Часам к двенадцати первый наплыв анализов иссяк, Наташа связалась по телефону с Катериной и позвала ее выйти на перекур. Они встретились в крытом дворе клиники в отгороженном уголке, оборудованном скамейками и урнами.

— Ну как дела? — осведомилась приятельница.

— Как сажа бела, — в тон откликнулась Наташа.

Они разговаривали отрывистыми фразами, словно в окопе под снарядами.

— Как там Бобровникова?

— Не знаю, возле нее Переходько. А что?

— У нее сахар низкий. Я ему позвонила, он нахамил, как обычно.

— Жлоб, что с него возьмешь? А какой сахар-то?

— Два с половиной.

— Может, анализатор врет?

— Теоретически все может быть. Ты же знаешь, Баркова не разрешает проверку делать. Вон калий неделю шел низкий у всех подряд. Я ей говорю, что нужно провести калибровку, она шипит: «Не ваше дело!»

— В принципе действительно не твое. И потом, ты ж понимаешь, когда калий низкий, нужно еще полечить, правильно? Продлить пребывание с стационаре, провести еще пару консультаций с кардиологом… Сколько денежек набегает? Ты наш прайс помнишь?

— А когда поступил анализ кого-то из ее знакомых, сразу провели калибровку. Противно!

— Ничего, привыкнешь.

— А как в глаза людям смотреть? Тем, кто волнуется, что у них анализы плохие?

— Так ты же не смотришь. Она за все отвечает.

— Ага. Это когда она на месте.

— Сегодня нет, что ли?

— Ну да. Мы же с ней теперь по очереди.

— По двенадцать часов, что ли?

— Ага. Но это только на каникулы новогодние. Вообще так удобнее. Я ее не вижу, что само по себе праздник. И есть целый следующий день, чтобы восстановиться. А что касается Бобровниковой, так сейчас анализатор в порядке. Потом еще несколько «кровей» на сахар было. У других — норма. Так что не знаю… Может, инсулин ей передозировали?

— Все может быть. Ладно, Переходько разберется. А вообще, я слышала, у Бобровниковой в семье несчастье.

— Какое?

— Внучку посадили.

— За что?

— Не знаю. Муж ее…

— Академик-то? Высокий такой, симпатичный? Он ведь, кажется, тоже в стационаре у вас?

— Ну да, они в одной палате. Так он вчера домой уходил зачем-то. И, видимо, получил известие. Потому что, когда вернулся, они заперлись в палате. А потом она очень плакала. Мне Танька утром смену сдавала, рассказывала.

— А, вот оно что… Так и на нервной почве сахар тоже может упасть. Муж сейчас с ней?

— Ушел опять. Еще утром. Сказал, что ему нужно с юристом встретиться. До сих пор не возвращался.

— Понятно. Значит, наверное, действительно что-то у них случилось.

— Жаль стариков. Детей потеряли…

— Ну да…

Наташа знала, что дочь и сын Бобровниковых погибли в автокатастрофе. Об этом говорилось на одной из конференций.

— Внучка единственная?

— Вроде да.

— Жалко…

В кармане Катерины зазвонил мобильный.

— Алло? Что? Бегу!!

Она швырнула окурок, бросилась к двери в клинику.

— Что случилось? — вслед приятельнице крикнула Наташа.

— Бобровниковой худо совсем… — на ходу крикнула та.

…Зоя Михайловна Бобровникова умерла. В клинику был вызван медицинский директор. Стрельцов довольно долго беседовал с доктором Переходько наедине. Затем персонал хлопотал вокруг академика Бобровникова, который, вернувшись в клинику, не застал супругу в живых.

Старику стало плохо, потребовалась интенсивная терапия. Наташу закидали пробирками с кровью, она носилась по лаборатории от одного аппарата к другому. В конце концов старика откачали, у постели был организован сестринский пост в виде Екатерины, которая так же не имела возможности хоть на секунду покинуть палату.

Тем временем скопились стекла с мазками, Наташа засела у микроскопа. Потом все результаты нужно было вбить в компьютер. За весь день она не съела ни крошки, даже в туалет было не выйти. Главное — ее ужасно расстроила смерть Бобровниковой. Но обсудить обстоятельства кончины старушки было не с кем.

Наташа возвращалась домой около полуночи, выжатая как лимон. Она качалась на сиденье в вагоне метро, проваливаясь в сон, вздрагивая на остановках, снова засыпая на перегонах. Кто-то осторожно тронул ее за рукав.

Вскрикнув, она открыла глаза. Над нею нависал какой-то смутно знакомый усатый мужчина.

— Это судьба! — весело воскликнул он.

Мужчина был явно навеселе. Наташа узнала наконец автобусного защитника пенсионеров. Того самого, которому она задолжала жетон. Господи, это было всего лишь сегодня утром, а кажется, минимум неделю назад…

— Вы из гостей? Я — да!

Мужчина плюхнулся рядом, обдав ее запахом коньяка. Эх, вот чего ей сейчас так не хватало: рюмки хорошего коньяка.

— Нет, я с работы, — еле вымолвила она.

— Как? Вся страна отдыхает, а вы работаете?

Наташа молча кивнула, полезла в карман, вытащила жетон, протянула мужчине.

— Спасибо, вы меня очень выручили.

— Ну… Это не к спеху. Вообще-то я надеялся, что возврат жетона пройдет отдельным мероприятием. А так неинтересно! Не, я не возьму. — Он решительно отвел ее руку.

Она устало пожала плечами, опустила руку в карман.

— Что с вами? — вглядевшись в ее лицо, посерьезнел мужчина. — Вам плохо?

— Устала очень, — еле вымолвила Наташа. — У нас сегодня больной умер, вернее, больная, — неизвестно почему добавила она.

С чего это она разоткровенничалась? С незнакомым мужчиной… Она даже имени его не помнит… Не лезть же в карман за визиткой.

— Вот как… — Мужчина сочувственно вгляделся в ее лицо. — Вам нужно выпить! — решительно произнес он.

Наташа отрицательно замотала головой:

— Мне нужно домой, и как можно скорее!

— Тогда я вас провожу! И не отказывайтесь!

Да не было у нее сил отказываться. Вообще никаких сил не было. Они вышли на улицу, и Наталья буквально повисла на руке спутника.

— М-да, — только и произнес он. — Нам куда?

Она назвала адрес, он деловито кивнул. Они шли по мокрой мостовой мимо нарядных витрин с мишурой, мимо искусственной елки, установленной недалеко от метро, мимо оживленных людей, все еще отмечающих Новый год.

— Постойте минуту! Можете?

Она опять тупо кивнула. Мужчина исчез в дверях магазинчика, сквозь стеклянную витрину Наташа видела, что он покупает коньяк и что-то еще. Ну уж нет! Домой я тебя не поведу! Она оторвала уставшее тело от стены и поплелась вдоль улицы. Он нагнал се через минуту:

— Это что еще такое? Побег? Расстрел на месте!

— Слушайте, я ведь не прошу вас провожать меня. У меня нет сил общаться, ей-богу!

— А кто с вами общается? Тоже мне… Принцесса Диана!

— Почему Диана? Выгляжу покойницей, что ли?

— Просто у нас не принято раненых бойцов на поле боя бросать, понятно? Доведу вас до дома, и идите в свою однокомнатную квартиру, общайтесь с кошкой.

— Почему — с кошкой? — изумилась полному совпадению Наташа.

— У вас на лбу написано, что вы одинокая женщина с кошкой наперевес.

— Да вам-то какое дело? — взревела вдруг Наташа и рванулась в сторону.

— Стоять! — рявкнул усач и крепко ухватил ее за рукав. — И молчать, — уже мягче добавил он и осторожно прижал ее локоть к себе.

И почему-то мгновенно по руке пробежал ток. Наташа даже приостановилась, но спутник мягко, но твердо повел ее дальше. Когда они подошли к подъезду, он сунул ей в руку пакет:

— Вот, не вздумайте отказываться! Выпьете рюмку — и спать! А завтра я буду ждать вас в три часа дня у метро, понятно? Возражения есть? Возражений нет!

Наташа собралась как раз-таки возразить, но у подъезда возникла соседка:

— Наташенька? Привет, с Новым годом!

— Ага, и тебя, Надюша, — слабо улыбнулась Ковригина.

— Ну идем? Мужчина с нами?

— Нет, я пока отдельно, — с достоинством ответил усач и растаял в темноте.

— Интересный мужчина, — уже в лифте произнесла Надя, оценивающе разглядывая при этом Ковригину.

— Что, Надюша, я очень страшная? — улыбнулась Наташа.

— Господь с тобою! — замахала руками Надя. — Уставшая очень, это правда. Тебе бы сейчас на юг, в Египет.

— Самое время, — усмехнулась Наташа.

Они вышли — Надя направо, Наташа налево. Щелкнули замки, двери захлопнулись.

Войдя в квартиру, Наташа покормила кошку Дусю, которая «написана у нее на лбу», выпила коньяку — и не одну, а две рюмки. Закусила бутербродом с красной рыбой, поскольку в пакете обнаружился кусок семги, запила это добро валериановыми каплями и рухнула в постель.

Ночью мучили кошмары, она часто просыпалась, чувствуя, что ее знобит, пытаясь укрыться получше. Голова раскалывалась, но не было сил дойти до кухни и выпить таблетку. Утром она поняла, что заболела. Ртутный столбик поднялся до отметки 39,1.

Наташа откопала завалявшийся с прошлой зимы пакетик фервекса, жадно выпила горячий, пахнущий искусственным лимоном напиток и вернулась в комнату. «Хорошо, что сегодня не моя смена», — успела подумать она и заснула.

Ее разбудил звонок в дверь. Звонили настойчиво, подолгу давя на кнопку звонка.

«Какого черта?» — сердито думала Наташа, натягивая халат. Судя по тяжести в голове, температура опять полезла вверх.

— Кто? — хрипло спросила она.

— Наташа, ты жива? Это я, Надя. — Голос соседки звучал обеспокоенно.

— Ох, Надь, я заболела, — жалобно простонала Наташа и открыла дверь.

За спиной Надежды возвышался давешний усач с букетом хризантем. Наташа судорожно запахнула полы халата.

— Натусь, ты не сердись на меня, — тараторила Надя, — я вышла из парадного, смотрю, мужчина стоит. Я его узнала, он тебя вчера провожал. Он и спросил меня о тебе, вы же должны были встретиться, правильно? Вот… Он тебя не дождался и подошел к дому, не выбрасывать же цветы, смотри, какие красивые, а тут я выхожу. Он и спрашивает…

— Да что же мы ее на холоде держим? — строго произнес усач и решительно вошел в квартиру. Надя шагнула за ним. — У вас, Наташа, температура! Это видно невооруженным глазом! — пристыдил ее усач.

Господи, да как же его зовут-то…

— Виктор, вы раздевайтесь, — гостеприимно предложила Надя.

Однако! Что же это делается, люди добрые? Есть ни где-нибудь место, чтобы забыться и уснуть? Уснуть не дали. Сунули градусник, заставили лечь. Тем временем Надя обшмонала, выражаясь слогом Виктора, холодильник и аптечку, был составлен список необходимых покупок. После изучения градусника в список добавили еще пару лекарственных препаратов. После чего Виктор надел куртку и строго велел Наде не уходить до его возвращения. Надя поклялась.

Она сидела возле постели больной, выспрашивая, где это Наташка отхватила такого классного мужика? Ответы «отстань, я его знать не знаю, может, он маньяк», «ничего я не отхватывала», «да он небось женат» не удовлетворяли соседку.

— Не женат, я спросила.

— Когда это ты успела?

— Пока в лифте ехали.

— И он тебе паспорт показал?

— Дурочка, такие не врут.

— Всякие врут.

— Это тебе просто попадались «всякие». А этот, сразу видно, мужик что надо!

— Кому надо?

— Тебе!

— Мне уже ничего не надо. То есть мне завтра надо на работу, а я вся как мочало… Надя, дай поспать.

— Не спи, замерзнешь, — отвечала суровая Надя, — я ему обещала, что ты его дождешься.

— Это ты его дождешься…

Наташа отключилась.

Потом ее тормошили, впихивали в рот лекарство. Она послушно пила, захлебываясь, кто-то заботливо вытирал ее губы. И снова сон…

Когда она проснулась, в комнате горела настольная лампа, прикрытая платком, с кухни доносился запах вареной курицы.

Наташа поднялась, накинула халат, прошла на кухню. На плите тихо булькала кастрюля.

На столе были разложены таблетки. Стопками, как боеголовки. За столом сидел Виктор. Кошка Дуся нежилась у него на коленях, глядя желтыми глазами, как Виктор разгадывает кроссворд.

Славная картина! Не успеешь заболеть, как твое место в кошачьем сердце займет какой-то проходимец…

— Есть хочешь? — ласково спросил Виктор.

— Хочу, — удивилась Наташа.

— Садись, девочка, сейчас мы тебя покормим, правда, Дуся?

Кошка мурлыкнула. Интересно, это она сама ему сказала, что ее Дусей зовут?

Наташа сидела на кухонном диванчике, глядя, как почти незнакомый мужчина накрывает на стол, наливает бульон в бульонные чашки (откуда он знает, что они у нее есть и где стоят?), выкладывает на блюдо толстобокую курицу (и блюдо взял то, которое нужно), нарезает ее красивыми порциями. Кладет кусок Наташе, тут же что-то перепадает и Дусе, которая трется о его ноги, потеряв всякое кошачье достоинство и девичью честь…

Что, вообще, происходит в моем доме? Может, это вор? Может, пока я спала, он облазал ящики и стибрил единственное богатство: серьги да колечко, общей стоимостью три тысячи рублей? Впрочем, плевать! Так хорошо сидеть на диване, когда за тобой ухаживают, подкладывают кусочки, заглядывают в глаза. Три единицы дешевого золота за такое редкое удовольствие — это недорого!

После ужина (или обеда?) снова измерили температуру. Но Наташа и так уже чувствовала себя гораздо лучше.

— Ну вот, тридцать семь и две! Почти норма! Все равно прими еще на ночь колдрекс и не вставай завтра, ладно? Продукты все есть, лекарства тоже.

— Мне завтра на работу, — улыбнулась Наташа.

— Никакой работы! Речи быть не может! Хочешь, и позвоню твоему начальству?

— Пожалуй, еще не время, — стараясь быть учтивой, заметила Наташа.

— А, ну ладно. Так… Ну я тебя покормил, пойду, пожалуй.

Он аккуратно обошел ее и направился в прихожую.

— Жена ждет? — не удержалась Ковригина, провожая гостя.

Виктор спокойно зашнуровывал ботинки.

— Не то чтобы жена… Но сука редкая…

Наташа опешила.

— Редкой породы, — пояснил Виктор, надевая куртку, — брюссельский гриффон. Характер жуткий. Ревнивая, как десять тысяч братьев. Вернее, сестер. Но обаятельная, зараза. Думаю, вы подружитесь. Пока! Завтра позвоню.

Он исчез. На всякий случай Наташа проверила ящик, где хранились документы, три единицы золота и двести долларов — ее благосостояние. Все было на месте.

Странно…