вкусно едим. Живем, как в иншаалла, рай по-вашему. Питаемся плодами из тех, что сами выбираем, и мясом из тех, что сами пожелаем. Это в Коране сказано. Заходи, если соскучился по хорошему плову. Тут на всех хватит.

Не совсем ясно, нужно говорить ему про гибель Бритаева или нет. Если за Зауром приходил он, то сейчас сыграет фальшивое сочувствие. Если то был другой охранник, то Аштреков все равно узнает про похороны, сотрудники ему наверняка позвонят. Поэтому он говорить не будет, а уж в зависимости от того, придет ли тот на кладбище или нет, можно будет сделать какие-то выводы.

Турецкий раскрыл пачку сигарет и предложил Аштрекову.

— Спасибо, не курю, — сказал тот.

 

Глава 11

ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ БИТВЫ

У генерал-майора Круликовского имелась такая черта — искренне корить себя в душе за допущенные ошибки. Это случалось после всякой промашки, и был он тогда к себе беспощаден. Бывало, попадет в автомобильную аварию и клянет себя: «какой же болван! Разве можно было сюда поворачивать! Видел же, слева машина». Или — в молодости — вильнет от жены, погуляет с барышнями, а потом устраивает себе беззвучную выволочку: «Ну что же я, подлец, делаю! Опять не удержался. Бедная моя Ниночка». Несправедливо наорет на солдатика, после чего еще гораздо хлеще отругает за грубость самого себя. Но, повторяем, подобные раскаяния происходили в глубине души. Прилюдно в своих ошибках Сергей Владиславович не признавался. Тут уж никакого самоедства. Кремень. Юлил, словно уж, и выкручивался до последнего. Лишь бы оправдаться, а еще лучше — свалить свою вину на кого-нибудь другого.

Не стал исключением в этом смысле и чудесный вечер понедельника, проведенный начальником УФСБ в гостях у Османа Рашидовича. Круликовский начал ругать себя на чем свет стоит, едва захлопнув дверь и спускаясь по лестнице. «Черт побери эти шахматы вместе со всеми их комбинациями! — проносилось в голове. — Лучше бы я, идиот, сразу сдался, чем в такое время двигать фигуры». В машине включил телефон, начал названивать кому только можно, приказывать. Дома тоже было не до сна.

Картина складывалась, мягко говоря, не из приятных. Трудно было ожидать разгрома такого масштаба. Стычки происходили в самых узловых точках республики. В Слепцовской интенсивно обстреливался аэропорт, там погиб начальник охраны. Сильная перестрелка произошла в Карабулаке. Ранено семь милиционеров, погибли один фээсбэшник да какой-то случайный прохожий. Кое-что происходит по мелочам — расстреляно много постов ГАИ, заняты ключевые дороги, перекрыта трасса «Кавказ», это все быстро поправимо. Самые крутые дела творятся у него под боком, в Назрани. В город ворвались порядка двухсот — трехсот вооруженных боевиков. У всех дорогая заграничная экипировка, очень хорошие приборы ночного видения. Бандиты окружили здание МВД, вневедомственной охраны, регионального управления погранотряда и тому подобные заведения силовиков. Обстреливали их из автоматов, гранатометов и минометов. Кажется, у них имелась чуть ли не установка «град». Взорвали «уазик» с омоновцами, в нем погибли одиннадцать человек. И все это время генерал-майор азартно играл с Резоевым в шахматы. «Никогда себе этого не прощу! Уж не специально ли этот мерзавец заманил меня, чтобы отвлечь от дела и ослабить нашу оборону?! Нужно будет проверить».

Изучив пассив, Круликовский начал размышлять о том, что сможет предпринять в свое оправдание. Во-первых, спасибо его заместителю Лаженцеву — полковник догадался вызвать дополнительные силы из Северо-Кавказского управления погранслужбы. Не сразу допер, но лучше поздно, чем никогда. Вертолеты с пограничниками уже здесь, сюда от Ставрополя сорок минут лета. Вот чего Лаженцев не догадался, так это помочь местной милиции. А ведь террористы даже пытались отбить у тех следственный изолятор. Разграбили два оружейных склада. То, что не успели стащить, сожгли. Господи, эти боевики доведут его до инфаркта. Но, слава богу, они, кажется, начинают отступать.

Сергей Владиславович включил телефон:

— Лаженцев, вы преследуете боевиков.

— Преследовать? — уточнил тот.

— Вы их уже преследуете, полковник, — процедил он, — давно. Поэтому и не смогли прийти на помощь милиции. Не можем же мы разорваться.

— Понял, — подтвердил заместитель. Из-за сильной простуды — в воскресенье сдуру искупался в горной речке, ездил с друзьями на шашлыки, — полковник не чувствовал в себе ни на грош воинственности и вовсе не рвался в бой. — Похоже, они направятся в сторону Северной Осетии. Во всяком случае, часть из них.

— Сейчас я так и сообщу в Москву. Они обалдеют от неожиданности.

— Товарищ генерал-майор, мы уже сообщали им информацию о готовящемся нападении террористов.

Ах-да, совсем из головы вылетело. Была же черная меточка, но какая-то легковесная, сильно смахивала на дезу. Поэтому Круликовский не стал здесь паниковать, не переслал информацию в аппарат ингушского президента. Лишь на всякий пожарный случай сообщил о ней в Москву. Должен же он время от времени о чем-то сообщать, иначе подумают, будто он здесь ничего не делает.

— Слушай, полковник, тогда получается, с нас вообще взятки гладки.

— Могут спросить, почему мы не довели информацию до здешних силовиков.

— А вот это уже не их собачье дело! — взорвался Сергей Владиславович. — Сами наплодили здесь кучу всяких структур. На каждый шаг требуется согласовывать десять бумажек в разных инстанциях. О какой согласованности может идти речь! Кстати, это идея. Сделать одним из пунктов моей предвыборной программы вопрос о консолидации. Пример примитивный, но верный — веник сломать трудно, а по прутику переломать легко. Нужно собрать всех силовиков в единый кулак. Иначе между ними вечно будут разброд и такая же неразбериха, как сегодня. Необходимо предусмотреть создание единого оперативного штаба, чтобы в кульминационный момент не пришлось ждать команды из Кремля. Вот на что я сделаю упор в своей программе.

— Совершенно верно, товарищ генерал-майор. В сложившейся позиции это сильный ход конем. — Шахматная терминология тоже была не чужда Лаженцеву.

— Так что не падай духом, полковник. Мы с тобой на этом деле еще и наварим.

Сергей Владиславович лег спать, но заснул не сразу. Видно, разнервничался.

 

Глава 12

ДЕВУШКА ИЗ «ВИКТОРИИ»

После разговора с охранником Александр Борисович подошел к «Волге». К тому времени Тавасиев уже развернулся и был готов отправиться в дальнейший путь. Сев в машину рядом с ним, Турецкий попросил:

— Погодите трогаться. Хочу посмотреть, следит ли Аштреков за нами.

Перегнувшись через спинку кресла, Турецкий сделал вид, будто что-то достает с заднего сиденья.

— Смотрит, — сказал он, опустившись на место.

— Обычное любопытство. Новый человек, к тому же из Москвы.

— Он меня только что видел. Какая разница, на чем я приехал. Да и плов нужно готовить. Не нравится мне это.

— Удалось вам что-нибудь узнать? — поинтересовался Тавасиев.

— Ничего путного. Говорит, всю ночь спал мертвецким сном, знать ничего не знает.

— Может сказать неправду.

— Да уж на Коране не клялся.

— Про гибель Бритаева он знает?

— Даже не заикнулся об этом. Я ему ничего не стал говорить. Хочу посмотреть, придет ли он на похороны.

— Это что-то характеризует?

— Виновный не придет, — коротко сказал Турецкий и перевел разговор на другую тему: — А что эта ваша знакомая, с которой вы сейчас повстречались? Она давно здесь живет?

— Тамара Негутина. По-моему, всю жизнь. Во всяком случае, сознательную.

— Значит, знакома со славным семейством Аштрековых.

— Скорей всего.

— Хорошо бы с ней поговорить.

— Можно зайти. Она сейчас дома.

— Раз уж Аштреков пялит на нас глаза, заходить не стоит. Нельзя подставлять людей. Как бы ее вызвать?

— Так у нее телефон есть. Номер я знаю.

— А-а, есть телефон. Это меняет дело. Мне почему-то район показался совсем нетелефонизированным. Тогда, Руслан Сосланбекович, давайте свернем в первый попавшийся переулок и звякнем ей.

Остановив «Волгу» за углом, Тавасиев позвонил Тамаре и объяснил, куда подойти. Вскоре появилась высокая миловидная блондинка лет двадцати в темных очках. Она была одета в джинсы и розовую кофточку, едва прикрывавшую живот. Прямые темно-русые волосы были перехвачены сзади резинкой, в ушах маленькие сережки с камушками. Церемония знакомства завершилась тем, что Турецкий увлек Тамару за собой на заднее сиденье со словами: «Не могу же я разговаривать с девушкой, сидя спиной к ней».

Через минуту его легкомысленный тон сменился серьезным:

— Тамара, я старший помощник генерального прокурора страны. Должность, сами понимаете, не из самых мелких. Зовут меня Александр Борисович Турецкий. Вы слышали о том, что сегодня ночью происходило в городе?

— Ой, я уже наслушалась. Об этом вокруг только и разговоров.

— Даже так? Хотя, в отличие от некоторых, далеко из дома не отлучались.

— Нет, никуда.

— Ну вот. В связи с этим правоохранительные органы сейчас разыскивают преступников, их пособников, организаторов захвата города. Хотим внести свой посильный вклад и я, и Руслан Сосланбекович. Поэтому вы о нашей беседе раньше времени никому не рассказывайте. И буду чрезвычайно благодарен, если вы согласитесь нам помочь.

— Разве я сумею? — смущенно улыбнулась девушка.

— А вдруг получится? Тем более что суперсложными заданиями типа проникновения в штаб-квартиру ЦРУ мы вас загружать не намерены. Начнем с самых элементарных вещей. Скажите, Тамара, вы хорошо знаете семейство Аштрековых?

— Можно считать, знаю. С Анжелкой я вообще давным-давно знакома, с мужем меньше. Хотя он наш, назранец. А сюда приехал, когда они поженились.

— Давно это случилось?

— С год примерно, даже меньше. Кажется, в сентябре свадьбу сыграли.

— Дети у них есть?

— Нет.

— А чем занимается жена Мустафы Григорьевича?

— Она только хозяйством занимается. Носит на рынок зелень, ягоды, абрикосы, яблоки. У них козы есть. Анжелка продает молоко, творог делает. Вяжет на продажу всякие шерстяные вещи. У нас многие женщины этим промышляют.

— Живут они как — душа в душу или бывают неполадки в пробирной палатке?

— Подробностей я не знаю. Но Анжелка часто ворчит, мол, Мустафа настоящий бай, по дому ничего не делает.

— Да? Может, жена придирается к нему? Я своими глазами сейчас видел, как он натирал морковку. — Тамара и Тавасиев расхохотались. — А что там еще нужно делать?

— Много. Дома все время приходится что-то делать.

— Ну например. На что, скажем, она жаловалась в последнее время?

— Да вот позавчера жаловалась. Я с работы ехала — ее встретила. Печка у них треснула, просила мастера ей найти.

— Вы это серьезно?

— Совершенно. А что тут особенного?

Турецкий немигающим взором уставился на девушку. Знающий его человек определил бы, что в глазах следователя промелькнули первые признаки охотничьего азарта.

— Тамара, вас сам Бог нам послал, — произнес он с затаенной улыбкой. — Кажется, у меня на примете есть печник.

— Александр Борисович, — засмеялся Тавасиев, — вы, наверное, тайком живете здесь очень давно.

За один день такого дефицитного мастера в нашем городе не найти.

— Отчасти я нашел его не здесь.

— А где же? В Москве? — поддержала шутливый тон конезаводчика Тамара.

— По пути сюда, скажем так. Но дело не в этом. Ситуация очень зыбкая. Может оказаться, что он просто переложит Печку, и все. Но акция может оказаться очень даже полезной. Тут требуется удачное совпадение многих факторов. Начнем, простите за каламбур, танцевать от печки. Аштреков должен быть завтра на работе. У вас, Тамара, какой режим?

— Два дня работаю, два — отдыхаю. Сегодня и завтра у меня выходные, в четверг на работу.

— Вторая удача. Теперь — сможете ли вы сегодня ненавязчиво поговорить с женой Мустафы Григорьевича насчет того, что вы, мол, выполнили ее просьбу и нашли печника? Стригся у вас какой-то парень, вы с ним случайно разговорились и нашли. Если бы вы могли сделать такое сообщение не при муже, было бы вообще идеально.

— Так я могу сейчас подойти к ней на рынок. Анжелка в это время всегда торгует возле автостанции.

— Это далеко отсюда?

— Три минуты езды, — сказал Тавасиев.

— Ну, Тамара? — Следователь вопросительно посмотрел на нее. — Сможете пожертвовать ради нас своим драгоценным временем?

— Пожалуйста.

— Тогда поехали. На рынок, шеф.

Только вы дорогу подскажите, — отшутился конезаводчик, — а то я не местный.

По пути Турецкий объяснил девушке азы конспирации:

— Сделайте вид, что вы бродите по рынку и наткнулись на Анжелу случайно, а не пришли специально ради нее. Кстати, у вас при себе нет никакой сумки. В чем же вы понесете фрукты-овощи?

Тавасиев достал из бардачка пестрый полиэтиленовый пакет и протянул Тамаре:

— Держи в руках. Будто пришла за покупками.

— Складывается впечатление, что у вас и денег при себе нет, — продолжал ликбез Турецкий.

Не успел сказать, как Тавасиев протянул Тамаре сторублевку. Александр Борисович выудил из бумажника такую же купюру.

— Спрячьте ваши деньги в кошелек, — попросил его Руслан Сосланбекович. — У нас свои расчеты, я как постоянный клиент могу открыть кредит.

— А я хочу побаловать девушку, — отозвался москвич. — Вдруг соблазнится каким-нибудь лакомством.

— Ой, да ничего я не буду покупать. Я верну вам деньги.

— Тогда тем более берите, — хохотнул Турецкий и тут же посерьезнел: — Если Аштрекова спросит, где познакомились с мастером, скажете, что он у вас стригся.

— Вы его знаете? Он не лысый?

— Нет. Молодой парень, теоретически вполне способен посетить ваш салон.

В ожидании возвращения Тамары следователь объяснял своему новому знакомому:

— Понимаю, со стороны это выглядит немножко по-ребячески — просить первых встречных людей о помощи. Но я с советских времен привык к тому, что народ и органы едины, как тогда писала пресса. Поэтому часто пользуюсь таким приемом. И вы знаете, сплошь и рядом выручает. Иногда любители выполняют задание лучше наемных работников.

Когда Тамара вернулась, вид у нее был донельзя довольный. Турецкий сказал:

— Чует мое сердце, вы с блеском довели порученное дело до конца.

— Да, договорилась, что мы зайдем к ним завтра утром. Она ничего не спрашивала. Я сама сказала, что случайно познакомилась с печником, когда он у меня стригся. Только, Александр Борисович, если окажется, что он сильно заросший, придется его и вправду постричь. Иначе Анжелка заподозрит обман.

— Ну, Тамарочка, — Турецкий восхищенно развел руками, — с вами в разведку я бы пошел. Вы прирожденный следователь. У вас просто талант. Даже я не предусмотрел такой важной детали.

— Я ведь не познакомлю лишь бы с кем, — улыбнулся Тавасиев.

— Только кто же вас будет стричь, Руслан Сосланбекович, если я уйду в следователи?

— Ну пошутили и будет, — сказал Турецкий. — Дело-то находится на полпути. Теперь необходимо решить чисто технические вопросы: когда и где вы встретитесь завтра с Виктором. Логичней было бы обсудить это вместе с ним. Если, Тамара, вы проявили такую щедрость, может, уделите нам еще частичку вашего времени?

— Пожалуйста, — с готовностью откликнулась та.

— Руслан Сосланбекович, если мы по пути к Базоркину проедем мимо ГАИ, большой крюк придется делать?

— Нет проблем.

— Виктор сейчас, скорей всего, там, а отошел, так ненадолго. Вы познакомитесь и договоритесь о встрече. Это гораздо лучше, чем впервые увидеть партнера непосредственно перед операцией. Не против такого варианта?

Тамару явно привлекала поездка в обществе столь галантных мужчин.

— Я — за, — кивнула она. — Только не совсем понимаю, в чем смысл этой операции.

— Ну, это я объясню уже при Викторе, чтобы два раза не повторять.

Подъехав к ГАИ, они еще издали увидели Виктора, который курил, стоя на противоположной стороне улице. Заметив их, он подбежал к машине и был приглашен занять свободное переднее сиденье. Представив его, Турецкий сказал:

— Виктор, ты утречком неосторожно проговорился о том, что поставил своему соседу новую печку.

— Было дело.

— Значит, ремеслом владеешь. Дело в том, что Тамаре и тебе желательно проникнуть в один дом, чтобы понаблюдать за его обитателями. Почему мой выбор пал именно на тебя? Не только потому, что у хозяев дома рушится печка и я хочу дать возможность тебе подзаработать на новую машину взамен пропавшей. Поскольку все делается по-настоящему, они заплатят. Ты только слишком не заламывай цену.

— Но и мало не просите, не то будет выглядеть подозрительно, — добавила Тамара.

— Нет, Руслан Сосланбекович, придется вам все-таки искать другого мастера! — с шутливой горячностью воскликнул следователь. — У нас такие таланты — на вес золота.

Виктор еще не вжился в свою роль до конца, сидел и хлопал глазами. Он растерянно спросил:

— А где мне взять кирпичи, раствор?

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Руслан Сосланбекович. — Вы сначала посмотрите, что к чему. А уж материалами обеспечим под завязку.

— Может, у них и есть кирпичи, — вставила Тамара.

— Да, — продолжал Турецкий, — с материалами разберемся. Однако ты, Виктор, наблюдатель пассивный. Главная задача ложится на ваши хрупкие плечи. — Он повернулся к Тамаре. — Вам нужно присутствовать там все время, пока Виктор работает, и стараться разговорить хозяйку. Сверхзадача — узнать у нее, провел ли Мустафа Григорьевич минувшую ночь дома. Естественно, сам он сказал мне, что спал как сурок. У меня на этот счет имеются определенные сомнения, которые хорошо бы заменить на уверенность. Если вы будете лялякать с этой Анжелой и как бы ненароком заметите, что, мол, у вашей подруги такой-сякой муж, говорил, что защищал МВД или прокуратуру, поэтому не ночевал дома, а сам весело провел время у любовницы, и таких случаев нынче было много, то последует соответствующая реакция. Вы говорили, она частенько жалуется на супруга.

— Да без конца.

— Ну вот. Значит, она человек не скрытный.

— Об этом и говорить нечего. Она такая болтушка, что ее остановить трудно.

— Вот и славненько, вот и не останавливайте. Только иногда направляйте разговор в нужное вам русло… Ну, кажется, я все объяснил. Вопросы есть?

— Александр Борисович, выдумка насчет любовных утех звучит сомнительно, — сказал Тавасиев. — Это не в обычаях нашего общества.

— Тут я готов с вами поспорить, — живо откликнулся Турецкий. — У чеченского общества как такового тоже здоровые устои. Тем не менее в Грозном организовали притон, куда привозили для развлечения девиц из России.

— Кто вам это сказал?

— В газете недавно прочитал. Хотя свое предложение я не буду отстаивать с пеной у рта. Пускай Тамарочка придумает более правдоподобный ход. Главное — добиться нужного результата. Еще вопросы по существу есть? Нет? Тогда займемся организационными. Когда и где вы встречаетесь? Виктор, каковы твои планы на ближайшую перспективу?

— После похорон я поеду домой, нужно успокоить тетку.

— А завтра?

— Автобус от нас идет в Назрань три раза в день — утром, днем и вечером. Стало быть, могу приехать утром. Без пятнадцати восемь сяду, через-час буду на автостанции.

— И я к тому времени подойду туда, — подхватила Тамара.

— И где-нибудь через полчасика будете уже у Аштрековых, — подвел итог временных расчетов Александр Борисович.

— Попозже, — смущенно произнесла девушка. — Сначала нужно будет зайти ко мне домой и постричь Виктора. А то он зарос, особенно на висках.

Последнее замечание несколько обескуражило новоявленного печника. Девушка ему сразу понравилась, и, перехватив несколько раз ее пристальные взгляды, он отнес их на счет своей мужской привлекательности. Жаль, что это оказалось всего лишь оценкой состояния его висков и щек.

— Кстати, Александр Борисович, могу и вас постричь. Вам пора.

— Будет время — обязательно зайду.

Руслан Сосланбекович завел машину:

— Сейчас мы проедем мимо Тамариного салона. Это, кстати, близко от вашего общежития.

Через несколько минут на углу одного из домов они увидели вывеску, на которой синим по белому было написано «Салон красоты «Виктория».

— Владелица? — поинтересовался Александр Борисович.

— Владелец, — ответила девушка. — Его Виктором зовут.

— Если я открою печную мастерскую, — улыбнулся Виктор, — назову ее так же.

Возле следующего светофора Тавасиев предложил подбросить Тамару домой, но она отказалась от такого сервиса и распрощалась с мужчинами, которые вскоре подъехали к дому, где жил Базоркин. Турецкий опять попросил остановить машину в некотором отдалении, сказав, что дальше пойдет один.

— Не опасно? — спросил Руслан Сосланбекович.

— Думаю, нет. Но если вдруг что произойдет, уверен, вы отомстите за меня, — привычно отшутился Турецкий.

Он вошел в подъезд добротного двухэтажного дома из силикатного кирпича, разыскал нужную квартиру и нажал кнопку звонка.

— Кто? — раздался из-за двери низкий женский голос.

Александр Борисович решил использовать нейтральную заготовку:

— Я из газеты.

— Что за чепуха! Из какой еще газеты?

— Я корреспондент газеты Северо-Кавказского военного округа, моя фамилия Турецкий. — Женщина не прореагировала на его слова. — Сейчас мы готовим материал о событиях сегодняшней ночи, просим рассказать о них очевидцев. Поэтому я хотел поговорить с Мустафой Ахметовичем Базоркиным.

За дверью по-прежнему молчали. Так долго, что Александр Борисович подумал, будто невидимая собеседница ушла в глубь квартиры, и опять собрался позвонить. Но в этот момент она подала голос:

— Мустафа Ахметович сегодня ночью погиб.

Поднятая рука Турецкого медленно опустилась.

Он спросил:

— Вы его жена?

— Да.

— Извините, что потревожил. Примите мои соболезнования.

Нетрудно понять, почему находящаяся в таком состоянии женщина не пожелала открыть дверь. Вряд ли ей хочется сейчас с кем-нибудь общаться, и уж тем более с незнакомым корреспондентом. А вот кого-нибудь гибель ее мужа не огорчит. Теперь Аштреков станет валить всю вину на покойника.

 

Глава 13

ГОРОДСКАЯ ОКРАИНА

Про взрыв в своей квартире Захарин узнал, когда под утро вернулся домой. Внимательно осмотрев раны жены, он установил, что осколки попали в левую руку, плечо и чудом не задели голову, слегка царапнув ухо. Жанна сразу смазала раны йодом. Юрий Алексеевич протер их спиртом, еще раз смазал йодом и заклеил пластырем, четыре нашлепки.

Что за напасти преследуют его?! Цаголов похищен, жена ранена, на него покушались, квартира разворочена. Куда он попал?! Бедная Жанна! Она и так-то не хотела покидать Питер, ехала сюда, как на каторгу. И вот ее худшие опасения оправдались.

Первым желанием рассвирепевшею Захарина было отправить жену обратно в Питер, и Жанна сначала согласилась. Но, поостыв, решительно заявила, что как раз сейчас-то она отсюда не уедет. Пусть Юра идет на работу, она тем временем наведет порядок, поищет, кто сможет вставить стекла, поправить перекореженную взрывной волной дверь.

Здание МВД невиданными темпами приводилось в божеский вид. Электрики быстро восстановили проводку, и компьютеры уже работали. Часть сотрудников из наиболее пострадавших комнат временно переселили в городское управление ВД.

В министерстве состоялось оперативное совещание, после которого слегка успокоенный женой Захарии вновь впал в уныние. Есть от чего, когда слышишь про такие потери: среди милиционеров и пограничников около сотни погибших, еще больше раненых, от постов ГАИ вокруг города места живого не осталось — взорваны, патронов нашим не хватало, связь не действовала, теперь все валят вину один на другого. И пошла дежурная накачка: обеспечить, усилить, организовать проверку паспортного режима…

Учитывая желание министра, начальник Управления уголовного розыска поручил Захарину провести дознание по делу об ограблении «Альянса». Это стало основным занятием старшего оперуполномоченного. В середине дня, созвонившись с тамошним участковым, Юрий Алексеевич решил подъехать на улицу Нефтяников. Если сейчас не сосредоточиться на конкретном деле, то от глобальных проблем вообще рехнуться можно.

С участковым он встретился в помещении опорного пункта — квартире на первом этаже жилого дома, стены которой, словно обоями, были завешаны многочисленными инструкциями. Почти все они пожелтели от времени. Младший лейтенант Ильгиз подтвердил его предположения о том, что на рынке постоянно вертится одна и та же публика. Такие ничего не продают, не покупают, но они известны и покупателям, и особенно продавцам, которым время от времени оказывают разные мелкие услуги, отчего им перепадают деньги на выпивку.

— Ханыги, — коротко определил таких участковый.

— Как правило, за плечами у подобной публики есть криминальное прошлое. Вы знаете, какие нарушения за ними числятся?

— Знаю, многих знаю. Наверное, не всех, но знаю. Тут не только прошлое криминальное, но и настоящее. Вас кто интересует?

— Есть ли в поле вашего зрения взломщики сейфов?

Захарин почему-то подумал, что Ильгизу незнаком популярный русский термин, обозначающий специалистов такого рода. Однако тот ответил:

— Есть один «медвежатник». Володька. Пожилой человек, но все его зовут просто Володькой, да и сам так представляется. Когда-то всерьез занимался сейфами, еще не в нашем городе. Родом он из Георгиевска, это Ставропольский край.

— Сидел?

— Две судимости. Теперь вроде бы завязал. Или опять нашкодничал?

— Нет, мне дали на дополнительное расследование старое дело по поводу ограбления студии звукозаписи «Альянс».

— Помню, — кивнул участковый. — За Володькой тогда следили. По моему совету. Но ничего подозрительного не заметили. Если бы у него появились деньги, это тут же стало бы известно всем и каждому. У них тогда такие пьянки-гулянки пошли бы, что только держись. Володька пиры устраивал бы.

— Иначе говоря, он пьет?

— Обязательно пьет. Каждый день. Но на скромные деньги. Есть разница.

— Он работает?

— Уже на пенсии.

— На одну пенсию живет?

— Подрабатывает помаленьку. Где замки нужно врезать, где еще что-нибудь по слесарной части, что-нибудь разгрузить. Или недавно подрядился клубнику прополоть. Тут многие так.

— Насколько я понял из дела, его не допрашивали.

— А зачем допрашивать? — удивился Ильгиз. — Он к тому делу отношения не имеет. Если бы у него деньги появились, он бы вообще сюда перестал ходить.

— А сейчас ходит?

— Как на работу.

— Я хотел бы поговорить с ним, — сказал Захарии.

— Тайком?

— Что значит — тайком?

— Я имею в виду, скроете, что вы из милиции?

— Нет, в этом смысле поговорю в открытую. Скажу, что из милиции, тут большого секрета нет. В принципе ему опасаться нечего. Чувствую, деньги забрал не он. Но косвенное отношение к делу имеет. Когда я могу его увидеть?

— Да хоть сейчас. Он каждый день на рынке ошивается. — Ильгиз запнулся и взглянул на часы. — Правда, сейчас разговаривать с Володькой — дохлый номер. Этот дурачок наверняка выпивши. А когда выпивши, городит всякую глупую чушь, которую слушать противно. Причем работать в таком состоянии запросто может, руки послушные, а язык — нет. Голова дурная — неправильно соображает. Но на всякий случай, товарищ капитан, давайте сходим туда вместе. Мало ли что. Тут и идти-то всего ничего. Может, Володьки сейчас там уже и нет.

Они пошли на так называемый дикий рынок. Там, рядом с привлекательным овощным, было несколько унылых рядов, где продавались всякие инструменты, запчасти, сантехника и тому подобная металлическая дребедень. Многие товары уже побывали в употреблении, и не раз. Было бы преувеличением сказать, что они пользовались большим спросом. Поэтому продавцы от скуки собирались вместе и точили лясы. Вдобавок вокруг них вечно ошивалась какая-то подозрительная публика, представители которой с видом знатоков приставали к покупателям с якобы полезными советами. Все-то они знают, во всем разбираются, только куры дохнут.

Володьку на рынке застали. Несмотря на то что его образ жизни при всем желании трудно назвать здоровым, этот пенсионер выглядел существенно моложе своего возраста. Его помыть, побрить да приодеть — мужик хоть куда, в кино снимать можно. Стройная фигура, густые, без намека на плешь волосы, стремительные движения. Правда, двигается сейчас он от одного ящика к другому, на которых сидят такие же алкаши, как и он сам. Что-то гундосит, но даже те морщатся, заслышав его. Видимо, такую ахинею несет, что дальше некуда. Если верить Ильгизу, проспится и завтра с утра будет как огурчик. Тогда с ним и поговорить можно. Сейчас бесполезно. Особенно если нужно что-то узнать. Трезвый же, по уверениям участкового, он весьма рассудительный человек.

В это время Володька юркнул в находившуюся под боком продуктовую лавочку. Захарин вошел за ним следом. Других покупателей в магазине не было. Бывший «медвежатник» уже отдал молодой продавщице деньги, и та с недовольным видом протягивала ему стограммовый водочный стаканчик, недовольно ворча: «Пятый раз уже сегодня».

— Вот гнида беспорточная! — Володька повернулся к стоявшему рядом капитану. — Ей бы, шалаве, деньги считать, а она контролирует, сколько я выпил.

Действительно, понял Захарин, сейчас разговаривать с ним бесполезно.

 

Глава 14

МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ПОМНИТЬ ТЕБЯ

Дядя Саша, брат отца Турецкого, скончался в 1980 году, незадолго до Московской Олимпиады. В то время Александр учился на последнем курсе института, а Заур Бритаев был одним из его закадычных приятелей. Турецкий до сих пор помнил, с какой щемящей пронзительностью Заур выступал на похоронах Александра Александровича, которого очень уважал. Дядя тоже с большой симпатией относился к нему, выделял его из всех Сашкиных друзей. Заур был единственным кавказским человеком за тем поминальным столом. Сегодня же произошло то, чего Александр Борисович никак уж не ожидал: ему пришлось говорить на поминках друга молодости.

У него нашлись точные и проникновенные слова, чего не могли не оценить собравшиеся, которые согласно кивали в такт ему низко опущенными головами.

Поминки происходили в помещении столовой прокуратуры. До этого были похороны на кладбище. Проститься с Бритаевым пришли сотни людей, он был очень известным человеком в республике. Несколько пожилых женщин совершали над гробом обряд плача по умершему. Их плач был похож на пение. Мать Заура рыдала не переставая, отец стоически утешал жену. Из Дагестана приехали родители Патимат с ее многочисленными сестрами, братьями, племянниками. Патимат и Казбек стояли с сухими глазами, у вдовы дрожали руки. Элина же не могла сдержать своих чувств. В черном платке, она бросилась к Турецкому, уткнулась в грудь лицом и беспрерывно рыдала, не отходя от него. Александр Борисович познакомился с девочкой три года назад, когда она впервые приехала с отцом в Москву. Тогда он постарался уделить брызжущей энергией, любознательной Элине какое-то время, несколько раз ходил с ней в музеи и в театры. Могли ли они предполагать, что их следующая встреча произойдет при столь трагических обстоятельствах!

На кладбище первым выступил прокурор Ингушетии, а затем начальник УФСБ Круликовский. После похорон Сергей Владиславович извинился перед Патимат и родственниками за то, что не может поехать на поминки: пограничники тоже погибли, через час он на другом кладбище должен хоронить боевого товарища, сослуживца.

Церемония завершилась торжественно — троекратными оружейными залпами. Могила была укрыта живыми цветами и венками.

Насколько мог заметить Турецкий, Аштрекова на похоронах не было. Иначе он наверняка подошел бы к вдове своего бывшего шефа.

Прокурор республики на поминки Бритаева приехал, хотя в его сегодняшнем распорядке тоже значатся еще одни похороны, ближе к вечеру. Он особенно остро ощутил свою вину перед покойным и был безутешен. Утром, когда и сам еще не добрался до Назрани — срочно возвращался из Москвы, — организовал машину, которая доставила из Пятигорска Элину, дочь Заура. Вернувшись, тотчас отдал распоряжения насчет похорон, денежного пособия бритаевской семье.

…Постепенно траурное напряжение, нависшее над участниками поминального застолья и делавшее их малоподвижными, несколько ослабело. Кто-то вышел, кто-то пересел на другое место, один вынужден уехать, другой. Так всегда бывает. Что уж говорить про силовиков в день после бандитского налета!

Выбрав момент, Александр Борисович подошел и представился прокурору Ингушетии Наскидаеву. Оба были наслышаны друг о друге, поэтому встретились, как старые знакомые. В ответ на сочувственные слова прокурор республики махнул рукой:

— Беда не приходит одна. Утром же и Цаголов похищен, исполняющий обязанности министра нашего МВД.

— Эдуард Бесланович?

— Он самый. Уж генерал сумел бы организовать оборону как следует. Теперь не знаю, жив ли он. Беда с этими похищениями. Вот ведь пошло новое поветрие.

Когда Турецкий сообщил, что хочет разыскать виновника гибели Заура Борисовича, прокурор республики спросил:

— Это будет официальное расследование или частное?

— По моим представлениям, на первых порах получается некий симбиоз. В принципе я тоже могу возбудить дело. Если возбуждаете вы, то нужно образовать следственно-оперативную бригаду, чью работу я мог бы курировать как прокурор-методист. Но где вы сейчас наберете лишних следователей и оперативников?

— Да, людей не хватает.

— Поэтому сейчас я начну частное расследование. Что накопаю за три дня, передам вам. Тогда уж вы поручите кому-нибудь из ваших людей вести официальное дело.

Прокурор республики согласно кивнул:

— Буду признателен за помощь. С этой минуты считайте, что вхожи у нас в любой кабинет. Вы уж тогда держите прокурорских в курсе дела, чтобы избежать нежелательного дублирования. Надо будет подобрать вам помощника.

Вернувшись на место, Турецкий продолжил светский разговор со своей соседкой Ларисой, эффектной женщиной, которую видел сегодня утром, когда та приходила к Бритаевым. Это была подруга Патимат.

— Вы остановились у Бритаевых? — спросила она москвича.

— Нет. Просто втянуло в круговорот событий, и волею случая мы с Виктором оказались там. В принципе Виктор живет возле аэропорта. Что касается моего пристанища, тут вопрос сложнее. Слышал насчет выделенной комнаты для приезжих в общаге МВД, но добраться туда пока не успел. Так и хожу с багажом. — Он показал лежащую на полу сумку.

— Если вам там по каким-либо причинам не понравится, готова предложить вам более комфортное жилище.

«Бедная моя Иришечка, — мысленно обратился к жене Турецкий, — ведь это вовсе не моя инициатива».

Лариса сама почувствовала двусмысленность своего предложения, поэтому спешно объяснила:

— Я работаю в гостинице «Надир».

— Вот это уже интересно! — воскликнул Турецкий. — Перед отъездом сюда мой начальник пылко нахваливал вашу гостиницу. Он в прошлом году в ней останавливался. Вы случайно не помните такого — Константин Дмитриевич Меркулов?

— Возможно, это было до меня. Я работаю в «Надире» меньше года.

— Кем, если не секрет?

— Администратором.

— То есть вы сидите в рецепции и можете предложить мне кров. А если там не окажется свободных номеров?

Тут к ним приблизился Тавасиев, который до этого беседовал на другом конце стола с полковником милиции. Извинившись перед Ларисой, он наклонился к Турецкому и сказал:

— Александр Борисович, Базоркин нашелся. Он скоро приедет.

 

Глава 15

МНИМЫЙ НАРКОМАН

Бывший первый секретарь горкома партии Абукир Идрисович Хустанбеков с завидной невозмутимостью переносил тяжкие удары судьбы, которые иногда обрушивались на него, и в то же время легко раздражался из-за сущих пустяков. Вот и сегодня — ему срочно понадобилось связаться с главным врачом наркологического диспансера Османом Резоевым. Битый час ни он, ни его помощники из избирательного штаба не могут разыскать врача. Ни один телефон не отвечает. «Вы меня до инфаркта доведете!» — визжал Хустанбеков активистам. Лишь когда один из штабных приехал в диспансер, выяснилось, что ночью его разгромили и там был сильный пожар. Абукир Идрисович удивился: чем боевикам помешало медицинское учреждение? Однако объяснений слушать не стал, попросил передать телефон врачу и пригласил того после работы к себе домой.

Если судить по оппозиционной прессе, можно подумать, что сейчас Абукир Идрисович гонимый несчастный человек, бредущий босиком с непокрытой головой под палящим солнцем или проливным дождем в поисках жалкого куска хлеба. На самом деле это был гладенький, хорошо обеспеченный господин, большую часть времени проводивший в заграничных поездках или на роскошной даче под Назранью, где строчил мемуары, отрывки из которых публиковал в той же оппозиционной прессе. После отстранения от власти он надолго ушел в тень, а последний год медленно выплывал из забытья, поскольку благодаря многочисленным глупостям, условно говоря, демократов коммунисты поднимали голову. Дело дошло до того, что на предстоящих выборах губернатора города, среди прочих, была выдвинута и его кандидатура.

Сегодня в городе у Хустанбекова было несколько важных дел. Нужно было оформить документы для августовской поездки в Грецию — он любил посещать Олимпийские игры, особенно летние; разузнать подробности вчерашнего нападения боевиков на республику и попросить Резоева об одной услуге.

У Османа Рашидовича были хорошие отношения с Хустанбековым. В свое время тот ни с того ни с сего назначил его главным врачом психоневрологического диспансера. Эта случайность произошла потому, что по стране прокатилась кампания за укрепление руководящих составов национальными кадрами. Раньше первый секретарь горкома партии знать не знал рядового врача Резоева. Но, сравнивая предложенные ему помощниками анкеты, выбрал именно его. Нормальная биография, приличная семья, возраст подходящий, ни в чем предосудительном не замешан. Место такое, что мудрить с выбором особенно нечего — разве серьезным людям нужен для каких-нибудь дел этот психоневрологический диспансер. Оказалось, может пригодиться и такое экзотическое заведение. Именно ему, Абукиру Идрисовичу, сейчас и понадобилось.

Они вдвоем сидели в столовой джанкоевских апартаментов, где домработница сервировала аппетитный стол. Она никогда не гналась, как говорил хозяин, за валом — наименований блюд не много, но те, что были, готовились в раблезианских количествах. Сегодня салат из свежих помидоров и репчатого лука, заправленный сметаной, отварная картошка и бараньи отбивные. Ну, армянский коньячок десятилетней выдержки, стало быть, к нему лимон. То есть для перечисления ассортимента хватает пальцев одной руки, а на столе не умещается. Салата бадья, мяса — гора, две бутылки коньяка, много винограда.

Осман Рашидович был по-прежнему искренне благодарен Хустанбекову за тот счастливый поворот в своей судьбе, который некогда совершил бывший первый секретарь горкома. Тот всегда по-отечески тепло относился к нему, он чувствовал это, и все же сегодняшнее приглашение очень удивило врача. В неофициальной обстановке они раньше никогда не встречались.

Перво-наперво Абукир Идрисович сочувственно поинтересовался сгоревшим диспансером.

— Это же не правоохранительная структура, — с искренним удивлением говорил он. — Медицинское учреждение, святое место. У кого на него поднялась рука?!

— Могу только догадываться. Возможно, среди боевиков есть наши земляки с неустойчивой психикой, которые находились на учете. Ведь в первую очередь сожгли регистратуру, где хранились личные карточки больных.

— Ага. Решили сжечь о себе компрометирующие данные. Чтобы представляться истинными борцами за веру.

Затем, порасспросив для приличия о семье, Абукир Идрисович начал издалека подходить к делу:

— Знаешь, конечно, что на выборах губернатора компартия выставляет мою кандидатуру? — Резоев кивнул, и хозяин продолжил: — Не могу сказать, чтобы я безумно рвался. Но раз уж обстоятельства складываются таким образом, то отказываться глупо. А складываются они благоприятно. По предварительным опросам я занимаю третье место. Первое — Круликовский, второе — Тавасиев, третье — я. Остальную шушеру в расчет можно не принимать, им в лучшем случае светит по одному-два процента.

Снова наполнив рюмки коньяком, он предложил выпить за успех заварившейся каши. Резоев слушал, по-прежнему теряясь в догадках. Беспокойные мысли мелькали в голове, словно птицы в клетке: выборы выборами, он-то тут при чем?

Отвечая на безмолвный вопрос, Хустанбеков продолжил:

— Выборы — это настоящая боевая операция, для победы в которой все средства хороши. Раньше у нас это была лодочная прогулка, а сейчас — война. Оставим на время в покое Тавасиева. Главным моим соперником является генерал. Он постарается обогнать меня, а мне хочется опередить его. Одному этого не сделать, нужны коллективные усилия. Я надеюсь, что могу считать тебя членом своей команды.

Резоев согласно кивнул, все еще не догадываясь, какая от него может быть польза.

— В такой войне, которую нам предстоит вести, каждый ищет у соперника слабые места и действует в соответствии с обстановкой. Мне готовятся наносить удары из-за угла, да ведь я тоже не мальчик для битья — должен уметь и дать отпор, и нападать первым. Удары бывают самой разной силы, с неожиданной стороны, и, нужно заметить, порой булавочный укол может оказаться более эффективным, чем пушечный выстрел.

Тут Резоев вспомнил эту всегда раздражающую его привычку бывшего первого секретаря часами молоть языком по любому поводу. Приходилось бывать на многих совещаниях в горкоме, наслышался. Потом забыл, а теперь вспомнил. Осуждать своего благодетеля не осуждал, но демагогия его утомляла. Вместо того чтобы взять быка за рога, будет три часа подводить базу.

Хустанбеков опять наполнил рюмки и предложил выпить за здоровье дорогого гостя. Прожевав кусочек лимона вместе с кожурой, сказал:

— Тебя, Осман Рашидович, хотел просить о простой вещи — раздобыть справку о том, что Круликовский состоял на учете в наркодиспансере. Понимаешь?

Осоловевший было от еды и коньяка врач мигом протрезвел.

— Понимать-то понимаю, Абукир Идрисович. Но ведь тут такая закавыка — Круликовский мой хороший знакомый. Если бы Тавасиев, это еще куда ни шло…

— Забудь ты пока про Тавасиева, — повысил голос Абукир Идрисович. — Это следующий этап. Начинать нужно с основного соперника. Знаю, что у вас с Круликовским общие интересы, вы товарищи. Такой факт только увеличивает ценность твоей бумажки. Надеюсь, ты способен посмотреть на все происходящее со стороны. Кто такой Круликовский? Чужак. Как его прислали сюда из Львова, так могут и убрать. Если же он, не дай бог, станет губернатором, то перетащит сюда всю Польшу или откуда он там родом. А эти люди совсем другой ментальности. Они поневоле разрушают наш уклад. Всем — и психологией, и поведением. Тавасиев здесь свой человек, ему проиграть не так обидно. А Круликовский — чужак.

При последнем слове обмякший было Резоев встрепенулся, ухватившись за спасительную соломинку:

— Может, солиднее достать такую справку в другом городе?

— Что в другом городе?! — неожиданно разозлился Хустанбеков. — У тебя много знакомых во Львове, в Москве? Пока найдем там нужных людей, выборы кончатся.

— Положим, я приготовлю такую справку. Но это вызовет много вопросов. Почему раньше молчали, а теперь вдруг заговорили? Не фальшивка ли это? Может, она принесет Круликовскому больше пользы, чем вреда. Знаете, как наши люди относятся ко всяким лживо опороченным. Из духа противоречия поддержат.

Хустанбеков долго смотрел на собеседника тяжелым взглядом.

— Справка фальшивая, — наконец размеренно произнес он. — Больше того, чтобы не подставлять тебя, она будет явно фальшивая. Потом с чистой совестью сможешь сказать генералу, что твоя подпись на ней подделана. Тут, кстати, сегодняшний пожар тебе тоже на руку. Скажешь, кто-то воспользовался неразберихой. Но это — потом. А пока круликовцы станут разбираться, пройдет много времени. Избиратели привыкнут к тому, что этот фээсбэшник псих. Мне больше ничего и не надо. Так что с тебя, по сути дела, требуется только фирменный бланк, печать и какая-то правдоподобность текста.

На это Резоев согласился.

— Не пустые это труды, дружок, — ласково сказал Абукир Идрисович на прощание. — Выделила же партия мне деньги на избирательную кампанию. Считай, тебе на марки тоже.

 

Глава 16

ЖИВОЙ ТРУП

В понедельник, вернувшись после работы домой, Мустафа Базоркин поужинал, повалялся с журналом на диване и в половине девятого собрался к Валерию. Надел плотную рубашку с карманами — нужно же где-то держать документы. Если носить их в заднем кармане брюк, сидеть мешают.

— Ты далеко? — спросила мать.

— Схожу к Валерке на работу, мне нужно.

Сейчас Мустафа жил у родителей, с Лидой находиться уже невозможно. Официально они еще не развелись, но это дело времени.

Валерий служил во вневедомственной охране и учился в заочном юридическом институте, который в Ростове. Мустафа тоже надумал туда поступать, хотел уточнить, какие нужны для этого документы.

При появлении товарища Валерий обрадовался, сказал, что он договорился насчет небольшого перерывчика. Они прогулялись по остывающей после дневного жара улице, выпили кофе за столиком, выставленным на тротуаре, а когда в половине одиннадцатого возвращались, услышали возле здания вневедомственной охраны стрельбу.

Что могли означать автоматные очереди на людной улице? Неужто какой-то сумасшедший сошел с катушек и его пытаются задержать?

Подойдя поближе к зданию вневедомственной охраны, Мустафа и Валерий увидели, что по нему стреляют солдата в камуфляжной форме с нашивками ОМОНа. Абсурд какой-то — свои палят по своим, прямо гражданская война, от этого рехнуться можно. По меньшей мере, удивиться. Друзья и застыли в удивлении, наблюдая эту бредовую картину до тех пор, пока один из нападавших не оглянулся и не выстрелил в Валеркину сторону. Тут уж Валерий не стал мешкать, сделал из своего табельного три выстрела. В ответ послышалась автоматная очередь, и его задело пулей возле шеи. Сильно задело, сразу много крови. Подхватив раненого товарища, Мустафа укрылся с ним в ближайшей постройке, это оказалась пекарня. Сейчас здесь никого не было, видимо, работники убежали, в спешке не закрыв дверь на замок.

У них на двоих был один пистолет с четырьмя патронами. Первыми стрелять бессмысленно, выжидали: вдруг, преследуя их, сюда попытаются войти, тогда ничего другого не останется. Нижние половины окон были закрашены белой масляной краской. Мустафа монеткой проделал небольшое отверстие и наблюдал за тем, что происходит снаружи. Он уже уразумел расстановку сил: нападавшие — это, конечно, боевики. Даже через стекло доносились выкрики, чаще на чеченском языке. Но вот послышалось и русское: «Смерть ментам! Давай ментов сюда!» Вневедомственная охрана держала оборону. Иногда боевики пытались приблизиться к воротам, и усиливающийся огонь останавливал их. Судя по требовательным крикам, обращенным куда-то наверх, на крыше жилого дома сидел снайпер, а то и не один.

Среди наткнувшихся на серьезный отпор боевиков наступило минутное замешательство. Но тут, на свою беду, на улице появился настоящий омоновский «уазик», и бандиты нашли выход для своей энергии, начав стрелять по нему из огнеметов. Вскоре «уазик» горел, освещая дома и деревья дьявольским светом. Боевики комментировали свой успех ликующими криками. По голосам можно понять, что среди них есть и женщины.

Мустафа маялся в заточении, скрипя зубами от злости: хотелось бы дать отпор расхозяйничавшимся в его городе бандитам. Валерий чувствовал себя не блестяще, рана оказалась достаточно серьезной. Сейчас он, видимо, неудачно повернулся, и утихомирившееся было кровотечение возобновилось сильней прежнего. Пятно на форменной рубашке расползалось все больше и больше, дойдя чуть ли не до живота.

— Что делать будем, Валер?

— А черт его знает! По идее, надо бы отсюда мотать. Чувствую, загибаюсь.

— Предлагаешь рискнуть?

— Я бы снял рубашку и пошел один.

— Куда?!

— В больницу. А ты, Мустафа, пережди. Не вечно же эта хренотень будет продолжаться. Думаю, к утреннему намазу кончится. Но здесь я к тому времени изойду кровью.

По едва уловимым признакам друзья поняли, что достигший своего пика бой пошел на спад. Выстрелы раздавались реже и, казалось, теряли свою уверенность. Наверное, боевикам теперь не до них. Мустафа знал короткую дорогу до горбольницы. Не то чтобы совсем огородами, но и не по улице — переулками, дворами. Он спросил Валерия:

— Ты сможешь идти?

— До больницы доковыляю. Только не очень быстро.

— Тогда пошли.

— Возьми мой пистолет, — попросил Валерий. — Какой сейчас из меня стрелок.

— Ты что, это же твое табельное оружие. А вдруг потеряю. Тебя непременно уволят.

— Ну уж непременно. Скажу, потерял при выполнении оперативного задания.

Мустафа засунул пистолет в задний карман джинсов.

Миновав недостроенный дом, они юркнули в узкий проулок, благодаря судьбу за непроглядную темноту, в которую погрузилось все вокруг. Теперь и Мустафа при всем желании не мог идти быстро — несколько раз натыкался на деревья, предупреждая о препятствиях Валерия. Тот ковылял, по-прежнему прижимая правой рукой к шее два носовых платка. Один раз чертыхнулся.

— Что такое? — испуганно спросил Мустафа.

— Жене пирожные купил. В холодильнике остались.

— Нашел о чем жалеть. Выздоровеешь — я вам корзину пирожных куплю.

Худо-бедно до больницы добрались минут за пятнадцать. Здесь с облегчением вздохнули — все свои. Персонал на ногах, сюда уже привели несколько раненых. Осмотрев Валерия, врачиха сказала, что ничего страшного у него нет. Медсестра, которая, кстати, оказалась Валеркиной одноклассницей, сделала ему укол, рану промыла, смазала и заклеила большим квадратным пластырем. Мустафа проводил его до палаты и, убедившись, что теперь у друга имеется кровать, ушел.

Только выйдя из больницы, он вспомнил, что Валеркин пистолет остался у него. Возвращаться не хотелось. Решил — ну и пусть. Если столкнется с боевиками, будет чем защищаться. Если задержат наши, легко объяснить, откуда у него чужое оружие.

Все-таки здание вневедомственной охраны находилось в стороне от основных событий. Стрельба там прекратилась. В других местах до сих пор творилось нечто невообразимое.

Можно считать, Базоркины жили в треугольнике, по углам которого находились СИЗО, склад МВД и прокуратура. Какое-то из этих опасных мест Мустафе придется обязательно миновать. А когда он увидел издали, что делается возле оружейного склада, понял, что сейчас туда лучше не соваться. Словно на субботнике, боевики сновали между грузовиком с закрытым кузовом и распахнутыми воротами. Когда выходили из склада, охапками, как дрова, несли автоматы, гранатометы, милицейскую форму. Гранаты и патроны тащили ящиками.

Мустафа догадался, по какой дороге уедет отсюда машина с награбленным оружием, и решил проследить за ней. Для более удобного наблюдения нужно было забраться на ближайшую гору, которую Валерий называл загадочным русским словом «сопка». Там хорошая позиция. Поход туда заманчив еще и тем, что практически нужно покинуть город. В данной ситуации это ему только на руку: у него при себе и документы, и пистолет. Известно, во что может вылиться встреча с боевиками, они стреляют направо и налево, милиционеров же точно расстреливают без всяких разговоров.

До сопки Мустафа добрался почти благополучно, если не считать того, что часть пути его преследовали две громкоголосые бездомные собаки да, перепрыгивая через яму, не рассчитал, из-за чего больно поцарапался кустом ежевики.

Когда Мустафа дошел до вершины, уже светало. Солнце еще не взошло, однако небо прояснилось, и серая грунтовая дорога, петлявшая среди зелени, хорошо просматривалась сверху. Свой наблюдательный пункт он устроил в таком месте, откуда видна развилка, самое ее начало.

Расчет Мустафы оказался верен — вскоре после того, как он полулежа угнездился на мягкой траве, послышался звук мотора, и на дорогу со стороны города выползла грузовая машина с горланящими в ней боевиками. Та самая, в которую грузили оружие с милицейского склада.

На развилке она повернула налево.

Сначала Мустафа предполагал, что, после того как проедет машина, он спокойно вернется в город. Решил так, поскольку был уверен — боевики поедут направо, в сторону границы с Осетией, в Ингушетии им больше делать нечего. Левый поворот озадачил его. По сути дела, туда вела тупиковая дорога, по которой можно доехать разве лишь в две-три глухие деревеньки и до молокосовхоза. С какой стати бандиты добровольно полезут в карман, из которого потом не будет выхода?!

Оставался единственный вариант — подняться на гору, которая загораживала проходившую за ней дорогу. Дело, конечно, не быстрое, но не безнадежное. Скоро взойдет солнце, станет теплее, Мустафа уже порядком озяб в одной рубахе. Если он ничего и не увидит по ту стороны горы, то, когда полезет наверх, хотя бы разгорячится. Как любит говорить Валерка, не догоним, так хоть согреемся.

К тому времени, когда Мустафа забрался на гору, ему стало до того жарко, что тело покрылось испариной. Давненько он не делал таких больших переходов, отвык. Но когда, пройдя через редкий лесок, очутился по ту сторону хребта, ему стало неизмеримо жарче. Точнее говоря, его бросило в жар, ибо вдалеке он увидел светлый прямоугольник, образованный большим количеством палаток. Это был лагерь чеченских беженцев, на территории которого сейчас стоял тот самый грузовик. Даже отсюда видно, как вокруг него мельтешат люди.

Мустафа перешел дорогу, увидел внизу большой валун, похожий на пень, и, спустившись, сел на него. В такой позе, опершись подбородком на кулак, он отдаленно напоминал роденовского мыслителя. Подумать же было о чем. Картина становилась ясной — грузовик съехал с дороги и напрямик рванул через поле в лагерь. Наугад такой маневр сделать невозможно. Получается, местность изучена боевиками на славу, каждая кочка знакома. Интересно, что сейчас происходит в лагере? Раздают ли они беженцам оружие или, устроив до темноты передышку, ночью уедут восвояси? Но он-то этого дела так не оставит. Сейчас вернется в город и все доложит, нужно бить тревогу.

Задумавшись, Мустафа не сразу обратил внимание на приближающееся урчание мотора. А когда услышал, понял, что сейчас его могут застукать. Наши это или не наши — в любом случае не поздоровится. Надо бы спрятаться от греха подальше.

Мустафа боком соскользнул с камня и улегся на спину. Ведь какие-то кустики здесь растут, может, его не заметят. Однако надеждам на удачную маскировку не суждено сбыться — поравнявшись с ним, машины остановились. Догадавшись об этом по звуку, он обернулся — на дороге стояли БТР и военный «газик». Из них вышли несколько вооруженных людей в камуфляже, пятеро из них, держа наготове длинноствольные автоматы, приближались к Мустафе.

— Интересно бы знать, что мы делаем здесь в такое подходящее для загородных прогулок время, — ехидно произнес старший из них, с капитанскими погонами. — Или заблудились ненароком?

— Хоть бы девушку для отвода глаз взял, — вставил кто-то.

— Документы! — уже строго потребовал капитан.

Ничего не оставалось делать, как показать удостоверение.

— Так. Базоркин Мустафа Ахметович. Управление безопасности прокуратуры республики Ингушетия, — прочитал капитан вслух. — Очень приятно познакомиться.

Мустафа молчал, поскольку не знал, кто перед ним и что сказать. Форма российская, однако это еще не доказательство — ночные боевики тоже были в нашей. Хотя эти похожи на своих и внешне, и манерой держаться. Можно представить, как моментально рассвирепели бы боевики при виде такого документа.

— Значит, вы будете настаивать на том, что это ваше удостоверение. Спорить с этим трудно. Вы здесь при исполнении?

Базоркин сбивчиво рассказал о своих ночных приключениях.

— Да что его слушать, капитан! Может, удостоверение фальшивое. Сейчас такого добра навалом.

— А усы небось приклеенные. Как в театре, — добавил задорного вида спецназовец. Под общий гогот он дернул Мустафу. за усы, да так сильно, что у того на глазах выступили слезы.

Капитан жестом приказал одному из солдат обыскать Мустафу, что тот и выполнил с поразительной быстротой.

— Пистолет ваш?

— Никак нет. Это табельное оружие моего товарища из вневедомственной охраны. Мы вместе отступали. Его ранило, он сейчас в больнице.

— Короче говоря, Базоркин, или как тебя там, нечего валять дурака. Поехали, на месте разберемся.

Это был так называемый мобильный отряд, который напрямую подчинялся Круликовскому, а базировался между Назранью и Карабулаком. Туда и привезли Мустафу.

Был момент, когда его положение там стало поистине катастрофическим: когда из отряда позвонили в прокуратуру, им ответили, что Базоркин сегодня ночью погиб. Его опознала жена. Мустафа взмолился, чтобы ему самому разрешили поговорить с майором, начальником его части. После разговора тот признал, что, судя по голосу, говорил именно с Базоркиным. Мустафа боялся, что его подведет чужой пистолет, однако он-то как раз и помог. По цепочке связались с больницей, с Валерием, который и подтвердил все слова задержанного. Вечером командир отряда ехал в Назрань, Мустафу под конвоем привезли в прокуратуру, где, окончательно убедившись в том, что все свидетельства правдивы, оставили в покое.

Обо всем этом Мустафа рассказал Турецкому и Тавасиеву, которые после поминок пришли из столовой в комнату охраны. Окончив повествование, Базоркин закурил и теперь дожидался реакции слушателей. Александр Борисович покачал головой:

— Насчет лагеря беженцев — это круто. Те еще экземпляры попадаются.

— Я уже доложил начальству. Сказали, завтра будет зачистка.

— Завтра, — хмыкнул Турецкий. — Вам нужно было сказать обо всем в отряде, чтобы рванули туда по горячим следам. Завтра поздно будет.

— Говорил.

— А они что?

Мустафа пожал плечами:

— По-моему, не отреагировали.

— В положении пленного с этой публикой особенно не поговоришь, — попытался оправдать земляка Тавасиев.

— Да, пожалуй. Хотя странно, что такую знатную наводку пропустили мимо ушей. Вообще тут происходит много странного. Сегодня мы, Мустафа Ахметович, заходили к вам домой. Жена действительно сказала, что вы ночью погибли.

— Ей-то откуда знать. Мы уже разъехались, я живу у родителей.

— Тем не менее она почему-то ходила на опознание. Ваш развод оформлен?

— Нет.

Опустив голову, Турецкий некоторое время помолчал. Мустафа и Тавасиев сидели затаив дыхание. Конезаводчик в течение дня почувствовал профессиональную хватку следователя и уважительно относился к каждому его слову. Даже Базоркин за столь короткое время общения понял, что перед ним толковый и, главное, надежный человек. Не знали они одного — самому Александру Борисовичу свои выводы казались весьма зыбкими, сейчас он не мог утверждать ничего точно. Но прекрасно знал, что это вопрос времени и связь между всеми событиями будет установлена. Состояние, знакомое ему по каждому делу.

— Вот что я посоветовал бы вам, Мустафа Ахметович. Завтра утром узнайте, получила ли жена ваше свидетельство о смерти. Если получила — хорошо, значит, долго жить будете. Существует такая точная примета. После этого справьтесь, не сделала ли она уже попытку выписать вас как погибшего из квартиры.

— И что потом делать?

— Свидетельство — бог с ним, пусть до поры до времени остается у нее. Что касается выписки, тут нужно будет договориться в паспортном столе, чтобы ее заявлению, когда оно появится, не дали хода. Это мы без проблем сделаем через милицию. Я почему так говорю, — Турецкий почесал затылок, — надо бы последить за ней. Нет у меня полной уверенности в том, что это ее инициатива. Уж больно хитра выдумка. Такое дело экспромтом провернуть трудно, нужна подготовка. Возможно, вашу Лидию кто-то сбил с панталыку, чтобы легализоваться, прописаться в Назрани. Если так, хорошо бы узнать кто.

 

Глава 17

НА НОЧЬ ГЛЯДЯ

Вторник Круликовский провел на бесчисленных совещаниях разного калибра — то многолюдных, то в узком кругу, одно следовало за другим, эдакий совещательный марафон. Назавтра ожидалось прибытие следственной группы из Москвы. Поэтому сегодня на все лады обсуждались детали налета боевиков. Люди, занимавшие в республике ключевые посты, лихорадочно пытались придумать хоть какие-то оправдательные отговорки, чтобы не слишком оглушительной оказалась легкопредсказуемая оплеуха за ночной провал.

Чем больше выступлений слушал Сергей Владиславович и чем чаще выступал сам, чем больше взвинчивались окружающие, тем спокойнее становилось у него на душе. Ведь все оказались по уши в таком дерьме, что на фоне остальных он выглядит чуть ли не ангелом. Хоть что-то сделал для противодействия террористам — послал спецназ на БТР. Правда, в темноте экипаж стрелять не решился, могли пострадать метавшиеся по улице мирные жители. В результате БРТ был бесславно сожжен, однако генерал-майора это волновало меньше всего. Он хоть какую-то малость предпринял. Другие силовики выглядели совсем уж по-дурацки. МВД за несколько часов до нападения отменило режим усиления, который действовал в республике. Причина — якобы за два месяца непрерывного дежурства люди устали. Это ж надо так попасть пальцем в небо! Военные вообще бросили своих. Расквартированный недалеко от Назрани мотострелковый полк не пришел на выручку городу, с места не сдвинулся. Они, в отличие от боевиков, не оснащены приборами ночного видения, поэтому боялись засад. Нет чтобы самим организовать засады на путях возможного отступления террористов, до этого бы ребенок додумался. Пограничники из регионального управления, находящегося во Владикавказе, тоже действовали через пень-колоду. Перво-наперво организовали охрану собственных семей, а в сторону Ингушетии их колонна двинулась тогда, когда диверсанты ее уже покидали. Вдобавок многие выступавшие то и дело кивали на географическую накладку — ведь окружной антитеррористический штаб находится за тридевять земель отсюда, в Ростове-на-Дону. Попробуй оцени оперативно оттуда, что происходит в Ингушетии. Да что уж там говорить, даже где был президент — и то неизвестно. Пусть сперва им поинтересуются, а уж потом лезут с расспросами к начальнику УФСБ.

Обогатив свой арсенал новыми сведениями, Сергей Владиславович вернулся домой в прекрасном расположении духа. Здесь его, как все последние дни, ожидала красавица жена, которую он попросил приехать из Москвы на время предвыборной кампании. Скоро наверняка состоятся встречи с избирателями, будут фотографии в газетах, телевидение. Очаровательная спутница вполне может привлечь чьи-то симпатии к его кандидатуре.

Поздно, когда после ужина Сергей Владиславович смотрел программу «Вести», ему неожиданно позвонил бывший первый секретарь горкома партии Хустанбеков.

Генерал-майор общался с ним крайне редко. Когда Круликовского перевели в Назрань, тот уже находился не у дел. Но все-таки от случая к случаю виделись. Абукир Идрисович ко всякой бочке затычка, чуть какое торжественное заседание — он тут как тут. Нацепит пиджак со звездочкой Героя Социалистического Труда, припрется без всякого приглашения, да еще норовит просочиться в президиум. Та еще лиса. С эдаким ловкачом нужно держать ухо востро, иначе попадешь впросак. Сейчас их объединяет то, что оба варятся в предвыборном котле, других поводов для звонка, по логике вещей, нет.

— Сергей Владиславович, дорогой, — журчал Хустанбеков, завершив по-восточному цветистое приветствие, — не враги мы с вами сейчас. Всего лишь временные соперники, что только сближает нас. Без хорошего соперника акын не акын, спортсмен не спортсмен, политик не политик. Хотелось бы мне с вами встретиться, поговорить по душам. Чтобы в дальнейшем все было сделано красиво, интеллигентно. Ведь теперь мы находимся на глазах у тысяч людей, живем, как под микроскопом. Возможно, что-то предпримем и в наших общих интересах…

За сегодняшний день Круликовский безмерно устал, и жена, как говорится, при полной готовности, в розовом пеньюаре, а он вынужден ведрами хлебать эту патоку — слащавый болтун никак не остановится.

— Абукир Идрисович, — улучив момент, когда собеседник перевел дыхание, сказал генерал, — я удовольствием повидаюсь с вами. Только время сейчас, сами понимаете, супернапряженное. Завтра из Москвы прилетает комплексная следственная бригада. Становлюсь подневольным. Как они будут работать, когда я буду свободен — не могу заранее сказать.

— Да мы ненадолго, дорогой мой человек. Просто послезавтра я хотел уехать на дачу.

«Мне как раз удобней послезавтра», — чуть было не вырвалась отговорка у Круликовского. Вслух же вежливо произнес:

— Обязательно постараюсь, Абукир Идрисович.

Не сомневаюсь, стратегически вы мыслите правильно, и буду рад повстречаться. Но твердо не обещаю.

— Пожалуйста, если выдастся «окно», вы мне позвоните.

«Вот кретин! — мысленно выругался Круликовский, положив трубку. — Тоже мне, пуп земли выискался. Можно подумать, номер твоего телефона всему миру известен. Я не знаю его и знать не хочу».

— Умора. Звонил бывший первый секретарь горкома, — объяснил он жене. — Хитрая бестия, каких свет не видел. Хочет прицепиться ко мне, чтобы я вытащил его во второй тур или в случае чего сделал своим замом.

Слушая его, молодая жена с кукольным личиком только хлопала глазами — она была далека от большой политики.

 

Глава 18

ЖЕРТВА КОМПРОМАТА

Выйдя из душного помещения, Турецкий и Тавасиев с облегчением вздохнули. На улице царила приятная предвечерняя свежесть. Охватившая город тишина словно старалась стереть напоминание о вчерашней кровавой ночи.

— Представляю, как вы сегодня устали, — сказал Руслан Сосланбекович с таким извиняющимся видом, будто во всех передрягах, свалившихся на голову гостя, была его вина.

— Пока по инерции держусь, но в номере, конечно, вырублюсь. Хотя время для меня сейчас — детское.

— Вы «сова»?

— Вечером — да. А утром — «жаворонок», — засмеялся Турецкий. — Общежитие отсюда далеко?

— Буквально в двух шагах. Мигом доедем.

— Руслан Сосланбекович, если оно рядом, может, пешком прошвырнемся? Неплохо после всех этих дел слегка освежиться. Я не уверен, что в этой общаге есть душ.

— Душ, думаю, есть. Вы уж нас совсем за деревню считаете, — беззлобно сказал Тавасиев. — Я, если вы не против, провожу вас. Это проще, чем объяснять дорогу. А потом вернусь за машиной.

— Спасибо, конечно. Но мне так неудобно перед вами. Я вас сегодня замордовал, вы такую прорву времени на меня ухлопали. Вас, наверное, дома ждут.

— Я предупредил, так что нет ничего страшного. Идемте.

Прежде чем тронуться в путь, они закурили.

— Руслан Сосланбекович, в правильности действий Бритаева я уверен на сто процентов. Может, вы расскажете мне подробней, что за оказия с вами приключилась.

— Даже не одна, — вздохнул Тавасиев, — шли чередой. А началось все как-то незаметно, с тех пор, когда пошли разговоры о выборах мэра Назрани.

— Вашу кандидатуру, кстати, кто выдвинул?

— Городская администрация. Произошло это в известной степени неожиданно. Ну видят, предприятие по производственным показателям на хорошем счету. Вдобавок мы по возможности занимаемся и благотворительной деятельностью. К тому же я общественник, председатель Федерации конного спорта, она тоже не создает городу лишних проблем. Я отродясь ни с кем не конфликтовал. Как-то это все сошлось, ну и выдвинули — по совокупности заслуг, — улыбнулся он. — Я особо протестовать не стал. Зачем все усложнять? Да и лестно к тому же. Но тут вдруг я начал чувствовать вокруг себя какую-то непривычную возню, происходили мелкие изменения. Нельзя сказать, чтобы сплошь плохие. Наоборот — некоторые люди стали относиться ко мне лучше. Говорили, давай, мол, поддержим, можешь на нас рассчитывать. А в один прекрасный день в местной газете «Триумф» ни с того ни с сего было опубликовано письмо некоего читателя. Так, мол, и так, уважаемая редакция, сейчас на территории конезавода возводится роскошное здание. По слухам, директор завода строит для себя коттедж. Интересно бы узнать, на какие средства он сооружает эти апартаменты. И пошло-поехало: отклики, мнения читателей, кто-то обозвал меня ваххабитом, проверки.

— Обычные предвыборные дела.

— Да. На самом деле у нас строится детская спортивная школа. Не знает об этом разве что ленивый. Все легко проверили, в другой газете дали отповедь зачинщикам свары. Но, как говорится, осадок остался.

— Что и было нужно вашим противникам.

— Безусловно. Однако этого им оказалось мало. Вскоре в той же газете завуалированный намек на то, что якобы я зарегистрировал фирму для отмывки денег. Сказано это было вскользь, можно и не обратить внимания. А через несколько дней в избирком пришли копии искусно подобранных документов по поводу новой фирмы. Речь шла об алмазах.

— Всего лишь, — усмехнулся Турецкий.

— В сопроводительном письме говорилось, что скоро Россия по моей вине сможет потерять восемьсот миллионов рублей. Будто бы недавно мной зарегистрирована в Москве фирма, которая занимается огранкой алмазов. На самом же деле это контора для отмывки денег, чем я только и занимаюсь. Будто бы из-за этого государство недосчиталось налогов на миллион долларов. Все было сделано на удивление ловко и, за небольшим исключением, было почти правдой — подобные дела проворачивал мой однофамилец из Армении. Больше того — у нас с этим Рудольфом Саркисовичем даже инициалы совпадают. То есть в случае чего авторы письма могут сослаться на свое искреннее заблуждение. Такие же документы были посланы в республиканскую прокуратуру, суд дал санкцию на мое задержание, меня арестовали. То есть все были возмущены мои мошенничеством. И все же Заур Борисович быстро разобрался в этом деле.

— С которым теперь, можно считать, покончено? — уточнил Александр Борисович.

— Получается. Стараюсь забыть о нем.

— Напрасно. Ведь кто-то же прислал документы в избирком, в прокуратуру. Кто-то же занимается клеветой, если так можно выразиться, в особо крупных размерах. Разве подобные вещи можно оставлять безнаказанными?! Зачем церемониться с такими соперниками! Или хотите, чтобы эти жулики победили на выборах и всем тут на шею сели?! — Разволновавшись, Турецкий закурил еще одну сигарету. — Скажите, пожалуйста, эта газета «Триумф» кого из кандидатов поддерживает?

В принципе она горой за Круликовского. Это генерал-майор, начальник управления ФСБ по республике.

— У него тут есть и избирательный штаб?

— Как раз в отличие от остальных избирательный штаб у него какой-то расплывчатый. Есть маленькая группа поддержки, это в основном сотрудники «Триумфа». А основная сила находится в Москве, куда журналисты «Триумфа» чуть ли не каждый день летают как на работу.

— Пожалуй, я озадачу московских коллег: пускай разберутся, кто заварил кашу, с которой вас съесть хотели.

— Может, не стоит тратить на это время?

— Ой, Руслан Сосланбекович! Служба такая. Если бы вы знали, какой дрянью нам приходится заниматься.

— Разве вы можете браться за все криминальные дела, происходящие в Назрани!

— Убежден, такую работу нужно проделать, она может оказаться очень полезной.

В это время они заметили, что у стены кирпичного дома, на которой был приклеен плакат с фотографией Хустанбекова, остановился молодой парень. На плече у него висела матерчатая сумка, из которой торчали рулоны бумаги, в руке он держал большую жестяную банку из-под консервов и кисть. Тщательно помазав клеем хустанбековский плакат, парень прямо на него наклеил другой — с портретом Круликовского, после чего быстро удалился.

— Предвыборная борьба в самом разгаре, — прокомментировал Турецкий. — Что-то ваших портретов, Руслан Сосланбекович, не видно.

Тавасиев вздохнул:

— Сомневаюсь, стоит ли их делать.

— Как же вы собираетесь вести свою избирательную кампанию?

— Честно говоря, никак. Я просто хочу выделенные на это дело деньги перечислить в дом престарелых. Больше толку будет. Хотя это тоже своего рода пиаровский ход — скрывать я этого не стану, доведу до сведения журналистов, пусть пишут. Сыграет положительную роль — хорошо. Нет так нет.

— Я бы так же сделал, — улыбнулся Александр Борисович.

Они подошли к общежитию МВД.

— Завтра вам моя помощь понадобится? — спросил Тавасиев.

— Не знаю. Постараюсь обойтись. Вы и так потратили на меня массу времени.

— Не берите в голову. Вы — гость. Этим все сказано.

— В случае чего я могу и завтра на вас рассчитывать?

— Безусловно. Я полностью в вашем распоряжении. Если что — звоните.

Они распрощались.

Турецкому предоставили маленькую комнату с душем. Он подумал, что не будет горячей воды. Но и вода была. Взбодрившийся Александр Борисович позвонил в Москву. Телефон Ирины был отключен. Дочку он застал на открытии какой-то выставки. Нина сказала, что соскучилась по нему, что в Москве дождь, мама повела каких-то немецких коллег на концерт в консерваторию.

«Вернисаж, концерт, консерватория, — думал Турецкий, засыпая. — А у меня здесь стрельба, поминки, погоня. Как будто живем на разных планетах. Хотя в Москве концерты и вернисажи тоже мимо меня проходят. Но ведь вижу что-то интересное, кроме работы. Вот покайфовал в Греции. Там чудный климат. И здесь чудный климат. В Москве сейчас дождь, а здесь тепло, кипарисы, цикады. Можно считать, что нахожусь в Греции».

На этой оптимистичной мысли Александр Борисович заснул.

Тавасиев же, расставшись с ним, вернулся к своей машине. Он завел «Волгу» и сразу почувствовал непривычный звук, мелкую вибрацию, такой раньше не было. Выйдя из машины, он обошел ее и остолбенел — все четыре колеса были проколоты.