Турецкий помнил этого Сорокина. Симпатичный парень — спортивный, решительный. Александр Борисович вполне мог бы сказать себе: вот таким был и я недавно… в молодости. Лет двадцать назад. Ох, сколько же воды утекло!..

Часто ему казалось, что правозащитники — это неторопливые, дотошные люди, при этом нередко — зануды, иначе им ничего не узнать и ничего не добыть в качестве компрометирующих власть доказательств ее неправоты. А этот Игорь был — сплошное действие. Прямо-таки прирожденный детектив. Впрочем, почему был? Наверняка жив и здоров, закалился в борьбе с «оборотнями в погонах», — уже не важно теперь и в каких, устал, поди, и с удовольствием вернулся к своей информатике. Так нет же, вот, пишет Алла, их комитет, уже после своего первого, бесконечно тягомотного дела, рассмотрел за прошедшие годы еще целых восемь десятков подобных жалоб. Просто невероятно! И это — только один комитет, и в одной губернии… Куда дело катится?! Вопрос, разумеется, риторический…

И он вспомнил рассказ самого Игоря, с чего тот начал собственный сбор доказательств…

Утром следующего дня Сорокин со Стериной, прихватив с собой непременного Костю Прошенко, — а как же обойтись без фиксации фактов? — выехали в Богоявленск. Заранее предупрежденный ими участковый уполномоченный, не без некоторых сомнений согласившийся поучаствовать в операции «Опознание», заправил машину и заехал к сестре за Ниной. Она уселась в машине на заднем сиденье и сделалась почти незаметной. Вот ведь до чего дошла видная и красивая девушка, — с огорчением думал Дергунов, — изо всех сил пытается спрятать себя. Но дело, о котором говорили Павлу Антоновичу журналистка и ее коллега, стоило того, чтобы рискнуть.

Чтобы не двигаться кавалькадой, «Лада» Игоря осталась во дворе у сестры Дергунова, Клавдии, а все расселись в стареньком, но вместительном «опеле» участкового уполномоченного. Первый адрес, по которому собирались проехать журналисты и правозащитник, был тот дом, в котором содержали похищенную девушку. И здесь самыми важными были показания самой Нины. Сможет ли она вспомнить тот дом? Ведь, по ее же словам, вырвавшись на волю, она так бежала, фактически не оглядываясь, чтоб поскорей скрыться с глаз, что вряд ли могла что-нибудь запомнить. Но надеялись, скорее, на «моторную» память, когда ноги беглеца сами знают, что надо делать.

Для начала было определенно ясно одно: девушка бежала из дачного поселка, расположенного на окраине Богоявленска, за посадками, которые отгораживали сам поселок от автомобильной трассы. Вдоль нее, прячась в кустарнике и посадках, и бежала Нина к городу. И, кстати, вспомнила она, оттуда, почти от места ее заточения, были видны церковь Богородицы и шпиль железнодорожного вокзала. А еще она, пытаясь пробежать мысленно весь свой путь к свободе, вспомнила в обратном порядке лесопосадки, часть вырубки перед ними или неширокое поле, потом какие-то железные заборы и узкий проулок между ними, а до него — асфальтированную дорогу. И на нее девушка ступила сразу, едва вырвалась из подвала, и даже слышала еще душераздирающие вопли оттуда, сзади. Другими словами, кое-как топографию местности, особенно, тем, кто более или менее знаком с нею, составить было возможно. И, в первую очередь, работнику милиции. К тому же и найти место, откуда церковный купол и шпиль вокзала были видны почти рядом, вероятно, тоже особых трудностей не представило бы. Так что и ехали не то чтобы наудачу, а с определенной целью.

Дергунову не надо было пересекать лесопосадки, он знал, где асфальтированная дорога от поселка выходит к трассе, и до перекрестка доехал быстро. Затем свернули к поселку. Нина, по совету дяди Паши, глядела все время в боковое окно машины, ожидая, когда в поле ее зрения окажутся и купол, и шпиль, и от этого места уже следовало «танцевать», как выразился веселый фотокорреспондент Костя. Ему не терпелось поскорее прибыть на место, чтобы запечатлеть «изумительный пейзаж» с подвалом, который, как он заранее представлял себе, будет сопровождаться подтекстовкой типа: «Здесь, на пороге этого подвала, было надето помойное ведро на голову хозяйки места заточения». Или что-нибудь еще — в таком же духе. А кто хозяйка? Да плевать, можно и не указывать фамилии, кому надо, тот поймет. И, главное, к суду притянуть не за что, какое тут может быть оскорбление личности: адрес не указан, хозяйка — тоже, чего вам надо?

— Вот, отсюда, — сдавленно воскликнула Нина, словно перед ее внутренним взором снова возникли картины ее мучений.

— Стоп, — сам себе сказал Дергунов и, остановив машину, вышел наружу. К нему подошел Игорь. Затем Костя с фотокамерой, и сходу запечатлел пейзаж. Наверняка Алка, как он звал свою коллегу, упомянет этот момент в своих репортажах. А вот и иллюстрация готовая, гляди и описывай, лучше не придумаешь…

Нина не вышла, она все еще боялась, что на дороге вдруг могут оказаться те ее мучители и они схватят ее, и даже трое мужчин против их наглой силы ничего не сделают, не помогут.

— Погляди внимательнее, дочка, — сказал Дергунов ласковым тоном, — это видела?

Нина кивнула.

— И долго ты сюда бежала? Ну, так, на прикидку?

— Не знаю, быстро… А когда оглядывалась, видела красную крышу. Это — тот самый дом. И забор тоже красный, железный. А дом — деревянный, два этажа. И еще ворота были открыты, и у крыльца стояла красная машина.

— Чего говоришь? — думая, что ослышался, насторожился участковый. — Какого цвета? Красного? А марка машины?

— Не знаю, я не запомнила. Красная и иностранная. Низкая такая. Немного ниже твоей, дядь Паша.

— Та-ак… — многозначительно протянул Дергунов и посмотрел на Аллу в упор. — Ни на что не намекает, нет? Ну, госпожа сыщик, подумайте?.. — он со значением хмыкнул.

— Постойте, — Алла нахмурилась, — вы намекаете на то, что…

— Ни на что я не намекаю, милая, я хочу напомнить вам, да и всем остальным, что такие Совпадения происходят в жизни крайне редко. И только тогда, когда они уже не случайные совпадения, а реальные факты — для дальнейшего анализа. Но вас этому не учили, естественно. Вам это в университете, или где вы там усваивали науки, было абсолютно ни к чему. И правильно, не ваше это дело.

— Я поняла вас, Павел Антонович, — часто задышав, что выдавало в ней недовольство, холодным тоном ответила Алла, — вы намекаете мне, что я должна сопоставить три уже известных нам факта? Остановку красной машины сотрудником ДПС, наезд красной же машины на неизвестную личность и присутствие по-прежнему красной машины во дворе дома, где насиловали, а по сути пытали, скажем так, невесту того самого, строптивого патрульного? Что ж, остается лишь сопоставить краткое описание пострадавшей внешних данных хозяйки машины с тем, которое упомянул в своем рапорте лейтенант дорожно-патрульной службы. И мы сможем сделать некоторые выводы о «странном поведении» красной машины, а точнее, той, что была за рулем. Это я подчеркиваю, ибо в двух случаях была именно женщина, похожая по описаниям двоих пострадавших. Вы об этом хотели мне намекнуть, товарищ капитан? — Алла подчеркнула слово «товарищ», как бы в пику его пренебрежительной «госпоже».

Но Дергунов только расхохотался, увидев, как «нахохлилась» журналистка, решившая, вероятно, что он действительно пытался ее обидеть. Вот же глупенькая еще… молодая.

— Умница! Именно намекнуть! Ну-ну, слушаю дальше, девочка…

Алла теперь хотела немедленно обидеться теперь и за «девочку», но, увидев улыбчивый и поощряющий взгляд, вмиг передумала: капитан показался ей много старше, и выглядел даже и не отцом, а, скорее, дедушкой. И наверняка не хотел оскорбить там, унизить в глазах других, просто манера у него такая. Вот, кстати, и характеристика человека: манера разговора, интонации, слушай, Алла, людей, запоминай их…

— Что дальше? — она нахмурила девственно чистый лобик. — Если мне не изменяет память, но можно освежить, прочитав показания Нины, выбежав на асфальтированную дорогу, она еще слышала крики той женщины. Значит, и дом где-то близко от границы поселка. Притом он под красной крышей, деревянный и с красным высоким забором. Так?

— Ну, так, — продолжал улыбаться участковый, и за ним стали посмеиваться Игорь с Костей, наблюдавшие за своеобразным экзаменом журналистки.

— Это — не все, — продолжила она. — Нина бежала между железными заборами, а дальше было небольшое поле и лесопосадки. Так вон же — крайние дома, очевидно, там она и сошла с дороги. Надо подъехать ближе, и я уверена, что дом за красным забором мы обнаружим без особого труда.

— Еще раз молодец, — уже серьезно сказал Дергунов, — тогда — по машинам!.. — и они неторопливо отправились дальше.

— Вот здесь, — неожиданно сказала неотрывно глядевшая в боковое окно Нина, и Дергунов притормозил.

— Узнала?

— Да, вот тут я побежала…

Нина показала на окраинные домики поселка — последние остатки бывшей деревни, уступившей место новым русским господам, таким вот нехитрым способом словно бы возвращавшим свои «родовые имения», которых у них отродясь не бывало. Но чья-то уверенная дорога «из грязи — в князи» всегда, во все времена, была чревата для окружающих «полной неожиданностью», ничего не поделаешь.

— Вон и проулок… Значит, теперь — два шага…

Дергунов поехал совсем медленно.

— Нашли!.. Вижу!.. Вон он!.. — наперебой закричали пассажиры машины, когда она подъехала к повороту к новым домам, или дачам, как их именовали имевшие, кстати, собственные особняки в Нижнем. Но там — город, а здесь — как бы малое поместье, дача другими словами, хотя постройки отличались городской добротностью. Уж это хорошо знал капитан Дергунов, хотя данный участок жилого массива не относился к его компетенции. Кажется, он вообще не относился к компетенции милиции Богоявленска, на него распространялась власть Нижнего. Странно, но чего в жизни не бывает. Особенно когда кому-то хочется именно так…

Адом за красным высоким забором был деревянным. Но ворота, не доезжая до которых остановились, были деревянными. И Нина немедленно узнала и то и другое. Ну вот, теперь можно было и начать выяснять, кому принадлежат строение и участок номер двадцать один. Очко, другими словами.

Забор был неудобный: острые железные края не позволяли ухватиться за них — гнулись, а рост даже высокого, под метр восемьдесят, Игоря не позволял заглянуть во двор. А Костя, между тем, защелкал аппаратом с нескольких ракурсов, беря в объектив и сам дом, и его соседей — справа и слева. Точность не помешает.

— Знаешь, что, — сказал Игорь ему, — давай-ка я упрусь в забор, а ты залезай мне на спину и снимай, что там тебе надо. Вход в подвал ищи. А потом я на тебя залезу, сам посмотрю, чтоб запомнить и чтоб ошибок не было.

Сказано — сделано. Костя, поддерживаемый Дергуновым, забрался на спину Сорокина и негромко воскликнул:

— Оп-па! А вот и подарок, — и быстро защелкал камерой. — А теперь давай ты, — сказал он Игорю. — И обрата внимание на номер машины.

Игорь вмиг оказался у него на спине, поглядел и спрыгнул на землю.

— Ну, вот нам и разгадка. Это — та самая, очевидно, машина, которую останавливал Маркин за превышение скорости.

Дергунов послушал, мрачно посмотрел на обоих мужчин и поступил по-своему: подогнал свой «опель» почти к самым воротам и забрался на передний бампер. Посмотрел, спрыгнул и сказал:

— А машинка-то эта, парни, принадлежит супруге заместителя областного прокурора Муранову. Словом, здесь находится в настоящее время или держит свою машину сама госпожа Муранова — собственной персоной. Я проверял по номеру, все так. Но, полагаю, что встреча с мадам Мурановой, пострадавшей от действий гражданки Крюковой, у вас сегодня не предусмотрена? Лично мне не хотелось бы. Раньше времени. Иначе мы рискуем ничего не добиться ровным счетом… Так что, поехали? Или у вас собственные планы?.. Но, в любом случае, скажу, что мне «светиться» именно теперь нет никакой нужды.

Дергунов не имел в виду приближающейся пенсии, хотя и о ней следовало думать загодя. Он понимал другое: в борьбе за справедливость нельзя выкладывать на стол все свои козыри разом, так и проигрыш недалек. Наоборот, надо делать вид, будто ты ничего не знаешь, даже не догадываешься, и тогда твои фасеты могут иметь решающее значение. В принципе, считал он, главное дело было сделано, адрес, по которому содержалась похищенная Нина, определен. Оставалось только, чтобы она посмотрела на машину.

Нина, ежась от неприятных предчувствий, вышла из машины, а мужчины сделали из скрещенных рук для нее «стульчик», девушка встала на колени, ее приподняли, подержали немного и опустили на землю.

— Это она, — сказала Нина, снова поежилась и добавила: — Вот как увидела и ее, и дверь подвала, сразу жутко стало…

— Ну, ничего, дочка, — ласково сказал Дергунов, — прошло, и перетерпится… Меньше думай о плохом, забудется… Ну, поехали. Теперь и спрашивать, чей это дом, нет нужды, известно. Это, к слову, и объясняет многое из того, о чем рассказала Нина. Ну, о Евдокимыче, которого поминали… как их… Федя с Колей?.. Надо узнать, на кого из оперативников и следователей опирается наш славный Михаил Евдокимович Муранов в Пригородном ОВД, и мы узнаем их фамилии. Там ведь, кстати, и допрашивали Маркина, откуда он и «выпал» из окна. И вспомните также, к чему склоняли те похитители Нинины девушку? Наклепать на Евгения. Мало того-что украл и изнасиловал, еще и убил! И они бы убили, глазом бы не моргнули, вот в чем горе-то… Видите теперь, какие связи возникают? Тут хорошенько подумать надо, прежде чем… Ну, ладно, поехали, ребятки, «светиться» больше не надо, и так нас — целая толпа, всем через минуту станет известно про очень странных посетителей, которые суетились вокруг чужого забора.

— Да, пора «делать ноги», — подтвердил веселый Костя. — Фоторепортаж, Алка, будет классный!

— Ты погоди со своим фоторепортажем, — остановил его Дергунов. — Не так все просто, парень. Эти не задумываясь свернут тебе шею, как куренку…

Участковый вовсе не собирался намекать на высокий рост и тонкую шею Кости, но получилось, что именно так, и все рассмеялись, Костя — в том числе…

Алла записала точный адрес себе в блокнот, Костя сфотографировал название улицы и номер дома, и они уехали, так никого и не встретив на улице. Может, просто повезло, а может, час уже был такой, когда «деловые» разъехались по своим делам, а остальные занимались нехитрыми деревенскими проблемами. Точнее, огородными. И ведь хорошо жили, а огороды все еще держали, наверное, по старой привычке. Особенно, если живы еще старики-родители или прислуга, чтобы копаться на грядках!

Журналистка подумала, что если бы у нее была возможность без опаски преждевременного раскрытия тайны «независимого расследования» опросить соседей по дачам, то она наверняка нашла бы того, кто мог слышать крики истязаемой насильниками девушки. Не могли не слышать, услыхала же хозяйка протяжный стон жертвы похищения! А ночью вообще любые крики слышны. Но… не надо торопиться, прав этот предусмотрительный милиционер…

Дергунов же размышлял о другом.

Следователь-дознаватель Инокентьев наверняка не собирался проверять показания Крюковой, иначе он давно бы постарался провести следственный эксперимент с выездом на предполагаемое место преступления. Он же этого не сделал, да и не будет впредь. Он, скорее всего, уже отложил и заявление, и протокол допроса в «долгий ящик». Свои же кругом, рука руку моет. Вероятно, и предоставление ему сейчас протокола обнаружения дома, в котором содержали похищенную девушку, было бы пустой тратой времени. Наоборот, он еще и крик поднимет, почему это посторонние люди «беззастенчиво вмешиваются» в ход расследования?! С него станется… Но протокол надо составить, а в качестве свидетелей представить приезжих из Нижнего. Можно двоих. Помня при этом, что Инокентьев сделает все, чтобы запутать, а то еще и запугать, обвинив в самоуправстве посторонних людей. Или, напротив, заинтересованных лиц. И все — коту под хвост…

Вспоминая теперь прошлую историю, Александр Борисович отсюда, издалека, мог видеть все то, что журналисты делали правильно и в чем заключались их ошибки, без которых, впрочем, не обходится ни одно нормальное следствие.

Ну, то, что Дергунов оформил тогда два экземпляра протокола, а не один, который, будучи присоединенным к следственным материалам по так и не возбужденному уголовному делу, был благополучно, как и ожидалось, «утерян», причем вместе со всем остальным, стало ясно почти сразу. Но Алла с Игорем забрали и копии, и вторые экземпляры дальнейших показаний свидетелей с собой, и это оказалось у них, по сути, единственным доказательством происшедших преступлений, которые «свои люди» в областных правоохранительных органах и не собирались расследовать. Наоборот, их единственным желанием было разом покончить со всем компроматом. Утопить его. Либо элементарно запугать свидетелей напоминаниями, например, о приближающихся пенсиях. Но… увы, документальные свидетельства-то остались. Вопреки надеждам и к великому огорчению «защитников чистых мундиров».

К Маркину, очень медленно приходящему в себя и еще не разговаривающему, была после жалобы в адрес депутата Государственной думы от губернии, — отправленной по настоятельному совету Аллы, — наконец-то допущена мать. Но что она могла узнать, кроме констатации того трагического факта, что все тело сына — в самом деле было сплошным синяком, и по окончательному врачебному диагнозу, у Евгения, в результате его попытки самоубийства, случился разрыв спинного мозга в поясничной области. Это что же?! Обездвиженный калека на всю оставшуюся жизнь?!. Да и об этом Серафима Петровна узнала нечаянно, ей категорически запрещали притрагиваться к сыну, который только с трудом приоткрывал веки, но даже губами не шевелил. Но она случайно присутствовала, когда медсестра, морщась, выносила утку из-под недвижимого больного, лежавшего на вытяжке, причем в таком положении, что оторопь брала. Как на пыточном столе. Тогда и увидела своими глазами. После чего ей стало так плохо, что пришлось нюхать нашатырь и пить «от сердца», а лечащий врач, почти не стесняясь в выражениях, по-базарному орал на медицинскую сестру, нарушившую чуть ли не основную, определяющую заповедь любого врача: не навреди!

Таким образом, получалось, что калекой младший лейтенант сделал себя сам, по собственной воле. А отсюда следовали и немедленные выводы: о каких таких пытках может идти речь, если потерпевший, по авторитетному заключению врачей, сам виноват в своем несчастье? Ну и что, что его допрашивали о причастности к пропаже также потерпевшей Крюковой? Кто его прыгать-то из окна заставлял? Надо было подождать еще немного, не нервничать, и обстановка бы прояснилась. И всякие обвинения, или, правильнее, подозрения, были бы с него немедленно сняты. Так почему же он пошел на такой нелепый, фактически самоубийственный, шаг? Или все-таки чувствовал какую-то свою вину, но скрывал ее от следственных органов?

Ну, а насчет неправомерных действий милиции? О которых пытаются собирать нелепые доказательства всякие правозащитники, давно замеченные в ненависти к правоохранительным органам вообще, так и там дело ясное. Да, увы, иной раз нервы у следователей не выдерживают, когда речь идет об изнасилованных и убитых девушках! А кто выдержит?! Ну, и не доказано! И слаба богу, что не доказано!..

Однако небольшой поворот в сборе улик наконец-таки состоялся после того, как был выпущен из камеры старший сержант Иван Филиппов.

Он рассказал Лене, а затем, по ее просьбе, и участковому уполномоченному, занимавшемуся этим делом уже как своим личным, про все обстоятельства допросов и своего пятисуточного «сидения» в камере следственного изолятора. Подробно рассказал, как его избивали, требуя, чтобы он сначала сам сознался в изнасиловании и убийстве Нины Крюковой, а затем чтобы оклеветал своего коллегу и товарища Женю Маркина. При этом подробно описал своих палачей, и «образы», как говорится, полностью совпали с теми, о которых говорила Нина. Но, главное, Иван рассказал, как ему сфабриковали «хулиганку» по заявлению какого-то, очевидно своего, милицейского агента — из бомжей, судя по грамотности его заявления в милицию. Ему тогда сразу же стало ясно, что они оставляют его в качестве возможного кандидата на «назначенного» убийцу. Ну а традиционные напоминания по поводу того, как уголовники обычно поступают в камерах с насильниками, — это уже в порядке вещей. Почему-то считается, что после этой угрозы каждый обвиняемый, даже в надуманных преступлениях, должен немедленно «расколоться» и самостоятельно повесить себе на шею любые нераскрытые «ретивыми» оперативниками преступления. Вот так и прекращаются затем уголовные дела. Данное обстоятельство давно, конечно, не новость ни для газетчиков, ни для правозащитников, но оно — лишнее доказательство непробиваемости системы, тут уж никуда не уйдешь. По принципу, известному из «бородатого», советского еще анекдота про нерадивого председателя колхоза, у которого полностью развалилось хозяйство, а тут вдруг иностранные журналисты понаехали! «Та нехай клевещуть!» Вот и весь тебе сказ…

Но подавать в суд на тех, кто сварганил «липу» на него, Иван Филиппов категорически отказался. Его уже научили за один только день допроса, как надо себя вести со своими же коллегами. Да еще тогда, когда у них срочно «чешется» в одном месте.

А вот Жене, понимал напарник, не повезло. Не захотел он пойти «навстречу следствию», и вот результат. Ну, взял бы на себя, потянул маленько, а там все бы и прояснилось. И с тебя — как с гуся вода. И — жив-здоров! А теперь что? Говорят, даже и пенсия ему служебная не положена, поскольку взяли его не на рабочем месте, то есть у поста ДПС, а раньше, фактически дома, ну, на улице. А что подозреваемый был в форме, так это его личное дело: может, он и дома, отправляясь в сортир, форму надевает! Так что нет, не «светит» ему «производственная» травма. А, следовательно, и повышенная пенсия…

Ах, да, вспомнил Турецкий, это было уже потом, много позже. Когда Евгения выписали из больницы, врачи отказались дальше лечить: бесполезно. Улучшения все равно не предвидится, так что нечего и «государственное» место в клинике занимать. А помирать можно и дома. Короче, сам во всем виноват. Это было, когда и районный, и областной, и прочие суды неоднократно «завернули» жалобы потерпевших Маркиных на то, что травмы Евгения были признаны еще в первой инстанции не «производственными», то есть не связанными с его служебной деятельностью, а «бытовыми» — сам ведь выпал из окна!

Казалось бы, безнадежное положение, но Алла с Игорем не опускали руки. Это они дали совет Серафиме Петровне обратиться с жалобой к помощнику депутата Государственной думы с жалобой на руководство больницы. Но в ответ на запрос депутата главный врач ответил, что никаких указаний по поводу недопущения матери к больному не давал. Просто на нее, как и на всех других родственников тяжелых больных, распространяется запрет лишь на посещение палаты реанимации, а когда ее сына перевели в «хирургию», все запреты были сняты, и пусть теперь гражданка Маркина сама объясняется с депутатом, почему она не посещает сына в приемные часы.

Хитрил главврач, заметно хитрил, без всякого зазрения совести нарушая некогда данную им клятву Гиппократа. Но спорить и что-то доказывать было невозможно: ни одного письменного запрета на руках у Серафимы Петровны не имелось, а вдаваться в «тонкости» устных приказов у помощника депутата не было времени. Его реакция была соответствующей моменту: «Разрешили ведь — ну и ходите себе на здоровье! Рады были помочь…»

Однако и лечение в палате, как вспоминал Турецкий, ничем Евгению Маркину не помогло. Напротив, у врачей появилась масса отговорок по поводу того, что практически все имеющиеся в наличии возможности у них исчерпаны, а улучшения не наступает. И для продолжения лечения необходимы дорогие, а также очень дорогие лекарственные средства, которыми больница, к сожалению, не располагает. Но вот если «семье» удастся их достать, тогда длительный курс лечения можно продолжить, иначе бессмысленно… Что — бессмысленно, в объяснениях не нуждалось.

Но как раз в это время Маркины, которым активно помогали и Алла Стерина, и комитет по борьбе с пытками во главе с Игорем Сорокиным, получили известие о том, что по жалобе матери потерпевшего — самой первой еще жалобы! — проведено прокурорское расследование, после чего прокуратурой принято решение в иске отказать.

На очередную жалобу Маркиной тому же депутату по поводу отказа прокуратуры в ее иске относительно того, что сын подвергался в отделении милиции пыткам и, только не выдержав их, выбросился из окна, ответа пришлось ожидать долго И, наконец, он был получен. Все, как говорится, чин по чину.

Сперва подробные пояснения к делу, а затем, собственно, результаты повторного расследования, по которому уже получила отказ гражданка Маркина. Блистательный образец максимально удобного способа защиты мундира «доблестной милиции». В одном из материалов газеты «Ваш город» был фактически полностью приведен текст ответа депутата, подготовленного, естественно, его помощником. И его новый ответ «жалобщице» полностью соответствовал тому же ответу, полученному Серафимой Петровной перед этим из прокуратуры. Если кому-нибудь из злостных завистников депутата пришла в голову мысль крепко подставить «народного избранника», лучше он вряд ли бы смог это сделать!

В несколько сокращенном виде дважды повторенный ответ выглядел следующим образом.

«…Агентурными данными было установлено, что сотрудник ДПС лейтенант милиции Маркин связан с распространителями наркотиков. Он сам торгует ими, останавливая на своем посту автомобили и передавая нужным людям заранее оговоренные «посылки». Ввиду того, что его напарник старший сержант Филиппов тоже был «в доле», все эти преступные махинации осуществлялись ими без затруднений. Было решено взять лейтенанта с поличным. Что и случилось: в его машине обнаружили при обыске дозу героина хорошего качества, явно привозного. Маркин был немедленно взят под стражу. Но вскоре по другим агентурным данным выяснилось, что лейтенант является еще и соучастником похищения девушки из Богоявленска, Нины Крюковой. В местное отделение милиции поступило сообщение гражданки Крюковой, матери Нины, о том, что дочь у нее пропала поздно вечером, когда отправилась в Нижний вместе со знакомым Маркиным. Домой она не вернулась.

Далее. Ввиду того, что задержание Маркина и обыск в его машине производились с некоторыми нарушениями, предусмотренными статьями Уголовно-процессуального кодекса, это свое обвинение следствие вынуждено было снять. Но Маркин и его коллега Филиппов, совершивший к тому же административное нарушение и ожидавший в камере предварительного задержания постановления суда, оставались по-прежнему подозреваемыми в похищении девушки. Вот этими вопросами и занималось следствие. Но при проведении одного из допросов, во время которого следователем и оперативными сотрудниками отделения уголовного розыска были допущены отдельные нарушения, выразившиеся в недозволенном применении рукоприкладства, подследственный Маркин попытался решить дело по-своему. Он головой выбил стекла в окне на втором этажа и выпрыгнул, пытаясь уйти от правосудия. Но с ним случилось несчастье: он упал прямо на мотоцикл под окном, в результате чего и получил означенную травму позвоночника.

Что же касается похищенной гражданки Нины Крюковой, то она объявилась буквально в тот же день, ухитрившись убежать от своих похитителей и насильников, одетых тоже в милицейскую форму. Собственно, это обстоятельство и внесло первоначальную путаницу в следственный процесс. Поиски похитителей и насильников, чьи субъективные фотопортреты были созданы по весьма расплывчатым воспоминаниям Крюковой и разосланы в подразделения милиции, оказались безрезультатными.

Таким образом, расследование дела о похищении гражданки Крюковой пришлось приостановить до появления новых обстоятельств. А уголовное дело против Маркина было прекращено производством в связи с тем, что были выявлены также новые обстоятельства, свидетельствующие о невиновности обоих подследственных в уголовных деяниях, предусмотренных статьями 126-й и 131-й Уголовного кодекса Российской Федерации.

Травма же, полученная Маркиным в результате падения на мотоцикл, явилась следствием его личных неправомерных действий во время официального допроса. На сотрудников милиции и прокуратуры, участвовавших в допросе, наложены служебные взыскания. Подозреваемый в аналогичном с Маркиным преступлении Филиппе», после отбывания наказания по статье 20-й, пункт 1-й, в течение пяти суток, освобожден…».

Оба ответа, дословно повторяя один другой, были опубликованы в газете, без упоминания, разумеется, конкретных фамилий, но сопровождаемые комментариями редакции. Ждали резкой реакции прокуратуры, но ее не было. Газету «не заметили». А материалы тем временем продолжали публиковаться: сказка про некое «царство-государство», казалось Алле, должна была вызвать возмущение читателей. Однако, как вскоре заметил при очередном знакомстве с материалом Большой Тихон, большого шума не будет. Власть продолжала хранить полное молчание, ее чья-то беда не касалась.

Время шло, Евгений был выписан из больницы, его перевезли домой и посоветовали «лечиться» самому. Конечно, большего издевательства и цинизма было невозможно ожидать. И об этом рассказала газета. А потом переключилась на «ожидание судебного решения» в очередной инстанции. И вскоре Алла сама поняла, то все они идут по заколдованному кругу, из которого не видно выхода. Одно решение соответствовало предыдущему, и ничего поделать было нельзя, вплоть до обращения в Верховный Суд. Но это — время, долгие месяцы, н все причастные к делу Маркина понимали, что судиться можно теперь целую вечность. Надо было искать иные способы «воздействия на умы общественности».

Собственно, Алла уже и сама убедилась, что ее «страшная сказка» давно уже никого не пугает. Особый расчет она строила на самом первом материале — про прокурора и его супругу, из которого и вытекал весь дальнейший сюжет. Ожидался взрыв. Но того не случилось. Более того, скоро стало известно из достоверных источников о том, что господин Муранов с супругой отбыли на отдых в Эмираты. Ну, о чем после этого можно было говорить? Тем более что сама прокуратура никак не отреагировала, оно и понятно: сказочка — и есть сказочка, пусть детишки забавляются. Конечно, все было бы иначе, назови она в своих публикациях подлинные фамилии. Но обещание назвать их «где-то в конце», очевидно, так никого и не заинтриговало…

А «реакция», как таковая, появилась неожиданно и с той стороны» с которой ее никто не ожидал.

Однажды поздно вечером девушка возвращалась из редакции домой. И, как в той же «страшной сказке», на перекрестке двух улиц задумавшаяся над своими длительными неудачами Алла не заметила, как оказалась в окружении нескольких молодых людей. Она испугалась, хотела закричать, увидев неподалеку нескольких прохожих, но не успела: сильный удар сзади по голове швырнул ее на асфальт. Потом она сквозь оглушительный шум в ушах почувствовала два сильных удара, вероятно, ногами, в бока, и все для нее стихло. Очнулась она, когда ее подняли с земли прохожие. Они видели хулиганов, напавших на девушку и отнявших у нее сумку, где у нее было все: ключи, кошелек, телефон, записная книжка…

Ей помогли добраться до травмопункта, и там ленивый дежурный заполнил карточку, после чего Аллу отвели на обследование. Старая женщина-врач сказала, что ей сильно повезло с прохожими, они спасли ее, иначе последствия избиения могли стать необратимыми, то есть даже и трагическими. Били «грамотно», как бьют в милиции, стараясь не оставлять следов. Словом, надо благодарить судьбу и полежать недельку-другую на «больничном».

Естественно, было подано заявление пострадавшей в милицию — по месту совершения преступления, другими словами, по месту жительства пострадавшей журналистки.

Весьма пикантная подробность. Следователь из милиции, которому было передано заявление гражданки Стериной, уяснив для себя последствия нападения на девушку, тем не менее прислал ей по домашнему адресу вызов для дачи показаний в связи со своим заявлением. И все, и замолчал. Ждал, когда пострадавшая, видимо, встанет из постели и явится к нему в кабинет за справедливостью.

Узнав об этом, Игорь Сорокин не стал церемониться и дозвонился до приемной начальника ГУВД. Демарш имел последствия. Примчавшийся домой к Алле следователь, вместо выяснения обстоятельств нападения, долго «горевал» по поводу того, что гражданка Стерина не поставила его в известность о состоянии своего здоровья. Алла напомнила ему, что во врачебном заключении, приложенном к заявлению в милицию, все уже сказано достаточно ясно для того, кто умеет читать. На что следователь, демонстрируя свой полный идиотизм, тщетно попытался отыскать заключение из травмопункта в своей папке, где была лишь одна-единственная бумага — само заявление. И диву давался, рассматривая бумагу с обеих сторон и словно пытаясь понять, куда могло деваться заявление, — уж не прилипло ли? А потом он вдруг сообразил, что виноват, вероятно, курьер, не донесший до его стола важнейший документ. После чего поинтересовался, не сохранилась ли у гражданки копия заключения? Его вопрос был так же ясен, как и сам «следах». Недаром, видно, этих «деятелей» именно так, с презрительной интонацией, называют их же собственные клиенты — уголовники всех мастей. Короче, тот решил, очевидно, что ему удастся «потерять» и копию. Но Алла сказала, что снимет копию с того документа, который остался у врача, а затем пришлет ее следователю. И тот просиял от сообразительности пострадавшей, после чего, не записывая, а запоминая, выслушал все перипетии нападения и мысли пострадавшей по этому поводу и встал, чтобы уйти, твердо пообещав серьезно подумать над происшествием и сделать выводы. Очевидно, возбуждать уголовное дело по факту нападения, избиения и грабежа ему очень не хотелось. В общем, думать он еще собирался. И на том, собственно, все и закончилось.

Через какое-то время Игорю, поинтересовавшемуся в следственном отделе ГУВД о судьбе заявления, было отвечено, что по данному факту возбудили уголовное дело, которое затем было прекращено ввиду отсутствия каких-либо доказательств действительно свершившегося уголовного деяния. Свидетелей отыскать не смогли, вероятно, это были приезжие, других улик, указывающих на преступников, также не было. А фотороботы нападавших, двоих из которых успела разглядеть Алла, на стенды почему-то так и не вывесили, объяснили несовершенством изображения и весьма общими чертами внешности, под которые мог подойти каждый второй гражданин. И это что ж начнется, когда придется по сигналам людей задержать полгорода! Веское объяснение.

Ну, в самом деле, утешала Алла необычно нервного Сорокина, не могут же они сами себя отыскивать и ловить! Это же — чистый абсурд. Увы, действительно так.

И вот тогда Алла нашла новый путь. Она предложила Сорокину открыть сайт в Интернете, в котором уже без всяких обиняков рассказать о зверствах в милиции. О неудачах в борьбе с прокуратурой и милицией, занявшими круговую оборону.

Иного выхода ни для себя, ни, для других Алла просто уже и не видела. Игорь согласился с ней, обговорив на всякий случай, способы и возможности защиты на случай очередного обострения самолюбия у милицейского руководства. И на этом пути их неожиданно посетила первая, если так можно выразиться, маленькая победа.

А впрочем, это было еще в те годы — не надо забывать! — когда к публикациям в мировой сети власти повсеместно относились наплевательски. Все по тому же «коронному» принципу: «Та нехай клевещуть!» Потому что не понимали еще, какой силой может обладать широкое общественное мнение, отыскивающее для себя самые неожиданные ниши среди источников средств массовой информации. Да, впрочем, и само слово «Интернет» представляло для большинства ответственных чиновников тайну за семью печатями или нечто напоминающее несерьезные игры «взрослых детей». Коротко говоря, никто из уже взрослых «дядей» никакой опасности для себя не ждал, тем более что дело о якобы имевшем место избиении в милиции следствием подтверждено не было, а само дело прекращено производством.

Журналисты газеты «Ваш город» опубликовали в Интернете расчетный счет в городском банке, на который каждый, сочувствующий несчастью невинно пострадавшего от противоправных действий собственных коллег Евгения Маркина» мог перевести хотя бы небольшие деньги для приобретения дорогостоящих лекарств. И деньги начали поступать на счет, небольшие, кто сколько мог, но это было уже нечто, при том что семья Маркиных ни на какие средства не могла рассчитывать, вокруг нее словно образовался заговор молчания, власть ничего не хотела слышать. А врачи уже не предлагали, а настойчиво требовали забрать больного домой, ибо со своей стороны сделали все, что могли, и дальнейшее их мало волновало.

Но страница в Интернете, рассказывающая о пытках в российской милиции, неожиданно нашла живейший отклик у одного из возмущенных пользователей «мировой паутиной». И ответ пришел не от тех, кому следовало в первую очередь реагировать на крик отчаянья обиженного и оскорбленного гражданина России, а из-за рубежа… Заинтересованным лицом оказался норвежский журналист, глубоко проникшийся поистине невероятной и полной драматизма историей молодого русского милиционера…