Колокатов не знал, что существует «Глория», не ведал и ее адреса, поэтому и не узнал, куда его привезли, — лежа-то, да когда на тебе еще сидит такой громила, ничего путем не разглядишь. Ему накинули на лицо воняющую бензином тряпку и в таком виде проволокли по ступенькам через несколько дверей. Потом тряпку убрали, и Дима увидел, что находится в комнате без окон, где горит лампа на потолке, а в стороне, вдоль стены, стоят несколько компьютеров. Там же была и дверь.

Его посадили на пол и прижали спиной к обыкновенному конторскому шкафу. А руки растянули в обе стороны и привязали веревками к батареям отопления, таким образом как бы распяли на фанерной плоскости. Удивительно дерьмовое положение! Что задумали?! Как-то утешало лишь то обстоятельство, что в комнате находился Петька, а Колокатов был почему-то уверен, что тот еще не потерял, несмотря на соседство этого бугая, нормальные человеческие качества, и насилие, тем более над бывшим другом, Щеткину будет противно. Значит, можно еще и поторговаться с ними. Что торговаться они будут, это — без сомнения, так любой человек устроен…

Петр сидел на стуле верхом и рассматривал пронзительным взглядом своего некогда товарища. Несмотря на боль явно опухшего от побоев лица, Дмитрий с трудом сдерживал усмешку: гипнотизирует, болван!.. А он, собственно, никогда умом не отличался. Резвый оптимист, идиот провинциальный! Сидел бы у себя в Коломне, старух на рынке гонял — самое для него дело… Ишь, наигрывает… старается… козел… Наконец сам не выдержал, сказал с откровенной насмешкой, чтобы они почувствовали, что он не сломлен:

— Браво! Поздравляю, Петька! Да, скажу тебе, зря тебя Сашка Турецкий Сэром Генри назвал… Никакой ты не сэр, а обыкновенный дурак!.. Это тебе кто, уж не сам ли Сашка и помог сбежать? Смотри-ка, инвалид, а туда же!.. Тебе бы не его, а меня слушать. Через неделю, я тебе еще на первом допросе намекал, но ты ни черта не понял, ну, максимум, через месяц был бы уже на свободе!.. А теперь что натворил? Сам можешь сосчитать. Пятерка — за побег, раз! Шесть, как минимум, за нападение на следователя прокуратуры — два. Ну и плюс причастность к террористам. Опять же похищение заложника с целью… да все равно с какой, статья есть. А ты оперативник был грамотный, считать умеешь. Вот и считай…

Колокатов ждал реакции, но ее не было. Петька, сукин сын, молчал, буравя его глазами. Этот бугай, опершись плечом на притолоку, поигрывал своим идиотским ножом, подбрасывая его и ловя за лезвие. Лампа под потолком еще была слишком яркая, и от нее почему-то сильно болели глаза. Пыточная камера у них, что ли? А компьютеры тогда зачем? И вообще, на хрена бандитам компьютеры?! Нет, что-то тут не так, что-то происходит не по правилам, которым следовал обычно сам Дмитрий Сергеевич… Молчат, твари! Играют на нервах, распяли, блин, как… Нет, на Иисуса Христа Дима даже в собственных глазах сейчас не тянул. Но вообще на мученика — точно. Резать, что ли, начнут? С того вон станется… Голова болит, руки болят, все тело ломит… А как хорошо начинался день…

— Ну ты хоть соображаешь, что натворил? — продолжал убеждать Петра Колокатов. — Теперь, я думаю, тебя даже Господь Бог не спасет. Никто тебе не поверит!.. Меркулова, старика, подставил! Ну что он скажет?… А я бы тебя вытащил… но теперь… нет, не знаю…

— Зачем Цветкова убил? — неожиданно спросил Щеткин равнодушным тоном. — Он тебе мешать стал? Деньги за предательство не поделили?

— Ну, я так и думал, — с глубоким вздохом ответил Колокатов. — Точно, дурак. Мне-то зачем было Цветкова убивать? Мне он не мешал. Это он тебе мешал, поскольку не на меня, а именно на тебя сфабриковал дело. А еще, я знаю, он шантажировал одного торговца оружием, против которого возбудили дело в Московской городской прокуратуре. А Цветков его зацепил. То ли сроком, то ли семьей, я не совсем в курсе. Но знаю, что конкретно он и заставил того Каху на тебя показать. А грузины — народ горячий, действуют без предупреждения. Вот и… так я думаю.

— А против меня-то зачем ему нужен был какой-то свидетель? Чем же я ему мешал? Заврался ты, Дима!

— Да ты чего?! — внутренне немного успокаиваясь, стал горячо возражать Колокатов: раз пошли возражения, началась дискуссия, дело может быть еще поправимо, есть возможность договориться. — Да он же наверняка был связан с террористами! А раз он стал вызывать у нас подозрение, те его наверняка сами же и убрали, проще пареной репы! Думать, блин, надо!..

— А что ж ты мне на допросе в «Матроске» этого не говорил? Что ж ты меня с дерьмом мешал, а? А только сейчас вспомнил? И зачем ты врешь, если известно, что это конкретно ты включил Цветкова в группу по расследованию того теракта? Как же так получается — пособника террористов взял к себе в бригаду?

— Да я поначалу не знал ничего! — возразил Колокатов. — Я только потом стал догадываться. Вот когда и с тобой эта история приключилась. Ты вправе спросить: почему я тебя сразу не вытащил, не отпустил? Отвечу! Прямо как на духу! Если б я тебя с ходу отпустил и дело в отношении тебя прекратил, это вызвало бы у Цветкова и его подельников подозрение! И хрен бы мы их тогда вообще видели! А их брать надо было аккуратно, и обязательно — в деле! Закон наш таков! Иначе ничего не докажешь! Ты посадишь, а судья выпустит за отсутствием доказательств! Можно подумать, что ты и сам этого не знаешь!.. И вообще, я про Цветкова только вчера вечером и узнал… А в этой, новой ситуации я мог тебя прямо завтра с утра и выпустить. Мог бы… да вот теперь не знаю… после этого, — Колокатов мотнул головой по сторонам, словно демонстрируя свои распятые руки.

— Минуту назад ты сказал — через месяц, — засмеялся Щеткин. — Да, Митя, заврался ты… заврался так, что и не вылечить уже… Ну, давай посмотрим наконец, что у тебя в карманах.

Щеткин подошел к нему, присел на корточки и начал вынимать из всех карманов пачки денег. Подкидывал на ладони, качал головой и бросал на пол рядом.

— Видал? — Петр обернулся к бугаю, сумрачно смотревшему на привязанного к батареям следователя. — Не слабо? Интересно знать, за что простой следователь смог огрести такие тысячи? Да тут даже и не десятки, а на сотни, поди, счет пойдет!.. Откуда они, Митя, если ты — честный человек?… Если ты станешь врать, что сегодня в казино выиграл, я тебе не поверю. Во-первых, своими глазами видел, как ты в трех банкоматах крупные суммы снимал, в районе Савеловского вокзала.

— Да какие суммы?! — почти завопил Колокатов. — Копейки! Чтоб на колесо кинуть!.. А выигрыш действительно был. Три раза срывал! — с гордостью произнес он.

— Так это ж очень просто проверить, — хмыкнул Щеткин. — Направим запрос из Генпрокуратуры, всего и делов-то. А тут ведь не выигрышем пахнет, а взяткой. Либо оплатой крупных услуг, верно думаю?

— Это не мои деньги, — словно решился вдруг сознаться Колокатов.

— Понятное дело, что были не твои, да стали твоими. И ты нам сейчас расскажешь, что ты передал террористу в серой сумке, которую ты вынес с Петровки, 38?

— Какой еще террорист?! Чего ты несешь?!

— Тот, который приехал в придорожное кафе в Бибиреве, где ты шашлык жрал, а он смотрел на тебя и блевать хотел. Не помнишь? А еще у него синяя «шестерка» была, номер сказать? Она уже на контроле, — соврал Щеткин, но для дела. — И еще там сидела светловолосая такая девчонка-террористка в наушниках от плеера, забыл? Или не видел? Ну да, вы же вдвоем в кафе сидели! В двенадцать тридцать, если мне память не изменяет. Ну а потом уже ты отправился в казино, тут ты не врешь, это я сам видел, могу подтвердить. И долго просидел… — Щеткин задумался и добавил, прикинув время: — Часа два, никак не меньше!

— Ну что я тебе, Петр, могу ответить на это? Только то, что у тебя бред. Никаких террористов я не знаю — раз. А то, что ты следил за мной, — глупо. Спросил бы, я тебе и так сказал бы. Это — два. А третье, то, что следил ты за моим двоюродным братом. Да, он со своей дочкой приезжал, со Светкой. И деньги, между прочим, его. Он собирается дачу покупать, а я ему помогаю, должен был проверить продавца и выдать после этого аванс… Но это все — фигня, ты мне другое скажи: это что же, сам Турецкий, что ли, такую грандиозную операцию спланировал?… Не Меркулов же, я понимаю… Да, ребята, кое-кому, верно у нас в Генпрокуратуре говорят, давно пора крепко отдохнуть после контузии… Просто нет слов…

Колокатов, если бы мог, развел руки в стороны. Но они у него и так уже были хорошо разведены, поэтому ему удалось только дернуться и поморщиться от боли.

Щеткин не ответил, поднялся, отошел к своему стулу.

Колокатов вздохнул тяжко, прикрыл глаза, которые резало от яркого света, словно нарочно направленного ему в лицо. Но тут послышался резкий, лязгающий удар, от которого содрогнулась дверца, к которой Дмитрий был прислонен. Он вздрогнул, открыл глаза, скосил взгляд и вздрогнул вторично: в пятнадцати сантиметрах от его щеки в фанере торчал нож, который он видел в руках у бугая.

— Вы что, ох-х-хр… — Колокатов не мог произнести слова, его трясло от нервной дрожи, и горло будто перехватило обручем. — Ты чего, эй?!

Но Петька, сволочь, даже не обернулся, а тот бугай стоял, сложив руки на груди, смотрел на него, молча щерился от смеха. Потом, как бы нехотя, плечом оттолкнулся от притолоки и медленно подошел к шкафу. Рывком вырвал нож, зачем-то осмотрел его со всех сторон и сказал сиплым голосом самому себе:

— Похоже, прицел сбился… Еще раз, что ль, попробовать?… — И обратился уже к Щеткину: — Эй, паря, ты отойди в сторонку, от греха. А то отлетит, порезать может. Тебе надо?…

Щеткин снова сел на стул верхом, спросил:

— Так нормально?

— Ага. — Колокатов увидел, как бугай кивнул, отошел к двери, повернулся неуклюже, пару раз подбросил нож, переворачивая его в воздухе, и вдруг с неожиданной ловкостью швырнул его из-за головы.

Колокатов в ужасе зажмурился и почувствовал, как в животе у него что-то ухнуло вниз.

Фанера хрястнула, и с трудом разлепивший веки Колокатов увидел торчащий нож уже в десяти сантиметрах от своего лба.

— Петя! — У Дмитрия забулькало в горле. — Он что, сумасшедший? Этот твой спортсмен, мать его… — Сил закончить фразу не было.

— Точно, совсем сбился прицел… — пробурчал бугай, подходя тяжкими шагами к нему. Медленно наклонился, приставил свою широкую ладонь к стенке шкафа между вонзившимся ножом и виском Колокатова. Потом осмотрел ладонь с двух сторон и, вытащив другой рукой нож, подтвердил: — Ну, точно! — И показал ладонь Щеткину. — Вот на столько надо брать вправо. У меня точный расчет, прямо по центру. Как раз на ладонь сбился прицел. Но мы сейчас поправим… — И он пошел обратно к двери.

Дмитрий Сергеевич почувствовал неожиданно, что под ним мокро, но опустить голову и посмотреть, что случилось, мешали растянутые в стороны руки.

Проходя мимо Щеткина, бугай — услышал, словно сквозь плотный туман Дмитрий, — сказал:

— Этот твой хрен, дружок подлючий, ничего тебе не скажет. Потому что он жадный. А еще потому, что он Юрку боится куда больше, чем меня. И зря. Вот, погляди, как я сейчас сработаю… — Он стал прицеливаться, и Колокатов понял, что шутки, кажется, кончились… И завопил:

— Да стойте же! Погодите!.. Какой Юрка?! Я не знаю, о ком речь! Объясните хоть! А-а-а! — Он увидел, каким-то совершенно непонятным ему образом, лезвие ножа, летевшего ему прямо в глаза…

Он еще попытался отклонить голову в сторону, но шея его не слушалась. Резко хрястнуло возле самого уха… Колокатов молчал, повесив голову. А когда открыл глаза, увидел снова сидящего перед ним на корточках Петьку, мерзавца.

— Где тот человек, с которым ты встречался сегодня?

— Что?… — Дмитрий не мог прийти в себя от страха. — Не знаю я ничего… не знаю… Какой человек?

— Которого ты назвал своим двоюродным братом. Ну?! — заорал Петр.

— Не знаю, про кого, ей-богу…

— Врешь, сука! — рявкнул нагнувшийся к нему бугай и, медленно вытащив нож, провел плоской стороной по его губам. — Говори, а то больше я не промажу. Прицел восстановился…

— Он… Он… — леденея от смертельного ужаса, попытался что-то выдавить из себя Колокатов.

— Что он тебе сказал?! Быстро! Где сегодня акция?! Ну?! Когда?! Ах, ты!

Не увидев, а только почувствовав движение воздуха от резкого замаха руки с ножом, Дмитрий заторопился, уже совершенно не чувствуя ни своего тела, ни языка:

— Он торопился… Больше ничего… Он мне ничего не говорил, клянусь!.. Только Цветкову…

— Слышь, мент? — обратился бугай к Щеткину. — А ведь прицел-то восстановился! Надо теперь попробовать с закрытыми глазами… Раньше получалось. Ты отойди, чтоб ненароком…

Он снова вернулся к двери и стал прицеливаться.

— Мент, голову убери в сторону!

Петр на корточках послушно передвинулся в сторону.

— Я только отход ему организовал… — заторопился Колокатов, уже не понимая, что говорит, его просто несло. — Документы ему… аппаратуру… Корочки у него наши, официальные… Это — все… — Он уронил голову.

— Где будет операция?! — закричал Щеткин и хлестнул Дмитрия ладонью по щеке. — Ну?! Кто тебе с транспортом помогал?!

— А-а-а! — выкрикнул бугай, делая резкое движение и будто бросая нож.

Колокатов понял, что он уже умер, но новый удар по лицу и крик: «Отвечай!» — вернули его к жизни. И не открывая больше глаз, он слабо выдавил из себя:

— В клубе… детском… на Владимирской… В Перово…

— Когда?! — Очередной удар по щеке заставил его открыть глаза. Он увидел перед самым носом лезвие ножа.

— Когда, я спрашиваю?!

И Колокатов уже не почувствовал, а услышал удар по своей щеке.

— Сегодня, — одними губами выдохнул он.

— Во сколько?!

— Не знаю… Скоро… Сейчас…

— Спекся, — сказал Плетнев. — Звони в прокуратуру, а я на машине — туда!

— Я с тобой! Но он не ответил, кто ему транспорт обеспечил!

— Ты что, ненормальный?! — заорал уже на Щеткина Плетнев. — Какой, к черту, транспорт?! Потом будете «колоть»! Время кончается!

— Ладно, пусть здесь пока валяется… Успеем еще… Бежим!

Грозов ехал в Перово. Аня, сидя на заднем сиденье, слушала песню, тихо подпевая ей. Юрий слов не различал, но по выражению лица девушки понимал, что она поставила дешевенькую, сентиментальную песенку про ангелов. Из нескольких, предложенных ей «дядей Юрочкой», почему-то именноэта понравилась больше остальных. Он уже отмечал, что в зомбированном состоянии девушки эти «ангелы» наиболее точно ложились на ее настроение, успокаивали и в то же время помогали ей сосредоточиться. Чуть позже музыкальный фон этой песенки, записанной на лазерном диске бесчисленное количество раз, будет способствовать восприятию тех команд, которые он станет отдавать Ане спокойным, умиротворенным голосом, приглашая ее охотно, а главное, послушно исполнять его задание, крепко вбитое в ее сознание, и не отступать ни на шаг от каждой очередной команды. Повелевать чужим сознанием — это все-таки здорово…

Он смотрел на нее в зеркальце заднего обзора и даже слегка удивлялся тому, что, зная теперь наперед каждый ее шаг, каждое движение руки, каждый поворот тела, каждое слово, которое она произнесет, видя перед собой воочию — чего уж теперь-то стесняться, когда подготовка закончена? — малопривлекательное зрелище того, что произойдет, он, тем не менее, не испытывал к девушке, с которой в последние дни охотно спал, ни малейшего душевного тепла, ни сожаления. Вот, все-таки, что такое настоящий профессионализм… А это? Отработанный продукт жизнедеятельности, так можно было ее уже назвать…

Он смотрел на Аню и улыбался. И улыбка его казалась девушке ласковой, доброй и обещающей.

Время, которое он выбрал для начала проведения акции, было им выверено таким образом, чтобы Аня не появилась на празднике ни минутой раньше необходимого — ибо тогда ее появление станет сразу заметным, — ни позже, когда действо начнется и каждая новая фигура станет привлекать к себе внимание. А сейчас идут редкие первые родители, ведут детей. У некоторых из них дети уже давно в Доме культуры, куда пришли прямо из школы. И Аня, со своей спортивной фигуркой, сейчас вполне сходит за старшую сестричку любой малолетки. И, значит, своя.

Девушка вышла из машины, обернулась к нему и улыбнулась. Он посмотрел на нее в последний раз и решил, что не ошибся в выборе кандидатки: тело — девичье, замашки почти взрослой, а взгляд — типичного домашнего ребенка. Идеальный вариант…

— Ты пошла, — с ласковой улыбкой сказал он ей тихо уже в микрофон, не опуская стекла. Она услышала в своих наушниках и кивнула. — До встречи. Это будет скоро. А я все время буду рядом с тобой. Ты будешь слышать каждое мое слово. Иди, я люблю тебя.

Аня еще раз кивнула, поправила рюкзачок за спиной и пошла по направлению к школе. Грозов тут же отъехал в сторону, развернулся и вырулил к промзоне, обнесенной оградой из бетонных плит, кое-где отсутствующих. Проехав по замусоренному проулку, он подогнал машину к обычной для уличных окраин свалке бытового мусора. Здесь он ее и бросил, загнав между двумя разросшимися кустами серой от пыли, так, видно, никогда и не расцветавшей сирени. Другая его машина находилась далеко впереди, напротив автозаправочного комплекса, почти у выезда на шоссе Энтузиастов. Из той машины — он проверил — был хорошо виден Дом культуры, а следовательно, ему удастся на значительном удалении от места акции понаблюдать за ее результатом. И еще две машины он поставил сам: одну — возле госпиталя в Лефортове, а вторую — у последнего на сегодня своего пристанища, опустевшего ввиду ухода Ани.

Оставляя синюю «шестерку», к которой он успел немного привыкнуть, он еще с утра позаботился, чтобы на ней нигде не осталось его пальцевых отпечатков. Сейчас осталось только протереть руль, рычаг скорости да дверные ручки. Быстро покончив с этим, Грозов забрал сумку со сканером, запер дверцу, забросил далеко на свалку ключи от машины и, закинув ремень сумки на плечо, пошел обратно. Легонько постучал по передатчику, висевшему у него на груди. Эти постукивания услышала Аня, тихо откликнулась.

— Ты уже возле Дома культуры, — негромко начал говорить Грозов. — Перед тобой ступеньки и двери. Ты поднимаешься и подходишь к дверям. У тебя все хорошо и отличное настроение… Все ты делаешь правильно… Я вижу тебя… Я всегда рядом с тобой, моя девочка… Я тебя люблю…

У Грозова была отличная, тренированная зрительная память, и поэтому разговор с девушкой он, побывавший утром в клубе, мог бы вести с закрытыми глазами. Но в ее плеере был вмонтирован чувствительный микрофон, и Юрий слышал все, что делалось вокруг: разговоры, шум шагов, перекличку детей, стук открывающихся и закрывающихся дверей.

Вот Аня вошла в здание и увидела перед собой высокую раму металлоискателя, через который посетители, оставив на столике свою ручную кладь — сумочки, а также металлические вещи из карманов, проходили дальше. Затем охранник в черной форме в присутствии владельцев открывал их сумки и проверял содержимое. Задержки именно в этом месте больше всего и не желал своей «гладиаторше» ее «дядя Юрочка».

Чувствуя, что Аня как раз подходит к этому месту — было слышно звяканье металла о полированную поверхность стола, — Грозов немедленно откликнулся на эти звуки:

— Покажи этому охраннику свое приглашение, девочка моя… Улыбнись ему и сними рюкзачок. Положи на стол перед ним… А теперь спокойно проходи через раму. Сейчас он посмотрит, что у тебя в рюкзачке, и отдаст… Если спросит про термос, скажи, что сок для питья… А ключи — от дома. Ты закрой рюкзачок и спроси у него: «А где здесь детский праздник?»

Он услышал, как Аня спросила:

— А где здесь детский праздник?

— На, девочка, — ответил густой бас, — возьми свой рюкзачок… У тебя в термосе чаек, да?

— Нет, мандариновый сок. А это — ключи от дома.

— Хорошо. Ну, иди. Поднимайся по этой лестнице и — направо, там зрительный зал.

— Спасибо, дядя.

— Умница, Анечка, — с легким выдохом сказал Грозов.

Первый маленький экзамен прошел на «отлично» — девочка действовала как автомат. Это хорошо… Он услышал стук Аниных каблуков по каменным ступенькам лестницы.

— Ну что, ступеньки закончились? — заботливо спросил он. — Теперь поверни не направо, а налево… Иди прямо… Перед тобой две двери — направо и налево, тебе нужна та, что налево. Достань ключ — самый большой, оглянись, нет ли кого?

— Нет, — спокойно ответила Аня.

— Отлично. Открывай дверь… — Он услышал звяканье металла, скрип двери.

— Ой, тут темно!

— Не волнуйся, девочка, справа у двери выключатель. Нащупай его на стене. Есть?

— Да, нашла… — Щелчок. — Я на месте.

— Ты ключ вынула?… Тогда запри за собой дверь и ключ не вынимай.

— Все сделала.

Но он уже и сам понял, что его инструкции выполняются четко — по звуку запираемой двери.

— Теперь слушай внимательно. Повернись, перед тобой в стене шкаф, видишь?

— Вижу.

— Открывай, он не заперт. Но пломбу надо оторвать… Сделала?

— Да.

— Все, что тебе нужно, находится в свертке под скрученным в колесо шлангом. Достань и начинай работать. И говори негромко, что делаешь. А делай, как привыкла каждый раз. Как сегодня, недавно.

— Хорошо, — механическим голосом ответила Аня. — Я достала пояс. Положила на столик… Две баночки… шурупы… изоляционная лента… Я раздеваюсь… надеваю… затягиваю… вставляю баночки, приматываю изоляцией… Раз, два, три… Все. Я надеваю курточку… Я правильно сделала? Успела, дядя Юрочка?

— Умница… Отлично… Достань термос и выпей хороший глоток. Закрой и спрячь в рюкзачок, он тебе еще разок понадобится… Сделала?

— Да… Я прячу термос.

— Молодец. Присядь на табуретку, видишь ее? И отдохни, почувствуй, как сок тебя успокаивает… Почувствовала?

— Да, я спокойна.

— Теперь вспомни, что ты еще должна сделать?

— Я помню, — изменившимся, монотонным голосом сказала Аня. — Я застегиваю молнию… Подпрыгиваю и слушаю… Ничего не звенит… Могу выходить.

— Умница… А сейчас мы с тобой будем повторять в обратном порядке…

Грозов подошел к коричневой «девятке» — не новой, с большим сроком проката, если судить по спидометру, но, по уверению все того же хмыря из Генеральной прокуратуры, вполне надежной. Сел за руль и достал из сумки сканер. Включил его, и на экране возник схематичный план помещения. Замигал зеленый маячок, установленный на поясе с взрывчаткой, надетом Аней. Все ее проходы теперь будет четко показывать на экране монитора этот передвигающийся вместе с ней маячок.

«Ну все, можно трогать», — мысленно сказал себе Грозов. Теперь его присутствие здесь больше не требовалось. Машина уже запущена, оставалось лишь контролировать ее действия. Но были еще и другие, не менее важные дела, которые требовалось также завершить сегодня. Только сегодня! Потому что завтра начнется уже совсем другая жизнь…

Маячок, который Саид установил на зеленой машинке супруги Турецкого, в которой та ездила сегодня весь день то в школу, где учится… нет, уже, можно сказать, отучился этот Антонов сопляк, то домой, на Фрунзенскую, где эти идиоты потеряли Ахмеда… вот же кретины!.. то в зоопарк… Но самое главное, Саид успел узнать последний их маршрут. Эта болтливая и примитивная баба успела сообщить своему охраннику, который катался за ней по Москве весь день и прихватил-таки болвана Ахмеда, что во второй половине дня будет в госпитале у мужа. Естественно, не одна, а с пацаном. Ну, ей же хуже…

Фактически, как уже рассчитал про себя Юрий, обе акции должны совершиться почти одновременно. На всякий случай он позвонил Турецкому домой, но телефон молчал, значит, баба уже в пути.

Из Перово в Лефортово не так уж далеко, да и транспортной проблемы пока не было. Машина шла хорошо. Монитор сканера, стоящий на соседнем сиденье, показывал устойчивый сигнал, который означал, что девушка сидела и ждала его команды. Молодец, послушная. Да и напиток должен уже подействовать. Если все пойдет так и дальше, никаких проблем уже не будет…

— Ну, Аня, теперь ты можешь выходить, — негромко сказал он в микрофон. — Подходи к двери. Но сперва погаси свет и осторожно поверни ключ… Ну, сделала? Чего молчишь?

Аня, стоя в темноте, взялась за ручку двери и замерла, словно в нерешительности.

— Я не слышу тебя, моя хорошая. Что случилось? — осторожно спросил Грозов.

— Дядя Юра…

— Да-да, Аня, я тебя слушаю. Что ты хочешь сказать мне? О чем задумалась?

— Я песню вспомнила…

— Это хорошо, — похвалил девушку Грозов и почувствовал, что напряжение у него спадает. Отпустило, все идет нормально…

— Мотив помню, а слова?… «Потому что высоко наши ангелы взлетели»?… Нет, не высоко, а «потому что в небесах…», да?

— Не мучайся, я тебе напомню. Ты у меня молодец, Аня.

— Ну, я пошла?

— Да, конечно. Но сначала открой дверь и тихо выгляни, посмотри, нет ли людей в коридоре?… Нет?

— Нет.

— Спокойно выходи, ключ оставь в двери, просто прикрой дверь. Иди прямо… Умница… Сейчас повернешь направо и войдешь в зрительный зал…

Пройди до сцены и поверни налево. Ты видишь ряды составленных кресел. В них уже сидят люди, верно?

— Сидят. Их немного.

— Да-да, я вижу. Садись и ты — в любое кресло, лучше вон там, за их спинами. Обернись, видишь?

— Вижу…

«Отличный сканер, — подумал Грозов, глядя на экран монитора. Усмехнулся: — Научились делать… Молодцы…»

Каким-то внутренним взглядом увидел, как Аня, в застегнутой до горла серой курточке, садится в кресло в последнем ряду, у самой сцены. Девочка спокойна и сосредоточенна. Подумал, что это, пожалуй, лишнее. И тут же сказал ей:

— Анечка, милая, ты слишком серьезна. Опусти молнию до груди, ниже не надо. Расстегни воротничок. Вот так… Улыбнись, ты такая красивая, когда улыбаешься. А теперь вспомни твою любимую песню, — и он запел тихим, ровным голосом: — «В небеса наши ангелы взлетели…» Ты про эту? Вот так и посиди. Улыбайся и жди, пока не соберется много детей. Я скажу тебе, когда мы с тобой увидим наших ангелов, хорошо, моя славная девочка?

— Я буду ждать.

— Я с тобой, я все время смотрю на тебя и любуюсь, моя любимая…

И Грозов с удовлетворением зафиксировал, что зеленый огонек маячка замер именно там, где он и наметил ему быть…

Теперь можно было подумать и о себе…

Он достал из кармана мобильник, на экране которого было высвечено имя «Аня», — собственно, это был его «спусковой крючок», но пока он не нужен, — и высветил другое имя — Мурад. Нажал вызов. Тот подозрительно долго не брал трубку, наконец откликнулся, но каким-то сонным, что ли, голосом.

— Мурад, в чем дело? — сердито сказал Юрий. — Почему не звонишь? Ты опять нарушаешь наш договор?

— Извини, дарагой. — Голос вроде бы проснулся, и акцент стал яснее. — Это не Мурад с тобой гаварит. Я — Абдулла. Тибе Мурад нужен? А он ни может сичас, он ва двор вышел, что сказать?

Грозов насторожился: что-то в акценте показалось ему неестественным, как будто нарочитым, фальшивым. И он осторожно сказал:

— Пусть Саид возьмет трубку.

— Слушай, нэт Саида. Кто говорит? Что пиридать, а? Ти скажи, я пазаву! Ты кто, дарагой?

Грозов быстро отключил мобильник. Интуиция ему подсказывала, что там, у Мурада, затаилась опасность. Не может посторонний брать трубку Му-рада. Значит, что? Неужели ЭТИ все-таки достали?! Очень плохой вариант, очень!.. Это — деньги, это — убежище, это… да все, что необходимо для дела… Ай, как плохо!..

«Ну что ж, — подумал он, — тем громче, значит, будет мой ответ…»

— Успели? — раздраженно спросил Владимир Федорович Яковлев у своих оперативников, которые пытались зафиксировать звонок, чтобы вычислить местонахождение абонента.

— Постараемся, — деловито отозвался один из них, сидящий в наушниках перед сканером, уменьшенную копию которого утром передал Колокатов своему «работодателю». — Чуток бы подольше поговорили…

— Ну, я и так старался, — поморщился генерал и безнадежно махнул рукой. Затем обернулся к сидящему в кресле Мураду, руки которого были скованы наручниками. — Я так понимаю, гражданин Санакеев, — сказал он, — что это был ваш клиент, который очень недоволен тем, что вы нарушили с ним договор. И вот с этого места давайте подробнее. Это в ваших интересах. С вами — договор, значит, вы и являетесь заказчиком террористического акта. А за это — вы прекрасно знаете — вам грозит пожизненное. И еще добавлю: если вы знаете, когда и где произойдет теракт, и промолчите, то мы будем считать вас также и его главным организатором. Ну, больше пожизненного заключения у нас, ввиду моратория на смертную казнь, все равно не дают, однако в каждом деле могут быть свои исключения. Да вы просто и не доживете до суда, убийц детей даже закоренелые преступники не жалуют. А уж мы постараемся, чтобы вам создали подходящие условия в камере для отморозков. Организуем вам «стрелку» с ними. А вот ваш помощник Ахмед, который вас, кстати, уже выдал с потрохами, его судить будут у него на родине, может, и немного дадут, так он уже раскаивается, что с вами связался. Думаю, что и другой ваш помощник — Саид, которого допрашивают в соседней комнате, тоже последует примеру Ахмеда. И тоже все на вас повесит. Вот так. Я советую вам поторопиться. Зная Грозова, вы должны понимать, что этот маньяк-убийца не остановится, если мы сами его немедленно не остановим. А вы знаете, где сегодня и что должно произойти. Знаете потому, что говорили, будто у вас мало времени для организации террористического акта в детском клубе. Это все у нас зафиксировано — все ваши вот эти телефонные переговоры. Мы и прибыли сюда не наудачу, а знали, что застанем вас здесь. Делайте выводы, времени ни у вас, ни у нас больше нет.

Яковлев поднялся и посмотрел на часы. Покачал головой и сказал:

— Значит, так, ребята, если ровно через минуту он не заговорит, вышибите из него дух. Не он, так Саид скажет, тот, по-моему, умнее этой жирной свиньи. А я пошел, противно слушать, когда мужики визжат от боли. Время пошло. — И он направился к двери, а оперативники дружно уставились каждый на свои наручные часы.

— Тридцать секунд, — сказал один.

— Сорок, — сказал второй, поднимаясь и засучивая рукав.

— Пятьдесят, — хмыкнул третий и тоже поднялся, лениво потянулся.

— Я скажу! — завопил Мурад, дергаясь всем телом.

— Смотри, — недовольно сказал первый, опуская руку с часами, чуть-чуть не опоздал, а я уж…это, приготовился… Ну, быстро! — гаркнул он. — Где и когда?!

Через пять минут Яковлев позвонил в Москву и отдал приказ своим оперативникам и мобильной группе спецназа немедленно приступить к захвату террориста в Доме культуры «Радуга», что находился в Перовском районе Москвы.

Следующий звонок он сделал Меркулову, но того на месте не оказалось, и он сообщил те же данные, добытые во время допросов преступников, задержанных в их собственном доме в Ногинске, секретарше Константина Дмитриевича, которую знал давно и был уверен, что она ничего не напутает и передаст шефу, как только тот появится.

Клавдия Сергеевна и передала, причем сразу же, поскольку одна знала, что ни на какой коллегии Меркулов не находится, да и не было ее сегодня, а все разговоры — для отвода глаз. Сам сидит, запершись изнутри, в своем кабинете, потому что категорически не велел его беспокоить. Но Клавдия-то знала, что интерком у него включен и он услышит, если она ему что-то срочное скажет.

— Я понял, — ответил осторожно Меркулов. — Ни для кого меня по-прежнему нет, спасибо, Клавдия Сергеевна. А если позвонит Плетнев или… ладно, тогда соединяй.

Умная женщина, секретарша не сразу, но поняла, кого имеет в виду шеф под словом «или». Утром привезли к нему на допрос Щеткина из Матросской Тишины, потом конвоиры уехали, сказали — до вечера, а Константин Дмитриевич сразу заперся и больше не выходил. И никого не принимал, чаю не просил, не отзывался даже на срочные звонки. Небось, что-то они вдвоем с этим Сашиным дружком замыслили. А может, даже?… Нет, не решалась Клавдия Сергеевна, женщина во всех смыслах положительная, приписывать своему уважаемому «начальству» какие-нибудь мальчишеские выходки. Однако?…

Ну да, с другой стороны, тот же Сашенька, в которого многие годы была по уши влюблена Клавдия, а бывало, иногда даже срывала с ним и «цветы наслаждения», отменный хулиган и босяк, у которого не было, наверное, ничего святого, являлся ближайшим другом ее шефа. И ей иной раз даже казалось, что, несмотря на солидность и груз ответственности, на генеральские чины, они оба до сих пор способны на мальчишеские поступки, — словом, два сапога — пара… Ну, не во всем, конечно, но… как говорится… В тихом омуте черти-то и водятся. Вот и сейчас у Меркулова далеко не все так просто… Видно, что он ждет какого-то важного для себя известия. Потому и никаких решений не принимает…