— Егор, — сказала Валентина, — у Владика в школе собирают по двести рублей.

— Это еще на что? Недавно же платили…

— То были деньги за завтраки, — терпеливо разъяснила Валентина, ставя перед мужем тарелку, полную мяса, перемешанного с картошкой, — а это за охрану. Сейчас повсюду теракты, ты же знаешь, а террористы обожают школы захватывать.

Егор Князев, скривившись, погрузил ложку в дежурное блюдо — семьдесят процентов картошки, двадцать тушенки, десять воды, называется «рагу», от поговорки «ужин отдай врагу». Зачерпнул, отведал и, с набитым ртом, пробубнил:

— Лады, ничего страшного. Дам и двести, если надо. У меня, Валя, дела в последнее время ох как пошли…

— Что? — не расслышала Валентина. — Ох? Почему «ох»?

— Да нет, это я в смысле, что дела хорошие… Хорошо у меня все!

Валентина, присев рядом с мужем за стол, но не обращая внимания на свою тарелку, искоса изучала Егора Князева, знакомого и незнакомого. С Егором в последнее время что-то творилось: плохое или хорошее — не понять. Неделю назад ходил раздраженный, попыхивал от малейшего замечания, казалось, опять запьет. А теперь, так же внезапно и необъяснимо, успокоился, даже развеселился. Но веселье это агрессивное, с оттенком хмеля. Вроде и вином не пахнет, и не буянит, а что-то есть в нем пьяное. В спектре состояний Егора, изученного за десять лет брака насквозь, такое было новостью для привычной ко всему Валентины.

Одной рукой поднося ко рту ложку, другой Егор за талию притянул к себе жену — сильно и неожиданно, она чуть с табуретки не упала.

— Ты что, Егор… Что ты делаешь?

— А что я делаю? Я муж, а ты моя жена. Моя, поняла? Моя красивая жена!

Словно в шутку, а на самом деле цепко и больно, Егор схватил Валентину за волосы. Она вскрикнула. Упала на покрытый линолеумом пол пластмассовая заколка, пышные рыжевато-русые волосы растрепались.

— Что ты вытворяешь? Дети войдут!

Дети в соседней комнате с рычанием и воем изображали не то самолет, не то битву среди звезд. Поздний ужин родителей их не касался.

— Лады. — Егор остыл так же неожиданно, как возбудился. — Включи телик. Новости посмотреть хочу.

Большой телевизор с плоским экраном стоял на кухне как памятник первому серьезному заработку Егора. Сказал: «Хочу телевизор на кухню» — и купил.

Валентина промолчала и о сношенной детской обуви, и о собственном зимнем пальто с облысевшим мехом, понимала, как важно приучить мужа к тому, что много зарабатывать — хорошо. «Он перестанет жалеть о прежней работе, — надеялась она, — полюбит новую. Ну и что же, что он прежнюю так любил, ведь сам решил, что с двумя детьми этого заработка нам не хватит…» Он еще веселился, покупая телевизор, старался показать, что жизнь налаживается. Они оба старались показать, что жизнь налаживается… Валентина щелкнула красной кнопкой пульта. Экран засветился.

— Продолжается расследование убийства главного редактора журнала «Мир и страна», — ворвалась в их кухню диктор, с модной стрижкой и напористой англоязычной манерой, делавшими ее похожей на негритянку. Экран заполнила фотография, слегка размытая, как бывает при сильном увеличении: мужское лицо, открытое и ясное, с крупными чертами, рыжеватые волосы зачесаны назад, не скрывая намечающихся залысин; различаются даже веснушки на крыльях носа и на щеках.

— Красивый мужик, да? — с вызовом спросил Егор.

— Так себе, — ответила Валентина, — средне. Таких много.

— А по-моему, мужик что надо. Бабы на таких вешаются.

На заднем плане их разговора быстро журчали слова: «В качестве версии рассматриваются мотивы мести со стороны тех, кто стал объектом расследований Питера Зернова…»

— А по-моему, все просто, — закинув голову так, что выступила кадыкастая небритая шея, расхохотался Егор. — Мужики с такими носами — они всегда бабники, уж ты поверь. Нос и член у мужчин очень похожи. Если у мужика нос на семерых рос, одному достался, да еще если на конце такая вот шишкастая загогулина с подвыподвертом, будь уверена, что этот звономуд обожает член совать в любую дыру. А ведь в России это дело опасное. В один прекрасный момент, ежели совать и совать, можно и досоваться.

— Ты мне надоел, Герард. — Настоящее имя Егора, которым он давно уже пользовался только в официальных документах, обычно возвращало его в рамки вежливости. Но сегодня он был неуправляем.

— А тебе, Валька, такие носы нравятся? Нет, ты скажи, нравятся, да? Ты говори, не стесняйся.

— Ну отстань, Егор! Чего ты ко мне прилип со своим Зерновым?

— А-а, так, значит, я к тебе прилип со своим Зерновым? Ты считаешь, что это мой Зернов? А я тебе скажу, если хочешь, чей это Зернов…

— Если хочешь, говори, — позволила Валентина, замершая, словно деревянная.

— А я вот возьму и скажу, — куражился Егор, растягивая удовольствие. В выражении его глаз и дыхании не было ни капли алкоголя, и от этого становилось еще противнее. Валентина терпеть не могла пьяного мужа, но муж, который играет роль пьяного, был невыносим. Что-то новое вспыхнуло в душе. Она его… она его… ненавидит?

— Говори! — Валентина подскочила с табурета, развернулась лицом к Егору и встала, покачиваясь, как кобра, которая собирается напасть, тугая и безжалостная. Егор опешил. — Говори, чей был Питер Зернов?

— Н… не знаю… — Демонстрация силы жены, обычно тихой и подавленной, вынудила Егора сбавить тон.

— Нет, знаешь. Ну так чей же он был?

— Не знаю, Валечка, не знаю! — Отодвигаясь от наступающей на него Валентины вместе с табуретом, Егор прижал руки к груди. Вот уже спина прижалась к стене: дальше не отодвинуться. — Это следователь знает… а нам-то с тобой откуда…

«Ма-ам!» — донесся из комнаты истошный двухголосый рев: мальчишки опять что-то не поделили. Валентина тряхнула головой с рассыпавшимися волосами, словно опомнилась, и, бросив последний уничтожающий взгляд на мужа, выбежала из кухни. Егор остался сидеть, прислонясь к стене. То он ухмылялся, то чесал в затылке, то тихонько бормотал: «А ну его! А, пусть!» Привычки разговаривать с собой у него раньше не отмечалось…

Вбежав в детскую, все еще с тяжело бьющимся сердцем, Валентина увидела две зареванные мордочки, обращенные к ней. Каждый из сыновей доказывал свое, но злоба их была одинакова. Сыновья были редкостно похожи на отца, словно отпочковались от Егора, а Валентина не принимала никакого участия в их появлении на свет. Несмотря на внешнее сходство, на мальчиках лежал скорее отпечаток личности Валентины: отец фактически не занимался их воспитанием, а мать постоянно была рядом, когда они в ней нуждались, болела их неприятностями, вникала в их игры. Они привыкли, что это всегда бывает так… Но сегодня вышло иначе. Не слушая того, что ей кричали дети, Валентина подхватила за шиворот старшего, Владика, и отпустила ему несколько крепких затрещин пониже спины. Та же участь постигла и младшего, Даню. Мальчишки заревели снова, но теперь для их слез имелся весомый повод.

— Одного побила за то, что начал, — сухо объяснила Валентина, — а другого за то, что не уступил. И чтоб я вас больше не слышала.

Когда Валентина, торопливо застегнув пальто, дергала застрявшую «молнию» на сапоге, Егор сделал попытку удержать жену, которая, по его мнению, сорвалась с цепи и невесть чего натворить может. Он загородил дверь:

— Валя, ты чего? Ты зачем это? Ты куда?

— Подышу свежим воздухом. — Валентина независимо отодвинула его с дороги так, что, несмотря на превосходящую силу, сопротивляться он не посмел, и уже с лестничной площадки гулко, родив трагическое эхо, бросила:

— Надоели вы все!

Вот так, экстравагантно, непредсказуемо, она ускользнула, оставив своих троих мужчин в тревоге.

Каждый приписывал себе нервный срыв Валентины. Каждый был прав — и неправ.

Стремительным шагом Валентина шла по ночной, освещенной голубоватыми и желтыми огнями магистрали. Ветер трепал и набрасывал на лицо волосы, которые она не позаботилась прибрать. Заколка осталась дома, на полу кухни… Черт с ней, с заколкой! Черт с ней, со всей ее жизнью! Валентине не привыкать: она любила поздние прогулки еще в те далекие дни, когда в порядке вещей были для нее вот такие растрепанные прически. И растрепанные волосы, и возвышенные чувства, и желание любви…

Двадцатидвухлетняя студентка Историко-архивного Валя Князева отчаянно веселилась на вечеринке в честь дня рождения подруги Оли, служащей налоговой инспекции. Тоненькая, гибкая, с волной рыжеватых волос, поднятых дыбом при помощи лака, Валя весь вечер была в центре внимания: надувала воздушные шарики и разбрасывала их над головами гостей, рассказывала анекдоты, танцевала то с одним, то с другим. Она стремилась насытиться весельем, прежде чем настанет время возвращаться в их с мамой двухкомнатную квартиру, полную книг, тишины, комнатных растений и одиночества. После того как Валина мама развелась с ее отцом, который беспробудно пил, она Так и не вышла замуж. Когда подрастающая дочь начинала спрашивать ее о семейной жизни, о любви, мама пугалась и отвечала со смущенной улыбкой: «Ну, тебе это рано… Погуляй, пока молодая». Валю смешило такое отношение. Конечно, обжегшись на молоке, дуешь на воду, но ведь у Вали все будет по-другому! Она-то уж никогда не выйдет замуж за алкоголика. Но на самом деле пусть мама понапрасну не дрожит: Валя пока не собирается замуж. Просто она любит иногда потанцевать.

Один партнер по танцам прижимал ее нежнее и как-то отчетливее других. Он был постарше Вали и намного выше, с лицом некрасивым, широким, но мужественным, которое не портили даже втянутые следы, наверное, от юношеских угрей. Вале всегда нравились подчеркнуто мужские лица. Руки у него тоже были широкие — и крепкие…

— А Егор на тебя запал, — сообщила шепотом Оля, когда они вдвоем подправляли косметику у зеркала. Валя, по обыкновению, рассмеялась. Но Оля была совершенно серьезна. — Ты не смейся, он парень основательный. Не из тех, кому нужна подруга на одну ночь, если ты уловила.

— А кто он?

— У него жутко сложная и опасная профессия. Что-то связанное со спецслужбами. Зато и получает будь здоров. Но ты смотри, конечно, если заранее боишься, лучше не связывайся…

«Не боюсь», — подумала Валя и обменялась телефонами с Егором.

Потом у них было самое лучшее время, когда он за ней ухаживал, он ведь очень красиво ухаживал, он мог быть вежливым и ласковым, когда хотел. Даже мама растаяла от его забот и мелких выражений внимания к будущей теще. Егор не скрывал, что видит Валентину своей женой. «Мне не нужны временные подруги, — высказывался он, подтверждая Олино мнение, — мне нужен прочный семейный тыл». Какая редкость в наше время! Валю трогала его отчаянная жажда семейного уюта, хотя тогда она не понимала, откуда эта жажда взялась.

Поняла чуть позже — и для нее равнялось землетрясению, когда Егор познакомил ее со своей семьей. Она давно настаивала, но он под разными предлогами отказывал, пока не вынужден был согласиться. Его семейное гнездо помещалось на первом этаже кирпичного хрущевского дома, рядом с техническим отсеком, полным таинственных и грязных проводов. По квартире с черными от грязи занавесками, среди мебели, выглядевшей так, словно ее неоднократно крушили топором, бродила полная женщина в засаленном халате, подозрительно следящая за мужем, краснолицым, фиолетовоносым, опустившимся и при этом поразительно похожим на Егора. Мужчина, несмотря на надзор, все-таки улучил возможность тяпнуть стакан беленькой из-под скатерти, и вот тогда-то он и поведал Вале страшную тайну. Оказывается, он, отец, назвал старшего сына красивым заграничным именем Герард. Но жена, то есть мать, и ее родственники, люди отсталые и тупые, не оценили добрых намерений и с раннего детства, постоянно окликая, перекрестили парнишку в Егора. Теперь он и сам стесняется имени, представляется Егором. Говорит, с его фамилией быть Герардом смешно. А чего смешного, фамилия у них не хуже других, наследственная…

Егор уволок оттуда Валю почти насильно.

— Вот теперь ты видела, какие они, — уже на улице бросил ей с надменностью отчаяния, и желваки перекатывались в его напряженных щеках. — Теперь ты меня бросишь?

— Глупенький, — искренне сказала Валентина, — какое это имеет значение? Если хочешь знать, у нас с тобой одно несчастье: я тоже дочь алкоголика. Да, мой отец страшно пил, буянил. Разница только в том, что моя мама вовремя опомнилась, забрала меня и ушла. При чем здесь родители? Ведь я люблю не их, а тебя. Ты же не пьешь!

Это правда, Егор совсем не пил. Даже в дружеских компаниях к вину не прикасался. Валентина решила, что отцовский пример на всю жизнь отвратил его от выпивки; это даже хорошо — отрицательный пример.

Маме она рассказала о Егоровой семье завуалированно, маскируя покровом юмора неприглядную суть, но мама все равно насторожилась:

— Доченька, ты как следует подумай. А если…

— Никакого «если» не будет. Я так сказала.

— Я не хочу лезть в твою жизнь, но, пожалуйста, будь осмотрительна! У меня сердце болит при мысли, что ты повторишь мою судьбу.

На свадьбе Егор едва пригубил шампанское; лучшим бокалом для него были губы невесты. Двухкомнатную квартиру ему, поднапрягшись, по усиленным просьбам выделило начальство, и отныне можно было не опасаться, что отсутствие шалаша подорвет семейный рай. Год прошел, как в сказке: он зарабатывал достаточно, чтобы она училась, они постоянно целовались, съездили на юг, где на берегу моря по-настоящему познали тайну тел друг друга. Через год Валентина забеременела. Госэкзамены сдавала досрочно, гордо неся впереди себя живот, в котором сидел будущий наследник. Когда родился Владик, кое-что из прежних излишеств они себе позволить уже не могли, но в общем и целом денег по-прежнему хватало: помогала мама, согласившаяся сидеть с ребенком, да и Егор, под предлогом долга отца семейства, прекратил финансирование родительского оплота, где все закономерно пропивалось. Валя пошла работать — не по специальности, секретарем, но работа ее устраивала. Они с Егором молчаливо решили, что одного ребенка с них хватит. Однако через пять лет Валя перепутала сроки, в результате чего у Владика появился братик Данечка… Тут супругам пришлось задуматься о дальнейших перспективах. Владик подрастал, требуя все больших затрат, а о памперсах, сосках и комбинезон чиках для младшего и говорить нечего. Егор подвигал желваками, которые проступали у него на лице в критических ситуациях, и сказал свое веское мужское слово:

— Надо мне, Валя, работу менять. Меня давно друзья зовут в охранную фирму. Снова будем жить, как короли.

— Но ведь ты так любишь свою работу… — начала Валентина и осеклась, заглянув в лицо мужу. Тот не стал возражать, а лаконично бросил:

— Все равно. Делать нечего.

Неизвестно, что творилось в его душе, но, расставаясь с работой, Егор был весел. Твердил, что начинает новую жизнь. Неизвестно, для того ли, чтобы подчеркнуть разрыв со старой жизнью, или по какой-либо другой причине, он сменил фамилию и стал Князевым, как Валентина. Герард Князев — красивое сочетание, не то что прежнее. А Валентина так в замужестве и оставалась Князевой. Прежняя фамилия Егора была все-таки чересчур смешной.

Так в доме появились деньги. Появился широкоэкранный телевизор для кухни. А совсем немного времени спустя появились пивные бутылки: три-четыре за вечер после работы — это стало нормой. Вот когда сбылись мамины опасения! Валентина протестовала, напоминала ему об отце — это вызывало ярость и приводило к возрастанию дозы спиртного. Пиво сменилось водкой, употребление которой приводило к дебошам, из-за которых к ним стучали и звонили соседи. Плакали дети, всхлипывала втихомолку Валентина. Жизнь понемногу, но неуклонно скатывалась в ад. Место ласковых слов, когда-то достававшихся Егору, заняли слова «скотина», «свинья», «пьяная харя» и другие, которые не стоит даже вспоминать.

«Я тоже виновата, — приходила изредка мысль, от которой хотелось повеситься, — это я заставила его сменить работу. Позарилась на эти деньги! Но, с другой стороны, как же без денег? Ведь Владик и Даня — это сыновья не только мои, но и Егора, он обязан их обеспечивать! Но если все продолжится вот так, по нарастающей, скоро все деньги улетят в прорву пьянства, потом Егора уволят, а потом… Страшно подумать, что случится потом. Нет, этого не должно случиться! Я найду какой-нибудь выход. Я сильная».

Валентина действительно была сильной. И умной. Она не стала полагаться на житейские советы матери и подружек, противоречащие один другому, от «брось его» до «терпи все ради детей», а нашла дипломированного психолога, дававшего консультации по семейным вопросам. Психолог, с длинными волосами и в мятой рубашке, выглядел несолидно, но располагающе. С ним хотелось поделиться трудностями. Может, хотя бы мужчина подскажет что-то дельное? Бабьи рекомендации не помогли… И Валентина дала себе волю, делясь наболевшим.

— Главная проблема, — огорошил ее психолог, — не в муже, а в вас. Есть такой термин «жена алкоголика». Откуда берутся жены алкоголиков? Как правило, они вырастают из дочерей алкоголиков. Ведь ваш отец пил? И мать ему за это закатывала скандалы?

Вот-вот. Вы подобрали себе мужа, похожего на отца, и неосознанно повторяете поведение своей матери.

— Но мои родители развелись, когда мне было всего пять лет!

— Неважно. Сценарии родительского поведения закладываются в подсознании в том возрасте, когда человек не способен их критически оценить; в этом-то и заключается их опасность.

— Что же получается, — обиделась Валентина, — пьет мой муж, а виновата я?

— Никто вас не обвиняет, но стереотипы действия вам нужно пересмотреть. Дело в том, что вы с мужем, по выражению американского психотерапевта Эрика Берна, играете в алкоголика: он куражится для того, чтобы обратить на себя ваше внимание, вы его за это ругаете. Видите ли, дорогая Валентина, мы, мужчины, как дети. Если ребенка игнорировать, он станет хулиганить; по его мнению, пусть лучше его накажут, чем относятся к нему, как к пустому месту.

— Значит, по-вашему, я уделяю Егору недостаточно внимания? — запальчиво спросила Валентина.

— По-моему, да. — Психолог был безжалостен. — За время нашего разговора вы больше всего говорили о своих сыновьях, во вторую очередь — о финансовых трудностях, которые несет с собой пьянство, и меньше всего — о человеке, которого вы когда-то любили, если вышли за него замуж, которого, предполагаю, вы и сейчас любите, иначе бы ко мне не пришли. Что происходит у него на душе? Что его волнует? Каким образом вы можете его поддержать?

Валентина сидела с видом школьницы, которой сейчас поставят «двойку».

— На его новой работе принято много пить? — вывел ее из смущения психолог.

— Нет. Он даже получает замечания, когда выходит на работу непротрезвевший.

— Это хорошо… Нет, конечно, не то, что он получает замечания, а то, что не принято пить. Когда служебное пьянство превращается в стиль жизни, переломить эту тенденцию практически невозможно. Но были виноваты семейные затруднения, дорогая Валентина, то все в ваших руках!

Егор был безмерно удивлен, когда жена встретила его не руганью и попреками, не сообщением об очередных неприятностях с детьми, а несколькими бутылками пива. Это тоже входило в число советов психолога: выставлять спиртное самой, чтобы оно не мыло запретным плодом. Стараясь быть с мужем приметливой и ласковой, Валентина подавляла дрожь: она ненавидела сам вид и запах алкогольной продукции, ей казалось, что, заполучив в руки первую бутылку, Егор неминуемо наберется до зеленых чертей. Получилось по-другому. Да, Егор набрался в тот раз крепко, и одним пивом дело не ограничилось, но не был агрессивен, не бил посуду, не поднимал руку на жену. Удостоверясь, что психологическая наука действует, Валентина взялась выполнять ее рекомендации со скопившимся за время ожидания рвением. Она запоем читала книги по психологии и психотерапии, какие-то рекомендации отбрасывая, какие-то успешно отбирая для себя. Она беседовала с мужем. Она обуздала свою сумасшедшую материнскую любовь, вернув в их с Егором совместную жизнь кое-что из их первого, самого счастливого, года. Она изучила своего мужа и порой сама удивлялась, как у нее ловко получается манипулировать его настроением. Припадки алкогольного безумия пошли на убыль, чтобы в скором времени исчезнуть совсем. Егор стал пить регулярно, но мирно и даже скучно. Максимум, что он себе теперь позволял, — ругань по отношению русских футболистов, когда питье пива происходило у телевизора.

Но успехи имели и оборотную сторону. Насквозь изученный Егор показался существом… ну не то чтобы совсем примитивным, но значительно уступающим в душевной сложности ей, Валентине. Не пройдя вместе с ней тернистого пути познания, оставаясь пассивным объектом психологических процедур, он как будто бы резко потерял в цене. Хотя, по мнению посторонних дам, с прекращением пьянства цена Егора Князева, крепкого добытчика и красивого мускулистого мужчины, наоборот, повысилась. Егор даже поведал жене со смехом, как одна вахтерша на работе пыталась его соблазнить… Валентина поразилась, что этот эпизод не вызвал у нее ни малейшего волнения.

Она сохранила мужа себе и отца детям. Она выиграла битву с пьянством Егора. Могла ли она представить, что эта выстраданная победа окажется ей не нужна?