I

Весь день после возвращения из Риги Вадим провел в пустой квартире одного из своих знакомых, который уехал в отпуск и оставил ему ключи. Перед этим он заехал домой, договорился с соседкой, что она еще немного побудет с матерью, сказал матери, что у него, кажется, скоро появится интересная и денежная работа, сел в свой «Запорожец» и укатил в Москву. На всякий случай проверил: хвоста не было. Работа, которая ему в этот день предстояла, была кропотливой и заняла много времени: нужно было расшифровать пленки, внести в документы информацию, которой не было на кассетах, и все это переписать в двух экземплярах. Можно было бы, конечно, воспользоваться платным ксероксом, но Вадим не рискнул: слишком опасной была информация.

Часам к четырем он закончил, наконец, работу, упаковал документы и кассеты в плотную оберточную бумагу. Получились две довольно увесистых папки. Теперь нужно было решить, что с ними делать. Говоря Марату о том, что его безопасность напрямую связана с этими документами, Вадим блефовал. Он не мог втягивать в это дело близких знакомых, их могли вычислить люди Марата, а доверяться малознакомым людям и вовсе было нелепо. Так что до этого дня Вадим хранил папки в хламе в своем гараже, но теперь нужно было придумать что-то более эффективное. Что? Или — кто?

И вдруг Вадима осенило: Петрович! Ну конечно же! Кому придет в голову искать документы у участкового милиционера? И довериться ему Вадим мог вполне.

Он оказался прав. Вначале Петрович принял слова Вадима за шутку, но, когда Вадим рассказал ему об убийстве Лехи-мочалки и даже сводил за гаражи и показал спрятанную и упакованную в полиэтиленовый пакет бутылку с остатками «Смирновской», отношение участкового к словам Вадима резко изменилось. Было здесь для Вадима еще одно удобство. Если с ним что-нибудь случилось бы, Петрович узнал бы об этом сразу и без всяких условных знаков.

— Что ж, давай, — сказал он, убедившись, что для Вадима все это очень важно.

Пакет, адресованный Меркулову, он принял с уважением. А вот документы, которые он должен был бы передать в посольство Израиля, вызвали большие его сомнения.

— Да ты что, израильский шпион, что ли?

Вадим засмеялся:

— Похож я на израильского шпиона? Да и что ему делать в наших краях?

Ему стоило большого труда убедить Петровича, что в этом деле, в которое он оказался втянутым случайно (и это была чистая правда), интересы России и Израиля совпадают.

— Какие интересы? — не отставал участковый.

— Этого я вам сказать не могу. Пока, — добавил Вадим. — И если вы мне верите, поверьте и на этот раз.

— Наркотики? — предположил Петрович.

— Хуже, — возразил Вадим. — Гораздо хуже.

— А что может быть хуже?

— Я вам потом скажу. Честное слово, — пообещал Вадим.

— Что ж, давай твои бумаги, — согласился наконец Петрович. — Только куда же их сунуть? Не дай Бог, моя наткнется или Наташка.

— А куда вы от жены водку прячете? — подсказал Вадим.

— Верно! — обрадовался Петрович. — Надежное место, ни разу не находила!

Он открыл верхнюю деку старого пианино, на котором последний раз играли сто лет назад и которое теперь пришло в полную негодность. В глубину инструмента он и погрузил папки Вадима. Для верности прикрыл кипой старых газет.

— Порядок!

Усмехнувшись, извлек оттуда же початую бутылку «Столичной».

— Не примешь граммулечку?

— Нет, мне еще ехать, — отказался Вадим.

— А мне еще рано, — с сожалением констатировал Петрович. — После восьми — можно. А сейчас — сразу унюхает. Ну, давай, счастливо тебе, шпион. Ехать-то куда собираешься?

— Хочу своих отвезти в деревню. На лето. Чего им здесь в пыли киснуть.

— В Перхушково, откуда ты картошку возишь? — поинтересовался Петрович.

— Да, туда, все-таки свои люди, присмотрят, помогут.

— Так ты и жену с дочерью и мать увозишь? А на что жить будут?

— Ну, немного я подкопил, хватит на пару месяцев. Да и жизнь там дешевая, не город.

— Это ты верно решил, — одобрил Петрович. — Я всегда говорил: нормальный ты парень. Вот даже развелся, а о дочери не забываешь. Ну, счастливо. Слушай, а если спрашивать про тебя будут?

— Так и скажите: увез своих в Перхушково. К вечеру вернусь…

Хотя куда-куда, а в Перхушково он ехать даже не собирался.

Так. Одно важное дело было сделано. Оставалось второе.

Он уже вывел свой «запор» из гаража и закрывал ворота, когда подкатила серая «семерка» Марата. За рулем был Николай, а рядом, с трудом умещаясь в кресле, сидел Алик в своем обычном сером костюме и с мокрым от пота лицом. Жестом Алик пригласил Вадима в машину. Когда тот оказался на заднем сиденье, Алик молча вытащил из кармана пачку долларов, завернутых в прозрачный целлофан, и протянул их Вадиму.

— Здесь двадцать пять штук. «Зеленых». Твоя доля.

— Двадцать пять — моя доля? — переспросил Вадим и вернул деньги Алику. — За такие бабки пусть Марат сам решает свои проблемы. А я за эти гроши подставляться не буду.

— Подставляться — кому? — не понял Алик.

— Не знаешь? У Николая спроси.

Николай усмехнулся.

— Я по тебе даже соскучился, — проговорил он. — По твоим фокусам.

— Хорошо, — кивнул Алик. — Это — аванс. Ты нам отдаешь груз, а когда заказчик с нами рассчитается, получишь еще столько же.

— Пулю в лоб я получу, когда отдам груз, — без обиняков заявил Вадим. — Деньги полностью на бочку — и груз ваш. Так Марату и передай.

— Ну и наглец же ты, парень, — покачал головой Николай. — Вроде и не дурак, а не понимаешь, с кем имеешь дело.

— Потому и не дурак, что понимаю. И поэтому до сих пор жив, а не валяюсь в карьере. Или еще где. С простреленной башкой, как профессор Осмоловский. А ловко ты его, — обратился Вадим к Алику. — Одним выстрелом!

— Ты что несешь?! — Сквозь пот на лице Алика проступила мертвенная бледность. — С чего ты взял, что я стрелял в Осмоловского?

— А я в это время под профессорским столом сидел, — искренне ответил Вадим. — И видел, как после выстрела ты вернулся и вырвал из принтера распечатку. Только вот дискету забыл вынуть. А это, Алик, непростительная ошибка.

Алик, казалось, лишился дара речи.

— Ну, хватит, — прервал молчание Николай. — Берешь бабки?

— Нет. Все деньги за весь груз.

— Отдай! — кивнул Николай Алику. Тот прибавил еще пачку долларов такой же толщины.

— Другое дело, — констатировал Вадим. Он не стал пересчитывать деньги, лишь пролистнул пачки, чтобы убедиться, что это не кукла.

— Груз, — напомнил Николай.

— За ним мне нужно ехать.

— Вот и поехали.

— Нет. Поеду я один.

— Интересное дело! — возмутился Николай. — Деньги сейчас, а груз вечером?

— Вот именно, — подхватил Вадим. — Если я привезу груз, где гарантии, что вы мне заплатите? А так я хоть бабки сохраню.

— Но если груза не будет, — с угрозой проговорил Николай.

— Это я понимаю не хуже тебя, — уверил его Вадим. — Куда доставить груз?

— В «Русь».

— Буду около двенадцати ночи.

— За ним так далеко нужно ехать? — спросил Алик, слегка пришедший в себя и снова начавший обильно потеть.

— Нет, — ответил Вадим. — Просто мне еще нужно заехать кое-куда. — Предупредил: — Никаких хвостов. Замечу — договор теряет силу. А замечу.

— Заметит, засранец, — подтвердил Николай. — Глаз у него — ватерпас.

— Выйди-ка из машины, — попросил Алик.

Пока Вадим занимался своим «запором», Алик, вероятно, проконсультировался с Маратом и получил добро.

— Ну что, обо всем договорились? — спросил Вадим, вернувшись в машину.

— Обо всем, — кивнул Алик. Он не сказал ему, о чем именно он договорился с Маратом.

Но и Вадим не сказал ему, что никакого груза передавать им не собирается. Так что они были квиты.

Едва выскочив на Рязанку, Вадим приметил зеленый 412-й «Москвич», который явно двигался ему вслед.

Он усмехнулся: сообразили наконец, что слежку нужно устраивать не на бросающихся в глаза «бээмвухах»! Преследование — другое, конечно, дело. Но и это Вадима не очень-то беспокоило.

Свой ушастый «запор» он купил давно, больше десяти лет назад, еще когда работал в НАМИ и заканчивал автодорожный институт на заочном. «Запор» и тогда был уже не новый, помят в аварии и поэтому достался Вадиму почти за бесценок. Кузов он привел в порядок довольно быстро, а вот с двигателем пришлось повозиться. Благо возможностей для экспериментов было в цехах НАМИ хоть отбавляй. Когда все резервы заводской конструкции были исчерпаны, «запор» уже мог давать до ста двадцати километров в час. Но и на этом Вадим не остановился. Интерес, конечно, был уже не практический, а чисто спортивный. Проблему дальнейшего форсажа решил турбонаддув. Трудней пришлось с охлаждением, но и эту задачу — всем цехом — решили. И когда «запор» на пробном испытании набрал скорость в сто километров всего за шесть секунд, Вадим закончил эксперименты.

Так что на трассе он вполне мог потягаться если не с «порше», то уж с «мерседесами» и «бээмвухами» точно. А про старый «Москвич» и говорить нечего. Но Вадим понял, что вопрос нужно решать кардинально. Мало ли, пробка какая-нибудь на дороге — не отвяжется. Поэтому Вадим затормозил на обочине и, когда зеленый «москвичонок» поравнялся с ним, поднял руку. Машина остановилась. За рулем сидел молодой парень в простенькой футболке и курточке. Только на шее его белела полоска незагорелой кожи — от толстой золотой цепи, какие носили многие из кадров Марата.

— Мы же договорились — никаких хвостов! Не ясно было сказано? Или до тебя не дошло?

— Да ты что?! — запротестовал парень. — Я тебя знать не знаю!

Но Вадим не стал вступать в дискуссию. Он открыл капот, выдернул крышку прерывателя вместе с высоковольтными проводами и разбил ее о крыло.

— Вот теперь загорай!

Заглянул в бардачок — радиотелефона не было.

— Автомат — на посту ГАИ. Вон, за эстакадой! — показал Вадим. — Иди и звони Марату: если он еще раз нарушит наше условие, хуже будет ему, а не мне. Понял? Чего ты ждешь? Подвозить я тебя не собираюсь!

Уже тронувшись с места, он посмотрел в зеркало заднего вида: парень тормознул попутку и залез в салон. А у поста ГАИ поспешно вскочил в телефонную будку.

Можно было продолжать путь свободно. Даже если Марат вышлет другую машину или машины, они его не засекут: слишком большой город Москва.

Бывшая жена Вадима, Рита, с которой он развелся семь лет назад, работала в парикмахерской в районе Птичьего рынка. Когда подъехал Вадим, она заканчивала смену. Разговор, как и предполагал он, оказался трудным. Во всех своих женских бедах она считала виноватым Вадима, сгубившего ее молодость. Деньги, которые он мог платить, принимала едва ли не с презрением, а общение его с дочерью Аленкой старалась свести до минимума, хотя Вадим дочку любил и она его, похоже, любила тоже.

Сначала об отъезде в деревню Рита и слышать не хотела. Дочь сорвать со школы до окончания учебного года! Хотя, по мнению Вадима, три-четыре недели ничего не решали, тем более что Аленка из-за постоянных простуд сидела в основном дома.

А самой лишиться работы? Отпуск у нее только в августе. Где сейчас другую работу найдешь? Это был второй ее аргумент.

Через полчаса препирательств Вадим понял, что решить проблему можно только одним путем. Он вынул из-за пазухи один из пакетов, которые передал ему Алик, развернул и отсчитал пятнадцать стодолларовых купюр.

— Здесь — полторы тысячи баксов, — сказал он. — На первом время хватит. А потом подброшу еще.

При виде толстенной пачки «гринов» в пакете глаза Риты округлились от изумления.

— Ты нашел работу в фирме? Наконец-то! Я за тебя очень рада! — сказала она, и Вадим уловил в ее голосе нотки нежности, которые он слышал только в первые, самые счастливые годы их жизни.

— Да нет. Просто время от времени граблю банки.

— С тобой невозможно разговаривать серьезно! — возмутилась Рита, но деньги взяла и согласилась на все его условия.

Поинтересовалась:

— Поедем в Перхушково?

— Ну, примерно, — неопределенно ответил Вадим.

Они заехали домой к Рите, она жила в коммуналке неподалеку от работы, взяли Аленку и необходимые вещи, затем проскочили к Вадиму, погрузили в машину мать, а ее инвалидную каталку — на верхний багажник «Запорожца».

Мать очень обрадовалась неожиданному разнообразию жизни и встрече с дальними родственниками в Перхушкове.

Однако, выехав из своего предместья на МКАД, Вадим свернул не на Горьковское шоссе, по которому надо было ехать в Перхушково, а проскочил к Ярославке.

— Куда мы едем? — всполошилась Рита.

— Куда надо, туда и едем, — ответил Вадим, не склонный обсуждать с ней насущные проблемы своей нынешней жизни.

«Запорожец» он не гнал, по привычке экономя бензин, держал скорость в пределе 70–80 километров и через час повернул с Ярославки на бывший Загорск, а с недавнего времени — Сергиев Посад, миновал этот пыльный, знаменитый своей лаврой городишко и направился к сторону Калязина.

Весна уже вступила в свои права, березы светились зеленой нежной изморосью, дорога то входила в хвойные таинственные леса, то выливалась в неохватные полевые просторы.

— Дай порулить! — попросила Рита.

— Некогда, — попытался отказать ей Вадим.

— Ну дай! Жалко, что ли? Сто лет не каталась! — настаивала она. — Ну, Вадик! Пожалуйста!

Вадим уступил. Рита очень прилично водила машину, аккуратно, как все женщины, но и не без некоторой, в пределах разумного, лихости. Права она получила давно, как только Вадим закончил доводить до ума «Запорожец», ездила охотно, они даже ссорились иногда из-за того, кому нужней машина: ей — по магазинам, или ему — на работу или в поселок к матери. Чаще Вадиму удавалось настоять на своем: больно уж долго было тащиться ему на работу на городском транспорте и — что важней — по дороге иногда удавалось подработать три-четыре рубля на бензин.

От Сергиева Посада до Калязина было около ста километров. На подъезде Вадим сменил за рулем Риту и, не заезжая в город, свернул направо.

Он знал, куда едет.

Когда-то очень давно Вадим был в гостях у своего приятеля в деревне километрах в двадцати от Калязина — города, все предместья которого были затоплены Рыбинским водохранилищем. Там еще над водой торчала колокольня, хорошо видная с шоссе и вызывавшая у Вадима смешанные чувства: от ненависти к тем, кто загубил эту землю, до щемящей нежности оттого, что она все-таки уцелела.

Он и сейчас, хотя времени было в обрез, не отказал себе в удовольствии приостановиться перед мостом на пригорке, откуда хорошо была видна звонница, и несколько минут смотрел на мутную от ветра рябь залива, на колокольню и теплоход, огибающий ее слева. Потом двинулся дальше.

Они немного поплутали по узким, но хорошо заасфальтированным дорогам, свернули на глинистый проселок и примерно через час нашли то, что было нужно. Глухая, в два десятка домов деревенька стояла на берегу небольшой речки со странным названием Жабня, по ней два раза в сутки ходил небольшой теплоход, и на нем, если бы возникла нужда, можно было быстро добраться до Калязина, не связываясь с автобусами.

Поездка заняла много больше времени, чем Вадим ожидал. Пока нашли подходящую деревеньку, пока в этой деревне нашли приличную избу, удобную для жилья, пока договаривались с хозяевами и устраивались со своим нехитрым скарбом, уже заметно стемнело, и назад Вадиму пришлось ехать гораздо медленнее, чем он рассчитывал: дорога была узкая, темная, со множеством закрытых поворотов.

Домой он вернулся около девяти вечера. На скамейке в скверике перед подъездом попыхивал своей «Примой» Петрович.

— За тобой приезжали, — без всякого вступления сообщил он, и даже в темноте чувствовалось, что он не на шутку встревожен.

— Кто? — спросил Вадим.

— Те. На «Ниве» и «семерке». Верней, не к тебе. К матери. Вроде бы какое-то лекарство ей привезли. Очень расстроились, что не застали. Расспрашивали, куда ты их увез. Я-то промолчал: не знаю. А наши бабки — сам же их знаешь, тут же все выложили: и где это Перхушково, и что там у тебя за родня. Плохо дело, Вадим! Они за ними поехали. И за Ритой твоей, и за Аленкой тоже.

— Все в порядке, Петрович, — успокоил участкового Вадим. — Я их не в Перхушково отвез.

— А куда?

— Совсем в другое место. Всю область перероют — все равно не найдут.

— А вот это ты молодец! — обрадовался Петрович. — Ну, молодец, ничего не скажу! А дело-то, я смотрю, серьезное, — заключил он. — Я как-то и верил в это, и не верил слишком-то. А теперь вижу: не шутки. Ох не шутки! Так что рассчитывай на меня, если что. Чем смогу, помогу.

— Спасибо, Петрович. Вы мне и так уже здорово помогли.

Дома Вадим сбросил куртку, вытащил из карманов и из-за пазухи баксы и пересчитал. Без полутора кусков, отданных Рите, было ровно десять пачек по пять тысяч в банковской упаковке. И купюры были новые, с защитной полоской, последних лет выпуска. Явно не фальшивые, чего Вадим слегка опасался. Следовало бы их как следует припрятать, лучше всего в гараже. Но снова тащиться в гараж не хотелось, Вадим решил: успею. Он заварил крепкого чая, перекусил чем было, потушил свет и, не раздеваясь, лег лицом вниз на диванчик и стал думать. В таком положении ему обычно думалось лучше всего.

А подумать было над чем.

Что означал приезд людей Марата с целью похитить мать, Аленку и Риту? Ежу ясно: подстраховаться — чтобы наверняка получить у Вадима груз. Значит, планы Марата изменились. Вадим представлял себе прежний ход его мыслей. Заплатить ему как бы его долю, взять груз. Баксы сразу отнять или чуть позже. Взять Вадима под колпак — узнать, где он хранит документы. Это могло занять немало времени, но спешить Марату было некуда. Теперь, значит, появилась необходимость в спешке. Причем острая. Что за это время могло измениться? Только одно: приехали люди аль-Аббаса.

 

II

Люди аль-Аббаса, как и было оговорено, прилетели рейсом из Риги в 18.20. На встречу их отрядили Алика как человека солидного и представительного и Люську — в качестве гида. Она уже отлежалась после общения с Гариком, а остатки синяка под глазом умело закрыла макияжем. Платье с вызывающим декольте, которое она было надела, Марат забраковал. Строгий светлый костюм, минимум побрякушек — все.

— Они и так оценят твои прелести, не сомневайся, — успокоил ее Алик. — Конечно, если это их заинтересует.

Уехали на «Ниве» Алика. Едва машина скрылась из виду, Марат вызвал Николая:

— Заводи. Проскочим через город. Успеем раньше них? Они по кольцевой поедут.

— Обижаешь, шеф, — ответил Николай. — По кольцевой-то они будут дольше ехать — везде реконструкция, пробки.

Обычно Николай не задавал лишних вопросов, но тут не удержался:

— А зачем нам туда, шеф? Их же сюда привезут, в «Русь».

— Зачем? — повторил Марат и признался: — Сам не знаю. Хочу на них посмотреть. Со стороны. Со стороны многое виднее.

— Резонно, — согласился телохранитель.

Они приехали в Шереметьево минут за сорок до прибытия рижского рейса, оставили машину на площадке перед залом вылета, чтобы не светиться, и спустились вниз, в зал прилета.

Алик и Люська появились минут через двадцать и сразу поспешили к справочному бюро. Вероятно, Люська выяснила, что рейс еще не прибыл и не задерживается, и развеселилась. Она потащила Алика к бару, вытребовала себе шампанского, Алик же, как всегда, ограничился боржомом. Николай и Марат выбрали удобное место на лестничной клетке, откуда хорошо был виден и зал ожидания, и выход из таможни, где толпились люди, через щели выглядывая знакомых.

Рейс из Риги прибыл точно, минута в минуту. Часть пассажиров осталась ждать багаж, а те, кто летел налегке, двинулись через кордоны пограничного контроля и таможни.

— А как они их узнают? — обеспокоился Николай за Люську и Алика.

— Мне думается, узнают, — отозвался Марат. — В конце концов, фамилии известны и есть справочное по радио. Узнают! — с каким-то странным, удивившим Николая выражением повторил он. — А вон они! — минут через десять сказал он и кивнул в сторону «зеленого» коридора, по которому шли пассажиры рижского рейса. Их было немного, человек двадцать, но и среди этого разношерстного люда взгляд невольно выделял этих двоих. Один был под метр восемьдесят, с ровно загорелым лицом. Из-под простенькой футболки с незатейливым рисунком выпирали мощные бицепсы. Были на нем белые кроссовки, обтрепанные на обшлагах «варенки», через плечо небрежно свисала какая-то курточка, он помахивал спортивной сумкой. Второй был словно бы полной его противоположностью: среднего роста, изящный, в щегольском, сером с искрой, костюме, с серым кейсом в руках. Лицо с довольно правильными чертами обрамляли светлые волосы, почти до плеч, как носит молодежь, хотя ему было явно под сорок, как и его товарищу. Но, несмотря на полное внешнее несходство, было в них что-то общее. Марат попытался понять что. Свобода, с которой они двигались в толпе, словно бы не замечая остальных пассажиров и как бы лишь взглядом заставляя их расступаться и уступать им дорогу? Не то. Они не толкались, никуда не спешили. Полное отсутствие хоть какого-либо интереса к окружающему? Да на что там, собственно, было смотреть? Для человека, часто бывающего за границей, все эти наши фри-шопы не могли представлять ни малейшего интереса. Дело было в чем-то другом. Марат наконец понял в чем: от них обоих исходило ощущение какой-то необычной внутренней силы и опасности. Их обходили, их сторонились, чтобы не задеть ненароком, потому что и те люди, что двигались рядом с ними по «зеленому» коридору, наверняка ощущали ту же силу и ту же опасность.

Их обособленность не укрылась и от внимания таможенников. Один из них преградил им путь и, судя по жесту, пригласил к стойке для проверки багажа. Они подчинились с полным и естественным безразличием. Багаж, вероятно, оказался в полном порядке, поэтому через пять минут они уже вышли в зал ожидания, где в толпе встречающих стояли Алик и Люська. Они тоже сразу узнали приезжих и с улыбками двинулись им навстречу.

— Поехали, — скомандовал Марат. — Не нужно, чтобы они нас засекли.

Николай не понял, кого он имел в виду — приезжих или своих, но молча подчинился. Они боком, вдоль стены, вышли из зала и поднялись по пандусу вверх, к «семерке» Марата.

— Ну? — спросил Марат, когда они отъехали от аэровокзала.

— Да, — неопределенно протянул Николай. — Кадры. У нас таких нет.

— А нам такие и не нужны, — заметил Марат.

— Почему?

— Слишком заметны.

— А им, может, такие и нужны именно потому, что заметны? — наугад спросил Николай. И тут Марат понял, что его озадачило и — он отдавал себе в этом полный отчет — не на шутку встревожило.

За этими двумя он вдруг, после случайного замечания Николая, не понял, но всем своим нутром ощутил страшную, напугавшую его во время встречи с аль-Аббасом силу, беспощадность и кровавую жестокость государства, которому служил аль-Аббас, а через него — и эти двое. Да, не боевики, даже не киллеры, а оружие устрашения. Марат вспомнил вспученные от ненависти глаза Аббаса и его встопорщенные усы. И его слова: «Весь мир должен знать, как мы расправляемся с врагами нашей родины! Весь мир!»

И если у Марата еще были какие-то надежды договориться с этими ребятами: мы вам груз, а вы нам оставите Вадима, — от этих надежд не осталось и следа. Это — не люди. Машины устрашения и убийства. Они ничего не решают, только детали, все главное за них решают другие. Это решение уже принято, и его ни отменить, ни изменить.

«Что ж, придется идти на самый крайний вариант», — понял Марат.

Судьба Вадима была решена.

— Гарика! — приказал Марат Николаю. Тот набрал номер.

— Хорошо меня слышишь?

— Прекрасно, шеф.

— Немедленно пошли ребят к нашему общему другу. С которым я на экскурсию в Ригу летал, понял?

— Понял, шеф.

— Взять его мать, его бывшую жену и дочь и привезти в известное тебе место.

— Но мать же у него парализована, — возразил Гарик.

— Твои проблемы. Возьми «Ниву» или микроавтобус. Обращаться хорошо, но глаз не спускать. И снять на видео пленку. Понял зачем?

— Понял. А с самим?

— Немедленно найти — и в подвал. Теперь будет тебе работа.

— А я вам и раньше это предлагал, — не удержался от упрека Гарик.

— Заткнись и слушай. Пока просто пусть сидит. Когда нужно начать с ним работать — скажу. Все, действуй.

Марат положил на место трубку.

— Вадим уехал, — напомнил Николай. — Сказал, что вернется часов в двенадцать ночи. Алик же вам звонил, мы с ним бабки ему возили.

— В самом деле, — согласился Марат. — Выскочило из головы. Ну, возьмем, когда вернется. Дай-ка мне Ирину.

Николай связал шефа с «Русью».

— Ирочка, мой фрак еще моль не съела? — поинтересовался Марат.

— Ну что вы, мы за этим следим.

— Так приготовь мне его. И ребятам. У кого есть фраки — пусть наденут. А остальные чтобы были — как джентльмены из английского клуба.

— Большой прием? — поинтересовалась Ирина.

— Не большой, но чрезвычайно важный. Стол — по высшему классу.

— Ясно.

— Гарик там далеко? Дай-ка мне его.

— Слушаю, шеф, — раздался голос Гарика.

— Я вспомнил, что наш общий друг уехал, а дома будет вечером. Часов в десять пошли Сергуню, они знакомы, пусть пасет. И как только наш друг появится…

— Ясно. Все?

— Все.

— Будет сделано в лучшем виде. Все в порядке, шеф, мы держим ситуацию под контролем.

Но когда через полчаса Марат вернулся в «Русь», выяснилось, что слова Гарика были, мягко сказать, некоторым преувеличением.

Едва «семерка» Марата остановилась на своем месте на площадке перед баром, к ней подбежал Гарик и открыл дверь.

— Шеф, ни матери, ни жены, ни дочери Вадима дома не оказалось. Он увез их в Перхушково, к дальней материнской родне. Это километров пятьдесят по Горьковскому шоссе и километра три вбок по проселку.

— Ну и? — спросил Марат.

— Мы тут же послали туда три машины. Вот-вот должны вернуться. Час туда, полчаса там, час обратно.

Марат вылез из машины, потянулся, разминаясь, и проговорил, обращаясь не к кому-то конкретно, а как бы вообще:

— Что-то у нас, друзья мои, не клеится. Прокалываемся. И слишком часто. В чем дело, как думаете? Высказывайтесь, не стесняйтесь. Я внимательно выслушаю все замечания.

— Миндальничаем, — поделился своим убеждением Гарик. — Этого Вадима нужно было сразу в подвал — и никаких проблем сейчас бы не было.

— Николай? — спросил Марат.

— Расслабились. Противники мелкие. Поэтому и подготовка хилая. Даже Вадим дает нам десять очков вперед. А какая подготовка у этих, из Риги, я и думать боюсь. Мы перед ними щенки. Они наверняка прошли курс где-нибудь в лагере палестинцев или где там. А уж там учат, я думаю, как надо. Не хуже, наверное, чем в нашей «Альфе».

— Может, нам наших людей в «Альфу» пристроить — на стажировку? — с иронией поинтересовался Марат.

Николай ответил вполне серьезно:

— А это было бы совсем не худо.

Неизвестно, как на это намерен был прореагировать Марат, так как в этот момент к «Руси» подкатили три пропыленные, заляпанные по бокам глиной проселочной дороги «шестерки». Старший доложил:

— Шеф, в Перхушкове Вадима нет и не было уже с неделю — в последний раз за картошкой приезжал, и больше его никто не видел. Всех опросили, даже все дома обошли — там их всего штук сорок. Прошли по кольцевой до Ярославки. Спрашивали, не видел ли кто из ментов красный «Запорожец» с инвалидной коляской на верхнем багажнике. Менты не видели, а на заправке на Ярославке вспомнили: был. Залил полный бак и две канистры. И уехал по Ярославке.

— И вы что?

— Значит, поехал куда-то в другое место. И далеко: полный бак, две канистры. Как его искать? Вот и вернулись.

— Значит, снова прокол, — констатировал Марат. — Сделал нас Вадим. Как школьников. Ты прав, — обратился он к Николаю. — Ни черта мы не готовы к серьезной работе.

— А работа с этими, от Аббаса, будет ой какой серьезной, — заметил Николай.

— Что ж, придется учиться, — заключил Марат. — Сейчас у нас последняя зацепка — сам Вадим. Если и его упустим… Гарик, две машины к дому Вадима. Для страховки. Но — в незаметном месте. Может, на выезде. Может засечь. А возьмет Вадима Сергуня, они знакомы, соседи, так что подозрений не вызовет. Часов в десять вечера чтобы все были там. На случай, если он вернется раньше двенадцати. Все ясно?

— Будет сделано, шеф, — заверил Гарик. — Сам поеду.

— Нет, — возразил Марат. — Ты мне здесь будешь нужен. Пошли самых надежных ребят.

— Самый надежный — это я сам, — попытался возразить Гарик. — Зачем я вам здесь? Ну прием. Торжественный, понимаю. Но Вадим важнее.

— Мне нужно, чтобы во время приема ты был рядом, — объяснил Марат. — Я хочу, чтобы ты их увидел. К тому же они наверняка захотят получить оружие. А по этому делу ты у нас главный специалист.

Гарику ничего не оставалось, как подчиниться.

— Фрак не забудь надеть, — напомнил Марат.

— А это-то зачем? — удивился Гарик.

— Не знаю, — признался Марат. — Но чувствую — лишним не будет.

— С удовольствием, — согласился Гарик. — Давненько не носили мы фраков. Только вот куда кобуру сунуть? — озаботился он. — Под фраком заметно будет.

— Никакого оружия, — приказал Марат. — Только у внешней охраны. Мы с ними в перестрелку вступать не собираемся.

— А если вдруг возникнет необходимость? — спросил Гарик.

Марат усмехнулся:

— Ты даже рукой шевельнуть не успеешь, как будешь трупом. Не обижайся. Просто ты их не видел. А я видел.

Приехали на «Ниве» Алик с Люськой. Доложили: встретили по всей форме, документы у них в полном порядке. Устроили в гостиницу «Украина», они попросили двухместный люкс. Платили сами, нам не разрешили. В «Рента-кар» взяли напрокат красный «БМВ» с откидным черным верхом. И еще одну машину — тринадцатую модель «Жигулей», никакую. Высокий, видимо, хорошо разбирается в машинах: проверил обе за пятнадцать минут, «Жигули» велел сменить, резина ему не понравилась — лысая. Дали с новой. Сказали, что приведут себя в порядок, примут душ и приедут в «Русь». Сами. Москву, говорят, хорошо знают. Единственное, что пришлось объяснить: как от кольцевой попасть в «Русь». Приедут на «бээмвухе», менты на въезде предупреждены. Все.

— Ну и что вы о них скажете? — поинтересовался Марат.

— Блондин — бабник, — поделилась своими наблюдениями Люська. — Поцеловал мне руку, купил цветы. Орхидеи, между прочим. С ним бы я смогла поработать.

Марат перевел взгляд на Алика:

— Твое мнение?

— Гангстеры, — коротко ответил тот. — Даже хуже. Хотя я понятия не имею, что может быть хуже.

Марат с удовлетворением отметил, что в своей оценке он не ошибся. Просто Алик не знал всех подробностей дела и потому не мог сказать, что может быть хуже, чем просто убийцы. А Марат знал.

— Что ж, готовимся к приему, — проговорил он. — Никакой фени, не говорю уж о мате, никаких лишних стопарей. Никаких лишних разговоров. Всем все ясно?

Всем было все ясно.

Около восьми вечера наружная охрана сообщила, что к «Руси» свернула красная «бээмвуха» с откинутым черным верхом. Марат со всеми приближенными вышел на лужайку перед баром. Зеленая трава уже вовсю перла из парной земли, и площадка перед баром выглядела не хуже, чем ухоженный английский газон. Хотя Марат мог об этом только догадываться, потому что в Англии никогда не был.

За рулем «БМВ» сидел блондин. Его манера езды напомнила Марату Сергуню: тот так же обваливался на дверь и старался быть словно бы не внутри машины, а снаружи. И так же курил «Мальборо». К тому моменту, когда красная «БМВ» гостей припарковалась на площадке возле «Руси», все приближенные Марата уже стояли на зеленом газоне, и все это — как оценил сам Марат — выглядело вполне респектабельно.

— Мистер Марат — мистер Родригес, — представил Марата Алик. — Мистер Марат — мистер Сильвио, — представил второго, светловолосого.

— Спасибо за прием, — коротко отреагировал Родригес.

— Вы всегда встречаете гостей во фраках? — поинтересовался тот, кого Алик назвал Сильвио.

— Только почетных, — ответил Марат. — Мы рады приветствовать вас и в вашем лице — многоуважаемого господина аль-Аббаса. Мы высоко ценим доверие, которое он нам оказывает, и сделаем все, чтобы это доверие оправдать. А теперь позвольте познакомить вас с моими ближайшими сотрудниками…

Знакомство с Гариком, Ашотом и другими не вызвало, как заметил Марат, особого интереса приезжих. Верней даже — никакого интереса. Лишь при виде Люськи Сильвио оживился. Он снова, как в аэровокзале Шереметьева, поцеловал ей руку, отпустил пару комплиментов, но Родригес оборвал их общение, и довольно — как тоже отметил Марат — резко. Из чего Марат заключил, что Родригес — главный, а Сильвио выполняет при нем роль ассистента или помощника.

— Прежде чем перейти к делам, позвольте по старинному русскому обычаю пригласить вас к столу, — проговорил Марат.

Ирина, разодетая по этому случаю в сарафан а-ля рюс и кокошник, сделала обольстительный жест: прошу, гости дорогие!

Все поднялись в бар, где был сервирован стол. Как и приказал Марат: по высшему классу. Стол ломился от закусок, начиная от грибов и кончая красной и черной икрой. Приставные столики, расставленные с разных сторон стола, чтобы гостям было удобнее, сверкали всеми шедеврами русского, французского и итальянского виноделия. Сильвио, видимо, хорошо разбирался в винах. Он выловил бутылку немецкого «Киршбахера» урожая 1936 года и поставил ее перед собой.

— А вам? — кокетливо спросила Люся у Родригеса.

— Он не пьет, — ответил Сильвио.

— Вообще? — поразилась Люся.

— Вообще.

— А тогда зачем жить?

— У него есть свои идеи на этот счет, — вместо Родригеса ответил Сильвио.

Марат хотел было прервать ее, но сдержался.

— Какие же? — продолжала щебетать она.

— Родриго, объясните, — попросил Сильвио. — Неужели эта прелестная русская девушка не заслуживает вашего ответа?

Видимо, обаяние Люськи и ее бюста не оставило равнодушным даже Родригеса.

— У каждого свои задачи, — объяснил он. — У мужчин — одни, у женщин — совсем другие.

Марат попытался вывести разговор на общие темы, но из всех попыток понял только одно, правда крайне важное, обстоятельство. Эти оба были не из России, даже не из Латвии, они гораздо лучше ориентировались в ближневосточной политике, чем в политике России и ее бывших сателлитов. Значит, их выписали специально для этого задания, понял Марат и еще больше встревожился.

Но отступать было некуда, оставалось продолжать начатую игру.

Прием явно не получался. То ли все за столом чувствовали необычное напряжение, в каком находился Марат, то ли подействовал запрет Марата насчет спиртного, но все сидели как замороженные и едва ковырялись вилками в обильных разносолах. Только Сильвио оживленно болтал с Люськой.

Минут через двадцать Родригес подал знак Сильвио: закругляйся.

— Займемся делом, — объяснил он Марату.

Сильвио с сожалением оторвался от беседы с Люськой и поднялся из-за стола.

Марат дал знак всем оставаться за столом, а сам провел Сильвио и Родригеса в комнату за баром. Туда же, правильно расценив кивок Марата, вошел и Гарик. Родригес подозрительно посмотрел на него.

— Это мой ближайший сотрудник, — успокоил его Марат. — Итак, у нас три дела, — начал он деловой разговор. — Первое — система связи. — Марат передал разработанную схему Родригесу.

Тот взглянул на нее и сунул в карман.

— Вы должны немедленно передать ее аль-Аббасу, — предупредил Марат.

— Передадим, — пообещал Родригес.

— Второе — груз, — продолжал Марат. — Вы получите его после того, как пройдете русскую таможню и пограничный контроль. Остальное, как мы договаривались с вашим шефом, нас не касается.

Реакция Родригеса была для Марата неожиданной.

— Никакого груза мы у вас брать не будем. За ним приедет другой человек, вам сообщат. Груз нас сейчас не интересует.

— А что вас интересует? — спросил Марат, хотя был совершенно уверен, что знает точный ответ.

Ответил Сильвио:

— Нас интересует такой маленький человек по фамилии Вадим. Господин Костиков.

— Он вам нужен сегодня?

— Нет, — сказал Сильвио.

— Послезавтра, — уточнил Родригес.

— Могу я спросить, почему именно послезавтра? — заинтересовался Марат.

— Акция должна быть показательной, — объяснил Родригес.

Сильвио дополнил, заметив, что Марат озадачен ответом:

— Завтра мы будем делать вид, что ищем его по всему поселку. Причем все должны понимать, что ищут его не местные мафиози, а совсем другие люди. Мы. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Вполне, — ответил Марат.

— А вот послезавтра он будет нам нужен, — продолжал Сильвио.

— Если не секрет, как вы намерены с ним поступить?

— Для вас — не секрет, — бросил Родригес и кивнул Сильвио, как бы разрешая ему объяснить дело в подробностях.

Тот объяснил — небрежным тоном, каким говорят о житейских мелочах, не имеющих особого значения:

— Скорее всего, мы расстреляем его на центральной площади поселка. Днем. И чем больше людей это увидят, тем лучше.

— А как уйдете? — спросил Марат.

— Наши проблемы, — не стал вдаваться в подробности Сильвио.

Вот, значит, зачем им нужна вторая машина, сообразил Марат. Именно «жигуль», тринадцатой модели, «никакой» — как заметила Люська. И еще он понял: у них наверняка есть другие документы. Иначе их в два счета вычислят по номеру машин — и «бээмвухи», и «Жигулей». И полетят они не в Ригу, а в какой-нибудь Рим или Берлин. А оттуда уже, возможно, вернутся в Ригу.

«Грамотно продумано», — отметил про себя Марат.

— Оружие, — напомнил Родригес.

— Что вам нужно? — спросил Марат.

— «Узи».

— «Узи»? — переспросил Гарик, до этого молча сидевший в углу. Он вопросительно взглянул на Марата: — У нас их всего два.

— Нам два и нужно, — кивнул Родригес. — И по два магазина к каждому.

— «Узи»! — все не мог успокоиться Гарик. — Они же бешеных денег стоят!

— Вам заплатят, — заверил Сильвио.

— Будут вам «узи», — сказал Марат.

— Покажите, — приказал Родригес.

— Вам они нужны сегодня? — спросил Марат.

— Нет, послезавтра. Но сейчас мы хотим на них посмотреть.

— Принеси, — кивнул Марат Гарику. Гарик вышел. Минут через двадцать он вернулся в комнату за баром и положил на стол завернутые в промасленную мешковину автоматы.

Чувствовалось, что гости разбираются в оружии не хуже Гарика, а он-то уж был самым большим докой по этой части среди всей команды Марата. Они взяли по автомату, вытерли смазку крахмальными салфетками, разобрали едва ли не до последнего винтика и так же быстро и ловко собрали. Проверили магазины, пощелкали затворами. Судя по всему, осмотром оба остались довольны. Они молча вернули автоматы Гарику. При этом Марат отметил, что оба — почти автоматическим движением — стерли с металла отпечатки своих пальцев.

— Порядок, — сказал Родригес.

— Итак, послезавтра утром мы должны представить вам эти игрушки, — подвел итог разговора Марат. — А заодно и нашего друга Вадима, завернутого в розовую подарочную бумагу. Ленточкой перевязать? — попытался он закончить разговор шуткой.

Но у Родригеса, похоже, с чувством юмора было туго.

— Нет. И никакой бумаги. Вообще-то мы всегда сами решаем эти проблемы. Но раз вы говорите, что это вам нетрудно, не откажемся.

Гости уехали. Было уже начало одиннадцатого. Марат все чаще и нетерпеливее поглядывал на часы. По его приказу Гарик связался по радиотелефону с одной из машин. Сообщил: все в порядке. Ждут. Дома света нет. Сергуня на месте, как раз против подъезда.

И едва он положил трубку, в комнате Вадима зажегся свет.

Вадим уже даже слегка задремал на своем диванчике, как неожиданная мысль заставила его вскочить. «За мной же сейчас приедут!» — сообразил он и поразился тому, что раньше эта совершенно очевидная мысль не пришла ему в голову. И сомнений быть не могло. Ни малейших! Они уже наверняка съездили в Перхушково, никого там не нашли и поняли, что он предугадал их намерения. И сейчас у Марата — только он сам. Нужно смываться. Как можно быстрей!

Вадим поспешно натянул куртку, рассовал по карманам и за пазуху пачки долларов, машинально проверил, выключен ли газ, погасил свет и выскочил из квартиры. И прямо на крыльце нос к носу столкнулся с Сергуней, который стоял на ступеньках и целил из кольта прямо Вадиму в лоб.

— Вадик! — почти пропел Сергуня. — Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!

Судя по тону, он основательно набрался, ожидая Вадима.

— Ну-ка лапки на машину! — приказал он и обыскал Вадима. Вытащил из-за пазухи две пачки баксов, разглядел их при свете фонаря над подъездом и восхитился: — Бабулечки! Вот они, наши бабульки! Приехали, родненькие! — Он повертел их в руках, понял, вероятно, что все деньги в карманы его куртки не поместятся, и кинул пачки на место — под ковбойку Вадима. — Сам Марату отдашь! Чистосердечное признание смягчает ответственность!

И расхохотался собственной шутке.

— Садись! — ткнул он кольтом на пассажирское сиденье. — И без фокусов!

Вадим понял, что сопротивляться бесполезно. Пьяный, пьяный, а пистолет был у Сергуни в руке.

— Если бы ты знал, какие люди хотят тебя видеть, ты бы просто лопнул от гордости, — продолжал Сергуня, заводя машину. — Или вознесся бы на небеса. И вознесешься, гад буду. Если не будешь вести себя разумно. Ну, в путь!

Он лихо развернулся и снес багажником стол, за которым местные пенсионеры забивали «козла».

Вадим протянул руку к ключу зажигания и заглушил двигатель.

От возмущения Сергуня даже задохнулся.

— Да ты!.. — Он ткнул стволом кольта в бок Вадима. — Да я тебя сейчас!..

— Стреляй, — сказал Вадим. — По крайней мере, убьешь, а не сделаешь инвалидом в аварии. Не светит мне инвалидная коляска и переломанный позвоночник.

До Сергуни тоже начало кое-что доходить. Не выпуская из руки кольта, обошел вокруг машины, крепко выматерился, увидев помятый багажник, и, вернувшись, бросил ключи зажигания Вадиму:

— Рули! В «Русь». Но смотри! — Он помахал кольтом. — Если что… понял?

И плюхнулся на пассажирское сиденье.

Вадим перебрался на водительское место, удобно — по длине и наклону — подогнал сиденье и включил двигатель. Приборная доска подсветилась приятным зеленоватым светом, только какая-то красная лампочка мигала, ни на что не реагируя. Вадим пригляделся, понял: не пристегнуты ремни безопасности. Пристегнул свой. Лампочка продолжала мигать. Вадим бросил Сергуне:

— Ремень надень!

— Да пошел ты со своим ремнем! — отмахнулся Сергуня. Освободившись от необходимости вести машину, он крепко отхлебнул из горлышка «Абсолюта» и совсем расчувствовался. — Теперь тебе, Вадик, хана, — разглагольствовал он. — Если бы ты знал, какие люди жаждут тебя видеть! Какие люди! Марат — само собой. А еще двое — из Риги. Ты бы на них посмотрел! Ребята — полный супер!

Вадим слушал вполуха. Машина была, конечно, что надо. Вадиму уже случилось прокатиться на ней — после стычки в развалинах детского санатория, но он снова — хотя обстановка к этому совершенно не располагала — восхитился совершенством Сергуниной «бээмвухи». Он аккуратно провел ее переулками и вывернул на кольцевую. Перед поворотом заметил две «шестерки», на обочине, без огней, В каждой было по два человека. Пропустив Сергунину «бээмвуху», они тоже выехали на кольцевую. Одна резко пошла вперед и обогнала Вадима километра на полтора. Вторая отстала и держалась сзади в полукилометре.

«Подстраховались», — понял Вадим. Но это сейчас не имело никакого значения.

Сергуня еще прихлебнул из бутылки. Кольт мешал ему закурить, и он сунул его за ремень брюк.

— А знаешь, кто еще тебя с нетерпением ждет? — продолжал Сергуня. — Гарик. Да, Гарик! У него даже руки чешутся от предвкушения встречи с тобой. В свое время Марат прикрыл тебя, не отдал ему, а сейчас понял: маху дал. Так что веселенькая у тебя сегодня будет ночка, ох веселенькая!

Мигающая лампочка на панели раздражала Вадима.

— Пристегни ремень, — снова сказал он Сергуне.

— Вот комик! — поразился Сергуня. — Ему жить осталось всего-то часа два-три, а он — про ремень!

И даже не столько эти слова, сколько их наглый, вызывающе самодовольный тон решил судьбу дела. На спидометре было сто тридцать. Вадим догнал до ста пятидесяти. Задняя машина отстала. Справа на обочине Вадим увидел скопление асфальтоукладчиков и резко повернул руль вправо. «Бээмвуха» правым боком со всего размаха врезалась в огромное литое колесо. Вадима ударило ремнями по плечам и так швырнуло вперед, что он головой разбил лобовое стекло. Сергуню же от удара с чудовищной силой выбросило через лобовое стекло вперед, он пролетел метров десять и головой врезался в приподнятый нож бульдозера. Когда Вадим, плечом высадив заклинившуюся водительскую дверь, выбрался из машины и подбежал к нему, Сергуня был уже мертв.

Вадим быстро осмотрелся. Дорога была темная, пустая. Только сзади маячили огни второй машины. Раздумывать было некогда. Вадим перебежал кольцевую, скатился с насыпи и углубился в окружающий дорогу березнячок, за которым светились огни Москвы.

 

III

Турецкий и Косенков приехали на место ночной аварии в десятом часу утра. Дежурная следственно-оперативная группа уже заканчивала свою работу. Место происшествия было сфотографировано, труп увезли в морг еще ночью. Лишь на ноже бульдозера, в который врезался водитель, мелом было обрисовано место удара, а на асфальте рядом с бульдозером — положение тела, в котором он, уже мертвый, лежал.

Картина для оперативников была совершенно ясной. Бутылка «Абсолюта», почти пустая, закатившаяся после удара под сиденье, подтверждала общее мнение. Темно. Скорость далеко за сто двадцать, шансов уцелеть у него не было никаких. Машину изуродовало и развернуло так, что неясно было даже, в какую сторону она ехала. Только по тому, что водитель вылетел вперед, высадив своим телом лобовое стекло, можно было определить направление движения.

Протокол осмотра места происшествия был уже составлен, вызвана аварийка, и только эксперт-криминалист из НТО, научно-технического отдела ГУВД, все еще ходил вокруг останков машины, время от времени озадаченно почесывая в затылке.

Эксперта звали Никита Иванович Кондрашов. Турецкий был знаком с ним едва ли не с начала своей карьеры.

— Вас что-то смущает? — поинтересовался Турецкий после теплых приветствий и обмена мелкими новостями. Эксперту было уже немного за пятьдесят, за годы службы он привык к неторопливости в выводах и даже предположениях. Он ответил не сразу:

— Как вы думаете, сколько человек было в машине?

— Один, разумеется, — удивился вопросу Турецкий.

— Иначе было бы больше трупов, — добавил Косенков.

— Логично, — согласился Кондрашов. — Но только на первый взгляд. Взгляните сюда.

Он подвел Турецкого и увязавшегося за ними Косенкова к лобовому стеклу. Его практически не было, осколки его валялись по всему асфальту, целой осталась лишь небольшая, сантиметров в двадцать шириной, полоска триплекса, да и та была почти вся в трещинах.

— Что вы об этом скажете? — спросил эксперт.

— А что можно об этом сказать? — удивился Турецкий. — Хороший триплекс. От сильного лобового удара он весь рассыпается. А тут водитель вылетел изнутри. Был бы пристегнут ремнями, может, и уцелел бы. Хотя вряд ли, — добавил Турецкий, окинув взглядом то, что осталось от машины.

— Вот эта небольшая круглая вмятинка вам ничего не говорит? — спросил эксперт, показывая на часть уцелевшего стекла.

— Ничего, — признался Турецкий.

— А вам, молодой человек? — обратился Кондрашов к Аркадию.

— Тоже ничего, — ответил Косенков.

— Хорошо, — как бы даже с удовлетворением проговорил эксперт. — Пойдем дальше. Какой у вас рост? — неожиданно спросил он Турецкого.

— Метр семьдесят восемь. Или семьдесят девять.

Эксперт открыл водительскую дверь и кивнул Турецкому:

— Сядьте на водительское кресло.

Турецкий влез в машину. Колени его едва ли не упирались в панель, а ноги приходилось держать согнутыми, чтобы управлять педалями.

— Кресло могло сдвинуться от удара, — предположил Турецкий. — И именно вперед.

— Водитель, между прочим, был примерно вашего роста, — сказал Кондрашов и кивнул Косенкову, который был почти на голову ниже. — А теперь вы попробуйте.

Косенков повиновался. Анатомическое кресло словно бы облило его фигуру, руки свободно лежали на руле, а ноги — точно на педалях.

— Подвигайте кресло, — предложил эксперт.

Кресло двигалось вперед и назад без малейших затруднений.

— А теперь максимально подайтесь вперед, — сказал эксперт Косенкову. — Как можно дальше, как при ударе.

Тот грудью навалился на руль, лоб его коснулся остатков триплекса как раз в том месте, где была вмятинка.

— Еще одна мелкая деталь, — невозмутимо продолжал эксперт. — Обратите внимание: ремни безопасности инерционные. Посмотрите, как выгнуло болт крепления на водительском сиденье. Едва не вырвало. А на пассажирском — целехоньки. Что это значит?

— Что водитель был пристегнут ремнями безопасности, а пассажир нет, — вынужден был сделать вывод Турецкий.

— Ага! — оживился эксперт. — Значит, мы уже говорим не об одном человеке, а о двух, не так ли?

— Один, маленький, как я, вел машину, а высокий сидел рядом, — высказал свое мнение Косенков. — И хлебал «Абсолют», — подумав, добавил он.

— Почти убедили, — признался, подумав, Турецкий.

— Почти? — обиделся Кондрашов. — Вы мне напоминаете старшего нашей группы, которого убедить вообще ни в чем невозможно. Особенно если это дело из ряда обычных ДТП переходит в разряд преступлений. Последний эксперимент, — пообещал он. — Когда сюда приехали оперативники, водительская дверь была открыта. А теперь смотрите.

Он с силой захлопнул дверь и предложил Турецкому:

— Попробуете открыть?

Несмотря на все усилия, открыть дверь снаружи Турецкий не смог.

— А теперь вы, изнутри, — кивнул эксперт.

Косенкову пришлось несколько раз изо всей силы садануть плечом по двери, прежде чем она поддалась.

— Подвожу итоги, — сообщил эксперт. — Если следовать вашей, Турецкий, версии, единственный водитель машины сначала разбил себе голову о бульдозер, потом вернулся, влез через лобовое стекло в салон и изнутри открыл водительскую дверь.

Косенков засмеялся. Турецкий хмуро задумался:

— Тогда где же водитель?

— А это уже вопрос не ко мне. К вам, милейшие.

— Вы укажете это в заключении криминалистической экспертизы по этому делу? — спросил Турецкий.

Кондрашов пожал плечами:

— Тут — обычное дорожно-транспортное происшествие. И, как говорится, с плеч долой. Единственное, что я могу, — изложить свою версию в акте экспертизы. А еще лучше — в протоколе допроса эксперта.

— Сделайте это, Никита Иванович, — попросил Турецкий. — Вот вам протокол, внесите свои показания и перешлите мне. — Он повернулся к Косенкову: — Я всегда говорил: Никита Иванович — криминалист номер один в НТО!

— Только для вас, Саша. Хотя я понимаю, что ваши слова — это просто грубая лесть.

— Ничего подобного, — запротестовал Турецкий. — Чистая правда!.. Так… интересные дела… — пробормотал он, еще раз обходя машину, к которой уже подползала задом техничка.

— Интересно другое, — отозвался Кондрашов. — Действительно интересно. Я вот о чем думаю: каким же классом должен был обладать водитель, чтобы на такой скорости ударить машину точно туда, куда нужно. Левее — остался бы жив пассажир. А хоть на десять сантиметров правее — водителя не спасли бы никакие ремни. Вот что действительно интересно, друзья мои!

— А если вышло случайно? — предположил Турецкий. — Если это просто авария?

— Где же, в таком случае, водитель?

— Вопрос, — согласился Турецкий.

— Но он же, наверное, тоже сильно поранился, — предположил Косенков.

— Наверняка, — согласился эксперт. — Лоб у него точно разбит. И лицо порезано осколками, тоже наверняка. Но, по-видимому, не настолько он поранился, чтобы не найти в себе сил и уйти с места происшествия. Назадавал я вам вопросов? — усмехнулся Кондрашов. — Ну, решайте, вам за это деньги платят.

Он помахал рукой и пошел к дежурной милицейской машине, откуда ему уже нетерпеливо сигналили.

Когда Турецкий и Косенков вернулись в Генпрокуратуру и зашли, как им и было велено, к Меркулову, в кабинете заместителя генерального прокурора только что закончилось оперативное совещание. Сообщение Турецкого о том, что удалось выяснить на месте аварии, вызвало сначала недоуменное молчание, а затем началось оживленное обсуждение.

С выводами Кондрашова все согласились сразу. Тем более что Никита Иванович, уже расставшись со следователями, снял отпечатки пальцев с руля «БМВ», а потом — уже в морге — у погибшего. Они не совпали. Спорить тут было не о чем: в машине было двое.

С Барыкиным все было ясно. Но вот кто был тот — второй? И что это было: случайная авария или преднамеренное убийство? Ясно, что, когда фоторобот Барыкина распространили по Москве, это сразу стало известно организаторам и Барыкина они не могли не убрать. Но — таким способом? Слишком сложно. И слишком опасно для исполнителя убийства, если это было убийство.

Напрашивалось самое простое объяснение: авария произошла случайно, а водитель скрылся, чтобы избежать ответственности. Но здесь были серьезные контраргументы. Кольцевая в этом месте, хоть и заставленная по обочинам асфальтоукладчиками, бульдозерами и катками, была достаточно широкой, свет у этой модели «БМВ» был прекрасный, и случайный наезд на каток был практически невероятен. Значит, специально? Зачем?

Водитель и Барыкин были, бесспорно, знакомы, и, может быть, очень хорошо: Барыкин не доверил бы свою роскошную машину незнакомому человеку. Значит, в машине сложилась какая-то ситуация, которая и заставила водителя идти на смертельный для себя риск, чтобы избавиться от попутчика.

Позвонили в НАМИ, на полигон, где испытывают машины на безопасность. Сначала задали общий вопрос: можно ли так рассчитать и выполнить лобовой удар, чтобы водитель остался жив, а пассажир, не пристегнутый ремнями, погиб? Там даже засмеялись: наши испытатели проделывают подобное в день по два-три раза. Приезжайте — посмотрите. Собрали все фотографии искореженной «бээмвухи» и послали с ними одного из следователей на полигон НАМИ.

Минут через сорок он позвонил: точно рассчитанный удар, ни малейших сомнений. Причем выполнен водителем, каких даже у них, на полигоне, раз-два, и обчелся.

Значит, убийство. Но кто же был тот, второй? Ответ на этот вопрос мог бы полностью разъяснить ситуацию. Но у следователей не было даже намека на сколько-нибудь достоверное предположение.

— Закрыли тему, — подвел итог Меркулов. — Пока. Информации нет, так что впустую сушим мозги, по третьему кругу уже пошли. Поживем — узнаем, какие наши годы! — привычной шуткой заключил он. Позвонил в фотолабораторию: — Снимки готовы? Давайте их сюда. Ну, ничего, что сырые…

Принесли фотографии, скрытно снятые возле «Руси», не успевшие еще даже подсохнуть, разложили на старых газетах на полу, потому что места на столе и подоконнике явно не хватило бы. Ребята хорошо поработали, сняли человек тридцать, причем каждого в двух-трех ракурсах, так что снимков набралось под сотню. Пристальное их изучение ничего не дало. Ни одного знакомого лица. Одна была явно барменша — с мощными плечами и в сарафане, другая — красивая девушка из тех, что пасутся возле «Националя». Мужчины — определенного сорта, из деловых, может быть — «новых русских», как их принято было теперь называть. Было что-то общее в их выражении лиц, спокойном и самоуверенном, в уверенности жестов — насколько их могла передать статичная фотография. Человек десять было из «качков» — явно охрана.

— А ведь это — сходняк, — поделился своими выводами Турецкий.

— «Русь», видимо, их база, — подтвердил Меркулов. — Но — кто они? Александр Борисович, что тебя там так заинтересовало? — спросил он, обратив внимание, что Турецкий уже минут десять рассматривает три снимка, поднеся их к окну, чтобы разглядеть получше.

— По-моему, я знаю этого типа, — не сразу ответил следователь. — Мне кажется, что я его знаю. — Он подумал и еще раз поправился: — Я чувствую, что его знаю.

На снимке в трех ракурсах был изображен очень полный, словно бы выпирающий из темного серого костюма человек лет сорока, с блестящим от пота лицом: на одном из снимков блики на лице были видны отчетливо. Вот он с явным трудом вылезает из тесной для него «Нивы». Вот стоит с барменшей и пьет из стакана минеральную воду — барменша стоит рядом с бутылкой в руке. Вот он пожимает руку какому-то лысоватому, в ковбойке с подвернутыми рукавами.

— Точно знаю, — с неожиданной решительностью повторил Турецкий. — Знаете, кто это? — спросил он Меркулова.

— Нет.

— По-моему, он.

— Кто — он?

— Второй. Который убил Осмоловского!

— Ну, ты загнул, — засмеялся Меркулов. — Ты же его в глаза не видел!

— Не видел, — согласился Турецкий. — Но проверить не помешает.

— Твои действия? — спросил Меркулов.

— Поеду в институт и еще раз допрошу всех. Фотографии — люкс. Может, кто и вспомнит.

Он был почти на сто процентов уверен, что прав. Сошлись воедино все мелочи, которые он скрупулезно выуживал и в институте Осмоловского, и у академика Козловского.

— А мне можно с вами? — попросился Косенков.

— Нет, — решительно отказал Турецкий. — Будешь мешать.

— Чем я могу помешать? — обиделся Косенков.

— Ты будешь мешать мне думать, — ответил Турецкий и, не вдаваясь в разъяснения, вышел из кабинета и быстро сбежал вниз, к машине.

— Не расстраивайся, у меня есть для тебя дело. И очень важное. — Меркулов счел необходимым утешить молодого следователя. — Ребята, все свободны, занимайтесь своими делами, — отпустил он следователей, все еще разглядывающих фотографии. Когда кабинет опустел, взял один из снимков и подвел Косенкова к окну. На снимке была барменша.

— Что ты про нее можешь сказать? — спросил Меркулов.

Косенков только пожал плечами:

— Бабища.

— Но не без изюминки, — добавил Меркулов. — Хотя в твои юные годы ты в этом еще не разбираешься. Сколько, по-твоему, ей лет?

— Лет пятьдесят.

— Согласен. Пятьдесят лет. Барменша валютного бара. Значит, в торговле она уже лет тридцать, не меньше.

— Почему вы в этом так уверены? Может, недавно сменила профессию. Сейчас многие вынуждены так делать.

— Барменшами валютного бара не становятся случайно. И случайные люди. Она в торговле очень давно. А значит… Ну?

— Могла сидеть, — предположил Косенков.

— Молодец, — кивнул Меркулов. — И значит… Ну?

— На нее есть дело. Или досье.

— Дважды молодец. Вот твое задание: выясни ее фамилию, адрес и найди в архивах все, что на нее есть. И сразу ко мне. Задание спешное, — предупредил Меркулов. — И не афишируй, ясно?

— Зачем вам она? — спросил Косенков.

— Неужели не понял? Мы не знаем этих людей. А она знает. И очень хорошо.

— Думаете, расскажет?

— А почему бы и нет? Если нормально поговорить с человеком… В общем, действуй.

Косенков вышел.

Пока Меркулов занимался текущими делами, а Косенков рылся в архивах, следователь по особо важным делам Турецкий рыскал по этажам института Осмоловского. Аспирантку из Казахстана он нашел сразу, вызвал ее с лекции и показал снимки.

— Это тот человек, которого вы видели в лаборатории Осмоловского?

Она долго рассматривала снимки.

Наконец сказала:

— Похож. Даже очень похож Но точно сказать не могу, я же видела его издалека, через окно.

Турецкий вывел ее на курительную площадку, предложил вглядеться в окна лаборатории Осмоловского и еще раз посмотреть на снимки.

Она с сомнением покачала головой:

— Нет, точно сказать не могу. Есть ощущение, что это он. Но утверждать — нет, не могу. Если бы я увидела, как он двигается, — возможно, узнала бы. А так — извините.

— Что ж, и на этом спасибо. Может быть, нам удастся показать его в движении. И не через окно, а в нашем кабинете.

— Тогда, если он, точно узнаю, — пообещала аспирантка. — Извините, мне нужно на лекцию.

Это было кое-что, но совсем не то, на что рассчитывал Турецкий. Еще с час он бродил по комнатам и показывал фотографии, но никто не узнал изображенного на них человека.

Турецкий по-прежнему был твердо уверен, что он на верном пути, но доказательств практически не было.

Он вышел в скверик перед институтом, присел на пыльную оградку и задумался. Было душно. Зелень уже перла из всех расселин старого асфальта, березы покрылись листвой, но она была еще слабой, не прикрывала от солнца.

Тогда был тоже душный день, даже жаркий, почему-то пришло на память Турецкому. Стоп, сказал он себе. Профессор работал над анализом около трех с половиной часов. Все это время убийцы должны были ждать. Допустим, за это время они сделали какие-то свои дела, но сюда вернуться они должны были ну как минимум за час до завершения работы профессора. Рассуждение самое бытовое: а вдруг он закончит раньше и уйдет домой? А результаты нужны были немедленно. Итак, час. Жарко. И хочется пить. Как и ему самому сейчас. Зайти в институт и попить в туалете из-под крана? Турецкий уже сделал несколько шагов к институтскому подъезду, но тут же остановился. В туалете? Из-под крана? Это Барыкин-то и этот толстяк, у которых денег куры не клюют? Турецкий внимательно огляделся и увидел то, что искал: небольшое открытое кафе на другой стороне улочки. Четыре белых пластмассовых столика с такими же белыми удобными креслами, что-то вроде стойки бара, уставленной фантами и прочими пепси. Что-то в нем словно бы подобралось.

Небрежно, как человек, которому некуда спешить, он подошел к кафе и облокотился на стойку.

— Как вы здесь работаете? — с сочувствием спросил он у смуглой девушки, орудовавшей посудой. — Пекло же! Хоть бы какой-нибудь брезентовый навес сделали, что ли? Знаете, такой, в полоски. И красиво, и прохладно.

— И не говорите! — отозвалась девушка. — Каждую неделю обещают, а толку — нуль! Вам чего налить?

— Минералочки, со льдом, — попросил Турецкий.

— Есть «Нарзан».

— А «Боржоми»?

— Вы будете смеяться, но «Боржоми» кончилось. В понедельник, как раз в мою смену, один толстяк последние запасы выхлебал. Стакан за стаканом. Причем текло с него, как будто только из бани. Аллергия, наверное, — предположила она, размешивая в бокале лед. — Весна, все цветет, у многих аллергия на разное цветение…

Она еще рассуждала о коварностях аллергии, а в голове у Турецкого всплыли слова академика Козловского: «Аллергия, возможно». Сомнений уже не оставалось. Турецкий вытащил из кармана снимки толстяка и показал девушке:

— Это он?

Она взглянула и засмеялась:

— Точно! Такой смешной. И такой толстый, в свою машину еле влез. В школе у нас таких называли «жиртрест».

— А какая у него была машина — не запомнили?

— «Нива». Белая. У нас такая же, только у него новая, а нашей уже пять лет.

Турецкий достал из кармана фоторобот Барыкина:

— А этого парня случайно с ним не было?

— Был. Точно. Этот. С золотой цепочкой, красивой такой. И машина у него — класс! Белая. Не разбираюсь, правда, в иностранных моделях, но тоже новенькая, как игрушка.

— Вы твердо уверены, что эти двое сидели у вас в кафе в понедельник около пяти вечера? — спросил Турецкий.

— Конечно, твердо, — ответила она и насторожилась. — А почему вы спрашиваете?

Турецкий молча показал ей удостоверение следователя Генеральной прокуратуры.

— Неужели бандиты? — испугалась девушка.

— Нет, — на всякий случай решил успокоить ее Турецкий. — Финансовые жучки. Вроде «Чары».

— Вот гады! Так им и надо! — неожиданно горячо прореагировала продавщица. Видимо, и она клюнула на халяву. — Вы их уже арестовали?

— Да, — соврал Турецкий. — Теперь просто ищем дополнительные доказательства. И вы нам очень помогли.

— Спасибо, что ловите таких, — ответила она. — Если что еще от меня будет нужно — я через день здесь, приезжайте.

— Спасибо, — отозвался Турецкий и, едва не забыв расплатиться, влез в служебные, раскаленные на солнце «Жигули». Его прямо распирало от радости. Удалось. Все-таки удалось! Все-таки мы этих гадов взяли! При минимуме исходных данных — ай да мы! Пусть Барыкин мертв, а этот толстяк еще на свободе — детали. Номер его «Нивы» виден даже на снимке, вычислить его — минутное дело.

Но по мере того как машина приближалась к прокуратуре, то и дело увязая в дорожных пробках, настроение Турецкого менялось. Ну, взяли толстого. Доказали, что в момент убийства он был возле института. И что? Даже если аспирантка из Казахстана твердо опознает его — что? Любой адвокат докажет, что она могла ошибиться: видела-то она его издали и через стекло. А что еще? Сидел с Барыкиным? Мало ли кто с кем может сидеть. Может, случайно разговорились. Барыкин — убийца, это ясно. Но толстый-то причем?

Мало. Знать — знаем, а доказать пока не можем. Ни один судья такое дело даже к рассмотрению не примет. А примет — вынужден будет освободить из-за недостатка улик. А уж адвокаты там будут не из последних.

Что же делать?

Турецкий немного поколебался и свернул к конторе Грязнова.

В прокуратуру он вернулся часа через два. Меркулов сидел за своим столом в сильных, для чтения, очках и при свете настольной лампы внимательно изучал какое-то средней пухлости архивное дело. На молчаливый вопрос Турецкого кивнул на фотографию барменши, лежавшую рядом с папкой.

— Интересно? — спросил Турецкий.

— Как взглянуть. Для детектива не годится, но нам — может быть и интересно. И даже очень. От этого света глаза устают, — пожаловался он и выключил настольную лампу. — Докладывай.

Турецкий сообщил: второй убийца узнан. Не слишком уверенно — аспиранткой из Казахстана и безусловно — продавщицей газированной воды. Установлена личность — по номеру «Нивы»: Мишурин Александр Яковлевич, сорока одного года, два высших образования: финансовое и юридическое, член коллегии адвокатов, финансовый и юридический консультант нескольких фирм.

— Значит, тебя можно поздравить?

— Можешь. Авансом. Нет главной улики: никто не видел его в самом институте. Аспирантка для суда — не в счет.

— Все равно поздравляю. Все-таки вычислил. Очень хорошо, Саша. А улики мы добудем.

Необычное добродушие Меркулова крайне удивило Турецкого.

— Костя, мы — на пустом месте, — счел он необходимым уточнить ситуацию.

— Не прибедняйся, не на таком уж пустом. Просто нужно еще немного поработать. И главное сейчас — достать его отпечатки пальцев.

Турецкий выложил перед ним хорошо проработанный и увеличенный дактилоскопический снимок. Коротко объяснил:

— С руля его «Нивы».

— Ты проник в чужую машину без санкции прокурора? — поразился, вернее, сделал вид, что поразился, Меркулов. — Ай-яй-яй, это нехорошо!

— Я? — в свою очередь сделал вид, что возмутился, Турецкий. — Нарушить требования Уголовно-процессуального кодекса?! За кого вы меня принимаете?

— Грязнов?

— Да. В конце концов, дактилокарту Мишурина мы все равно получили бы, и вполне официально. А сейчас нам нужно просто совершенно точно убедиться, что он — это он. Кабинет Осмоловского и его лаборатория по-прежнему опечатаны, — продолжал Турецкий. — Этот толстый, Мишурин, явно непрофессионал. Он не мог не наследить. Садился в кресло, клал руки на стол, открывал и закрывал дверь. Нужно завтра же послать очень сильную бригаду, и пусть еще раз все хоть обнюхают, но пальчики должны найти. Особенно пусть проверят принтер. Когда он вырывал распечатку, другой рукой он должен был опереться на деку. Бумага крепкая, ее так просто не вырвешь.

— Согласен, — кивнул Меркулов. — А пока — чтобы ты ночь от волнения не провел без сна, возьми-ка вот это.

Он аккуратно взял за край обернутую в целлофан визитную карточку и протянул Турецкому. Сквозь целлофан было видно: «Александр Федорович Минкус, начальник отдела стратегического сырья Московской государственной таможни». С обратной стороны та же надпись, но на английском.

— Минкус? — повторил с недоумением Турецкий. — Так он представился академику Козловскому, у него записано. Но ведь никакого Минкуса нет. Как и такого отдела на таможне. Мы специально проверяли. Липа это.

— Минкуса, возможно, и нет, а вот пальчики на этой визитке наверняка есть. Иди в НТО, пусть сделают дактилокарту и идентифицируют.

— Откуда у вас эта визитка? — спросил Турецкий.

— Это я тебе потом скажу, — пообещал Меркулов. — Двигай. И стой у них над душой, пока не сделают. Скажи: мой приказ. Все. Не мешай мне работать.

Меркулов включил настольную лампу и вновь углубился в бумаги.

Турецкий взял за край целлофана визитку и отправился к экспертам НТО, надеясь, что ввиду близкого окончания рабочего дня они не пошлют его куда подальше.

Послали. К счастью, не куда подальше, а поближе — в соседний киоск за бутылкой. Турецкий с радостью принял это условие. Ребята тут же принялись за работу. Турецкому оставалось лишь ждать.

Минут через двадцать в кабинете Меркулова раздался телефонный звонок.

Не отрывая взгляда от документов, он взял трубку:

— Слушаю.

— Докладывает следователь Косенков, — прозвучало в мембране. Меркулов выключил настольную лампу и повторил: — Можешь говорить, слушаю.

— Объект сдала смену и прибыла домой.

Меркулов перебил:

— Говори уж просто — Ирина Ивановна. А то звучит совершенно идиотски: объект сдала смену. Продолжай.

— Смены у нее через день: день — с утра до четырех, день — с четырех до двенадцати ночи, но часто кончает позже — часа в два, даже в три, в зависимости от гостей. Сегодня она закончила в начале пятого, приехала домой на «восьмерке», у нее своя «восьмерка», поставила машину в гараж и с двумя сумками пошла домой. В квартире никого не было. И сейчас, кроме нее, нет. Гостей, видимо, не ждет.

— Почему ты так думаешь? — спросил Меркулов.

— Минут через тридцать вышла во двор с мусорным ведром. У помойки поболтала с соседкой, пожаловалась: ноги пухнут, не высыпаюсь, сейчас поужинаю и спать — до утра. В домашнем халате, без прически, в тапочках.

— Дальше.

— Сейчас — дома. Свет горит только на кухне. Видимо, готовит ужин.

— Адрес? — спросил Меркулов.

Косенков продиктовал. Добавил:

— Это в районе метро «Щелковская».

— Найдем, — заверил его Меркулов. — Выезжаю. А ты отправляйся в научно-технический отдел и помоги Турецкому заставить экспертов сделать то, что я им приказал. Висите у них над душой — вдвоем.

— Константин Дмитриевич, а может, мне самому допросить барменшу? — предложил Косенков. — Или Турецкий пусть допросит. Зачем вам время терять, у вас дел поважнее хватает.

— Спасибо за заботу, — усмехнулся Меркулов. — Но я не собираюсь ее допрашивать.

— А зачем же вы к ней хотите ехать?

— Просто поговорить.

— Но и мы могли бы поговорить.

— Могли бы, — согласился Меркулов. — Но у вас ничего не выйдет. Если выйдет — только у меня…

Меркулов сложил все полученные утром снимки и фоторобот Барыкина в большой коричневый конверт, конверт сунул в видавший виды кожаный портфель, туда же положил архивное дело и вышел из кабинета.

Барменша жила в длинном двенадцатиэтажном доме, торцом выходившем на Щелковское шоссе. Дом был обычный, с размалеванными подростками стенами, с выбитыми стеклами, так что встроенный домофон висел только для видимости. Меркулов поднялся на лифте на четвертый этаж и нажал кнопку звонка.

Готовясь к этому разговору, внимательно изучая архивные материалы по делу, вернее, по двум делам барменши «Руси» Ирины Ивановны, Меркулов не составлял никакого плана разговора, не готовил «домашних заготовок» — неожиданных, ставящих в тупик вопросов, не искал он и информации, которая могла бы своей неожиданностью поразить допрашиваемого и заставить его расколоться. Он действительно не собирался ее допрашивать. Он ехал к ней, чтобы поговорить как человек с человеком. Опыт подсказывал ему, что, если эта Ирина Ивановна — тот тип, к которому он ее интуитивно отнес, все получится. Ошибся — ну, значит, ошибся. Не первый раз. И, наверное, не в последний.

За дверью отчетливо прозвучал мелодичный звонок, но никакой реакции не последовало. Видимо, слишком громко работал телевизор. Меркулов вновь нажал кнопку, подержал ее подольше. За дверью послышались шаги, женский голос спросил:

— Кто там?

— Я хотел бы поговорить с Ириной Ивановной, — ответил Меркулов и встал так, чтобы через дверной глазок ее можно было хорошо разглядеть.

Пауза. Разглядывала.

— А кто вы?

— Заместитель Генерального прокурора России генерал Меркулов.

Длинная пауза.

— Покажите документ, — потребовали из-за двери.

Меркулов поднес к глазку служебное удостоверение. Предложил:

— Давайте, я его лучше вам под дверь подсуну, а то так ничего не увидите.

Пауза. Покороче. И — решительно:

— Подсовывайте.

Это было, конечно, не по правилам, но Меркулов без колебаний протолкнул удостоверение под дверь.

Длинная пауза. Потом звякнул замок, повернулся ключ во втором, и дверь открылась.

— Заходите.

Как и докладывал Косенков, барменша была в домашнем халате, вполне обычном, без всяких там фазанов, и в таких же обычных тапочках, в каких ходят дома обычные женщины.

— Проходите, раздевайтесь.

Она посторонилась, впуская Меркулова, и заперла за ним дверь. Пока он снимал плащ, молча рассматривала его.

— Не разувайтесь, мне все равно убираться, — проговорила она, заметив, что он взглядом ищет какие-нибудь тапки.

— Вообще-то я уважаю труд женщин…

— Завидую вашей жене.

Ирина Ивановна молча вернула Меркулову его удостоверение, провела в гостиную, из которой выходила еще одна дверь, очевидно, в спальню. Дом был старой постройки, со смежными комнатами и тесным пеналом прихожей.

— Располагайтесь, — показала она на кресло. — Чаю?

— Не откажусь.

Пока барменша звенела чашками на кухне, Меркулов осмотрелся. Мебель. Ну, мебель как мебель. Немного хрусталя в серванте. Обычный ковер на стене. И телевизор тоже самый обычный, «Рубин».

— Теперь я понимаю, почему у вас нет железной двери, — заметил Меркулов, когда хозяйка внесла поднос с чаем и вазу с какими-то печеньями.

— А что у меня красть-то? — усмехнулась она. — Разве что саму меня, так я и рада бы, да охотников нет.

— Не скромничайте, Ирина Ивановна. Вы многим молодым дадите пять очков вперед.

Она снова усмехнулась:

— Ну, спасибо. Как мне вас называть? Товарищ генерал? Или гражданин прокурор?

— Называйте меня просто Константином Дмитриевичем. Я сейчас для вас и не генерал, и не прокурор.

— А кто же?

— Человек, попавший в трудное положение, который пришел к человеку, попавшему в трудное положение.

Она была явно не из тех, кто за словом лезет в карман, но эти слова Меркулова ее озадачили.

— Значит, вы — в трудном положении? — уточнила она.

— Да, — кивнул Меркулов.

— И я тоже, по-вашему, в трудном положении?

— Да, — повторил Меркулов. — И вы сами это прекрасно знаете.

— Что же я знаю?

— Вы очень неглупая женщина с богатым жизненным опытом. И не можете не понимать, что у вас в «Руси» обосновалась банда.

Она даже руками всплеснула:

— С чего вы взяли? Какая банда? Приходят люди, кушают, выпивают, танцуют — какая банда, Константин Дмитриевич, о чем вы?!

— Банда, — повторил Меркулов. — И очень сильная, очень серьезная и очень опасная. И есть у меня ощущение, что вам самой это не очень нравится. А правильнее даже — очень не нравится.

— Есть гости, которые нравятся, есть, которые не нравятся. А чем они занимаются — не наше это официантское дело разбираться.

— Я сейчас о другом… — Меркулов подошел к серванту и взял в руки фотографию очень симпатичной молодой девушки, чем-то похожей на саму Ирину Ивановну.

— Дочь, — объяснила барменша. — Тоже Ирина. Сейчас учится.

— На третьем курсе колледжа в Итоне, — уточнил Меркулов.

В глазах барменши мелькнул испуг.

— Откуда вы знаете?

— А разве это так трудно узнать? Кстати, теперь я понял, почему в вашей квартире не больше роскоши, чем, скажем, в моей. Или в квартире какого-нибудь инженера. Дорого платить за учебу?

— Ой, и не говорите! Все, что зарабатываю, туда уходит. Лишней тряпки себе купить не могу. Но ведь дочь — единственная, сама воспитывала, без мужика. Пусть сама не больно многому выучилась, так хоть она пусть получит настоящее образование. Ради этого и вкалываю как лошадь.

— И вот представьте: пройдет совсем немного времени, она закончит курс и вернется домой. Девочка красивая, из Итона — а ну какой-нибудь из ваших… пусть так и будем называть их — гостей — глаз на нее положит?

— Глаз? На мою Иришку? Да я любому глаза выцарапаю! Разогнались! Своих б… им мало! Я ее к «Руси» и близко не подпущу.

— Запрете под замок? А вдруг прознают и попросят привезти?

— Я привезу! Я им такого привезу!

— Ирина Ивановна, а ведь они и спрашивать вас не будут. Неужели вы не понимаете, что это люди, для которых главное — их животный инстинкт: мне, все, сразу, немедленно. И если жизнь человека для них — тьфу, то про честь и говорить неуместно. Вы же не хотите, чтобы ваша единственная и любимая дочь стала ресторанной валютной б…?

— Пейте чай, стынет, — хмуро кивнула барменша.

— Спасибо… очень хороший чай… — Меркулов сделал глоток и отставил чашку. — Платят-то они хоть хорошо?

Ирина Ивановна только рукой махнула:

— Какой там хорошо! У меня подруга официанткой в обычном ресторане работает, валютном, конечно, так она в три раза больше приносит.

— А что ж так? — удивился Меркулов. — Денег им вроде бы не занимать.

— Не в этом дело, — объяснила Ирина Ивановна. — Платят за себя нормально, даже хорошо. Но если в зале всего шесть человек вместо пятидесяти — что я имею, хоть золотом они плати? А у нас постоянно: то спецобслуживание, то еще что. Ментов на въезде купили, чужие машины заворачивают. А они-то как раз — с иностранцами, им наша «Русь» — в самый бы кайф. Кухня у нас отменная. И вообще. Представляете, даже рекламу нашу отовсюду велели убрать. Чтобы поменьше чужих у нас было. И убрали, а что сделать. Скоро все вообще забудут, что был такой ресторан «Русь».

— Вот вам второй аспект ваших проблем — чисто экономический, — констатировал Меркулов. — Есть и третий, — помолчав, сказал он. — Вы в этот бар вложили все, что копили всю жизнь, правильно?

— Ну, я не одна в доле. Но… Конечно, правильно, — согласилась Ирина Ивановна.

— И вот представьте, что в один прекрасный день между вашими… гм, гостями… и какими-то другими, назовем их тоже гостями… произойдет то, что на современном жаргоне называют разборкой. И в результате ее ваш прелестный деревянный теремок под названием бар «Русь» попросту взлетит на воздух? Может быть, вместе с вашими гостями. И даже скорее всего. Вы никогда не допускали такую возможность?

Барменша ответила не сразу.

— Допускаю. Каждый день, будь они прокляты, допускаю! Утром подъезжаю, с горки гляну — стоит. И хоть крестись, слава Богу… А что я могу сделать? Они сначала наехали, как на всех, я отстегивала. Потом им понравилось: место тихое, спокойное, вокруг почти никакого жилья. Брать с меня, правда, перестали. А толку-то? Нравится не нравится, а что я могу сделать? — повторила она.

— Вы — не можете, — согласился Меркулов. — А мы — можем.

— Вы? — с иронией переспросила барменша. — Так что ж не делаете? Ко мне пришли. С трудным положением. В чем же оно, ваше трудное положение?

— Банду мы возьмем. Раз уж на нее вышли — обязательно возьмем, можете не сомневаться. Это только вопрос времени. С вашей помощью или без нее. Но с вашей помощью мы смогли бы это сделать гораздо быстрей. Вот почему я к вам и пришел.

— Чем же это я могу помочь?

Меркулов вынул из портфеля пакет с фотографиями и протянул их барменше. Она молча перебирала их одну за другой.

— Вы знаете этих людей? — спросил Меркулов.

— Кого знаю, кого не знаю, — уклонилась она от прямого ответа.

— А мы не знаем почти никого, — признался Меркулов. — Узнаем, но на это уйдет время.

Барменша молчала.

— Что ж, я вижу, что не сумел убедить вас в том, что у нас общие интересы. Жаль.

Он собрал фотографии, засунул их снова в пакет, а пакет — в портфель. Но пакет как-то не так повернулся, и Меркулову пришлось вначале вынуть из портфеля архивное дело барменши, пристроить пакет, а потом вернуть на место и папку досье.

При виде папки Ирина Ивановна нахмурилась:

— Вот, значит, в чем дело. Вы и историю мою подняли? Да, сидела. В молодости, по глупости, за растрату. Было.

— Два раза, — поправил Меркулов. — Во второй раз дело не дошло до суда из-за амнистии.

— И что? — с вызовом спросила барменша. — У меня каждый квартал ревизия, и всегда все чисто. У меня вообще дела чистые.

Меркулов усмехнулся. Продолжая укладывать папку в портфель, он заметил:

— Вас всякий раз проверяли местные ревизоры. В течение последних десяти лет. Ирина Ивановна, не считайте меня недоумком. Я тоже кое-что видел в жизни. И если сейчас прислать к вам мощную финансовую группу для аудиторской проверки за последние десять лет, я думаю, что лет пять строгого режима вам обеспечено. Или даже семь — в силу рецидива преступлений. А такие группы у нас есть. И их не достанут ни ваши покровители, ни даже высокие покровители ваших бандитов.

Ирина Ивановна уточнила:

— Значит, если я не соглашусь вам стучать, вы посадите меня на пятерку? Или даже на семь лет?

Меркулов защелкнул портфель и встал.

— Нет. Мы могли бы это сделать без малейших усилий, но делать этого не будем. Наши дела — особо важные преступления. Если бы я решил это сделать, это была бы просто месть вам с моей стороны. А мне не за что вам мстить. Я на вас не обижен, каждый человек сам отвечает за свою судьбу. Поверьте, Ирина Ивановна, я вам даже сочувствую. Потому что мои проблемы — служебные. А ваши — ваши совсем другие. Спасибо за чай. Где-то тут был мой плащ.

Ирина Ивановна молча подала ему плащ.

Натягивая его, Меркулов предупредил:

— Мы с вами никогда друг друга не видели и никакого разговора между нами никогда не было. В этом-то со мной вы, надеюсь, согласитесь? Извините, что побеспокоил вас. Спокойной ночи.

Он остановился у двери, ожидая, когда барменша ее откроет.

— А если я вас заложу своим? — неожиданно спросила она.

Меркулов безразлично пожал плечами.

— Пожалуйста. Это их всполошит, а чем больше они всполошатся, тем больше наделают ошибок. Нам же лучше. Но сразу возникнут вопросы — у них: а почему это именно к вам приезжал заместитель генерального прокурора, почему именно вечером, один? Не проговорились ли вы о чем-то ненароком? А может, что-то и специально рассказали? Так что подумайте, прежде чем закладывать меня, как вы сказали, своим. Так вы меня выпустите или нет?

Но вместо того чтобы отпереть дверь, Ирина Ивановна решительно протянула руку к портфелю Меркулова:

— Давайте ваш конверт.

Через час на обороте почти всех фотографий рукой Меркулова со слов Ирины Ивановны были записаны клички, имена, адреса, которые она знала. Некоторые люди на снимках оказались случайными посетителями.

Закончив работу, барменша попросила:

— Возьмите их, Константин Дмитриевич. А то у нас последнее время черт-те что творится, Марат бросается на всех как бешеный, Сергуня на своей тачке разбился, какой-то парень, который им позарез нужен, сбежал. Ужас, в общем.

— Марат — это вот этот? — кивнул Меркулов на снимок.

— Ну да, я же сказала. Он у них самый главный.

Меркулов показал Ирине Ивановне фоторобот Барыкина:

— А этого человека вы знаете?

— Это и есть Сергуня. Который разбился по пьянке на кольцевой.

Меркулов написал телефон своей секретарши Валерии Петровны и передал листок барменше. Предупредил:

— Ирина Ивановна, если случится что-то экстраординарное или вам понадобится наша помощь, позвоните по этому телефону и скажите только одну фразу: «Для Константина Дмитриевича есть важное сообщение». Я буду знать, что это вы. И свяжемся с вами, найдем способ. А теперь — спасибо вам. Еще раз — спокойной ночи!..

В кабинете Меркулова его дожидались Турецкий и Косенков. Оба были в подозрительно приподнятом настроении, и Меркулов верно угадал причину.

— Много у вас выдоили?

— Две бутылки, — признался Турецкий.

— Но больших, — педантично уточнил Косенков.

— Зато смотрите… — начал Турецкий, но Меркулов его перебил:

— Сначала посмотрите вы.

Он выложил перед ними снимки и показал надписи на обороте.

Турецкий от восхищения только развел руками:

— Ну, Константин Дмитриевич, у меня нет слов! Но и у вас сейчас тоже не будет слов.

Он положил на стол перед Меркуловым заключение экспертов НТО. Объяснил:

— Пальцы на визитке Минкуса и на руле «Нивы» Мишурина полностью совпадают.

— Визитка лежала на столе профессора Осмоловского, — сказал Меркулов.

— Это точно? — переспросил Турецкий.

Меркулов достал из стола листок и протянул следователям. Это было заявление на имя заместителя генерального прокурора. Там стояло: «Я, Костиков Вадим Николаевич, 1959 года рождения, проживающий там-то, настоящим подтверждаю, что эту визитную карточку взял со стола профессора Осмоловского лично сразу же после убийства профессора, невольным свидетелем которого я явился. Я готов подтвердить это мое заявление в суде под присягой…» Число. Подпись.

— Откуда это? — не выдержал Косенков. — Просто подарок!

— Один знакомый принес, — неопределенно ответил Меркулов. — И это не подарок, а самая что ни на есть неопровержимая улика. Теперь мы знаем точно: Мишурин — убийца. Ну, а что у тебя?

Турецкий обернулся к Косенкову:

— Скажем?

— Мы же обязаны.

— А если он ночь спать не будет?

— Хватит болтать, — приказал Меркулов.

— Дело вот в чем. На визитке были пальчики трех разных людей. Убийцы. Самого профессора Осмоловского. И еще одни — того человека, который эту визитку взял со стола и принес к вам.

— И что же?

— Пока мы вас ждали, делать было особенно нечего, и мы попросили ребят… ну, просто из интереса… сделать дактилоскопическую экспертизу. Они сравнили пальчики на визитке — этого, Костикова Вадима Николаевича, с пальчиками, которые Кондрашов снял с руля «БМВ». И что бы вы думали? Они совпали на сто процентов. На все сто! — повторил Турецкий. — Что вы на это скажете?

И Меркулов сказал то, чего от него и ждали:

— У меня нет слов.