Денис уже третий день, как гончая, носился по Царицыну, выискивая следы Нортона и Гжижы. Приехавшая из Гармиша Надя Павлова дежурила у метро, оперативники МУРа прочесали на всякий случай Серпуховку, Люсиновскую и Мытную, но возвращались с тем же результатом: террористы как в воду канули. Реддвей запрашивал дополнительные данные, весь центр был поднят на ноги, но новых данных о связях боевиков с Россией не поступало. Проверили и Буслаеву, но она два года назад благополучно вышла замуж, стала Семеновой, родила ребенка и как уехала на майские праздники к родственникам мужа в Звенигород, так и не возвращалась. Грязнов-старший даже отрядил своего сотрудника с участковым проверить квартиру, но те обнаружили там нового мужа в пикантном положении, с любовницей, но тот о бывшем муже своей жены не имел никакого понятия, знал лишь, что Снежанка когда-то была замужем за поляком. Один раз кто-то звонил ей, голос мужской, но незнакомец не представился и повесил трубку. Рухнула и эта надежда. Утром, на третий день Реддвею пришел факс с сообщением о том, что перед отъездом Гжижа в одном из разговоров упоминал о какой-то школе. Понятно, что речь шла не о средней общеобразовательной, а некоем центре подготовки русских террористов. Питер, получив факс, пришел в еще большее возбуждение. Оказывается, он давно подозревал, что в Москве, наподобие швейцарской и гаитянской школ, создана и русская, но до сих пор это были лишь его предположения.

— Обнаружить и разрушить — дело части и доблести! — высокопарно сказал он Турецкому.

— Чести, — поправил его Александр Борисович. — Какого черта мне надо чужую работу делать? — он все еще не мог поверить, что Фомин работает на некий мафиозный «клан».

Разговор происходил в курилке, на лестнице, и они говорили открыто.

— Я тебе дам доказательства, — вздохнув, выговорил Питер. — Хотя у моего начальства есть другие планы относительно Фомина, я отдам его тебе. Но ты мне — школу, иначе мне секир башка, — признался он.

Поэтому на третий день Денис, взяв карту, стал объезжать те здания, в которых могла располагаться школа. Он даже не стал исключать и общеобразовательные, но особое внимание уделил всяким училищам, профтехцентрам, курсам вождения, ЖЭКам. Последние, имея отдельные трехэтажки, для своей подкормки сдавали по пол-этажа для всяких бухгалтерских курсов. И поэтому могли сдать помещение для какой-нибудь военно-патриотической школы. А именно под такой вывеской, скорее всего, организовали свой центр русские мафиози. Так считал Денис.

И в 16.30 ему повезло. Он увидел увальня Нортона, который тащил в авоське пиво, воду, пакеты с чипсами и орехами. Грязнов-младший, узнав вологодского мужика с рыжей окладистой бородой, даже взмок от возбуждения и медленно, на приличном расстоянии двинулся следом за Нортоном. Он просил у дяди другую машину, его «четверка» была засвечена, террористы ее знали, но полковник отказал, поэтому Денис на время поменялся машинами с Лехой, который уже нудно требовал зачисления его в штат агентства и зарплату не меньше 300 долларов в месяц. Грязнов-младший был вынужден пообещать и теперь катил на Лехиной красной «семерке» вслед за террористом.

Тим по дороге несколько раз инстинктивно оглянулся, и Денис был вынужден его обогнать и припарковаться у какого-то НИИ. Не доходя до института, Нортон свернул во двор. Денис вышел и двинулся за ним пешком. Благо рядом была остановка и народ сворачивал туда же, видимо, двор был проходной. У обыкновенной шестнадцатиэтажки со стороны фасада была приделана короткая лестница. Нортон поднялся по ней и вошел в дверь. Денис деловым шагом продефилировал мимо, взглянув на вывеску: «Клуб отдыха «Солнышко». «Хорошее название для террористического центра», — подумал Грязнов. Он запомнил номер дома, корпус и название улицы. Вернулся к институту, позвонил дяде. На месте его не оказалось. Телефон Питера в гостинице молчал. Они предварительно договорились о кодовом сообщении. Денис должен был спросить: «Автандил, дорогой! Пачему я тебя жду, а?» А Питер бы ответил: «Не туда попали». Это бы означало, что террористы найдены и Реддвей ждет его у входа в гостиницу. Лара у Турецкого ответила не сразу, он названивал ей минут двадцать, телефон был занят. «Надо будет пожаловаться мэтру, чтоб он всыпал ей как следует за пустопорожнюю болтовню по телефону!» — разозлился Денис. Через двадцать минут она все же сняла трубку и сообщила, что Александр Борисович отъехал и будет только в шесть. Оставался целый час.

Он купил холодной колы, промочил горло, сидя в машине. Вот уже несколько дней дневная температура не опускалась ниже двадцати, и зелень вмиг занялась, но синоптики уже обещали циклон с севера. Стоял май, а весна еще не начиналась. Денис не уезжал, не зная, на что решиться. Ему очень хотелось узнать побольше об этом клубе отдыха, но, судя по окнам, там было две или три комнаты, а значит, если сыщик там появится, то его сразу засекут и он их спугнет. Его мучило и другое: Тим мог его засечь и войти в первую же попавшуюся организацию, чтобы сбить молодого детектива с толку, а потом исчезнуть оттуда и вообще слинять из Царицына. А потом ищи-свищи их в десятимиллионной Москве. Грязнов напряг память, прокручивая, как Нортон оглядывался. Он конечно же заметил «семерку», которая еле плетется за ним, хоть и в отдалении. Но машина Тиму была незнакома, это первый факт в пользу Дениса. Кроме того, впереди тащился инвалидский «Запорожец», прикрывавший его. И скорее всего, Нортон оглядывался на «Запорожец», уяснив себе с третьего раза, что ползет инвалид. Потом он уже не оборачивался.

— Нет, рисковать я не имею права, — проговорил вслух Денис. — А засим поеду к Турецкому. Тот всех разыщет.

Когда Кузьма ушел готовить шашлыки, Станкевич сбросил домашнюю куртку, сшитую на старинный манер «венгерки» с золотой шнуровкой и вензелями на груди, и прилег на диван отдохнуть.

На совете в Нью-Йорке было решено предложить сотрудничество сначала Шелишу, а если он не согласится, то сделать аналогичное предложение Белову. Если не согласится и премьер, то его тоже предстояло убрать. Уже шла работа по прощупыванию второго вице-премьера, и там шансов было неизмеримо больше. Он пришел из президентской команды: мягкий, покладистый, энергичный. И фамилия у него была под стать: Тихов. Станкевич знал его. Но Белов в первые замы Тихова не возьмет. Ходили слухи даже о его отставке, и Геннадий Генрихович не торопился его агитировать в свою команду. Балласт ему тоже не нужен. Постепенно готовилась кандидатура нового премьера. И как ни странно, из сухановского окружения. Доктор экономических наук Виталий Кречетов был патриотом умеренным. Но жестким, распорядительным, сильным экономистом. В свои сорок пять он успел побывать начальником отдела Госплана СССР, поработать заместителем председателя Комитета по внешнеторговым связям, защитить диссертацию, издать несколько книг. Суханов уговорил его войти в патриотический блок, но, выступая по телевидению, умный Кречетов постоянно оговаривался, что не во всем разделяет взгляды своего лидера, особенно по части крутой национализации, и выступал больше за миттерановскую модель социализма. Это сняло с него клеймо ортодокса в среде демократов, и на Западе на Кречетова посматривали благосклонно.

Никто не знал, что еще до внедрения в сухановский блок он был завербован Станкевичем и посвящен в члены «клана». Благодаря Кречетову Станкевич стал любимым гостем сухановских посиделок, хотя бывать на них, и особенно красоваться перед камерами, Геннадий Генрихович не любил совсем. И в тот день, когда его вытянули в президиум, Суханов клятвенно заверил его, что никаких съемок не будет. И точно, журналистов в зале не было, а уж тем более репортеров. И все же их сняли. Репортер из НТВ подкупил киномеханика, тот ночью затащил аппаратуру, а сам оператор с красным бантом прошел на форум патриотических сил как активист от люберецкой ячейки, с мандатом, как полагается. И все запечатлел, паскуда. И не преминул снять крупно улыбающегося Станкевича, а зубоскалы пера из команды Киселева вволю повеселились в своих «Итогах».

Геннадий Генрихович устроил скандал Кречетову и Суханову, те пообещали принять меры против строптивого журналиста.

— Мои ребята ему все ребра переломают! — пригрозил Суханов.

— Вот этого не надо! — строго сказал Станкевич. — Я все это выговорил вам на будущее. А избивать журналистов в подъезде — это не стиль больших политиков. Лаской, суровой лаской.

За день до смерти Шелиша Станкевич добился того, что Кречетова принял Президент. Виталий изложил свою программу, уложившись в пятнадцать минут. Президенту понравились умные, толковые расчеты, которые никак не укладывались в Сухановский курс, а сам Кречетов заявил, что во многом расходится с Сухановым и не чувствует себя органично в этом политическом блоке. Президент пообещал использовать его в правительстве. Если Кречетов туда войдет сейчас — вице-премьером вместо Шелиша, то программа-минимум для Станкевича будет выполнена. Он лично поможет новому вице-премьеру зарекомендовать себя несколькими серьезными акциями, и Белова можно будет убирать, расчистив дорогу для Кречетова. В отличие от Билла Станкевич не верил, что нынешний премьер согласится войти в «клан». Он слишком стар менять свою жизнь. Правда, на его счету в Швейцарии лежало несколько миллиардов долларов. Редли полагал, что это весомый козырь, чтобы заполучить Белова на свою сторону. Вряд ли он захочет огласки, а ее можно будет устроить, если премьер заартачится.

В Нью-Йорке многие считали, что против этого аргумента Белов не устоит. Но пока Станкевич думал, как поделикатнее преподнести эту информацию Владимиру Алексеевичу, чтобы она не напоминала грубый шантаж, а выглядела как дружеская забота уберечь репутацию первого министра, его опередили французские журналисты, опубликовав большую статью о богатствах премьера. Статью перепечатали в Москве. Билл пришел в ярость, он назначил специальное расследование по этому поводу, потому что кто-то воспользовался информацией, принадлежавшей только «клану», ибо за нее была уплачена весьма кругленькая сумма. Здесь, в столичных кругах, разразился скандал, но его быстро замяли, Белов сказал, что все это чепуха, и Президент поверил ему на слово. А народ просто не мог представить, откуда у простецкого мужика Белова эти миллиарды. Станкевич матерился целый вечер: в какой стране после таких сенсационных материалов верят вору на слово?! Только в России. Но Билл, не дожидаясь конца расследования по утечке этих сведений, по телефону сказал Станкевичу, что перешлет ему, если потребуется, подлинники самих счетов, подписи Белова, его расписки. Поэтому не надо отбрасывать этот крюк. Но если Белов откажется вступить в «клан», его придется уничтожить сразу же, потому что тогда за Станкевичем будет организована самая настоящая волчья охота. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Лежа на диване, Геннадий Генрихович почему-то был уверен, что вместо Шелиша назначат Кречетова. В этом случае у Президента складывалась своя игра с патриотами. Давая как бы уступку Суханову, который постоянно кричал, что его блок не пускают в правительство, а они-де знают, как добиться процветания России, Президент тем самым затыкал ему рот в Думе, а заодно и всей его команде. А если Суханов позже заявит, что Кречетов предал их интересы, то тогда Президент, умыв руки, невинно скажет россиянам: «Вы видите, я сделал все, чтобы добиться исторического согласия с патриотами! Но они сами этого не захотели. А значит, они попросту экстремисты!» И снова выиграет свой тур борьбы с Сухановым. Это был выгодный политический шаг. А Станкевич в случае прихода Кречетова в правительство получал заветные ключи от подземных кладовых и мог строить свою политику. Но он знал, что демороссы и «Яблоко» уже суетились, двигая на место Шелиша своего Евгения Кромина.

Плейбой Кромин когда-то заглядывал в рот Станкевичу. И среди девчонок они выбирали закадычных подружек, чтобы всегда быть вместе. Кто знал, что у этого смазливого мальчика жуткое честолюбие, и что он, узнав о выборе Редли Станкевича, возненавидит бывшего друга и превратится в заклятого врага. Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! Если, приглашая на откровенный разговор Шелиша, Станкевич в глубине души еще лелеял надежду повлиять на него, то Кромин был враг и допускать, чтобы он занял кресло вице-премьера, было никак нельзя.

Станкевич стал придремывать, когда зазвонил телефон. Он помедлил, открыл глаза, не желая ни с кем разговаривать, но все же поднялся. Могла прорываться Апухтина, а ее звонка он ждал. Но звонила Элла. На второй день после смерти Олега Геннадий Генрихович послал ей букет хризантем с соболезнованиями. Он знал, что она обязательно позвонит и даже предусматривал вариант ее возвращения. Но к последнему он относился неоднозначно. Если в первые месяцы после разрыва брошенный муж готов был все простить и принять жену обратно, то теперь не хотел и видеть предательницу в своем доме. Об этом же ему сказал и старый Билл, узнав о несчастье. «Женщины всегда и всем изменяют, даже мужьям-красавцам, если подворачивается крепкий кобелек, — сказал он по телефону. — Их губит любопытство. Поэтому настоящий мужчина забывает о них, едва они выходят за порог дома. Не переживай, Эжен».

— Нам надо бы встретиться и поговорить, — дрогнувшим голосом попросила она.

— Ты так считаешь? — Станкевич, услышав ее голос, испытал даже некоторое волнение.

— У нас сын, он скоро приедет, — напомнила она.

— Через месяц, — уточнил Геннадий Генрихович.

— И насколько я осведомлена, он пока ничего не знает о нас. Это так?

— Похороны твоего милого дружка передавали на весь мир, а ты на редкость эффектно выглядела в своем траурном платье, чтобы он не обратил на это внимание. И потом, почти все газеты напечатали твою фотографию в траурном платье, — не без иронии заметил Станкевич. — А наш сын читает московские газеты. Так что…

— Дима не звонил?

— Пока нет. Видимо, он обдумывает этот факт. Мальчик уже достаточно взрослый, чтобы деликатно не заметить нашего развода.

— Я так понимаю, ты не хочешь встречаться? — с вызовом, раздраженно спросила Элла. «Боже, до чего легко женщины всё поворачивают в свою пользу! — вздохнул про себя Станкевич. — Ее уже раздражает, что я не бегу и не плачу у нее на пороге, умоляя вернуться».

— Ты решила снова изменить свою жизнь? — нарочно спросил Геннадий Генрихович, зная, что гордая и самолюбивая Элла Максимовна никогда не скажет «да».

— Я не хочу менять свою жизнь! — гордо заявила она, и Станкевичу больше ничего было не нужно.

— Ты нуждаешься в деньгах?

— Нет.

— Тогда я не понимаю, зачем нам встречаться, — сказал мягко Станкевич. — Утешитель из меня неважный, а вся неделя жутко напряженная, — пояснил он.

— Давай на следующей, — предложила Элла.

— Хорошо, позвони во вторник.

— Договорились. До свидания.

— Пока.

Геннадий Генрихович положил трубку.

— Черт! — выругался он.

Станкевич знал, что она позвонит, и не раз давал себе слово не идти ни на какие уступки. Счастья уже не будет. Он все будет помнить, что этот золотушный упрямец тискал и пользовался ею, как хотел, а она шептала ему, что ни с кем большего счастья не испытывала. А потом, она просто не любит его. Ей нужно отсидеться, но отсидеться комфортно, иметь много денег, машину, опять участвовать в тусовках, носить платья от Диора, поехать отдохнуть, к примеру, в Италию, а на свою зарплату… Впрочем, какая зарплата? Она же больше не работает в журнале. После женитьбы Олег не захотел, чтобы Элла ходила в журнал. Она безработная. Место уже занято, на первое время ей что-то дали, Олег никогда не ходил в отпуск, значит, выплатили всякие компенсации, да и у молодоженов немного было. Этак тысячи две долларов. А дальше помахали ручкой: живите, устраивайтесь, госпожа Шелиш, у нас свободная страна, а пенсии для жен вице-премьеров не предусмотрены. Нет, он не будет с ней встречаться. Не бу-дет! Никогда!

Со двора донесся энергичный голосок Вики. Ох, ах, она сразу бросилась к Кузьме и к шашлыкам. Станкевич выглянул в окно, но так, чтобы его не заметили. Вика уже повисла на Кузьме, а последний, поглядывая на окна, все же потискал ее за попку и вручил, как награду, кусок осетрины.

— А где Геннадий Генрихович? — манерно вскрикнула она в сторону окон второго этажа.

— Он отдыхает, — сказал Кузьма.

— Но он же сам меня позвал!

— Спустится через полчасика. Садись, киска, отдыхай.

— Мне не нравится это прозвище! Я тебе уже говорила!

— Будь проще, не выпендривайся, — урезонил ее помощник.

Станкевич с тоской на лице отошел от окна. Он терпеть не мог пьяных баб, да еще таких прорв, как Вика. Но делать нечего, для этого задания именно она и подходит.

Хозяин надел светлый костюм и собирался спуститься вниз, когда снова зазвонил телефон. Он застал его у лестницы, и Станкевич подошел к столу, взял трубку.

— Только что закончилась встреча Белова и Кромина, — сообщила Людочка Апухтина. — Завтра утром они идут к Президенту. И он, по всей видимости, утвердит Кромина первым вице-премьером.

Она выдала это четко, без всяких вступлений и комментариев. Несколько секунд Геннадий Генрихович молчал.

— Спасибо, Людочка, — не выдав своего потрясения, ровным голосом ответил он.

— Насколько я знаю, вы вместе учились? — спросила она.

— Да, поэтому поводов для беспокойства нет, — проговорил он наигранно-веселым тоном.

— Когда мы увидимся?

— Думаю, завтра-послезавтра, я уже соскучился по тебе.

— Я тоже.

— Спасибо за ободряющую информацию. Целую тебя.

— Целую, пока.

Станкевич положил трубку. Посмотрел на часы: 17.45. В запасе только сегодняшний вечер и завтрашнее утро. Кромин не должен доехать до Президента. Правда, есть еще ночь. Где только проведет ее Кромин? У себя дома или на даче? Женя не любитель дачной природы, поэтому, скорее всего, дома. На Кутузовском. Там жена, ее мать-старушка и дочь. Пятый этаж. Он помнит окна. А где спальня? Второй такой же смерти, как с Шелишем, быть не должно. Смерти вообще быть не должно.

— Геннадий Генрихович! Ау! Я здесь и хочу вас видеть! — кричала со двора Вика.

— Идиотка! — негромко и зло бросил в ответ Станкевич.