Турецкий. Москва. 13 сентября, 19.22.
Они сидели в кабинете Грязнова и откровенно маялись если не от безделья, то от безысходности. Турецкий вертел в руках заключение Экспертно-криминалистического центра МВД России, в который он велел отправить пулю из головы Богачева еще 24 августа. Наконец-то удосужились дать ответ. Собственно, ответ, как теперь выяснилось, был еще неделю назад, просто эти умники послали его зачем-то в ялтинскую прокуратуру. Помнится, Турецкий выносил постановление о повторной экспертизе для очистки совести, но теперь получил совершенно неожиданный результат.
И если симферопольские эксперты утверждали, что Богачева застрелили из классического американского «кольта» знаменитого и вечного образца 1911 года, но при этом оружие было с глушителем (?!), то москвичи намутили еще круче.
– «…С одной стороны, пуля похожа на соответствующую пулю для пистолета „парабеллум“, но та не должна превышать в диаметре 9 миллиметров. С другой стороны, такой калибр мог бы подойти американскому револьверу „ругер“, обычно выпускаемому калибром 12 миллиметров, но небольшая партия которого (не более 250 единиц) по спецзаказу Пентагона была выпущена с калибром 11,43. Но дульная энергия этого оружия настолько сильна, что характер ранения на голове жертвы принял бы совсем иные формы. В свете всего изложенного приходится предположить, что мы имеем дело с талантливой самоделкой». Это какой-то кошмар, – закончил Грязнов. – Полная лажа. Я такого еще не встречал.
– Ничего не понимаю, – сознался Турецкий. – Совсем я запутался с этим оружием. А не позвонить ли Реддвею?
– Саня, извини меня, но ты дурак, – с чувством сказал Грязнов. – Что ты хочешь от него услышать?
– «Избегайте тех, кто старается подорвать вашу веру в себя. Эта черта свойственна мелким людям. Великий человек, наоборот, внушает вам чувство, что вы можете стать великим».
– Это что такое? – удивился Грязнов.
– Марк Твен, американский писатель.
– Я знаю, кто такой Марк Твен, – разозлился Грязнов.
– А знаешь, так помолчи и дай мне поговорить с другом.
– А я кто?! – обиделся Грязнов.
– Грязнов мне друг, но истина дороже.
Реддвей был на проводе через минуту.
– Александр! Рад слышать тебя чр-ррезвычайно! – пророкотал он по-русски и осведомился: – Я правильно сказал?
– Безупр-рречно! Пит, мне нужно найти пистолет с чудовищной убойной силой, калибром 11,43 миллиметра, выстрел, то есть пулю от которого можно спутать с патроном от «кольта». Есть соображения?
– Как это можно спутать пули от разного оружия?
– Понятия не имею, – сознался Турецкий.
– Александр, мне нужно некоторое время.
Реддвей перезвонил через семнадцать минут. За это время друзья выкурили полпачки «Магнума». Потом Турецкий сообразил, что название сигарет идентично известному американскому револьверу, и со злостью забросил их в корзину.
Реддвей сказал:
– Я зачитаю справку, а потом отправлю факс, если вдруг это то, что надо, о'кей? «Все большую популярность приобретает австрийский пистолет „глок“…»
Грязнов, слушая все это через включенный динамик телефона, сразу отрицательно покачал головой, и Турецкий помрачнел еще больше, но Реддвея не перебивал.
"– «…Его первая модель появилась в 1983 году под классические 9-миллиметровые патроны типа „парабеллум“, пули которых на 300 метров пробивают даже лошадиный череп. Сперва это оружие вызывало самые противоречивые мнения. В первую очередь настораживал несерьезный вид пистолета…»
– Почему?
– Потому что «стрелкам предлагался практически пластмассовый пистолет, на ощупь и внешними формами напоминавший детскую игрушку. Но те, кто получил эту „игрушку“ в качестве служебного оружия или приобрел в личных целях, моментально оценили незаурядные боевые возможности „глока“. „Глок“ обладает дульной энергией, всего лишь вдвое уступающей вашему укороченному АКС-74У…»
– Слушай, Пит, – не выдержал Турецкий, – ну какого лешего ты мне все это выкладываешь?
– Лешего? – переспросил Реддвей, большой любитель и коллекционер русских идиоматических выражений. – Александр, ты скрывал от меня это слово. Синоним, пожалуйста?
– Ну, какого черта, – проворчал Турецкий.
– Значит, леший – это черт?
– Да нет же, Питер, ради бога, я найду тебе точный синоним.
– Ну ладно. Значит, самая важная особенность «глока» – в безопасности с его обращением. Чтобы начать стрельбу, нужно дважды нажимать на спусковой крючок.
– Какого леш… Зачем?
– Первое нажатие освобождает предохранитель и взводит ударник и… В общем, неважно, такая конструкция позволяет приводить оружие в боевое положение одной рукой.
– Замечательно, ну и что с того? Зачем это все? Пистолет австрийский?
– Австрийский.
– Девятимиллиметровый?
– Девятимиллиметровый.
– Так зачем это все?! – зарычал Турецкий.
– В конце восьмидесятых годов «глоки» проникли на американский рынок…
Турецкий невольно напрягся.
– И тогда специально для Штатов была выпущена модификация «Глок-21» под патрон 45-го калибра. Иначе говоря…
– 11,43 миллиметра! – заорал Турецкий. – 11 и 43!
– Вот именно, Александр, вот именно. Всего не более пятисот стволов. Я могу сделать запрос, не пропадало ли где-то такое оружие, учет наверняка ведется. А сейчас прислать факс с техническим обоснованием?
– Давай, дружище! – Турецкий положил трубку и возбужденно потер руки. И даже Грязнов в знак примирения одобрительно поднял большой палец. Мол, работа – высший класс.
Телефон снова зазвонил.
– Широкое применение пластмассовых и полимерных узлов и деталей при вдвое большем числе патронов обеспечило пистолету меньший вес по сравнению с традиционным «кольтом» образца 1911 года, – как ни в чем ни бывало сказал ровный голос Реддвея.
– Его переклинило, – шепнул Грязнов.
– Эффективность оружия просто великолепна. Достаточно только попасть, куда – не особенно важно. Болевой шок настолько силен, что любое попадание надолго выводит из строя объект поражения… Лови факс, Александр, – закончил свою мысль Реддвей.
Питер Реддвей. Германия, Гармиш– Партенкирхен. 14 сентября, 8.35
С секретной почтой, которую не рисковали отправлять даже по компьютерным сетям, он получил небольшой конверт, на котором значилось:
Руководителю антитеррористической группы «Пятый уровень» Питеру Реддвею. Лично, в собственные руки.
После прочтения – уничтожить.
Москва, Генеральная прокуратура. А. Турецкий".
Внутри конверта лежала узенькая полоска бумаги, на которой знакомым размашистым почерком было написано:
"ЛЕШИЙ, – его, м. В русской сказочной мифологии: человекообразное сказочное существо, живущее в лесу. Иди ты к лешему! (убирайся; прост. бран.) Какого лешего? (выражение досады; прост. бран.) Леший его знает! (кто его знает. прост.).
С. И. Ожегов, Словарь русского языка, 20-е издание, стереотипное, страница 261".
Артур Гукк
Катюши ударили разом, разодрав небо пронзительным свистом и пламенем реактивных снарядов. Их подхватила тяжелая артиллерия. Предрассветная тишина в районе готовящейся к штурму Кенигсберга советской группы войск была непоправимо нарушена. Линию обороны немцев взорвал шквал подготовительного огня.
Но это было только началом. За артподготовкой, тщательно организованной Василевским, танки и пехота ворвались в город на плечах немцев. Но как раз здесь и начались самые кровавые бои. Каждый дом, каждое уже полуразрушенное здание превратились в крепости, удерживаемые немецкими солдатами. Им нечего было терять и некуда отступать. Сзади – холодное Балтийское море, впереди – танки и пушки русских. Город методично превращался в груду развалин, но из-под них отчаянно строчили «шмайсеры» и летели гранаты.
Постепенно, оставшиеся без боеприпасов, начали появляться первые группки, а затем и группы капитулирующих. Кутаясь в шинели от на редкость промозглого для апреля ветра, немцы выползали из своих укрытий с высоко поднятыми руками.
Канонада орудий и треск автоматов не прекращались ни на секунду, слились в какую-то демоническую музыку и уже перестали резать слух. Метр за метром отвоевывался город, покрываясь залитыми кровью, изуродованными телами. С каждым шагом площадь обороны немцев таяла, как первый осенний снег.
Гвардии старший лейтенант Артур Гукк вошел в едва освобожденный Кенигсберг, когда еще не умолкли окончательно взрывы, а в отдельных местах продолжались перестрелки.
В группе с ним были еще два человека: лейтенант Турищев и капитан Олексенко – все члены одной группы, прикомандированной к 3-му Белорусскому фронту. В их оперативную задачу входило выявление на занятой советскими войсками территории города возможных оставленных противниками диверсионно-разведывательных групп.
Не успевшее бежать вместе с немецкими войсками мирное население пряталось по подвалам и не показывало наверх носа. Контрразведчики не спеша, осторожно перешагивая через груды кирпича и убитых, пробирались по развороченным улицам. На некоторых чудом уцелевших стенах еще можно было прочесть название учреждений и магазинов. Разбитые витрины угрюмо смотрели черными дырами, через каждые пять-шесть метров зияли безобразные провалы в стенах.
У перекрестка двух неизвестных улиц группа разделилась. Олексенко пошел дальше, прямо, Гукк и Турищев соответственно – направо и налево. Условились встретиться через час на этом же месте.
Гукку то и дело попадались советские бойцы, то конвоировавшие пленных, то катившие куда-то «сорокапятку». Напряжение боя еще не спало; в воздухе носился запах пороховой гари и дыма впремешку со сладковатым трупным запахом, густыми облаками стлавшимся над городом.
К Гукку подошел совсем молоденький сержант.
– Товарищ старший лейтенант, огоньку не найдется? – Безусое, покрытое сажей лицо белозубо улыбалось.
– Найдется, земляк. – Гукк щелкнул трофейной зажигалкой. На нем была обычная полевая форма офицера пехотного полка, щегольски ушитая и выглаженная.
Сержант присоединился к своим, и Гукк уже собирался идти дальше, как в доме на противоположной стороне улицы метнулась тень. Она промелькнула всего на одно мгновение, но ему этого было достаточно.
Перебежав улицу, он замер у того, что когда-то было входной дверью, прислушался – ничего. Четырехэтажное старинное здание довольно сносно сохранилось. Больше всего пострадала черепичная крыша, превращенная в голый остов. Осколки черепицы валялись под ногами, предательски громко трескаясь. Справа на стене висела полуразбитая бронзовая табличка. Гукк прочел по-немецки: «Ювелирный магазин Краузе».
От витрины, располагавшейся слева, осталось жалкое воспоминание в виде торчащих внизу толстых кусков стекла. Он шагнул внутрь, предварительно вынув из кобуры и сняв с предохранителя не раз выручавший «вальтер».
В помещении царил полный разгром. Переломанная мебель местами обгорела, вместо люстры висел обуглившийся шнур. Гукк прошел за стойку продавца (она оказалась вся изрешечена пулями), в подсобные помещения. На улице раздался глухой взрыв – разорвалась ручная граната.
Первая и вторая комнаты были пусты. Лестница на второй этаж прекратила свое существование – о ней напоминали разбросанные по полу бревна. Гукк заглянул в бывшую кухню. Она выглядела белым пятном на фоне общего хаоса. Как будто еще пять минут назад тут обедала большая семья, звучали разговоры, раздавался смех. К кухне примыкала тесная кладовка. Кроме обломка швабры, ведра и грязного коврика, в ней ничего не было.
Гукк хотел уже закрыть дверь, когда заметил слабый свет, пробивающийся из одной, покрупнее, щели. Он отбросил коврик ногой. Так и есть – люк погреба или еще какого-то подземного сооружения. Замечательное местечко, где можно пересидеть беспредел наверху. Даже с рацией пересидеть. Вот это Гукк и решил проверить. В конце концов, ведь находился же кто-то в доме три минуты назад. И как сквозь землю провалился! Вот именно – сквозь землю…
Он резко откинул крышку и отпрянул в сторону. Хотел было швырнуть гранату, но не стал торопиться. Ни выстрелов, ни криков, ничего в этом роде не последовало. Гукк осторожно посмотрел вниз. На него уставились четыре пары перепуганных глаз.
Все оказалось довольно просто – хозяева спрятались на время штурма города в своем погребке. А он изображал из себя крутого парня, нервничал, едва гранату не бросил. С другой стороны, сидят четверо немцев на мешках с сухарями и ждут с моря погоды. А русский солдат под пули из-за них голову подставляет.
Гукк начал распалять сам себя. Он приказал прятавшимся вылезать и учинил настоящий допрос. Это оказалась семья владельца магазина: высушенная, как селедка, жена, несовершеннолетняя дочь и подросток-сын. Сам Отто Краузе, плешивый низкорослый мужичок, беспокойно бегал по сторонам глазами и походил на загнанную в угол крысу, которую вот-вот прихлопнут.
«Что– то здесь не так», – заподозрил Гукк, а вслух спросил:
– Почему вы не покинули город?
– Так ведь хозяйство, магазин. Господин офицер сам видит.
Гукк действительно видел разгромленное, кроме кухни и погреба, заведение Краузе. Так вот оно что! Бежать из города было для него страшнее, чем погибнуть со своей семьей под руинами. Видать, боялся, что ограбят по дороге, и остался со своим добром на насиженном месте.
– Что в них? – указал Гукк на стоявшие на земляном полу погреба ящики.
– Ничего, – поспешно отозвался хозяин.
– А ну-ка переверни. – Гукк ткнул Краузе стволом «вальтера» под ребра.
Тот поспешно спустился вниз и исполнил приказ. В ящиках и под ними ничего не было. Осажденные использовали их в качестве стульев. Полки вдоль двух стен оказались скудно заполненными консервными и стеклянными банками с солениями. Еще лежали какие-то мешочки.
– Крупы? – спросил Гукк.
Краузе быстро закивал головой.
Искать тут явно было нечего, ни о каком передатчике или укрывавшемся в мешке с крупой диверсанте и речи быть не могло. Но кто-то ведь бродил по дому. Или нет?
– Кто сейчас выходил? – поинтересовался Гукк.
– Сын, сын выходил, – затараторил хозяин. – Посмотреть, как там и что. На одну минуту выходил.
– А если бы случайно пулей или осколком, не жаль?
– Так ведь быстро и не на улицу, – объяснил мальчуган за отца.
Гукк сильно подозревал, что проныра-ювелир припрятал свой товар где-то рядом, у себя под боком. Но сейчас было не до этого – ждала работа. И все же какая-то сила удерживала его на месте, спортивное любопытство и ощущение власти над этими придавленными страхом людишками.
Понимая грозное молчание русского офицера по-своему, Краузе нырнул под нижнюю полку и вытащил из-под нее небольшой ящичек. Порылся непослушными руками в карманах, нашел крохотный ключик. Спустя минуту он протягивал Гукку массивную золотую печатку.
– Господину офицеру очень пойдет, – заискивающе улыбнулся ювелир.
Он еще не понимал, какую ошибку, возможно первую в своей жизни, допустил.
– Что стоишь там как истукан? Полезай наверх, – скомандовал Гукк и, когда Краузе дернулся к лестнице, добавил: – И ящик свой прихвати.
Вот только теперь ювелир осознал, как непростительно опростоволосился, поспешив задобрить офицера, и что сейчас произойдет именно то, чего он больше всего боялся. Он отступил от лестницы, прижал ящик к груди и забился, как таракан, в угол.
– Господин офицер не посмеет… господин офицер не может…
Его стенания начали выводить Гукка из себя. Вокруг кровь, смерть, а этот ублюдок вцепился в свои побрякушки, словно нет ничего дороже и важнее их. Наверное, и скупал их за бесценок, пользуясь подходящими временами. Гукку вдруг стал омерзителен, противен этот немец, он почувствовал неодолимое желание раздавить его как червя, уничтожить, чтобы не загаживал окружающее пространство своим дыханием.
– Ну! – Он навел на ювелира «вальтер».
Присутствующие окаменели.
Первым не выдержал мальчишка, вцепился Гукку в спину. От толчка протянутая в люк погреба рука дернулась и палец машинально нажал на спуск.
Выстрел и крик прозвучали одновременно. Глаза Краузе из перепуганных стали удивленными. На лбу распустился алый цветок. Он выронил ящик и рухнул на пол.
Гукк поднял мальчугана за шиворот, но тут на него набросились мамаша и ее дочь. Он пришел в ярость…
Через какое-то мгновение обойма пистолета была пуста, а вокруг валялись еще три трупа.
Колец, кулонов, цепочек и других изделий у Краузе набралось под два килограмма. Гукк пересыпал все себе в вещмешок, сбросил тела жены и детей ювелира в погреб и, забросав крышку какой-то рухлядью, поспешил прочь. Свалившееся внезапно богатство подгоняло вперед. Он ни капли не раскаивался. Даже, скорее, наоборот, получил незнакомое ранее чувство морального удовлетворения, а приятно потяжелевший вещмешок наводил на новые мысли.
Так началось кровавое шествие гвардии старшего лейтенанта СМЕРШа Артура Гукка по Европе.
В освобожденных населенных пунктах Польши и Германии он отыскивал ювелирные лавки, ломбарды, иногда просто дома зажиточных горожан и утяжелял свой вещмешок. Свидетелей Гукк не оставлял, он все списывал на войну. И теперь был уверен, что по ее окончании проблем с устройством личной жизни у него не будет.
Их оперативная тройка дошла до самого Берлина. В пятидесяти километрах от него в стычке с отрезанными от линии фронта немцами был убит Олексенко. Слава Турищев получил легкое ранение в плечо, навылет. Гукк остался без единой царапины.
Победу с Турищевым они встретили в Берлине. Неразлучный и весьма потяжелевший вещевой мешок настойчиво звал Гукка домой. Но вернулся он на родину только спустя два года.
Москва, Генеральная прокуратура,
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Французское отделение Интерпола в сентябре прошлого года понесло неожиданную потерю.
Между Каннами и Ниццей в трех километрах от французской деревушки Сан-Поль-де-Ванс, в горном ущелье Приморских Альп, был найден труп сотрудника Интерпола отставного подполковника американской армии Ричарда С. Крайтона, американского гражданина.
Достоверно известно, что Крайтон имел при себе австрийский пистолет «глок-21» калибра 11,43 миллиметра. Экс-подполковник Крайтон упражнялся в стрельбе из своего пистолета в своем загородном доме под Детройтом. Он стрелял по мишени, которая прикреплялась к старому дубу. Таким образом, была возможность провести сравнительную баллистическую экспертизу, которая подтвердила идентичность похищенного у Крайтона оружия тому, что было применено в Крыму для убийства Леонида Богачева.
Крайтон был убит путем разрыва шейных позвонков. На теле жертвы остались телесные повреждения, в связи с чем проводится комплексная судебно-криминалистическая экспертиза.
«Пятый уровень», Питер Реддвей. 4 часа 15 минут. 15 сентября.
Турецкий. Москва, 15 сентября, 9.25
Он перезвонил Питеру, как только получил от него последнюю информацию.
– Привет, старина!
– Александр!
– Должен сказать, что ты сделал за три дня больше, чем мы за три недели.
– Преувеличиваешь, как всегда, – поскромничал Реддвей. – Как это будет… Гиперболизируешь! Я правильно сказал?
– Отлично сказал. У меня будет еще одна просьба. Вернее, несколько, но одного характера. Нужно кое-кого взять на прицел…
– Александр, – забеспокоился Реддвей. – Разве работники Генпрокуратуры имеют санкции на ликвидацию?!
– Это тоже не буквально, Пит! Это метафора. Я просто хотел, чтобы твои орлы кое за кем последили. Во Франкфурте и Леверкузене.
– Тогда пришли официальный запрос. Мы свяжемся с немецкой политической полицией.
Солонин. Крым, Гурзуф. 15 сентября, 12.05
Катер убаюкивающе покачивался на волнах. Горластые чайки проносились над самой головой, едва не задевая крыльями, плюхались в воду рядом с бортом и громко попрошайничали.
Солонин стоял в легком снаряжении для подводного плавания: резиновый костюм, акваланг, маска, ласты – и всматривался в бухту. На ее берегу, на пологом холме, стоял особняк Богачева. И бухта, и прилегающая к ней территория принадлежали президенту концерна «Махаон». Бывшему президенту.
Высокий бетонный забор, продолжавший скалы, выползавшие в море с двух сторон, и опоясывавший особняк, отчетливо просматривался. Не вилла – неприступная крепость. С суши не подобраться. А вот с моря – возможно.
Потому Солонин и находился здесь, среди воды и чаек.
Эта мысль пришла в голову еще в Москве, когда Турецкий рассказал о выводах бывшего охранника Богачева – Томского, вычислившего, что кодовую комбинацию сейфа, где хранились подвески, можно было даже при помощи спецаппаратуры подсмотреть только с моря, с расстояния порядка полукилометра.
Узнав об этом, Солонин вспомнил свою прогулку вокруг особняка, впечатления на пляже у пирса. И подумал, что человек, вычисливший код с моря, зная о том, как тщательно охраняется (в традиционных смыслах) дом, мог попытаться и проникнуть в него – тоже с моря!
А чем черт не шутит?!
Еще вчера Солонин первым делом нанял частный катер, покатался в этих местах, а уже вечером решился на эксперимент.
Черную дыру пещеры в правой скале он заметил не сразу. Она открывалась при уходящей волне и вновь исчезала при набегающей. Белые буруны гудели при каждом новом ударе накатывающейся массы воды, жадно лизали острые выступы, отбегали, опять возвращались, и так бесконечное множество раз.
– Удачная погода. В самый раз, – сказал хозяин катера с уверенностью местного жителя.
– Что это за пещера? – спросил Солонин, оставив без внимания дифирамбы погоде, и указал в интересующем направлении.
– А кто его знает, – хозяин приставил к глазам руку козырьком. – Грот какой-то.
Солонин прекратил дальнейшие расспросы. Собственно, он и не надеялся на вразумительную информацию. Придется все познавать самому.
– Долго вас ждать? – поинтересовался мини-капитан (ему было под пятьдесят, но выглядел моложе: поджарый, жилистый, в хорошей спортивной форме).
– Пока не вернусь. – Солонин приготовился к погружению.
– Это когда же? Воздуха на двадцать минут.
Солонин подмигнул хозяину катера и, перевалившись спиной за борт, ушел под воду.
До пещеры было не больше пятидесяти метров. Солонин быстро их преодолел и, показавшись над поверхностью, помахал своему капитану рукой. На того нашел приступ морской солидарности, и он ответил сразу обеими, сцепив их над головой в замок.
Набежавшая волна понесла Солонина внутрь черного зева.
Поневоле пришлось снова оказаться под водой. Только благодаря фонарику он не расшибся о подводные камни и острые края пещеры. Увертываясь и извиваясь, как угорь, Солонин медленно продвигался вперед.
Сперва тоннель шел прямо. Вода заполняла его до самого свода. С откатывающейся волной образовывалась воздушная подушка, но уже в следующий миг нахлынувшая новая волна ее разрушала. Солонин не переставая работал ластами, надеясь достичь места, где вода спадет и можно будет сэкономить кислород в баллонах.
Пещера изогнулась влево и поползла вверх. Теперь вода заполняла ее наполовину. Он поплыл по спокойной гладкой поверхности, осматриваясь вокруг, насколько позволял свет фонаря. В ширину было три-четыре метра, в высоту – трудно сказать, но до каменного свода свободно доставала рука, – пещера не носила никаких искусственных следов. Все натуральное, природное.
Постепенно море отступало, и вскоре Солонин вынужден был снять ласты и идти по щиколотку в воде. Пещера круче забирала вверх. Но уже через сотню шагов уверенно повела вниз.
Фонарь выхватывал изрезанные сырые стены, уродливые каменные отростки, прилепившиеся к ним, словно лишайник. В мертвой тишине гулким эхом отдавались звуки шагов. Вода под ногами уже не хлюпала, и Солонин двигался быстрее.
Тоннель сужался, грозя закончиться тупиком. В этом случае его эксперимент можно будет отнести к разряду туристической прогулки. Для дела пользы никакой. Для здоровья и общеобразовательного уровня кое-что приобретется. Но второй вариант его не устраивал.
Пещера и вправду обрубилась, оставив лишь узкую, угрюмо чернеющую щель в центре тупика. Минуту Солонин стоял потерянный. Сбылись худшие предположения. Но уж коль сюда забрался, нужно идти до конца. Втиснувшись боком в пролом, он попробовал двигаться дальше.
К немалому удивлению, через пару метров щель резко раздалась, и Солонин буквально выпал из нее. Еще через двадцать – тридцать метров он наткнулся на бетонный фундамент. Луч фонаря заскользил по монолитной преграде, не оставляющей надежды на проходы, лазы, щели, а значит, и на дальнейшее продвижение вперед. Похоже, путешествие подошло к концу.
Солонин направил фонарь вверх, прочертил прямую слева направо; опустил ниже и повторил ту же процедуру.
Желтое пятно выхватило квадратное окошко с металлической решеткой.
Вот, блин, подумал Солонин, книжку можно писать – «В поисках приключений».
Окошко находилось над ним в полуметре. Он сложил у стены акваланг, маску, ласты и, подсвечивая фонарем, надавил на решетку. Она слабо подалась. Солонин прицепил фонарик к поясу и надавил двумя руками. Решетка вывалилась наружу, со звоном обо что-то ударившись.
Он замер, прислушался. По ту сторону царило полное безмолвие, как в заброшенном старинном склепе, и еще – неопределенность. Выбора не было. Солонин подтянулся и впихнул свое тело в квадратный проем. Размеры окошка с трудом позволили попасть за бетонную стену.
То место, где он оказался, удивило не меньше, чем способ, которым он сюда проник.
Солонин стоял в комнате отдыха сауны.
Москва, Генеральная прокуратура,
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Проживающий в городе Леверкузен взятый под наблюдение силами сотрудников «Пятого уровня» Генрих Грасс прошедшие двое суток провел дома с женой и детьми. На работу, в свою фирму, выезжал лишь однажды, чтобы встретить прибывшего из России бизнесмена Петра Лапина. Они провели вместе не больше получаса, после чего Лапин отправился в гостиницу, а Грасс – к себе домой.
Реддвей. 23 часа 55 минут. 15 сентября.
Солонин. Крым, Гурзуф. 15 сентября, 13.15
Помещение было сплошь обшито деревом, деревянный стол, скамьи у стен, начищенный до блеска самовар – все выдержано в лучших русских традициях. Окошко, которым он воспользовался, начиналось от пола и находилось в не заставленной мебелью, свободной нише. Оно, по всей видимости, служило единственной отдушиной – окна и другая вентиляция отсутствовали. Пол был выложен кафелем, оттого, падая, решетка и произвела такой шум.
Солонин прошел дальше, в другие помещения. Две душевые кабины сиротливо молчали. Небольшой бассейн – совершенно сух.
Он заглянул в парилку. И обнаружил, как и следовало ожидать, пустые, в два яруса, полки.
Да, роскошью сауна не отличалась. Можно понять желание Богачева ее капитально реставрировать. Взять хотя бы пол в комнате отдыха. Давно пора было заменить кафель на дерево. Не успел хозяин осуществить задуманного, а вот хватит ли сообразительности у хозяйки довести все до ума – большой вопрос.
Солонин вернулся обратно, подошел к входной двери. Она оказалась запертой снаружи. Значит, попасть в дом можно или имея ключ, или если бы кто-то предварительно открыл ее. Такой вариант подтверждал версию, что у убийцы был сообщник из близкого окружения Богачева, допущенный в его семью.
"Еще раз осмотревшись, Солонин решил возвращаться и уже опустился на пол, чтобы пролезть в отверстие, когда взгляд его упал на засохшие на кафеле кусочки грязи. Он сам наследил, но его следы были влажными. А эти – не первой свежести. В сауне явно давно не убирали, так как не пользовались ею. И это пришлось как нельзя кстати.
Попробовав рукой засохший грунт и сравнив его с прилепившимся к своим подошвам, он убедился в полной идентичности. Вывод напрашивался сам собой: до него инкогнито здесь побывал кто-то еще, и этот кто-то пробрался сюда тем же путем, что и он.
Но с какой целью? Ясно, не в сауне попариться и не прогулки ради.
Солонин уже примерно представлял себе, как все произошло.
Мысленно поблагодарив покойного хозяина, что не успел заменить кафель на дерево (на деревянном полу следы были менее заметны и отчетливы), он покинул помещение. Решетка легко стала на свое место, Солонин подхватил снаряжение и двинулся назад.
Когда вода достигла подбородка, он нырнул. И опять холодная непроницаемая масса окутала его всего, сдавила тело. Солонин заработал ластами.
Косые лучи солнца прорезали морскую толщу, уходя в глубину и теряясь в ней. Подводный сумрак начал редеть. Это могло означать только одно – выход из пещеры недалеко. По его подсчетам, кислорода в баллонах хватало. Вливающийся в проход поток отбросил Солонина назад, потом подхватил и увлек вперед.
Он очень поздно заметил каменный выступ и налетел на него плечом. Спас резиновый костюм. В противном случае не обошлось бы без приличной раны. Избегая нового столкновения, Солонин нырнул глубже, где бродящие взад-вперед потоки не ощущались и не грозили расшибить о камни.
В полумраке что-то блеснуло. Он заложил влево и вниз. Пришлось опуститься еще на пару метров. На ушные перепонки начало безжалостно давить. Не обращая на это внимания, Солонин разрезал воду двумя мощными гребками ласт и почти достиг дна.
Блестящий предмет покоился в расщелине скалы. Мимо, щеголяя пестрым окрасом, прошмыгнул морской окунь. Солонин протянул руку. И тут же ее отдернул. Большой краб выполз из расщелины, служившей, вероятно, ему убежищем, и бесстрашно уставился на непрошеного гостя. Забрался на тускло переливающийся предмет и, выставив вверх клешню, приготовился защищать свое сокровище.
Он отогнал краба фонариком. Тот проворно засеменил боком и, от греха подальше, скрылся под ближайшим камнем. Виктор подобрал предмет.
В свете луча фонарика искрилось, мерцало колье с двенадцатью подвесками. Он уже не сомневался в том, что именно держит в руках.
…В гостиничном номере, бросив подвески Екатерины на стол, сидя в кресле, некоторое время разглядывал их издалека. Подводное путешествие порядком вымотало, но впустую не прошло. Мягко говоря! Его версия получила наглядное подтверждение. Он опустил веки. События выстраивались примерно следующим образом.
Убийца и грабитель с большой долей вероятности был одним и тем же человеком.
Убийца Богачева, несомненно, знал о пещере, ведущей в особняк. Продумывая план преступления, он или сам наткнулся на нее, как и Солонин, или ему кто-то подсказал. В последнем случае у него должен был быть сообщник. За наличие такового говорил и тот факт, что проникнуть в дом без чьей-то помощи было непросто.
Преступник проделал уже известный путь под водой и по пещере. Из сауны, дверь которой предварительно открыл его сообщник, он проник в жилые помещения. Безошибочно ориентируясь, опять же благодаря чьим-то инструкциям, нашел кабинет Богачева, где тот зачастую отдыхал, и расправился с хозяином. Затем, прихватив подвески, скрылся тем же путем, каким и пробрался в дом. Лодка могла его ждать по другую сторону скалы. А если убийца был хорошим пловцом, то и вовсе мог обойтись без нее.
После его ухода сообщник запер дверь сауны, лишив расследование возникшей бы, возможно, еще тогда версии.
Оставалось непонятным, являлись ли подвески, так сказать, целью убийства или оказались случайным приложением. Не стоило сбрасывать со счетов и вариант попытки пустить сыщиков по ложному следу.
И еще, самое главное. Кто помогал убийце?
Это мог быть только свой, близкий жертве человек. Не считая семи человек охраны, таких всего двое: жена, Катя Богачева, и ее любовник Виктор Гукк. Их алиби на момент убийства Богачева в этом случае не срабатывало. Любой из них вполне мог открыть сауну заранее, а потом спокойно уехать в Ялту. Утром же, воспользовавшись общей суматохой, спокойно спуститься и закрыть дверь.
Пожалуй, жена меньше подходит на такую роль…
Оставался Гукк-младший. Солонин все больше склонялся к его кандидатуре, тем более что Виктор Гукк представлял из себя на настоящий момент хладный труп. Укрепляли в таком предположении и подозрительные звонки из Германии. А ведь загадочный Игорь из Франкфурта, с которым общался Гукк, вполне мог быть тем, кто преждевременно отправил Леонида Богачева на кладбище!
Злосчастные подвески преступник банально обронил на обратном пути. Потому что очень спешил? Боялся? Не был профессионалом.
Вероятно.
Едва ли опытный грабитель будет одновременно и профессиональным убийцей.
Но скорее, в первую очередь, злоумышленник был именно убийцей! В противном случае, если бы подвески были приоритетом и именно из-за них оказался умерщвлен Богачев, преступник вернулся бы и отыскал камешки во что бы то ни стало! Значит, он спер их заодно? Поскольку открыл сейф. Заодно с чем-то еще. С документами? Надо полагать, да.
Солонин нашел подвески почти что на самом дне у выхода из пещеры. Помня свое героическое возвращение и потирая ушибленное плечо, он допустил, что преступник, действуя ночью, просто не захотел или не смог отыскать упавшие драгоценности. Солонину же повезло случайно. Не вздумай он нырнуть глубже, спасаясь от небезопасных в этом месте волн, так и лежали бы сейчас они на дне морском под охраной пучеглазого краба.
Вдруг он отчетливо вспомнил, как вслед за ним из пещеры выплыл Турецкий. Только вместо водолазного резинового – в обычном гражданском костюме при галстуке, зато в маске и ластах. Подплыл ближе и, выпуская струйки пузырьков, отчаянно заколотил пальцем по наручным часам.
Солонин вздрогнул. Рядом, на столе, переливаясь, покоились подвески. Он все так же сидел в кресле – незаметно для себя самого отключился. Эпизод с Турецким напомнил, что пора бы позвонить. Только вот где сейчас этого «важняка» искать?
Турецкий. Москва. 16 сентября, 10.00
У Турецкого было натуральное ощущение, что он сломал голову.
Только, казалось бы, на днях Лапин чуть ли не рыдал у него на плече и клялся, что с Генрихом Грассом фактически не знаком и никаких дел не имеет, и вот – на тебе. Отвалил в Фатерланд и встречается с Грассом в Леверкузене.
И даже то, что Витька Солонин нашел настоящие подвески Екатерины (и Богачевой и Великой!), уже не грело. Вчера грело, а сегодня – уже нет.
Не успели они отрапортовать об этой замечательной находке, как из Питера прилетел целый полк фээсбешников, чтобы немедленно забрать драгоценные бирюльки и на веки вечные отконвоировать в северную столицу. А шиш им! До конца следствия ни черта не выйдет. Фээсбешники поскандалили с Меркуловым и отбыли ни с чем.
Потом вдруг одна за другой прибыли две делегации из Алмазного фонда и из Пушкинского музея. Делегации были оснащены суперспециалистами, у которых глаз – ватерпас и которые были ужасно оскорблены тем, что им даже не позволили взглянуть на драгоценности. И эти и другие, кстати, намекали, что уже послали в Государственную Думу запрос о правомочности Эрмитажа на хранение того, что он уже однажды проворонил. И откуда только узнали, вот ведь что поразительно?!
Чтобы как-то отделаться от деятельного Солонина и при этом не уронить авторитет (читай – скрыть собственные усталость и смятение), он, сам не понимая зачем, отправил Витьку в Екатеринбург.
"Благодаря Солонину теперь у них была модель совершения преступления. Виктор практически провел рекогносцировку убийства. Итак, подвески нашлись, модель была, а сам преступник – грабитель и убийца – так же, как загадочный мотив (за оброненными драгоценностями-то он не вернулся, черт возьми!), – отсутствовал. Ни о каких отпечатках пальцев на подвесках, разумеется, не могло быть и речи. И кто именно их спер, а значит, и застрелил Богачева, по-прежнему оставалось тайной за семью печатями.
Нет, он, Турецкий, натурально сломал себе голову на этом деле…
Турецкий вспомнил свое старинное правило. Когда тебя не хватает на целое, занимайся частностями. Как знать, может, когда-нибудь они и лягут в общую мозаику.
С тех пор как он узнал, что Лапин находится в Германии, по новой несколько раз прокрутил их последний разговор. Что за странный выкуп потребовали похитители за лапинского сына? Не могли же они съесть все эти тонны лекарств. Брали с запасом? Полный бред. Собирались продать? Так ведь не продали же… Может, в странах СНГ? Хм… Маловероятно. Там свои монополисты. И партнеры «Махаона», кстати сказать. Они бы настучали.
Значит, не съели и не продали. Какие еще есть варианты? Раздать больным пенсионерам в ходе предвыборной кампании? Красиво, но бесполезно. Трюк не для похитителей. Нет, тут должен быть какой-то криминал… Хотя почему криминал? Почему криминал?! Если просили за мальчишку такую специальную вещь (и знали ведь, у кого просили!), значит, и применение могло быть специальное.
Елы-палы!
Москва, Генеральная прокуратура,
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Проживающий в пригороде Франкфурта Герман Вульф в 7.15 на личном самолете вылетел в Дрезден, где в здании картинной галереи встретился с сотрудником российского посольства в Германии Иннокентием Дудко.
Реддвей. 16 часов 30 минут. 16 сентября.
Ясень
– Вот тебе, Саша, небольшой экскурс в биографию уважаемого господина Ясеня. Постараюсь не грузить ненужными деталями. – Константин Дмитриевич принял свою обычную перед длительной речью позу: откинулся на спинку рабочего кресла и положил руки на стол.
– Первой ступенькой в стремительной и, замечу, удачной карьере Бориса Борисовича Ясеня стало окончание с отличием фармацевтического факультета Московской медицинской академии имени Сеченова. Башковитый парнишка из Свердловска получил и соответствующее распределение. Отказавшись от предложенной аспирантуры (его деятельная натура не желала прозябать в институтских кулуарах), попал в одну из столичных аптек.
– И что удивительного в таком распределении?
– Сам знаешь, каково было без прописки остаться в Москве, – Меркулов ностальгически улыбнулся. – Я, например, три года честно отбыл в Тихорецке… Таким вот образом и начал Борис Борисович свое восхождение на Олимп аптечного дела. На данном поприще он преуспел. Скоро стал заведующим одной из периферийных, а затем и центральных аптек. Опустим этот период его трудовой жизни и подойдем к представляющему для нас непосредственный интерес, а именно, когда Борис Борисович стал заметной фигурой в управленческих верхах.
– Разумно, – одобрил Турецкий. – Я весь внимание.
– К тому времени он уже был женат на Ольге Семеновне, в девичестве Богачевой. Младшей сестре отца Леонида Богачева. Красавица жена, к слову, коренная москвичка, родила ему прелестную девочку. Ясень в жене и дочери, по всобщему мнению, души не чаял. В полном смысле слова носил их на руках. Брак оказался удачным. Супруги просто олицетворяли собой идеал советской семьи, разве что не получали за это орденов и государственных премий.
– Если ты, Костантин, намекаешь, что я уже второй год не могу отправиться отдыхать вместе со всей семьей, – вставил Турецкий, – то, извини, моей вины здесь самая малость. Я бы даже сказал, отсутствует вовсе. А все почему?
– Не кипятись, – отмахнулся Меркулов. – Ни на что я не намекаю. А то, что ты у нас тут один такой головастик, сам виноват. Нечего было высовываться. Только и слышу: чуть что, подавай им Турецкого на блюдечке, и никого другого. Пользуешься популярностью в определенных кругах.
– Мне от этого не легче.
– Ничего удивительного. Ладно, не отвлекайся. Итак, в период физического расцвета (ему не было и сорока) Ясень становится заместителем начальника Главного аптечного управления Министерства здравоохранения. Можешь себе представить, на какую ступеньку иерархии в советское время поднялся Ясень, заполучив такую должность? Вот тогда и случился первый в его биографии конфуз.
Приезжает он как-то утром на работу, проходит в свой роскошный кабинет, а в приемной вместе с растерянной секретаршей уже ждут двое молодых мужчин в штатском. «Здравствуйте, Борис Борисович. Очень хотели с вами побеседовать». И предъявляют удостоверения ОБХСС. Надо отдать должное Ясеню. Не смутился, не впал в панику…
– Да ты что, там в шкафу сидел, что ли? – не выдержал Турецкий.
– Не мешай. «Чем обязан? – обыденно так спрашивает. – Мне проехать с вами или удобно в моем кабинете?» – «Для начала можно и у вас»… Это действительно было началом. Последовали повестки в прокуратуру, в суд. Следователи трясли Ясеня, как созревшую грушу. Извини за каламбур. А дело было вот в чем. Непосредственный начальник Бориса Борисовича, некто Омельченко, развернул поистине грандиозную подпольную деятельность. Просроченные, а значит, подлежащие списанию и изъятию медикаменты совершали второй почетный круг продажи в городских аптеках. И только после этого, а зачастую, в целях конспирации, и одновременно с ними на прилавок поступали пригодные к употреблению. Немалая прибыль от этих афер шла Омельченко в карман. Естественно, перепадало и его команде: заведующим складов и некоторых аптек. За время своей предприимчивой деятельности только один Омельченко успел сколотить миллион советских рублей. Как тебе размах?
– Впечатляет, – отозвался Турецкий, прикрывая ладонью зевающий рот. – Ну, и?
Меркулов сделал вид, что не заметил его жеста.
– Ясень оказался не только примерным семьянином, но и порядочным работником. Он понятия не имел, что проворачивал шеф за его спиной. Во всяком случае, – подчеркнул Меркулов, – против него не было никаких улик.
– То есть? – заинтересовался Турецкий.
– То есть против него не нашлось никаких улик.
– Почему ты это подчеркиваешь?
– Сейчас поймешь. Вскоре от Ясеня отстали, впрочем изрядно помотав нервы. Процесс был громким, хотя и закрытым. Странно, почему ты про это ничего не слышал? На скамье подсудимых оказалось больше десятка человек. Финал оказался естественным для тех времен: влепили от пяти до червонца, в зависимости от степени участия, с конфискацией имущества. Посвященные единодушно окрестили процесс «делом врачей». А подчеркивал я, потому что спустя годы, когда фигуранты дела вышли на свободу, Ясень им активно помогал материально, устраивал на работу. Представляешь, какая трогательная дружба?
– Я сейчас заплачу. Ты в самом деле думаешь, что он тогда был чист?
– А черт его знает, – признался Меркулов. – Забавно, на судьбе Ясеня этот скандал вообще отразился положительно. Его опять заметили. Своей непричастностью он многих вышестоящих руководителей – партийных в том числе – удивил. Результат не заставил сказаться – его перевели в главк Министерства внешней торговли. Таким образом, благодаря своей природной честности и принципиальности, а главное – недюжинной энергии и талантам организатора, он поднялся еще на одну ступеньку. Казалось бы, куда уже дальше. Разве что министром! И тут очень кстати для таких, как Ясень, неутомимых и не обиженных умом людей, началось общественное и политическое переустройство государства.
Судя по всему, к моменту развала Союза он натурально держал руку на пульсе отечественной фармацевтики. Грубо говоря, зарождающийся рынок уже был у него в кармане. Имел прочные связи с зарубежными поставщиками, непосредственно отвечал за распределение импортных медикаментов по союзным республикам. Само собой, остались с периода работы в Главном аптечном управлении и расширились тесные контакты с отечественными производителями медпрепаратов.
Но внезапно Ясень повернул в другую сторону. Коренным образом ломалась социалистическая эпоха, уходили чиновники, менялись руководители…
– Ты просто как передовая в «Известиях», – заслушался Турецкий.
– Он не стал ждать очередной смены власти и сопутствующей ей чистки окружающего пространства. Как человек дальновидный и к тому же довольно известный и уважаемый, Борис Борисович смело ступил на…
– Политическую стезю, – закончил за него Турецкий.
– Точно. И здесь ему сопутствовал успех. Как в сказке про Сивку-бурку. Только в отличие от Иванушки-дурачка, – заметил Меркулов, – Ясень не лежал на печи, и никакие Сивки-бурки, вроде сановитых родственников или их приятелей, ему не помогали.
– Так уж и никто? – не унимался Турецкий.
– Разве что, – припомнил Меркулов, – тесть оказывал моральную поддержку. Он был каким-то партийным бонзой.
– Вот видишь! А ты ему разве что нимб не повесил, – Турецкий ощутил миг торжества.
Но Меркулов его жестоко уничтожил:
"– Во-первых, к тому времени тесть был уже на пенсии. Хотя, признаю, связи прежней элиты были крепкие и навсегда. Во-вторых, к моменту женитьбы Ясень многого уже добился. И в-третьих, не будь у него соответствующего образования и головы на плечах, и сто двадцать восемь доброжелателей не подняли бы его за уши на ту ступеньку, которой он достиг. Но это все лирика. А политическая карьера в Москве вещь непрочная, зыбкая. Большая и жестокая конкуренция. А размениваться на вторые роли Ясень не желал – не те амбиции. И тогда он принимает единственно правильное, по его мнению, решение – возвратиться на родину, в Екатеринбург.
Имея определенный вес в столичных политических кругах и немалую известность на родине, объединив эти два фактора, самым активным образом включается в предвыборную кампанию за пост губернатора Свердловской области. Формирует вокруг себя сильный блок, получает поддержку местных производителей-фармацевтов, с которыми водил дружбу еще в советские времена (а это голоса тысяч избирателей).
И в этот раз Ясень не прогадал. Уральцам пришелся по душе известный земляк, оставивший Москву ради наведения порядка у себя дома. Другие только и ждали, под каким бы предлогом побыстрее в столицу сбежать, поближе к сладкому пирогу. Лучше всего с депутатским мандатом. А там – поминайте как звали. Этот же, наоборот, вернулся, хотя большим человеком в Белокаменной был. Взыграли народные чувства и мудрость руководителей, хорошо знавших претендента. И получил, что хотел, – кресло губернатора Урала. Все же лучше, чем подвизаться на подмостках сумасшедшей политической борьбы в Москве.
– И очень скоро земляки убедились, что избрали именно ТОГО человека, – сладким голосом пропел Турецкий.
– Отнюдь. Но наша жизнь, как тебе известно, не стоит на месте. Она бегает вокруг да около. Мелкая кооперативная торговля вырастала в нечто большее. Пришедшее в упадок производство отчаянно пыталось вновь стать на ноги. Вот и явились в один прекрасный день избиратели-фармацевты в кабинет губернатора с предложением создать централизованную фирму по сбыту их продукции. Идею обсудили, приняли решение проводить в жизнь, но непосредственно руководить нарождающимся монстром он отказался. Сослался на возраст, нехватку времени и то, что на своем посту он и так принесет немало пользы для общего дела. Тут нужен был молодой, энергичный человек, порядочный и обязательно свой. И Ясень знал, кто именно.
Несколько лет назад жена Бориса Борисовича была убита, когда гостила в Екатеринбурге, тогда еще Свердловске. Убийцу так и не нашли. Ясень остался один с дочерью. Существовал еще один человек, ставший теперь ему вдвойне дороже, – единственный и обожаемый покойной супругой племянник Леня Богачев. Ясень относился к нему не без симпатии, следил за успехами в бизнесе, иногда, чем мог, помогал. Леонид немного напоминал ему себя самого в молодости. То же упорное желание пробиться в жизни, по возможности самому. Но часто одного этого бывает недостаточно.
Ясень не сомневался в своем протеже. Рождающийся на Урале спрут должен был охватить своими щупальцами всю державу. И это только программа минимум. Леонид Богачев с его помощью уже на первых порах становился бы по сути некоронованным «королем» отечественной фармацевтики. И, как мы с тобой знаем, Ясень в родственнике не ошибся, – Меркулов со вздохом облегчения, по-видимому, закончил повествование.
Турецкий, немного придремавший, встряхнулся.
– Богатая биография, ничего не скажешь. А все-таки сознайся, откуда такая осведомленность? Костя, ты рассказывал о судебном разбирательстве или о выборах в губернаторы так, словно лично присутствовал при этих исторических событиях.
– Не я – наш генеральный.
Такой ответ прогнал у Турецкого остатки сна.
– Это он тебе напел?!
– Большую часть. Тебя это смущает? Он хорошо помнит тот процесс, и не только по газетным статьям. Да и Ясень в столице был довольно заметной фигурой, а они с генеральным почти одногодки.
– В твои бы рассказы динамики побольше, цены бы им не было.
Солонин. Екатеринбург. 16 сентября, 16.40
Турецкий озадачил его новым распоряжением: нужно было немедленно вылететь в Екатеринбург и встретиться с губернатором Свердловской области. Цель новой поездки Александр Борисович объяснил в двух словах:
– Витя, вытяни из него все, что можно, о деловых отношениях Грасса и Богачева. Я посылал ему запрос о Вульфе. Он ответил, что давно не имел с ним контактов. Не нравится мне все это.
– А если на самом деле все так? – предположил Солонин.
– Вот на месте и разберись, – заключил «важняк» Генпрокуратуры тоном, означающим, что лететь Солонину в любом случае придется.
И в который уже раз за последнее время Виктор оказался высоко над землей. Ему начало казаться, что жизнь его перешла в новую фазу, неразрывно связанную с Аэрофлотом, и полеты в воздушных лайнерах никогда не закончатся. Самолет для него теперь стал вторым домом, а пассажирское кресло – кроватью. Будь на борту еще сауна и бассейн, можно было запросто поселиться здесь на неопределенное время.
ТУ-154 (преследующая его последние дни модель) быстро набрал высоту.
– Вы плохо переносите полеты или просто боитесь летать?
Тихий, мягкий голос заставил вздрогнуть. Солонин повернулся. Справа от него, у иллюминатора, сидела довольно милая молодая женщина лет двадцати восьми – тридцати и участливо улыбалась. Пепельные волосы гладко зачесаны и собраны на затылке в пучок, большие ярко-синие глаза, чувственный рот, тонкая шея. Солонин ощутил себя полным идиотом, что не обратил внимания на соседку сразу и не заговорил с ней первым.
– С чего вы взяли? – удивился он больше своему голосу, от неожиданности как-то сразу осипшему.
– Да на вас лица нет. Хотите взглянуть? – И незнакомка, лукаво блеснув глазами, открыла дамскую сумочку.
– Нет уж, избавьте меня от этого ужаса, – Солонин отстранил протянутое ему зеркальце. – Просто в последнее время я перелетал.
– Хм. Тайный инспектор по сервису Аэрофлота? – шутливо предположила соседка.
– Хуже, – Солонин брякнул первое, что пришло на ум: – Секретный корреспондент нетайной газеты.
– О! Вы журналист.
– Угадали. Кстати, Виктор. – Солонин галантно опустил голову.
– Лиза.
– Прекрасное имя, – оперативно начал подбивать клинья Солонин, но она его перебила.
– Только не говорите, что – ваше самое любимое и все такое…
– И не подумаю. На свете очень много более красивых имен, – он прикусил язык, интересно, какая муха его укусила?
Соседка покраснела, мышцы на щеках задергались. Такого откровенного хама она, видимо, встречала впервые. Ничего не ответила, сдержалась.
– Эдгар Поуэл. Действие первое, явление второе, – попытался исправить положение Солонин.
Она непонимающе уставилась на него. Краска с лица начала спадать.
– Я вам процитировал фразу американского драматурга Эдгара Поуэла, – объяснил он. – Не обижайтесь, плиз.
Лиза расхохоталась.
– И как называется произведение, из которого вы цитировали?
Мысль Солонина пришла в лихорадочное движение. Переделать Эдгара По в Поуэла заняло не больше секунды, а ей еще подробности подавай! Прямо адвокат в суде. За иллюминатором проплывали лохматые белые облака, тянулись бесконечной, сияющей в лучах солнца пустыней.
– «Облако», – нашелся Солонин и пронзил соседку открытым, честным взглядом.
– Не слышала о таком авторе.
– Он из молодых, – паутина лжи опутывала его все больше и больше. – Да ранних.
Лиза оживилась, забыв неудачную шутку Солонина по поводу ее имени.
– Так говорите, журналист. А какой газеты?
– «Сегодня».
– До такого состояния у вас всех сотрудников доводят? – она широко улыбнулась.
– Да нет, в последнее время пришлось много летать. Туда-сюда, знаете. Сплошные командировки. А теперь вот – Екатеринбург, – Солонину стало легче общаться – сейчас он говорил правду.
– Екатеринбург?
– Екатеринбург.
– И что заинтересовало вас в Екатеринбурге?
– Хочу взять интервью у отцов этого замечательного города и написать об Урале. А вы, Лиза, сами из Свердловска?
– Из Екатеринбурга, – снова поправила она.
– Из Екатеринбурга?
– И да, и нет. Родилась и выросла в Москве. Потом с семьей перебрались на историческую родину.
– И чем вы занимаетесь? – продолжал маленький допрос Солонин.
– Работаю в адвокатской конторе.
– Секретарем?
– Адвокатом. А что здесь удивительного? Закончила в Москве юридический и вернулась работать домой, – она пожала плечами.
– И как справляетесь? – поинтересовался Солонин.
– Превосходно! – Лиза гордо выпятила нижнюю губу.
– Я так и думал.
– Почему это?
– Такая девушка, как вы, не может не иметь успеха, – в эту фразу Солонин вложил все свое обаяние.
Она засмущалась. Совсем немного.
– Вы мне льстите. Но мне нравится.
– Нисколько, – его понесло. – Хотите, расскажу о своих последних репортажах из Крыма? Очень красивые места. Есть просто сказочные.
Все оставшееся до конца полета время Солонин делился реальными впечатлениями, опуская, естественно, эпизоды расследования. Рассказал несколько легенд об Айюдаге и Золотом пляже. И очень сильно пожалел, когда стюардесса объявила посадку. Его запас еще не иссяк.
– Могу я пригласить вас на чашку кофе? – спросил Солонин в здании аэропорта, когда они получили багаж и направились к выходу.
Еще с час просидели на втором этаже в кафе-баре. Теперь инициативу взяла Лиза, говорила о своей работе, городе. Давно Солонину не было так легко и непринужденно с женщиной. Создавалось впечатление, что они знакомы сто лет.
– Когда определитесь с жильем, позвоните мне. Будут проблемы, помогу, – она протянула визитную карточку.
В центр города добрались на такси.
– Я бы посоветовала гостиницу «Урал», – сказала она на прощание и выпорхнула из машины.
– В резиденцию губернатора, – попросил водителя Солонин, почувствовав накатившую меланхолию. Он не собирался задерживаться в Екатеринбурге, тем более селиться в гостинице. Рассчитывал уладить все в один день и сразу вылететь обратно, если повезет – ночным рейсом. Необходимость звонить новой знакомой отпадала сама собой.
Ему повезло. Ясень оказался на месте и, узнав о прибывшем, попросил, не задерживая, провести его к себе в кабинет.
Это оказался дородный, совершенно седой мужчина под шестьдесят, с живым, еще не утратившим привлекательности лицом и крепкой рукой, в чем Солонин убедился при рукопожатии.
Они прошли в примыкающую к кабинету комнату отдыха и расположились в кожаных креслах. Ясень распорядился насчет чая.
– Борис Борисович, я знаю, что Богачев доводился племянником вашей супруге, и вам, возможно, больно поднимать эту тему, но расследование его убийства не закрыто, и нам нужна ваша помощь, – начал как можно деликатнее Солонин.
– Но чем я могу? – развел руками Ясень.
– Хотелось бы больше знать о партнерских отношениях Богачева с немцами.
– Например?
– Например, между Вульфом и Богачевым, – подсказал Виктор, решив начать издалека. А там, глядишь, и до Грасса доберемся.
– Да что рассказывать. Договор, который давно еще Леня с ним заключил, был, прямо скажу, кабальный. Но на тот период выбирать не приходилось. Я одобрил Ленино решение. А Вульф, наверное, думал, так будет продолжаться всю жизнь. Черта с два! – Ясень свернул внушительный кукиш и отпил из своей чашки. – Леня молодец. Далеко пошел бы… Если бы не остановили. Он ведь расширяться думал. Собственное отечественное производство налаживать. Понимаете?
– Нам это известно, – уточнил Солонин.
– А тут, незадолго до его смерти, звонит мне лично Вульф – снизошел с высот Олимпа – и просит повлиять на родственника. Не знаю, как он узнал о планах Лени, но просил его переубедить. Я сказал, эти вопросы решает он. Он руководит концерном, у него основной пакет акций.
– И он лично может принимать все принципиальные решения?
– Именно так.
– Постойте! – спохватился Солонин. – Мы же по электронной почте присылали запрос, и вы ответили на него, что не имели контактов с Вульфом уже достаточно давно.
– Вы присылали запрос?
– Ну да, – подтвердил Солонин. – Уж не хотите ли вы сказать, что не получали его?!
– Получал. Однако, извините, Виктор Михайлович, но вопрос там стоял не о Вульфе, а о Генрихе Грассе, его бывшем партнере. С ним я действительно давно не общался.
Солонину стало неуютно. Такой ляп! И кто допустил? Столичные следователи. А точнее – самый важный «важняк» Генпрокуратуры. Он начал придумывать для Турецкого всевозможные наказания. Детский сад какой-то: перепутать фамилии. Послал бы сразу запрос на канцлера Германии, чего уж мелочиться.
Все, что от него требовалось, Солонин теперь знал. Задав еще несколько вопросов о Вульфе, прояснив детали его телефонного разговора с Ясенем, он собирался проститься.
Зазвонил телефон. Губернатор потянулся к столику-подставке, снял трубку:
– Да, да. Освободился. – Он повернулся к Солонину, объяснил: – Извините. Ребенок мой звонит. Сегодня вернулся из столицы.
Солонин поднялся.
– Спасибо, Борис Борисович. Не буду вас задерживать.
– За что «спасибо»? Ничего такого я вам и не сообщил, – простодушно удивился Ясень.
– Это вам так кажется.
Открылась дверь. На ее звук Солонин обернулся и обомлел.
На пороге стояла Лиза.
– Моя дочь Елизавета, – представил Ясень Солонину его недавнюю спутницу.
Она стояла, слегка удивленная, всем видом говоря: оперативно работает пресса, ничего не скажешь, с корабля сразу к губернатору.
– Виктор Михайлович Солонин, – продолжил этикет представления Ясень, и заулыбавшаяся Лиза хотела уже было открыть рот, но он закончил: – Майор уголовного розыска из Москвы.
Улыбка сползла с лица дочери губернатора, уступив место неподдельному изумлению, словно перед ней стоял отловленный отцом снежный человек.
Ясень, заметив смятение дочери и поняв его по-своему, поспешил объяснить:
– Виктор Михайлович – по поводу смерти Леонида. Он ведет расследование.
Солонин стоял неподвижным памятником.
– Мы уже знакомы, – первой нашлась Лиза. – Летели одним рейсом.
Пришла очередь удивляться Ясеню. Он посмотрел на Солонина.
– Так точно, – совсем не к месту выпалил тот и поспешил поправиться: – Даже сидели рядом.
– Виктор Михайлович, вы в первый раз у нас на Урале? – вдруг спросил Ясень.
Солонин кивнул.
– Приходите к нам ужинать. – Губернатор посмотрел на дочь. – Надеюсь, Лизонька не против. Хозяйка у меня она.
Виктор попытался сказать, что собирается первым же рейсом вылететь в Москву, но не смог. Лиза, сощурив глаза, с любопытством его рассматривала, будто видела впервые.
На улице он поймал такси.
– Куда? – поинтересовался водитель.
Солонин забрался на переднее сиденье.
– Гостиница «Урал».
Турецкий. Москва, 16 сентября, 20.21
И все– таки даже после приезда Солонина он сомневался.
Вульф или Грасс?
Грасс или Вульф – вот в чем вопрос.
Телефонный звонок прервал эти философские (поскольку ничем не подкрепленные) рассуждения.
– Александр-рр! – пророкотал бодрый голос Питера Реддвея. – У меня срочные новости, так что решил застать тебя наудачу. Я правильно сказал?
– Застал, – констатировал Турецкий. – Правильно. Гони свои новости.
– Мы провели биологическую экспертизу следов, оставленных на теле сотрудника Интерпола убийцей.
– Какие же там могли быть следы, – недоверчиво хмыкнул Турецкий. – Или он свою визитку оставил?
– Напрасно иронизируешь. Волос.
– Волос?
– Да, обыкновенный мужской волос.
– Где же он его оставил? Он что, извращенец?
– Не знаю. Волос был на горле убитого. Насколько ты помнишь, Крайтону сломали шею. Возможно, убийца упирался в него коленом.
– Что же это за волосы такие? Они сквозь штаны растут?
– Он был в шортах. Это уже доподлинно известно. Есть свидетельские показания.
– А! Так его опознали?!
– Да. И перестань наконец перебивать. Вообще были некоторые подозрения относительно того, чей он именно, этот волос, но их пришлось отложить до поры до времени. Но сейчас получена абсолютно достоверная информация. Дело в том, что капитан Крайтон приезжал в Сан-Поль-де-Ванс с заданием отыскать одного афериста. Это немец русского происхождения…
Турецкий невольно напрягся.
Он понял, что наступает момент истины. И почувствовал легкий укол ревности. Все-таки ведь это именно он свел все концы воедино и отдал их (эти концы) Реддвею, и теперь тот пожинает лавры? Ведь если бы Турецкий не вцепился в пулю, которой застрелили Богачева, то еще неизвестно, когда появилась бы ниточка «убийца Богачева – он же международный террорист»! Можно было, конечно, еще неделю назад отправиться в Германию, пить там шнапс с Реддвеем и копаться в европейских архивах Интерпола, но иногда стоит вспомнить о такой банальной и ненадежной вещи, как интуиция, и остаться просиживать штаны в Москве. Но теперь, значит, Питер вычислит и возьмет убийцу Богачева?! Пожалуй, надо все же лететь в ФРГ, чтобы хотя бы поучаствовать в задержании…
И Турецкий не выдержал и решил сорвать аплодисменты, хотя бы наудачу:
– Ему двадцать с хвостиком! И его зовут Виктор Гукк?
– Какой еще там Гукк? – удивился Реддвей. – Ничего подобного. Ео зовут Игорь Веллер. И ему под пятьдесят. Он некоторое время жил в США, потом натворил там дел и бежал, с тех пор нигде не объявлялся.
– Н-да? Ну ладно, а как же нашли его волос-то? – Турецкий был порядком обескуражен. Пожалуй, с вылетом в Германию придется повременить.
– О, чисто случайно. ФБР, расследуя его махинации, вычислило его личный банковский сейф. Сейф к этому времени уже был пуст, но, к счастью, на одной бесполезной бумаге оказался волос. Этот волос и тот, что был на убитом интерполовце, принадлежали одному и тому же человеку.
– Веллер, Веллер, – пробормотал Турецкий. – А как давно он жил в Штатах?
– По меньшей мере, с начала восьмидесятых годов, – понял этот вопрос по-своему Реддвей. – Кажется, политэмигрант.
– О'кей, Пит, я – твой должник.
Через минуту-другую Турецкий связался с Меркуловым.
– Костя, как ты думаешь, в начале 80-х годов из СССР много народу уезжало?
– В Израиль?
– Почему в Израиль? В Штаты.
– Да пожалуй что никто не уезжал. Разве только бежали. Уехать в Израиль или в Штаты – особой разницы в дороге не было. Визы, если помнишь, оформлялись в Австрию, Италию. А оттуда уже ехали, куда надо было.
– Тем лучше. Как бы нам вычислить одного такого бегуна?
– Какого еще бегуна? – устало переспросил Меркулов.
– Убийцу Богачева.
Игорь Веллер
Первое мая пришло в семью Веллеров не только праздником солидарности трудящихся, но и знаменательным событием – у них наконец родился ребенок. Радость события усиливалась тем, что это был мальчик – продолжатель фамилии. Супруги Веллеры были немолоды, позволить себе завести второго ребенка они уже не могли и потому всю свою любовь отдали позднему чаду.
Мальчика назвали Игорем, первым в их роду русским именем (Веллеры осели на Урале еще со времен Гражданской войны). Оба родителя – преподаватели одной из свердловских школ – связывали с ним потухшие было надежды на неодинокую старость и внуков.
Игорю старались, в меру материальных возможностей, ни в чем не отказывать. Но особо и не баловали. И когда в тринадцать лет он попросил купить ему гитару, сперва выдержал перекрестный допрос отца с матерью о причине такой неожиданной просьбы и целесообразности покупки.
Причина была проста – хотелось покорять вечерними серенадами во дворе сердца юных подружек. Тогда начался настоящий бум на дворовых менестрелей, и отставать от других Игорь не хотел. Наоборот, он пытался всегда быть в центре внимания, независимо от окружения и местонахождения.
Говорить об этом родителям Игорь, естественно, не стал. Сослался на желание быть всесторонне развитым мальчиком. Такой ответ понравился, и через неделю у него появилась новенькая шестиструнка.
Поначалу от струн болели подушечки пальцев. Потом, когда они покрылись мозолистой коркой и стало легче играть, появилась новая проблема – ограниченность репертуара. Расширить его Игорь не мог по причине примитивности аккордов (он выучился только «блатному квадрату»). Во дворе над ним стали посмеиваться. Ежедневные «Я ухожу» и «Девочка в малиннике», которую он постоянно искал срывающимся голосом, всем друзьям и подружкам порядком надоели, и в конце концов, чтобы не растерять остатки авторитета, Игорь гитару забросил.
Но забросил он ее неудачно. Поставил зимой у батареи и забыл. Когда в его отсутствие к нему в комнату заглянула мать, перед ней открылась картина ужасного вандализма: гриф гитары приобрел перпендикулярное положение по отношению к корпусу, выворотив из него при этом верхнюю крышку. Это сооружение лишь отдаленно напоминало музыкальный инструмент и могло возникнуть, если бы ею, например, безжалостно молотили по батарее, у которой она одиноко валялась.
Вечером в доме Веллеров случился скандал.
После длинных нотаций родителей о его наплевательском отношении к их подаркам и деньгам Игорь рассохшийся инструмент починил и с упорством принялся за совершенствование мастерства.
Позже он часто вспоминал этот инцидент и признавался, что, если бы тогда отец с матерью не надавили на его самолюбие, он бы так и не выучился прилично играть.
Однако гитарой любовь к музыке у него не ограничилась. В начале 70-х он заканчивал среднюю школу и, подобно своим сверстникам, увлекся современной эстрадой, только начинавшей прокладывать в Союз тропинку из-за рубежа. Бобинные магнитофоны считались ультрамодной вещью, обязательной для меломана. Игорь внес себя в их число и с усердием гонялся по городу за новыми записями. Правда, далеко ему искать не приходилось. В основном все интересующее покупал или менял у соседа по двору Вовика Сливцова, или попросту Сливы.
Слива хотя и был с ним одних лет, но проявлял раннюю коммерческую смекалку и ничего не делал за просто так. Деньги у Игоря водились редко, а иметь последние новинки очень уж хотелось, и он начал брать бобины в долг. Долг рос, как снежный ком, Игорь думал, что все рассосется само собой, но ничего не рассасывалось, а, наоборот, увеличивалось. И вот в один прекрасный теплый вечер Слива с дружками подкараулил его у подъезда и, применив физическое насилие, оттащил в подвал. Там Игорю самым примитивным образом набили морду.
– В следующий понедельник долг вернешь. Иначе… – Слива ткнул ему под нос тощий кулак.
Вернуть долг Игорю не пришлось. Через несколько дней Слива погорел на квартирной краже и домой из СИЗО уже не возвратился. Во время следствия выяснилось что, кроме того, он причастен к избиению пенсионера в парке отдыха. Вкатили на полную катушку и отправили на давно заслуженные им, по мнению Игоря, нары.
История с бобинами и Сливой родила в Игоре твердое решение стать милиционером. И не простым постовым или участковым, а следователем или инспектором, чтобы бороться с такими вот Сливами и самому бить им морды.
Это волевое решение после окончания школы не изменилось. Год, оставшийся до армии, он проработал почтальоном, с тем чтобы уже после службы поступить в школу милиции или юридический институт.
Призвали Игоря в погранвойска. Служить пришлось на Западной Украине, на границе с Польшей. Отношения с соседями были самые дружеские, и особого беспокойства они не доставляли. За два года Игорь не увидел ни одного нарушителя Государственной границы СССР.
Зато увидел и познал кое-что другое.
На свою внешность он не жаловался. В школе его даже называли красавчиком. И не только за чистые голубые глаза. Высокий, подтянутый, с копной русых волос, он нравился многим девочкам. Они в шутку дразнили его Гансом, намекая на внешнее сходство и происхождение. Но тогда он еще не имел с женским полом никаких отношений.
Его первым учителем и наставником в этой области стал земляк, младший сержант Касьянов.
– Не дрейфь, зема, – Касьянов хлопнул оробевшего Игоря по плечу, – сегодня ночью станешь мужчиной.
– Как это? – уже догадался тот.
– Как-как. Лишишься невинности, и все. Дошло?
– Угу.
Местная деревушка, где в сарае на соломе Игорь становился мужчиной, славилась чутким расположением к молоденьким солдатикам местных барышень. Парни, достигнув совершеннолетия, уезжали в город искать работу, а длиннокосые красавицы, запираемые родителями дома, тайком гуляли с военными с располагавшейся неподалеку погранзаставы.
Не так представлял себе Игорь первую интимную близость с женщиной, но жизнь оказалась прозаичной до безобразия. Отбросив романтику и войдя во вкус, он оставшийся до дембеля год совершенствовался в древнем искусстве любви. В результате домой вернулся, значительно поднабравшись опыта в амурных делах.
Но, оказавшись на гражданке, не стал ухлестывать за юбками, а сел основательно готовиться к поступлению в местный юридический институт. В первый же год Игорь блестяще сдал вступительные экзамены и был зачислен на первый курс.
Годы учебы пролетели как один день. Игорь торопил время, мечтая поскорее оказаться при настоящем деле. Родителей же беспокоило другое: когда он наконец перестанет менять подружек и остепенится. Они мечтали понянчить внуков. В планы Игоря это не входило.
На последнем курсе у него был затяжной роман со студенткой младшего курса Викой Воробьевой. Семь месяцев! Для Игоря – настоящий рекорд. Знакомые и родители начали подумывать, что уж в этот раз все закончится свадьбой. Но когда Вика, набравшись смелости, сама прозрачно намекнула на возможность узаконить отношения, он дал задний ход. Такая перспектива его не устраивала, и на следующий день они расстались.
Для себя Игорь решил окончательно: сперва определиться с работой, твердо стать на ноги, а потом уже семья с вытекающими из этого последствиями: дети, пеленки и все прочее.
Распределение порадовало. Он остался в Свердловске и был направлен в одно из районных отделений ОБХСС младшим оперуполномоченным. У него давно чесались руки по таким, как Слива.
И ирония судьбы свела их еще раз.
Закусочная, куда Игорь заскочил пообедать, была наполовину пуста. Он взял двойную порцию пельменей, чай с лимоном и устроился за свободным столиком. Обычно он обедал в столовой райотдела, но сегодня дела выгнали в город на целый день и пришлось воспользоваться тем, что подвернется под руку.
Пельмени оказались недоваренными, он едва их прожевывал и уже засомневался, одолеет ли всю тарелку. Не успел об этом подумать, как чья-то рука опустилась ему на плечо.
– Игорек, ты?
Он поднял голову. Рядом стоял, скаля беззубый рот, помятый тип с коротко стриженной головой. Игорь с трудом узнал в нем Вовика Сливцова, то есть Сливу.
– Вовик! Какими судьбами? – он знал, что Слива, вернувшись с «малолетки», сразу загремел по-крупному и в данный момент должен был находиться в местах не столь отдаленных.
Бывший сосед подсел напротив, трахнув об стол початой бутылкой пива.
– Узнал, значит. Выходит, и я не ошибся. – Он противно захихикал. – Сколько лет-то прошло! У-у!
– Да, многовато. – Игорь бросил ковыряться в пельменях и, желая поскорее расстаться с «другом» детства, принялся за чай.
– А я, Игорек, неделю тому откинулся. Решил – все, в завязку уйду.
Слива приложился к бутылке и сделал несколько больших глотков. Острый кадык живописно задвигался на худой шее.
Игорь не очень-то поверил в откровение бывшего зека перейти на трудовой образ жизни. И все же спросил, просто так, чтобы не молчать:
– И куда подашься? На завод? Или в автопарк?
– Можно и на завод, – рассудительно протянул Слива. – Я и токарем могу, и слесарем. Этим ремеслам научен. Во! – И он провел ребром ладони по горлу.
– Ну что ж, желаю удачи. – Игорь допил чай и собрался уходить.
Слива засуетился.
– Да погоди ты. Дело есть. Не выручишь, пока на работу буду устраиваться? Сам понимаешь, с деньгами сейчас напряг.
– Я сам на мели. – У Игоря не было никакого желания одалживать.
– Да верну! Ты меня знаешь.
– Говорю, на мели. – Он уже был не рад, что зашел в эту закусочную. «Приклеился, как банный лист», – подумал он и начал подниматься из-за стола.
Слива удержал его за локоть.
– Тогда вот что, – он протянул на ладони золотое кольцо с бриллиантом. – Задешево отдам.
Игорь опустился на место, заинтересованный таким поворотом. Зная прошлое Сливы, он мог с уверенностью представить, как эта дорогая безделушка оказалась в немытой, изрезанной венами руке.
– И сколько хочешь?
– Сколько не жалко? – Слива оживился.
– Хм. Тогда я до получки буду лапу сосать.
– А сколько можешь?
– Ну-у, полтинник.
– Игорек, да это натуральный грабеж среди бела дня, – вскричал сосед больше для порядка. – Оно в десять раз дороже стоит.
– Что ж ты дешевишь?
– Рублики нужны. А то бы и не подумал.
– Ладно, выходим на нейтральную полосу, – предложил Игорь. – Даю семьдесят пять. Полтинник сейчас, двадцать пять занесу завтра.
Слива хитро на него уставился, как бы проверяя, наколет или нет.
– Нету у меня с собой больше. – Игорь похлопал себя по карманам. Он говорил чистую правду.
– А когда они у тебя были? – освобожденный зек опять зашелся своим гнусным смешком. – Договорились.
Так произошел классический обмен «товар – деньги» между уголовником Сливцовым и лейтенантом из ОБХСС Веллером. Как правильно сообразил Игорь, Слива и не подозревал, где он работает.
Упоминание о том, что Игорь никогда не отличался пухлым кошельком, задело его за живое, и он жутко захотел отправить Сливу обратно, откуда он совсем недавно вернулся. В принципе, для этого он колечко и купил. И первым делом, вернувшись в райотдел, передал его ребятам из уголовного розыска.
Каково же было его удивление, когда утром следующего дня ему сообщили, что его покупка значится в списке драгоценностей, похищенных из центрального ювелирного магазина «Жемчуг». Ограбление произошло полгода назад, но преступников не нашли, и дело повисло. Теперь же появилась зацепка.
На квартиру к Сливе выехала опергруппа.
Вовика нашли в состоянии тяжелого похмелья. Видать, богато отмечал вчера удачную сделку. Он даже не сразу сообразил, что, собственно, происходит. Увидев в дверях Игоря и еще двух парней, глупо заулыбался и тут же со стоном схватился за голову.
– А-а… Четвертак принес. Вовремя. Без опохмела – сдохну.
– В камере опохмелишься, Сливцов. Собирайся, – успокоил один из оперативников, и Слива начал кое-что понимать.
Из кухни выбежала мать, сухонькая пожилая женщина. Узнав, в чем дело, набросилась на сына с кулаками. У того даже не было сил обороняться.
Обыск в квартире делать не пришлось. Слива сам отдал пакетик с кольцами и сережками, когда ему объяснили, что к чему, но… пошел в полный отказ.
– Не знаю ничего про магазин. Не шейте, ни хрена не получится.
– Ты их на улице нашел. Ведь так? – подсказал оперативник из угро.
– Может, и так.
– Договорим в другом месте. Более для тебя, Сливцов, привычном. – Второй оперативник защелкнул на Вовике наручники.
Слива зло зыркнул на Игоря:
– Это куда ж меня?
– Не прикидывайся дурой, – ответил Игорь. – Поедешь совершенствовать слесарное и токарное мастерство. Рано тебе еще на завод, не созрел.
– Ну ты, Игорек, и… – на этом цивилизованный словарный запас арестованного истощился.
На допросе Слива все же раскололся.
Освободившись и прибыв в родной город, он повстречал старого дружка, и тот предложил верное дело – «почистить» дачу одного богатенького завмага. Время осеннее, дачи пустуют, погореть на месте – один процент из ста. А там, глядишь, что-нибудь ценное и отыщется. Слива пораскинул мозгами: жить на что-то надо, устроить себе шикарный оттяг после зоны просто необходимо, а главное – риск невелик – и согласился.
Тщательно обшмонав двухэтажный домик, они наткнулись на настоящий клад – спрятанные в коробке из-под обуви золотые ювелирные изделия. Коробку в мусорном бачке на кухне нашел Слива и не побрезговал полюбопытствовать. На такую удачу воры, естественно, не рассчитывали. Прихватили добычу и побыстрее унесли ноги. Делили по-братски уже дома у подельника Сливы, некоего Хряща.
Показания выглядели вполне правдоподобно. Во время ограбления магазина Вовик еще досиживал срок. Алиби у него было железным.
Начальник отделения уголовного розыска пожал плечами:
– Похоже, раскручивать надо самого завмага. В таком случае это дело не нашего ведомства. Вот пусть отдел по хищениям им и занимается.
И дело передали в ОБХСС.
Игорь, с которого все началось, был определен в группу начальника отделения борьбы с хищениями соцсобственности, и колесо завертелось.
Сперва попытались вернуть оставшуюся часть похищенного. У квартиры Хряща устроили засаду, но тот как в воду канул, неделю не появлялся дома.
– Ушел в длительный запой где-то на малине, – предположил напарник Игоря по очередному дежурству. – Он теперь человек состоятельный.
Игорь промолчал. Его мысль работала в другом направлении. Возможность быстро и прилично разбогатеть сверлила, как электродрель, рождала массу фантазий о совсем другой жизни. Масла в огонь подливал издевательский намек Сливы – едва он его вспоминал – о постоянной, сколько он себя помнил, ограниченности в деньгах. Родители жили на пенсию. Да и в лучшие времена зарплата рядового школьного учителя вынуждала вести строгий финансовый учет. Оклад Игоря коренных изменений в бюджет семьи не внес. Приходилось, как и прежде, экономить, считать и копить на каждую необходимую вещь.
Ему было глубоко наплевать, что так жило преобладающее большинство. А некоторые – и того хуже. Он устал от подобного положения вещей и пришел к выводу, что нужно в корне менять свое безрадостное существование, единственной отдушиной в котором была работа. Она действительно нравилась и приносила моральное удовлетворение. Но не материальное. Вот его-то он и решил, пока еще не зная как, поправить.
План созрел, когда заканчивалась неделя наблюдения за квартирой Хряща (обыск делать не стали, чтобы не спугнуть хозяина). На восьмой день, рано утром, Хрящ наконец появился. Небольшого роста, сутулый и с непомерно длинными руками, он тихонько прошмыгнул в подъезд. Игорь и напарник последовали за ним.
Знать, что его подельника замели, Хрящ не мог. Мать Сливы предупредили, чтобы она всем интересующимся отвечала, что сын уехал в деревню к брату. Это было похоже на правду – залечь с награбленным на дно. И уголовник вел себя довольно спокойно – не оглядывался и не дергался.
– Нюх потерял, – шепнул Игорю его коллега, когда они подошли к подъезду. – Иные нас за километр чуют.
– Ему же хуже, – бросил Игорь, имея в виду совсем другое. Судьбу Хряща он уже определил.
Они бесшумно и быстро поднимались по лестнице.
Дружок Сливы жил на четвертом этаже хрущевской пятиэтажки. Звонок не работал, пришлось стучать.
– Кто? – проскрипел из-за двери хриплый голос.
– Иван Артемьевич, что же вы соседей заливаете. Иэ ЖЭКа мы! Жалуются уже который день, – Игорь старался говорить как можно непринужденнее.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась.
Он резко толкнул ее от себя. В прихожей раздался грохот, сопровождаемый падением тела. Они ворвались в квартиру.
Хрящ лежал на истертом половичке, придавленный металлической вешалкой, и утробно постанывал.
– Что мычишь, как корова. Подъем, – напарник Игоря, совсем еще молодой Олег Федорченко, поставил вешалку на место. – Разлегся, как на курорте.
Хрящ, предполагая, что будут бить, подниматься не спешил.
– И не подумаю, – заявил он. – Вы кто?
– Дед пихто и баба с пистолетом. – Олег навис над ним с угрожающим видом. – Ну!
Игорь поспешил поставить все в рамки закона:
– Милиция, уважаемый Иван Артемьевич. Или можно Хрящ? Вы не против?
Упоминание клички подействовало еще больше самой милиции. В таких случаях сразу начинало пахнуть жареным. Особенно когда рыльце в пушку. Хрящ, театрально кряхтя, поднялся.
– Зачем уронили? Сам бы впустил, – пожаловался он.
– Не ваза – не рассыплешься, – объяснил Олег и подтолкнул его вперед.
Единственная комната напоминала лавку подержанных вещей. Было много всего, и все было в таком плачевном состоянии, что Игорь, прежде чем сесть на стул, проверил, не рухнет ли он под ним.
Он в двух словах рассказал Хрящу о цели их визита, о задержанном и чистосердечно раскаявшемся Сливе и посоветовал последовать примеру дружка.
Хрящ жевал губами и молчал.
– Не хотим, значит, говорить. – Игорь повернулся к напарнику: – Олег, вызывай бригаду.
Едва Федорченко ушел к машине, где у них была рация, он придвинулся к Хрящу. Времени у него было семь-восемь минут.
– Все равно найдем. Только потом тебе же хуже будет. Отдашь сам – зачтется.
Уголовник поежился от его пристального взгляда, сказал, но как-то неуверенно:
– Не бери на пушку, начальник.
Игорь приблизил лицо вплотную к собеседнику.
– Я еще на пушку тебя не брал. – И вынул из наплечной кобуры «макаров». – Вот сейчас вышибу мозги, – он упер ствол в узкий лоб Хряща, – и скажу, что так и было.
– Не-е… не вышибешь, – заикаясь, прохрипел тот.
Игорь снял пистолет с предохранителя. Раздался слабый щелчок. Но подействовал он на Хряща, как пушечный выстрел. Глаза округлились и едва не выскочили из орбит.
– Покажешь сам – оформим как явку с повинной. – Срез ствола вдавил дряблую кожу.
Хрящ сломался.
– Если так… – И направился в совмещенный санузел, бормоча себе под нос: – Ну, Слива, ну гниль.
Из– под ванны он достал железную банку, где когда-то хранили краску, и извлек из нее целлофановый пакет, набитый золотыми украшениями.
Игорь сунул пакет в карман куртки.
– Видишь, как все просто. Пошли, я крикну, что отбой. Сами приедем.
В комнате он попросил:
– Открой окошко.
Хрящ послушно выдернул шпингалеты, распахнул окно, но отойти в сторону не успел. Тяжелый удар между лопаток заставил его тщедушное тело прогнуться. В следующее мгновение Игорь подхватил его за ноги и вытолкнул в окно.
Не дожидаясь, пока Хрящ приземлится на асфальт, он вынул приготовленный заранее нож-самопал, завернутый в салфетку и, секунду поколебавшись, резко провел лезвием по левой ладони. На старый, выцветший палас упали ярко-красные капли.
Игорь выглянул в окно. От подъезда к телу Хряща бежал Олег Федорченко. Выходит, он успел вовремя. Напарник уже собирался подниматься в квартиру.
Хрящ лежал на спине. Из-под головы расплывалась алая лужа. Игорь непроизвольно передернул плечами и отшатнулся.
В рапорте на имя начальника райотдела было зафиксировано:
«Лучников Иван Артемьевич (кличка „Хрящ“), проходивший по делу No 1128/4 о краже в магазине „Жемчуг“, во время ареста в своей квартире (ул. Грибоедова, дом 5, кв. 29), оказал сопротивление сотруднику ОБХСС и попытался скрыться. В результате чего нанес лейтенанту Веллеру И. Г. резаную рану в область руки и, не пробившись к двери, выпрыгнул в окно. Смерть Лучникова И. А. наступила мгновенно».
В отношении второй пропавшей части украшений решили, что Хрящ успел их сбыть или надежно припрятал в другом месте. Отработка его связей и поиски ни к чему не привели, и это занятие оставили.
Опираясь на имевшуюся в наличии половину похищенного, принялись за заведующего «Изумрудом», точнее, за его заместителя – дача принадлежала ему. Крепкий, волевой на вид, на поверку он оказался мягче сливочного масла. Быстро распустил сопли и во всем сознался. Да и отпираться было бесполезно: на коробке, где хранились ювелирные изделия, и на некоторых из них нашлись его отпечатки пальцев.
Кража произошла довольно банально. В день, когда в магазин доставили большую партию новых изделий, в служебных помещениях вспыхнул пожар (потом установили, что загорелась проводка). Началась суматоха, паника. Кабинет заведующего, где лежали в еще закрытом сейфе все драгоценности, остался открытым – начальник руководил пытавшимися сбить пламя людьми. Заместитель, пробегая мимо, случайно обнаружил оставшееся без присмотра богатство и не удержался – стащил. Как он потом объяснял следователю: «Бес попутал». Когда приехали пожарные, он уже обладал этим сокровищем, спрятанным в портфель. Заведующий, не проверив ящичек с поступившим товаром, запер сейф и только утром следующего дня обнаружил, что он пуст. А похититель, трясясь от содеянного, не придумал ничего лучшего, как засунуть украденное в мусорный бак у себя на даче, наивно полагая, что в отходах никто рыться не станет.
В результате он отправился в свою первую ходку, а Слива вернулся в колонию, откуда только за неделю до этого вышел. Сроки, правда, они получили разные. Сливе повезло больше.
А у Игоря началась новая жизнь. Жить на широкую ногу в родном городе было опасно, и он, дождавшись отпуска, полетел в Москву. Продал несколько колец в разных ювелирных мастерских и отправился на заслуженный отдых в Сочи. Там он сбыл таким же порядком еще несколько изделий и кутил целый месяц.
Дома пришлось опять вести скромный образ жизни, чтобы не засветиться. И это довольно сильно угнетало. Но все же Игорь снял квартиру и стал жить отдельно от родителей.
Распластанное на асфальте тело Хряща с красной лужицей вокруг головы часто возникало в воображении, и он старался отогнать его внутренним убеждением, что общество от смерти преступного элемента только выиграло и Хрящ больше никого не ограбит. На время видения отступали, но потом опять возвращались. Когда он уже привык к ним, они пропали сами собой, а может, повлияли последовавшие вскоре события.
День рождения майора Бондарева, пятого июля, отмечали в ресторане «Центральный». Заместителю начальника районного ОБХСС исполнилось сорок пять. Гуляли по-богатому, отдел выделил средства для организации мероприятия. Офицеры были с женами, все выглядело пристойно. Среди приглашенных лично Бондаревым гражданских (а таких было всего трое, не считая жен коллег) Игорю сразу бросилась в глаза симпатичная женщина бальзаковского возраста. Как и он, она пришла одна.
Капитан Курлат, знающий все и всех, объяснил, что это жена старинного друга Бондарева, который сейчас большой человек в Москве. Игорь «чисто случайно» оказался за столом рядом с дамой и принялся ухаживать. Его галантное обхождение не осталось без внимания Ольги Семеновны (так представилась соседка), и к концу вечера, натанцевавшись и навеселившись, они были уже на «ты».
Новая знакомая рассказала, что приехала с дочерью погостить к родителям мужа. Сам он пока вырваться из столицы не мог – дела. Ее мягкий голос и миловидное лицо как-то вдруг пробудили в нем такое желание, что он с трудом сдерживался. И, проводив домой, ограничился лишь робким предложением поужинать завтра в ресторане. К его удивлению, она согласилась.
За первым ужином последовал второй и третий. Вольностей Игорь себе не позволял и чувствовал немое одобрение Ольги. Но на третий вечер не выдержал и, проводив, как обычно, до дома, внезапно обнял Ольгу и поцеловал. Она резко отстранилась, долго смотрела на него, но ничего не сказала, стояла и не уходила.
Мысли Игоря заметались беспорядочным роем. Он знал, что нравится женщинам (спасибо родителям хоть за это!), но здесь чувствовал себя неуверенно. Не надеясь на положительный результат, выдал примитивный предлог:
– У меня завтра день рождения. Приглашаю к себе на холостяцкий обед.
Ольга недоверчиво покосилась.
– Неужели некого пригласить? Сколько вокруг молодых красивых девушек.
Игорь не знал, что ответить. Применив свое не дававшее до этого сбоя оружие – гипнотизирующий взгляд ярко-голубых глаз, – только спросил:
– Придешь?
Она пожала плечами и скрылась в подъезде.
«Как школьники», – подумал Игорь, не понимая, какая муха его укусила ухлестывать за этой женщиной. Но он привык все доводить до конца.
На следующий день Ольга пришла. С букетом гвоздик, дорогим французским одеколоном и обворожительной улыбкой… И задержалась до позднего вечера.
– Я же замужем, Игорь. Не надо… – единственное, что прошептала она, когда он, став перед ней на колени, осыпал ее податливое тело поцелуями.
Так начался их шпионский роман. Ольге было стыдно, она постоянно жаловалась Игорю на свое падение, говорила, что любит мужа, но вновь возвращалась в его объятия, находя в них, наверное, то, чего недоставало в интимных отношениях с мужем.
Случайно она познакомила его со своей дочерью Лизой. Девочке было шестнадцать, но она вполне сформировалась и была удивительно похожа на мать. Те же пепельные волосы и очаровательная улыбка. Игорь столкнулся с ними на остановке троллейбуса, когда ездил по служебным делам.
Через несколько дней Ольга срочно улетела в Москву «совсем ненадолго», как она пообещала. Игорь позвонил Лизе. Он сам не понимал еще, зачем это сделал.
Девушке польстило предложение молодого красавца, и они отправились в кафе поболтать и полакомиться мороженым. Мороженым Игорь не ограничился и заказал бутылку шампанского. До этого Лиза спиртного не пробовала, и оно сразу ударило ей в голову. В таком состоянии показываться перед дедом и бабушкой ей было просто невозможно, и он, взяв такси, повез не в меру развеселившуюся спутницу приводить в норму к себе домой.
Дома у Игоря Лиза обмякла и обессиленно повалилась на кровать. Веселое настроение сменилось безвольной потерей ориентации. Глядя на раскинувшую руки гостью, он понял, зачем звонил и чего хотел. В нем проснулся какой-то скрытый бес. Ему мало было матери, он хотел через дочь ощутить, какой Ольга была в молодости. Перед ним лежала она, только на двадцать лет моложе.
Игорь осторожно раздел Лизу, она слабо сопротивлялась, а потом, не понимая, что с ней происходит, и вовсе перестала…
Придя в себя некоторое время спустя, она с ужасом осознала, что случилось, и залилась слезами. Слова Игоря не помогали. Он надел ей на палец колечко из своих еще достаточно больших запасов. Это довело Лизу до истерики. Она быстро оделась и выскочила из квартиры.
Через три дня вернулась Ольга и в тот же день позвонила Игорю. По ее голосу он понял, что сбылись его худшие опасения. Приехать к нему она отказалась. Они встретились вечером в городском парке. Ольга сказала, что хочет серьезно поговорить, и они нашли тихое место в глубине паркового массива.
Началом беседы, когда они сели на скамейку, послужила увесистая пощечина. Он не спросил за что. Лиза все рассказала матери, и Ольга решила наказать совратителя.
– И откуда у рядового опера со скромной зарплатой деньги на такие подарки? – спросила она, красная от гнева, и протянула в раскрытой ладони подаренное дочери кольцо. – Я тебя посажу. Плевать на себя, за дочь посажу.
Это были ее последние слова. Только сейчас Игорь понял, какую оплошность допустил с этим кольцом. Об этом даже думать не хотел. Сидеть тем более. Опять всплыл из памяти мертвый Хрящ. Руки сами замкнулись на горле Ольги и с силой сжали тонкую шею. Она попробовала кричать, но раскрытый рот издавал только хрип. Игорь навалился всем телом. Со стороны можно было подумать, что крепко обнимаются двое влюбленных. Еще несколько минут Ольга смотрела на него полными ужаса и боли глазами. Когда Игорь наконец обессиленно разжал пальцы, она не дышала.
Москва, Генеральная прокуратура,
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Гражданин ФРГ Игорь Веллер проживает в доме Германа Вульфа. Интерпол пытается арестовать Веллера за преступления, совершенные в Соединенных Штатах и во Франции, но немцы его не выдают. Что предлагаешь сделать?
Реддвей. 12 часов 27 минут. 18 сентября.
Турецкий. Москва. 18 сентября, 14.10
– И все-таки Сапожников не врал! – удивленно констатировал Турецкий. – А Вульф пронюхал о том, что Богачев ему изменяет, и сделал все, чтобы этого не произошло. Короче, международная фармацевтика не пожелала, чтобы русские изготавливали лекарства по собственным лекалам. Ах они козлы такие! Костя, мне срочно нужна командировка в ФРГ! Чем мы здесь занимаемся?! Убийца Богачева прохлаждается в Германии!
– Торопишь события, – заметил Меркулов. – А Интерпол на что? А Реддвей с «Пятым уровнем»? Да и кстати, Карамышев-то пока не подтвердил твою версию о его сотрудничестве с Богачевым. Ну и что с того, что он финансировал научные изыскания в этой области?
– Такие типы, как Призер, никогда и ничего не подтверждают. Что это с тобой, Костя? Мы тут с Солониным подсчитали на досуге: у Вульфа годовой доход от сотрудничества с «Махаоном» не может быть меньше 950 миллионов марок. Ты думаешь, он готов был с этим так просто распрощаться?! Черта лысого!
Меркулов был уже даже не мрачен, не расстроен, а меланхоличен.
– Саша, у тебя были дела, от которых тебя отстраняли дважды? Ну так будут. Вернее, одно уже есть. И хотя формально ты убийством Богачева не занимаешься, мне поручено осуществлять за этим делом тщательный контроль.
– Кем поручено? – отчего-то весело спросил Турецкий.
Для осуществления этого интимного разговора они покинули здание Генпрокуратуры и сейчас прогуливались по Пушкинской.
Меркулов скривился от этого вопроса, как от зубной боли.
– Костя, ну кем поручено, а?! Генеральным?
Меркулов сдержанно кивнул.
– А ему – кем поручено?
– Что ты такое говоришь, не пойму. Генеральный подчиняется только и лично Президенту. Не думаешь же ты, что его твоя скромная персона чем-то не устраивает?
– Костя, ты заработался, – с жалостью сказал Турецкий. – Все гораздо проще. Кого боится Демидов? Ну ладно, кого он опасается? С какой политической группировкой он находится в публичной конфронтации?
– С Министерством юстиции, – послушно ответил Меркулов.
– А с кем – в союзе?
– С министром иностранных дел.
– Ну так слушай. В Германии работает русский дипломат Дудко. Он первый секретарь нашего посольства с недавних пор. Сменил на этом важном посту некоего Лебедева. Улавливаешь, кто такой?
– Лебедев Николай Вадимович, – без запинки ответил Меркулов, знавший все и всех. – 39 лет, после Германии пошел на повышение, сейчас – замминистра иностранных дел.
– Отлично. Пять баллов. Дудко регулярно общается с известным тебе Германом Вульфом, владельцем концерна «Лотта». Выясняется, что после встреч с Вульфом Дудко не менее регулярно общается с Лебедевым, и тут же происходят определенные события, мешающие следствию. Это он давил на Генпрокуратуру, сука такая! – не сдерживаясь заорал Турецкий на всю Пушкинскую площадь. Худо-бедно, они дошли до зеленоватого памятника поэту. – Твой Лебедев – коррумпированная сволочь!!!
Никто кроме изумленного Меркулова не обратил внимание на этот крик души, видно тут слыхали и не такое. И только несколько голубей вспорхнули с пушкинской головы.
Гармиш– партенкирхен, «Пятый уровень»,
Питеру Реддвею.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Снова свяжись с комиссаром политической полиции и тяните время, не отпускайте Веллера категорически! В ближайшие часы по дипломатическим каналам будет передано предложение российской стороны. Оно состоит в обмене Игоря Веллера на Артура Гукка (на арест которого имеется санкция замгенпрокурора РФ), совершившего во время Второй мировой войны многочисленные преступления против мирного населения Германии.
Турецкий. 7 часов 29 минут. 19 сентября.
Москва, Генеральная прокуратура,
Турецкому А. Б.
СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Удивительное совпадение! Немецкая сторона давно разыскивала военного преступника А. Гукка и готова положительно рассмотреть такой вариант при посредничестве Интерпола.
Реддвей. 12 часов 15 минут. 19 сентября.
Веллер
Оставаться в Свердловске было небезопасно. В любой момент его могли арестовать как подозреваемого в убийстве Ольги. Хотя он и забрал ее сумочку, имитируя убийство на почве ограбления, показания Лизы свели бы к нулю эту уловку. А в том, что она умолчит о нем, гарантии не было.
Обстоятельства подыгрывали Игорю. Как раз в это время он занимался делом одного врача-дантиста, подозревавшегося в махинациях с золотом. Пока что ОБХСС располагало скудной информацией и производило оперативную разработку. В составе советской делегации врач должен был вылететь в Лос-Анджелес на международный конгресс стоматологов. Игоря под видом корреспондента одной из свердловских газет включили в список делегации. Предполагалось проследить возможные контакты подозреваемого за границей. Представители от Свердловска вылетали завтра (на следующий день после встречи Игоря и Ольги в парке). Сперва в Москву, где присоединялись к своим коллегам, и уже потом в Нью-Йорк и оттуда в Лос-Анджелес, к конечной цели. Это как нельзя лучше соответствовало ситуации, в которую Веллер попал.
В последние месяцы он все больше тяготился необходимостью, имея приличное богатство, вести по-прежнему скромный образ жизни. И отдавал себе отчет, что в этой стране по-иному не будет, он обречен до конца дней притворяться и бояться разоблачения. Случай с Ольгой расставил все точки над "и". У него больше не было выбора.
В самолете Игорь решил окончательно: назад он не вернется, дорога домой заказана. И даже облегченно вздохнул – убийство вынудило его принять решение, которое давно зрело, но все никак не могло оформиться в конкретную оболочку.
– Лимонад, пожалуйста, – попросил он проходившую мимо с журналами стюардессу и, когда девушка принесла напиток, поднял безалкогольный стаканчик и мысленно произнес тост: «Да здравствует прогнивший Запад! Да здравствует Америка!»
В соседнем кресле мирно посапывал, с раскрытым журналом на коленях, тот самый врач-дантист, за которым его отправили проследить. Игорь подумал, что неплохо бы выставить мужику бутылку хорошего коньяка или джина. Сам не зная того, заслужил. Если бы не его аферы, которые, впрочем, еще нужно доказать на родине, сидел бы Игорь сейчас перед следователем областной прокуратуры и объяснял бы свои отношения с Ольгой и ее дочерью. Такой ход событий вполне был возможен, но теперь отпадал полностью. Пусть там сыщики из угрозыска напрягают извилины и ищут убийцу, ему здесь уютно и спокойно, просто пре-за-ме-ча-тель-но.
После вчерашней бессонной ночи он наконец расслабился и отключился.
Первыми донесли до общественности сенсационную новость «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», ее тут же подхватили другие периодические издания: сотрудник органов внутренних дел России "просит политического убежища. В самом начале 80-х это было действительно скандальным событием. Телевидение не скупилось на эфирное время, радиостанции всего мира по косточкам разбирали происшедшее.
Особенно не ленилась «Немецкая волна». Биография Веллера, немца русского происхождения, преподносилась его соотечественниками удивительно подробным образом, с деталями, о которых, наверное, и сам Игорь не подозревал.
Оказывалось, что он с детства любил лошадей и мечтал заняться конным спортом. В секции ему отказали из-за его немецкого происхождения. История повторилась, когда он попытался попробовать свои силы в стрельбе. Едва всплыла в анкете его фамилия, он получил от ворот поворот – обучать бывших агрессоров военному искусству никто не собирался (о том, что Игорь служил в армии и достаточно пострелял там, тактично замалчивалось). Вырисовывалась картина настоящего геноцида в отношении немцев, проживающих на территории СССР.
Около месяца о нем говорили и писали, создавая то образ мученика, заложника коммунистической системы, то выдавая его едва ли не за первого советского немца, смело бросившего вызов целому государству.
На волне интереса к своей персоне Игорь получил политическое убежище в США, и для него началась новая жизнь.
Америка – страна не для бездельников. Он понял, что здесь еще в большей степени, чем дома, действует принцип «хочешь жить – умей вертеться». Игорь испытывал острое желание жить хорошо и потому закрутился как белка в колесе.
Начал он с завязывания полезных знакомств. Успешно играл роль советского диссидента, дал несколько интервью в различные газеты, сделал ряд выступлений на радиостанциях «Голос Америки» и «Радио Свобода». Но самым значимым в его новой биографии оказались Сахаровские слушания, которые проходили с 80-го по 81-й год в американском Сенате в Вашингтоне. Игорь, неделю просидевший в библиотеке Конгресса, тщательно подготовил доклад и безжалостно обрушился на тоталитарный режим в России. О нем опять заговорила пресса, радио, телевидение.
На этом гребне, с помощью соотечественников-эмигрантов, он открыл собственное дело – организовал русскоязычную газету «Крик России». На страницах издания в основном затрагивались проблемы инородного населения Советского Союза, волею исторических судеб заброшенного на его территорию. Имевшие место события и факты газета раздувала до фантастических размеров и последствий. Обязательными были экскурсы в историю и «свежий» взгляд на них. Так, например, немало места Игорь отвел истории поселения немцев на Урале, их гонениям во время Второй мировой войны и роли в оборонной мощи страны. Незаконно обиженные, они все же продолжали честно трудиться в тылу на победу Союза и чуть ли не в одиночку удваивали силу русского оружия. А бесчеловечное обращение с немецкими военнопленными после окончания войны расписывалось с поражающим натурализмом. Не забыты были и насильно выселенные со своих исконных земель народы Северного Кавказа и крымские татары. И еще много тому подобного. Свое юридическое образование Игорь применял не без успеха.
Неизвестно, как долго просуществовала бы его газета, но наступили времена оттепели и окончания «холодной войны». В СССР начались, пока еще робкие, демократические преобразования. Отношения со Штатами все больше приобретали если не дружеский, то терпимый характер. Налаживались новые торговые отношения. «Железный занавес» рушился на глазах. Но Веллеру все это не слишком нравилось.
К этому времени Игорь снимал небольшой домик в жилом пригороде Нью-Йорка и имел кое-какие личные средства. Словом, вел вполне сытую и обеспеченную жизнь.
И наконец, произошло то, чего он в последний год больше всего боялся. Россия уже не была страной-загадкой. Она, как продажная женщина, обнажилась перед всеми и раскрыла свои объятия. Теперь все желающие могли ее посещать или же сравнительно легко покидать.
«Крик России» больше не являлся актуальным и для определенной части русскоязычных американцев интересным. Вначале сильно сократилась подписка. Потом целые тиражи оставались невостребованными. После ряда таких проколов, когда оплата типографии съела последние деньги, имевшиеся на расчетном счету газеты, а спонсоры отказались субсидировать ее дальше, в жизни Веллера, казалось, пошла черная полоса.
Издание обанкротилось и перестало существовать. Но Игорь был не тот человек, который, очень быстро переняв активный американский образ жизни, так просто сдастся. За почти что десятилетие, проведенное в Штатах, появились и друзья, и толстосумы-знакомые.
Первое, что он сделал, – поменял место рабочей дислокации. Он давно мечтал перебраться на западное побережье, и вот теперь подходящий момент наступил.
На своем «кадиллаке» 83-го года Игорь совершил путешествие через всю страну, устроив себе своеобразную туристическую поездку. Ее он приравнял к отпуску за свой счет. Впереди ждало по-настоящему крупное дело.
Создать фонд помощи издателям-эмигрантам Игорь задумал сразу, когда пошатнулись дела газеты. В Сан-Франциско у него были не только знакомые издатели, но и руководители теле-и радиокомпаний. Имелся в этом немаленьком арсенале и один банкир. Переговорив поочередно со всеми, кто мог быть заинтересован или как-то помочь в организации фонда, он убедил нескольких влиятельных знакомых и приступил к более активным действиям. Началась рекламная кампания, целью которой было заявить о фонде по всем Штатам. Приток средств подразумевался со всей страны, центральный и пока единственный офис фонда разместился в Сан-Франциско.
Вскоре о новом единении эмигрантов-газетчиков, книгоиздателей, редакторов журналов заговорили в соответствующей среде западного побережья. Затем в центре и на востоке страны. Раскручивая новую машину, Игорь смертельно уставал от встреч, интервью, переговоров. Но плоды его трудов стоили потраченных сил и времени.
На банковский счет фонда начали приходить первые поступления. Он с удивлением наблюдал за тем, как из четырехзначной цифры сумма перерастала в пятизначную и дальше. Теперь ответных действий ждали от него. Пришла пора от обещаний и слов перейти к делу.
И он к нему приступил с тщательно и давно продуманным планом. Первым делом перевел в Швейцарию, в Цюрих около ста тысяч долларов. Примерно такую же сумму через третьих лиц разбросал по банкам Франции. Все это делалось под видом закупки нового типографского оборудования. Оставался последний штрих в его незамысловатой затее. Снять со счета пятьдесят тысяч (Игорь не зарывался) и отправиться в командировку в Европу. Естественно, в один конец. Совет правления фонда, где он был председателем, собирался только через две недели. Времени исчезнуть и затеряться в густонаселенных дебрях европейского континента у него было предостаточно.
Возможно, Веллер оказался одним из первых, кто показал доверчивым американцам, что такое незамысловатый бизнес по-русски и как с пользой для себя можно вести дела. И хотя Игорь был немцем, но вырастило и воспитало его государство, которое само начинало сейчас лихорадочный поиск богатых зарубежных партнеров, подобно ему с его фондом помощи.
В 10.25 Игорь получил в банке наличные. Самолет в Париж вылетал в 14.05. У него еще оставалась уйма времени. Билет он не покупал лично. Забронировал место по телефону, так показалось надежнее.
И все же деньги в легком кожаном кейсе обжигали руку. В аэропорту, ожидая рейса, Игорь заметно нервничал. И хотя ждать пришлось совсем немного, весь издергался.
Наконец «Боинг-747» авиакомпании «Пан Америкэн» поднял его в яркое безоблачное небо.
Во Франции он устроил дела с деньгами, снова переведя их в другие банки, теперь уже на свои личные счета, и, не задерживаясь, отправился в Швейцарию повторять ту же процедуру. Уладив все формальности, Игорь остановился на некоторое время в Женеве. Затем побывал в Риме и в Милане. Он не задерживался долго на одном месте, старался запутать следы. Часто накатывало волнами чувство тревоги, но ничем не обремененная жизнь, отягощенная разве что пухлым кошельком, быстро растворяла его в доступности всего желаемого.
Наконец, устав от бесконечных переездов, он решил заняться устройством своего будущего. Игорь давно разменял четвертый десяток и уже приближался к пятому, а семьей и собственным углом так и не обзавелся. Пора было всерьез подумать об этом.
Для начала осел на две недели в тихом, уединенном месте, подальше от шумных городов.
Средневековая деревушка, уютно устроившаяся на вершине холма в Приморских Альпах, между Каннами и Ниццей, была настоящей жемчужиной. Ее окружали живописные холмы и долины, покрытые цветами, яблоневыми садами, сосновыми рощами. Всем тем неописуемо восхитительным набором красок и запахов, который как магнитом притягивал художников. И не только их. Туристы, прибывающие со всех концов мира, заполняют бесчисленные студии, галереи, антикварные магазинчики и лавки. В уютных бистро, не спеша потягивая ароматный горячий кофе или звенящие кусочками льда коктейли, наслаждаются видом далеких заснеженных альпийских вершин. Болтают или сосредоточенно молчат. Но непременно восхищаются.
Игоря Веллера не обошло восхищение Сан-Поль-де-Ванс, этой небольшой деревушкой с ее навсегда западающими в память видами. Он отдыхал здесь душой и телом, гуляя по склонам холмов и долинам, по старинным мощенным булыжником улицам. С наслаждением вдыхал чистый, живительный, как бальзам, воздух. Подходила к концу вторая неделя его пребывания здесь, в Альпах.
Обедал Игорь обычно в ресторане отеля, где остановился, – «Ля Коломб д'Ор». Построенный в шестнадцатом веке дом на окраине деревни переделали в довольно приличное и уютное заведение.
Этот день ничем не отличался от остальных. Игорь сидел за столиком в саду, у бассейна. Разве что было жарче, чем обычно, и пришлось надеть шорты. Он заказал зеленый салат, оливки и фрикассе из карпа. Кухня была здесь превосходной.
Выходя из ресторана, обратил внимание на двух мужчин в светлых легких костюмах, пригубляющих джин за столиком на примыкающей к заведению террасе. Они сопровождали его, как тени, четвертые сутки. Игорь тешил себя мыслью, что это простое совпадение в маленьком местечке, где то и дело сталкиваешься во время прогулок с одними и теми же людьми, бывает нередко и по нескольку раз в день. Сегодня он решил провести эксперимент.
Накануне Игорь посетил художественный музей Фонда Магта и намеревался повторить свою экскурсию. Если он представляет для этих типов какой-то интерес, то они обязательно увяжутся следом.
Он вышел на улицу, прошел сотню метров и повернул на рю Гранд. Никуда не заходя и не сворачивая, поднялся на холм и вышел к музею. Обернулся – никого. Игорь прошел внутрь.
Он принялся повторно осматривать коллекцию картин Боннара, Шагала и других современных авторов. Посетителей почти не было. Две-три пары студентов, маленькая кучка желторотых начинающих художников. В дальнем конце галереи – пожилая дама в соломенной шляпке, украшенной искусственным цветком.
Они вошли минут через десять.
Игорь не мог более приобщаться к искусству. Недобрые предчувствия стали затруднять дыхание. Побродив для приличия по залам еще некоторое время, он покинул музей и начал методичный повтор вчерашнего маршрута. Слабая надежда на случайность все еще не угасла.
Они следовали за ним по улицам и переулкам деревушки на приличном расстоянии, не скрываясь, но и не сокращая дистанции. Да и куда он мог тут подеваться, разве только улететь на воздушном шаре. Мысль Игорю понравилась, он даже ей улыбнулся.
Прогулявшись к местной достопримечательности – церкви XII века, он перекусил в «Кафе де ля Пляс» на площади Генерала де Голля у самого въезда в деревню. И направился обратно, в отель.
По дороге, ради спортивного интереса, заглянул в магазин женской одежды. За ним никто не вошел. Пробыв там достаточно долго, он вышел наружу и никого не обнаружил. Но через сотню шагов светлые костюмы опять замаячили на хвосте.
Последние сомнения отпали. Игорь теперь был на все сто процентов уверен, что его ведут. Причем не очень-то скрываясь. Вот только кто? Люди страховой компании, которую он подставил своим исчезновением, или частные детективы, нанятые бывшими партнерами, оставленными им в дураках? А может, государственные спецслужбы?
С роем догадок в голове и в скверном настроении Игорь вернулся в свой номер и, не раздеваясь, бросился на кровать. Кто бы они ни были, нужно уносить ноги. И чем быстрее, тем лучше для его же здоровья.
Через час у него был готов план действий.
В полночь зарядил мелкий дождь и уже не переставал. В пять часов, когда только начинало светать, Игорь вышел из отеля с дорожной сумкой в руках и прошел к стоянке, где находился арендованный им «Рено-19».
Из припаркованного на другой стороне улицы новенького «ситроена» бесшумно выскользнул человек и преградил Веллеру дорогу в трех шагах от «рено». Это был один из тех двоих.
– Господин Веллер? – Мужчине было немного за тридцать, гладко выбритое выразительное лицо источало за показной любезностью уверенность в себе.
Игорь почувствовал неприятный холодок в груди.
– Собрались уезжать? – мужчина указал глазами на сумку.
Игорю захотелось прошипеть: «Ну, собрался, и что? Твое какое собачье дело?» Но он сдержался, только бросил:
– А что-то не так? – Игорь затравленно посмотрел на «ситроен». В кабине больше никого не было.
– Думаю, в моей машине вам будет удобней, – предложение было высказано тоном, не терпящим возражений.
– А почему, собственно, я должен… – закончить тираду возмущенному Игорю не пришлось.
Незнакомец полез во внутренний карман пиджака. Игорь расценил это движение по-своему. Размахнувшись снизу, заехал сумкой ему по подбородку. Тот явно не ожидал ничего подобного. Голова запрокинулась, и он неуклюже попятился к автомобилю. Игорь не дал ему опомниться, нанес еще удар и еще. Мужчина начал съезжать по двери «рено» на землю. Отбросив сумку в сторону, Игорь бросился на него сверху и в диком исступлении надавил коленом на горло – прием, особо полюбившийся ему при отработке, еще во время службы в милиции, техники захвата и обезвреживания преступника. Незнакомец судорожно пытался достать что-то из-под пиджака, но руки не слушались. Игорь надавил сильнее. Раздался хруст, и тело сразу перестало биться.
Он все еще сидел сверху, переводя частое дыхание. Из скрытых уголков памяти возникло распластанное на асфальте тело с жутким алым нимбом вокруг головы и красивая женщина с широко открытым перекошенным ртом и неподвижными глазами. Он зажмурился, а когда разлепил веки, видения исчезли.
Запустив руку под пиджак незнакомца, Игорь нащупал рукоятку пистолета. Даже не взглянув на него как следует, затолкал поглубже в сумку, сам не осознавая, зачем это делает. Порылся во внутреннем кармане, достал портмоне. Кроме мелких купюр – ничего.
Игорь затолкал довольно тяжелое тело в багажник своей машины, матерясь по поводу веса убитого, и повел «рено» в сторону площади де Голля. Через несколько минут он уже покидал Сен-Поль-де-Ванс.
В трех километрах от деревни он нашел подходящее, на его взгляд, глубокое и скалистое ущелье. Внизу извивалась голубой лентой быстрая речушка. Игорь вытащил труп, подтащил его к обрыву. Теплый августовский дождь продолжал моросить, проникая за воротник и каплями скатываясь по рукам.
Тело долго падало, ударяясь о камни и поросшие мхом выступы скалы.
Игорь поспешил подальше от этого места. Пока пропавшего кинутся искать и найдут труп (если его вообще найдут), пройдет не один час. К этому времени он будет уже далеко, в Сан-Ремо. А дождь уничтожит следы.
Единственное, о чем жалел, что так и не удалось до конца насладиться отдыхом.
Из Сан– Ремо он первым рейсом вылетел в Германию, во Франкфурт. Здесь он хотел осесть и, имея немецкие корни, получить гражданство. На окраине Франкфурта он подыскал себе уютный домик и наконец бросил якорь.
Не прошло и полугода, а Игорь уже имел хороших знакомых в среде таких же, как и он, эмигрантов из России, некоторые связи среди средних и крупных дельцов – коренных немцев. Часть денег из Франции он перевел в банк Франкфурта, где заправлял его новый знакомый банкир. И так постепенно устраивал свою жизнь.
Деньги требовали вложения, какого-то разумного применения. А Игорь пока что не остановил свой выбор ни на чем конкретном.
Определиться помогла, как ни странно, женщина.
Лотту Вульф он встретил на светском рауте в загородном особняке нового олимпийского чемпиона по конькобежному спорту Клауса Гормана. Шикарное четырехэтажное здание, выполненное в готическом стиле, скорее напоминало замок. Оно принадлежало отцу Гормана, крупному магнату в химической промышленности, и по завещанию, естественно, должно было перейти к единственному наследнику. Но старик Горман, гордившийся спортивными заслугами сына, был еще довольно энергичным и бодрым. Весь вечер он не отходил от гостей, переходил от одних к другим, никого не лишил своего общества. Высокий, сухой, жилистый, он, наверное, в молодости и сам уделял спорту немало времени.
На рауте присутствовали многие из знакомых Игорю особ. Супруги Штайберг, владельцы крупного консервного завода, Людвиг Коске, хозяин обширной сети спортивных магазинов (в этот раз он появился один, супруга неважно себя чувствовала). Перекатываясь как футбольный мяч, прибыл директор местной телекомпании Фридрих Клос со своей молодой и очаровательной супругой (если правильно помнил Игорь – третьей по счету). Не преминул явиться и сам Вильгельм Мюнтер, неоднократный олимпийский чемпион в прошлом, а в настоящем – тренер молодого Гормана и совладелец франкфуртского оздоровительного комплекса.
Среди неизвестных Игорю персон выделялся крупный чернобородый араб, облаченный в национальный наряд; его сопровождал белый юноша в смокинге с бабочкой. Эта экзотическая парочка старалась держаться уединенно, мало общалась и не пила. Как позже выяснилось, араб являлся каким-то большим лицом в нефтяном бизнесе.
Лотте Игоря представил хранитель части его денег, банкир Гюнтер Фейенберг. Она здесь совмещала приятное с полезным. Как профессиональная фотожурналистка пыталась сделать несколько снимков из жизни олимпийских звезд, а как дочь фармацевтического короля германии Германа Вульфа благосклонно принимала знаки внимания окружающих.
Девушка выделялась среди других независимым видом и вместе с тем неподражаемым женским очарованием. Высокая, с копной ослепительных, цвета спелой пшеницы волос, она меньше всего подходила своей профессии. С большим успехом она сделала бы карьеру фотомодели. Хотя, судя по отзывам, и фотожурналист из нее получился первоклассный.
Узнав, что Игорь русский немец, она проявила к нему профессиональный интерес, так что большую часть вечера они провели вместе. Иногда их разлучал обделенный женским вниманием напористый Мюнтер. Но его быстро перехватывала чета Штайбергов, озабоченная состоянием своего здоровья и лишним весом. Игоря без конца дергал Клос с предложением принять участие в его новой передаче «Немцы в эмиграции». Их перебрасывали, как волейбольный мяч, но в конце концов они опять оказывались рядом.
Единственным человеком, который не замечал Лотту, оказался, как ни странно, чернобородый араб. Его больше устраивало общество юноши в смокинге.
Домой Лотту провожал Игорь.
Они встретились через день. Потом еще раз и уже не выпускали друг друга из виду.
На следующем рауте Лотта и Игорь появились вместе, чем немало удивили присутствующих. Девушке по большому счету было глубоко наплевать на вопросительные, брошенные вскользь взгляды. Игорю тем более.
На третьем совместном рауте они уже никого не удивили. В этот раз Лотта осталась у Игоря до утра.
Его в ней привлекало буквально все: внешность, раскрепощенность, детская непосредственность, уживающаяся с умением легко находить общий язык с человеком любого ранга.
Впрочем, была и еще одна сторона – отец девушки. Крупный фармацевтический промышленник показался Игорю той золотой жилой, наступив на которую не стоило отходить в сторону. Внутренне он сгорал от нетерпения познакомиться с Германом Вульфом, но не торопил события, предоставив распоряжаться их ходом Лотте.
Спустя неделю она пригласила его на семейную виллу.
– Юридическое образование, пусть и полученное в России… гм, это уже кое-что, – Вульф с любопытством разглядывал Игоря, пытаясь понять, что такого нашла его дочь в сидевшем перед ним русском немце, надо признать, довольно симпатичном.
– Образование в России не самое худшее, – Игорь попытался слабо защитить свою бывшую родину. Огромный Герман Вульф казался ему сошедшим с карикатуры 20-х годов, типичным воплощением буржуа. Для полного сходства не хватало высокого котелка и брюк в полоску.
Они расположились на остекленной веранде. Стояли первые теплые дни конца марта. Весна наконец решила заявить о себе, так же как и Игорь Вульфу. Но немец избегал конкретных тем, связанных с его бизнесом, говорил на общие (другими словами – ни о чем), больше интересовался советским прошлым Игоря и ни слова о своем.
Их душевная беседа продолжалась около часа. Потом Вульф поднялся и, ссылаясь на проблемы на одном из своих заводов в Хексте – индустриальном пригороде Франкфурта, – стал прощаться.
– Да, – сказал он, будто что-то внезапно вспомнив, – мои деловые связи с Россией становятся более тесными. Я бы хотел иметь у себя человека, разбирающегося в правовых вопросах России. Вам удобно будет подъехать ко мне в офис послезавтра к девяти?
– Вполне, – не задумываясь ответил Игорь.
Около года спустя Игорь Веллер, находясь в доме Вульфа уже второй день, вошел в его кабинет без стука, сжимая в руке рулон скотча.
Вульф, собиравшийся было сделать глоток глинтвейна, вздрогнул и слегка повернул голову от камина. Свет в комнате не был включен, и их громоздкие тени, создаваемые языками пламени, слегка шевелились на противоположной стене, сплошь увешанной какими-то далекими знатными предками.
– Я думал, это Лотта, – сказал Вульф.
– Она на крыльце, общается с прессой, – сухо проинформировал Веллер.
– Ну конечно, для нее это все, наверное, хорошее развлечение и профессиональный тренинг.
– Все-таки ваша дочь журналистка, – напомнил Веллер.
– Черт бы побрал тебя с твоими авантюрами, – пробормотал Вульф. – Если бы не это, я бы с Лоттой уже давно отправился на охоту. Я брал ее на охоту еще маленькой девочкой. Она прекрасный стрелок… Ружья и все снаряжение были готовы еще два дня назад…
– Эти мои авантюры настолько же и ваши, – холодно напомнил Веллер.
– Черта с два! – взорвался Вульф. – Если бы я только подозревал, с кем связался… Если бы Лотта знала…
Больше он ничего произнести не успел, потому что клейкая лента в считанные мгновения залепила ему рот, а потом обвилась вокруг туловища, намертво прикрепив массивное тело к старинному креслу.
Турецкий. Москва. 19 сентября, 18.32
Очередная телефонограмма Реддвея застала его на борту «боинга», на котором он вылетал во Франкфурт. Рядом сидел Витя Солонин. В двух креслах сзади расположились умиротворенный Артур Карлович Гукк и мрачный сотрудник ФСБ. Сложно было отгадать, кто кого конвоирует.
Вылет задержали ровно на одну минуту после того, как Турецкий переговорил с Реддвеем. Вернее, говорил только Реддвей, а Турецкий мрачнел с каждой секундой.
– Александр? Возвращайся домой.
– Что случилось?
– Как только Веллер узнал о согласии немецких властей признать его международным террористом и выдать российской стороне, на территории которой он совершил наиболее тяжкие преступления, он отказался выходить из дома Германа Вульфа и взял его в заложники…
– Это я уже знаю…
– Находившаяся там же любовница Веллера (и, кстати, дочь Вульфа) Лотта застрелила Веллера из охотничьего ружья, заряженного картечью. Несколько крупных дробин попали в глаза Вульфу. Удастся ли вернуть зрение, врачи пока не знают.
Грязнов. Москва. 20 сентября, 22.30
Он приехал на Фрунзенскую набережную уже изрядно подшофе, так что обалдевшая от такой наглости Ирина только махнула рукой и ушла в свою комнату, предварительно тщательно проверив холодильник на отсутствие спиртного. Друзья засели на кухне пить кофе.
– Саня, – сказал Грязнов. – Ты должен мне помочь. Ты просто обязан.
– Да что случилось-то? – Не то чтобы Турецкий не был рад приезду приятеля, но ему пришлось оторваться от чтения любимого «Спорт-экспресса». Таким образом он обычно прочищал себе мозги.
– У меня выросло гипертрофированное чувство долга. Не могу спать.
– Ты серьезно? – забеспокоился Турецкий. – Я же помню, ты всегда спал как боров.
– То-то и оно! – многозначительно подвигал указательным пальцем Грязнов. – А я все не сплю, мучаюсь и думаю. Ну вот скажи мне, кто мог пришить Кадуева фактически у самой тюрьмы, а?
У Турецкого отлегло от сердца.
– Я-то думал…
– У тебя есть мысли на этот счет?
– Сколько угодно. Китайцы могли. Бабушкинские бандиты могли. Солонин мог. Шутка. Нет, серьезно, Призер вполне мог отдать своим архаровцам такой приказ – завалить Кадуева.
– Н-да? – с сомнением покачал пегой головой начальник МУРа.
– Н-да.
– А зачем?
Этот простой вопрос поставил Турецкого в тупик на какое-то время. Потом он собрался с силами:
– А если он считал, что его любовницу угрохал именно Кадуев?
– Так ведь это же китаец ее угрохал!
– Да, но ведь в тот момент, когда расстреляли Кадуева, это не было известно! – парировал Турецкий.
– Н-да?
– Н-да.
Тут в кухню заглянула Ирина, подозрительно оглядела приятелей, еще раз – холодильник и ретировалась.
– Слушай… А ведь точно, – согласился Грязнов. – И значит, что? – продолжил воодушевленный сыщик, – польских бизнесменов тоже Призер завалил? Я спинным мозгом чую.
– Ну, это уже загиб.
– Сам ты – загиб, – обиделся хмельной Грязнов. – Когда я уже буду больной и немощный, ты все еще будешь за советом к старой ищейке бегать. Говори лучше, как нам бутылку найти не выходя из дому, чтобы Ирка твоя не упасла?
– Ну, это уж проще простого. – Турецкий подвинул к себе телефон, набрал какой-то номер. – Степан Никифорович, как живем? Когда на рыбалку поедем? Хвораете? Подлечиться не мешает. – Через минуту он воровато подошел к открытому окну и втащил бутылку водки, спущенную соседом старинным рыбацким способом.
Турецкий. Москва. 21 сентября, 13.31
– У тебя такой вид, будто голова болит, – сказал Меркулов. – Все переживаешь, что не успел слетать во Франкфурт?
Турецкий нечленораздельно промычал.
– Ладно, у меня для тебя сюрприз. Идем.
В кабинете заместителя Генерального прокурора сидели трое мужчин. Один из них был необъятен в размерах – Питер Реддвей собственной персоной заграбастал Турецкого в свои объятия. Двое других поменьше – но тоже внушительны. Реддвей их быстро представил, но все, что осталось в голове у ошеломленного Турецкого, это то, что один интерполовец был поляк, другой немец.
Ну прямо как в анекдоте, подумал Турецкий. «Собрались как-то американец, немец, поляк и русский. И Турецкий…»
– Извини, Александр, – широко улыбался Реддвей, – но Константин запретил тебе сообщать о нашем приезде. Говорит, сделаем сюрпляс…
– Сюрприз, – машинально поправил Турецкий.
– Ну да. Господа… – Тут Реддвей снова назвал их имена, и Турецкий понял, что не запомнил их не от невнимательности, а от особого произношения своего приятеля-американца. Он намеренно говорил так, что понять было невозможно. Интерпол есть Интерпол. Секретная работа, люди-невидимки.
– Александр! Мы все находимся в затруднительной ситуации. И немецкие власти, и Интерпол хотели бы провести собственное расследование известных событий последнего месяца, но столкнулись с тем, что, кроме появления Веллера в доме Вульфа, у нас нет никаких фактов. А сам Вульф, как ты догадываешься, не горит желанием нам помочь. У него такие адвокаты, что, если ошибемся, они нас живьем слапают…
– Слопают.
– Я и говорю. Мы все, конечно, слышали об убийстве вашего фармацевтического магнита…
– Магната.
– Что? А, ну конечно. Но не имеем ни малейшего представления об истинной подоплеке событий. И главное, о мотивировках главных действующих лиц. Вот в чем закавыка! – торжественно произнес Реддвей и победно посмотрел на Меркулова: вот, мол, смотри, какое слово вызубрил!
Меркулов показал большой палец.
– Что именно интересует господ?… – Турецкий надеялся, что ему все-таки назовут их имена, но Реддвей снова оперативно пресек такую возможность.
– Каково может быть истинное участие Игоря Веллера в делах Вульфа против Леонида Богачева?
– Ладно, начну с конца. Леонид Богачев был застрелен из пистолета «глокк», который Веллер отобрал у убитого им интерполовца. Этот косвенный в общем-то аргумент является достаточно весомым доказательством его вины. И именно он и позволил нам выйти на Веллера. Как ни цинично это звучит, но тот факт, что интерполовец Ричард Крайтон был уже мертв к моменту убийства Богачева, то есть сам воспользоваться своим пистолетом не мог, сыграл нам на руку. Как вам известно, Крайтон преследовал Веллера за преступления, совершенные последним ранее на территории США, и, очевидно, был убит именно Веллром. Опять-таки косвенная улика достаточно сильна: волос, оставленный на сломанной шее Крайтона, принадлежал Веллеру, что подтвердила биологическая экспертиза.
– И все это вы вычислили, не выезжая из Москвы? – недоверчиво спросил немец.
Турецкий лукаво поглядел на Реддвея, предпочел за лучшее не отвечать и продолжил:
– Познакомившись с Вульфом, сблизившись с ним и завоевав его доверие через дочь, Веллер, несомненно, почувствовал, что в делах Богачева может оказаться довольно лакомый кусок. В результате информация, которую Вульф получил из России, о том, что Леонид Богачев собирается выпускать дешевые лекарства собственного производства, с тем чтобы раз и навсегда выйти из-под его, Вульфовой кабалы, эта информация стала доступна и Веллеру. И конечно, он почувствовал здесь лакомый кусок. Не исключено, учитывая его авантюрные наклонности, что Веллеру удалось убедить Вульфа в том, что он сможет повлиять на Богачева не разворачивать производство русских препаратов, поскольку тот является родственником Ясеня, с семьей которого Игорь якобы был хорошо знаком. Никто ж ведь не знал, что это было за знакомство!
– А что это было за знакомство? – снова поинтересовался немец.
– Веллер убил жену Ясеня, из-за чего, надо полагать, и бежал в свое время на Запад.
– А при чем тут вообще Виктор Гукк? – спросил вдруг Меркулов.
Турецкий сперва ответил ему взглядом: дескать, ну, Костя, не ожидал.
– Я уверен, что Виктор спланировал всю техническую сторону убийства Леонида Богачева. Это он пустил Веллера в дом. Игорь Веллер работал в связке с Виктором Гукком, засланным в дом Богачева сугубо для шпионских целей. Это мы докажем с помощью информации, которую собрал Виктор Солонин.
– То есть как это – для шпионских целей?! – явно не поверил поляк.
– Так и есть. Вульф тщательно готовил все свои операции. Вот вам конкретный пример. Якобы случайная встреча Гукка-младшего с Вульфом, произошедшая несколько лет назад, была тщательно спланированной подставкой, равно как и попадание на работу в московское представительство «Лотты». Вульф знал, что в доме Богачева бывает старый русский немец Артур Гукк. Его вербовка представлялась проблематичной, и тогда Вульф сконцентрировал свои усилия на его внуке. Вульф вычислил Виктора и устроил за ним «охоту». Его влияния на русских дипломатов было достаточно, чтобы Виктора без особых трудов удалось отсеять из МГИМО и с помощью Отто Штрауса заманить в «Лотту».
– Да, – подтвердил Реддвей. – Это и нам известно от Генриха Грасса, партнера Вульфа во времена вербовки Гукка. Александр, а почему господин Лапин приезжал в Леверкузен к Грассу в атмосфере полной секретности?
– Во-первых, вообще планы выпуска дешевых русских лекарств были настолько секретны, что и сам Лапин узнал об этом как об уже свершившемся факте, вернее даже – о процессе, который необратим. Так что представьте: во всем «Махаоне» реально лишь два человека знали, что скоро договор с Вульфом будет расторгнут. Богачев страшно боялся утечки информации на работе, но она произошла у него дома – в определенный момент об этом узнал шпион Виктор Гукк. Классический случай экономического шпионажа! Закончившегося уголовным преступлением.
А во-вторых, Грасс собирался реализовывать дешевые препараты прямо под носом у Вульфа. То есть планы Богачева относительно дешевых русских лекарств были даже более амбициозны, чем это могли себе представить криминальный авторитет Призер или…
Тут Меркулов сделал едва уловимое движение глазами, и Турецкий не стал заканчивать фразу так, как собирался: «…или спикер Думы Сапожников». Ничего не попишешь – политика. Ладно, Константину Дмитричу виднее.
– Но зачем Веллер тогда убил младшего Гукка? – не унимался поляк. – Судя по всему, специально для этой акции он на один день летал на Украину.
– Это мы уже вряд ли узнаем наверняка, – пришлось признать Турецкому. – Возможно, Веллер просто избавлялся от свидетеля и сообщника в убийстве Богачева. А возможно, они что-то не поделили. Ведь, несмотря ни на что, Виктор Гукк представлял собой несколько деформированный тип молодого идеалиста-честолюбца, а то, что делал на его глазах Веллер, шло вразрез, как минимум, с интересами Вульфа, которому он служил.
– Одна кража колье чего стоит, – напомнил Меркулов.
– Весьма вероятно, что оно-то и послужило яблоком раздора, – подтвердил Турецкий. – Наиболее возможная версия, что Веллер обещал поделиться с Виктором деньгами от реализации драгоценности, но не мог этого сделать, поскольку банально его потерял! Вполне естественно, что Гукк-младший в это не поверил и начал Веллера шантажировать… Да! Зато на настоящий момент майор Солонин совершенно определенно реконструировал убийство Богачева. Веллер проник в дом с моря, через подводную пещеру и сауну, дверь из которой ему предварительно открыл младший Гукк. Утром, во время общей суматохи, он же ее и тихонько закрыл. И точно так же Веллер пробрался на виллу в день убийства самого Гукка! Очевидно, предварительно они с Виктором договорились о встрече. Но теперь дверь в сауну за убийцей запереть уже было некому.
– Но чьей же идеей было убийство Богачева? – настаивал немец. Очевидно, ему очень не хотелось, чтобы – идеей Вульфа.
Фиг тебе, подумал Турецкий, не дождешься, патриот хренов.
– Пока определенно не знаем. Возможно, и Вульфа, когда он понял, что уговорить Богачева придерживаться кабального договора больше не удастся. Так сказать, послушный Богачев – мертвый Богачев. Опять-таки, может быть, в этом его убедил Веллер. А с другой стороны, может, убийство и вовсе не планировалось? Может, Веллер лишь должен был выкрасть документы? А наткнулся на Богачева…
– Ну да, – засомневался Реддвей. – Зачем ему тогда вообще было лететь в Крым? Почему эти документы не мог украсть Виктор Гукк?
– Тоже верно, – согласился Турецкий. – Но и у меня к вам вопрос, – обратился он к поляку. – Помните, пару недель назад у вас в Варшаве застрелили трех бизнесменов-фармакологов? Ну, на Маршалковской?
Поляк кивнул.
– Что-нибудь уже известно по этому поводу?
Поляк вдруг немного засмущался:
– Да как вам сказать… Есть определенные улики, указывающие на криминальную группировку из Москвы. Бабушкинскую, если не ошибаюсь.
Вечером 22 сентября он приехал в «Махаон» в сопровождении двух мужчин. Один совсем молодой, ему явно не было и тридцати, зато другой был старше его не меньше чем на тридцать лет. Тем не менее в этой странной парочке было нечто общее.
– Это еще что значит? – удивился Лапин.
– Разгадка похищения вашего сына, – сказал Турецкий. Знакомьтесь: светила отечественной науки. Антон Сергеевич Швейцер и Биллялетдинов, просто Раф. Доктора наук и прочая, и прочая, и прочая. Это они работали на Карамышева, создавая дешевые отечественные лекарства. О киднеппинге они, конечно, и не подозревали. Просто для проведения серии решающих опытов им были нужны в огромном количестве западные аналоги будущих лекарств. А хитроумный Призер достал лекарства, предварительно забрав у вас сына.
Используя их в качестве второстепенного сырья для синтеза новых медикаментов, Швейцер и Биллялетдинов, словно еще в середине задачи, подставляли под неизвестные иксы заветные числа. Применяя в своих опытах уже существующие лекарства, наши ученые пошли по пути наименьшего сопротивления и неожиданно получили искомый результат.
Лапин кивнул.
– Понимаю… Они словно читали детектив, предварительно заглянув на последнюю страницу.
– Точно! – обрадовался Биллялетдинов. – Но все равно мы были внимательны к деталям и нюансам. И очень скоро это все поймут на собственной шкуре. Как только будут болеть и будут лечиться. Вот вы, например, – он обратился к Лапину. – Вы очень бледный. Вы чем-нибудь больны? Что у вас болит?
– Идите-ка отсюда! – вспылил вице-президент «Махаона».