Итак, Володя Яковлев, который упорно рыл землю, расследуя линию убитого адвоката Берендеева, располагал следующими данными. Убили Берендеева из-за какого-то давнего дела, которое бесследно исчезло. О деле не известно ничего, кроме того, что героем его был некий изобретатель, носивший редкую фамилию Свет. Свет хотел получить патент на что-то… на что? Возможно, здесь заключается разгадка?

В Москве на улице Тверской, по соседству с памятником Юрию Долгорукому, есть старинное здание, крашенное в красный цвет. Если вы, пройдя через ажурные чугунные ворота, зайдете сюда, то попадете в учреждение, где сохраняются сведения обо всех патентах на изобретения, выданных — вначале в СССР, потом в России. Физика и химия, медицина и биология, психология и педагогика — все подотчетно здешним специалистам. Ничто не исчезает бесследно.

Ветхозаветный вахтер, который, судя по синему халату, седым зачесанным височкам и видимому отсутствию оружия, сохранялся в качестве реликвии позднебрежневских времен, посмотрел на Володю пронизывающим взглядом, как на пионера, который собрался проникнуть в кино на фильм категории «Детям до шестнадцати». Только удостоверение сотрудника МУРа помогло смягчить старика, но, судя по тому, каким взглядом он проводил Яковлева, переубедить его не удалось.

— Вам на третий этаж и направо, — соблаговолил он все же выдать нужную информацию. — Комната номер триста семь.

Поднявшись на третий этаж по мраморной лестнице, сохранявшей налет былого парадного величия, Володя Яковлев отыскал триста седьмую комнату без труда: он прямо-таки уткнулся в нее взглядом. Володя потянул вниз дверную ручку, и тут случилось нечто неожиданное. На пороге он был застигнут шквалом сокрушительного женского хохота и застыл, обливаясь холодным потом при мысли, вдруг у него брюки расстегнуты или случилась еще худшая катастрофа, о которой он ведать не ведает… До какой все же степени люди боятся показаться смешными!

— Мы не над вами, не над вами смеемся! — моментально утешила его одна из сотрудниц патентного бюро, чей стол стоял прямо напротив двери; бросались в глаза ее крашенные в красный цвет длинные крючковатые ногти. «Как у вампира», — подумал вконец деморализованный Володя: не родился еще мужчина, на которого такие ногти в сочетании с громогласным хохотом не нагнали бы страх. — Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. — Кажется, вежливостью она хотела извиниться за неуместное поведение — свое и всего своего отдела. — Что вы хотите?

Изложить свою просьбу для Володи было минутным делом. Еще не дослушав, сотрудница, оказавшаяся, в общем, неплохой девицей; забегала вампирными ногтями по клавиатуре. Через экран поплыли, сменяя друг друга, белые строчки на синем фоне.

— К сожалению, Света нет, — оповестила она спустя несколько секунд.

— Что, пробки перегорели? — хихикнула за соседним столиком толстушка в фиолетовом свитере, которая, очевидно, никак не могла угомониться. Обладательница вампирных ногтей обдала ее суровым взглядом и обратилась к Володе Яковлеву:

— В нашу базу данных введены сведения о патентах, выданных начиная с тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Наверное, интересующий вас патент оказался выдан раньше….

— Ну так я же вам и говорю, — попытался вставить свое веское слово Яковлев, но красный ноготь уже неумолимо уперся в толстушку:

— Наташа, будь добра, сбегай в архив. Поищи там в картотеке фамилию «Свет», годы… какие, вы говорите, годы?

— Восьмидесятые, может быть, начало девяностых.

— Наташа, слышала? Сбегай, золотко, и без патента не возвращайся.

— Вечно как что, так сразу Наташа, — посетовала Наташа, но, не тратя понапрасну слов на возражения, поднялась из-за стола и с недовольными стонами пошла куда-то — видимо, в архив. Неизвестно, была ли девица с красными ногтями здесь начальницей, но, во всяком случае, с ней считались.

— А вы пока почитайте, над чем мы тут со смеху покатывались, когда вы вошли, — любезно предложили Володе. — Это нам принесли рекламную листовку какой-то китайской фирмы. Ничего подобного мы в жизни не видели!

Володя, не привыкший на работе отвлекаться на какие-то китайские рекламные листовки, начал читать невнимательно, без особого энтузиазма. Внезапно притормозил, словно автомобилист перед неизвестным дорожным знаком, вчитался внимательнее. Пошевелил бровями, хмыкнул. Еще раз хмыкнул. И потом уже расхохотался, не стесняясь, от всей души.

На типографском листочке значилось следующее:

«Короткое ознакомление.

Наша компания является комплектной экономической субстанцией, которая имеет положение независимого законного человека, объединение, капитал и производство которого образует вместе с членами многоступенчатое органическое целое. В компании средний год — 32 года. Оперативные персоналы с каждым годом все больше. В октябре 1988 гога наша компания с Японскими и Итальянскими предприятиями построить завод местно-специфических продуктов, выпускаемый здравоохранительные палочки.

Наш товар завоевывает обожание у модных женщин и является умным выбором мужчин. Изделия сделаны из чистого сталиниста улучшенного качества. Наша компания — международная компания крепких органий и могучей силы. Она имеет могучую технику и выпускать 6 серийных продукций, пользующихся большим спросом. Главное оборудование компании введено из Италии и Японии, а сырье только из бычьей кожи 1-го сорта. В 94 гоге она стала пепедовым предприятием 2-го разряда крупных типов. Наша основная цель так: Качество первое, а репутация больше всех! Главная мысль нашей компании: Солидное отношение к контракту и строгое придерживание репутации!

Компания искренно желает установить активную и стабильную связь с имеющими мощь партнерами, вместе расширить, совершить великое устремление! Компания на основе смелого творчества установила свои канцелярские пункты в инострашных странах, организовала тортовые сети и подставительства в Ыжной Корее, Юхной Америке, Пинсифании, Волгогпаде, Новосибипске и Санкт-Детербупре. От всей думи приветствуем всяких друзей к нам из разных кругов сторон вести переговор, подруфиться, развивать экономику и вместе разгоготеть.

Город Ичунь обладает просторной территорией с богатыми природными ресурсами. Он славится своим названием — «Город своеобразных естественных и гуманитарных пейзажей». В этой местности растут около 60 видов горных съедобных трав и ягод, таких как: бЬдяки щетинистые и деревянные грибы, живут черная медведь, летучий дракон и водяной олень.

Среди диких фруктов есть: кедровый орех, орешник и желудь. Растет стройный, вечнозеленый во все времена года вековой лес кедров и лес искусственных лиственниц.

Имеются богатые ресурсы железа и магнитного железняка для производства херросплавов, вольф рамприродный его цвет блестящий, а так же непонятные ресурсы в 250 тысяч Му угодные для освоения».

Пока Володя наслаждался знакомством с предлагаемой продукцией наших возможных деловых партнеров — китайцев, среди которой выделялись «свиная и конная щетина, шерсть зайца и разные пухи», а сотрудницы отдела в судорогах сползали под столы, переживая вместе с ним заново эти великие открытия, вернулась Наташа. И не с пустыми руками!

— Нашла! — застенчиво улыбнулась она. — Один из соавторов — Свет Григорий Иванович. Специальность — химия. Открыл новый способ производства пластмасс…

— Огромное вам спасибо, Наташа!

— Не за что, — кокетливо покраснела Наташа, — такая у нас работа.

Володя принял из ее потных ладошек мутноватую ксерокопию, где было отмечено: «изобретение номер… Описание технологического процесса… Практическая ценность: высокая… Авторы: Плахова Татьяна Сергеевна и Свет Григорий Иванович…»

Загадочное слово «свет», которое в пылу спора повторяла мама, исчезло у Лизы из памяти, как исчезает из памяти человека все, с чем он не в силах справиться, что не в состоянии переварить. Единственное, что она помнит: было что-то непонятное и, должно быть, нехорошее в этом споре. На своем крошечном опыте она испытала, что ссоры между близкими людьми бывают так безжалостны и разрушительны, что заклятые враги могут к этому только стремиться. Посетитель, навестивший квартиру Плаховых сразу после их приезда в Москву, не был для нее чужим: это ее дядя, мамин брат, Виктор Сергеевич Милютин. Лиза не забыла, как в былые годы, давным-давно, когда она была маленькая, а Боря ходил в начальную школу, мама возила их в гости к дяде, который обитал в двухкомнатной квартире старого, с величественной аркой, дома на Первомайской улице. Тогда щевелюра дяди Вити еще не вытерлась, не поредела. Дядя был красивый, огромный, шумный, затевал с приволжскими племяшами игры, в процессе которых непременно что-нибудь падало, сдвигалось с места, порой даже разбивалось, но он совсем не сердился. Что с ним сталось за эти годы? И мама — почему она с ним так грубо разговаривала? Ведь она же любила брата, она, казалось Лизе, затем и возила к нему своих недружных детей, чтобы показать на примере, какие могут быть отношения между братом и сестрой — добрые, теплые, воистину родственные! Да-а, пока Лизы не было, между Татьяной и Виктором разбилось что-то куда более ценное, чем фарфоровая тарелка или даже хрустальная ваза…

Лиза тряхнула головой так, что на лицо упали волосы. Семейные разборки ее не касаются. Ссорьтесь вы, Плаховы-Милютины, как хотите, она — сама по себе.

Сама по себе? Вот именно. Не из-за своей ли семьи Лиза со времени приезда из Вайсвальда остается сама по себе? Те, кого подсовывала ей в знакомые мама, Лизе не нравились. Единственные ее друзья — во всемирной сети, где общение анонимно и безлично, и, наверное, потому там обращают внимание на ее личность. Только там. Здесь, «в реале», как выражаются завсегдатаи Интернета, Лизиной личности мешает проявиться фамилия. Мама обещала, что в Москве у Низы появится много друзей, но пока никакого результата их светские вылазки не принесли.

Вот вчера, например, скучнейшая была парти! Ну что за экземпляры на нее собрались? Откуда только откопали таких фриков? Чего стоит одна эта накрашенная и декольтированная старуха, которая всю дорогу сюсюкала: «Мой мальчик не устал? Мой мальчик не хочет пи-пи? Если захочешь пи-пи, скажи своей мамочке!» А «мальчик» — раскормленный бульдог в костюмчике из твида за четыреста долларов — флегматично ронял слюни на изузоренный паркет. Лизу чуть не стошнило — и от этих собачьих нежностей, и от выпуклых, коричневых, похожих на пуговицы родинок, которыми была усыпана тощая, глубоко открытая непристойным для такого возраста красным платьем грудь старухи. Те, кто помоложе, по крайней мере, выглядели прилично, по-европейски, и умели себя вести. Но от них-то Лиза и получила самый сильный удар.

— Мисс Плахова, — осведомился один из них, одетый в серый костюм-тройку и весь какой-то гладкий, холодный, — как вашему отцу удалось выпутаться из истории с Полом Пеппером?

— Это имя мне ни о чем не говорит, — ответила Лиза.

— Как, неужели не знаете? — прищурился собеседник. — Пол Пеппер, лихой такой предприниматель из Техаса, настоящий ковбой. Он еще построил в Приволжске гостиницу мирового класса, «Волга Форевер». Доходное место, как выражаются в пьесах русского классика Островского… Гостиница-то по-прежнему стоит на волжском берегу?

— Да, стоит. — Приятели гладкого обступили их и прислушивались. — Но при чем тут мой отец?

— При том, что «Волга Форевер» принадлежит теперь ему, не так ли? Гостиница стоит, а Пола Пеппера застрелили. Вашего отца ведь допрашивали в связи с этим делом?

— Допрашивали, — подтвердил один парень со стороны; если бы не ситуация, Лизе он мог бы понравиться. — И ничего не нашли.

— Если ничего не нашли, значит, ничего и не было, — отрезала Лиза и повернулась, чтобы уйти от этого сборища. Вслед ей раздавался смех — не слишком обидный, с добродушными интонациями, как бы говорящими: «Да ладно тебе, брось выеживаться, здесь все свои!» Но Лиза чувствовала себя так, словно ее насильно заставили проглотить что-то горькое, и сегодня утром проснулась с сознанием, что родиться Плаховой — это ужасно.

А что такого ужасного в том, чтобы родиться Плаховой? Нужно, в конце концов, взглянуть горгоне Медузе общественного мнения в ее гадкие слизистые глаза и детально выяснить, в чем обвиняют Лизиных отца и мать. Наверняка это такие глупости, что опровергнуть их Лизе будет нетрудно. И потом, если снова встанет вопрос о том, что она Плахова, Лиза откровенно спросит: «А что вы имеете против моего отца?» Если это что-то личное, тогда ничего не попишешь, скатертью дорога, разбежимся в разные стороны, как вежливые люди. Но если предубеждение против Плаховых основано на журналистских выдумках, тогда Лиза станет их опровергать. Хладнокровно, доказательно, имея на руках факты. Ее родители — разумные в целом люди и в Приволжской области отлично наладили хозяйство, но силы общественного мнения они недооценивают. Быть может, именно Лизе, воспитанной в Вайсвальде, предназначено изменить имидж Плаховых в глазах России? Решено: она возьмет на себя общение с прессой. Но для начала не мешает узнать, что о них пишут.

Для того чтобы составить картину высказываний прессы о Плаховых, Лизе ни к чему было бежать к придорожному киоску за газетой. Московский ее компьютер, подобно приволжскому, бодрствовал денно и нощно, сигнализируя о том желтым огоньком кнопки включения монитора. Лиза тронула «мышку» — желтый огонек сменился зеленым, системный блок загудел, посылая сигнал о полной боевой готовности. Круглосуточное подключение к Интернету также было обеспечено… Войдя в русскоязычную поисковую систему «Рамблер», которую обычно не слишком любил а за притаскиваемые ею горы ненужного хлама, Низа набрала «Плахов» и стала ждать результата. Результат не замедлил себя ждать: верных двадцать страниц, и это еще не предел, судя по двойной стрелочке после числа «20».

Как и положено, парад материалов открывался официальными сведениями. Плахов Глеб Захарович, губернатор Приволжской области, родился в трудном 1953 году, из рабоче-крестьянской семьи… работал на заводе, заочно учился в институте, много лет и сил отдал химической промышленности… совершил восхождение по административной линии… Сама не отдавая себе отчета зачем, Лиза сохранила эти файлы в отдельную директорию, которую назвала «СЕМЬЯ». Конечно, она могла бы расспросить родителей, те с охотой поведали бы дочери свою биографию, но так будет официальней. Смешно — узнавать из Интернета о собственных родителях! Ничего плохого пока не сообщалось, одно хорошее: наладил хозяйство в Приволжске… область разбогатела… любовь и уважение сограждан…

«Убийство Питера Зернова», — выскочило вдруг перед ней на экран монитора. А при чем здесь убийство журналиста, о котором Лиза в своих заграницах краем уха слышала и знала о нем только то, что он разоблачает преступных олигархов, наподобие Корсунского? Содержание статьи «Известий», в которой говорилось об убийстве Зернова, она в подробностях читать не захотела, но ей необходимо было уточнить, при чем тут папа… Папа оказался, в общем, ни при чем: просто-напросто статью завершал длинный перечень фамилий, которые, по данным Зернова, составляли сотню самых богатых людей России. Среди них Плахов Глеб и Плахова Татьяна… Всего-то навсего!

«Ах, все понятно! — воспылала негодованием Лиза. — Типичный журналистский прием: пишут о каком-нибудь громком нераскрытом преступлении и рядом упоминают невинных людей, и получается, будто и они запачканы, однако этого пока никто нс может доказать… А вы докажите! Докажите, прежде чем поливать грязью! Да, мой папа — не нищий из подворотни, ну так что же? Из-за этого его нужно убийцей обзывать? Нет, вы покажите, кто из-за него пострадал. Никто? Значит, это все ваши фантазии, а в цивилизованной стране на вас подали бы в суд».

Вернувшись на страницу поиска, Лиза нажала заголовок следующей статьи, которая называлась, по ее мнению, с дешевой вычурностью: «Мертвый дом властителя Приволжска». Положив холодные пальцы на веки усталых глаз, Лиза ненадолго отвернулась от монитора, пока компьютер грузил очередную страницу с картинками, а когда повернулась, чуть не шарахнулась. С экрана на нее таращилось самое безумное, какое можно только вообразить, лицо, с перекошенным черным ртом, с глазами, в остекленелости которых читалось не то долгое страдание, не то всемирная злоба. «Клевета! — заранее решила Лиза. — Видят, что нормальные люди ничего плохого о Глебе Плахове не говорят, поэтому вытаскивают всяких ненормальных». Так она подумала… и начала жадно пожирать строчки заведомой клеветы. В названии и лице с фотографии было что-то неотразимо гадостное, то, что притягивает, как… как свет. При чем тут свет, какой свет, откуда он выплыл? Если речь идет о гадости, скорее, нужно было сказать «как тьма». Лиза темноту не любила, она ее с детства боялась. В темноте могло скрываться все, что угодно, и Лиза слабо верила взрослым, которые твердили как заведенные, что все мирно, спокойно и никаких чудовищ за шкафом нет.

«Когда я шел туда добровольно, то надеялся, что меня, как обещали, излечат от моего страшного пристрастия, — читала Лиза. — Я мечтал о том, как пере-стану приносить близким страдания; превращусь в нормального полноценного человека. Но, пройдя приволжский концлагерь, я полностью утратил человеческое, что во мне было. Я не знаю, жив ли я еще, потому что как может считать себя живым тот, кто побывал в аду?»

Статья, подписанная унисексовой фамилией Шаповал, в мрачных тонах повествовала о принудительном излечении наркоманов в рамках отдельно взятой Приволжской области. По утверждению доверенного лица губернатора Валерия Ягупова, лишение нарко-гиков в сочетании с трудотерапией и радостным мировосприятием творят чудеса, позволяя добиваться девяностапятипроцентного исцеления — результат, который не снился ни одной специализированной клинике в мире! Губернатор приглашал зарубежных гостей, показывал им чистые светлые домики на природе, счастливых обитателей, которые спешили поделиться вестью о том, какими безнадежными наркоманами они были раньше и какие великие изменения к лучшему с ними произошли под чутким руководством Ягупова, которого все запросто звали Валерой. Они молчали только о том, что не могут рассчитывать когда-либо выйти за пределы этого рая, потому что их рабский труд успешно использовался на тяжелых опасных работах. Если кто-то сваливался и умирал от напряжения, которое могло бы стать смертельным не только для изнуренного больного организма, его заменял следующий, взятый по разнарядке. Людям, никогда в наркомании не замеченным, подбрасывали наркотики только для того, чтобы пополнялась бесплатная рабочая сила! А если кто-то смел написать письмо на волю или откровенно поговорить с постоянно посещавшими «клинику будущего» журналистами, он мог стопроцентно ожидать пыточного подвала, помещавшегося в цокольном этаже каждого уютного домика. В подвале связывали, помещая голову между ногами, избивали резиновыми палками, «ставили ежа», втыкая сотни шприцев в ягодицы и оставляя так на сутки и дольше… Впрочем, «ежа» могли ставить и просто так, ради удовольствия охранников, весело гоготавших: «Ну что, будешь еще колоться? То-то! Не говорите, что вас здесь не лечат!» Вот на таком страшном фундаменте зиждилось благополучие Приволжской области.

— Папа, — прошептала Лиза. — Папочка, миленький, папочка! — как заблудившаяся пятилетняя девочка, повторила она.

Зажмурив глаза, она представила себе отца, каким привыкла представлять его себе вдали от дома, когда тосковала по родным. Для мамы главным светом в окошке был Боря, а Лиза всегда считалась папиной дочкой, обожала виснуть на нем, когда он приходил домой, любила его сильные, но с женственной мягкой пухлостью руки, любила его просторные домашние байковые рубашки, в которых он выглядел таким уютным и родным. От этого человека могло исходить только добро. Он всегда был для нее чутким, отзывчивым, готовым помочь…

Открыла глаза. В нее, дочку Глеба Плахова, настойчиво вглядывалось искаженное страдальческое лицо с фотографии.

«Эта статья — заказная дешевка, — отчаянно ущипнула себя за руку Лиза. — Как они могли опубликовать такой кошмар?»

Да, и впрямь кошмар. Но только чей?