1

Грязнов без особого труда нашел небольшой деревянный дом, спрятанный в глубине небольшого сада. В этом одноэтажном, но добротном строении проживал до тихой естественной кончины ветеран армии Дмитрий Скворцов.

В «гражданке» непрезентабельного вида и без документов проникая в чужое, хоть и пустующее, жилье, Слава чувствовал себя не очень комфортно. Но другого пути не было: санкцию на обыск по всей форме не дал бы, пожалуй, и Костя Меркулов, а так в самом крайнем случае можно будет сослаться на 168-ю статью Уголовно-процессуального кодекса, которая предусматривает возможность произвести обыск без санкции прокурора в случаях, не терпящих отлагательства. То, что необходимость срочного «шмона» в этом домишке имела место, придется доказывать Турецкому, поэтому он очень и очень просил Славу сработать тихо, чтоб не знал никто о поисках МУРа на территории, ему не подведомственной.

Слава не откровенно, украдкой осмотрелся. Провинциальная улочка была пуста и тиха. Слава отворил калитку и пошагал с хозяйским видом к невысокому, в три ступеньки, крыльцу. Дорожка вела вдоль сетчатого забора, отделявшего один участок от другого. Соседский дом тоже прятался в глубине двора. В том домике сидел на кухне, топил печку старичок. Огонь уже вошел в силу и не требовал постоянного хозяйского внимания, поэтому дедушка пил чай и посматривал в окошко. Вид открывался унылый, однообразный и скучный — кусок соседнего двора, поэтому любопытствующий повел взглядом не торопясь, с ленцой. Но оказалось, на этот раз есть что посмотреть: на крыльце дома, где когда-то жил сосед Дмитрий Петрович, топтался неизвестный не старый еще мужик — не то бродяга из еще не опустившихся, не то обедневший работяга. Старик-сосед гадал, что бы это могло понадобиться чужаку, а Грязнов в это время достал из кармана ключик, вставил в замок, отпер дверь и вошел внутрь.

Сосед хорошо знал покойного хозяина, шапочно был знаком с его сыном, наезжавшим сюда примерно раз в месяц. Тот, кто скрылся сейчас за обитой черным дерматином дверью, не был ни сыном Скворцова, ни тем более призраком самого хозяина. Может, вор? Если так, то он, нахал, не знает, что здесь под рукой телефон!..

Грязнов первым делом осмотрелся как следует. Наверное, он поступал так, как поступил бы опытный, грамотный вор. Прошелся по всему дому. Он невелик — три комнатки, кухня-столовая с прикрытым заслонкой зевом русской печи, кладовка, подпол. Кухня достаточно просторная, в ней лесенка, ведущая на чердак. Судя по всему, хозяин был человек предусмотрительный и осторожный. Слава, когда еще был во дворе, заметил, что наружный ход на чердак когда-то был — как у всех, а теперь забит. Теперь-то уж не залезет на чердак любитель белья и копченых колбас!

После того как осмотрелся и все расположение комнат и ходов запомнил, Грязнов вернулся в коридорчик и запер дверь на ключ изнутри, чтобы никто не помешал работать.

Дело предстояло долгое и не слишком веселое, особенно если учесть такое неудобство — неизвестно, что искать. Значит, почти полноценный обыск, только без понятых и без разрешения. Хорошо уже хотя бы то, что Турецкого мало интересуют деньги и ценности даже в сумасшедших количествах. Не то чтобы совсем не интересуют — количество и вид ценностей он хотел бы знать, если таковые найдутся. Александру подавай документы, пленки и прочую шпионскую муру. Что ж, в таком случае следует начать с той комнаты, которую можно назвать кабинетом, потому что в ней кроме телевизора, кресла и холодильника-бара есть письменный стол и книжные полки.

Однако слегка досадующий на Турецкого за такую миссию Слава Грязнов подошел сначала не к полкам — к бару-холодильнику. Отделанный под дерево, он был похож на стилизованный ширпотребовский сундучок. На руках Славы тонкие кожаные шоферские перчатки, которые так любят металлисты и рокеры, поэтому майор Грязнов открыл дверцу холодильника, с удовольствием узрел внутри упаковку баночного пива и несколько бутылок водки. Ее трогать не стал, а баночку пива вытащил из целлофанового плена.

Открыл, хлебнул и пробормотал:

— Вот черт! Стащил вроде как банку, а на душе приятно. Может, и у домушников так же хорошо на сердце после ихней работы. Что, конечно, подтверждает жизненный закон о том, что с кем поведешься, с тем… э-э, нет, от того и наберешься!

2

С пивом дело пошло веселее. Слава довольно быстро и методично вместе с тем исследовал содержимое всех шести ящиков письменного стола. Ничего интересного там не было — письма, старые счета и квитанции, выцветшая от времени рукопись, судя по содержанию — мемуары старого Скворцова.

Не дал последнего результата и поиск на книжных полках. Ни между книгами, ни в книгах, ни в корешках или обложках не было ни золота с бриллиантами, ни свернутых в трубочку долларов, ни записанных на полосках папиросной бумаги секретных сведений. Да и книги были всё те же военные мемуары, выпущенные в свет в те времена, когда считалось, что коренной перелом в Великой Отечественной войне произошел на Малой Земле и как раз в те минуты, когда ее посетил политрук Брежнев.

Возможно, Славе Грязнову пришлось бы перерыть весь дом, застрять в нем на сутки, если не внимательность и опыт — сын, как писал классик, ошибок трудных. Разочарованно отойдя от двух поставленных рядом старомодных книжных полок, Слава заглянул на верхние крышки полок — вдруг там листочек какой-нибудь завалялся? Листочка не оказалось, но… Но ровный слой пыли наверху одной из полок был в одном месте, у стены, слегка смазан. Как будто кто-то на секунду оперся основанием ладони о полированную поверхность древесно-стружечной плиты, ставшей деталью мебели.

Зачем человеку лезть на табуретку и потом опираться одной рукой о полку? Чтобы что сделать второй? Что-нибудь достать со стены? Посмотрим. Слава обшарил глазами стену над полкой со следом. Ничего, первозданная гладкость беленой стены. Нет следа ни от гвоздика, ни от шурупчика. Это к тому, что человек мог снять со стены портрет дорогого человека. Не хотел — следов соответствующих нет, да и не лучшее для портретов место — кусочек стены над книжной полкой. В таком случае напрашиваются два варианта — либо что-то достать из-за полки, либо, наоборот, спрятать.

Слава попробовал заглянуть в узкий зазор между полкой и стеной сбоку — ничего не увидел. Тогда присел, ухватился за ножки и, поднатужившись, отодвинул слегка от стены одну сторону тяжелой книжной полки. На задней ее стенке, представлявшей собой обычный лист трехслойной фанеры, был прилеплен четырьмя полосками скотча обернутый в целлофан плоский пакет.

— Надеюсь, это не свидетельство о браке! — сказал сам себе негромко Слава и оторвал пакет от фанеры.

Целлофан был хрустящий, прозрачный, под его слоем легко увидеть, что пакет представляет собой не что иное, как компьютерную дискету в бумажном конвертике.

— В ногу со временем! — одобрительно проворчал Грязнов, спрятал дискету в карман и собрался проститься с домом Скворцовых.

Пустую банку из-под пива надо отнести в помойное ведро, как должны поступать интеллигентные, культурные люди. Это по пути. Слава взял банку, смял в пальцах податливую тонкую жесть, вышел через кухню в коридорчик и остановился, ошеломленный, выглянув в небольшое оконце, сделанное у входной двери специально, чтобы видеть, кто пришел.

А пришел тот, кого не ждали. У калитки на улице стоял милицейский «УАЗ», а из него не спеша вылезали один за другим три крепкотелых сержанта из патрульно-постовой службы. Какого черта им надо? И тут Слава вспомнил то, на что не обратил особого внимания: когда на крыльце, выцарапывая из кармана плоский ключ, он мельком бросил взгляд на окна соседнего дома, вроде в одном из окон дрогнула тюлевая занавеска. Бдительный, холера! Что делать? Были бы с собой документы — вопросов нет. Или, скажем, был бы Слава Грязнов пустой, забрали бы, за полчаса личность установили, может, и рапорт вдогонку накатали, что шастают тут гордые муровцы, а в известность не ставят… Но сейчас у него под курткой небольшой хрупкий черный квадратик, содержащий энное количество байтов информации. А это значит, что все в конце концов может выясниться и отпустят его, даже журить не станут, но дискета тем временем может потеряться, исчезнуть, прийти в негодность. Да что угодно может произойти!

«Итак, Грязнов, ваши действия? — мысленно спросил себя Слава. — Сначала надо спрятать в другом хорошем месте дискету и попробовать смыться… А уж потом я вернусь в форме, оснащенный полномочиями и увешанный оружием, ох и буду строить этих охламонов!..»

Милиционеры двинулись по дорожке к дому. Сзади семенил старик. Ничего такой старикашка. И главное, бдительный! Вот только случай немножко не тот, чтоб эту бдительность поощрить!

Не отпирая дверей, Слава тихонько перешел из коридора на кухню, проверил лестницу, ведущую на чердак. Для пущей устойчивости она была приколочена к полу гвоздями и обрезками вагонки к стене. Возле печки стоял прислоненный к кладке средних размеров топорик, для того чтоб колоть лучину. С помощью этого топорика Слава без особого шума повытаскивал гвозди, выбросил их в печь и быстро полез наверх. Лючок на чердак был дощатый, покрашенный в один цвет с потолком и, главное, не запертый на замок. Грязнов откинул его, забрался на чердак и втащил за собой наверх лестницу.

Милиционеры тем временем уже подергивали дверь, убедились, что она заперта. Тогда один остался стучать в нее и периодически выкрикивать:

— Откройте! Милиция!..

Двое других стали обходить с двух сторон дом на тот случай, если полуденный тать пожелает в окно сигануть. Куда там сигать, если в окнах двойные рамы?! Милиционеры попались не совсем бестолковые. Сообразили, что раз в доме одна стена глухая, то личного состава вполне достаточно, чтобы двоим держать под контролем выходы, а двоим проникнуть внутрь.

Они разговаривали громко, наверное, чтоб не так было страшно, поэтому Слава мог слышать почти каждое слово.

Когда на стук и крики никто не ответил, милиционеры стали решать, стоит ли взламывать дверь, а вдруг там уже нет никого?

— Вы уверены, гражданин, что он внутри? — басом вопрошал старший наряда соседа.

— Да я его как вас видел! — возмущенным тенорком восклицал бдительный пенсионер. — Я не знаю, зачем он туда влез, там ничего ценного нет и не было. Жил себе скромно ветеран. Зато сын его знаете где служит? В военной разведке!

Милиционеры затоптались на крыльце менее решительно.

«Давай-давай, дед! — мысленно похвалил старика Грязнов. — Авось спугнешь!»

Увы, старик желал обратного.

— Ну хорошо, — сказал милиционер. — Мы сейчас сломаем замочек, но под вашу ответственность!

— А я никогда от нее и не бегал! — обиженно сказал старик.

«Та-ак, что же будем делать? — снова спросил себя Слава, когда понял, что перспектива тихо отсидеться не имеет шансов на осуществление. — Где-то надо спрятать дискету. Ненадолго, до вечера, ну пусть до ночи».

Он огляделся. Чердак был чистым. В одном углу хранилось несколько аккуратно связанных пачек старых журналов и книг. В какую-нибудь пачку? Почему бы и нет? Поймают с пустыми руками, просто подумают, что не успел ничего украсть.

Внизу сержанты ловко сломали замок и уже застучали сапогами в коридорчике, затем в кухне. Грязнов некоторое время наблюдал за ними сквозь щель в досках люка. Как он и предполагал, эти ребята пока еще крутых бандюг не брали: ни один не взглянул вверх на всякий случай: а вдруг ворюга на лампе висит и пистолет в руке держит? Нет, как шли, так и пошли, покрикивая:

— Кто здесь? Немедленно выходите!

Осторожно, стараясь, чтобы не скрипел под ногами пол, Слава перебрался к сложенной у ската крыши макулатуре, нашел стопку поновее и посуше, сунул дискету между страницами журнала так, чтобы со стороны ее не было видно. Теперь можно подумать и о себе. Прежний выход забит хозяином на совесть. Выбить можно, но слышно будет на весь микрорайон. С другой стороны, как водится, окно. Довольно большое. Пробираясь по самому краю чердачного пола, чтоб внизу, в комнатах, не услышали его шагов, Слава перебрался к самому окошку. Предусмотрительный хозяин компенсировал величину окна тем, что изнутри забрал его небольшой, но достаточно надежной решеточкой.

Слава осторожно выглянул в окошко и не поверил глазам: внизу никого не было. Он прикрыл глаза и мысленно представил себе расположение комнат. Точно! Здесь глухая стена, а в каком-то метре от нее забор, отделяющий домовладение Скворцова от соседа сзади. Что ж, была не была, решил Слава. Тем более что теперь можно и попасться.

Решетка была оправлена в раму из металлического уголка. Рама гвоздями крепилась к стене. И гвоздей-то всего четыре. Ну просто редкая удача! Слава взялся руками за верхнюю поперечину решетки, дернул что есть силы. Гвозди, вылезая из сухих досок, натужно скрипнули. Звук оказался неожиданно громким, и Слава на несколько секунд притаился, прислушиваясь к тому, что делается внизу. Там раздавался неразборчивый и возбужденный гомон, а также топот. Не иначе как на чердак хотят попасть, решил Слава и дернул еще раз, почувствовав, как рифленые прутья арматуры сдирают кожу с ладоней. Зато верхняя половина решетки уже болталась в воздухе. Слава отогнул ее вниз. Нижние гвозди вытащить было легче. Теперь рама со стеклом. Ее высадить быстрее и проще, но это шум, лишний, опасный. К счастью, стекла к раме крепились только гвоздиками, без замазки. Однако с первым стеклышком пришлось повозиться, зато оставшиеся три он, просунув руку в образовавшееся отверстие, просто выталкивал внутрь.

Шум и топот переместился в сторону кухни. Значит, нашли-таки люк на чердак, теперь думают, как сюда запрыгнуть. Слава не ударом, но мощным толчком выломал раму из оконного отверстия с мягким треском и высунул в отверстие пока только голову. Внизу по-прежнему никого не было. Он посмотрел вперед, на соседнюю усадьбу. Там было тихо и пусто, занавески на окнах не шевелились. На работе, наверное, народ.

Под чердаком между фронтоном и стеной был сделан козырек. С него, как с трамплина, можно попробовать перепрыгнуть на соседний участок. Только бы не поскользнуться и не угодить каким-нибудь нежным местом прямо на забор. Заборчик, правда, хлипкий, но падать на него все равно не хочется.

Слава полез в проем, направив плечи по диагонали прямоугольника чердачного окна. Если плечи пролезут, вылезу весь, подумал он. С небольшим напряжением — на левом плече порвалась куртка — он все-таки вылез на половину. А остальное было уже делом техники.

На козырьке было довольно скользко, поэтому Слава одной рукой держался за проем. Потом схватился за наличник кровли и, выбрав место между двух голых и мокрых кустов крыжовника на соседнем участке, сиганул туда ласточкой, сильно оттолкнувшись руками и ногами. Расчет был верный — он попал тютелька в тютельку, для страховки сделал кувырок через голову, встал и легкой рысью побежал вперед. И уже выбежал на параллельную той, с которой вошел, улицу, когда услышал крик милиционера, донесшийся сверху, с чердака:

— Через крышу ушел, гад!..

3

Грязнов вышел на улицу, быстрым шагом обогнал каких-то двух испуганно шарахнувшихся старушек, повернул в проулочек и уже не спеша, чутко прислушиваясь, через заборы и калитки стал прокрадываться обратно. Правда, он понимал прекрасно, что возвращаться за дискетой еще рано, и рассудил, что наиболее правильным решением будет такое — подождать подмоги от Турецкого где-нибудь поблизости от дома Скворцова. Вот только как ему дать знать о себе?

Теперь Грязнов подбирался к заветному дому справа, с той стороны, где этот двор соседствовал с двором бдительного старичка. И тут в Славиной голове появилась озорная идея: старичок-то как раз и поможет, вольно или невольно.

Спугнув чью-то дворняжку, которая еще только училась быть злой, Грязнов осторожно преодолел еще один забор и оказался в огороде бдительного старичка. Спрятавшись за железной бочкой, в которой летом хранилась вода для полива, он наблюдал за соседним двором.

Один из милиционеров, видно, пошел-таки по его следу. Оставшиеся что-то бурно обсуждали, опечатывая взломанную дверь. Бдительный сосед, пережив минуты сомнения в своей безупречной психической нормальности, чувствовал себя героем дня.

Минут через пятнадцать, когда Грязнов уже основательно продрог, вернулся ни с чем преследователь. Весело матерясь и громко рассуждая о том, что был в доме бомж или мелкий воришка, потому что в доме ничего вроде не пропало, да и нечего в нем брать, милиционеры сели в машину и укатили.

Старик, посмотрев им вслед, с чувством исполненного долга вернулся на свой двор и после недолгого раздумья направился к узкому и высокому, похожему на скворечник для страуса, строению.

Грязнов тем временем вышел из своего укрытия и спокойно направился к дому старика. Как он и предполагал, в пылу охоты на воришку дед собственный дом замкнуть не удосужился. Поэтому Слава аккуратно вытер ноги, снял и повесил в сенях замызганную куртку, вошел на кухню и с наслаждением уселся возле пышущей жаром печки, в которой прогоревшие дрова сверкали раскаленными рубиновыми россыпями углей.

Сморкаясь и бормоча что-то о вселенском падении нравов, в кухню вошел хозяин, повернулся было к рукомойнику сполоснуть руки, да так и замер, полуобернувшись, вытаращив на незваного гостя выцветшие, подслеповатые глаза.

— Дедусь, — ласково, чтоб, чего доброго, не умер со страху, сказал ему Слава. — Дедусь, чувствуй себя как дома, но не забывай, что у тебя гости.

Старик вспомнил, наверное, что был когда-то солдатом, повернулся к Грязнову спиной, вымыл руки и после этого спокойно и буднично спросил:

— Небось зарезать меня пришел?

— Это за что же?!

— Так я милицию на тебя навел.

— Так правильно сделал!

Старик посмотрел подозрительно:

— Чего ж тогда убежал?

— Позвонить надо срочно. Разрешишь?

— Звони.

Слава подошел к аппарату, стоящему на резной этажерке стиля пятидесятых годов, набрал номер.

— Милая дама! Соедините меня срочно с заместителем генерального прокурора Меркуловым! Кто? Скажите, Грязнов!

Слава повернулся, увидел, что старик открыл рот от удивления, подмигнул ему и весело закричал в трубку:

— Костя! Это я! Если можно, разыщи Турецкого, скажи, что я нашел кое-что, но меня чуть не замели местные ребята по наводке сознательных граждан!.. Так что хата опечатана, а я сижу у соседа, который меня заложил! Пусть приезжает сам или пришлет кого-нибудь уполномоченного, а то я второй раз от них не убегу! Все!..

Слава положил трубку и, довольный, повернулся лицом к хозяину.

— Так ты что, ихний, что ли? — спросил старик и дернул плечом в сторону соседнего дома, подразумевая милиционеров.

— Почти, — ответил Грязнов.

— С ума с вами сойдешь! — беззлобно проворчал старик.

— А может, по чайку вдарим, отец? — предложил Грязнов. — А то я продрог, пока тебя возле сортира выслеживал!..

4

Начальник Службы внешней разведки уже который день приходил на работу раньше других и первым делом вызывал к себе шифровальщика, хотя тот и без этого мог входить к хозяину в любое время и даже без стука.

Обычно у дверей в кабинет дежурный докладывал о важнейших событиях, происшедших за минувшую ночь. Раньше все неприятные вести сообщал в основном он. Затем приносил в кабинет чай и газеты — и начинался обычный трудовой день, хотя, конечно, труд этот был довольно специфичен и очень далек от быстрой, огнестрельной романтики шпионских романов и фильмов. Кропотливое собирание информации, жесткие, но в большинстве случаев бескровные схватки агентов с контрразведчиками или, что тоже бывает, с откровенными, но почему-то очень бдительными идиотами.

И вот уже который месяц утро начальника службы начинается с черной папки шифровальщика. Там хранятся поступившие за несколько последних часов телеграммы. Те, что касаются политической ситуации в мире, просмотрены помощником, выделены желтым фломастером интересные и нужные места. Вторая половина сообщений идет с пометкой «только лично». В телеграммах, направленных лично начальнику СВР, не используются настоящие имена и подлинные названия, они заменены условными кодовыми наименованиями, числа, цифры специальным образом перепутаны, так что для человека неосведомленного, не имеющего отношения к разведке, текст будет выглядеть полнейшей бессмыслицей.

Раньше хозяин, слывший докой во всяческих шифрах, с удовольствием прочитывал в первую очередь оперативные телеграммы. Там в скупых строчках таилась та бесценная информация, которая сводила на нет усилия партнеров по шпионскому соревнованию, которое не знало ни правил, ни жалости, ни благородных чувств. Но заведенный сотни лет назад механизм в наступившее время еще некому было остановить. Другое дело, что Служба внешней разведки — не бывшее Первое Главное управление КГБ. Ни былой дисциплины, ни спецов. Как сказано у поэта: иных уж нет, а те далече.

Уже который месяц хозяин боялся приходить на работу, ему надоело получать в черной папке дурные вести. А чтобы не встречаться взглядом с подчиненными, которые, конечно, все провалы приписывают начальству, а все небогатые успехи — себе, он приходил на работу раньше всех. Черная полоса началась, пожалуй, с гибели агента под условным именем Айвар.

Этот малахольный отработал за границей больше десяти лет, хорошо внедрился, прошел всевозможные проверки, стал не резидентом, а конфеткой. И вот год назад присылает истеричную телеграмму: дескать, вслед за провалом Советского Союза немедленно последует крах России, поэтому вся его работа не имеет смысла. Пусть бы он отправил такую телеграмму, напился, надебоширил… но с утра, похмелившись, снова взялся за руководство одной из лучших резидентур в Западной Европе! Нет, он, конечно, напился, но после этого прыгнул с автомобильной эстакады на рельсы. Нелепая смерть, писали газеты в том маленьком провинциальном городке, где проживал неподалеку от секретного научно-исследовательского центра агент Айвар. С этого политического самоубийства и пошло-поехало. Что ни месяц — провал, а то и два. Одно дело, если бы влетали в сети контрразведки неопытные, не успевшие внедриться как следует агенты — время такое, у всех на уме одна халява, ни учиться, ни работать толком никого не заставишь. Нет, с шумихой и газетными скандалами, а иногда, в особых случаях, и втихомолку, попадали за решетку и представали перед судом люди, которые, разыгрывая там из себя простоватых и добродушных обывателей пребывающего в благополучии мира, на родине были уже в подполковниках и полковниках.

Таких откровенных «залетов» за последние полтора года случилось уже десять. Ситуация из тревожной превращалась в критическую, даже в катастрофическую. И, прежде чем кто-нибудь поставит вопрос о его отставке, хозяин хотел посоветоваться с помощниками. Он сознавал, что это не что иное, как жест отчаяния и слабости. Ведь вполне возможно, что кто-то из помощников или замов метит на его место. Ради такой хорошей партии любой из них мог спокойно рискнуть парой-тройкой агентов, чтобы только скомпрометировать генерал-лейтенанта и занять его кресло. Все так, но и выхода другого у хозяина не было. А чтоб заставить их думать над спасением всего аппарата управления, вместе с начальником, надо представить дело так, будто со сменой основного руководителя не усидит в своем кресле ни один из них.

Сегодня, вопреки тоскливым ожиданиям, шифровальщик не принес дурных вестей, что хозяин счел хорошим предзнаменованием. Более того, помощник вошел после ухода шифровальщика с тугим свертком под мышкой, положил его на стол и сообщил вполголоса:

— Вам упаковочка от резидента…

В свое время такие в общем довольно скромные подношения часто практиковались среди резидентуры. Пусть маленькая и смешная, но взяточка, из-за нее шеф посмотрит благожелательнее, а то и не заметит чего-нибудь, чего не стоит замечать. Достаточно крупные чины были людьми, в общем, невыездными, разве что в составе официальной делегации, а с такой компанией особо по шопам не разгуляешься. Предыдущий хозяин службы «закосил» под чистюлю и подношений не брал. Поэтому нынешнему начальнику вдвойне приятно было получить посылочку из-за океана. Не подарок ведь дорог, а внимание.

Помощник не уходил, плавно, чтоб не обеспокоить, переминаясь с ноги на ногу у стола.

— Что-то еще? — подняв на него глаза, спросил шеф разведки.

— Да вот мелкая, не заслуживающая внимания неприятность…

— И все же что?

— Анонимка.

— На кого? На меня?

— Ну что вы?! На одного сотрудника информационно-аналитического отдела.

— Давайте, я посмотрю. И не забудьте собрать замов через полчаса.

Помощник наклонил голову в знак того, что распоряжение понял, и тихо вышел.

Анонимное послание помощник оставил на столе.

Шеф разведки взял простой белый конверт, на котором не было почтовых обозначений и марок. Обычный чистый конверт, применяемый в делопроизводстве. На нем при помощи пишущей машинки просто и конкретно указано, кому письмо адресовано: «Начальнику Службы внешней разведки РФ».

Он вскрыл конверт, вынул из него сложенный вчетверо белый лист бумаги. Текст, как и на конверте, напечатан на машинке. Хозяин на глаз сравнил буквы на конверте и листе. По всей видимости, машинка одна и та же.

Что ж, посмотрим, на кого клепает наш Павлик Морозов, подумал шеф. Он пришел в разведку на демократической, перестроечной волне, поэтому образ пионера-стукача в унисон со всеми считал порочным.

«Уважаемый Господин начальник СВР…»

Так начиналось письмо, и шеф поморщился. При всех политических веяниях во внешней разведке работники обращались друг к другу по старинке — «товарищ». К тому же и сам начальник употреблял именно это слово большую половину своей сознательной жизни. Оттого вольно или невольно шеф решил, что автор анонимки либо играет в современного, либо вкладывает в слово «господин» иронический смысл.

«…Вынужден обратиться напрямую к Вам, так как, отправленное по команде, это письмо вряд ли до вас дойдет, затеряется под любым благовидным предлогом.

Считаю своим долгом сообщить, что меня настораживает то, как относится к своим обязанностям и ценностным ориентациям российского разведчика работник информационно-аналитического отдела СВР Андриевский Юрий Владимирович.

В свое время мы учились с ним в одном отделении разведывательной школы № 101, жили в одном общежитии, бегали под «наружкой» по улицам, закладывали во дворах учебные тайники. В то время ни в теории, ни в практике усердием и большими способностями Юрий не отличался. Но имел и имеет приятную внешность, хорошо подвешенный язык, что делает его непревзойденным мастером налаживания личных контактов.

После окончания школы Андриевский некоторое время работал курьером в Англии под дипломатической крышей. Здесь тоже звезд с неба не хватал, а однажды даже был арестован полицией за дебош в баре. Но зато в Лондоне у него произошла встреча с Леокадией Пермитиной, дочерью Вашего заместителя Пермитина Э. Г. Вскоре молодые люди поженились. После этого ранее неторопливая карьера Юрия Андриевского делает крутой вираж. Как человека глубокого аналитического ума его переводят в информаторы, и он по-прежнему продолжает ничего не делать. Достаточно вялое участие в подготовке договоров с разведками некоторых арабских стран и стран Азии вряд ли свидетельствует о том, что информационно-аналитический отдел приобрел ценного сотрудника.

К тому же на службе Андриевский бывает через день. Чем занимается в другое время — неизвестно. Вполне возможно, что подрабатывает в какой-нибудь фирме. Несколько раньше его видели в компании с валютной проституткой по кличке Мина. Прошу проверить, что я не свожу личные счеты и не хочу таким образом проложить себе дорогу к должности. Просто считаю, что в наше тяжелое время в разведке должны работать профессионалы и чистоплотные люди. Не требую немедленной кары. Можете устроить проверку, аттестацию — все, что будет способствовать раскрытию талантов и способностей Андриевского. Если таковые найдутся, я публично принесу Юрию Владимировичу извинения».

Никакой подписи под письмом не было.

5

Шеф Службы внешней разведки взглянул на часы — до сбора заместителей оставалось еще около пятнадцати минут. Можно успеть поговорить с Пермитиным. А Юрия, зятька, оставим на потом.

Селекторная связь быстро соединила его с искомым абонентом.

— Эдуард Геннадиевич, ты свободен?

— Относительно.

— Зайди ко мне ненадолго, есть деликатный вопрос.

— Слушаюсь! — по-военному ответил Пермитин.

Эдуард Пермитин, невысокий, желчный, носатый и невероятно амбициозный мужчина лет пятидесяти пяти, вошел в кабинет начальника через минуту и доложил с порога:

— Прибыл по вашему распоряжению!

— Да ну тебя, Эдуард! — немного испуганно, но дружелюбно ответил начальник. — У нас не бурса, во-первых. Во-вторых, я не приказывал, а просил зайти, так что можешь не подчиниться и уйти.

— Я предполагал, что мы будем разговаривать о положении дел у нелегалов, а в этом вопросе, хочешь не хочешь, надо быть строгим.

— Об этом чуть позже. Сейчас вопрос личного плана, почти интимного.

Хозяин протянул Пермитину анонимное письмо.

— Вот почитай пока…

Пермитин взял бумагу и принялся читать. У него была снайперская дальнозоркость, поэтому лист он держал несколько на отлете, почти вытянув руку.

Поэтому же шеф мог исподтишка наблюдать за изменениями, которые, возможно, будут по мере чтения видны на худощавом, нервном лице заместителя. Хозяин не впервые сидел в руководящем кресле и знал известный со времен средневековой Англии постулат: королей убивают не враги, а придворные. Пермитин был одним из придворных, причем самый неуязвимый на тот случай, если Президенту или его советчикам вздумается менять команду капитанов на этом некогда престижном корабле. Теперь не то. Разведку, контрразведку, Министерство внутренних дел и прокуратуру политики используют в политических же целях. А так как слово «использовать» имеет и некий бордельный оттенок, то и отношение к силовым структурам не как к опоре державы, а как к дубинкам, которыми можно пользоваться в своих интересах по очереди или по принципу — кто первый схватил и держит.

Нынешний шеф был ставленником Президента, поэтому стремился поддерживать контакты с ним и его командой. Но беда в том, что Президент менял фигуры в команде с капризностью китайского мандарина. И если даже допустить, что все фигуранты нынешней политики, и опальные, и обласканные, являются честными патриотами России, то уже из-за одной разницы в позициях и подходах к реформам корабль державы будет раскачиваться, пока не опрокинется.

Кризис года — Чечня. Разведка получала сообщения о том, что на Западе, конечно, озабочены положением дел, считают кризис внутренним делом России, но одновременно и немного довольны. Страна, как тот подслеповатый, измотанный, больной конь, снова съехала с борозды в чужие овсы.

Назревающая война сожрет уйму денег, и опять Москва пойдет с протянутой рукой, а Запад будет поджимать губы и говорить о том, что цели Москвы могут, конечно, вызывать понимание западных политических партнеров, но методы заставляют инвесторов быть осторожными. Шеф разведки был убежден, что при всех политических альянсах цель Запада остается неизменной: не дать России подняться экономически. Им но горло хватает изматывающего состязания со странами Юго-Восточной Азии, а если еще и дремлющего монстра выпустить на большой рынок?.. У них хорошая память, они помнят, несмотря на две кровопролитнейшие войны, как в начале века российские производители вышибали западных конкурентов со многих позиций. Повторения этого они не хотят и не допустят. В свое время Россия, возможно, уступала им в комфортности жизни, насыщенности товарами и услугами, но по части вооружений не уступала ни в чем, а по некоторым показателям и превосходила. Взять хотя бы такую мелочь, как разработки подводного огнестрельного оружия. Конечно, гонка вооружения — палка о двух концах. Постоянная угроза со стороны СССР научила западную экономику работать быстро и очень эффективно, там нельзя было заставлять граждан потуже затянуть пояса и жить всю жизнь в коммуналке и нельзя было также допустить нарушения паритета военных сил. Может, прав был Леонид Шебаршин, бывший начальник Первого Главного управления КГБ, когда писал, что цель разоружения — оставить русским оружие, пригодное только для гражданской войны?..

…По мере чтения анонимки лицо Пермитина не менялось, и, когда он положил письмо на стол, взгляд был по-прежнему спокоен и даже несколько ироничен.

Шеф молчал, поэтому Пермитин спросил:

— Мне надо принять какие-то меры по поводу этой бумажки?

— Я и не знал, что ты строишь семейную династию, — вместо ответа промолвил хозяин. — И на свадьбу меня не позвал…

— Вы тогда еще здесь не работали, — не очень любезно напомнил Пермитин. — Я вообще-то со службы никого, кроме пары личных друзей, не приглашал. А друзья мои еще при Бакатине в отставку ушли. Так что кто сколько выпил, что подарили молодым и что было на столах, вы можете узнать только от меня.

— Эдуард Геннадиевич, — мягко сказал шеф, — если вы не знаете, как я отношусь к анонимкам, то поясню: в отличие от гражданской конторы мы не будем эти бумажки рвать и выбрасывать, мы будем искать авторов и гнать их отсюда. Анонимщик — потенциальный предатель, вы согласны?

— Согласен.

— Однако какие-то моменты не мешало бы прояснить, как вы считаете?

— Хорошо. Задавайте вопросы. Однако я оставляю за собой право не отвечать на те, на какие не сочту нужным. Тем более что спрашивать особенно нечего.

— Почему?

— Потому что я свою дочь с ним не сводил, познакомились сами, сами решили пожениться. Все, что от меня требовалось по такому случаю, я сделал. Когда узнал, что Юрка наш, сразу сказал ему, что у меня в отделе он работать никогда не будет. Он и не настаивал. Путем полулегальных махинаций нам удалось удачно разменять квартиру, так что с первого дня молодые живут отдельно. Что там и как у них дела, может, наверное, рассказать жена. Она у них чаще бывает.

Хозяина не покидало ощущение, что Пермитин слегка над ним издевается. От этого чувства было досадно.

— Меня не интересуют интимные стороны жизни благоприобретенного члена вашей семьи. Но хотелось бы знать, прав ли аноним, когда утверждает, что Андриевский работал сначала у нелегалов на подхвате, а потом сделал совершенно неожиданный скачок к головастым?

— Я не могу вам ответить, потому что не знаю, но выяснить это очень просто: надо проследить по приказам о перемещениях и назначениях и потом спросить у обоих начальников отделов, чем они руководствовались, принимая согласованное решение.

«Хитер, сволочь! — думал, глядя на Пермитина, шеф. — Конечно, кто же сознается, что после тонких, но прозрачных намеков заместителя начальники отделов постараются, чтобы его туманные предположения были исполнены столь же четко, как исполняется приказ. И спроси у них сейчас шеф разведки прямо в лоб: советовал Пермитин зятя пристроить? — будут отнекиваться, как нашкодившие школьники. Вся беда России в том, что тут, как на Сицилии, дружба да любовь сильнее закона. Так сколько там той Сицилии, а у нас вон какие просторы, и везде бардак!»

— А вот этот момент, об отношении к службе, как вы можете прокомментировать?

— А никак не надо комментировать! Надо проверить и, если сведения подтвердятся, наложить на Андриевского взыскание, а то и вон из ведомства по собственному желанию. Таких случаев сколько угодно. Вам, кстати, не мешало бы обо всем расспросить самого Андриевского. Вы знаете, что он обладает феноменальной памятью: до последней запятой дословно запоминает текст, просмотрев его один раз. То же самое и с разговором двух лиц, только на нем надо сосредоточиться. Однажды благодаря таким его свойствам мы разоблачили двойного агента. То есть он давно был у нас на подозрении, но осторожен был, как маньяк. Встречался со своим куратором с того берега в самых неожиданных местах, чтоб не успели «хвост» подцепить, поставить аппаратуру. В тот раз ехал в вагоне метро и разговаривал со связником. Юрка стоял рядом с видом зачуханного интеллигента и смотрел в газету, а сам слушал каждое слово. А потом мы того взяли и сказали, что знаем, кто его связник и о чем они говорили в таком-то месте в такой-то час. Он думал, что мы блефуем, в подземке практически невозможно записать разговор, находясь сбоку от того, кого пишешь. И тут приходит Юрий, садится напротив и начинает шпарить слово в слово весь разговор двойника со связником. У того, естественно, шары на лоб — извините, как вы узнали, кричит. Да чего там узнавать, связника, мол, твоего раскололи, он по нашему приказу и магнитофон с собой взял, когда к тебе пошел. Наш двойничок и спекся…

Шпионские байки, вяло и устало подумал начальник службы.

— Если откровенно, хотелось бы просто узнать предварительно, насколько хорошо этому писаке известен человек, о котором он пишет… — проворчал он.

— Знает достаточно хорошо. Вне всякого сомнения, служит рядом или служил совсем недавно, да и зацепка есть — учились в одной группе. И что самое печальное, наверняка близкий друг…

— Почему такое суждение?

— Про Мину Юрий не всякому скажет.

— Про какую мину? А-а, про даму! Значит, это правда?

— Это, пожалуй, единственный бесспорный факт во всем письме.

— Ну, знаете, Эдуард Геннадиевич! Он же на вашей дочери женат!..

— Я вам больше скажу — моя дочь с ней приятельницы.

— ?!..

— Это ведь в анонимке написано, что она проститутка. Возможно, она и занимается этим, но в очень приличных местах, потому что милицейскую шушеру не переваривает. А работает она в турагентстве, через нее моя дочка оформлялась на экскурсию в Англию, с ней поехали, и там Лека с Юрием познакомились.

— А почему кличка такая странная?

— Мина-то? Характер у нее взрывной, так дочь объясняла. Сидит себе мурлыкает, как кошечка, а чуть что не так — гром и молния!..

Оставшись один, хозяин долго и бездумно вертел в руках толстый овальный китайский карандаш. Его не покидало чувство, что заместитель Пермитин, не особенно таясь, презирает его за то, что он, новый шеф, плохой профессионал, за то, что в его лице старая шпионская крыса олицетворяет всех тех, кто превратил старый крепкий фрегат КГБ в два бессильных и слабоумных выкидыша. Нет, не хозяина вина в том, что разбежались профессионалы, ушли традиции и принципы. Он-то всерьез хочет сделать СВР такой же солидной и респектабельной конторой, как ЦРУ. Но кто-то или что-то все время мешает.

— Это провал, подумал Штирлиц, — неожиданно вслух промолвил шеф разведки сию нелепость и, опомнившись, яростно сплюнул в чистую пепельницу.