1

Если в момент прихода Александру Борисовичу удалось миновать зоркое око хозяина своего временного пристанища, то уже полчаса спустя он понял, что профессиональный сыщик не оставил ему ни единого шанса. Они, словно невзначай, столкнулись у двери в ванную. Причем Сашина форма состояла из одних плавок, Славка же был даже при галстуке. Из чего пришлось сделать немедленный вывод, что допроса не избежать — это во-первых, а во-вторых — с враньем дела обстоят довольно-таки туго. Значит, надо применить максимум усилий.

— Странный какой запах от тебя, — вдруг поморщился Грязнов.

— Младшенький Романов сдуру продемонстрировал мне свои французские дезодоранты, — небрежно ответил Турецкий.

— А-а, ну конечно, — кивнул Слава.

Вопреки первому впечатлению настроен он был миролюбиво. К сожалению, это Турецкого не насторожило. Бреясь и поглядывая в зеркальную дверь ванной, он видел передвигавшегося по кухне Грязнова, тот заваривал традиционный утренний кофе, хлопал дверцей холодильника, курил, словом, занимался обыденными делами и при этом, как бы между прочим, слушал Сашин сбивчивый и, вероятно, не совсем логичный рассказ о посещении младшенького и беседе с оным. Большую часть описания занимала, естественно, необыкновенная кухня со всеми ее удобствами и причиндалами. В принципе, почему-то казалось Турецкому, Славка мог бы позволить и себе такую же — разве что помещение тут маловато, но это же поправимо, можно найти, так сказать, малогабаритный вариант совершенства. Кинув в очередной раз взгляд в зеркало, Саша увидел, что и Грязнов внимательно рассматривает его, но — с сожалением. Именно это было написано в его глазах. Саша создал на лице вопросительное выражение — Грязнов огорченно покачал головой:

— Зря стараешься… Ты ведь и сам догадываешься, что ради такого пустяка не стоило тратить время, которого у тебя и так в обрез. Поэтому кончай свой безответственный треп, имеющий целью запудрить мне мозги, умывайся, иди пить кофе и говори, в чем причина конфликта. И можешь не врать, у тебя на роже написано, что с младшеньким ты ни о чем не договорился. Скорее наоборот.

Кажется, Славка был прав, потому что, оценивая вчерашний вояж к Олегу, в общем-то бесперспективную для себя беседу, Саша не мог не сделать вывод, что по-крупному ждать помощи от Шуриного сынка не придется. Как только что заметил Грязнов, «скорее наоборот». Вчера — да под рюмку, да с забытым шашлычком — если что-то и казалось ему неприемлемым из Олеговых тезисов, то сегодня при свете хоть и тусклого, но уже дня все, о чем он рассуждал, пусть даже и со знанием дела, было неприятно. Почти все. За малым исключением. Которое сейчас наверняка нежится в огромной Олеговой ванне. Такое сильное и совершенно бархатное тело…

Рассказав Славке о пользе мафии и о некоторых заманчивых в этой связи предложениях, Саша сделал единственно приемлемый для себя вывод: ни в какие помощники и советники он, естественно, не пойдет, поскольку имеет свой совершенно отличный от молодого босса взгляд на природу вещей. Значит, от такого альянса будет не польза, а вред в самом чистом его виде. Что же касается выходов младшенького на госбезопасность, то это, как он сам сказал, когда еще будет. И будет ли вообще — неизвестно. Совершенно непонятным было иное: настойчивые и постоянные, становящиеся уже навязчивыми, советы прекратить дело об убийстве Алмазова. Ведь официально-то оно уже прекращено! Что же так тревожит президентскую команду? Рассматривать фигуру Олега как нечто самостоятельное и чрезвычайно опасное для общества Саше бы и в голову не пришло. Что он, совсем уже перестал разбираться в людях?! Или в этом деле сильно заинтересованы наверху?

— Скорее, не заинтересованы, — резонно поправил Грязнов. — А вот сведения о твоем генеральном я бы обязательно довел до Меркулова. Он ближе к верхним людям и может иметь информацию, но пока не располагать их окончательным решением. Зачем ему самому лишний раз шишки наколачивать?.. Так, ну и наконец?..

— Чего, наконец? — небрежно удивился я, хотя прекрасно понял, о чем хотел спросить Славка, но проявил некоторую тактичность.

— Да хватит тебе дурака валять!.. Будто не знаешь, что она уже две ночи дома не ночует. Я имею в виду — в конторе. А днем сидит и мух ноздрей давит. И зевает так, что на Красной площади слышно…

— Ну у тебя информация! — искренне восхитился Саша. Настолько искренне, что Грязнов не смог устоять перед такой лестью и самодовольно ухмыльнулся.

И тогда Турецкий решил, что они оба давно не дети и не идиоты, и вешаться никто не собирается. И он рассказал словами Олега о трех желаниях Татьяны, а затем, утопив недокуренную сигарету в чашке с недопитым кофе, чего никогда раньше не делал из принципиальных соображений, тут же пошел и выплеснул эти остатки в унитаз. И тем самым как бы поставил точку.

— А что касается Кирилла, — неожиданно заметил Грязнов, когда Саша спустил воду и, вернувшись, присел к столу, — то я бы все-таки посоветовал Шурочке послать своего младшенького как можно дальше и самой сходить к академику. Хотя, возможно, это во мне сейчас еще злость не остыла… Да, Саня, большую глупость я сморозил. Ладно, пусть живет, как сама хочет… А мы тут посовещались и приняли, значит, такое решение: ты можешь взять к себе Дениса. Я ему обещал нечто вроде отпуска, он заслужил и теперь может располагать своим временем по собственному желанию. Решил он так, — глядя в сторону, добавил Грязнов, — что ему неплохо бы поработать с тобой, приглядеться, как это у специалистов делается, ну… уму, так сказать, разуму… на новом этапе набраться. Я думаю, он хорошее решение принял, если… ты, конечно, не будешь возражать.

«Ах, Славка! Святая душа… Есть, говорят, один-единственный день в году, когда в церквах приносят молитвы Богу во спасение грешных душ самоубийц, вынужденных терпеть вечные муки. И день этот выпадает на Троицу. Это когда русалки — утопленные души — особенно охотно печальные свои хороводы водят и хохочут при этом. В туманных лесах. Но самоубийце расстаться с телесной жизнью проще простого: однажды — в азарте — голову в петлю, табуретку — долой из-под ног, да еще успеть эрекцию в последний миг испытать. А что же, скажем, нам со Славкой о себе подумать? О коллегах своих? Тела нам, правда, другие дырявят, а вот души свои мы убиваем собственноручно. Тот же убийца, бандит, насильник, для него чужая жизнь — плевок, ничто. Он — на меня, я — на него. Я — быстрей, потому что внимательней. Профессионал я. Но ведь всякий раз применяя насилие, мы скоро перестаем утруждать свои души сомнениями и тем самым медленно, но верно убиваем их. И кто-то постоянно требует от меня, к примеру, милосердия.

«К кому? К убийце? К закоренелому бандиту? И, значит, я не имею права отнять у него бандитскую жизнь? А он — он может. Что сказать? Я так думаю, что если Господь всучил нам наши «самоубийственные» профессии, пусть сам же и указывает своим прислужникам отмаливать наши грехи. И не однажды в год, а постоянно, ежечасно… Или не стоит себя жалеть и торговлю с Ним устраивать? Ладно, пусть все остается как есть, но вот Вячеславу Ивановичу — наше глубокое спасибо. Я думаю, все равно ему зачтется когда-нибудь…»

Ничего этого Саша, разумеется, Грязнову не сказал, да тот и не ждал слов благодарности, рассыпанных по кухонной клеенке. Турецкий просто кивнул и хлопнул ладонью по его руке: какие слова еще требовались?..

2

Три задачи наметил себе Турецкий на сегодняшний день. Найти Рослова или его следы в Благовещенском переулке, в доме, которого уже не существовало; вразумить Меркулова по поводу Кирилла и Шурочкиных истерик в связи с этим и, наконец, изыскать возможность навестить Maркушу, то есть Феликса Евгеньевича Марковского, у которого, по Сашиным соображениям, можно было разжиться действительно толковой информацией насчет нашей отечественной криминогенно-финансовой элиты. Все-таки Олеговы изыски в этом плане казались ему более чем субъективными, хотя и заманчивыми для выводов. Но Олег, как он подозревал, в данной ситуации — практик, теоретические же выкладки по части перехода России к правовому государству со всеми сопутствующими ей в этом переходе моральными, физическими и прочими, мягко говоря, издержками — в руках, точнее голове, Сашиного бывшего университетского преподавателя уголовного права Маркуши. Свои координаты он дал несколько дней назад, когда они встретились с ним в ДЖ, только вот найти их… Хотя нет ничего проще: он же преподает в Новом гуманитарном, значит, не вопрос.

Щедростью Вячеслава Ивановича следовало пользоваться немедленно, поэтому Саша крикнул Денису, чтобы тот был готов к выходу в течение ближайших десяти минут. Но… воспользовавшись предоставленным «хозяином» отпуском, юный раб беспечно почивал. Не дождавшись ответа, Саша вопросительно взглянул на Славку, после чего тот, махнув ладонью: мол, сейчас все будет в норме, — удалился с кухни.

Не через десять, конечно, но через пятнадцать минут Саша с Денисом уже сидели в «жигуленке», и Турецкий выруливал со двора на привычную трассу, ведущую в центр.

Пока ехали, распределили обязанности. Это было тем более важно, что по Сашиным прикидкам, беготни на сегодняшний день хватало, а он все же был не так молод, да и прошедшая ночь поубавила прыти, так что пусть уж молодежь покажет, сколь быстра на ногу.

Время приближалось к одиннадцати, когда они подъехали к Благовещенскому переулку. Раньше, во времена далекой юности, Турецкий отлично знал этот кусочек Москвы. Вот, прямо, Театр юного зрителя. Дальше, за углом, проживала Лидочка… одноклассница и первая его любовь.

Вообще-то вопреки воспоминаниям, легко коснувшимся его седеющего виска, — а что, неплохо сказано, подумал он — никаких ностальгических чувств, про которые можно было бы сказать: не ходи дорогами первой любви, у Саши не возникало уже давно. Во-первых, улицы детства — Трехпрудный, Горького, да и сам Благовещенский — давно потеряли свой прежний облик. Застроенные новыми домами, предназначенными для офисов, отелей, в редких случаях для жилья очень богатеньких, они лишились своей милой притягательности. Денис же, как заметил Турецкий, не разделял его точки зрения. Ему нравился «кусочек» Европы. Что ж, у каждого свой вкус.

Естественно, дома под номером 7 А уже не существовало. И даже предположить сейчас место, где он прежде находился, было невозможно, не имея на руках соответствующего генплана района. Впрочем, даже держа перед глазами развалины бывшего дома, они бы все равно не сумели отыскать хоть какие-нибудь следы Владимира Захаровича Рослова, который, если судить по его паспортным данным, зафиксированным во Франкфуртском аэропорту, должен был проживать здесь. Но вот проживал ли? Ничего вопрос? Так спросил себя Турецкий вскоре после того, как прижал машину к тротуару и, опустив стекло, закурил, изображая для Дениса процесс раздумья.

Впрочем, можно было вообще ничего и не изображать, потому что после первой же затяжки Сашу пронзила простая до безобразия мысль: каким образом в паспорте Рослова могла стоять данная прописка, если самому «новому» дому в Благовещенском на вид никак не менее двух лет? Но почему же это не пришло в голову ни одному из федоровских сыщиков? Ведь кто-то же из них был тут и видел то же самое! Значит, какие еще могут быть варианты? Этот Рослов уехал еще до того, как дом снесли, и пробыл за границей как минимум два года. И другой вариант: все это липа, и адрес вымышленный. Другими словами, он проставлен в паспорте Рослова или кого-то иного, носящего эту фамилию, с той целью, чтобы кто-то, в данном случае — следователь Турецкий, не нашел никаких концов. Первое надо сейчас проверить. А вот второе означает, что «крышу» мистического Рослова следует искать совершенно в другом месте. Словом, или — или.

Денис понял с полуслова и отправился по уже известному адресу в ближайшее жилуправление, чтобы еще раз, более внимательно, просмотреть записи в домовой книге несуществующего строения. Великолепная ксива из алого сафьяна с неутвержденным до сих пор золотым орлом табака на обложке и несколькими синими печатями внутри, придающими цветному изображению физиономии Дениса мужественность и решительность, несомненно открывала ему двери в самые высшие сферы. Во всяком случае, с этой стороны за судьбу ответственного сотрудника частного сыскного бюро Турецкий мог не беспокоиться. К тому же день сегодня вполне рабочий и время подходящее.

Саша вышел из машины, запер дверцу, хотя мог бы этого и не делать: такое старье вряд ли вызовет интерес у похитителя, но вспомнил вчерашний разговор с Олегом и решил, что Россия, несмотря на разгул отечественной мафии, все же не успела еще превратиться в Италию, где автомобили, по его словам, не запирают. У богатеньких свои причуды, а Турецкому на любой другой автомобиль денег не хватит. Он шел по переулку, оглядываясь на своего «жигуленка», и думал, как быстро довел его до ручки. Какой-то год всего с небольшим — и почти рухлядь. Это потому, что хозяин свое авто не за друга держал, говоря по-одесски, а ценил лишь за колеса. К тому же Сашу ни на миг не покидало ощущение опасности — шайбочка-то была по-прежнему прижата к днищу. Поэтому и его задания Денису выглядели для непосвященного скорее шарадой. Парень же схватывал все действительно с полуслова. Саша видел, что с ним можно работать, и Славка не зря, не от великих щедрот отдал его на время Турецкому: наверняка хотел показать племяннику, что даже работа «важняка» состоит прежде всего из абсолютной в процентном отношении массы тяжелой, неблагодарной рутины. Кстати, про шайбочку им тоже было уже известно, и про Семена Червоненко, и про Сашино решение оставить ее до поры до времени. Хотя Славка оказался единственным, кто этот шаг не одобрил. И тем не менее дал указание Денису слушаться дядю Сашу как его самого и ни в чем не перечить.

Турецкий дошел почти до конца переулка и неожиданно оказался перед высоким забором, составленным из бетонных плит. Это обстоятельство и обрадовало, и несколько озадачило его. Значит, тут еще строят? А казалось, что все здесь давно завершилось и никаких концов не отыщется. Чистота на тротуарах и проезжей части противоречила всем правилам проведения строительных работ, но Саша понял почему. Двое мужиков по полчаса обмывали из пожарных шлангов каждый грузовик, выезжающий со стройки через решетчатые ворота. Это чтоб колеса грязь по городу не разносили. Молодцы. Кажется, и россияне наконец научились. Но, приглядевшись к мужикам — горбоносым, с дублеными, почти черными лицами, увидев их совсем не безобразную форму, Саша понял, что перед ним были наверняка турки. Да вот и текст на транспаранте сообщал, что строительство банка осуществляет турецкая фирма.

Пока он размышлял, какую пользу можно извлечь из данной ситуации, ему навстречу, сама того не подозревая, двигалась госпожа удача в наиболее комичном, если говорить о внешности, ее исполнении.

Этот колобок на коротких ножках был в свое время грозой Красного Строителя, где Турецкий месте с ним тянул следственную лямку. Господи, как же давно это было!

— Здравствуйте, полковник Пыцик! — обрадовался Саша.

— Наше вам, — проходя, буркнул он и резво обернулся. — Ба! Если мне не изменяет память…

— А она мне никогда не изменяет! — подхватил Турецкий известной фразой из какого-то давнего, забытого фильма.

— Сан Борисыч! Мать моя, шоб я вас не узнал?!

Через минуту, отойдя в сторонку, весь состоящий из округлостей и покатостей бравый отставник Савелий Иванович Пыцик, все больше возбуждаясь, костерил направо и налево муниципальные власти, субпрефекта, префекта и самого мэра, которые, как самые настоящие бандиты и мафиози, словно вечно голодные крысы, жрут все, на что падает их глаз. Здесь, по всей округе, славившейся когда-то своими старинными особняками, все ломают, продают, а на пустырях возводят для поганых иностранцев с их крутой мошной многомиллиардные отели и офисы. Банк вот еще удумали! Мало их по всей Москве-матушке! Башни им, вишь ты, нужны, да повыше кремлевских! Это куда ж общественность-то глядит?! Старый Савелий свирепел на глазах. Саша понял: еще немного — и этим туркам-строителям тоже достанется на орехи. А рука у Пыцика — это помнилось с давних пор, — несмотря на все его округлости, была тяжелой и не мазала.

Вот Пыцик-то и оказался главной удачей. Поскольку память у него, как знал Саша, была капитальной, а здесь он в последние годы обретался в должности заместителя управляющего жилищной конторы, — так он по старинке называл ЖЭК, преобразованную сперва в ДЭЗ, а после — в РЭУ, черт разберет все эти изыски российского бюрократического ума. Быстро разобравшись в сути Сашиного интереса, Савелий Иванович прытко потащил его в свою контору, располагавшуюся поблизости, буквально за углом, в подвальном помещении огромного, сталинской еще постройки, дома. Длинным и узким коридором они прошли в кабинетик, находившийся в самом торце. Очереди, тянувшейся вдоль коридора к его двери, Пыцик заявил безапелляционно и строго:

— Семнадцать с половиной минут занят. После начну прием.

И даже в этом был весь Пыцик, до мелочей, до секунды распределявший свое время.

Они сели друг напротив друга. Савелий Иванович добыл из ящика, заляпанного чернилами, старого конторского стола пухлую папку с бумагами и расстелил перед Сашей лист «синьки» с изображением бывшего плана квартала.

— Вот он, твой 7 А, — Пыцик ткнул толстым пальцем в синьку. — Снесен в позапрошлом годе, ага! Ты ж, Сан Борисыч, едрит твою, и не знаешь, какая тут тогда война шла!

Пыцик всегда отличался склонностью к словесности, чаще — неизящной. Но слушал его Турецкий, как первого весеннего соловья в дни влюбленной молодости.

— А что за битвы-то?

— Ну-у! — От наслаждения поведать необращенному великолепную историю, Пыцик даже откинулся на спинку стула, хотя сделать это было практически невозможно ввиду общей округлости фигуры, и скрестил пальцы-сардельки на высокой груди, шарообразно переходящей в живот. — Така-ая битва! — чмокнул он губами. — Даже КГБ, ты же знаешь этот танк, ничего не смог поделать. Как только хмельные казачки уволокли ихнего Феликса с площади, кончился тут гэбэшный рай. Им же, едрит твою, тут пять домов принадлежало! И твой — 7 А, и другие. Уж как они боролись! Какие бумаги слали! Чего не обещали! А мэрия ни в какую. Вот и пришлось им, ёнать, съезжать к такой-то фене. Да и как не понять, земелька-то у нас тут куды твои мильены стоит! Каждый, значит, квадратный. Вот мэрия ее и продает иностранным, стало быть. А куды те мильены идут, к какой едреной матери, нам знать не дано… Так что ты там говорил-то? Человек у тя пропал?

С бывшим милицейским полковником можно было быть откровенным, в пределах допустимого, разумеется. Саша объяснил Пыцику, почему его интересует конкретный человек, в паспорте которого стояла прописка, а в домовой книге по этому адресу он не значился.

— Дак, мил друг Сан Борисыч! — обрадовался Пыцик. — Какая тут, к едрене, сложность-то? Ведь это ж у них, у гэбэшников, тут за милое дело «крыша» была. Кого хошь — пиши, прописывай, выписывай, в своих же руках все! А жил тут твой или нет, никого, извини… — И тут Савелий выдал такую тираду, что Турецкий захохотал. Силен дед! И словарь у него сохранился — что надо!

Все теперь стало ясно.

— Спасибо, родной! — Все еще хохоча, Саша безуспешно попытался обнять Пыцика. — Ты ж мне столько времени сэкономил!

Семнадцать с половиной минут истекли, и Турецкий мог теперь без всяких угрызений совести отзывать Дениса. Пообещав Савелию Ивановичу как-нибудь при случае заглянуть снова на огонек, но уже без всяких дел, а так, по старой памяти, Саша удалился мимо оживившейся очереди. Про нее, прощаясь, Пыцик сказал, что это — очередная партия на выселение. Точнее, переселение жильцов куда-нибудь в Солнцево или еще подальше. А их замечательные коммуналки с четырехметровыми потолками будут перестроены под дорогие офисы для инофирм. Не известно, чего здесь больше — иронии или издевательства. Но такова политика, да и, в конце концов, каждый свободен теперь в своем выборе. Не того ли добивались?..

Странное дело, Турецкий несколько лет работал буквально в двух шагах от конторы Пыцика, в следственной части Генпрокуратуры, размещающейся по соседству. И каждый день ходил здесь, и бегал, и ездил в своем задрипанном «жигуле», но ни разу не встретил старого товарища и коллегу. Больше того, вероятно, ежедневно встречал и жильцов уже снесенных ныне домов, всех этих существующих и несуществующих гэбэшников, не выдержавших борьбы с всесильной, оказывается, мэрией, опирающейся не на всесилие власти, а на большие деньги, которые оказались сильнее и крепче любой власти. Может, действительно прав Олег, и всем давно уже следует перестроить свою идеологию? Или философию. Или просто принять без всяких оговорок его точку зрения. «Мы жили по соседству… Встречались просто так…» Дурацкий мотив привязался, и Саша никак не мог от него избавиться…

Денис, облокотившись на крышу машины, что-то подчеркивал в своем блокноте. Уши его были задраены черными блямбами наушников, проводок от которых тянулся к нему за пазуху, знать, не теряет времени даром молодая поросль. Увидев Сашу, он скинул скобку с наушниками на шею и приготовился докладывать о проделанной работе.

Турецкий же, ни на миг теперь не забывая, какая опасность таится рядом, взял его под белы ручки и отвел подальше от автомобиля. Ага, забылся парень! Ничего, это ему очередной бессловесный урок на внимательность. Но все же Саша, стараясь не казаться занудой, кратко объяснил юноше, что внимательность в их профессии — пожалуй, самое необходимое качество. Ибо пока ты внимателен, ты жив. Коротко и ясно. Надеюсь, закончил Саша, повторять в дальнейшем не придется… В самом деле, не каяться же ему без конца, что Семен Червоненко есть жертва именно его собственной невнимательности? Жаль, что хороший пример чаще всего связан с кровью. С гибелью невиновного человека…

Денис доложил, что переписал все данные на жильцов девятнадцатой квартиры, в которой, если судить по известному паспорту, и проживал среди других некто Рослов. Для подстраховки он отметил также фамилии и жильцов соседних по площадке квартир и, на всякий случай, из той, что находилась под девятнадцатой. Мало ли, объяснил Денис, ведь случаются всякие неприятности, протечки там, еще что-нибудь. Так что нижние жильцы, бывает, лучше других знают своих верхних соседей. Что ж, логично и вполне в духе российского коммунального быта. Только откуда все это известно Денису? Неужто интуиция? Интересно.

Дело теперь оставалось за малым: надо было искать новые адреса в паспортном столе, в военкомате, в районных жилкомиссиях, в документах бывших исполкомов, которые тоже давно превратились в префектуры, муниципалитеты и прочие «мэрские», как ныне острят, заведения. Петр Великий за все годы своего безграничного правления не смог так засорить русскую речь вульгарной иностранщиной, как сами россияне всего за несколько лет перехода к рыночной экономике. Поэтому, понимая все трудности Дениса, будучи почти уверенным, что в конце концов правым окажется старина Пыцик, считающий, что и дом и квартира — всего лишь «крыша» для существующего совершенно автономно Рослова, Турецкий счел нелишним дать юноше добро на проведение очередного поиска. В таком деле ни одна, даже самая слабая и незначительная, версия не может не быть отработанной до конца. А что отрицательный результат — тоже результат, то племяннику постоянно и на конкретных делах показывал дядя Слава. Это чтоб будущий сыщик не гордился сильно и не задирал нос. Собственно, об этом Саша честно и сказал Денису, рассчитывая в ответ услышать томительный вздох. Но его не было. Значит, парень — молодец. Такого бы Саша с собой и в Германию взял. При нужде. Впрочем, возможно, так оно скоро и случится…

Снова уточнив задачу, Турецкий отвез Дениса на Тверскую, к мэрии, где находились службы Тверского территориального управления. Начинать, конечно, лучше сверху. Но Саша полагал, что к бывшим ведомственным домам вряд ли удастся найти легкий подход. Да и ведомство, о котором шла речь, никогда не отличалось открытостью. Впрочем, рискнуть стоило, вдруг действительно найдутся адреса, по которым переехали бывшие жильцы девятнадцатой и прочих нужных квартир. Высадив Дениса, Саша отправился к себе, в прокуратуру.

3

Поднявшись в свой рабочий кабинет, Турецкий в течение пяти минут отыскал все необходимые ему телефоны Маркуши, а вскоре услышал и его хрипловатый, высокий голос:

— Марковский у телефона. С кем, позвольте, имею честь?

Саша представился и кратко объяснил причину своего звонка. Феликс Евгеньевич не то чтобы обрадовался, но, во всяком случае, проявил максимум расположения. А все дело в том, что в прошлый раз Турецкий выступал в роли сотрудника газеты, заинтересованной в интервью с профессором. О своей настоящей должности Саша счел как-то неудобным, да и неуместным распространяться. Сейчас же, услышав, с кем имеет дело, Маркуша просто растерялся. Но, сохраняя лицо, не отказал в гостеприимстве и пригласил посетить его в любой день, да вот хоть и нынче, можно в любое время после часу дня. Как раз закончится лекция и он будет дома, это рядом, на Миуссах, в том известном доме, где когда-то жили все выдающиеся советские композиторы. Турецкий хорошо знал и этот район Москвы, и сам дом — большой и мрачный, который давно уже следовало отреставрировать — куски облицовки падали на асфальт, едва не калеча прохожих. Словом, они договорились, и теперь Саша имел целых два часа для того, чтобы выяснить, «шо мы имеем с гуся», иначе говоря, какие результаты дала поездка к Гене. И что делать с «грызуном» Волковым и его чересчур «Урожайной» гостиницей.

Турецкий позвонил по внутреннему Косте, поскольку именно ему обещал передать весточку от сына бывший министр Хайдер. Но Клавдия доложила, что Константин Дмитриевич еще с утра отбыл в неизвестном ей направлении и обещал прибыть только после обеда. Кстати, просил Александра Борисовича по возможности также появиться в это время в прокуратуре. Ну раз уж Костя ринулся лично, значит, имело место быть нечто действительно важное. И это хорошо.

Володя Яковлев, который подошел к телефонной трубке после пяти минут ожидания, предложил Турецкому подскочить к нему, в МУР. Запросто так, по-домашнему. Из чего следовало сделать вывод о срочности дела.

Турецкий снова побеспокоил Клаву и сообщил, что отбывает в МУР. Это для Кости, которому он может срочно потребоваться. Выходя, зачем-то обернулся и вдруг совершенно по-новому оценил свой девственно-чистый полированный стол, принадлежавший вместе с часами и громоздким шкафом всем предшественникам А. Б. Турецкого без исключения. Но вряд ли кому-нибудь из тех бывших следователей могла прийти в голову мысль использовать его полированную столешницу в единственно, может быть, правильном назначении. Ай да Танька! И тут же услышал явственно ее вскрик-полустон: «Н-ну же!» Чертовщина какая-то…

С такими вот шальными мыслями он и въехал во двор МУРа. Не оставлять же хороший такой «маячок» на улице.

Володя на ходу пожал Турецкому руку и махнул ладонью: следовать за собой. Пошли к Вере Константиновне, из чего Саша сделал вывод, что дело, возможно, касается гостиницы. И не ошибся. Некрасивая, но по-своему милая женщина с восхитительным голосом сообщила, что по поручению майора Яковлева она проверила и идентифицировала все пальцевые отпечатки, которые были собраны во время изъятия машины марки «фольксваген» и операции по проверке документов у проживающих в гостинице «Урожайная». Результаты были просто потрясающие: эти киллеры, которых разыскивали в связи с убийствами Кочерги и Червоненко, преспокойно себе проживали в «Урожайной» в номере люкс. До вчерашнего дня, разумеется. Помимо этого, добавил уже Володя, при обыске в гараже, в одном из боксов, среди хлама и грязного рванья найден автомобильный номер, который был снят с вишневой «девятки» покойного Кочерги.

Значит, подозрения Турецкого на этот счет подтвердились. Просто надо было ему самому не зевать, вот бы и не упустил ни машину, ни киллеров. Саша поблагодарил эксперта и вдвоем с Яковлевым отправился в его кабинет. По дороге думал, что Федоров все-таки молодчина. Сказал и — сделал. И вот теперь результаты. А Волкова этого надо брать за шкирку.

Ах, как не хватало Саше тех сведений, что обещал уже сегодня сообщить меркуловский Гена!

— А этот «грызун» не удерет? — спросил у Яковлева.

— Подписку взяли.

— А что сегодня эта подписка! Чистая формальность.

— Ничего, мы ему приличный хвост приделали. Никуда не уйдет. Сидит, поди, пальцы обсасывает, вот же сучара… А к нам сегодня с утра уже позвонили. Из канцелярии министра внутренних дел. С какой стати учинили проверку в гостинице? Жалобы, мол, поступили в связи с неправомерностью действий. Но ты ж Юру знаешь, у него всегда найдется на кого сослаться. Звоните, говорит, министру. Те и заткнулись. Но, видишь, значит, кому-то мы наступили на лапки. Вот только кому?

— Думаю, тут гэбэшные дела, — сказал Турецкий. — Уточняем. Ну а что теперь с киллерами-то делать будем?

— Допросил я всех кого мог, в том числе персонал гостиницы, описания сошлись, так что двоих мы имеем четко. Вот гляди.

Володя положил на стол два фоторобота, сделанных так лихо, что Саша даже вздрогнул: не роботы, а отличные фотографии, даже выражение глаз просматривалось. Лица нестандартные, и это уже хорошо.

— Разослали сегодня с утра, куда следует, будем теперь ждать.

— «Девятку», конечно, не нашли.

— Да откуда же? — пожал плечами Володя. — Ее, поди, уже давно разобрали на запчасти.

— А я вот ее видел, — сознался Турецкий и рассказал Яковлеву, как было дело и как он прокололся. Володя только покивал и развел руками: мол, с кем не бывает. Не хотелось ему, видать, сыпать соль на свежую рану Сашиного самолюбия.

— Володя, — сказал, поднимаясь, Турецкий, — а ведь нам придется еще раз вернуться к пассажирам «Люфтганзы». Надо им предъявить фоторобот того, который без усиков, и описать внешность: джинса там, может, кто крестик заметил, молнии всякие, сумку, ну все прочее, о чем нам Семен поведал. Может, хоть какой-то намек последует, зацепочка. Тем более что тут у меня кое-какие соображения появились, новые. Но о них пока рассуждать не будем, надо кое-что уточнить.

Яковлев, конечно, поскучнел: более неблагодарной и рутинной работы Турецкий не мог ему предложить, но, что делать… надо.

4

Саша позвонил в прокуратуру — Меркулов еще не появлялся. И тогда он отправился к Маркуше.

Феликс Евгеньевич, хоть и старался выглядеть гостеприимным хозяином, все же был заметно растерян. Саша, чтобы не усложнять отношений, выложил на стол и служебное удостоверение, и «корочки», выданные ему в газете «Новая Россия». Коротко объяснил свое нынешнее положение, а также то, о котором мечтал, если фортуна когда-нибудь смилостивится поворотиться к нему благосклонной частью своего тела. Маркуша легко похохатывал, видя, что Саша абсолютно искренен с ним, а Турецкий, в свою очередь, понимал, что натянутость, возникшая в результате взаимного непонимания, полностью рассеялась и можно было начинать тот разговор, ради которого Саша, собственно, сюда и приехал.

Памятуя, что у них уже затевалась идея большой статьи Марковского для газеты, Турецкий сказал, что к этому вопросу он вернется немедленно, как только удастся завершить паскудное дело об убийстве банкира. Это, явно преувеличил свои возможности Турецкий, займет неделю-другую. Сказал вот и вздохнул: дай-то Боже…

Марковский с улыбкой кивал, ожидая продолжения.

— Скажите мне, Феликс Евгеньевич, могу ли я рассчитывать на то, что вы лично мне, бывшему вашему студенту и человеку, который к вам относится с полнейшим уважением, согласитесь дать консультацию… э, извините, если можно, то бесплатную? — Он честно посмотрел в глаза профессору.

Тот заливисто расхохотался: всего ожидал, но чтоб такое! Отсмеявшись, вытер носовым платком глаза и неизвестно кому назидательно покачал головой:

— Да, действительно! Если строишь капитализм, а сам живешь еще при той системе, воображаю, какой должен быть в голове кавардак. Разумеется, мой милый Саша, я дам вам любую консультацию, и даже, — он широко развел руки в стороны, — абсолютно бесплатно. Ну, слушаю вас, в чем заключается вопрос?

— Вопрос, — стал серьезным Турецкий, — будет состоять из нескольких. В последнее время, Феликс Евгеньевич, я так часто их повторяю, что они уже мне самому кажутся примитивными, но… тем не менее. Как возникают банки? Как они умирают? Почему убивают банкиров? Кто? Кому нужны эти убийства? А в общем, Феликс Евгеньевич, мне нужно знать о крупнейших финансовых аферах хотя бы последних лет. И еще: банки я имею в виду наши, российские, а вот аферы?..

— А ведь вы, Саша, верно ухватили главную мысль, — строго поднял указательный палец Марковский. — Девяносто пять процентов убийств сегодня происходит на экономической основе, и лишь пять — по политическим и иным мотивам. Поэтому политики, бытовых преступлений, суицида и так далее трогать не будем. Я, как вам известно, в настоящий момент читаю публичное, координационное и частное право и к вашей теме имею отношение постольку поскольку, однако кое-что рассказать могу. Но это будут, Саша, мои личные наблюдения и соображения. Так к ним попрошу и относиться. Если не возражаете…

Турецкий нисколько не возражал.

— Хорошо. Вас, Саша, интересует вероятно, как создавалась в России вся эта гигантская ныне масса коммерческих банков. Как говорится, потребность времени. В государстве в связи с перестройкой, бурным развитием коммерческой частной деятельности, мелкого бизнеса резко увеличилась потребность в расчетных центрах. Ну кого, скажите, когда у тебя все горит и сделка срывается, могли бы устроить километровые очереди в банках? А между тем в стране было огромное свободное поле. Более точное слово «ниша», увы, меньше подходит к обозначению нашего явления. Вот отсюда, из этой крайней уже необходимости, и возникли, как грибы, многочисленные банковские конторы — на чердаках, в подвалах, в подворотнях, ну вы же помните! Уставной капитал у большинства из них состоял, естественно, из заемных денег. Скажем, паевой взнос — пятьсот тысяч рублей. Даже по тем временам сумма не так велика. Поскольку деньги у людей были, и большие. Я вам скажу, Саша, что сегодня, к примеру, около сотни этих «новых русских» обладают капиталом по полмиллиарда каждый. В долларах, Саша. А капиталом до десяти миллионов — более пяти тысяч. Другой вариант создания банка опирался на интеллектуальную собственность. В уставной капитал вносились ценные бумаги и так далее. При наличии иностранных партнеров эти новые банкиры имели выходы на западные банки, что открыло дорогу самому беззастенчивому вывозу капитала из страны. Тут вам и фиктивные контракты, и предоплата, после которой товар в страну никто и не думает поставлять… Но имеется еще и третий вариант. Я говорю лишь как о возможной схеме, вы понимаете. Это создание банков на пустых уставных капиталах. Что сей сон значит, объясняю. Итак, до начала девяностых годов, я имею в виду Россию, у нас была принята документарная система. Ее недостатки: она медлительна и подвержена фальсификации. Помимо этого, подсчитано, что при документарном режиме теряется около пятнадцати процентов прибыли. Это много, Саша. Между тем Америка, я имею в виду Штаты, другие развитые в финансовом отношении государства уже в конце семидесятых годов стали переводить свои банки и прочие финансовые структуры на компьютерную технологию. Этот процесс был, как вы понимаете, отнюдь не прост, требовал серьезных изменений в мировой финансовой системе. В частности, предстояло уничтожить огромное количество ценных бумаг, как-то: акций, из заменителей — сертификатов, бон, векселей и прочего. Казалось бы, чего проще! Но этот процесс оказался невероятно длительным и трудоемким, поскольку ценных бумаг навыпускали к той поре на многие сотни миллиардов долларов. Стали создавать специальные компании, которые должны были заниматься исключительно этим делом. Уничтожением. Но… — Снова палец Маркуши взметнулся к потолку. — Как у вас в смешном фильме про итальянцев в России: «Мафия бессмертна»? Вот-вот, в печати несколько лет назад появились сведения, что под операцию «Ценные бумаги» были задействованы лучшие силы криминальных структур многих стран, в том числе и России. В результате было похищено что-то порядка… да-да, кажется, на сто пятьдесят миллиардов долларов ценных бумаг. Не исключено, что немалая, если не большая их часть, оказалась в России и легла в основу уставных капиталов. Что здесь могло сделать государство? Что противопоставить афере, можно сказать, века? А ничего. Ваш БХСС отродясь не мог разобраться в хитростях банковского дела, налоговые службы отсутствовали, либо находились в зачаточном состоянии. Но вы же должны помнить, Саша, как на улицах Москвы вдруг появились сотни роскошных иномарок, как стали вдруг новые бизнесмены скупать недвижимость в Европе и — как это? — ах да, «отрываться» на Канарах и так далее. А наша с вами несчастная Россия-матушка с помощью этих криминально-финансовых маневров стала поневоле втягиваться в две наиболее преступные и прибыльные отрасли: торговлю оружием и наркотиками.

— Ну а в чем же все-таки необходимость отстрела, извините за выражение, этих новых российских банкиров?

— Саша, никогда не теряйте из виду классику. Все самое умное давно сказано за нас. «Мавр сделал свое дело», Саша. Дальнейшая криминализация банковской сферы приобретает общегосударственный характер. Поднимается новый монополист. И ближайшей целью здесь является, по моим личным наблюдениям, Саша, контроль над главной финансовой структурой страны — Центробанком. Вы же должны понять, что нарушение платежной системы, действующей в стране, может привести к финансовому коллапсу. И как следствие — политическая нестабильность в стране, которая продиктует необходимость смены руководства.

— Неплохие задачи, — криво усмехнулся Турецкий.

— А вон, Саша, — указал Маркуша, — возьмите ту газету, кажется, «Независимая», да? Вот-вот, прочитайте, там синим карандашом отчеркнуто.

Турецкий развернул газету и прочитал броский заголовок: «Подлежащие уничтожению сертификаты акций «Дженерал моторс» разошлись по миру».

— Посмотрели? Присвоили всего-то полтора миллиона акций! Каково? Вот так и совершаются нынче дела, дорогой мой старший следователь, я правильно вас, извините, обозвал? — улыбнулся Феликс Евгеньевич.

— Иногда добавляют: по особо важным делам, — развел руками Саша.

— Я ответил на ваши вопросы, коллега?

— Да. В общем, да, — кивнул Турецкий и встал. — Сердечное спасибо вам, профессор. Ну а остальное, как говорится, дело уже моей техники… Значит, это все-таки не конкуренция, как хотят себе представить эту целенаправленную охоту некоторые мои коллеги…

— Ну почему же? — возразил Марковский. — Одно ведь другого не исключает. Особенно когда мы только рассуждаем о цивилизованных отношениях, но ничего для этого не делаем. Но, прошу вас заметить, передел сфер влияния, по сути, подходит к концу, а процесс, как говорил последний президент великой державы, пошел. И с нарастанием. Вам, конечно, лучше знать, Саша, но ведь отстрел, как вы говорите, более сотни банкиров за последние годы — это определенная тенденция. Дела эти, я знаю, за редким исключением, не раскрыты. А почему? Ну, во-первых, выполнены заказы в высшей степени профессионально. Поскольку в их подготовке и, возможно, осуществлении принимают непосредственное участие спецслужбы правоохранительных органов — бывшие или настоящие. Совсем не исключаю и госбезопасность. И во-вторых, если это так, то, значит, расследование преступления никому не нужно. И оно будет прекращено либо на стадии следствия, либо в суде. Разве не так, коллега?

Саша слушал рассуждения старого своего профессора и видел, что прав он, хотя душа сопротивлялась столь безысходной картине, изображенной бывшим эмигрантом.

— …именно это обстоятельство и должно настораживать в первую очередь. Можете для удобства назвать его синдикатом, воровским общаком, как угодно, название сути не меняет. Этот центр существует. И доказательством тому может служить ну, скажем, такой факт. Вот вполне разумное предложение об изменении порядка кредитования коммерческих банков. Это же в цивилизованном государстве вполне естественный процесс. А у нас — трагедия! И убивают банкира, и тут же списывают на какого-то там ревнивого водителя… Ну что вы скажете?

Саша вмиг насторожился. О чем это профессор? Неужто об Алмазове?

— А это вы кого же имеете в виду, Феликс Евгеньевич?

— Так все же газеты писали… Этот… Алмазов. Умная голова. И программа у него была вполне реальная. Я, естественно, исхожу из заявлений прессы. Лично с ним я знаком не был. Но как пример того, о чем мы тут с вами рассуждали, я полагаю, лучше сейчас и не назовешь… Однако что ж это мы? Я вовсе не желаю, чтоб у моего бывшего студента сложилось превратное представление о его старшем коллеге. Поэтому давайте, Саша, выпьем по чашке чаю, а вы мне расскажете, что вас еще волнует.

Они проговорили еще добрый час, но воспоминания Маркуши касались университетского прошлого, и Турецкий не стал посвящать профессора в существо своих забот. Но реакция Феликса Евгеньевича на те сведения, что уже успели просочиться в газеты — это касательно признаний Кочерги, — насторожила Сашу. Значит, есть умные головы, которым мозги не запудришь столь примитивным ходом. Надо бы, конечно, взглянуть, как все это газетчиками подано…

Спускаясь по вытертым подошвами знаменитых в недавнем прошлом композиторов ступеням, Турецкий сопоставлял сведения, полученные от Маркуши и Олега, и видел между ними много общего. Только Олег склонялся исключительно к криминальным разборкам, а Феликс Евгеньевич видел не частности, а общую панораму развития событий. Почему-то больше верить хотелось именно ему, хотя в основе — все те же неопределенные ссылки.

Из ближайшего автомата Турецкий позвонил в приемную Кости, Клава сразу соединила. Меркулов, услышав голос Турецкого, ничего не объясняя и не слушая, сказал одно лишь слово: «Жду».

5

Когда Саша вошел, Костя в излюбленной позе маячил у окна, символически провожая в последний путь товарищей. Вот бы кому изобразить в кино капитана Немо…

— Сядь, — сказал нервно. — Ты ту свою шайбочку, как вы ее назвали, не выбросил еще?

— Как можно, Костя?! Она же ведь, наверно, больших денег стоит.

— А я сегодня утром говорю Егорычу: ну-ка, друг ситный, поставь-ка автомобиль на яму и пошарь по днищу. А он мне: «Да вы что, Митрич! Я ж ее вчера на профилактику гонял, чего там смотреть?» Словом, поставил, залез и вон чего принес, на, на память… — Костя швырнул металлическую пластинку, напоминающую средних размеров гайку, на приставной столик.

Турецкий с опаской посмотрел на нее.

— Не бойся, в этой штуковине уже хороший мастер покопался. Теперь не работает. Сувенир. Чьих же это рук дело? Как считаешь? Ну — ты, это понятно. А мне-то зачем?

— А ты в машине иногда всяких генеральш возишь, — сказал Саша и вдруг запнулся.

— Ну продолжай, — сухо отозвался Меркулов, — а дальше-то что?

— А дальше — они, эти генеральши, болтают всякую чепуху. А может, совсем и не чепуху! — в запальчивости выдал Турецкий. Костя с удивлением поглядел на него и покачал головой.

— Ты чего это? Нервишки пошаливают? А я тут как раз о твоем отпуске размышляю… Отпустить, что ли?.. Где мотался?

Покручивая гаечку на полированной поверхности столика, Саша сел и, не вдаваясь особо в детали, пересказал все дела, начиная с утреннего посещения конторы Пыцика.

Костя вдруг заулыбался:

— Живой, бродяга? Ах, как он витиевато умел про мать высказаться! Песня, а не эта… ненормативная лексика.

Услышав о событиях в «Урожайной», построжел лицом, а сообщение Маркуши воспринял как хороший, приятный анекдот. Но когда Саша закончил и попробовал сделать свои выводы, остановил его:

— Не торопись. Это тема для отдельных размышлений. Не забалтывай. Ну а теперь меня послушай.

Поскольку Костя, кажется, отродясь не делал никаких записей, полагаясь на свою чертовскую память, он просто сел на стул, положил локти на стол, утопил в ладонях подбородок, что являло его высокую степень раздумья, и сказал как о чем-то обыденном:

— Был у академика. — Так в их кругу называли директора Службы внешней разведки.

«Вот это да! А как просто, как доступно!» Но Меркулов никак не отреагировал на иронию, расплывшуюся по физиономии Турецкого.

— Разговор состоялся хороший, но главное не в этом. Кирилл действительно, по его выражению, лег на дно. Сколько это будет продолжаться, пока неизвестно. Но с ним все в порядке. Сегодня, ну как у них там положено, пришла очередная шифровка. Я не стал допытываться подробностей, он сам просил передать матери от себя лично, чтобы она не волновалась. Считаю, что этим двоим во внешней службе можно полностью доверять — ему и Валере. Но…

— Ага, значит, есть все-таки это «но»?

— Мне не нравятся ошибки международной телефонной службы. Есть два варианта: либо это действительно ошибки, либо кто-то кого-то очень хорошо водит за нос. Твое мнение?

— Батюшки! Кого-то стало интересовать мое мнение?

— Не ерничай!

— Упаси Бог, Костя… Я ж ведь заявил однажды, если помнишь: ошибки можно проверить лишь одним механическим способом — найти нервного абонента.

— Значит, все же имеешь сомнение?

— Имею, Костя.

— Хорошо, пока остановимся на этом. С Шурой, наверно, стоит мне поговорить? Ну, об академике? — совсем непонятная у Кости появилась интонация в голосе — неуверенная, просительная. В чем дело?

— Естественно, а кому же еще? Ты вот лучше объясни мне, Костя, поскольку слушал я ваши воспоминания не раз, а так до сих пор и не выяснил, кто Киркин отец? Что это за мистический Матюша?

Костя помолчал, пожевал губами и, поглядев на Турецкого с некоторой опаской, ответил:

— Был у нас на юрфаке такой веселый парень. Матвей Калина. Откуда-то из-под Александрии, кажется, родом. Это Кировоградчина, кажется. Ну и Шурка имела родню где-то в тех же краях. Она красивая в девках была…

— А вот это мы уже слышали, — констатировал Турецкий не очень вежливо.

— Многие за ней ухаживали, — продолжал гнуть свою линию Костя. — А повезло этому Калине. Тоже был видный хлопец. Может, даже слишком видный. Он после МГУ обратно к себе умотал, вскорости перебрался в адвокатуру, в какие-то, кажется, диссидентские дела влип — и сбежал. А Шурка из-за родов на целый семестр отстала. Закончила, слава Богу, ушла в угрозыск и… выросла.

— Ну а ты, Костя, когда под нее стал клинья-то подбивать? — уже совсем обнаглел Турецкий, но Костя был весь в воспоминаниях.

— Да всю жизнь… пока на Лельке не женился, — вздохнул он. — Только где тебе понять…

— Эт точно, как говорил товарищ Сухов.

— Кто? — Костя не дождался ответа и махнул ладонью. — Вечно у тебя глупости на уме. И когда поумнеешь?.. Ладно, хватит болтать. Перейдем к текущим делам. Как ты уже сообразил, с тобой ездить — только светиться. В общем, заезжал я к Гене. Был разговор. Помечай, если хочешь. — Это Костя так мелко отомстил за ненужную иронию, показав наглядно, что у Саши туговато с памятью: записывать надо. В общем-то лучше бы нам всего этого не знать, да приходится. То, о чем я просил, он выяснил. Пока будем в курсе ты и я, больше никого посвящать не надо. Смысла нет никакого. Под «крышей» этой «Урожайной», где останавливалась, прибывая в Москву, всякая кагэбэшная публика, добрых три десятка лет существовала школа так называемых исполнителей. Фирма выносила приговор, а эти приводили его в исполнение. Причем, как ты догадываешься, по всему белу свету. Там обучали самым разнообразным наукам и готовили профессионалов высочайшего класса. От примитивной удавки или какого-нибудь сверхсекретного яда до торжественного сожжения приговоренного в печи крематория. Причем живьем и с обязательной киносъемкой. А после демонстрировали этот процесс новичкам. Чтоб те о порядке помнили.

— Костя, откуда в тебе этот жуткий садизм? — Турецкий даже волосы взъерошил, чтобы показать, как страшен рассказ Меркулова.

— Не паясничай, Саша, — печально сказал Костя. — Я ведь ничего не выдумываю, и ты прекрасно это знаешь.

— Знаю, конечно. Точнее, слышал. Впрочем, слышал и другое: подобные организации существуют во всех так называемых цивилизованных странах. В той же Америке… Да возьми хоть их десантников…

— Я же не про то! — поморщился Меркулов. — Я тебе рассказываю, чем занимались до последнего времени студенты в «Урожайной». Эту их контору прикрыли только в прошлом году. Но люди-то, Саша, живы! И этот твой рыжий, и тот чеченец, и многие другие живущие там месяцами и пользующиеся самыми доподлинными документами. Вот в чем дело. Слушай дальше. У истоков этой школы стоял один из заместителей начальника управления кадров КГБ, небезызвестный нам генерал-майор Поселков Николай Николаевич, очень заметный такой мужчина. Теперь о Волкове. Прежнее звание — майор госбезопасности. По работе характеризовался как личность волевая, хороший исполнитель, да, именно в этом самом смысле. Поскольку официально школы не существует, высказано мнение, что он мог быть оставлен в качестве координатора. Владеет тонкостями своей профессии в совершенстве. А ты — «грызун». Твое счастье, что не нужен ты ему был.

— Костя, — вдруг хмыкнул Турецкий, — а он случаем не голубой? Нет у них таких сведений?

— Ну скажи пожалуйста! — всплеснул руками Меркулов. — Откуда вы все наперед знаете? Ну кто сказал?

— Костя, я подумал об этом, когда увидел, как его кривоногая секретарша потерлась лобком об угол письменного стола, а его всего перекосило, бедного. Но не понял причины. А сейчас, когда ты сообщил о решительном его характере, понял: против природы никак не попрешь. И никакой характер не спасет. Ну ладно, а что мы имеем с сына? Его Алексеем Николаевичем зовут. «Мостранслес», президент.

— Роль сына выясняется, — коротко ответил Костя. — Пока все. И последняя информация для твоих размышлений. Гена сказал, что не исключено следующее. Обыском и тотальной проверкой документов, который учинил Федоров по моей санкции, весьма обеспокоены…

— Костя, — изумился Турецкий, — так, значит, это твоих рук дело, а вовсе не Юркина самодеятельность? Когда ж вы договориться успели-то?

— Не понимаю, ты что, пьян был, когда рассказал мне о том чернобородом, удравшем от тебя на малиновой «девятке»?

— А-а, ну да, — кивнул Саша. Он мог бы застрелиться, доказывая, что никому об этом эпизоде не говорил. — Тогда мне все понятно… А чего ж он тогда на министра ссылался? Ведь проверят, конфуз будет.

— Проверят, когда тот из Финляндии вернется. Газеты надо хоть иногда читать, уважаемый следователь. Короче, ФСБ засуетилась, хотя никаких претензий к МУРу высказано не было. Поэтому, повторяю, Гена считает, что нельзя исключить появления у нас в конторе твоего приятеля-лазутчика от генерала Петрова.

— Это почему ж он стал моим приятелем? С каких это пор?

— А вот это обстоятельство как раз неплохо было бы выяснить. Займись. Кстати, материалы, связанные с Волковым, видимо, придется им передать. Для ССБ, то есть опять-таки для Гены. Очень не хотят они выпускать из собственных рук любую информацию о себе. Имей в виду и не спорь. Подумай, что можно вытребовать от них взамен. Киллеров, надо понимать, они нам тоже не отдадут, уберут сами, ведь после такой засветки хлопчики подписали и свой приговор. Значит, будем считать, что и Кочерге, и твоему Семену не повезло… Политика, едрит ее в корень!..

— Костя, а нам же нечего им передавать! Отпечатки пальцев? Машину? Но она — вещдок и к Волкову прямого отношения не имеет. А дела об убийствах, ну ладно, пока об одном убийстве Семена Червоненко мы ж не вправе прекращать, пока убийца ходит где-то на свободе. Ну а что касается нашего «грызуна», то пусть они сами его действительно разрабатывают, тут я согласен на все сто, — кому сдавал машины, почему пользовался фиктивными фамилиями, зачем держал подставные лица и тому подобное. Только на кой хрен им все это самим-то надо?

— Я передал тебе соображения Гены. Этого пока достаточно.

— Пока да. Но что я буду делать уже сегодня вечером? Сидеть сложа руки в собственном кабинете и ожидать прихода лазутчика?

— Зачем же? Тебе надо готовиться срочно вылететь в Германию. — Костя сказал это как о само собой разумеющемся.

— И когда ты намерен отправить меня наконец в отпуск? Вместе с семьей?

Меркулов замялся, отвел глаза в сторону.

— Ясно, — сказал сам себе Турецкий. — Снова подставка. И лететь тебе, Александр Борисович, вовсе не в отпуск, а в служебную командировку. Господи, как они все мне надоели, если бы ты только знал!

— Давай обойдемся без аффектации, — спокойно заметил Костя. — Советую поехать сейчас отдохнуть, вид у тебя неважный. А завтра мы все подробнейшим образом обсудим. Учти, что официально ты все-таки уходишь в отпуск, да-да. Официально! — Костя воткнул указательный палец в потолок, подобно Маркуше. — А теперь свободен. Не забудь сообщить коллегам из МУРа, что Волкова мы передаем в ФСБ. Свободен.

6

Турецкий с размаху ударил кулаком по полированной столешнице.

— У-у, зараза!

Потом сел и придвинул к себе телефонный аппарат. В это время раздался звонок: кто-то успел опередить его. А Саша думал, как сообщить в Ригу о своем внезапном отъезде якобы в отпуск.

Телефон настырно звонил, и Турецкий поднял-таки трубку. Голос «лазутчика» узнал сразу. Тот зачем-то стал интересоваться успехами расследования дела Алмазова. Совсем прокололся, ну почему же так грубо? Ведь уже всем, даже профессору Марковскому, известно из газет, что убийца Алмазова установлен, ну и так далее. Ай-я-яй, коллеги! Что же вы нас за дураков держите? Вот примерно такой внутренний монолог произнес Турецкий, прежде чем решительно перебить ненужный словесный понос «лазутчика» и предложить тому подъехать, чтобы получить кое-что любопытное по их части.

Положил трубку и стал снова раздумывать, как сообщить Ирине, что отпуск опять откладывается. Новый звонок прямо-таки взбесил его. Но, услышав голос звонившего, остыл. Это был Олег.

— Ну? Что же молчишь? Ни тете спасибо — ни дяде здравствуйте? Как настроение? Чем занят?..

Вопросов было так много, что Саша решил придерживаться средней линии: все в норме, настроение нормальное, тетя хорошая, дяде большое спасибо за доставленное удовольствие, чем помочь в свою очередь?

Олег выразительно хмыкал в трубку, как бы подчеркивая свое удовлетворение от того, что сделал другу приятное. Но за этим виделось Турецкому совсем другое: он же наверняка радовался, что вот так, запросто, купил своего «друга и учителя» с потрохами, ведь имея в руках такой компромат… И Олег будто почувствовал настроение Саши.

— Ладно, старик, все это пустое. Понравилась баба — и ладно. Ты мне нужен, вернее, твой совет, совсем для другого. Не занимаю твое дорогое время?

— О чем ты говоришь, для тебя… сам знаешь.

— Шефа Танькиного пришили, Саш, вот какое дело.

— А-а… Я-то чем могу? — совсем растерялся Турецкий.

— Ни ты, ни я ничего не можем. Не о нас с тобой речь. Я о другом. Татьяна что-то говорила, будто у тебя, вернее у твоей службы, мог к нему быть какой-то интерес. Я подумал, нет ли связи? Потому что по моим каналам он нигде никогда не проходил. Саш, если это не жгучая тайна, подскажи…

— Подожди, Олежка, как это — пришили?

— Понимаешь, — нетерпеливо продолжал Олег, — он с утра не появился на работе. Дома, супруга заявила, он не ночевал. Ни в чем, свойственном иногда нам с тобой, прежде замечен не был. В смысле порочащих связей. Ну, послушался я Таньку, дал своим команду, они вот и доложили: найден мертвым в собственной машине «вольво» в перелеске в районе Балашихи. По описанию все сошлось, отправили жену на опознание. У тебя по этому поводу, Саш, нет никаких соображений?

Первое, о чем сразу подумал Турецкий: они, несмотря ни на какие публикации, продолжают идти по следу. Там — опередили, здесь — припозднились, но все равно достали. Что ж получается? Теперь будут убивать всех, с кем общается следователь Турецкий? Или был все-таки в чем-то серьезном и крупном замешан Алексей Поселков?

Сказать сейчас об этом Олегу, вернее повторить уже не раз сказанное, значило бы для Саши раскрыть перед пусть даже близким другом, товарищем, приятелем — как ни назови, ту информацию, в которую были посвящены только трое: Меркулов, Федоров и Турецкий. Ну еще Володька Яковлев. Дело Алмазова закончено. Точка. Нет, не стоило посвящать Олега в их внутренние дела.

Но, с другой стороны, во все проблемы «Урожайной» уже через какие-нибудь полчаса будет полностью посвящен полковник-«лазутчик» из ФСБ. Конечно, никто ему не откроет своих каналов информации, но саму-то информацию он получит. Иначе как же им взять этого «решительного» Волкова за причинное место?

И Саша в самых общих словах изложил Олегу версию о размещавшейся когда-то в гостинице школе киллеров, а теперь возможном отстойнике для них, о странной роли директора Волкова, держащего в гараже краденые автомобили, наконец о том, что в одном из документов значилась фамилия генерала Поселкова, умершего еще год назад. Сын же заявил, что к делам папаши и директора гостиницы никакого отношения не имел. Вот, собственно, и вся информация. Она совсем не секретная, и, поскольку в ней фигурирует бывший кагэбэшник, скорее всего ею заинтересуется ФСБ.

Олег слушал, не перебивая, а Саша тянул и тянул свой пересказ, вялостью тона как бы подчеркивая то обстоятельство, что прокуратура действительно не располагает иными сведениями.

— Ну что ж, информация любопытная, — небрежно заметил Олег. — А насколько достоверна? Источник-то толковый?

— Алька! — устало ответил Турецкий. — Ты в своем уме? Ну откуда у нас может быть толковый источник? Что-то сличили, сопоставили, шмон устроили там, в гостинице, установили, что киллера, сунувшего заточку Семену Червоненко, там видели, номер от краденой машины нашли… Чего ж еще надо-то?.. А мне этого Алешу жалко. Один раз всего и видел, а понравился. Чистый парень был. Без комплексов…

— Вот в последнем ты прав. Комплексами не страдал, это точно. Мне Танька о нем кое-что рассказала… Ну ладно, был, значит, и нет. Придется, видимо, теперь уже нам заняться этим странным «Мостранслесом». Чем он занимался-то хоть знаешь?

— А как же, видел буклеты. Мебель, перевозки и прочее.

— Вот именно, прочее. Ну ладно, не бери в голову… Да, ты меня как-то спросил: за что их убивают? А вот за это самое — долги, неплатежи, обман. Очередная разборка, после которой у этого гребаного «Транслеса» появится другой хозяин. А Таньке я приказал больше там и носа не показывать.

— Смотри-ка! — удивился Саша. — Оказывается, у тебя у самого информации навалом, а у меня спрашиваешь. И говоришь, раньше не проходил он по твоим каналам… Как же понимать?

— А чего тут нелогичного? — вроде бы стал раздражаться Олег. — Раньше действительно нигде не проходил. А Танькин рассказ — это что, по-твоему, информация? Да мне каждая сучка в постели про своего шефа такую информацию кинет! О чем ты, Саш! А как с отпуском? — спросил без всякого перехода.

Турецкий сказал, что, кажется, от его нытья уже и Меркулов дозрел, а сегодня — так вообще заявил: уматывай с глаз долой. Но теперь вторая проблема появилась: что с семьей делать? Саша смотрел сводки — в Европе дожди и сплошная холодрыга. Везти туда маленькую девочку — надо быть идиотом. Дома она может и тут сидеть, и в Прибалтике. А если в Германии на улицу не выходить, то на кой хрен такая Германия и такой семейный отпуск? Словом, решил пока для себя Турецкий, на недельку смотаться за бугор, навестить Равича, посмотреть, на что можно рассчитывать, а потом уже и решить окончательно. В крайнем случае, на обратном пути залететь в Ригу и провести с девчонками остаток отпуска. Хоть какая-то радость для них…

Олег решительно поддержал эту идею Саши. Более того, предложил даже свою помощь.

— Это в каком же смысле? — удивился Турецкий.

— Ну… ты, конечно, понимаешь некоторую разницу между моими и твоими возможностями. Надеюсь, понимаешь. У тебя, поди, виза есть, и прекрасно. Ты можешь позвонить мне в любой момент из Мюнхена, или где там ты собираешься остановиться, а я организую им немедленный вылет к тебе.

— Но ведь Рига же — заграница!

— Саш, как тебе не стыдно? Это ты мне говоришь? Да ведь из Риги как раз слетать в Мюнхен как два пальца, извини… Просто надо знать, с какого конца брать в руки, понял? — Олег опять расхохотался, довольный своей шуткой.

— Ну, извини, где уж нам, сермяжным…

— Не прибедняйся, давай лучше диктуй адрес.

— В Мюнхене? Равича?

— Да на кой он мне? Рижский давай, где там твои сидят?

— Олежка, честное слово, мне неловко…

— Не валяй дурака. Или ревнуешь?

— Совсем с ума сошел. Записывай. Значит, Рига, улица Блауманя, 8. Это дом, где кафе «Кристина». Квартира 17. Фроловская Элина Карловна — это ее тетка. У Ирки моя фамилия.

— Постой, Блауманя, это где-то у моста, что ли?

— Не-ет, помнишь, если по улице Ленина, бывшей конечно, двигаться в сторону Таллина, красивый такой храм слева, Александра Невского? Вот налево же, наискосок, и будет эта улица.

— Черт-те что, я уж забыл, давно там не был. Ладно, записано. Сам-то когда решил двигать? А может, перед загранкой еще разок заскочишь?

— Я позвоню, Олежка, когда билет получу. Да-а… Ты знаешь, жалко мужика. Нет, не показался он мне… как ты рассказал.

— А ты Татьяну при случае расспроси.

Да вряд ли представится такой случай, подумал Саша и ничего не ответил, а услышав короткие гудки, положил трубку.

7

От размышлений о быстротечности жизни Турецкого оторвал вежливый стук в дверь. Это явился «лазутчик». Саша уже думал, что с него взять, но так ничего и не придумал. Рыжего киллера все равно ловить будет доблестный МУР, делать вид, будто изо всех сил ищет вишневую «девятку», эту роль возьмет на себя отдел розыска ГАИ, до реабилитации Виктора Кочерги еще шагать и шагать, а Семену Червоненко и его шурину уже ничем не поможешь. Володька, правда, говорил, что Федоров сумел нажать на соответствующие кнопки и хоть похороны будут обеспечены за государственный счет. Хоть какая-то помощь. Что же касается «жертвы очередной криминальной разборки», хорошего парня Алеши Поселкова, то этим делом, естественно, займется областная прокуратура. Если, конечно, Президент не захочет взять и это гиблое дело на свой контроль и поручить следствие Генпрокуратуре.

Поэтому все, что в той или иной мере касалось Волкова и вверенной ему гостиницы на ВДНХ, как, несмотря ни на какие решения и переименования, продолжали называть тот район москвичи, те немногие сведения, зафиксированные в протоколах допросов свидетелей, и отдал Саша полковнику не без злорадной ухмылки. Конечно, он мог бы все остальное, то есть наиболее важные материалы, затребовать к себе из МУРа и вручить, так сказать, лично, передать из рук в руки. Соблюдая тем самым некий ритуал следовательского братства. Но — не захотел. Просто к месту вспомнил письмо генерала Петрова на вощеной бумаге и его выражение: «Работа по установлению… проводится…» Ну и проводите себе, генерал, дальше. А Турецкий просто позвонил Федорову, сообщил о решении заместителя генпрокурора Меркулова передать часть выделенных из дела следственных материалов представителю ФСБ, естественно, как это положено по официальному каналу: с указанием документов, перечисленных в постановлении о выделении материалов в отдельное производство. После чего предложил посетителю поехать в МУР, это буквально в двух шагах, и там покончить с этим вопросом.

— Надеюсь, ваша служба найдет возможным проинформировать Генеральную прокуратуру о результатах э-э… — И тут не смог отказать себе Турецкий в мелкой подлянке: — Работы по установлению?

Полковник выслушал пассаж, оценил глубину и с улыбкой понимания кивнул.

— Я обязательно передам просьбу э-э… Генпрокуратуры своему руководству.

После его ухода Турецкий вновь направил свои стопы в приемную Меркулова. Пришлось подождать, но недолго, поскольку у Кости вот уже второй час сидела какая-то шишка из Государственной Думы. Наверняка обнаружили какую-нибудь бяку либо в Центризбиркоме, либо еще где-нибудь и тут же примчались ябедничать, да не куда-то, а прямо в Генпрокуратуру. А чего ж не в ООН? Или в Богоявленский патриарший собор? Ну, нарррод!.. — разжигал себя Саша.

Все оказалось примерно так, как он и думал: Костя, ухмыляясь, сообщил мельком, что лидер либеральных демократов обвиняет российский конгресс в постоянной подтасовке результатов социологических опросов, что именно сейчас, накануне думских выборов, является едва ли не уголовщиной, способной вызвать крупный политический скандал. С этим и приезжал представитель либералов. Чушь собачья.

— Ну а ты? Разобрался с бравыми чекистами?

Саша кивнул и рассказал о гибели Алексея Поселкова. Раскрыл и источник информации, то есть Олега Романова-Марчука.

— Ах, так это погиб шеф той смазливой секретутки? — не напрягая памяти, сразу сказал Костя. — Надо будет сообщить Гене, чтоб не порол теперь горячку… Еще что-нибудь есть?

Саша отрицательно покачал головой. Говорить о том, что Татьяна в курсе дел Поселкова, он не хотел.

— Да, и вот еще что, Саша. Я созвонился с консульским отделом германского посольства, объяснил им ситуацию с твоим отпуском, они все поняли. Можешь взять свой загранпаспорт и мотать к ним: визу поставят вне всякой очереди. А билет закажи сегодня же, Клавдия все подготовила, деньги получишь. С билетом, полагаю, особых трудностей не будет, не сезон все-таки, но если чего, сразу звони. Сегодня у нас что? Среда? Ну вот, в пятницу и отваливай… А завтра приведи в порядок все документы по Алмазову, Кочерге, Червоненко, словом, все, что имеешь, и — мне на стол. Задание, Саша, тоже получишь завтра. А теперь убирайся отсюда и не морочь мне голову. Подозреваю, что сейчас ко мне явится еще делегация думской фракции коммунистов. Тоже чем-то раздражены.

Когда Саша уже взялся за ручку двери, Меркулов, громко хмыкнув, остановил его:

— Слушай, следователь, а ты можешь хоть однажды нормально и вовремя лечь спать? Не в постель, а именно спать?

— Ты на что намекаешь, Костя? — Турецкий тут же сделал вид, что безумно возмущен.

— А разве кто-то говорит намеками? Саша, голубь, ты же все-таки, несмотря на многие твои пороки, семейный человек… Ой, — поморщился он, — ну ладно, иди уж… Все равно как об стенку горох.