Вечерок в «Глории» удался на славу! Некоторая тавтология, разумеется, но куда денешься… Одним словом, Гордеев явился домой за полночь в довольно-таки нетрезвом состоянии, но с некоторой сверхзадачей. И первое, что он сделал, — попытался по-трезвому взглянуть на неубранный стол. А увидев, что все после ночных посиделок с Елисеевым осталось так, как и было, принялся вычислять. И процесс этот был для Юрия Петровича важным, хотя и несколько затянувшимся. Суть же его сверхзадачи была связана с тем, что информация о «некотором пристрастии» Евгения Елисеева, о коей Гордеев поведал друзьям в «Глории», ни у кого не прошла мимо внимания.

Еще со следовательских своих времен Юрий Петрович приучил себя в любом деле стараться не упустить ни одной мелочи, даже, может, напрямую иной раз и не относящейся к делу. Историю же с наркотиками, извлеченными из кармана брюк, — почему именно там хранил полиэтиленовые чеки с порошком Минаев, было абсолютно непонятно и вообще не поддавалось никакой логике! — помноженную на рассказанное Минаевым, по убеждению Дениса и его коллег, нельзя было отбрасывать ни при каких обстоятельствах. У наркомана, даже бывшего, своя логика, — настаивал Голованов, которому не раз приходилось сталкиваться с людьми подобного рода.

И вот в небольшом, но приятном застолье в «Глории» возникло предложение попробовать добыть, желательно без информирования об этом самого Елисеева, отпечатки его пальцев. И тогда Гордеев вспомнил, что накануне они пропьянствовали с Женькой почти всю ночь. Причем, как помнил Юрий, разливал исключительно гость. А провести дактилоскопическую экспертизу для Дениса ни малейшего труда не представляло. Тем более что средства на это у адвоката имелись.

И вот теперь, явившись домой и с сомнением поглядывая на некоторое, мягко выражаясь, обилие пустой тары, Гордеев даже засомневался: неужели это они вдвоем с Женькой успели столько «убрать»? Впрочем, ну да, за разговором, за воспоминаниями, за спорами о политике — куда нынче без этой темы! — да еще под закуску… почему бы и нет? Но изобилие нередко усложняет задачу: какую взять бутылку, чтобы было наверняка?

Стал вспоминать, с чего начали. Кажется, с коньяка. Точно! Вот и он — «Белый аист» — удлиненная посуда. Как учили когда-то на лекциях по криминалистике, осторожно взял бутылку за донышко и горлышко, поставил на стол. Начал искать ножницы. Потом долго вырезал из крышки обувной коробки квадраты с отверстиями, надел их на бутылку и уже в таком виде уложил в коробку. Завернул в несколько газет. Еще подумал и выбрал ту рюмку, из которой, по его мнению, пил Женька. Ее — для верности — тоже аккуратно упаковал в ту же коробку. Ну вот, главное дело и сделано. Теперь можно себе позволить наконец выспаться…

Но едва улегся, затрезвонил телефон.

К сожалению, по роду своей деятельности адвокат Гордеев не мог допустить, чтобы крик нуждающегося в его помощи — в любое время суток — оставался безответным. И Юрий Петрович, громко чертыхаясь, тем не менее поднялся и пошел к телефону.

— Привет, я не поздно? — Ну конечно, какой дурак стал бы звонить во втором часу ночи! Разумеется, Елисеев. Он, кажется, уже твердо для себя решил, что если адвокат принял на себя защиту его шефа, то никаких препятствий для бесед с ним теперь не имеется уже воистину в любое время. — Между прочим, — даже с какой-то обидой произнес, вовсе и не собираясь оправдываться, Евгений, — я звонил три или четыре раза. Сегодня. И в последний — как раз когда стали передавать ночные вести, это было в…

— Слушай, друг, а ты можешь короче? — раздраженно спросил Гордеев.

— Чего — короче? — с недоумением ответил Елисеев.

— Ты на часы иногда смотри! Я давно сплю! Кстати, вы с твоим боссом — далеко не единственные мои клиенты. И у меня могут быть, как ты понимаешь, и другие дела!

— Ну извини, — безо всякого, однако извинения, в голосе сказал Елисеев. — В самом деле, почти два. Гляди-ка, я и не заметил. Нет, правда, извини. Я просто хотел поделиться известиями из Белоярска. Или, может, отложить на завтра? Но дело в том, что уже с утра…

— Женя, давай без подробностей! Если возможно отложить, то давай отложим, а если что-то сверхсрочное — давай, в двух словах…

Юрий сделал тактическую ошибку: для Елисеева, видно, сверх и супер в настоящий момент было все, связанное с Минаевым.

— Ну, хорошо, давай в двух словах… — И стал рассказывать — подробно и занудливо, как только он один и умел.

Возмущение по поводу ареста гендиректора «Сибцветмета» поднималось в Белоярске по нарастающей. Сперва появилось сообщение в столичных «Вестях». Но оно вызвало, скорее, всеобщее недоумение. А когда Елисеев дозвонился до руководства предприятия, когда выложил некоторые подробности сперва Гале Сергейченко, как наиболее информированному человеку из окружения Минаева, а затем все повторил заместителю генерального Игорю Платоновичу Журавлеву, вот тут уже возмущение побежало впереди поступающей из столицы информации.

Игорь заверил Елисеева, что немедленно свяжется со своим дядей, депутатом Государственной думы, и постарается выяснить все возможное, чем можно немедленно помочь Минаеву. Но ведь государственные лица, даже имея в карманах по три мобильника и по десятку борзых помощников, находящихся на постоянной связи, нередко находятся вне досягаемости: серьезные совещания, закрытые мероприятия, на которых не рекомендуется вести посторонних разговоров, выезды за пределы зоны слышимости — есть еще и такие районы в России. Да мало ли какие причины могут случиться!

Короче, пока городские и заводские руководители выясняли или артистично делали вид, что выясняли, подробности, причины и поводы ареста Алексея Евдокимовича, народ быстро разобрался в них сам. Естественно, что нашлись и люди, которые подсказали массам верное решение. И вскоре уже бурлило все предприятие. В отделах и в цехах прошли экстренные собрания, на которых сибцветметовские старожилы и ветераны, знающие подноготную экономических баталий на родном предприятии, увидели в аресте своего руководителя явные происки местной краевой власти. И не без причины.

Стали вспоминать историю «опускания» комбината, политику его руководства, пресловутые три миллиарда, уворованные буквально на глазах, за что никто не получил даже порицания, не говоря о более серьезных наказаниях. Словом, много чего вспомнили, как говорится, к месту.

Одновременно с проведением широких собраний вырабатывались и главные требования коллектива, оформлялись в открытое письмо президенту, правительству, ну и, естественно, Государственной думе, где заседал посланец «Сибцветмета», но никакой решительно пользы от этих его «заседаний» никто в Белоярске не видел. Не ощущал на собственной шкуре.

Более того, народные массы, уже не прислушиваясь особенно к разумным доводам заместителя гендиректора Журавлева и его коллег из руководства предприятия, решали все проблемы по-своему.

К губернатору была направлена представительная делегация, понесшая требование коллектива немедленно высказать свое отношение к происходящему беспределу, что на практике говорило о необходимости высшей краевой власти сделать свой выбор. Вы с кем, господин губернатор, бывший уважаемый генерал: с проходимцами, уже неоднократно пытавшимися прибрать предприятие к своим рукам, или с огромным, многотысячным коллективом? Вот прямо так: коротко и недвусмысленно!

Сидя в Москве и пользуясь только той информацией, которая поступала из Белоярска, Евгений узнал, что поход к губернатору, кажется, закончился если еще не всеобщим примирением, о котором мечтает всякая власть — формальным, разумеется, примирением, хотя бы временным, чтобы окончательно развязать себе руки, — то, во всяком случае, выработкой единого мнения по самому на сегодняшний день животрепещущему вопросу.

Несмотря на якобы бесспорные доказательства вины Минаева, никто ни в городе, ни на предприятии даже и не сомневался, что их генеральный директор стал типичной жертвой самой откровенной провокации. Чьей? Властей ли, правоохранителей, которые за «палочку-галочку» кого угодно готовы посадить, конкурентов, недовольных тем, что доход от трудов «Сибцветмета» попадает в казну, а не в их карманы, или все той же пресловутой братвы, чьи хищные взгляды и лапы уже давно шарят вокруг уникальных производств? Народ такими вопросами не шибко задавался: перед ним стояла задача конкретная — освободить директора, и точка! Не понять это настроение мог бы разве что полный идиот.

Губернатора, как уже сказано, таковым никто не считал. Напротив, его блистательное военное прошлое все еще высвечивало над его образом некую весьма положительную ауру. Да, в общем, и обвинить его в открытом воровстве или сотрудничестве с теми, кто мечтал разорить и приватизировать «Сибцветмет», тоже было довольно трудно. Мало ли что говорят! Говорят, что кур доят… А потом — кто говорит? Факты имеешь? Ну и то-то!..

Вот и недавнее очень громкое убийство бывшего губернатора, пожелавшего вернуть себе утерянную власть, возбудившее общественное мнение против губернатора нынешнего — в определенной степени, конечно, — быстро отошло на задний план по сравнению с нынешними событиями. Потому, скорее всего, драчка за губернаторское кресло — это дело верхов, их разборки, низов они редко касаются. В то время как арест гендиректора — событие, задевшее интересы всех и каждого в отдельности.

Примерно в этих словах описал ситуацию в городе Игорь Платонович. И добавил, что губернатор, как человек честный и достаточно умудренный нелегким жизненным опытом, принял, на его взгляд, самое верное решение. Губернатор, оказывается, охотно принял депутацию с «Сибцветмета», отложив все срочные дела, внимательно выслушал все до единого мнения и сообщил, что полностью разделяет искреннее возмущение земляков. Да, в общем, ход давно известный, однако редко применяемый политиками. Для такого хода, распинался Женька, надо быть в первую очередь умным и дальновидным человеком, настоящим политиком…

Такая оценка, надо заметить, показалась Юрию Петровичу, внимательно слушавшему Елисеева, несколько странной, если не сказать вызывающей. Лучший друг человека, идущего в бой за кресло руководителя края, мог бы в принципе и снизить свои оценки. Или все это в самом деле лишь слова, слова?…

Но вообще-то действительно лихой ход, подумал и Гордеев, но отношения своего не высказал, поскольку догадывался уже, о чем пойдет речь дальше. И ведь недаром показалась ему совсем недавно по меньшей мере странной позиция следователя Черногорова. И даже не в том дело, что знакомы они давно и хорошо относятся друг к другу — Эд и Юра. Тут было, конечно, другое! И вот оно стало наконец высовывать свой хитрый носик, словно кикиморка из-под болотной коряжки. Потому и дальнейшее не стало для него откровением, как это попробовал изобразить Женька Елисеев.

…Губернатор поблагодарил рабочих депутатов от имени руководства краем за верное понимание главных задач времени. И добавил, что сам охотно присоединяется к их петиции, куда бы ни решили они направить свои протесты. Губернатор попросил лишь задержать пересылку обращений в Москву до завтра. Он обещал также написать соответствующее обращение в Совет Федерации и Думу и даже предложил свои услуги для передачи этих документов в столицу. На что ему возразили: гонец уже имеется, это секретарь генерального директора Галина Федоровна Сергейченко, которая пользуется на предприятии всеобщим уважением и доверием. «Очень хорошо, — согласился губернатор. — Значит, до завтра?» На том и расстались, все чрезвычайно довольные друг другом.

Итак, завтра первым же рейсом из Белоярска сюда, в Москву, с петициями от рабочего класса и письмом губернатора в поддержку данной петиции вылетает Галочка. Ее надо встретить. Впрочем, все связанное с прилетом и отлетом руководства предприятия лежит на Евгении, и он никогда от своих обязанностей не отказывался.

На этом, кажется, «бобик сдох» — Женька, глубоко выдохнув, наконец замолчал. Гордеев переваривал услышанное, но трубку пока не бросал.

— Ну, чего молчишь? — спросил Женька. — Твое мнение?

— Мое твердое мнение я тебе, пожалуй, скажу завтра, после того как мы встретим эту вашу Галочку и я ознакомлюсь с документами. Надеюсь, мне это не запрещено?

— Да как ты мог подумать! — возмутился Елисеев. — Ты пойми, о ком речь идет!

— А вот этого как раз мне объяснять не стоит. Ну так до завтра? Ты на своем транспорте? Разрешаю по дороге в порт заехать за мной. Вдвоем нам, полагаю, будет сподручней.

— Да? — Женька помолчал. — Ну ладно. Если у тебя не намечено никаких других дел…

Уколол все же, сукин сын, беззлобно подумал о нем Юрий. А Елисеев продолжил, как бы в раздумье:

— У меня, понимаешь, «Жигули»-шестерка, не самая престижная машинка. Может, на твоем «форде»?

— Не получится, — сухо ответил Гордеев. — «Форд» сегодня вне досягаемости. А ехать за ним с утра у меня не будет возможности. Так что думай сам, пока.

И положил трубку. Ишь нахал! Деньги гребешь, а для работы даже престижной какой-нибудь иномарки приобрести не можешь! Понравился ему, видишь ли ты, гордеевский «форд». А «форд» спит сейчас возле «Глории», на стоянке. Надо будет завтра, кстати, найти время и смотаться за ним…

Сон теперь не шел. Гордеев лежал в темноте с открытыми глазами, смотрел, как иногда по потолку передвигаются световые пятна — это от редкого транспорта на улице Башиловка, — и размышлял над услышанным.

Он конечно же понимал, что шаг, сделанный белоярским губернатором, был единственно правильным в той ситуации, какая сложилась в связи с гибелью одного претендента на его стул и арестом второго. Это что ж получается? Никакой альтернативы? Да какой же избирком позволит подобное?! А подбирать себе карманных соперников господину Гусаковскому уже поздно, поезд ушел, агитация идет вовсю. Словом, молодец. Это в том случае, если картинка, нарисованная Женькой, соответствует действительности.

И еще он подумал о том, что с таким выстрелом из провинции вопрос об освобождении господина Минаева уже не имеет альтернативы — дело одного, максимум двух дней. Ну что ж, в их соглашении на защиту клиента ничего не сказано о влиянии на исход дела добровольных помощников. В то время как гонорар определен достаточно четко. Тем лучше, уже завтра-послезавтра можно будет скинуть эту головную боль. Чем не радость?

Покончив с этими соображениями, Юрий вдруг почувствовал, что хмель как-то сам по себе уже давно и напрочь покинул его голову. Вот тебе и на! А чего тогда старался? Как раз и хотел отключить мозги и отдохнуть. Ну все, теперь что касается сна — жди и лови.

Вышел на кухню, чтобы выпить воды. Но минеральной не нашлось, а из-под крана он не любил. Лучше уж, поскольку все равно не спится, заварить чайку… Но когда вскипел чайник, показалось, что самым полезным в настоящий момент будет рюмочка коньяку, предшествующая чашке черного и несладкого чая. А потом, почему надо это делать на кухне?

В результате бутылка — хорошо початая — перекочевала к дивану, куда Гордеев принес большую кружку чая и несколько неожиданно обнаруженных им в холодильнике пирожных — эклеров, которые он очень любил. Видно, вчера их принес Женька, да и позабыл. И слава богу, а то бы еще пили…

Отхлебывая из рюмки коньячок и запивая его крепким чаем с эклерами, Юрий Петрович вернулся теперь мыслями к сегодняшнему разговору в «Глории». Чрезвычайно интересным показалось ему сообщение Всеволода Голованова.

…Отыскать в ОВД «Москворечье» майора милиции Бовкуна оказалось задачей простенькой. Загляните в такой-то кабинет, если он на месте…

Заглянул.

За столом сидел здоровенный крепыш в камуфляжке, с квадратным затылком и заметными складками сзади на шее. Повернул к Всеволоду красное обветренное лицо, минуту пристально рассматривал и вдруг заревел медведем:

— Головач, твою мать! Ты откуда?

Голос у майора был хриплым, словно застуженным. Но громким.

Сева, как цирковой артист на арене, вскинул руки — алле-гоп!

Майор вскочил и ринулся обниматься. С минутку помяли друг друга, потолкались, будто хотели согреться. Уселись друг напротив друга, стали смотреть — глаза в глаза.

— Случайно? По делу? — наконец опросил Бовкун.

— Эх, Славка, — вздохнул Сева, — кто скажет, какое новое дело нам на шею может навесить даже приятный случай?

— Что-то больно мудрено! — хмыкнул Бовкун. — А ты мне попроще, как я своим орлам: ать-два — и полный порядок.

— Славка, ну ты ж меня знаешь!

Тот лишь поднял широкую свою и тоже красную ладонь: мол, можешь не разъяснять.

— Ну вот, услыхал твою фамилию, своим ребятам говорю: он, не он? А ты, отвечают, поезжай да погляди.

— А кто у тебя?

— Да ты их всех помнишь. Демидыч, Самоха, Филя Агеев, другие. Охранная у нас контора. Может, слыхал? «Глория». В районе Сандунов. Не приходилось?

— Врать не буду. Сева, а как с этими? — Он потер большой палец об указательный. — Тити-мити — как?

— Честно? У нас как-то не принято обсуждать эту тему. А в общем, от выработки. Но в среднем — до штуки. Ну, в баксах, сам понимаешь.

— Оч-чень, скажу, неплохо! — протянул, посерьезнев, Бовкун. — Да, хлопцы, молодцы, ничего не скажешь… И как — надежно?

— В смысле?

— Ну, как говорится, на год или на достаточно обозримое пространство, к примеру до лета?

— Ха! Летом как раз самая служба! Блядство и ревность, как тебе должно быть известно, друг без дружки не существуют. Ну а кроме того, имеем хорошие контакты с МУРом. Нынешний генерал и создавал в свое время нашу контору. Так что и там ребята нас без внимания не оставляют… Слушай, а чего это мы — как неродные? У вас тут есть что-нибудь подходящее для краткой встречи однополчан, а? — засмеялся Сева.

Бовкун обрадовался. И через пяток минут, отдав необходимые распоряжения, он заявил в соседнем кабинете, что удаляется на полчаса для серьезной беседы, и они перебежали через дорогу, а потом, пройдя дворами, выбрались к довольно приятной кафешке.

— Здесь у меня… — важно покачал ладонью Бовкун. — Ну, сам понимаешь.

Ясно, чего не понять: «крышует» бравый майор это заведение. За что, поди, бесплатно кормится. А то и отстегивает ему благодарный хозяин. Да и как иначе разговаривать с командиром отделения славного российского ОМОНа!

— Ты гляди, — на всякий случай, больше для самоуважения, заметил Сева, отдавая гардеробщику свою роскошную меховую куртку, — у меня тут хрустит постоянно. — И хлопнул по карману.

— Оставь, командир, — покровительственно заметил Бовкун. Вспомнил, значит, что одно время, правда недолгое, служил в группе Голованова там, в Чечне. Ну, не попер, как несколько ребят, на рожон, так от него это и не требовалось — каждый сам себе выбирал дальнейшую судьбу. Плюнуть и смириться с хасавюртовскими предателями или послать их всех подальше. Кто — так, кто — этак, но личных счетов между собой ребята не имели. Это же был не приказ старшего, которым тогда и являлся майор Голованов, а дело совести каждого. Одни ушли, швырнув в лицо начальству награды, другие остались. Вон тоже до майоров дослужились. Жизнь…

Наконец после второй или третьей рюмки Бовкун все-таки не удержался, спросил:

— Так чего ты нашел-то меня? И не ври, командир, что это случайность. Чего-нибудь понадобилось? Мы ж, сам знаешь, нынче без нужды старое стараемся и не вспоминать… — Он вздохнул.

Хорошо вздохнул, честно во всяком случае, как показалось Голованову. И Сева решил не темнить.

Рассказал о деле сибирского директора Минаева, о его задержании, о расследовании, которое уже провели — так и сказал — адвокат и они сами, в «Глории». Сказал также и о крупной сумме гонорара, который уже практически заработали, осталась самая малость, и все дело окончательно развалится.

— Короче, Славка, ты же понимаешь, что это — типичная заказуха. Липа чистой воды.

Бовкун мрачно слушал.

— Опять же раскололи мы ваших понятых — сплошной юмор. Куда ни сунься, всюду туфта. Но к тебе лично у нас, даю честное слово, можешь поверить, никаких претензий. У каждого своя роль. Жаль, конечно, что тебе досталась не самая приятная. Там прямых нарушений законности… мы стали было считать, да и бросили. Глупое дело. А теперь скажи мне, как своему бывшему командиру, который тебя никогда не продавал и не закладывал, скажи как на духу: дали тебе команду? Учти, твое имя нигде в этой связи фигурировать не будет, обещаю. Нам важно выйти на эту суку. Но — опять же повторяю — ты ни при чем. У нас своя разведка.

— Ну, если вы такие шибко умные и даже разведку имеете, чего ж тогда у меня спрашиваете? — хмуро пробасил-прохрипел Бовкун.

— Да потому что ты, Славка, наш человек, а подставлять тебя у нас нет ни малейшей охоты. Тебе еще пахать и пахать! Зачем же карьеру-то портить?

— Скажешь — карьера! — фыркнул Бовкун. — Вот я тут слыхал недавно, большая зачистка пойдет по нашей ментуре. С УБОПами там давно понятно, снова стулья делят, суки… А вот если нам дадут под зад, чего делать, командир? К армяшкам в охрану наниматься? Или к тем же чеченам, которых мы с тобой?… Вот, твою мать, до чего дожили…

— Ну в принципе лично тебе-то вряд ли что грозит. У тебя, Слава, в отличие от других, настоящие друзья остались. А с таким багажом не пропадешь. Той сволочи, которая уже привыкла жопы начальству лизать, ей хуже, безусловно. Снова надо приспосабливаться к новым жопам. Опять же, не дай бог, не ту лизнешь. Или похуже того — не так! Представляешь? Вся карьера коту под хвост. А ты — другое дело. Ты — наш парень…

Долго молчал после этого Бовкун. Потом словно решился. Даже наклонился над столом, чтоб поближе было к Голованову.

— Слушай сюда, командир. Как я соображаю, «добро» пришло из дома на Житной. Особо активен у нас — это, в общем, не тайна — Толубеев, он замнач ГУБОПа. Но над ним сидит зам самого. Вот оттуда, говорят, и ветер дует. А Иван этот, ну, Толубеев, он активный. Всюду нос сует, бегает, докладывает, даже козью морду при случае тебе запросто может сделать. Говорят, откуда власть, кто ее дает? Да никто, сами же и берут… А касаемо твоего дела, я о нем, честно, Сева, и позабыл. У меня такого по дюжине на дню, все не упомнишь… Обычно так: начальник нашего ГУВД звонит мне и велит на выезд. Есть, мол, агентурные данные, что в таком-то месте и тогда-то будет находиться крупный дилер с грузом. На количество внимания не обращать. Все наверху согласовано… Ну я и провожу операцию по задержанию. Для формы приказываю положить на пол всех, кто в том кабаке окажется… А их там в это время и было-то всего с десяток! Смех один! Мне одному — на пять минут работы… Вот так, командир. Взяли, обшмонали карманы, нашли у малого с пяток чеков, отправили к себе. Остальное ты, я вижу, уже сам знаешь. Сказано — без церемоний, ну и какого хрена я должен церемонии заводить? Не я, кстати, первый, не я и последний, хотя, честно говоря, претит все это…

— Ну ладно, что ж делать, и на том, Славка, спасибо… Я понимаю, просить тебя пошарить, от кого и с чьей подачи пришла команда, дело безнадежное. Тут целое расследование… — И вдруг открыто улыбнулся. — А очки-то ты зачем с него снял? Ну, с того малого?

Бовкун опустил голову, помолчал и негромко проговорил:

— Ох, есть у меня сильное подозрение, командир, что придется тебе меня трудоустраивать… Ладно, если это тебе что-то даст. В ориентировке по этому Минаеву мне было доведено: клиент в очках и без них ни хрена не видит. В смысле, не видит тех фокусов, которые нашему брату приходится иной раз проделывать, случайно — сам понимаешь — обнаруживая при шмоне ствол ли, наркоту, прочее. И еще сказано: если окажется случайно пустой, заделать ему козью морду. И для этой цели мне было выдано, соответственно. Однако не понадобилось. Видать, кто-то впереди нас подшустрил. Все, командир, выдоил ты меня. Мамой клянусь, ни перед кем бы ни при каких условиях не раскололся. Так что запомни: если что — к тебе первому. Не прогонишь?

— Я похож?

— Мало ли?… Время че хошь натворить может…

Так кто же у нас этот «шустрячок»-то? Вопрос не оставлял в покое Юрия Петровича, пока он не заснул. А утром, проснувшись по звонку будильника, сразу вспомнил последнюю вчерашнюю мысль. И с ней мылся и брился, позавтракал и стал ждать телефонного звонка от Елисеева.

Не верить рассказу и впечатлениям Голованова Юрий, разумеется, не мог. Хотя немалую роль тут, видимо, играл и личный момент: все-таки адвокат так и не уловил в речи Севы каких-то отрицательных эмоций или откровенного осуждения действий своего бывшего подчиненного. Ну, конечно, обстоятельства ставят человека иной раз в такие условия, когда хочешь ты того или нет, а цель-то оправдывает-таки средства. Плохо, но куда денешься!

Значит, и вывод: господина Минаева майору Бовкуну представили уже «готовенького», омоновцам даже не пришлось в собственные карманы лезть за наркотой, чтобы подбросить ее подозреваемому. Но если Минаева соответствующим образом «подготовили», то есть сунули в брючный карман несколько чеков с порошком, загодя вызвали милицию, твердо установили время и место действия, это значит, что подготовка к провокации велась долго и тщательно. Другими словами, решали проблемы не по ходу действия. Но — самое главное — готовили все это люди беспринципные. Им, вероятно, даже в голову не могло прийти, что в Минаева-наркоторговца поверить не просто трудно, а вообще невозможно. Им потребовался лишь сам факт задержания, а дальше — хоть и трава не расти. С таким же успехом ему могли подсунуть и незарегистрированный ствол с одним патроном — этого тоже вполне достаточно. Неважно, за что задержали человека, важнее, чтобы его проблемы решались как можно дольше. И пока он будет сидеть в камере, на воле произойдут события, на которые спровоцированный сиделец никак уже не сумеет повлиять.

А что это за такие важные события? По логике вещей, самое важное — это губернаторские выборы. Логично? Вполне. Может быть у того же губернатора такая заинтересованность? Обязательно! Но тогда зачем же он в открытую высказывает свое возмущение по поводу задержания соперника? Или это тонкий тактический расчет?

Второе. Обычно руководителя предприятия убирают подобным образом на какое-то время, когда хотят сменить на этом предприятии как руководство, так и политику. Тоже нельзя исключить. А кто в этом заинтересован? Даже из скупых объяснений Женьки Елисеева таковыми антиподами Минаева вполне могут быть родственники Журавлевы, как бы Евгений ни защищал минаевского друга. Да и краевая власть, на что указывают прошлые битвы, тоже очень не прочь урвать свой жирный кусок. Получается, что и тут есть свои интересы.

Наконец, нельзя исключать и чистого криминала. Широко ведь известны все эти кемеровские, барнаульские, екатеринбургские и прочие разборки, в которых криминал уже откровенно рвется во власть, не скрывая собственных интересов и методов борьбы.

Но все это, как ни странно, лишь повышает шансы Минаева. В самом деле, если против человека объединились столь мощные силы и теперь вынуждены даже прибегнуть к подлым провокациям, значит, столковаться с ним они уже не смогли и теперь обратились за помощью на самый верх. Не зря же сказал Бовкун, что источник следует искать на Житной, иными словами, в Министерстве внутренних дел. И еще в ГУБОПе. Ну, о том, что эта контора насквозь криминализована, и рассуждать нечего — открой любую газету, задохнешься от обилия фактов коррумпированности милицейской системы. Хотя, с другой стороны, и газетам тем же верить особенно нельзя. Но ведь и на пустом месте, без огня, тоже дыма не бывает.

Ладно, предположим, все это именно так, и Минаева действительно заказали. Причем именно здесь, в Москве, где за него, по сути, некому вступиться. В том же Белоярске, как показывают события, этот номерок у них просто не прошел бы.

А здесь что же? Короткая и безрезультативная беседа с депутатом, а следом — ОМОН, обыск и арест. И все подготовлено заранее. Чья работа? Милиции, несомненно. Депутат? Вполне может быть также заинтересован. А кто помогал, кто, как говорится, свечку-то держал? Вот и получается, к великому сожалению, что, кажется, без определенных «услуг» нашего дорогого Женечки тут тоже никак не могло обойтись. Очень это все плохо, но иной вывод никак не напрашивался.

Гордеев взял свой блокнот, раскрыл на чистой страничке и по привычке начал набрасывать некоторые соображения, которые ему предстояло уточнить в очередном разговоре с Евгением. Чтобы понять логику поступков, он всегда старался поставить себя на место исполнителя, представить картинку наяву: что бы он сам делал в данный момент? И это помогало.

Отвлек телефонный звонок.

— Ну, ты готов? — Это был Елисеев. — Я подъезжаю. Если можешь, выйди на трассу, а то крутиться в твоем дворе нет охоты.

— Я выйду, — сказал Юрий.

Выглянул во двор: с утра снег еще не разметали, и припаркованные у тротуаров, а точнее, у высоких сугробов автомобили и сами выглядели такими же сугробами.

— Что новенького? — был первый вопрос Елисеева.

Гордеев неопределенно пожал плечами.

— Ты мне про другое пока скажи, — ответил Юрий Петрович. — Минаев здесь, я имею в виду — в Москве, каким вообще транспортом пользуется?

— Как когда… Обычно я его встречаю и вожу по мере надобности.

— На этой, что ли, лайбе? — Гордеев безо всякого уважения оглядел «Жигули». — А что у него, нет ничего представительней?

— Как сказать?… Бывает, что Владимир Яковлевич свой транспорт дает на день-другой. Все же… наши люди.

— А в последний раз на чем ехали?

— Я вез. А что, есть вопросы? И потом — какая разница?

Гордеев снова пожал плечами. Что-то у него не складывалось. Если Женька был за рулем, а Минаев, скажем, сидел рядом, то сунуть ему чеки в брючный карман в этом положении довольно трудно. Разве что отвлечь? Вот если бы оба сидели сзади, к примеру, на повороте легко привалиться к плечу, то да се, глядишь, а пакетики оказались в кармане. Впрочем, почему это делать обязательно в машине? Разве нельзя в том же ресторане, возле вешалки? Или еще дома… Вот, кстати, почему раньше об этом не подумал?

— А вы ехали на это свидание из твоего дома?

— Да… я же говорил. Слушай, Юра, я ничего не понимаю! У тебя есть какие-то сомнения? Вопросы? Так давай и спроси! Ты со мной будто темнишь.

— Нет, не бери в голову, я просто себя проверяю…

— А-а… ну ладно, — как будто успокоился Женька, хотя было видно, что он ничего не понял.

И не надо пока поднимать ненужной волны, всему свое время…

…В Домодедово приехали довольно быстро. И ожидать тоже пришлось недолго. Едва вошли в здание аэровокзала, как услышали о прибытии их рейса.

Елисеев сказал, что у него с утра ничего в клюве не было, и потянул в буфет — по чашечке кофе. Заодно он умял три бутерброда с сырокопченой колбасой. Юрий Петрович от пищи отказался.

Вернулись к выходу пассажиров как раз вовремя.

— Вон она, наша красавица! — значительно посмотрев на Гордеева, наконец сообщил Женька и резво замахал над головой руками.

К ним приближалась действительно очень симпатичная женщина — высокая и стройная, в белой пушистой шапке и короткой дубленке с такой же пушистой меховой оторочкой по подолу, рукавам и воротнику. И ножки у нее были то, что надо! Этакая секс-девочка из модного журнала, как говорится, «Зима-2001». Но взгляд у нее был растерянный.

— Что-нибудь случилось, Галочка? — крикнул Евгений.

Она быстро закивала, не выходя, однако, из прилетной зоны.

— Чемодан исчез! — крикнула она, разводя руки в стороны. — Багажная квитанция — вот она, а самого багажа нет!

— Черт-те что! — громко возмутился Женька. Чересчур громко. И продолжил, глядя на дежурных у выхода: — Ну что это за безобразие? Ну когда наконец закончится этот бардак?!

Девушка в форме, слышавшая диалог, спокойно посоветовала:

— А вы не кричите, гражданин, вы лучше пройдите к начальству, в службу перевозок, вон туда, — она показала рукой, — и все там выясните, может, на вылете забыли, а к нам какие же тогда претензии? Ведь правда?

— В самом деле, — согласился с ней Гордеев. — А что, Галочка, — тоже по-свойски помахал он рукой прилетевшей секретарше Минаева, — там действительно ничего?

Она отрицательно помотала головой.

— Ну так идите сюда, и пойдем выяснять к начальству. Девушка права. — И он улыбнулся дежурной, отчего та словно расцвела.

Отдел перевозок нашли легко, но перед входом в это служебное помещение Гордеев малость притормозил Елисеева.

— Ты вот что, Женя, запомни: начальство терпеть не может, когда к нему врывается толпа. Давай-ка мы тебя здесь подождем с Галочкой, а ты забирай ее паспорт, квитанцию, доставай свои ксивы и иди один. Тряси там чем хочешь, но только без истерики. Вещей-то много? — спросил он у Гали.

— Да какие вещи? — возмущенно ответила она. — Что называется, смена белья. Я ж сюда и сразу обратно. А вы тот самый адвокат, да?

— Не знаю уж, тот или другой, но точно — адвокат. Меня зовут Юрой, Юрием Петровичем. Вы не обижаетесь, что и я вот так, запросто, вас — Галочкой?

— Ой, да как хотите! Нате вам, Женя, мой паспорт! Я так вся перенервничала! Вы понимаете, Юрий Петрович, стою, жду, у всех есть, а у меня — как назло. Я к этим, которые чемоданы выкидывают на транспортер. Они мне: ждите, еще не все привезли, ну, я и жду как дура. Опять к ним, а они говорят: все, больше ничего нет. Ищите, говорят, у себя дома, там, откуда прилетели. Нет, вы представляете?

Елисеев нетерпеливо переминался с ноги на ногу, и Гордеев, заметив это, махнул ему рукой: иди, мол. Тот и ушел.

Юрий Петрович подвел Галочку к ряду кресел и предложил сесть.

— Значит, так, дорогая моя, — начал быстро и максимально доверительным тоном. — Я уже виделся с Алексеем, поговорил с ним. Сообщаю следующее, но персонально для вас. Понятно? В той ситуации, в которой оказался ваш директор, мы с ним решили круг лиц, которые могут владеть полной информацией, резко ограничить. Вы входите в этот круг. И еще я. Все остальные, включая и Журавлева-младшего, и Елисеева, — Юрий ткнул пальцем в сторону служебного входа, — исключительно в той степени, в которой это нам покажется необходимым. Вы поняли?

Она кивнула с некоторой растерянностью. И Гордеев улыбнулся.

— Не понимаю, что тут смешного? — вспыхнула Галочка. — Я что, не то делаю? — Бровки ее сдвинулись на лбу.

— Нет, — продолжал улыбаться Гордеев, — вам очень идет такая растерянность, она делает вас, Галочка, еще более симпатичной.

— Ой, да ну вас, ей-богу! А говорили — серьезный человек!

— Да-а? Это кто ж?

— Да вот Евгений и говорил, когда звонил…

— Прекрасно, — становясь теперь серьезным, перебил Юрий. — А про что он вам говорил? Про понятых? Про что?

— А при чем здесь понятые? Ничего такого. Он сказал, что ему удалось вас уломать принять на себя защиту. Что это, извините, совсем не дешевое удовольствие… ну и так далее.

— Ясно. Ну хорошо, эту тему мы с вами обсудим отдельно. А теперь говорите мне быстро и правду. Где документы? В чемодане?

— Что ж я, совсем дура, что ли? — почти обиделась Галя. — Они со мной! Мало ли что могло в дороге случиться! А здесь, как мне сказали, свобода Алексея… Евдокимовича. — И она прижала ладонь к груди.

— Вы еще большая умница, чем я мог представить, — так же серьезно сказал Гордеев. — Только теперь об этом пока никому больше не говорите.

— Даже ему? — изумилась Галочка, обернувшись на служебный вход.

— Вот именно, даже ему. Я позже скажу сам. А сейчас давайте бумаги мне, я у себя спрячу. Для остальных — пока — будем считать, что они остались в чемодане. Нам с вами, Галочка, и с Алексеем, разумеется, очень важно узнать, какова будет реакция на их утерю, соображаете? И еще, вам придется пожить в Москве несколько дней. Мы придумаем, где будет лучше. Во всяком случае, если Евгений предложит у себя, отказывайтесь. Скажите что-нибудь про подругу, про кого хотите. Я же вас увезу куда надо.

— А куда надо? — нахмурилась она. — Я ничего не понимаю! У вас тут какие-то тайны, игры? Что происходит на самом деле? И я совсем не желаю быть пешкой в чьей-то шахматной партии.

— А вы умеете играть в шахматы? — удивился Гордеев.

— Это не имеет значения, — резко отпарировала Галочка. — Да, умею, и что из этого?

— Думаю, у вас будет отличный партнер. Только не влюбитесь в него, а то я стану зверски ревновать. Про Алексея не знаю, мы с ним эту волнующую тему не развивали. А вот почему я вам все это говорю, сейчас объясню. Опять же сугубо конфиденциально. Я имею ряд фактов, которые косвенно указывают на то, что арест Минаева является тщательно спланированной, но достаточно грубой провокацией. Причины у нас еще будет время обсудить, а главное в настоящий момент заключается в том, что мы должны дать всем заинтересованным людям раскрыться. Если при этом кто-то невольно и будет обижен, этот вопрос я, так и быть, уж как-нибудь возьму на себя, а пока давайте играть в свою игру — точно и спокойно. Это самое главное.

Он вовремя закончил, потому что появился взъерошенный Елисеев.

— Твою мать! — начал с ходу. — Это же просто какой-то бардак, а не «Аэрофлот»!

— Ты невнимательно слушал радио, — усмехнулся Гордеев. — А ведь сообщали, что Галочкин рейс обслуживает кампания «Сибирские огни»!

— Да мне наплевать! Документы где? — накинулся он на Галю.

— Говорит, все было в чемодане, — ответил за нее Гордеев. — Прямо и не знаем, что теперь делать. Хоть снова всю историю начинай…

— Ну ты растяпа! — взвился было Женька, но под суровым взглядом Гордеева осекся.

— Вы одна улетали или вас провожали? — спросил Гордеев у растерявшейся от Женькиной грубости женщины. Сам же внимательно наблюдал за реакцией Елисеева.

— Игорь Платонович провожал. Шофер наш Миша. Они и сдавали багаж. — Галочка всхлипнула и закрыла глаза мгновенно появившимся носовым платочком.

— Ну вот, а теперь мы еще реветь начнем! — нервно продолжил Елисеев, но злость его показалась Гордееву не очень естественной, что ли. — Ну кончай, кончай, — поморщился Евгений, но было видно, что он как будто успокоился. — Не реви. Соплями горю, как говорится…

— Перестань, Женька! — одернул его Юрий Петрович. — Держи себя в руках! — и осторожно положил ладонь на плечо женщине, чуточку сдавил. — А вы, Галочка, успокойтесь. В конечном счете ничего страшного не произошло. Наверняка там, у вас, остались копии. Мы сегодня же позвоним и попросим, чтобы их передали, да хоть и по факсу. А ситуацию с пропажей сумеем объяснить, где это потребуется. Ну а ты-то чего выскочил? — накинулся он на Елисеева. — Где результаты? Орать на человека — много ума не надо…

Женька вроде бы смутился:

— Начальства еще нет. Говорят, в отъезде, будет через час, не раньше.

— Ну и отлично. Значит, делаем так. Ты остаешься и ждешь. Выясняешь, что тут и как, а мы с Галей берем такси и уматываем в город. Делаем звонок в Белоярск, объясняем ситуацию и принимаем решение, как действовать дальше. Ты, когда закончишь, можешь присоединяться к нам. Думаю, к этому времени появится ясность. Вопросы есть?

— Так погодите! — растерялся Елисеев. — А я что же? Буду тут как дурак?…

— Ну почему сразу как? — нагло ухмыльнулся Гордеев и почувствовал, как под его рукой вздрогнула спина Галочки — и явно не от горя.

— Да ладно тебе! — сморщился Евгений. — Острит он, понимаешь… Нашел время. А дальше-то как будем? Надо же гостиницу там, или, может, у нас с Люськой?

— А это еще кто? — удивился Гордеев. О женщинах своих Женька ему вроде бы ничего не рассказывал. Разве что еще в первый вечер, да и то по пьянке… Впрочем, кажется, это имя действительно прозвучало, но вот в какой связи?…

— Ну… невеста моя, скажем, — вдруг смутился Елисеев. — Она у меня живет.

Ах, ну да, точно! Она еще была не против наездов Минаева. Подарки он ей хорошие делал. И платил, как в гостинице. Хорошая парочка эти ребятки — Женька да Люська!

— За жилье ты не беспокойся, устроим Галину Федоровну в лучшем виде. Короче, позже созваниваемся. А ты давай выясняй.

Елисеев проводил их на площадь, посмотрел, как они сели в такси, и вернулся в здание аэровокзала. И вид у него был задумчивый — это тоже отметил про себя Гордеев.

Но больше всего его удивило спокойное лицо Галочки, когда она, усевшись на заднем сиденье машины, рядом с Юрием Петровичем, отняла наконец от лица носовой платочек, и он увидел, что глаза ее абсолютно сухи, а сама она улыбается.

— Умница, — только и сказал он.

— Я, кажется, вас поняла, Юра. Можно так? Без отчества?

— Надо, а не можно. Ну, давайте теперь посмотрим документы, а потом решим, какой шаг следующий. — И пока она расстегивала дубленку и доставала откуда-то из своих потаенных глубин запечатанный конверт, вернулся к незаконченной теме: — Значит, вы не видели, когда сдавали ваш багаж?

— Ну мы же были в VIP-зале. Шофер взял билет, чемодан, пошел, зарегистрировал. Вернул мне паспорт с билетом и квитанцией и ушел к машине. А мы с Игорем Платоновичем еще с полчаса посидели, выпили кофе с пирожными. Потом меня позвали, а он помахал рукой, пожелал, как обычно, счастливого пути, и ушел.

— И все?

— И все. Сказал, чтобы я сразу, как прилечу, позвонила его дяде, а потом ехала прямо к нему. Со всеми документами.

— Понятно. Из всего немногого, что вами сказано, Галочка, лично я могу сделать твердый вывод, что у Минаева в ближнем кругу друзей нет. Вас я не имею в виду. Скажите мне честно: он что, в самом деле такой наивный человек? Когда я был у него, он мне простачком этаким не показался.

— Я не знаю, — после довольно длительной паузы сказала Галина, — но у вас, Юра, какая-то просто удивительная способность убеждать. Полчаса назад я была о некоторых людях совершенно противоположного мнения, а сейчас… просто не знаю.

— То-то и оно, — вздохнул Гордеев, — недаром же сказано: избавь меня, Боже, от друзей моих, а с врагами я справлюсь сам…

— Страшно… — шепотом сказала Галя.

— Жизнь… — Гордеев развел руками.