Константин Олегович Котов вошел в кабинет и протянул руку к выключателю, чтобы зажечь свет.

— Не стоит этого делать, — остановил его тихий голос, донесшийся из глубины кабинета.

Котов опустил руку и вгляделся в полумрак. В кресле за столом сидел человек.

— Кто вы? — резко спросил Константин Олегович. — И какого черта вы делаете в моем кабинете?

— Нам нужно поговорить, — ответил незнакомец.

— Поговорить? Вы знаете, сколько сейчас времени?

— Полпервого ночи, — ответил незнакомец. — Вас не было почти час. Сидели в баре и пили свой любимый эль? Это продолжается уже почти неделю. Не надоело?

Котов оцепенел. Странный гость знал, что Котов уже шестой день подряд не ночует дома! Знал он и то, что каждый вечер Константин Олегович покидает свой кабинет на час или два, чтобы пропустить пару-тройку кружек эля в ближайшем баре, после чего снова возвращается в кабинет.

— У вас очень жесткий диван, — посетовал незнакомец. — Ума не приложу, как вы на нем спите. На вашем месте я бы попросил прощенья у жены и вернулся домой. Все равно ведь вернетесь. Рано или поздно.

— Не ваше дело, — сухо проговорил Котов и снова протянул руку к выключателю. На этот раз он щелкнул кнопкой, однако свет так и не зажегся.

Незнакомец хрипло засмеялся.

— Я обесточил кабинет, — сообщил он развязным голосом.

— Зачем?

— Затем, что свет для нас — помеха. Константин Олегович, не стойте в дверях. Проходите и садитесь на диван, нам с вами есть что обсудить.

Котов хотел возразить, но услышал, как незнакомец передернул затвором пистолета, и передумал. Он прошел к дивану.

— Вот так, — кивнул незнакомец, когда Константин Олегович уселся. — A теперь вы ответите мне на несколько вопросов.

— Сперва вы, — потребовал Котов. — Кто вы и какого черта вам от меня нужно?

— У меня есть имя, но я предпочитаю оперативный псевдоним, — сказал незваный гость. — Зовите меня Шакал.

По спине Константина Олеговича пробежала холодная волна.

— Вы Шакал?

— Да. Не слишком благозвучный псевдоним, но за долгие годы работы я к нему привык.

Котов взял себя в руки.

— А как насчет второго вопроса? — сухо осведомился он. — Что вам от меня нужно?

— А вот об этом я с вами и хотел поговорить, — в тон ему ответил Шакал. — Видите ли, Константин Олегович… — Шакал чуть наклонился вперед. Его черный силуэт виднелся расплывчато на фоне темной обивки кресла. — Вы, некоторым образом, перебежали мне дорогу. А я этого очень не люблю.

— Не понимаю, о чем вы.

Шакал вновь откинулся на спинку кресла. Несколько секундой молчал, затем проговорил ледяным голосом:

— Константин Олегович, если вы будете продолжать в подобном духе, я расценю это как неуважение к себе. Вы ведь профессионал, и знаете, с кем имеете дело.

Котов сжал пальцы в кулаки. Ему вдруг до смерти захотелось броситься на этого мерзавца, повалить его на пол и выбить из него дух.

— Хорошо, — вздохнул Константин Олегович. — Будем играть с открытыми картами. Вы сказали, что я перешел вам дрогу? Но это не так. Это вы перешли дорогу моей доброй знакомой. А я лишь вступился за ее… — Котов чуть было не сказал «честь», но вовремя поправился: — За ее… безопасность.

— Это похвально, — кивнул Шакал. — Кто еще позаботится о женщинах, как не мы, мужчины. Но вы назначили в «дамы сердца» не ту даму. Кремова — человек холодный, жесткий и безжалостный. И на хрупкую женщину она никак не тянет.

— Вы ее плохо знаете, — возразил Константин Олегович.

— В каком смысле?

— В том смысле, что она не просто холодный и безжалостный человек. Если вы загоните ее в угол, она вырвет вам сердце и съест его. А потом спокойно выкурит сигарету и ляжет спать. И уверяю вас, ее сон будет глубоким и спокойным, как у младенца.

Шакал усмехнулся:

— Вижу, вы действительно хорошо ее знаете.

— Достаточно хорошо, чтобы попробовать отговорить вас от того, что вы задумали, — сказал Константин Олегович спокойно. — Поверьте мне, от этой схватки никто не выиграет. А проиграют многие.

— В том числе и вы?

— В том числе и я, — кивнул Константин Олегович. — Она неплохо платит мне за работу, и я не хочу лишаться курицы, которая несет золотые яйца.

Шакал помолчал, обдумывая ответ Котова, затем кивнул и проговорил:

— Вы правы. За такую «курицу» стоит повоевать. Но ваши «регулярные части» не слишком-то боеспособны.

— Не делайте скоропалительных выводов, — возразил Константин Олегович. — Вы встретились с тремя моими оперативниками. Но это были далеко не лучшие мои бойцы.

— Вот как? Почему же вы не послали лучших?

— Потому что тогда я еще не знал, с кем имею дело, — ответил Константин Олегович.

— Это говорит о вашем непрофессионализме, — заметил Шакал.

— Это ни о чем не говорит, — возразил Константин Олегович. — Противника узнаешь лишь тогда, когда встречаешься с ним лицом к лицу.

— Звучит неплохо, — усмехнулся Шакал. — Впрочем, я не собираюсь с вами дискутировать. Я пришел сюда, чтобы подписать… ну, скажем так, — пакт о ненападении. Вы больше не трогаете меня, я — вас. По-моему, это будет справедливо.

— А по-моему, нет, — в том же тоне возразил Константин Олегович. — Оставьте Кремову в покое. Она под моей защитой. Выберете себе другую жертву.

Шакал снова выдержал паузу, — видимо, раздумывал, — потом спросил негромким, сипловатым голосом:

— Это ваше последнее слово?

— Последнее, — твердо ответил Котов.

— Жаль. Я думал, вы умнее.

Шакал стал подниматься из-за стола.

«Вот, сейчас!» — сказал себе Котов. Он стремительно вскочил со стула, намереваясь прыгнуть на Шакала и сбить его с ног. Раздался резкий хлопок, и Константин Олегович повалился обратно на стул, запрокинул голову и захрипел.

Шакал неторопливо обошел стол, остановился возле Котова и вгляделся в его сведенное судорогой лицо.

— Жаль, что вы не успели написать предсмертной записки, — сказал он, обдав лицо Константина Олеговича запахом дорогого одеколона и гнилых зубов. — Придется наскоро набить ее на компьютере.

— Ты… Ты… — силился сказать Котов.

Он еще несколько секунд с ужасом вглядывался в лицо Шакала, потом взгляд его оцепенел, а голова свесилась набок.

Шакал вставил пистолет Котову в правую руку и положил его палец на спусковой крючок. Затем отошел на шаг и оценивающе взглянул на свою работу.

— Покойся с миром, сын мой, — пробасил он, пародируя речитатив священника, и хотел перекрестить труп, но передумал и неторопливо зашагал к двери.